"Ищу предка" - читать интересную книгу автора (Эйдельман Натан Яковлевич)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ ПИТЕКАНТРОП II ДОЛГОЖДАННЫЙ. ПИТЕКАНТРОП III ЮНЫЙ. ПИТЕКАНТРОП IV МОЩНЫЙ

Эйнштейн, познакомившись с вопросами и тестами, при помощи которых Эдисон выбирал сотрудников, признался, что почти ни на один вопрос ответить не может, но знает, в каких справочниках можно найти все необходимое.

Эйнштейн отвечал как представитель очень развитой науки, такой науки, где количество фактов, которое надо знать ученому, сравнительно невелико: есть точные формулы, по которым многие факты выводятся и объясняются; и есть много разработанных справочников. Развитая наука уже сильна специализировалась, «всем» заниматься нельзя, да и не нужно.

Зато науки, еще не имеющие всеобъемлющих формул, куда более отягощены фактами, и эрудиты, которые все знают, играют там важнейшие роди. Если б можно было статистически проанализировать знания крупных знатоков истории, океанологии, антропологии, а затем физиков и математиков не меньшей квалификации, то оказалось бы, что факты, которые обязательно нужно запомнить, занимают у первой группы специалистов значительно больше места, чем у второй.

Более квалифицированный физик отличается от менее квалифицированного прежде всего тем, что «лучше думает»… Профессора антропологии от его юного аспиранта отличает прежде всего заметная разница в объеме известных им фактов.

Конечно, не нужно слишком буквально понимать автора этих строк: и профессора физики владеют кое-какими фактами, неизвестными аспирантам, и хорошие антропологи не только больше знают, но и больше умеют. Речь идет о главных особенностях и различиях.

Современный физик — скорее узкий, чем широкий специалист. Антрополог не располагает таким великолепным научным вооружением, как вышеупомянутый его коллега, но зато (имеются в виду лучшие представители этой профессии) и сегодня оа «человек Возрождения», человек из эпохи «великих географических открытий». Он все знает, он просто обязан заниматься и гейдельбергской челюстью, и синантропом, и неандертальцем, и шимпанзе сразу — иначе ничего не сделает. Он эрудит, путешественник, фантазер, романтик. Неразвитость его науки, недостаток формул отчасти компенсируются цельностью фигуры ученого, отсутствием слишком узкой специализации.

В общем так можно еще долго философствовать, и все для того, чтобы подчеркнуть: антропология — одна из самых счастливых наук.

Во-первых, она только началась, эта наука, отчего и обладает молодой прелестью и задором.

Во-вторых, предмет этой науки — законы развития человека и человечества — всегда актуален.

В-третьих, должны же вслед за Дарвином — «антропологическим Ньютоном» — появиться антропологические Эйнштейны, Планки, Боры.

После этого вступления, которое могло быть помещено и в любой другой главе, следует вернуться к повествованию.

Однажды, дело было в 1936 году, молодой голландский геолог Ральф Кенигсвальд попросил аудиенции у Евгения Дюбуа. Старик заявил сначала, что нездоров и не хочет, чтобы его тревожили, но Кенигсвальд настаивал и для приманки сообщил, что недавно прибыл с Явы, где несколько лет странствовал по самым глухим уголкам острова, составляя его геологическую карту. Между прочим, он побывал в Триниле и может сообщить Дюбуа подробности интереснейшего открытия, в котором принимал участие: близ деревушки Нгандонг, на берегу все той же необыкновенной речушки Соло, за короткий срок выкопали больше 25 тысяч костей ископаемых животных и 11 человеческих черепов.

Было неясно, заинтересуется ли профессор Дюбуа нгандонгским человеком, потому что к питекантропу тот прямого отношения не имел и принадлежал к более поздней человеческой стадии — неандертальцам. Но зато все это имело отношение к Яве, к романтической молодости Дюбуа.

Профессор дал согласие на встречу.

«Он нас принял в своем салоне, — вспоминает Кенигсвалъд, — большой, широкоплечий, внушительный, со стереотипной улыбкой». Вскоре наступает наиболее драматический момент встречи: со всей возможной деликатностью молодой геолог просит разрешения взглянуть на питекантропа. Дюбуа хмурится и отправляется в соседнюю комнату, чтобы позвонить в Лейденский музей. Дверь остается открытой, и Кенигсвальд хорошо слышит, как профессор узнает, не пытался ли его гость самостоятельно проникнуть в «священный алтарь», где хранятся останки питекантропа. Из музея отвечают, что Кенигсвальд таких преступных попыток не делал, и только тогда успокоенный Дюбуа дает разрешение.

В Лейдене перед Кенигсвальдом открывают сейф с двойными стенками, где покоится Его Величество Питекантроп I. Опытный взгляд специалиста сразу отметил темно-коричневые, сильно минерализованные края черепной крышки. Кости были изрядно повреждены щелочными водами, омывавшими их сотни тысячелетий. Впрочем, никаких неровностей на черепе уже не было видно, так как Дюбуа для изготовления муляжей погружал кости в особый состав. Зато внутри черепной крышки ясно различались отпечатки мозговых извилин.

Кенигсвальда охватило волнение, подступили вопросы. Конечно, черепная крышка мала для человека, но рядом лежит совершенное бедро питекантропа. А может быть, это бедро другого существа? Если только два существа случайно умерли и сохранились в одном месте…

Условием развития настоящей науки является повторяемость экспериментов, возможность многократной проверки. Как ни замечательно было открытие первого питекантропа, оно много проигрывало оттого, что не было второго, третьего…

«Утро в Лейдене, — вспоминает Кенигсвальд, — было для меня решающим». Должность геолога, которую он занимал несколько лет на Яве, ликвидировали, время было трудное (застой в экономике, близость второй мировой войны). Но, кладя обратно в сейф уникальные кости, Кенигсвальд твердо решил: «На Яву!»

В том же 1936 году ученый начал новые многолетние странствия по джунглям, вдоль речек, по краям вулканических кратеров и морскому побережью Явы, иногда выполняя задания правительства и частных фирм, чаще на свой страх и риск. К этому времени у него, как и у других специалистов, накопился немалый опыт. Теперь уже никому не пришла бы в голову фантазия, запечатленная в рисунке знаменитого дарвиниста Томаса Гексли: ископаемая лошадь — эогипус — и верхом на ней ископаемый человек — эохомо. Теперь любому специалисту было известно, что пралошадь старше прачеловека примерно на 50 миллионов лет.

На древней цепи Зондских островов с незапамятных времен вулканы несли жизнь — плодородный пепел, и смерть — потоки лавы и тучи вулканической пыли. Далеко на северо-запад, к Малайе и Китаю, протянулись сотни маленьких островков, как бы намекающих на далекое прошлое архипелага, на древние материковые мосты, соединявшие его с Азией, мосты, пропустившие оттуда сотни тысяч животных, и, может быть, не только животных… Материковые мосты рухнули от одного, десяти, может быть, десятков тысяч чудовищных извержений, которые мы с вами отлично бы помнили, если б могли унаследовать память потрясенных чудовищной стихией далеких предков.

Два древних слоя, памятники двух больших эпох, открывались на Яве. Один слой, сравнительно близкий, со времен которого уцелело и ныне здравствует три четверти животных видов, а вымерла только четверть, — пора буйволов, носорогов, ископаемых орангутанов и нгандонгского неандертальца: примерно 30–100 тысяч лет назад. Пониже этого слоя шли те самые кости, которые Дюбуа и супруги Зеленки нашли на тринильеких откосах: это время питекантропа.

Древний нгандонгский слой и древнейший гринильский слой были главными путеводителями по яванским тысячелетиям.

Но вскоре геологические пути привели Кенигсвальда в страну нефтяных холмов между Сурабаей и Моджокерто, в восточной части острова. Там из-под земли очень часто извлекались кости, не похожие на те, что встречались в двух известных слоях. Здешние ископаемые гиппопотамы и олени успели вымереть уже ко времени питекантропа I. Попадались и останки очень примитивных быков-антилоп, типичного животного древнейшей ледниковой эры. Получалось, что обнаружился слой еще более древний, чем два прежде известных. По имени деревушки близ Моджокерто древнейшему пласту было дано имя «слой Джетис». Кенигсвальд убедился, что когда-то в этих краях была громадная дельта исчезнувшей реки, а в дельте множество ископаемых костей. Геолог не имел средств на организацию раскопок слоя Джетис, но, уверенный, что искать надо, оставил здесь своего мантри.

Мантри — незаменимые помощники европейских антропологов и геологов. Это местные жители, участвующие в раскопках, знающие, что нужно и что важно, хорошо умеющие отличить череп человека от черепа слона и понимающие, что интересные находки нельзя уносить, не зафиксировав точно их место. Мантри по имени Анджойо вскоре откопал любопытный маленький череп, с большой осторожностью достал его и тут же сообщил Кенигсвальду, что нашел голову древнего орангутана.

Кенигсвальд мгновенно явился и с одного взгляда понял, что открыт не оранг, а человек. Малая длина черепа — 14 сантиметров — объяснялась тем, что это был ребенок примерно двух лет. К сожалению, ни зубов, ни костей лица не сохранилось.

Малышу было присвоено звание питекантропа моджокертского. Он поразил ученых своей древностью (намного древнее питекантропа I) и вызвал сомнения.

Главным скептиком был не кто иной, как профессор Дюбуа. Прежде всего он протестовал против наименования: ведь найден человеческий череп, а питекантроп — это только гигантский гиббон и никакого отношения к человеку не имеет. То, что нашел Кенигсвальд, должно отнести к пигмеям или другим людям, по типу приближающимся к современному человеку.

Древность слоя, в котором нашли ребенка, Дюбуа не смущала: мало ли что могло произойти в прошлом? Могли, например, ребенка похоронить, отчего он и оказался в слишком глубоком слое.

Кенигсвальд не сомневался в своей правоте, но понимал также, что другие имеют право на сомнения и надо еще искать.

Осенью 1937 года геолог в который уже раз отправляется на восток острова: сначала поездом, затем на двуколке, наконец, пешком вдоль рисовых полей. На этот раз он торопится в Сангиран, что на берегу мутной речушки Кали-тжеморо (приток все той же неистощимой реки Соло) под сенью того же молчаливого и мрачного вулкана Лаву, который и теперь господствует над пейзажем, как несколько десятилетий назад, когда в этих краях странствовал молодой Дюбуа, и как сотни тысяч лет назад, когда в этих краях охотился питекантроп.

Даже не нагибаясь, Кенигсвальд ясно видит торчащие там и сям окаменелые кости древних животных. Казалось, в краю бурь, тропических ливней и страшных извержений не должно уцелеть слишком много. Но в то же время именно здесь бурная стихия переворачивает, смывает пласты и регулярно выбрасывает на поверхность то, что скрывается в глубинах.

Поездка на этот раз вызвана тем, что в ящике с разными окаменелостями, прибывшем по его адресу, обнаружилась ископаемая человекообразная челюсть. Увидав ее, ученый догадался, что Атма времени не терял. Атма был не просто мантри, а, можно сказать, «двойник» Кенигсвальда. Прежде он работал садовником у одного из друзей ученого. Случайно узнав, чем интересуется европеец, Атма однажды поднес ему отличный каменный топор, и с тех пор они работали вместе: когда были деньги, вдвоем отправлялись на раскопки; когда денег не хватало, Атма ведал домашним хозяйством Кенигсвальда.

Подходя к Сангирану, антрополог мечтал, чтобы проблема обезьяночеловека окончательно разрешилась и чтобы попалась такая добыча, которую нельзя было бы принять за кого-либо иного, кроме питекантропа II. Кенигсвальд вспомнил, что еще несколько лет назад писал: «Если когда-либо будет открыт новый питекантроп, то это будет в Сангиране». И вот теперь он надеялся, что найденная челюсть позволит отыскать вожделенный череп.

Прибыв в деревушку, Кенигсвальд собрал жителей и, показав находку Атмы, объявил: десять центов за каждый новый фрагмент! (Большая цена: прежде платили, например, за ископаемый зуб от половины до одного цента!)

Дальнейшие события развивались стремительно.

Жители принесли много обломков, не имевших отношения к делу. Кенигсвальд, хорошо зная благодаря Атме местные обычаи, понимал: люди его не обманывают; они в самом деле усмотрели сходство своих находок с обломками черепа, и, если не принять приношения, будет обида и не будет розысков. Ученый тайком, при помощи Атмы, просортировал кости, а затем отправил мантри за много миль с тайным приказанием — зарыть: на месте оставить обломки нельзя, потому что жители их снова найдут и будут снова претендовать на законную плату.

Но наступил день, когда Кенигсвальд пережил великую радость и ужас одновременно. Жители начали приносить фрагменты долгожданного черепа, но каждый приносил по крохотному кусочку! Ведь белый ученый сам сказал, что заплатит за каждый обломок: ну что ж, пусть обломков будет побольше!

В тот же день и сам Кенигсвальд открыл часть лобной кости, а к вечеру у него в руках оказалось уже около сорока фрагментов драгоценнейшего черепа.

Тогда ученый выставил деревне угощение — рис и соль. Появился туземный оркестр, танцовщицы, и всю ночь округа оглашалась гимнами, приветствовавшими возвращение из преисподней нового питекантропа.

Препаратор Берман в Бандунге, тщательно проанализировав все сорок кусочков, собрал из них почти целый череп. Едва появившись, череп доказал сразу две важные истины: во-первых, что он принадлежал существу того же вида, который открыл в этих местах 40 лет назад Евгений Дюбуа; во-вторых, теперь можно было не сомневаться, что это не гиббон, а примитивный человек, и никто иной.

Питекантроп-2, найденный Кенигсвальдом

Когда череп был восстановлен, Кенигсвальд послал большую фотографию в Голландию на адрес Дюбуа. Была надежда, что старик обрадуется, так как теперь удалось окончательно доказать ту самую идею, которую он так рьяно защищал в молодости и которую выразил в самом имени: питекантроп, обезьяночеловек.

Однако Дюбуа не обрадовался. Он долго комбинировал и перемещал отдельные части фотографии и и вдруг сделал сенсационный вывод: до соединения кусочков черепа воедино они были уменьшены на десять-восемнадцать миллиметров, а без этого сангиранский череп будто бы выглядел как обыкновенный череп неандертальца или современного человека!

Снова все та же схема: питекантроп I — это гиббон, все другие находки на Яве не питекантропы, а люди, близкие по типу к современным.

Кенигсвальд протестовал против намеков Дюбуа. Профессор ехидно извинялся. Он заявил, что не думает, будто Кенигсвальд нарочно подпилил кости, но кусочков столько, что даже он, Дюбуа, несмотря на 50 лет практики, не смог бы правильно установить точные очертания такого черепа.

А на самом деле череп был собран правильно. Позже при помощи новых технических методов ясно установили, что швы на черепе нигде не прерываются и точно совпадают. Следы мозговых извилин на разных фрагментах сходились тоже.

Между прочим, открылось, что так называемое поле Брока (область мозга, управляющая речью) у питекантропа II неплохо развито. Стало быть, он говорил или, во всяком случае, начинал разговаривать.

Голова второго питекантропа уступала по величине первому (всего 775 кубических сантиметров), но все же по всем статьям была на него очень похожа. Может быть, питекантроп I был мужчина, а II — дама…

Вскоре Кенигсвальд отправился со своими трофеями в Пекин, в гости к синантропу. На громадном столе в лаборатории Вейденрейха была устроена неповторимая выставка: на одном краю положили череп синантропа, на другом — питекантропа II. Долго антропологи ходили вокруг них, рассматривали, молчали, спорили и соглашались.

Синантроп имел лоб более округлый, «разумный», кости его были менее окаменелыми (он все-таки моложе на сотню-другую тысячелетий, да и обитал в пещере). Однако даже неспециалисту была очевидна близость, сходство двух обезьянолюдей, живших почти на одном меридиане, но разделенных пятьюдесятью параллелями.

Ява и Китай были в те годы великими Эльдорадо науки. Кенигсвальд, возвратившись, продолжал копать, соревнуясь с охотниками за синантропом, и в 1938 году не замедлил появиться скромный юноша питекантроп III (не весь юноша, только фрагмент его черепа), а через некоторое время из слоя Джетис поднялся могучий, мощнее всех других, питекантроп IV. Затылок его сохранил след страшного удара: он пал в бою или спасаясь от себе подобного. У него были и ярко выраженные человеческие и определенные обезьяньи черты (ни у кого из обезьянолюдей до той поры не находили, к примеру, так называемой диастемы — промежутка между верхними зубами, в которые могли бы входить нижние большие клыки, как в пасти оранга!). Поскольку последний питекантроп был во многом не похож на остальных, его выделили в особый вид — «питекантропус робу-стус» («питекантроп мощный»).

Так образовалась целая семья питекантропов — три взрослых, юноша и ребенок, хотя и моджокертский ребенок и «робустус» были веков на 100–200 постарше любого другого члена этого «семейства». Кенигсвальд открыл и каменные орудия. Правда, их нашли отдельно от питекантропов, и, возможно, то были орудия несколько более поздние, но все же очень, очень древние орудия. Затем несколько орудий обнаружилось в тринильском слое, и, хотя рядом не было костей, Кенигсвальд был уверен, что это «его» орудия.

Может быть, питекантроп метал или использовал как-то иначе также и таинственные тектиты (билли-тониты), круглые и блестящие? Эти стекловидные камни встречаются в Восточной и Юго-Восточной Азии почти повсеместно, но преимущественно в слоях Триниля. «Если я не ошибаюсь, — пишет Кенигсвальд, — то чудовищный дождь биллитонитов (может быть, несколько роев) падал на землю в конце среднего плейстоцена (примерно время питекантропов I и II) на Австралию и Юго-Восточную Азию».

Несколько тысяч веков назад бродили питекантропы по берегам яванских рек, и кто знает, может быть, ходят по земле, их прапрапра… (25 тысяч раз) внуки. И может быть, среди прямых потомков именно этих открытых учеными обезьянолюдей числятся и те, кто совсем не верит в таких предков.

Был он в то время самым умным существом на Земле.

Сейчас, в наши дни, нет на земле ни одного животного, которое могло бы сравниться умом с мудрейшим питекантропом.

Четыре питекантропа свидетельствовали против Евгения Дюбуа.

В 1940 году, когда Кенигсвальд завершает свои походы за питекантропами, фашисты вторгаются в Голландию, 82-летний Дюбуа умирает, так и не соглашаясь вернуть человечеству сотни тысячелетий истории и разъяренный упорным нежеланием этого самого человечества расстаться с дарованным предком.

А на другом конце земли, на берегу яванской реки Соло, остался памятник удивительной жизни и заблуждений этого человека — простой каменный столб, на котором выгравировано: «Р. Е. 175 м. ONO. 1891–93», — что означает: «Питекантропус эректус (обезьяночеловек прямоходящий). Открыт в 175 метрах к востоку-северо-востоку от этого места в 1891–1893 годах».