"Тайная улыбка" - читать интересную книгу автора (Френч Никки)ГЛАВА 41Я потратила много времени, выбирая место. Сначала хотела найти какую-нибудь многолюдную улицу, например, Оксфорд, или Трафальгарскую площадь, потому что легко затеряться в толпе, стать анонимной и невидимой. Но сразу отказалась от этой идеи. Рассмотрела станцию техобслуживания, расположенную к северу по дороге М1: предположим, можно постоять на стоянке машин или посидеть за столиком в углу около окна, поесть пышек и выпить горький тепловатый кофе. Но через станцию техобслуживания проезжает слишком много народа по пути куда-то дальше, а достаточно будет только одного человека. Возможно, где-то около наземной станции метро на окраине: на последней остановке, где заканчивается Лондон, а сельская местность еще не начинается. Или где-нибудь на грязном поле. Я могла бы отрепетировать маршрут и разработать сложнейшие инструкции; по дороге М11 до перекрестка, затем на восток по А505. Какое-то место с искусственным пейзажем, общественная прачечная в каком-нибудь неприглядном городке, на стоянке для машин на обочине какой-нибудь проезжей дороги с полосой, разделяющей ее для движения в противоположных направлениях, ночь в лесу. В ясный морозный день Нового года я встала рано, очень нежно поцеловала Дона в щеку, чтобы его не разбудить. Перед уходом я посмотрела на него. Да. Он спал. Я взяла машину и выехала из Лондона. Дороги были почти пустые. Проехала через мост Блэкфрайарз, откуда смогла полюбоваться куполом собора Святого Петра, сверкающим ледяным сиянием, через Нью-Кросс, Блэкхит и дальше на дорогу А2. Оставляя позади Грейвсенд, заехала в гараж, заправилась бензином. Я уже подавала свою кредитную карточку, но тут же передумала и расплатилась наличными. Купила также чашку кофе и выпила ее в машине перед самым отъездом. Я чувствовала себя спокойно, в ярком свете этого зимнего дня все приобретало ясность и точность. Поехала по М2 и через несколько миль развернулась в сторону Шернеса. Сейчас показалась дельта Медвея, с грязными кварталами и ветхими группами домов, около которых несколько голых деревьев раскачивались на ветру, небо было огромное, без единого облачка. Вскоре я уже переправлялась на остров Шеппи. Подъехала к тротуару и проконсультировалась по карте, затем поехала прямо, потом свернула вправо на дорогу с односторонним круговым движением, опять направо через две мили на ухабистую узкую дорогу, налево к церкви, которую можно было увидеть с расстояния в несколько миль, единственный вертикальный ориентир, возвышающийся над болотистой местностью. Перед церковью я припарковалась и посмотрела та часы. Десять утра; мне нужно было пройти пешком приблизительно две мили, на это у меня оставалось менее часа. Было страшно холодно, когда я открыла дверцу, ветер разносил отчаянный крик морских птиц. Надела толстую куртку, шарф и огромные велосипедные перчатки. Но все равно щеки пощипывало от холода. Я пошла. Будь здесь Дон, он смог бы назвать всех птиц, парящих надо мной в потоках воздуха или низко летающих над водой с криками. Сжала руки, сложив их вместе, чтобы согреть и поддержать циркуляцию крови. Вокруг никого не было, только несколько овец, пасущихся на траве, растущей пучками, да птицы, осторожно пролагающие свой путь по грязи на длинных голых ногах с выступающими суставами. Я повернулась спиной к морю и пошла в сторону болот, удаленных от моря. Приблизительно через сорок минут я заметила точку на линии горизонта. Точка становилась крупнее, яснее. Превратилась в фигуру, которая направлялась в мою сторону. Стала женщиной в теплом пальто со светлыми волосами, выбивающимися из-под шляпы, развевающимися вокруг бледных щек. Мы просто шли навстречу друг другу через болота, пока не оказались на расстоянии несколько футов друг от друга. — Наоми, — сказала я. — Привет. — Все прошло нормально? — Я была осторожна, как ты советовала. Мы не виделись с ней после тех дней, проведенных в суде, когда я изо всех сил старалась не смотреть на нее, хотя остро осознавала ее присутствие, чувствовала ее даже тогда, когда смотрела в другую сторону. Один раз буквально на одну секунду, даже меньше, наши взгляды встретились, а потом мы обе торопливо посмотрели в разные стороны, словно обожглись. Она похудела, ее бледность бросалась в глаза. Более того, она казалась старше на много лет по сравнению с той искренней женщиной с приятным лицом, которую я встретила в «Крэбтриз». Возможно, это было связано с тем, что исчезла наивность, утраченная всего лишь за несколько месяцев. Это сделал Брендан. — Прогуляемся хотя бы немного? — предложила я, она согласно кивнула и снова вернулась на свою тропу. Мы шли какое-то время гуськом, пока тропа не стала шире, превращаясь в частную стоянку для транспорта, покинутую и мрачную. Дорога отсюда вела к дамбе. Перед нами открывался вид на широкую дельту, а на противоположной стороне была видна низкая береговая линия Кента. На урезе воды была галька, валялись обломки ракушек, а также старые консервные банки, битые бутылки, разорванные пластиковые мешки. — Легко было ускользнуть незамеченной? — Больше нет никого, кто действительно мог бы заметить. Ее голос был спокойный и ровный; чтобы услышать ее, мне пришлось напрягать слух. — А как у тебя? — Я сказала Дону, что осматриваю пустующую собственность. — О!.. Несколько минут слышен был только скрип наших ног по замерзшей траве. Я была уверена, что мы обе вспоминали одно и то же, тот странный час, когда мы встретились и, как две ведьмы, бормотали планы и обменивались таинственными знаками. Из своей сумки она вытащила небольшой двойной пакет, в котором были грубые темные волосы, снятые ею с расчески Брендана, и нож с зазубренным острием и резьбой, завернутый в мягкое бумажное полотенце, который она подала, держа его за нижнюю часть лезвия, соблюдая все меры предосторожности, чтобы не дотронуться до рукоятки. Затем она развернула темно-синюю рубашку и разложила ее перед нами. Я протянула указательный палец левой руки, она взяла английскую булавку, открыла ее и, прикусив нижнюю губу, вонзила острие мне в палец. Появилась темная капля крови, и через несколько секунд я уже трясла палец над рубашкой, стряхивая на воротник кровь, а потом еще и вытерла палец об нее. — Можно задать вопрос? — спросила она наконец. — Давай. — Как тебе удалось сделать такое со щекой? На суде ты выглядела ужасно, хотя ведь прошло много недель после этого. Казалось, что с тех пор, когда это произошло, прошло много, много времени. — Как только я увидела, что Дон ушел, я изо всех сил ударилась лицом о кухонную дверь, словно кто-то держал меня за волосы. Я делала это снова и снова до тех пор, пока кровь не залила мне глаза. — Как же ты могла такое совершить? — поразилась она. — Я подумала о Трое, а также и о Лауре, но в основном о Трое, тогда это стало легко, даже приятно. Это было ничто. Наоми кивнула, словно понимая. — А теперь и ты скажи мне кое-что, — попросила я. — То, о чем у меня не было времени спросить раньше. — Да? — Откуда у тебя появилась такая уверенность относительно Брендана? Она заколебалась: — Ты уверена, что хочешь узнать это? Тебе это может показаться… — Скажи же мне. — Он рассказал мне, что сделал с Троем. Он сказал, что поступит так же и со мной, если я уйду от него. У меня перехватило дыхание, в глазах защипало, как только она произнесла это. Я сощурилась от ветра и продолжала идти. Почему-то легче разговаривать о жутких, опустошающих душу событиях во время передвижения, когда глаза зафиксированы на одной точке. — Он действительно рассказал тебе о Трое? — Да. — Почему? Она пожала плечами: — По той же самой причине, по какой он хранил веревку, наверное. Какая-то безумная самонадеянность. Мы никогда не сможем узнать о некоторых вещах, да? — Думаю, нет. Но почему ты не пошла в полицию? — Я думала о том, что случилось с тобой. У меня не было уверенности. — Что он сказал? — Накачал его таблетками и повесил на потолочной балке, оставив там умирать. — Продолжай. — Он сказал… — Она оглянулась на меня, затем снова на тропу. — Он сказал, что Трой пытался кричать. — Что? — Мой голос понизился до шепота. — Он пытался произнести твое имя. Я продолжала шагать. Одна нога перед другой. Трудно понять, как это можно продолжать шагать, когда так невыносимо больно и просто хочется, сложив руки на животе, согнуться, свернуться калачиком и заплакать, как ребенок. Он звал меня, потому что думал, что я скоро приду домой. Я же обещала ему, что буду там. Он, наверное, думал, что я смогу спасти его. Но я опоздала. — С тобой все в порядке? Мне удалось что-то пробормотать в знак согласия. — Думаю, что это могло принадлежать ему. Наоми вытащила руку из кармана; в ней был зажат браслет из кожи с тремя деревянными бусинами. — Его? Я взяла браслет рукой в перчатке. — Да. С тех пор, как он был еще малышом. Он купил его в Италии, когда мы были там всей семьей. Просто старая дешевая вещь. Я прижала его к своей щеке, подержала немножко, затем надела себе на запястье. Наоми сказала: — Моя машина недалеко отсюда. Мы остановились и посмотрели друг на друга. — Что ты собираешься делать? — спросила я. Наоми посмотрела вокруг, словно кто-то мог прятаться в тростнике или высокой траве. — Я поймала его взгляд в суде, — сказала она. — Когда давала свидетельские показания. Он улыбнулся мне. Одной из своих загадочных улыбок. Вот тогда-то я окончательно и поняла, что мне делать. Я бросаю все. Начну новую жизнь. — А ты сможешь? — А почему бы и нет? У меня нет семьи. Может быть, именно поэтому я и влюбилась в Брендана. Подумала, что мы оба сироты, которые встретились, чтобы защищать друг друга в этом странном безумном мире. Она резко засмеялась, и ее смех был похож на лай, затем потрясла головой, словно вытряхивая из нее что-то. — Однажды он снова будет на свободе, тогда и постарается найти меня. — Но еще же не сейчас. — Нет, но как долго это продолжится? — Ему дали десять лет — значит, он выйдет через пять или шесть лет. Можешь быть уверена, он будет образцово-показательным заключенным, очарует всех. Но Прайер сказал, что они собираются возбудить дело о смерти Лауры и Троя, проведя повторное расследование… Тогда… кто знает. Может быть, он пробудет в заключении значительно дольше. — Может, да, а может, нет. — Куда ты направишься? — спросила я. Воцарилось молчание, она напряженно смотрела на меня, словно запоминая мое лицо. — За границу. Но пожалуй, лучше не говорить тебе. — Наверное, ты права. — Знаю, что права. — Удачи, — сказала я. — Буду думать о тебе. — А что будешь делать ты? — Ничего. — Ничего? — У меня есть шесть лет. Я буду тратить их по одному дню за один раз, попытаюсь любить так, как я ненавидела. А дальше? Там будет видно. — О, — тихо промолвила она, — ты все еще ждешь? Я поморщилась. Впрочем, отчасти она права. Продолжаю ждать Брендана, а когда он придет, буду готова встретить его, как солдат, чувствующий приближение врага даже во сне. — Больше мы никогда не встретимся, да? — Думаю, нет, не встретимся, правда? — Расстаемся навсегда, — произнесла я и впервые улыбнулась ей. Мы обе одновременно протянули руки; жаркое рукопожатие. Мы пристально смотрели друг другу в глаза, не отводя их в сторону. Все равно что смотреть в бездонную пропасть. — Возможно, мы поступили неправильно, да? — спросила она. — Стараюсь представить, как буду оправдываться перед людьми, не уверена, что смогу, кроме… — …того, что спасла себе жизнь, — закончила я. — Надеюсь, да, — вздохнула она. — А как ты? Ты рассказала своему… своему бойфренду? — Нет, — ответила я. — Понимаю, что должна. Но не расскажу. Лучше сохраню это в себе. Все было сказано, добавить было нечего. Наши руки расцепились. — Прощай, — тихо проговорила она. — Прощай. Она повернулась и пошла по дороге, по которой пришла, а я смотрела ей вслед, наблюдая, как все меньше и меньше становилась ее фигура, пока не превратилась в точку на горизонте и затем исчезла совсем. Потом я повернулась и, подставляя лицо леденящему ветру, пошла обратно по мрачной болотистой почве, с кружащими надо мной птицами, обратно к старинной серой церкви и своей машине. Обратно по узкой дороге к широкой, дальше к шоссе, назад в бурлящий город, где протекала моя жизнь. Вверх по лестнице, к Дону. — Я дома, — сказала я, вслушиваясь в слова, когда произносила их, повторила для уверенности: — Дома. — Я скучал по тебе. — Вот, — сказала я, целуя его, — теперь я здесь. |
||
|