"Он призвал меня" - читать интересную книгу автора (Мюллер Йорг)

ПОСЛУШАНИЕ

Унтермерцбах – так называется небольшое местечко во Франкенланде; там я должен буду провести, вместе с 13 собратьями из пяти разных стран, свой вступительный год. Мне долго пришлось искать, пока я не обнаружил его на одной из карт. Там, в старинном замке, помимо послушников находятся также Высшая Философская школа и Центр образования паллоттинцев.

Переезд из Трира оказался для меня нелегким; уже по той простой причине, что я должен был променять квартиру в сто квадратных метров на одиннадцатиметровое помещение, сдерживало мое рвение. Что меня ожидает? Удастся ли мне, после 17 лет борьбы в одиночку, ужиться в разношерстной общине с целыми тридцатью человеками?

В первый день я был встречен взглядами полными ожидания. При входе в столовую я почувствовал на себе испытующие взгляды своих собратьев. «Это он» – донеслось до меня от одного молодого испанца. Я был подготовлен к тому, что будут предъявлены какие-то надежды моей роли и смешанные чувства, которые ощущаются вообще по отношению к психологам. Но мои опасения развеялись очень быстро: я не собирался брать на себя роль какого-нибудь гуру, и таким образом мне удалось установить довольно обнадеживающие межчеловеческие отношения.

Тем не менее вскоре все во мне начало бурлить. Жизнь в общине заставила меня все больше ощущать свои недостатки и ограниченность. В свои 47 лет я легко мог сойти среди своих собратьев за отца; но я избегал любой роли, которая выделяла бы меня среди них. Я не хотел быть для них ни фигурой отцам, ни групповым психологом.

То и дело прорывались у меня самодеятельность, которую я так долго практиковал; сопротивление, страхи, попытки страховки – все это я болезненно ощутил в себе.

Целыми неделями меня не покидал сухой кашель. Я задавал себе вопрос: уж не хочу ли что-нибудь «выкашлянуть»? – и постепенно осознал, что некоторые пункты распорядка дня были мне просто отвратительны и явно ущемляли мою индивидуальность. Мне стало также ясно, что моя профессия стала для моих собратьев поводом для всевозможных проекций и непомерных ожиданий и рождала также страх столкновения с психологом во мне. Высказывания вроде: «Тебе как психологу подобало бы знать…» или: «Скажи им ты, тебя скорее послушают,» – давали понять, как на самом деле распределены роли. Иногда мне удавалось замаскировать свои защитные механизмы с помощью шутливого замечания или забавной шутки. И вряд ли кто-либо мог предположить, как ужасно я на самом деле себя чувствую и как тоскую по своим друзьям.

Среди собратьев мое внимание привлек один, удивительно на меня похожий в смысле способностей и защитных механизмов:

Александер Динсберг, музыкально одаренный клоун. Он постоянно сыпал шутками или прятал свои чувства за горькими замечаниями, нередко имевшими глубокий или болезненно серьезный смысл. Тот, кто знал его только мимоходом, не замечал этой его духовной глубины; слыть набожным он никак не хотел. Этому-то молодому собрату, родившемуся – как нарочно! – 1 апреля, суждено было стать вскоре моим очень хорошим другом.

Распорядок нашего дня был, как правило, настолько насыщенным, что для собственных нужд у нас оставалось очень мало времени; поначалу все мы боролись с усталостью – явление уже отмеченное во время своего послушания и Терезой из Лизье. У меня к этому прибавился еще процесс расставания, доставивший мне тяжелые, бессонные ночи. Как-то раз, когда мне было особенно тяжело, я случайно прочел в календаре изречение на этот день. Это была цитата из Святого отца из Арса: «Что делает жизнь членов ордена столь заслуженной? Постоянный отказ от собственного почина, непрерывное умирание того, что в нас сильнее и живее всего».

Это было 17 января 1990 года.

Я думаю, что усталость моя была следствием не столько перегрузки распорядка дня, сколько постоянными усилиями оставаться верным своему идеалу. Процесс этот происходит, естественно, в подсознании и имеет неимоверные далеко идущие последствия. Там, где соприкасаются опасные и щекотливые ощущения ограниченности собственных возможностей, где осуществляется подсознательное стремление к совершенству, расходуется много энергии. Это утомляет человека, делает его особо чувствительным и раздражительным. Все это объясняет и тот факт, что именно люди особенно «набожные», то есть такие, которые самым парадоксальным образом «стараются» быть покорными, часто впадают в депрессию, плохо спят, страдают от психосоматических расстройств. Приспособление к общине, подчинение и послушание – это такие добродетели, которые идут на встречу душе нарциссической; она нуждается в них, чтобы приобрести чувство уверенности.

Со смирением это не имеет ничего общего. И так как такой идеал очень часто стоит поперек дороги истинным потребностям человека, все это поневоле сказывается в подсознательных протестах. Так, и у нас дело доходило до динамичных групповых процессов, которым, к счастью, наш руководитель не препятствовал.

Постепенно я стал понимать, что цель послушания не в том, чтобы дать нам мирное и защищенное существование или чтобы подарить нам более глубокие отношения с Богом: оно существует для того, чтобы мы могли познать свое собственное Я, со всеми его слабостями.

Наивное представление о том, что в общине нужно постоянно стремиться к миру и духовным высотам, раньше или позже приводит всех послушников, монахов и священников к фундаментальному кризису – если они стремятся к необходимому самовыражению. Вдруг замечаешь, что потребность и реальность, личные стремления и жизнь в общине ведут к напряженности.

Человек созерцательного склада ощущает суровость и суматоху общины болезненно; экстраверт страдает от безмолвия и необходимости сдерживать находящие на него душевные переживания.

Каждый, кто пускается таким образом на поиски Бога, вдруг сталкивается лицом к лицу с самим собой – во всей своей наготе и нищете. И в какой-то момент спрашивает себя, на своем ли месте он оказался и какой во всем этом смысл? Попав на эту нулевую точку, я вдруг понял, что мне придется отказаться от определенных привычек, а также от желания «быть кем-то».

Меня не удивляло, что многие из нас стали проявлять исключительную тягу к самым разнообразным видам деятельности и изобретать всякого рода уклонения – с целью компенсировать постоянное чувство фрустрации.

Суровость жизни на самом деле открывалась мне лишь теперь. К счастью, в руководителе послушников П. Лауингере я нашел полное понимание собрата, и нашел друзей, с которыми можно было говорить обо всем открыто.

Особенно нелегко было мне отставить прошлое и начинать новое потому, что мне все время звонили бывшие пациенты, нуждавшиеся в советах, просили беседы, журналы домогались публикаций, а радио то и дело просило дать интервью. И я вдруг понял, как мне трудно отказывать им или откладывать утешения на неопределенное время. Мой письменный стол загромождали запросы о лекциях и семинарах; вынужденная бездеятельность тяготила меня гораздо сильнее, чем я хотел признать себе поначалу.

Каждодневно я вручал свою жизнь Богу, вверял Ему близких моему сердцу людей, молил Его о даре терпения. Так что предстоящие тридцатидневные упражнения в молчании пришлась для меня как нельзя более кстати.