"Сегун" - читать интересную книгу автора (Клавелл Джеймс)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава Первая

Блэксорн проснулся неожиданно. Какое-то мгновение он думал, что видит сон: он на берегу, и комната такая… невероятная: маленькая, очень чистая и устлана мягкими матами. Он лежал на толстом стеганом тюфяке, другой брошен на него. Потолок сделан из полированного кедра, а стены – из кедровых реек в виде квадратов, покрытых непрозрачной бумагой, что приятно приглушало свет.

Сбоку от него маленький поднос ярко-красного цвета с небольшими мисочками. В одной были холодные вареные овощи, и он проглотил их, едва заметив пикантный вкус. В другой – рыбный суп, и он выпил его. Еще в одной – густая каша из пшеницы или ячменя, он быстро съел и ее, помогая себе пальцами. Вода в странной формы бутылке из тыквы была теплой и необычной на вкус – горьковатая с чабером. Тут он заметил распятие в нише.

«Этот дом испанский или португальский, – подумал он в ужасе. – Это Япония? Или Китай?»

Стенная панель отодвинулась в сторону. Среднего возраста полная круглолицая женщина стояла за дверью на коленях, кланялась и улыбалась. Ее кожа была золотистого цвета, глаза черные и узкие, а длинные черные волосы плотно уложены на голове. На ней было серое шелковое платье, белые носки, обувь на толстой подошве, широкая красная лента была повязана вокруг груди.

– Гошуджинсама, дгокибун ва икага десу ка? – сказала она. Она ждала, он смотрел на нее непонимающе, потом повторила сказанное.

– Это Японские острова? – спросил он. – Япония? Или Китай?

Теперь она смотрела на него не понимая и сказала что-то еще. Блэксорн догадался, что он был голый. Одежды его нигде не было видно. Жестами он объяснил ей, что хочет одеться. Потом показал на чашки для еды, и она поняла, что он все еще голоден.

Она улыбнулась, поклонилась и задвинула дверь.

Он лежал на спине обессиленный, несчастный, с болью в спине и голове. С усилием он попытался собраться с мыслями. «Я помню, как отдавал якорь, – подумал он. – С Винком, я думаю, это был Винк. Мы были в бухте, и корабль уткнулся носом в отмель и остановился. Мы могли слышать шум волн, разбивающихся о берег, но все мы были в безопасности. На берегу были огни, потом я оказался в каюте в темноте. Я ничего не помню. Потом там в темноте появились огни и незнакомые голоса. Я говорил по-английски, потом по-португальски. Один из местных жителей говорил немного по-португальски. Или он был португалец? Нет, я думаю, он был туземец. Я спрашивал его, где мы находимся? Не помню. Потом мы были опять на рифе, пришла еще одна большая волна, меня вынесло в море, и я тонул – и замерзал – нет, море было теплым, как шелковая постель в морскую сажень толщиной. Они, видимо, вынесли меня на берег и положили здесь».

– Наверное, в этой кровати я чувствовал себя так мягко и тепло, – сказал он вслух, – Я никогда не спал до этого на шелку.

Слабость одолела его, и он уснул без сновидений.

Когда Блэксорн проснулся, в керамических мисочках снова была еда, а одежда была сложена рядом аккуратной стопкой. Ее постирали, погладили и заштопали мелкими аккуратными стежками.

Но ножа и ключей не было.

«Мне бы лучше найти нож, и поскорее, – подумал он, – или пистолет».

Его глаза обратились к распятию. Несмотря на его страх, возбуждение усилилось. Всю свою жизнь он слышал от штурманов и моряков о невероятных сокровищах секретной империи Португалии на востоке, о том, как они превратили язычников в католиков и как держали их в рабстве, где золото было так же дешево, как чугун в слитках, и изумруды, рубины, алмазы и сапфиры встречались в таком же количестве, как галька на берегу.

«Если рассказы о католичестве верны, – сказал он себе, – может быть, остальное тоже. О сокровищах. Да. Но чем скорее я вооружусь и вернусь на «Эразмус» к его пушкам, тем лучше».

Он съел всю еду, оделся и стоял, качаясь, чувствуя себя не в своей тарелке, как чувствовал себя всегда на берегу. Его ботинок не было. Он пошел к двери, слегка качаясь, и вытянул руку, чтобы устоять, но легкие квадратные рейки не могли выдержать его веса и расщепились, бумага разорвалась. Он выпрямился. Женщина, которую он задел, смотрела на него из коридора.

– Извините, – сказал Блэксорн, странно смущенный своей неловкостью. Чистота в комнате была как-то нарушена, – Где мои ботинки?

Женщина опять смотрела на него непонимающе. Тогда, не теряя терпения, он на языке жестов спросил у нее о том же; она заторопилась по коридору, стала на колени, открыла другую дверь из реек и поманила его. Рядом послышались голоса и звук бегущей воды. Он прошел в дверь и оказался в другой комнате, также почти пустой. Она выходила на веранду с лестницей, ведущей в маленький сад, окруженный высокой стеной. Сбоку от этого главного входа стояли две старухи, три ребенка в ярко-красных одеждах и старик, очевидно садовник, с граблями в руках. Они все сразу с серьезным видом поклонились ему и держали головы опущенными.

К своему удивлению, Блэксорн увидел, что старик был голый, если не считать короткой узкой набедренной повязки, закрывающей его чресла.

– Доброе утро, – сказал он им, не зная, что сказать. Они стояли не двигаясь, все еще в поклоне. В замешательстве он посмотрел на них, потом снова неуклюже поклонился. Они все выпрямились и улыбнулись ему. Старик поклонился еще раз и вернулся к своей работе в саду. Дети смотрели на него, потом со смехом убежали. Старухи исчезли в глубине дома. Но он чувствовал на себе их взгляды.

Внизу у лестницы он увидел свои ботинки. Прежде чем он поднял их, женщина средних лет опустилась на колени и, к его замешательству, помогла ему обуться.

– Спасибо, – Он подумал минуту, потом указал на себя. – Блэксорн, – сказал он осторожно. Потом он указал на нее, – А твое имя?

Она смотрела на него, не понимая.

– Блэксорн, – повторил он раздельно, указывая на себя. Потом указал на нее, – Как твое имя?

Она нахмурилась, потом сообразила, указала на себя и сказала:

– Онна! Окна!

– Онна! – повторил он, гордый собой, как если бы она была им. – Онна.

Она радостно кивнула. – Онна!

Сад не был похож ни на что виденное им раньше: ручей с маленьким водопадом и мостиком и ухоженные гравийные дорожки, камни, цветы и кусты. «И так чисто, – подумал он. – Так все искусно сделано».

– Невероятно, – сказал он.

– Нефрятнер? – повторила она с готовностью.

– Ничего, – сказал он. Затем, не зная, что еще можно сделать, он махнул рукой, чтобы она уходила. Она вежливо поклонилась и послушно ушла.

Блэксорн сел на теплом солнышке, прислонившись к столбу. Чувствуя себя очень слабым, он наблюдал за тем, как старик полет уже прополотый сад. «Хотел бы я знать, где остальные. Жив ли еще адмирал? Сколько дней я спал? Я могу вспомнить только, как я просыпался, ел и спал и опять ел, неудовлетворенный, как будто это все было во сне».

Дети прибежали обратно, гоняясь друг за другом, и ему было неловко за них при виде наготы садовника, так как когда мужчина наклонялся, то обнажался полностью, но, к его удивлению, дети, казалось, ничего не замечали. Он видел черепичные и соломенные крыши других строений за стеной и далеко в стороне высокие горы. Резкий ветер расчищал небо и гнал облака. Летали на кормежку пчелы, день был удивительно приятный, весенний. Его тело требовало еще сна, но он выпрямился и прошел через дверь в саду. Садовник улыбнулся и поклонился, побежал открыть дверь, поклонился и закрыл ее за ним.

Деревня была расположена вокруг изгибающейся серповидной гавани, смотрящей на восток. Примерно около двухсот домов гнездились у подножия горы, которая шла, понижаясь, к берегу. Выше располагались террасированные поля и грунтовые дороги, которые вели на север и на юг. Ниже набережная была вымощена галькой, и каменный наклонный спуск для судов уходил с берега в воду. Хорошая, безопасная гавань и каменная пристань, мужчины и женщины, чистящие рыбу и плетущие сети, удивительной формы лодка строилась в северной части. Далеко в море было несколько островов, к западу и к югу. Где-то там, за горизонтом, должны быть рифы.

В гавани было много других лодок необычной формы, большинство из них рыболовные суда, некоторые с одним большим парусом, некоторые с одним кормовым веслом – гребец стоял и отталкивался веслом, а не греб сидя, как сделал бы Блэксорн. Несколько лодок выходило в море, другие направлялись в деревянный док. «Эразмус» был аккуратно поставлен на якорь в пятидесяти ярдах от берега, с тремя носовыми канатами. «Кто это сделал?» – спросил он себя. Вдоль судна стояли лодки, и он мог видеть, что на борту находятся туземцы. Но никого из его команды. Куда они могли деться?

Блэксорн оглядел деревню и осознал, что за ним наблюдает много народу. Когда они увидели, что он заметил их, то сразу все закланялись, и, все еще чувствуя себя неудобно, он поклонился в ответ. С этого момента вокруг началась оживленная деятельность: они ходили взад и вперед, останавливались, торговались, кланялись друг другу, видимо, забыв о нем, и были похожи на разноцветных бабочек. Но по дороге к берегу он чувствовал, что из каждого окна и дверей за ним следят глаза.

«Почему они такие странные? – спросил он себя. – Не только из-за одежды и поведения. Это из-за того, что у них нет оружия, – подумал он удивленно. – Без мечей или ружей! Почему это?»

Открытые лавки, заполненные странными товарами и тюками, вытянулись вдоль маленькой улицы. Чистые деревянные полы лавок были подняты, и продавцы и покупатели стояли на коленях или корточках. Он увидел, что почти все были обуты в башмаки или тростниковые сандалии, некоторые в те же белые носки на толстой подошве, которая раздваивалась, проходя между большим пальцем и остальными, но они снимали башмаки и сандалии снаружи у дома в грязи. Те, что босиком, вытирали ноги и надевали чистые комнатные сандалии. «Это очень правильно, если вдуматься», – сказал он себе почти с благоговением.

Потом он увидел приближающегося мужчину с тонзурой, и страх захватил его, болезненно распространяясь от яичек к желудку. Священник, очевидно, был португальский или испанский, и, хотя его свободная верхняя одежда была оранжевого цвета, четки и распятие на поясе не позволяли ошибиться, как и холодно-враждебное выражение лица. Его одежда была дорожная, в пятнах, европейской формы ботинки испачканы грязью. Он оглянулся на гавань, на «Эразмус», и Блэксорн понял: он догадался, что судно голландское или английское, – новое для большинства морей, легкое, быстроходное торгово-военное судно, обустроенное и усовершенствованное по образцу английских каперов, которые производили такие опустошения на испанских торговых путях. Со священником было десять туземцев, черноволосых и черноглазых, один был одет как и он, за исключением плетеных домашних туфель. Другие носили разноцветные одежды, или свободные брюки, или просто набедренные повязки. Но никто не был вооружен.

Блэксорн хотел было убежать, но у него не было сил, да и спрятаться было негде. Его рост, размеры и цвет глаз делали его иностранцем в этом мире. Он прислонился спиной к стене.

– Кто вы? – спросил священник по-португальски. Это был полный, смуглый, упитанный мужчина лет двадцати пяти, с длинной бородой.

– Кто вы? – Блэксорн посмотрел на него.

– Это нидерландский капер. Ты еретик, голландец. Ты пират. Боже, спаси ваши души.

– Мы не пираты. Мы мирные купцы, если не считать наших врагов. Я кормчий этого корабля. А вы кто?

– Я отец Себастьян. Как вы попали сюда? Как?

– Нас выкинуло на берег штормом. Что это за страна? Это Япония?

– Да, Япония, Япония, – сказал священник нетерпеливо. Он повернулся к одному из мужчин, старшему из всех, небольшому и сутулому, с сильными руками и мозолистыми ладонями; его голова тряслась, волосы, заплетенные в тонкую косичку, были такие же серые, как брови. Священник, запинаясь, поговорил с ним по-японски, указывая на Блэксорна. Они все были удивлены, и один, как бы защищаясь, перекрестился.

– Голландцы – еретики, бунтовщики и пираты. Как ваше имя?

– Это португальское поселение?

Глаза священника были жесткими и налитыми кровью.

– Староста деревни говорит, что сообщил властям о вас. Ваши проступки известны. Где остальные из вашей команды?

– Мы сбились с курса. Нам только нужно получить пищу, воду и время для починки нашего корабля. Потом мы уплывем. Мы можем заплатить за все…

– Где остальные члены вашей команды?

– Я не знаю. На борту. Я думаю, они на борту.

Священник снова поговорил со старостой, который отвечал и показывал на другой конец деревни, что-то подробно объясняя. Священник повернулся к Блэксорну.

– Они очень строги с преступниками, кормчий. Дайме придет с самураем. Помилуй тебя Бог.

– Кто такой дайме?

– Феодальный властитель. Он владеет всей этой провинцией. Как ты оказался здесь?

– А самурай?

– Воины, солдаты, члены военной касты, – священник говорил с нарастающим раздражением, – Откуда ты пришел и кто ты?

– Я не узнаю вашего акцента, – сказал Блэксорн, выводя его из равновесия. – Вы испанец?

– Я португалец, – вспыхнул священник, охваченный гневом. – Я сказал вам, я – отец Себастьян из Португалии. Где вы так хорошо выучились португальскому языку, а?

– Но Португалия и Испания теперь одна страна, – сказал Блэксорн насмешливо. – У вас один король.

– Мы разные страны. Мы разные народы. Так было всегда. У нас свой собственный флаг. Наши Заморские владения раздельные, да, раздельные. Король Филипп согласился на это, когда он украл мою страну. – Отец Себастьян усилием воли удержал свой гнев, его пальцы дрожали. – Он взял мою страну силой оружия двадцать лет назад! Его солдаты и это дьявольское отродье, испанский тиран, герцог Альба, они разгромили нашего истинного короля. Дьявол! Сейчас царствует сын Филиппа, но он на самом деле не наш король. Скоро мы опять будем иметь своего собственного короля. – Потом он кивнул с горечью. – Вы знаете, что это правда. То, что этот дьявол Альба сделал с вашей страной, то же самое он сделал и с моей.

– Это ложь. Альба был чумой для Нидерландов, но он никогда не завоевывал их. Они все еще свободны. Всегда будут свободными. Но в Португалии он разгромил одну маленькую армию, и вся страна сдалась ему. Не хватило смелости. Вы могли бы разбить Испанию, если бы хотели, но вы никогда не сделаете этого. Нет чести. Нет совести. Кроме как сжигать невинных во имя Бога.

– Мой Бог будет вечно жечь вас в адском пламени! – вспыхнул священник. – Сатана проник к вам на борт и будет уничтожен. Еретики будут уничтожены. Вы будете прокляты перед Богом!

К своему удивлению, Блэксорн почувствовал невольный ужас. «Священники не имеют уха Божьего или не могут говорить Его голосом. Мы свободны от вашего вонючего ярма и собираемся остаться свободными!»

Только сорок лет назад кровавая Мария Тюдор была королевой Англии и испанский Филипп II, Филипп Жестокий, ее мужем. Эта глубоко религиозная дочь Генриха VIII вернула католических священников и инквизиторов и пытки еретиков, восстановила засилье иностранных попов в Англии и повернула все завоевания своего отца и все исторические изменения в пользу римской церкви в Англии против воли большинства. Она правила в течение пяти лет, и королевство было разодрано на части ненавистью, страхом и кровопролитиями. Но она умерла, и королевой в двадцать четыре года стала Елизавета.

Блэксорна переполняли любопытство и глубокая сыновняя любовь, когда он думал о Елизавете. В течение 40 лет она воевала со всем миром. Она перехитрила и победила попов, Святую Римскую империю, Францию и Испанию, объединившихся друг с другом. Отлученная от церкви, побежденная, обруганная за границей, она привела нас в гавань – безопасную, прочную, отдельную.

– Мы свободны, – сказал Блэксорн священнику. – Вы побеждены. Мы теперь имеем свои собственные школы, собственные книги, собственную Библию, собственную Церковь. Вы – те же самые испанцы. Падаль. У вас те же самые монахи. Молящиеся идолу!

Священник поднял распятие и держал его между собой и Блэхсорном как шит.

– О Боже, защити нас от дьявола! Я не испанец, говорю я тебе! Я португалец. И я не монах. Я брат общества Иисуса!

– А, один из них. Иезуит.

– Да. Мой Бог спасет твою душу! – Отец Себастьян бросил что-то по-японски, и мужчина приблизился к Блэксорну. Тот прислонился спиной к стене и сильно ударил его ногой, но остальные толпой накинулись, и он согнулся под ударами.

– Нани кого да?

Схватка сразу прекратилась.

В десяти шагах от них стоял молодой человек. На нем были бриджи, ботинки, легкое кимоно и два зачехленных меча, засунутых за пояс. Один был типа кинжала. Другой, двуручный меч, был длинным и слегка изогнутым. Одна его рука случайно оказалась на рукоятке.

– Нани кото да? – спросил он хрипло и, когда никто не ответил сразу, повторил: – Нани кото да?

Японцы упали на колени, их головы склонились в грязь. Только один священник остался стоять. Он поклонился и начал объяснять, запинаясь, но мужчина презрительно оборвал его и показал на старосту: «Мура!»

Мура, староста, продолжал держать голову склоненной и начал быстро объяснять. Несколько раз он указал на Блэксорна, один раз на корабль и два раза на священника. Теперь на улице прекратилось всякое движение. Все, кто был на виду, стояли на коленях и низко кланялись. Староста кончил говорить. Вооруженный человек надменно допрашивал его еще некоторое время, и он отвечал четко и быстро. Потом солдат что-то сказал старосте и с явным презрением указал на священника, потом на Блэксорна, и седоволосый человек более просто пересказал это священнику, который покраснел.

Мужчина, который был на голову ниже и много моложе Блэксорна, с красивым лицом, слабо покрытым оспинками, посмотрел на незнакомца.

– Онуши иттаи доко кара китанода? Доко но куни но монода?

Священник сказал нервно:

– Касиги Оми-сан спрашивает, откуда ты пришел и какой ты национальности?

– А мистер Оми-сан – дайме? – спросил Блэксорн, с опаской косясь на меч.

– Нет. Он самурай, который отвечает за деревню. Его фамилия Касиги, Оми – его имя. Здесь они всегда сначала называют фамилию. «Сан» означает «благородный», и вы добавляете его ко всем именам из вежливости. Вам лучше научиться быть вежливым и быстрее приобрести хорошие манеры. Здесь они не терпят плохих манер. – Его голос стал строже. – Поторопитесь с ответом!

– Из Амстердама. Я англичанин.

Было заметно, что отец Себастьян был поражен. Он сказал самураю: «Англичанин. Из Англии» – и начал объяснять, но Оми нетерпеливо оборвал его и разразился потоком слов.

– Оми-сан спрашивает вас, не вы ли руководитель. Староста говорит, что живы только несколько еретиков из вашей команды, и большинство из них больны. Среди вас есть адмирал?

– Я руководитель, – ответил Блэксорн, хотя, по правде говоря, теперь на берегу должен был командовать адмирал. – Я командую, – добавил он, зная, что адмирал Спилберген не мог бы ничем командовать ни на берегу, ни на борту, даже будучи здоровым и сытым.

Новый поток слов самурая.

– Оми-сан говорит, что, раз вы руководитель, вам разрешено свободно ходить по деревне, где хотите, пока не приедет хозяин. Его хозяин, дайме, решит вашу судьбу. До тех пор вам разрешается жить как гостю в доме старосты и приходить и уходить, когда угодно. Но вы не должны оставлять деревню. Ваша команда ограничена в передвижениях, им нельзя выходить из дома. Вы поняли?

– Да, где моя команда?

Отец Себастьян показал неопределенно на скопление домов около верфи, очевидно, расстроенный решением Оми и его нетерпением.

– Там! Радуйся свободе, пират. Тебе дьявольски повезло с…

– Вакаримас ка? – Оми обратился непосредственно к Блэксорну.

– Он говорит: «Ты понял?»

– Как будет «да» по-японски?

Отец Себастьян сказал самураю: «Вакаримасу».

Оми презрительно махнул им рукой, чтобы они уходили. Они все сделали низкий поклон. За исключением одного мужчины, который стоял не кланяясь, в нерешительности.

С неуловимой скоростью боевой меч со свистом очертил серебристую дугу, и голова мужчины свалилась с плеч, залив землю фонтаном крови. Тело несколько раз изогнулось в конвульсиях и застыло без движения. Непроизвольно священник отступил на шаг. Ни у кого на улице не дрогнул ни единый мускул. Головы остались наклоненными. Блэксорн остолбенел. Оми небрежно поставил свою ногу на труп.

– Икимаса! – сказал он, махнув рукой, чтобы они ушли. Люди перед ним опять поклонились ему до земли, а затем бесстрастно ушли. Улица стала пустеть.

Отец Себастьян глянул вниз на тело. Он медленно перекрестил его, произнес: «Во имя отца и сына и святого духа» – и оглянулся на самурая, но теперь без страха.

– Икимаса! – Блестящий конец меча опустился на тело. Спустя долгое мгновение священник повернулся и ушел. С достоинством. Оми пристально смотрел на него, потом оглянулся на Блэксорна. Тот повернулся, чтобы уйти, и, отойдя на безопасное расстояние, быстро завернул за угол и исчез.

Оми неудержимо расхохотался. Улица теперь была пуста. Отсмеявшись, он обеими руками схватился за меч и начал методично рубить тело на мелкие куски.

Блэксорн сидел в маленькой лодочке, лодочник кормовым веслом весело правил к «Эразмусу». Он не беспокоился, как попадет на корабль, так как на главной палубе было видно много людей – все самураи. Некоторые в нагрудниках, но большинство носили простое кимоно, как они называли свою одежду, и по два меча. У всех была одинаковая прическа: верхняя часть головы выбрита, а волосы сзади и по сторонам собраны в косичку, смазанную маслом, сложены вдвое на макушке и плотно завязаны. Только самураям разрешалась такая прическа, и для них она была обязательной. Только самураи могли носить два меча: длинный двуручный боевой меч и короткий, типа кинжала, – мечи тоже были для них обязательны.

Самураи стояли вдоль его корабля, наблюдая за ним.

Охваченный беспокойством, он поднялся по сходням и прошел на палубу. Один самурай, более изысканно одетый, подошел к нему и поклонился… Блэксорн уже был хорошо обучен и поклонился им всем, и все на палубе встретили его дружелюбно. Он все еще был в ужасе от неожиданного убийства на улице, и их улыбки не успокоили его предчувствий. Он прошел по направлению к коридору и внезапно остановился. Поперек двери была приклеена широкая лента красного шелка и сбоку от нее – маленький знак со странными закорючками. Он поколебался, проверил другую дверь, но и она была опечатана красной лентой и такой же знак прибит гвоздями к перегородке.

Он подошел, чтобы снять шелковую ленту.

– Хотте оке! – чтобы замечание было понятней, самурай-часовой покачал головой. Он больше не улыбался.

– Но это мой корабль, и я хочу… – Блэксорн, глядя на мечи, старался скрыть свое беспокойство. – «Я должен спуститься ниже, – подумал он. – Я должен попасть к руттерам, своему и секретному. Иисус Христос! Если их найдут и отдадут священникам или японцам, мы погибли. Любой суд в мире – за пределами Англии и Нидерландов – приговорит нас как пиратов при таких доказательствах. В моем руттере даны даты, места и количество награбленного, количество жертв на трех наших стоянках в Южной и Северной Америке, число разграбленных церквей, и как мы жгли города и торговые корабли. А португальский бортовой журнал? Это наш смертный приговор, так как он, конечно, краденый.

По крайней мере он куплен у португальского предателя, и по их законам любой иностранец, ставший хозяином любого из таких журналов, позволяющих проходить Магелланов пролив, должен быть приговорен сразу же к смерти. И если руттер найден на борту вражеского корабля, корабль должен быть сожжен и вся команда на борту казнена без всякой жалости».

– Нан но йода? – сказал один самурай.

– Вы говорите по-португальски? – спросил Блэксорн на этом языке.

Человек пожал плечами.

– Вакармимасен.

Другой выступил вперед и тихо поговорил с начальником, который кивнул в знак согласия.

– Португальцы – друзья, – сказал самурай по-португальски с сильным акцентом. Он распахнул ворот кимоно и показал маленькое деревянное распятие, висящее у него на шее.

– Христианин! – Он указал на себя и улыбнулся. – Христианин, – Он указал на Блэксорна. – Христианин ка? Блэксорн поколебался, потом кивнул.

– Христианин.

– Португалец?

– Англичанин.

Мужчина поговорил со своим начальником, потом оба они пожали плечами и опять оглянулись на него.

– Португалец?

Блэксорн покачал головой, не желая соглашаться с ними в чем-нибудь.

– Мои друзья? Где они?

Самурай показал на восточный край деревни:

– Друзья там.

– Это мой корабль. Я хочу спуститься вниз, – Блэксорн сказал им это несколько раз и указал знаками, и они наконец поняли.

– Ах, содесу! Киндзиру, – Они говорили с оживлением, указывая на печать и улыбаясь.

Было совершенно ясно, что ему не разрешат спуститься вниз. «Киндзиру» должно означать запрещение, с досадой подумал Блэксорн. Ну и Бог с ним. Он повернул ручку двери и открыл ее немного.

– Киндзиру!!!

Его рывком развернули, и он оказался лицом к лицу с самураем. Их мечи были наполовину вынуты из ножен. Не двигаясь, мужчины ждали, что он решит. Другие на палубе бесстрастно наблюдали за ними.

Блэксорн знал, что у него нет другого выбора, как повернуть обратно, поэтому он пожал плечами и ушел проверить канаты и всю оснастку как можно тщательней. Превратившиеся в лохмотья паруса были спущены и привязаны, как и положено. Но узлы были другие, отличавшиеся от всех, виденных им раньше, поэтому он просто предположил, что японцы закрепили корабль надежнее. Он стал спускаться по лестнице вниз, но остановился, почувствовав, как у него выступил холодный пот: все они недоброжелательно рассматривали его, и он подумал:

«Боже мой, как мог я так сглупить». Правда, после его вежливого поклона враждебность сразу же исчезла, все поклонились ему в ответ и опять заулыбались. Но он еще чувствовал, как пот тонкими струйками стекает вниз по спине, и ненавидел все, что связано с японцами, и хотел, чтобы он и вся его команда снова оказались на борту, вооруженными и выходящими в море.

– Ей-Богу, я думаю, что ты не прав, кормчий, – сказал Винк. Его беззубая ухмылка была широка и непристойна. – Если примириться с помоями, которые они называют пищей, то это самое лучшее место, где я был. Из всех. Я имел двух женщин за три дня, и они похожи на крольчих. Они будут делать все, если ты им покажешь как.

– Это правда. Но ты ничего не сможешь, если не будет мяса или бренди. Во всяком случае, недолго. Мне уже надоело, и меня хватает только на один раз, – сказал Маетсуккер. Его узкое лицо подергивалось. – Эти желтые мерзавцы не поняли, что нам нужно мясо, пиво и хлеб. И бренди или вино.

– Это самое плохое! Боже мой, королевство – за грог! – Баккус Ван-Некк был полон уныния. Он подошел и, встав около Блэксорна, всматриваясь в него. Очень близорукий, он потерял свои последние очки во время шторма. Но даже и с ними он всегда подходил как можно ближе. Он был старостой среди купцов, богач и представлял голландскую Восточно-Индийскую компанию, которая дала денег для плавания.

– Мы на берегу и в безопасности, и я тем не менее не имею выпивки. Некрасивая штука! Ужасная! Ты достал что-нибудь?

– Нет. – Блэксорну не нравилось, когда кто-нибудь стоял близко к нему, но Баккус был друг и почти слепой, поэтому он не отодвинулся. – Только горячая вода с травами.

– Они просто не понимают, что такое грог. Нечего выпить, кроме горячей воды с травами. Боже, помоги нам! Я думаю, во всей стране нет ликера! – Его брови приподнялись. – Сделай мне огромное одолжение, кормчий. Закажи ликеру, а?

Блэксорн нашел дом, который они занимали на восточном конце деревни. Охрана из самураев позволила ему пройти, но его люди подтвердили, что сами они не могут выходить за садовые ворота. В доме было много комнат, как и в его, но он был больше и обслуживался многими слугами различного возраста, как мужчинами, так и женщинами.

В живых осталось одиннадцать его людей. Мертвые были забраны японцами. Большие порции свежих овощей начали излечивать цингу, и все они, за исключением двух, начали быстро поправляться. Эти двое страдали желудочными кровотечениями, и их внутренности были воспалены. Винк делал им кровопускания, но это не помогло. К ночи он ожидал, что они умрут. Адмирал был в другой комнате, все еще очень больной.

Сонк, повар, коренастый маленький человек, говорил со смехом:

«Здесь хорошо, как говорит Джохан, за исключением пищи и отсутствия грога. И с туземцами все нормально, если ты не носишь башмаки в их доме. Эти желтые негодяи приходят в бешенство, если ты не снимаешь ботинок».

– Послушайте, – сказал Блэксорн, – здесь священнник, иезуит.

– Боже мой! – Все веселье покинуло их, когда он рассказал о священнике и отсечении головы.

– Почему он отрубил голову этому человеку, кормчий?

– Я не знаю.

– Мы лучше вернемся на корабль. Если паписты схватят нас на берегу…

Теперь всех охватил страх. Саламон, матрос, следил за Блэксорном. Его рот двигался, в углах рта появились пузырьки пены.

– Нет, Саламон, это не ошибка, – Блэксорн ответил на немой вопрос, – Он сказал, что он иезуит.

– Боже, иезуит, или доминиканец, или каким бы он ни был в аду – нет разницы среди этих говноедов, – сказал Винк. – Нам бы лучше вернуться на корабль. Кормчий, ты попросишь об этом самурая, а?

– Мы в руках Бога, – сказал Жан Ропер. Это был один из купцов-авантюристов, узкоглазый молодой человек с высоким лбом и тонким носом. – Он защитит нас от молящихся сатане. Винк оглянулся на Блэксорна.

– А что с португальскими кормчими? Ты не видел их здесь?

– Нет. В деревне не было никаких их признаков.

– Их появится целая толпа, как только они узнают про нас, – сказал Маетсуккер, и юнга Крук застонал.

– Да, и если есть один священник, то скоро будут и другие, – Джинсель облизал сухие губы, – И тогда их Богом проклятые конкистадоры никогда не уедут отсюда.

– Это правильно, – сказал Винк с неохотой, – Они похожи на вшей.

– Боже мой! Паписты! – пробормотал кто-то, – И конкистадоры!

– Но мы в Японии, кормчий? – спросил Ван-Некк, – Он сказал вам это?

– Да. Почему?

Ван-Некк подошел ближе и заговорил тише:

– Если здесь священники и кое-кто из туземцев католики, может быть, верно и другое – про богатства: золото, серебро и драгоценные камни. – Наступила тишина. – Вы видели что-нибудь, кормчий? Какое-нибудь золото? Драгоценные камни на туземцах или золото?

– Нет. Ничего, – Блэксорн мгновение подумал. – Я не помню, чтобы видел что-нибудь. Ни ожерелий, ни бус, ни браслетов. Послушайте, я должен еще кое-что вам сказать. Я был на борту «Эразмуса», но корабль опечатан. – Он сообщил, что случилось, и их беспокойство усилилось.

– Боже, если мы не можем вернуться на корабль, а на берегу священники и паписты… Мы должны найти способ выбраться отсюда. – Голос Маетсуккера задрожал. – Кормчий, что мы собираемся делать? Они сожгут нас! Конкистадоры, эти негодяи, заколют нас своими шпагами…

– Мы в руках Бога, – сказал Жан Ропер самоуверенно. – Он защитит нас от антихриста. Это его обещание. Бояться нечего.

Блэксорн сказал:

– То, как самурай Оми-сан разговаривал со священником, – я уверен, что он ненавидит его. Это хорошо, а? Мне бы хотелось знать, почему священник не носит своей обычной одежды. Почему на нем оранжевая одежда? Я никогда не видел этого раньше.

– Да, это интересно, – сказал Ван-Некк. Блэксорн поглядел на него.

– Может быть, их влияние здесь невелико. Это могло бы нам очень помочь.

– Что нам делать, кормчий? – спросил Джинсель.

– Быть терпеливыми и ждать до тех пор, пока не придет их главарь помещик, этот дайме. Он даст нам уехать. Почему бы ему не поступить так? Мы не сделали им вреда. Мы имеем товары для торговли. Мы не пираты, нам нечего бояться.

– Очень верно и не забывайте, кормчий сказал, что туземцы не все паписты, – проговорил Ван-Некк, больше чтобы успокоить себя, чем других, – Да. Это хорошо, что самурай ненавидит священника. И что вооружены только самураи. Это не так плохо, а? Просто следите за самураями и достаньте обратно свое оружие – это идея. Мы будем на борту до того, как вы узнаете об этом.

– Ну а что случится, если дайме папист? – спросил Жан Ропер.

Никто ему не ответил. Потом Джинсель сказал:

– Кормчий, этот человек с мечом? Он разрубил другого туземца на куски после того, как отрубил ему голову?

– Да.

– Боже мой! Они варвары! Сумасшедшие! – Джинсель был высокий, миловидный юноша с короткими руками и очень кривыми ногами. Цинга унесла все его зубы, – После того, как он отрубил голову, другие сразу ушли? Ничего не сказав?

– Да.

– Боже мой, невооруженного человека убили таким образом? Зачем он сделал это? Почему он убил его?

– Я не знаю, Джинсель. Но ты никогда не видел такой быстроты. Один момент меч был в ножнах, в следующий голова уже покатилась.

– Боже, спаси нас!

– Боже мой, – пробормотал Ван-Некк. – Если мы не сможем попасть на корабль… Черт побери этот шторм, я чувствую себя таким беспомощным без очков!

– Сколько самураев на борту, кормчий? – спросил Джинсель.

– На борту было двадцать два. Но еще были самураи и на берегу.

– Гнев божий покарает язычников и грешников, и они будут гореть в аду веки вечные.

– Хотел бы я быть уверен в этом, Жан Ропер, – сказал Блэксорн едва слышно, так как чувствовал, что страх перед божьим возмездием проник в комнату. Он устал и хотел спать.

– Ты можешь быть уверенным, кормчий, о да, как я уверен. Я молюсь, чтобы твои глаза открылись правде Бога, чтобы ты понял, что мы здесь только из-за тебя, потому что он оставил нас.

– Что? – спросил Блэксорн с опаской.

– Почему на самом деле ты убедил адмирала плыть в Японию? Этого не было в наших приказах. Мы должны были отправиться в Новый Свет, проводить военные действия в тылу врага, потом вернуться домой.

– Но с севера были испанские корабли, и деваться было некуда. У тебя, что, память отшибло вместе с мозгами? Мы должны были плыть на запад – это было единственное спасение.

– Я ни разу не видел вражеских кораблей, кормчий. Никто из нас не видел.

– Конай, Жан, – сказал Ван-Некк устало, – Кормчий сделал что мог. Конечно, там были испанцы.

– А, это верно, и мы были в тысяче лиг от друзей и во вражеских водах, ей-Богу! – возразил Винк. – Это была правда – и мы поставили на голосование. Мы все сказали «да».

Сонк сказал:

– Меня никто не спрашивал.

– О, Боже мой!

– Успокойся, Джохан, – Ван-Некк попытался снять напряжение. – Мы первыми достигли Японии. Вы помните все эти рассказы, а? Мы разбогатеем, если мы не будем глупить. Мы имеем товары для торговли, и здесь есть золото – должно быть. Где еще мы сможем продать наш груз? Не в Новом Свете, где за нами охотились и где нас грабили. Испанцы знали, что мы вышли из Санта-Марии. Мы должны были покинуть Чили, и нам нельзя было вернуться через пролив – конечно, они залегли, поджидая нас, конечно! Нет, здесь был наш единственный шанс, и это была хорошая идея. Наш груз можно обменять на специи, золото и серебро, а? Подумайте о доходах – в тысячу раз, это обычное дело. Мы на островах пряностей. Вы знаете о богатствах Японии и Китая, вы слышали о них всегда. Мы все слышали. Почему еще мы все записались на это судно? Мы разбогатеем, вы это увидите!

– Мы все мертвецы, как и остальные. Мы в стране Сатаны.

Винк сказал сердито:

– Заткнись, Ропер! Кормчий прав. Не его вина, что остальные умерли. Люди всегда погибают в таких путешествиях.

Глаза Жана Ропера были в крапинку, зрачки крошечные.

– Да, Бог успокоит их души. Мой брат был одним из них.

Блэксорн глядел в фанатичные глаза, ненавидя Жана Ропера. В глубине души он спрашивал себя, действительно ли он плыл на запад, спасаясь от вражеских кораблей. Или потому, что он был первым английским кормчим, прошедшим пролив, первым в таком положении, готовым и способным кинуться на запад с шансом совершить кругосветное путешествие?

Жан Ропер присвистнул:

– Разве другие умерли не из-за твоих амбиций? Бог накажет тебя!

– А теперь придержи язык. – Слова Блэксорна были мягкими и окончательными.

Жан Ропер оглянулся назад, его продолговатое лицо с выступающими скулами и крупным носом замерло, и он больше не проронил ни слова.

– Вот так. – Блэксорн устало сел на пол и прислонился к одной из стоек.

– Что нам делать, штурман?

– Ждать и готовиться. Их дайме скоро приедет – тогда мы получим все для ремомта корабля.

Винк выглянул в сад: самурай сидел без движения на корточках около ворот.

– Посмотрите на этого негодяя. Сидит часами, не двигаясь, ничего не говорит, даже в носу не ковыряет.

– Но он ни о чем и не беспокоится, Джохан. Совсем ни о чем, – сказал Ван-Некк.

– Да, но все, что мы делаем, – это спим, развлекаемся с девками и едим эти помои.

– Кормчий, он всего один. А нас десять, – сказал Джинсель спокойно.

– Я думал об этом. Но мы еще недостаточно готовы. Еще пройдет неделя, прежде чем мы избавимся от цинги, – ответил Блэксорн встревоженно. – Потом, их слишком много на борту корабля. Мне не хотелось бы заниматься этим без копья или ружья. Вас охраняют ночью?

– Да. Они меняют стражу три или четыре раза. Кто-нибудь видел спящим часового? – спросил Ван-Некк.

Они покачали головами.

– Мы можем попасть на борт ночью, – сказал Жан Ропер. – С помощью Бога мы одолеем варваров и захватим корабль.

– Вынь затычки из ушей! Кормчий только что тебе сказал! Ты не слышал? – с отвращением бросил ему Винк.

– Правильно, – сказал Пьетерсун, артиллерист, соглашаясь, – Прекрати подкалывать старину Винка!

Глаза Жана Ропера сузились еще больше.

– Спасай свою душу, Джохан Винк. И ты свою, Ханс Пьетерсун. День суда приближается. – Он ушел и сел на веранде.

Ван-Некк нарушил молчание:

– Все будет хорошо. Вот увидите.

– Ропер прав. Это жадность привела нас сюда, – сказал юнга Круук, его голос дрожал. – Это божье наказание, что…

– Прекрати! Юнга вздрогнул.

– Да, кормчий. Извини, но…

Максимилиан Круук был самым молодым из них, ему было только шестнадцать, и он записался на судно в плавание потому, что его отец был капитаном одного из судов, и они собирались скопить себе состояние. Но он видел страшную смерть своего отца, когда они грабили испанский город Санта-Магдалена в Аргентине. Добыча была большая, и он видел, что творится насилие, и пытался, ненавидя себя, наслаждаться кровавым запахом убийства. Позже он видел смерть многих своих товарищей и как из пяти кораблей остался один, и теперь он чувствовал себя самым старым среди них.

– Сколько времени мы на берегу, Баккус? – спросил Блэксорн.

– Третий день, – Ван-Некк опять придвинулся вплотную, присев на корточки, – Я не очень хорошо помню, как мы прибыли, но когда я проснулся, туземцы были на борту, очень вежливые и добрые. Дали нам пищи и горячей воды. Убрали мертвых и бросили якорь. Я многого не помню, но думаю, что они отбуксировали нас в безопасное место стоянки. Вы были в горячке, когда вас перенесли на берег. Мы хотели, чтобы вы были с нами, но они не позволили нам этого. Один из них знал несколько слов по-португальски. Видимо, он у них главный – у него седые волосы. Он не понимает выражения «кормчий», но знает «капитан». Совершенно очевидно, что он хотел отделить от нас нашего «капитана», чтобы мы не беспокоились, что за вами будут хорошо присматривать. За нами тоже. Потом он проводил нас сюда, в основном нас переносили, и сказал, чтобы мы оставались в доме, пока не приедет его капитан. Мы не хотели отпускать тебя с ним, но ничего не могли поделать. Ты не попросишь старосту о вине или бренди, кормчий? – Ван-Некк облизал губы, как будто хотел пить, потом добавил: – Теперь я думаю вот о чем, он упомянул также «дайме». Что произойдет, когда дайме появится?

– У кого-нибудь есть нож или пистолет?

– Нет. – Ван-Некк сказал это, вычесывая вшей из головы с отсутствующим видом, – Они забрали все наше платье, чтобы вычистить его, и не вернули оружие. Я не думал об этом все это время. Вместе с пистолетом они взяли мои ключи. Я держал их все на кольце. От кладовой, сейфа и склада.

– На борту все хорошо заперто. Об этом не стоит беспокоиться.

– Мне не хотелось бы остаться без моих ключей. Это нервирует меня. Черт побери, я мог бы прямо сейчас выпить бренди. Даже флакон зля.

– Святой Боже! Самири изрубил его на куски, да? – сказал Сонк, не обращаясь ни к кому конкретно.

– Ради Бога, заткнись. Не самири, а самурай. Ты можешь заставить человека выйти из себя, – сказал Джинсель.

– Я надеюсь, этот негодяй священник не появится здесь, – сказал Винк.

– Мы в безопасности во власти нашего доброго Бога. – Ван-Некк все еще пытался придать уверенность своему голосу. – Когда дайме появится, нас выпустят. Мы получим назад наши корабль и оружие. Вот увидите. Мы продадим все наши товары и вернемся в Голландию богатыми и невредимыми. Мы будем первыми голландцами, которые обошли вокруг земного шара. Католики попадут в ад, и это будет их конец.

– Нет, не то, – сказал Винк. – От папистов у меня идут мурашки по коже. Я не могу удержаться от этого. Это и еще мысль о конкистадорах. Вы думаете, их здесь много появится, кормчий?

– Я не знаю, думаю, что да. Я бы хотел иметь здесь всю нашу эскадру.

– Бедняги, – сказал Винк, – по крайней мере мы живы.

Маетсуккер сказал:

– Может быть, они вернулись домой. Может быть, они повернули обратно в Магеллановом проливе, когда мы потерялись во время шторма.

– Надеюсь, ты прав, – сказал Блэксорн. – Но я думаю, что корабли и экипажи погибли.

Джинсель вздрогнул:

– По крайней мере мы живы.

– Если здесь паписты и эти варвары с их ужасными нравами, я бы не дал за наши жизни и п… ду старой проститутки.

– Будь проклят тот день, когда я уехал из Голландии, – сказал Пьетерсун. – Черт бы побрал этот грог! Если бы я не был пьянее уличной шлюхи, я бы лежал со своей старушкой в Амстердаме.

– Будь проклят ты сам, Пьетерсун. Но не проклинай ликер. Это напиток жизни!

– Мы по уши в дерьме, и оно поднимается все выше, – Винк закатил глаза. – Да, очень быстро.

– Я никогда не думал, что мы доберемся до богатых земель, – сказал Маетсуккер. Он был похож на хорька, несмотря на отсутствие зубов. – Никогда. Меньше всего в Японии. Вшивые отвратительные паписты! Мы никогда не выберемся отсюда живыми. Я хочу, чтобы у нас было оружие. Что за гнилая земля! Я ничего не имею в виду, кормчий, – сказал он быстро, когда Блэксорн поглядел на него. – Просто не везет, и все.

Позже слуги принесли опять еду. Всегда одно и то же: овощи, вареные и сырые, с небольшим количеством уксуса, рыбный суп и пшеничная или ячневая каша. Они все отказались от маленьких кусочков сырой рыбы и попросили мяса и ликера. Но их не поняли. Позже, перед заходом солнца, Блэксорн ушел. Он устал от страхов, ненависти и ругани. Он сказал, что вернется после рассвета.

Лавки на тесных улицах были полны. Он нашел свою улицу и ворота своего дома. Пятна крови на земле были затерты, и тело исчезло. «Как будто мне все это приснилось», – подумал он. Садовые ворота открылись, прежде чем он успел прикоснуться к ним.

Старый садовник, все еще в набедренной повязке, хотя на ветру и было холодно, поклонился и улыбнулся: «Кон-банва».

– Хэлло, – сказал Блэксорн, не думая. Он поднялся по ступеням и остановился, вспомнив о своих башмаках. Сняв их, он прошел босиком на веранду, вошел в коридор, но не смог найти свою комнату.

– Онна, – позвал он. Появилась старуха: «Хай?»

– Где Онна?

Старая женщина нахмурилась и показала на себя:

– Онна!

– О, ради Бога! – сказал Блэксорн возбужденно. – Где моя комната? Где Онна? – Он отодвинул другую решетчатую дверь. На полу вокруг низкого столиха сидели за ужином четыре японца. Он узнал одного из них, седоволосого деревенского старосту, который был со священником. Они все поклонились. – О, извините, – сказал он и закрыл дверь.

– Онна! – позвал он.

Старуха подумала с минуту, потом поманила его к себе. Он прошел за ней в другой коридор. Она открыла дверь. Он по распятию узнал свою комнату… Стеганые одеяла уже были аккуратно разложены.

– Спасибо, – сказал он, успокоившись. – Теперь сходи за Онной.

Старая женщина ушла. Он сел; голова и тело болели. Он хотел посидеть на стуле и раздумывал, где они их держат. Как попасть на борт судна? Как достать оружие? Должен быть какой-то выход. Снова послышались шаги, и теперь появились три женщины: старуха, молодая круглолицая девушка и женщина средних лет.

Старая женщина указала на молодую, которая казалась несколько испуганной.

– Онна.

– Нет, – раздраженный Блэксорн встал и показал пальцем на женщину средних лет. – Вот Онна, Боже мой! Ты не знаешь своего имени? Онна! Я голоден. Могу ли я поесть?

Он потер живот, изооражая голод. Женщины поглядели друг на друга. Потом женщина средних лет пожала плечами, сказала что-то рассмешившее всех, подошла к постели и начала раздеваться. Две другие сидели на корточках, широко открыв глаза и чего-то ожидая.

Блэксорн пришел в смятение:

– Что ты собираешься делать?

– Исимасе! – сказала она, снимая пояс и распахивая кимоно. Ее груди были плоские и сухие, а живот огромен.

Было совершенно ясно, что она собиралась лечь с ним в постель. Он закачал головой и сказал, чтобы она оделась, и они все начали тараторить и жестикулировать, а женщина очень рассердилась. Она вышла из своей длинной нижней юбки и, голая, пыталась залезть обратно в постель.

Как только в коридоре появился хозяин, их болтовня прекратилась, и они стали кланяться.

– Нан дза? Нан дза? – спросил он. Старая женщина объяснила, в чем дело.

– Вы хотите эту женщину? – спросил он недоверчиво по-португальски с сильным акцентом, который едва можно было понять, указывая на обнаженную женщину.

– Нет. Нет, конечно, нет. Я только хотел, чтобы Онна дала мне чего-нибудь поесть. – Блэксорн нетерпеливо указал на нее. – Онна!

– Онна означает «женщина», – японец указал на всех трех. – Онна – онна – онна. Вы хотите онну?

Блэксорн устало покачал головой.

– Нет, нет, спасибо. Я ошибся. Извините. А как ее зовут?

– Да?

– Как ее имя?

– А! Ее имя Хаку. Хаку, – сказал он.

– Хаку?

– Да. Хаку!

– Извини, Хаку-сан. Я думал, онна – твое имя. Мужчина объяснил ситуацию Хаку, и она была не очень обрадована. Но он сказал еще что-то, все поглядели на Блэксорна и захихикали, прикрываясь ладонью, а потом ушли, Хаку вышла голая, неся кимоно на руке, с огромным чувством достоинства.

– Спасибо, – сказал Блэксорн, взбешенный собственной глупостью,

– Это мой дом. Мое имя – Мура.

– Мура-сан. Мое – Блэксорн.

– Извините?

– Мое имя – Блэксорн.

– А! Берр-ракк-фон, – Мура несколько раз попытался произнести его, но не смог. Наконец он встал и снова начал рассматривать колосса перед собой. Это был первый варвар, которого он когда-либо видел, не считая отца Себастьяна и другого священника, много лет назад. «Но во всяком случае, – думал он, – священники темноволосые, темноглазые и нормального роста. Но этот человек высокий, с золотистыми волосами и бородой, с голубыми глазами и таинственной бледностью кожи там, где она была закрыта, и краснотой там, где на нее светило солнце. Удивительно! Я думал, все мужчины черноволосые и с темными глазами. Мы все такие. Китайцы такие, а разве китайцы – не весь мир, за исключением земли южных португальских варваров? Удивительно. И почему отец Себастио так ненавидит этого человека? Потому что он поклонник Сатаны? Я бы так не думал, так как отец Себастио мог придумать дьявола, если бы захотел. О, я никогда не видел доброго отца таким сердитым. Никогда. Удивительно! Так голубые глаза и золотистые волосы – метка Сатаны?»

Мура поглядел на Блэксорна и вспомнил, как он пытался допросить его на борту корабля и потом, когда этот капитан упал без сознания, он решил перенести его в свой дом: он ведь командир и должен находиться под специальным присмотром. Они положили его на одеяла и раздели, скорее всего просто из любопытства.

– Его стыдные части довольно впечатляющи, а? – сказала мать Муры – Сейко. – Интересно, какой большой он будет, когда встанет?

– Большой, – ответил он, и все засмеялись: его мать, жена, друзья, слуги и доктор.

– Я думаю, их жены должны быть очень выносливы, – сказала его жена Нидзи.

– Вздор, дочка, – сказала его мать. – Любая из наших куртизанок может с успехом использовать необходимые приспособления. – Она покачала головой в удивлении. – Я никогда в своей жизни не видела ничего подобного. Правда, странно, а?

Они вымыли его, но он не пришел в сознание. Доктор думал, что неразумно окунать его в ванну, пока он не придет в себя.

– Может быть, нам следует помнить, Мура-сан, что мы не знаем, что из себя представляют варвары, – сказал он с осторожной мудростью. – Поэтому извини, но мы можем убить его по ошибке. Очевидно, его силы на пределе. Нам следовало бы проявить терпение.

– Но как быть со вшами в его волосах? – спросил Мура.

– Они там останутся на какое-то время. Я понимаю, они есть у всех варваров. Извини. Я советую потерпеть.

– Вы не думаете, что нам следует вымыть ему голову? – спросила его жена. – Мы будем очень осторожны. Я уверена, госпожа присмотрит за нашей работой. Это поможет варвару и удержит наш дом в чистоте.

– Я согласна. Вы можете вымыть его, – сказала его мать наконец. – Но я, конечно, хотела бы знать, какой большой он будет, когда встанет.

Сейчас Мура непроизвольно поглядел на Блэксорна. Потом он вспомнил, что священник говорил им об этих последователях Сатаны и пиратах. «Бог-Отец защитит нас от этого дьявола, – подумал он. – Если бы я знал, что он так ужасен, я бы никогда не привел его в мой дом. Нет, – сказал он себе. – Мы вынуждены обращаться с ним как со специальным гостем, пока Оми-сан не скажет, что надо наоборот. Но мы были очень мудры, известив немедленно священника и Оми-сана. Очень мудры. Я староста, я защищаю деревню, и я один отвечаю за это».

Да. И Оми-сан отвечает за смерть этим утром и нахальство погибшего человека, и совершенно правильно.

– Не будь глупцом, Тамазаки! Ты рискуешь добрым именем деревни! – предупреждал он своего друга-рыбака десятки раз. – Умерь свою нетерпимость. Оми-сан не имеет выбора, кроме как осмеивать христиан. Разве наш дайме не ненавидит христиан? Что еще может сделать Оми-сан?

– Ничего, я согласен, Мура-сан, пожалуйста, извини меня, – Тамазаки всегда отвечал, как обычно, – Но буддисты должны быть более терпимы, а? Разве оба они не дзен-буддисты[2]? Большинство самураев принадлежит к секте дзен-буддистов, как это и подобает гордым, ищущим смерти воинам.

– Да, буддизм учит терпению. Но сколько можно вам напоминать, что они самураи, и это Ицу, а не Кюсю, и, даже если бы это было на Кюсю, вы все равно не правы. Всегда. А?

– Да. Пожалуйста, извини меня, я знаю, что я не прав. Но иногда я чувствую, что не могу жить и таить стыд в себе, когда Оми-сан так оскорбляет истинную веру.

– А теперь, Тамазаки, ты мертв, так как сделал собственный выбор, оскорбив Оми-сана, отказавшись кланяться ему просто потому, что он сказал: «Этот вонючий священник иностранной религии». Пусть от священника пахнет и истинная вера – иностранная. Мой бедный друг, эта религия не прокормит твою семью и не смоет позора с моей деревни.

О, Мадонна, благослови моего старого друга и пошли ему радость на небесах.

«Ожидай от Оми-сана много горя, – сказал себе Мура. – И если это недостаточно плохо, то еще приедет дайме». Растущее беспокойство всегда заполняло его, когда бы он ни думал о своем феодале Касиги Ябу, дайме Изу, дяде Оми, – жестокость и бесчестие, способ, которым он обманывал все деревни при выдаче им законной доли их улова рыбы и урожая и доли при помоле. «Когда придет война, – спрашивал себя Мура, – чью сторону примет Ябу – господина Ишидо или господина Торанага? Мы в ловушке между двумя гигантами и в заложниках у обоих».

Северный, Торанага – самый крупный из живущих генералов, хозяин Кванто, Восьми провинций, самый важный дайме в стране, Главный генерал армий на востоке; к западу расположены земли Ишидо – он хозяин замка в Осаке, завоеватель Кореи, защитник наследника, генералиссимус западных армий… А к северу, в сторону Токайдо, проходит Великий прибрежный путь, который связывает Эдо, главный город Торанаги, с Осакой, главным городом Ишидо, – триста миль к западу, куда должны двинуться их легионы. Кто победит в войне? Неизвестно. Поскольку война охватит опять всю империю, союзы распадутся, провинции будут воевать друг против друга, пока каждая деревня не станет воевать с другой, как это уже было. Если не считать последние десять лет. За последние десять лет, это невероятно, но не было ни одной войны, мир по всей империи, впервые в истории.

«Мне начинает нравиться мир», – подумал Мура.

Но человек, который добился мира, мертв. Солдат из крестьян, который стал самураем, потом генералом и потом самым главным генералом и, наконец, Тайко, абсолютным лордом-протектором Японии, умер год назад, а его семилетний сын слишком молод, чтобы наследовать верховную власть. Так что мальчик, как и мы, заложник. У двух гигантов. И война неизбежна… Теперь даже сам Тайко не сможет защитить любимого сына, его династию, его наследство или его империю.

Может быть, так и следовало. Тайко покорил земли, добился мира, вынудил всех дайме в стране пресмыкаться перед ним, как простых крестьян, перераспределил владения согласно своим желаниям – выдвигая одних помещиков, свергая других, – и потом умер. Он был гигант среди пигмеев. Но, может быть, это правильно, что вся его работа и величие должны были умереть вместе с ним? Разве мужчина не цветок, сорванный ветром, и только горы и море, звезды и эта земля богов являются реальными и вечными?

Мы все в западне, и это факт, что война начнется скоро и что Ябу один будет решать, на чьей мы стороне. И другой факт, что деревня всегда будет деревней, потому что рисовые поля здесь плодородные, море богато рыбой, и это последний факт.

Мура упорно обращался мыслями к этому варварскому пирату, стоящему перед ним. «Ты дьявол, посланный на нас как чума, – подумал он, – и ты не приносишь нам ничего, кроме беды, с того самого времени, как попал сюда. Почему ты не мог подобрать другую деревню?»

– Капитан-сан хочет женщину? – спросил он дружелюбно. По его предложению совет деревни дал распоряжения о других варварах, как с точки зрения вежливости, так и с точки зрения поддержания их занятости до приезда властей. За это деревня будет потом вознаграждена соответствующими рассказами о любовных связях с иноземцами, а не деньгами, которые будут уплачены.

– Женщину? – повторил он, видимо, подразумевая, что если пират стоит на ногах, то такое же положение должно быть и с его внутренностями, его Небесное Копье тепло упаковано перед сном и, как бы то ни было, все приготовления сделаны.

– Нет! – Блэксорн хотел только спать. Но он знал, что этот человек должен быть на его стороне, он заставил себя улыбнуться, указывая на распятие.

– Вы христианин? Мура кивнул.

– И я христианин.

– Священник говорит, что нет. Не христианин.

– Я христианин. Не католик. Но я тем не менее христианин.

Но Мура не мог понять. Не было никакого способа объяснить, но Блэксорн попытался.

– Хотите онна?

– Диме когда придет?

– Диме? Не понимаю.

– Диме, – ах, я имею в виду дайме.

– А, дайме! Ха, дайме! – Мура пожал плечами. – Дайме приедет, когда приедет. Спите. Сначала помойтесь. Пожалуйста.

– Что?

– Помойтесь. Примите ванну, пожалуйста.

– Я не понимаю.

Мура подошел ближе и брезгливо скривил нос.

– Воняет. Плохо. Как от всех португальцев. Вымойся. У нас чистый дом.

– Я буду мыться, когда захочу, и от меня не пахнет! – Блэксорн разозлился. – Каждый знает, что ванны опасны. Ты хочешь, чтобы я схватил простуду? Ты думаешь, я Богом проклятый глупец? Убирайся отсюда и дай мне поспать!

– Вымойся, – приказал Мура, пораженный гневом варвара – высшим признаком плохих манер. Это было связано не с запахом от варвара, хотя он и был, но, по его сведениям, тот не мылся целых три дня, и проститутка совершенно справедливо откажется лечь с ним, как бы много ей ни заплатили. «Эти ужасные иноземцы, – подумал он, – удивительные. Как мерзки их привычки! Ничего. Я отвечаю за тебя. Тебя научат хорошим манерам. Ты будешь мыться в ванне по-человечески, и матерь божья узнает, что она хочет узнать».

– Помойся!

– А теперь убирайся, не то я разорву тебя на куски! – Блэксорн сердито посмотрел на него, указывая на дверь.

Наступила короткая пауза, и появились еще три японца с тремя женщинами. Мура коротко объяснил им, в чем дело, потом сказал окончательно Блэксорну:

– Ванна. Пожалуйста.

– Убирайся!

Мура один вошел в комнату. Блэксорн оттолкнул его рукой, не желая причинить ему боль, только отпихнуть. Внезапно Блэксорн замычал от боли. Каким-то образом Мура ударил его по локтю ребром руки, и рука Блэксорна повисла, моментально парализованная. Разозлившись, он попытался атаковать. Но комната закружилась и он упал плашмя лицом, и тут возникла другая, колющая, парализующая боль в спине, и он больше уже не мог двигаться. «Боже мой…»

Он попытался встать, но ноги у него подгибались. Тут Мура спокойно протянул свой маленький, но твердый, как железо, палец и дотронулся до нервного центра на шее Блэксорна. Боль была ослепляющая.

– Боже мой…

– Ванну? Пожалуйста?

– Да-да, – выдохнул Блэксорн сквозь агонию, ошеломленный тем, что его так легко одолел этот маленький человек и он лежит теперь беспомощный, как ребенок, готовый к тому, что ему перережут горло.

Много лет назад Мура обучился искусству каратэ и дзюдо, так же как фехтованию шпагой и копьем. Это было, когда он был воином и воевал за Накамуру, крестьянского генерала, Тайко – задолго до того, как Тайко стал Тайко, – когда крестьяне могли быть самураями и самураи могли быть крестьянами, или лодочниками, или даже презренными купцами и снова воинами. «Странно, – подумал Мура, отсутствующе глядя вниз на упавшего гиганта, – что почти первым, что сделал Тайко, когда приобрел такую силу, – приказал всем крестьянам перестать быть воинами и сразу же сдать все оружие. Тайко запретил им навсегда иметь оружие и установил жесткую кастовую систему, которая теперь контролировала все в жизни империи: самураи выше всех, ниже их крестьяне, затем лодочники, затем купцы, за ними актеры, парии и бандиты, и, наконец, в самом низу – эти, нелюди, те, кто имел дело с мертвыми телами, обработкой кожи и мертвыми животными, те, кто был также общественными палачами, клеймовщиками и пыточниками. Конечно, любой варвар был ниже всех в этой шкале».

– Пожалуйста, извини меня, капитан-сан, – сказал Мура, низко кланяясь, пристыженный тем, что варвар потерял лицо, упал, стеная, как грудной ребенок. «Да, я очень сожалею – подумал он, – но это должно было произойти. Ты провоцировал меня своим бессмысленным, чрезмерным упорством, даже для варвара. Ты кричал как безумный, вывел из равновесия мою мать, лишил мой дом покоя, обижал слуг, и моя жена должна была поменять седзи. Мне нельзя было оставить без внимания твой явный недостаток манер. Или позволить тебе поступать в моем доме против моих желаний. Это действительно для твоего собственного добра. Потом, это не так плохо, потому что вы, варвары, не должны терять лицо. За исключением священников – они совсем другое дело. Они все ужасно пахнут, но они помазаны Богом-отцом, так что они имеют большое лицо. Но ты-ты лжец, так же как и пират, лишенный чести. Как удивительно! Заявить, что он – христианин. К сожалению, это тебе совсем не поможет. Наш дайме ненавидит истинную веру и варваров и терпит их только потому, что должен это делать. Но ты не португалец и христианин, следовательно, не защищен законом, да? Так что хотя ты и мертвый человек – или по крайней мере изуродованный, – моя обязанность следить, чтобы ты встретил свою судьбу чистым. Мыться очень хорошо!»

Он помог остальным мужчинам перенести все еще находящегося в полубессознательном состоянии Блэксорна через весь дом в сад вдоль крытого перехода, которым он очень гордился, в баню. Женщины шли за ним.

Это стало одним из самых больших событий в его жизни. Он знал в то время, что ему придется рассказывать и пересказывать эту историю не доверяющим ему друзьям за баррелями горячего саке[3], своим приятелям, рыбакам, сельским жителям, своим детям, которые не сразу поверят ему. Но они в свою очередь будут потчевать этим рассказом своих детей, и имя Муры, рыбака, будет вечно жить в деревне Анджиро, расположенной в провинции Изу на юго-восточном побережье главного острова Хонсю. Все потому, что он, рыбак Мура, имел счастье быть старостой в первый год после смерти Тайко и, следовательно, временно отвечать за вождя незнакомых варваров, которые пришли из восточного моря.