"Толчок к размышлению, или Все о сортирах" - читать интересную книгу автора (Липков Александр Иосифович)

Просто говно и говно хамское

Перелистывая старые подшивки газеты «Правда», увидел заголовок «Мальбрук в походе» (1918. 4 июня. № 35). Каких там врагов молодой советской республики обличала статейка, толком и не разобрал, но направленность была ясна с полувзгляда — заголовок обращен к фольклорному слою, с детства знакомому в отечестве каждому.

Вот та «забавная песенка», как называет её автор статейки, которая посвящена некогда славному рыцарю (если покуриваете «Мальборо», то это та самая фамилия) и которая века уже живет в российском народе. Ее, покручивая шарманку, ещё Ноздрев напевал Павлу Ивановичу Чичикову.

Да, сортирная поэзия — вечно могучее оружие агитпропа.

Как патриотично воспитующи стихи:

И что ещё может так поднять в соратниках боевой дух и презрение к врагу! Когда в детстве мы распевали (на мотив популярной песенки Чаплина из фильма «Новые времена») стишки об одном американце, который куда-то засунул палец и то ли вытащил оттуда чего-то там четыре пуда, то ли думает, что он заводит патефон, мы, конечно же, преисполнялись чувства собственного национального превосходства. Точно так же, когда наделяли некоего мифического финна фамилией Многопуккала-Малокаккала. И во время войны уж твердо знали, что «когда наши — на Прут, немец — на Серет».

Не скроем, говняное оружие обоюдоострое: легко может быть направлено против того, кто любит им пользоваться. Скажем, в стишках

общедоступно и образно отражена вечно непростая ситуация российско-украинских отношений.

Не зря так обиходно привычны выражения «смешать с говном», «посадить в говно» и пр. А угроза заставить жрать собственное дерьмо! Такими угрозами просто так не бросаются, даже если и реализуют их не впрямую, а каким-то принципиально отличным образом.

Герой одной из новелл Виктории Токаревой некогда был секретарем у старика-миллионера. Тот пообещал ему подарить фабрику шариковых авторучек, а за это попросил… Дальше слово самому герою:

«— Чтобы я съел говно. Не икру. А говно. И я съел. И получил фабрику».

Это ещё замечательно благополучный вариант.

Историями о том, как провинившихся и даже вовсе не провинившихся (а так, в порядке науки жизни) солдат занаряживали чистить сортиры, никого не удивишь. Одна из них красочно и в точных подробностях описана в повести Сергея Каледина «Стройбат» («Возле развороченного туалета в ослепительном свете пятисотваттной лампы колупался с лопатой в руках… Константин Карамычев. Костя нагружал тачку отдолбленным дерьмом»). Это работа малоприятная, грязная, но поскольку необходимая и неизбежная, то и более или менее переносимая.

Иное дело, когда говном хотят человека унизить, подавить, заставить поверить в свою ничтожность и бессилие. В подтверждение воспользуемся описанием (из мемуаров современника) расправы над крепостным парнем, пытавшимся бежать с девушкой из помещичьего гарема:

«Явилось несколько человек с плетьми, и тут же на дворе началась страшная экзекуция. Кошкарев (помещик), стоя у окна, поощрял экзекуторов криками: «Валяй его, валяй сильней!», что продолжалось очень долго, и несчастный сначала страшно кричал и стонал, а потом начал притихать и совершенно притих, а наказывавшие остановились. Кошкарев закричал: «Что ж стали? Валяй его!» — «Нельзя, — отвечали те, — умирает». Но и это не могло остановить ярость Кошкарева гнева. Он закричал: «Эй, малый, принеси лопату!» Один из секших тотчас побежал на конюшню и принес лопату. «Возьми говна на лопату!», — закричал Кошкарев… При слове: «возьми говна на лопату» державший её зацепил тотчас кучу лошадиного кала. «Брось его в рожу мерзавцу и отведи прочь!»…»

Да, очень точное выражение «смешать с говном». И тогда, когда оно некая метафора (скажем, у Леонида Мартынова: «Вот и палят по человеку, чтоб превратить его в калеку, в обрубок, если не в навоз»), и тогда, когда никакого образного смысла — только наипрямейший…

Не хочется дальше писать, но и не написать не могу. Как рассказывают, Николай Иванович Вавилов, слава русской науки, человек, своими сортами пшеницы спасший Россию от голода, до последних дней мужественно переносил все, что пришлось испытать в сталинском застенке. Не терял веру в то, что выстоит, выйдет на свободу. Сломался тогда, когда следователь Хват нассал ему в лицо. После этого воли жить не осталось…

Ощущение, будто это происходит сейчас, на моих глазах… И я бессилен остановить хама, ссущего в лицо гению…