"Горошина для принцессы" - читать интересную книгу автора (Шушаков Олег)Глава пятая…Владимир не помнил, как его вели по гулким коридорам. Не помнил, как оказался в карцере… Железная дверь лязгнула, захлопнувшись у него за спиной. Но он ничего не слышал. Кроме ужасных слов, грохочущих в его воспаленном мозгу. »Больше вас бить не будут!.. Скажите ей спасибо за это!..» Майор лжет! Это неправда! Снежка никогда на это не пойдёт, думал Владимир! »К вам перестанут применять физическое воздействие, если она согласится!..» Златогорский сказал Снежке, что Владимира бьют. И могут забить до смерти… Он шантажировал ее!.. И тогда… Чтобы облегчить его участь… Она согласилась… Нет!! Она никогда на это не согласится, с отчаянием думал Владимир! Никогда! »Никогда не говори никогда!..» А, ведь, его и на самом деле перестали бить!.. Неужели она согласилась?! Боже мой! Только не это! - Не-е-е-ет!.. - простонал он. »Скажите ей спасибо!.. Потому что она таки очень старалась!..» Владимир стоял, уткнувшись раскаленным лбом в холодную сырую стену карцера, а растравленное воображение, словно сорвавшись с цепи, рисовало яркие, живые картины, одна страшнее другой… »Скажите ей спасибо!.. Она старалась!..» Обнаженная Снежка и Златогорский… Она сидит у него на коленях и смеется… »Просто ненасытная какая-то!..» Обнаженная Снежка и Златогорский… Она лежит под ним и сладострастно стонет… »И мужчину знает, как ублажить!..» Обнаженная Снежка и Златогорский… Он лежит, а она склонилась над ним и… »Да вы же сами знаете!..» Боже мой!.. Владимира выпустили из карцера лишь через неделю. В канун годовщины Октябрьской революции. Смягчили режим содержания в честь праздника, так сказать. Он совершенно безучастно принял поздравления сокамерников с возвращением из ада. И ни слова не говоря, лег на койку. И отвернулся к стене… Они ошибаются. Из ада он не вернулся. И никогда уже не вернется. Потому что теперь у него есть свой собственный… За эти дни он многое передумал. Он никогда не поверит в то, что Снежка отдалась Златогорскому по своей воле! Златогорский - лжец и негодяй! Снежка никогда не согласится стать его любовницей! Ему никогда ее не добиться!.. Только силой… И если он посмел это сделать, то умрет! Сначала Владимир решил убить его во время следующего же допроса. Но потом отказался от этой мысли… Потому что слишком ослаб. Особенно за эту неделю на хлебе и воде в ледяном каменном мешке. И уже не сможет убить эту тварь одним ударом. А на второй времени не будет… И задушить его Владимир тоже не успеет. Подручные не позволят. Оттащат. А потом запинают. Или пристрелят… А Златогорский уцелеет… Нет! Он поступит иначе. Он продержится до окончания следствия! Ненависть поможет! Он выдержит все! И ничего не подпишет! И докажет свою невиновность! Рано или поздно его дело направят в суд. Во время судебного заседания Владимира обязаны будут выслушать! И тогда он камня на камне не оставит от всех этих нелепых обвинений! А когда его освободят, обязательно убьет Златогорского!.. За то, что этот подонок сделал со Снежкой!.. Не будет ни пить, ни есть, не будет спать, пока не дотянется до него! И прикончит гада! А потом будь, что будет! Пускай расстреливают!.. Так он думал, сидя на бетонном полу в карцере. Так он думал, лежа на койке в камере. Так он думал, шагая на очередной допрос… Однако судьба решила иначе. Его не трогали дней десять, а когда снова привели в кабинет следователя, за столом Златогорского сидел другой человек. - Лейтенант Государственной безопасности Барабанщиков, - представился чекист. - Мне поручено вести ваше дело. Владимир не стал спрашивать, почему его дело передали другому следователю. Хотя, само собой, ему было далеко не безразлично, кто будет решать его судьбу. Но кто бы это ни был, лучше уж этот кто-то, чем Златогорский. Которого он теперь ненавидел лютой ненавистью! И мог не удержаться. И кинуться на него с голыми руками! И тогда его пристрелили бы тут же, на месте. Прямо в кабинете. А Златогорский мог уцелеть… - Прошу принять мое заявление, гражданин следователь, - негромко, но твердо сказал Владимир. - Все это «дело» целиком вымышлено. Это провокация. Меня оговорили. Ко мне применяли физическое воздействие, но я не подписал ни одного протокола… И не подпишу… Прошу разрешить мне, как депутату Верховного Совета Союза ССР, подать заявление на имя Председателя Президиума Верховного Совета Калинина Михаила Ивановича. А также подать заявление на имя Наркома обороны Маршала Советского Союза Ворошилова Климента Ефремовича и Генерального секретаря Центрального Комитета ВКП(б) Сталина Иосифа Виссарионовича… Лейтенант, прищурившись, некоторое время молча рассматривал Владимира. Потом, видимо, сделав для себя какие-то выводы, откинулся на стуле и сказал: - Значит, вы отрицаете существование тайной террористической организации в штабе вашей бригады. Это прозвучало не как вопрос, а, скорее, как утверждение. - Отрицаю, - глядя следователю прямо в глаза, сказал Владимир. - А как же показания ваших подчиненных? - спросил Барабанщиков. - Ложь и клевета, - ответил Владимир. - Никакой террористической организации не было. Это все выдумки. Меня оговорили. Я ни в чем не виноват. - Неужели совсем ни в чем? - лейтенант открыл папку и стал ее листать. - И авиабомбы химические в вашей бригаде, - он сделал ударение на слове «вашей». - Никто не выдавал, не получал и не подвешивал? - Я уже объяснял предыдущему следователю, - устало вздохнул Владимир. - Действительно, отдельные должностные лица проявили вопиющую халатность. И никаких оправданий тут быть не может. Особенно в боевой обстановке! Однако, учитывая отсутствие каких-либо вредных последствий и дальнейшую самоотверженную боевую работу всех провинившихся товарищей, командование ограничилось применением к ним мер дисциплинарного характера. И я в этом вопросе с командованием совершенно согласен. - Ну, что ж, - сказал Барабанщиков, закрывая папку. - Органы государственной безопасности с вашим командованием тоже согласны. Проступок довольно серьезный, но непредумышленный. А поскольку признаки контрреволюционной или иной вражеской деятельности отсутствуют, нашей юрисдикции он не подлежит. Владимир удивленно посмотрел на него, не веря своим ушам. - Изучив материалы дела, я убедился в вашей невиновности, - лейтенант встал и одернул гимнастерку. - А вот следователь, который вел ваше дело, оказался врагом. Он арестован и будет предан суду. Владимир медленно поднялся со стула, совершенно ошеломленный его словами. - Мне поручено, официально уведомить вас о прекращении вашего дела за отсутствием состава преступления, - лейтенант поморщился. - И принести извинения за допущенные в отношении вас злоупотребления. В горле у Владимира застрял комок, на глазах выступили слезы. Неужели все кончилось?! Он не мог в это поверить! - Вот ваши документы… Ордена… Медаль… Депутатский значок, - Барабанщиков достал и положил их на край стола. - За новой формой и снаряжением к вам домой уже отправлен сотрудник. Но придется немного подождать, пока ее привезут. У Владимира дрожали пальцы, когда он раскрыл партийный билет. Строчки расплывались у него перед глазами, но он сумел разобрать хорошо знакомую каллиграфическую надпись на первой странице «Иволгин Владимир Иванович». Он положил партбилет в карман, а потом сунул туда же остальные удостоверения. Сгреб награды. Вернулся на свой стул и принялся привинчивать их к своей грязной, замызганной гимнастерке. Владимир понимал, что когда привезут чистую форму, и значок, и ордена с медалью, придется снять и перевинтить. Но не мог удержаться и не надеть их немедленно! Потому что это был зримый знак его нового положения! Он теперь не подследственный, не арестованный, не подозреваемый! Он теперь обратно депутат Верховного Совета и орденоносец! А когда наденет форму со знаками различия и портупею, станет обратно майором Рабоче-Крестьянской Красной Армии! Лейтенант как-то странно посмотрел на него, но промолчал. - Вам надо побриться, - сказал он, когда Владимир закончил возиться с орденами. Барабанщиков достал из ящика стола безопасную бритву, кусок мыла и помазок, налил в кружку воды из графина, а потом прислонил к нему маленькое зеркало. И старательно делал вид, что читает какие-то бумаги, пока Владимир соскребал со щек многодневную рыжую щетину. - Сейчас вас осмотрит врач, товарищ депутат Верховного Совета, - сообщил Барабанщиков, убирая бритвенный прибор назад. - А пока, - он вынул из папки листок с машинописным текстом. - Подпишите вот это. Это была подписка о молчании. - Все, что происходит в этих стенах, является государственной тайной, разглашение которой влечет за собой уголовное наказание, вплоть до высшей меры социальной защиты, - сказал лейтенант. Владимир внимательно прочитал бумагу, и только потом макнул ручку в чернильницу и расписался. Лейтенант подшил листок в дело, а затем вышел и позвал врача… - Что скажете, доктор? - спросил Барабанщиков, когда тот закончил выслушивать и выстукивать Владимира. - Общее физическое и нервное истощение, сотрясение мозга, множественные ушибы, ссадины и гематомы, - ответил чекист в белом халате. - Серьезных повреждений внутренних органов первичный осмотр не показал, но, само собой необходимо дополнительное обследование. Поэтому я настоятельно рекомендую поместить в госпиталь гражданина… - он покосился на депутатский значок Владимира и поправился. - Товарища… Депутата. - Подготовьте направление и предупредите начальника госпиталя, чтобы ждали, - сказал Барабанщиков и взглянул на часы. - К восемнадцати. - Мне нужно заехать домой, - вмешался Владимир. - Зачем? - удивленно поднял брови лейтенант. - Я должен повидаться с женой. Барабанщиков пожал плечами и сказал доктору: - Сообщите начальнику госпиталя, что пациент поступит к двадцати часам. Врач кивнул и ушел… - При аресте у меня забрали пистолет, - сказал Владимир. - Ваше личное оружие сдано по акту, - поджал губы Барабанщиков. - В госпитале оно вам все равно не понадобится. Получите, когда выпишетесь… В кабинете повисла тишина. И довольно надолго. Лейтенант возился со своими бумагами, а Владимир сидел и молча смотрел в окно. Ждать он умел… Теперь умел. Наконец, привезли его парадную форму, снаряжение, хромовые сапоги и шинель. - Почему так долго? - недовольно спросил лейтенант. - Дома никого не было, - ответил сержант. - После опроса соседей выяснилось, что жена гражданина… То есть… Жена товарища Иволгина. Уехала. Седьмого числа ее видели, идущую с чемоданом по направлению к станции. - А это все откуда? - сделал удивленное лицо Барабанщиков. - Ключ под ковриком лежал. Соседи подсказали. Ну, я и заглянул, - сержант покосился на Владимира. - В присутствии понятых, само собой. - Правильно поступили, - похвалил сообразительного сержанта лейтенант, а потом спросил, заметив немой вопрос в глазах у Владимира. - Письмо или записка какая-нибудь были в квартире? - Никак нет, - сказал сержант. - Не было. Ни письма, ни записки. - Вы хорошо смотрели? - нахмурился Барабанщиков. - На кухне смотрели? А в комнате? - Везде смотрел. Не было никакой записки, - стоял на своем сержант. - Ни на кухне, ни в комнате, ни в коридоре. Ни в дверях, ни на столе, ни на кровати. - А в книгах смотрели? - И в книгах смотрел, товарищ лейтенант, - сержант опять покосился на Владимира. - И в шкафу тоже. На всякий случай. Что, я не понимаю что ли? Не первый день в органах! Не оставила она ни письма, ни записки. Так уехала. И никому ничего не сказала. Я всех опросил. Даже дежурного, который на КПП в тот день стоял. Поэтому и задержался так. - Хорошо, - кивнул лейтенант. - Идите и ждите в машине. Повезете товарища депутата Верховного Совета во Владивосток, в госпиталь. Сержант козырнул и вышел. Владимир не знал, что и думать. Снежка уехала седьмого! Он ничего не понимал… - Товарищ лейтенант госбезопасности, скажите, а какого числа был арестован Златогорский? - вдруг спросил он. - Если это не секретная информация, конечно. - Златогорский? - Барабанщиков наморщил лоб. - Ах, да… Гольдберг… Его настоящая фамилия Гольдберг, - пояснил он. - Информация секретная… У нас все секретно, - лейтенант потер подбородок. - А, впрочем, подписку вы уже дали… Его арестовали шестого ноября. А зачем вам? - поинтересовался он. - Ах, да… Жена… - лейтенант отвел глаза. - Она была у Гольдберга, когда его арестовали. У Владимира расширились глаза. Но Барабанщиков смотрел в сторону и ничего не заметил. - Ваша жена сообщила нам адрес его конспиративной квартиры, - сказал он. Владимир окаменел. - Скажите ей спасибо! Это она попросила нас разобраться с вашим делом! »Скажите ей спасибо!» Владимира качнуло. - Что с вами? - спросил Барабанщиков. - Вам нехорошо? - Нет, все в порядке, - взял себя в руки Владимир. - Голова немного кружится. Дайте воды, пожалуйста. - Да, конечно! Я понимаю… - засуетился лейтенант, наливая в стакан воды из графина… Владимир снял грязную гимнастерку и неторопливо перевинтил ордена на парадный френч. Из головы у него не выходили слова Барабанщикова. »Она была у Гольдберга, когда его арестовали…» Значит, майор не врал… Снежка у него была… »Ваша жена сообщила нам адрес его конспиративной квартиры…» Значит, майор не врал… Снежка с ним была… Не-е-ет!!! Владимир помотал головой. Но это не помогло… Только хуже стало… Он скрипнул зубами и отбросил ужасные мысли! Не сейчас! Поразмышляем об этом позже!.. Завтра!.. На свежую голову… Не сейчас! Владимир застегнул френч. Висевший теперь на нем, как на вешалке. А когда-то сидевший, как влитой… Потом спохватился и переодел бриджи. Присел, обулся. Взял в руки портупею и поправил пустую кобуру на ремне… Это хорошо, что пистолет в оружейке, а не в кобуре, мелькнула у него странная мысль… Это хо-ро-шо… Стоп! Всё! Встали и пошли! Владимир надел шинель и застегнул портупею. Пора выбираться отсюда! Тащиться домой уже не имело смысла… Снежка уехала… Вряд ли он найдет что-нибудь, раз даже особистам это не удалось. Снежка уехала… Что же делать? В любом случае, в бригаде ему пока показываться не стоит. Сначала надо уточнить свой статус. Вполне возможно, что его сняли с должности комбрига после ареста… А, может, и не сняли. Такое тоже бывает… Ничего сверхъестественного. Обычный армейский бардак. Так или иначе, раз его отвезут во Владивосток, не помешает заехать в штаб армии. И все выяснить на месте. А там видно будет. Сначала Барабанщиков отнесся скептически к этой идее Владимира, но потом согласился, что в сложившейся ситуации его появление в штабе армии сразу прекратит все кривотолки. - А как вы объясните свои синяки? - показал лейтенант на живописные желто-черно-фиолетовые пятна у Владимира на лице. - Как все объясняют, - невесело улыбнулся Владимир. - Поскользнулся, упал, очнулся в лазарете! - И вы думаете, вам поверят? - с сомнением протянул Барабанщиков. - А почему нет? - сказал Владимир. - Типичная картина при капотаже. Если, конечно, летчик остался жив. - А что?! - оживился лейтенант. - Это вполне правдоподобно! Это вы здорово придумали, товарищ майор! В таком случае я снимаю свои возражения, - он надел фуражку. - Пойдемте, я провожу вас до машины и уточню задачу для водителя… До Владивостока они доехали без приключений. Начальник ВВС первой Отдельной Краснознаменной армии комбриг Рычагов был на месте. И немедленно принял Владимира, когда ему доложили о его прибытии. - Ну, здравствуй! - вышел он из-за стола и протянул руку. - Здравствуйте, товарищ комбриг! - пожал его широкую ладонь Владимир. - Эк, тебя разукрасили! - поцокал языком Рычагов. - Словно из-под обломков извлекли! Тьфу-ты, пропасть, чтоб не сглазить! - он вернулся за стол и показал на стул. - Садись, рассказывай! - А нечего рассказывать, товарищ комбриг, - пожал плечами Владимир. - Не выдержал направление взлета, попал шасси в канаву и скапотировал. Чудом уцелел! Рычагов непонимающе посмотрел на него. - По сути всё так и было, - тихо сказал Владимир. - Фигурально выражаясь. А все подробности в личном деле, товарищ комбриг. - Да, что ты заладил, комбриг да комбриг! - хлопнул ладонью по столу Рычагов. - Не на разборе! - он достал из коробки папиросу и закурил. - Обижаешься, поди, на меня? Думаешь, Рычагов - сволочь! Сначала ордер на арест визирует, а потом дурачком прикидывается, здоровьем интересуется!.. Кури! - толкнул он папиросную коробку по столу в сторону Владимира. - Так вот! Не визировал я на тебя ордер! Понял?! Не было меня здесь! В Москве я был! - он затянулся. - Врать не буду! Рад, что не было меня, когда тебя арестовали! Потому что не хочу душу рвать, гадая, враг ты или нет! Тут такие справки особый отдел приносит, что волосы дыбом встают! Шпионы, диверсанты, террористы! И японские, и эстонские, и немецкие, и турецкие, и американские, и марокканские! - он снова затянулся, а потом яростно затушил папиросу в пепельнице. - Ничего не понимаю! Там в Испании все было ясно! Вот - они, а вот - мы! Бей всех, у кого кресты на плоскостях! А тут… Голова кругом! Сегодня - свой, наш, а завтра - враг народа! А если завтра в бой?! Кому спину свою доверить?! - Там… - Владимир прикурил папиросу и, помахав, потушил спичку. - За все время я видел только одного настоящего врага. Но не в камере… В камере сидели разные люди. Слабые люди. Глупые люди. Трусы, оклеветавшие и себя, и других. Были и другие, сильные. Которые не соглашались писать под диктовку всякую чепуху, - он посмотрел в глаза Рычагову. - Ни те, ни другие врагами не были! Единственный настоящий враг, которого я там видел, был мой следователь! Матерый враг! Умный и подлый! И я дал себе слово. Выжить! Только ради того, чтобы потом вывести его на чистую воду!.. Но его и без меня раскусили. И взяли. - Да-а-а… - протянул Рычагов. - Ну, ты и попал! - Ничего! - усмехнулся Владимир. - Нас бьют, а мы крепчаем! Не красна девица! Или до этого ни разу по морде не получал?! - Вот, это дело! - слегка поникший было Рычагов оживился. - Ты давай сейчас в госпиталь! Подлечись. Понятно, что не красна девица! Но пугать молодых пилотов такой физией тоже не стоит! Сам понимаешь! А на бригаде твоей мы пока врио кого-нибудь поставим. Добро?.. Владимир не возражал… А смысл? К полетам медицина его все равно сейчас не допустит. И будет права! Надо сначала отлежаться. В таком состоянии в самолет садиться, только гробиться! Он, конечно, мог бы и дома полежать. Под бочком у Снежки… Вместо госпиталя. Но Снежка уехала неизвестно куда. Еще десять дней назад. И возвращаться, судя по всему, пока не собирается… Потому что ей пришлось… Стоп!! Не думать об этом!.. Не сейчас!.. Завтра! Владимир затянулся сигаретой так, что она чуть не вспыхнула. - Ты это… Насчет ордена, - Рычагов помялся. - Поторопились тут некоторые… Когда тебя взяли… Одним словом, представление, которое я на тебя подавал, отозвали обратно, пока меня не было. Я, конечно, вопрос поставлю, где надо, но, сам понимаешь, поезд уже ушел! - Бог с ним, с этим представлением, - махнул рукой Владимир. - Не за ордена воевали! Да у меня, их и без того… - И то верно, - с облегчением вздохнул Рычагов. - Зачем гусей дразнить! Эта контора и так, поди, зубами скрежетала, когда извинялась! - Было дело, - усмехнулся Владимир. - И все равно! - запустил руку в свой чуб Рычагов. - Это неправильно! У тебя же два десятка вылетов на штурмовку! И бригада отлично отвоевалась! Я, ведь, тебя на орден Ленина подавал… - он встал и отошел к окну. В кабинете повисла тишина. - Ты знаешь, - глухо сказал Рычагов немного погодя. - Я по-настоящему рад, что им не удалось тебя сломать!.. Если, не дай Бог… Я лучше сдохну! Но не сдамся! Когда Владимир, выйдя из штаба, сел в машину, дремавший положив голову на баранку, сержант госбезопасности поморгал спросонья глазами, молча завел мотор и лихо вырулил со двора… Доставив Владимира в армейский госпиталь, он также молча проводил его в приемный покой. Сдал дежурному врачу с рук на руки. Дождался, пока Владимир переоденется в больничную пижаму, и только потом уехал. Так и не сказав ни слова за все время их поездки… За что Владимир был ему искренне благодарен. Потому что это был один из тех, кто возил его когда-то на «беседы» к Златогорскому. Один из тех, кто его арестовывал, а потом пересчитывал ребра на допросах… Владимир так и не увидел никаких эмоций по поводу своего неожиданного освобождения на его конопатом, не очень умном, деревенском лице. Которое не скоро теперь забудет… Если, вообще, сможет забыть когда-нибудь. Его поместили в отдельную палату. Владимир подошел к окну, прислонился лбом к стеклу и долго-долго стоял, глядя на багряный закат… Он сказал Снежке, чтобы она немедленно уезжала. А она его не послушалась… И осталась… И встречалась со Златогорским! И была с ним, когда его арестовали!! Она… Была со Златогорским… Пока Владимир сидел в карцере. »Посидите немножко на холодке! Пока мы с вашей женой в коечке побарахтаемся!..» Владимир не мог поверить, что Снежка отдавалась этому подонку! И никогда не поверит! Потому что это ложь! Подлая и мерзкая ложь!! Но, почему?.. Почему не уехав сразу, Снежка уехала потом, после ареста этого негодяя?.. И почему уехала, не оставив Владимиру ни строчки?!.. Ни единого намека, где ее искать!.. Словно не хотела, чтобы он ее искал. Словно боялась, что он ее найдет… И посмотрит ей в глаза. Ну, что же… Все ясно-понятно, вздохнул он… И нечего себя обманывать!.. Судя по всему, Снежка убежала и спряталась не от чекистов, а от него самого! От Владимира!.. Просто взяла и бросила его… Ушла. Просто взяла и ушла. От него. Ну, что же… Мужья бросают жен. Жены уходят от мужей. Обычное дело! С кем не бывает! Не он - первый, не он - последний… Поженились сгоряча. А потом остыли… Или не сошлись характерами… Или жизненными планами. Ну, и ладно! Ну, и скатертью дорога!.. Подумаешь!.. Она не хочет, чтобы он ее искал? Ну, и пожалуйста! И вообще! Чего он хотел-то?! На что рассчитывал?!.. Орёлик!.. Принудил девушку вступить с ним в брак! А, может, она и не любила его вовсе! Просто деваться было некуда! А как только подвернулась возможность куда-нибудь деваться, собрала чемоданчик и тю-тю!.. На волю! В пампасы! В светлое завтра!.. Без него… А, что! Найдет себе какого-нибудь мужичка! Счетовода или фельдшера! И будет с ним жить! Долго и счастливо!.. Каждый день!.. И каждую ночь!.. Владимир упал с размаху на кровать и уткнулся лицом в подушку. Если бы только он мог заплакать!.. Может быть, ему стало бы легче. Рыдания рвались из его груди! Но он держался… Он выдержит! Он сильный! Он сможет! Сможет!! Сможет!!! Ее позабыть… Владимира выписали из госпиталя в середине января. Медкомиссия признала его годным без ограничений. Но в бригаду он уже не вернулся. То есть вернулся, но лишь для того, чтобы собрать свои вещички. И Снежкины… Те, что остались. Несколько платьев. Несколько кофточек и юбок. Туфли. Книжки… Все ее вещи он сложил в один чемодан. Перевязал его веревкой крест-накрест, затянул узлы намертво и поклялся никогда не открывать! Чтобы не рвать душу. Которую, пока этот чемодан укладывал, надорвал так, что не помогла и бутылка водки! И вторая тоже не помогла! А потом он вырубился. И, слава Богу! Потому что иначе так и не заснул бы… На следующий день Владимир сел в скорый поезд и уехал в Москву… Приказом Начальника ВВС Красной Армии майор Иволгин был направлен на оперативно-тактические курсы усовершенствования командного состава ВВС при Военной Воздушной академии имени Жуковского… И уехал. Без сожаления. А даже наоборот. Во-первых, Владимир, еще до ареста, сам обращался с рапортом по команде с просьбой направить его на учебу. Во-вторых, пришло время поменять обстановку, а, проще говоря, убраться отсюда подальше. Особый отдел всегда с большой неохотой выпускал добычу из своих когтей. И, ясное дело, за теми, кого выпустить пришлось, смотрел в четыре глаза! Так что лучше всего было эти глаза не мозолить! А главное, ему давно уже пора получать третью шпалу. Его представление к званию полковника за участие в Хасанских событиях благополучно легло под сукно. Так что теперь приходилось расти обычным порядком. Как все! А для этого перво-наперво окончить академические курсы… Кроме того, хотя он и сам себе в этом не признавался, в душе у Владимира теплилась несбыточная надежда… Встретить в Москве Снежку… И посмотреть ей в глаза. Воспользовавшись своими депутатскими полномочиями, ему удалось выяснить в Управлении железной дороги во Владивостоке, что гражданка Иволгина Снежана Георгиевна восьмого ноября минувшего года действительно приобрела жэдэ билет и плацкарту от Никольска-Уссурийского до Москвы. Причем, судя по рапорту начальника поезда, в Москву и прибыла, так как это место было занято до самого конца и снова в продажу не поступало. Одним словом, Владимира здесь больше ничего не держало… А даже наоборот. За полгода, которые он здесь прослужил, с ним произошло так много всего, что другому вполне хватило бы на целую пятилетку! А то и на две!.. Или на три… И любовь, и война… И любовь, и тюрьма… И любовь… И предательство… Полгода назад у Владимира имелся свой собственный персональный рай. Который он потерял навеки… Теперь у него был свой собственный персональный ад! Который отныне будет при нем всегда… Лениво стуча колесами, поезд «Владивосток-Москва» медленно продирался сквозь заснеженную тайгу, горы и степи. Паровоз пыхтел изо всех сил, но тащился еле-еле. Как старая кляча. И эти бесконечные пятнадцать суток обратной дороги до Москвы показались Владимиру пятнадцатью годами. К которым он сам себя приговорил, когда купил билет на этот треклятый, так называемый «скорый» поезд! Днем он спал. Или тупо пялился в окно. А потом шел в вагон-ресторан. И пил… От тоски… И отчаяния. Обычно он сидел в ресторане до самого закрытия. А потом возвращался в купе и добирал дозу уже без свидетелей. Благо ехал один. Без попутчиков. Заселенность вагона была не выше средней, и проводник никого к нему не подсаживал. Иногда он доставал из кобуры свой ТТ и подолгу смотрел в ствол… Пятого февраля, в двадцатый Снежкин День рожденья, Владимир напился сильнее обычного… Он пил водку, молча смотрел в непроглядную черную тьму за оконным стеклом и, беззвучно шевеля губами, читал про себя стихи. О любви и разлуке… И пел грустные песни. О любви и разлуке… Также беззвучно. »Помнишь, осенней порой Мы повстречались с тобой… Ты мне сказала: «Прости!» Лишний стоял на пути. Сердце разбила моё! Счастье с тобой не дано… Голубые глаза, вы пленили меня, Средь ночной тишины ярким блеском маня… Голубые глаза, столько страсти и огня! Вы влечёте к себе, голубые глаза, страсть и нежность тая…» Владимир закрыл лицо руками. Это печальное танго они танцевали когда-то со Снежкой. В ресторане в Пушкине. На своей свадьбе… Ее руки лежали у него на плечах. Она прижалась к нему. Он окунулся в золотистую волну ее душистых волос. И уплыл куда-то далеко-далеко… »Голубые глаза, в вас горит бирюза, И ваш сон голубой, словно небо весной… Голубые глаза, столько страсти и огня В этих чудных глазах! Голубые глаза покорили меня…» Ему было невыносимо больно! Невыносимо одиноко!.. Он достал пистолет из кобуры. Приставил к виску. Зажмурился и нажал на курок… Раздался сухой щелчок. Осечка. Он нажал снова. И еще. И еще… Но все было б#233;столку. Пистолет щелкал, но стрелять не хотел… Ни в какую. Владимир чертыхнулся и вынул обойму. Так и есть. Она была пустой. Он забыл, что еще днем достал патроны и убрал подальше. На всякий случай… Вот и пригодилось. А, может, вставить назад, вяло подумал он… И повторить процедуру? Нет… На сегодня, пожалуй, хватит… Как-нибудь в другой раз! Утром, со стыдом вспоминая о своей минутной слабости, Владимир отыскал припрятанные патроны и запасную обойму. И дал себе слово больше так не напиваться!.. А еще лучше, не напиваться вообще! Приехав в Москву, он явился в академию и узнал, что его набор приступил к занятиям еще в конце ноября. Так что ему предстояло серьезно напрячься, чтобы догнать товарищей. Впрочем, это было даже к лучшему! С головой погрузившись в учебу, он сумеет, наконец, выкинуть Снежку из сердца… И позабыть! Девятого февраля было обнародовано Постановление Совнаркома СССР о присвоении воинских званий высшему начальствующему составу Красной Армии. Увидев фамилию Серова в списке новоиспеченных комбригов, Владимир тут же ему позвонил. И по какой-то счастливой случайности сумел дозвониться. Анатолий искренне обрадовался его звонку и в приказном порядке обязал прибыть в девятнадцать ноль-ноль к нему. На новую квартиру по адресу Лубянский проезд, семнадцать. Адрес точный! Для участия в торжественном обмывании новеньких ромбов! Кто будет?.. Будут все! Само собой, с боевыми подругами! Кстати о нем тут кое-кто спрашивал! Кто?.. Военная тайна! Повторите приказание, товарищ майор! Владимир улыбнулся и повторил. А потом повесил трубку и вытер повлажневшие глаза. И так хорошо, так легко стало у него на сердце от бодрого, веселого голоса друга, что горечь, измотавшая его уже до предела, внезапно взяла и растаяла. И он перестал ощущать себя одиноким, забытым и брошенным! Потому что у него были друзья! Настоящие! Которые никогда его не бросят! Не то, что некоторые… |
|
|