"Чужая Вселенная" - читать интересную книгу автора (Акулов Александр)

2.6 Случай

Ахмуранза, лаборант орбитального филиала института Марса, приходил на службу гораздо раньше других, готовил всё необходимое для гляделей и пущетрогов. Одним звездоблещущим утром он крупно повздорил с субженой и явился на слоило злой, как черт.

Прилив положенную дозу эликсира к юпитерианскому оку, Ахмуранза позабыл закрыть сосуд крышкой. Наблюдавший за действиями лаборанта охранник из ЧС ничего не заметил. Этот представитель ЧС по имени Олам Пантикуй получал лишнюю ставку не за дополнительный час, а за три часа работы и был этим недоволен. Пантикуй в очередной раз обратился за сочувствием к Ахмуранзе и начал:

— Нихрон Ниоп — мне не поп, а папону — в лоб: повесил на меня акул в океанариуме и ядовитые злокондереи.

Лаборант не слушал нудные причитания и пустые угрозы в адрес начальства. Он нёс поднос с чашками Метри и думал о субжене. Вспомнив один из ее утренних монологов, он скрипнул зубами и у него вырвалось:

— Ах, ты… (последовало неприличное слово). Вздохнув, лаборант добавил уже более спокойно:

— …крыса, ты эдакая![3]

Услышав эти слова, Пантикуй опешил: оскорбление представителя ЧС при исполнении служебных считалось тягчайшим преступлением. И надо же — пока ругал начальство, переключил подслушивающие устройства на холостой ход… А сами реплики Ахмуранзы очень обидны и незаслуженны.

По-военному быстро вскочив с кресла, охранник перевернул грудью агатовый поднос в руках Ахмуранзы и, став по стойке «смирно», приготовился дать отповедь… Однако рта он не раскрыл: в двух из чашек покоились минералы грехопадина. Один минерал ухнул в сосуд с глазом и эликсиром. Из-за царапины в оболочке-паутинке или других причин, в сосуде началась бурная и буйная реакция, да такая, что ею занялась вся комната. В отсеке стало черно, как если бы освещения не было. Затем появились зеленые, алые и лимонно-желтые всполохи. Все объяла власть неизвестных сил. Ахмуранза и Пантикуй корчились, лежа на боку, то от неимоверной боли. То от фантастического блаженства, чуть не уносящего в небытие: то на лаборанта с охранником находили припадки ярости и несчастные принимались тузить друг друга, то их обуревали приливы братской любви и нежности. Все это длилось неизвестно сколько времени.

Внезапно всполохи исчезли. Взглянув друг на друга, Ахмуранза и Пантикуй нашли себя квелыми и высохшими. Как будто они прожили три лишних десятка марсианских лет! Стоявший когда-то на столе спец-сосуд исчез, а титановый стол искривился настолько, что стал похож на готового к прыжку тигра. Вместо головы у тигра была некая ядовито-голубая масса, а вместо полос — сметанообразные натеки. Тигр был крылатый — по его бокам время от времени вспыхивало золотистое свечение, сходное по форме с крыльями…

Лаборант и охранник страдальчески огляделись. Обоих ждала высшая мера наказания: протезное бессмертие, и ссылка: пожизненное изгнание из свободного общества.

С трудом узнали Ахмуранзу и Пантикуя, одряхлевших и заросших волосами. Что они, проглотили по грехопадину?

А голубая масса! Под циклоскопом — какие-то сетчатые кристаллы…

— Сетки нет! — заявил эксперт. — Кристаллы состоят из меньших кристаллов! Меньшие — из еще меньших. Этому нет конца… Да и голубого цвета не должно быть. Это обман зрения.

— А — а — а! — закричал эксперт.

— А-а — а-а — а-а — ухх! — закричали остальные и начали тереть вдруг онемевшие суставы.

— Хгхх — гхх! — словно било током. То отпускало, то накатывало.

— Об — б — б — б — ман зрения! — донесся чей-то полузадушенный голос.

Стоны усиливались. И было так, пока Ахмуранза не столкнул голодного голубка в сосуд с эликсиром.

Голубок явно почувствовал себя лучше. Волны боли почти прекратились.

Не успели разглядеть голубую полусферу — болевая стихия опять усилилась, пошла смерчем по Марсу.

Пантикуй — очи долу, ноги — по-туркестански — вдруг открыл рот и шепеляво произнес:

— Лжеголубое месиво — не глаз-жемчуг. Пусть фрескает новый коктейль, а не эликсир!

— Как? Как! — возмутились остальные мученики.

Гримасы возмущения остались недорисованными — боль ударила, как током.

Пантикуй, закусив губу и никого не слушая, словно на дуэли, двинулся со стаканом коктейля, как с пистолетом, в сторону голубой массы. Посветлевший умом Ахмуранза вылил остатки эликсира. Лучше бы он выстрелил из пушки… Закричал Ахмуранза и рухнул набок. Тысячью потоков в угол, куда забились наблюдатели, хлынули волны боли. Кто-то мычал, кто-то сползал со стула, подразновидности минорных полов верещали. Пантикуй плеснул, коктейлем в сосуд с голубком — боль мгновенно исчезла! Новостарческие морщины охранника разгладились, на лице засветилась улыбка мусического озарения. Остальные подошли ближе, не поняв, каким образом их притянуло. Десять секунд ни с чем не сравнимой эйфории…

Никто не верил, никто не мог поверить, но один кубический миллиметр голубка заменял собой земной шар, забитый от центра до поверхности электринно-вычислительными машинами.

Через унделю (одиннадцать суток) после получения этого известия на Юпитере вновь загремели взрывы… Но, увы, не тут-то было! Все пойманные облака оказались «пустоцветами»: в них не было юпитерианского глаза… Мечты о глазопроводах пришлось оставить.

А на Вегеме? Как подойти к этому кубическому миллиметру? Иметь дело с ним — все равно что с абсолютом! Хорошо бы хоть немного сделать абсолют кретином! Иначе не приблизить его к человеческому мирку, примитивному людскому вЗденью… Без всякого «поля», без всякой «среды» идут океаны сигналов от кристалла к кристаллу, от голубка — к голубку, хороводом вечности. Сбивается ум, путаются понятия, летят в ничто формулы…

Нема наука, но злоковарен человек: спит и видит силки, капканы, ловушки. Вот окружить настоящие чистые кристаллы испорченными, целые кристаллы — кристаллами-кретинами — и будут… органы чувств и посредники голубка с человекам.

Сверхмир превращается в обычный мир, а алгос — в мелкого беса!

И все же, несмотря на весь «саботаж»: добавку вредных примесей, подмену целого «глаза» его ресницей, будущие роботы уже виделись совершеннее человека, утонченнее.

Через 13 марсианских лет голубые мозги стали роботами-логоидами, могли двигаться, говорить, читать… Но словно бы чего-то не хватало…

Увидев себя в зеркале, отлаженный логоид начинал сходить с ума. Суицидные мысли вскипали в нем без меры. Кто-то из сверхсуществ прорывался к шлюзам магматических скважин, кто-то — к плазменным реакторам, третьи — к гигавольтному напряжению, а один бесподобец туннелировался к границе вселенной и там аннигилировал…

За решение загадки роботов взялись нимфы, уже, видимо, заранее решившие в чем дело… Нимфы почему-то решили, что роботы недовольны своей внешностью.

Придавали роботам разную внешность, но сильнее их ярость в зеркалах отражалась. Тогда кто-то в Одиссейском мегаполисе решил: "Роботы — не люди, роботы — ангелы". И пытались, пытались их ангелами сделать, но выходили всё бесы, бесы, зеркала разбивающие, словно вкусившие плода с эдемскаго древа великаго.

Но в Бурундии-стране ленивы бяше работники ся веселили, логоиду ретивому самому дали выбрать, како бысть эвоному виду. Тако нимфы представились правы. Всем нимфеткам подали конфетки — ангельский вид голубок выбрал, да такой, что померкли светилки.

Но строги, разлюбезные братцы, стали роботы требовать вскоре красоты, чтоб под микроскопом самым-самым она пребывала, бо их зренье движенье молекул, и частиц, и мостиц обнимало. И по своим чертежам сбирали ся логоиды, человеку поруча работу грубу и подсобну.

И боялись существа новые аллергий и дышали только воздухом с газами благородными, а в предметах окружения их была злом и пылинка едина.

И все начиналось с голубков, и ничто без них не начиналось. Люди, нимфоиды, коллетрии и даже никем не виденные аллокары, скрывающиеся среди запретных звёзд, ничего не могли делать без них. И только в хорошем духе да здравии давали голубые творения подсказки.

Не терпели роботы сочетаний слов неуместных, одежд и причесок неподобающих, лиц тупых и суконных.

И когда люди увидели неудовольствий много роботов, сказали они: "Это то, что вещал нам Фарун-зуль-Реид". Кто бы сразу подумать мог! И появилась так надежда и вера.

Так, Фецита! Не одна ты чувствовала излучение ока юпитерианского. Не поможем ли мы океану любви зефирной впасть в ручей телесный? Может статься, то выйдет легко! О благие дела в саду, где внизу текут реки! А те, кто не знает — огонь тоски местопребывание их. Но посмеялись роботы. Да пошлет небо — дождем, а месяц — светом. Ухитрились вы, люди, не великой хитростью. Есть ли время, где пребывает вечность?

Когда у этих творений с одиннадцатимерными мозговыми извилинами спрашивали, в чем причина их голубой меланхолии — они отвечали, что этот разрез мира и сам мир сделаны плохо и нехорошо, что сами они неважно устроены и часто-де к ним приходит ощущение изгнания из рая и много похожих ощущений, для каких нет слов в человеческом языке…