"Картер побеждает дьявола" - читать интересную книгу автора (Голд Глен Дэвид)Глава 15Утро выдалось такое теплое, что можно было идти без плащей. На Мейсон-стрит они не встретили ни одного прохожего, а когда вышли на Маркет-стрит, Картер понял, что хочет показать Аннабель залив. – Послушай, – сказал он. Канатная трамвайная дорога не работала, но где-то под красной кирпичной мостовой гудели турбины. – Вагоны на ночь ставят в депо, но система всё равно работает. Видишь металлические пластины? Под ними идет трос, он тянется на многие мили, вон туда, в гору, и движется всю ночь огромной петлей. Аннабель сказала, что она из Лоуренсвилля и ей не нравится, что в Сан-Франциско надо всё время карабкаться в гору. Когда они шли по Коламбус-авеню, Картер показывал новые здания и зияющие пустые участки, еще не отстроенные заново. Землетрясение уничтожило всё: памятники, ветхие лачуги, увеселительные парки, однако Картер их помнил. – Лет в десять-одиннадцать я плохо спал по ночам. Просыпался часа в четыре и не мог усидеть на месте. Выбирался из дома и шел мили и мили по Вашингтон-стрит, до самого Пиратского берега.[24] Аннабель застонала. – Не очень-то умно. – А я не был умным, просто непоседливым. Таких мальчишек обычно воруют и продают матросам в притонах. Не знаю, как так получилось: я возвращался домой до рассвета, раза два в неделю, и никто ко мне даже не пристал. – А куда смотрели твои родители? – Они крепко спали. Я обычно рассказывал брату, Джеймсу, но он точно так же не понимал, насколько это опасно. Мне всегда хотелось иметь друга и гулять вместе с ним. – Брал бы с собой Джеймса. – Он всегда спал… У тебя есть братья и сестры? – Нет. – Жалко, я тебя тогда не знал. Мы бы подружились. Аннабель фыркнула и тряхнула головой. – Ничего подобного. Они вышли на Филберт-стрит. Картер предупредил, что впереди подъем – самый крутой в мире. Аннабель простонала, что все эти подъемы – не для уроженцев равнинного Канзаса. Когда они выбрались наверх, то оказались в небольшом парке. Картер указал на залив, где стояли на якорях паромы и шхуны. Китайские джонки уже возвращались с утреннего лова креветок. – Однажды я стоял здесь перед самым рассветом, а в доке лежал на боку огромный корабль – даже не на боку, а практически вверх днищем. Мачты были привязаны к доку, а вокруг суетились люди на плоту, с фонарями. Можно было разглядеть все днище, до самого киля. Я впервые видел те части корабля, которые обычно под водой. На самом деле просто меняли медную обшивку, но я думал, что нечаянно открыл ужасную тайну. Я бежал почти всю дорогу до дома, глядя во все глаза – рассчитывал увидеть то, что взрослые днем от меня прячут. – Тогда ты и решил стать фокусником. – О нет, – ответил Картер. – Это началось, когда самый высокий человек в мире украл у меня пятицентовик. – И он рассказал всю историю. Аннабель слушала и смеялась. Картеру нравилось в ней всё, даже самые обычные мелочи, например, то, как она заслоняется ладонью от встающего солнца. Иногда он начисто забывал, о чем говорит, и ей приходилось напоминать. Они купили галет, меда и молока и поднялись на вершину Телеграф-хилл (Аннабель упорно называла его горой). Серпантин вел через густые, мокрые от росы кусты. Картер рассказывал о знаменитых сан-францисских чудаках. О Лилиан Хичкок, которую девочкой вытащили из горящего дома, после чего она буквально помешалась на пожарных. Родители от греха подальше услали ее во Францию, где та явилась на императорский бал в наряде брандмейстера и на французском исполнила перед Наполеоном III песенку о пожарных. Родители в ужасе вернули ее домой и, чтобы сбыть с рук, решили поскорее выдать замуж. За следующий год пятнадцать молодых людей числились в ее женихах, но Лилиан так ни за кого из них и не вышла. – Вот молодчина, – прокомментировала Аннабель. Картер рассказал, как в двадцать один год Лилиан получила право распоряжаться капиталом, выстроила особняк на Пасифик-хайтс и начала закатывать грандиозные приемы. На одном из них побывали родители Картера: Лилиан отгородила веревками часть гостиной и весь вечер развлекала пришедших поединками между профессиональными боксерами. – Так она вышла замуж? – Нет. – Жалко. Такая замечательная женщина не должна была оставаться одна. – У нее была компаньонка, очень милая, по имени Ирина. Говорили, что она – русская графиня. Картер был разочарован – он надеялся, что в ответ Аннабель что-нибудь скажет о себе. Они вышли на вершину Телеграф-хилл. Парк был по большей части муниципальный, но попадались и огороды, и загоны для коз, а вдалеке виднелся густой бурьян вокруг самовольных карьеров, где обычно ночевала шпана с Пиратского берега. Картер и Аннабель сели на ближайшую к заливу скамейку и доели галеты. Море было местами зеленое, местами синее или серое, но везде спокойное. Картер рассказывал о том, чего уже нет – о старинном замке, фуникулере, огромных, как собор, зданиях. Когда он задавал Аннабель прямые вопросы, та всякий раз находила способ от них уйти. Картер спросил: – Ты долго училась, прежде чем поступить в варьете? Аннабель пожала плечами. – А ты не думала всерьез играть на фортепьяно? – Нет. Я люблю драться. – Ну, в дополнение. Аннабель промолчала. Она глядела на свои руки. – Твоя игра меня взволновала. – Что? – Аннабель вскинулась, как от удара. – Я хотел сказать комплимент. – Ну и дурак. – Девушка отошла от скамейки и встала к Картеру спиной – Аннабель на фоне всех цветов сан-францисского залива. Потом она простонала: – О черт, – и сникла, как будто какое-то войско внутри нее выбросило белый флаг. Опустилась на скамейку. – Вот ведь гадство. – Снова замолчала. – Прежде чем продолжить, я должна сказать тебе одну вещь. Я тебя ненавижу. – Она посмотрела на скамейку, потом снова на Картера. – Нет, две. У тебя очень красивые глаза. И я тебя ненавижу. – Они довольно долго смотрел и друг на друга, потом Аннабель спросила: – Ну? – Ты хочешь меня ударить? – Нет. – Когда Аннабель вновь заговорила, голос ее звучал медленно, неуверенно: – Я была вундеркиндом. В пять лет мне можно было сыграть любую мелодию один раз, и я тут же повторяла ее, только лучше. – Невероятно. – Это было ужасно. Я ничего другого не умела. А в двенадцать… я – Сегодня ты играла замечательно. – Можешь представить, что ты – лучше всех, что чувствуешь музыку, как будто это твое зрение, твое осязание, потом однажды просыпаешься и понимаешь, что ты играешь просто очень хорошо? Картер помотал головой. – Говорили, всё еще будет. Ничего подобного. А когда я увидела тебя вчера, я… – Она сглотнула. – О, я так тобой гордилась. Ты был хорош во всем – и в «Шантаже», и с Мистериозо, и с Гудини, и с девицами. Просто образец какой-то. Хотелось показать тебе что-то и не выставить себя полным ничтожеством. Там был рояль… – Ее голос, всё еще немного ватный, звучал то глуше, то звонче, и Картеру чудилась какая-то мелодия в этих переходах от спокойствия к страсти. Поникнув и упершись локтями в колени, Аннабель заговорила с новой силой: – Зачем я за тобой пошла?! Дура! – Она обхватила голову руками. – Я в тебя втюрилась, Чарли. Как меня это бесит! – Я тебе нравлюсь? – Господи! Я даже разозлиться сейчас как следует не могу. Знаешь, что это для меня? – Она изо всех сил топнула ногой. – Господи! Картер старался вобрать всё – упавшие на лицо рыжие нечесаные волосы, горечь, упорство, с каким Аннабель смотрит на залив, вжатые в колени кулаки. И росу на скамейке, траву вокруг, запах шалфея, розмарина и мяты из итальянских огородиков. Она по-прежнему не смотрела ему в глаза. – Это – пытка! Ты нарочно меня мучишь. – Нет, – сказал Картер. – Правда. – Он был растерян, оглушен. – Я не знал, что нравлюсь тебе. Думал, ты ненавидишь мужчин. И тут Аннабель подняла глаза. У нее были грубые, со вздувшимися венами, руки. Картер взял ладонями ее лицо и прикоснулся губами к обветренным, но нежным губам. Поцелуй длился так долго, что он успел осознать, как это прекрасно: поцелуй! прикосновение! объятие! и вместе с прихлынувшей волной счастья понял, что целует Аннабель Бернар, и что она – та девушка, которую следует целовать. – Я мог бы смотреть на тебя весь день, – проговорил он и с улыбкой тряхнул головой. Вокруг лежали город, мир, вселенная со всеми ее знакомыми и еще неизведанными уголками, и, вместе с городом, миром, вселенной – будущее. Неожиданно выяснилось, что до встречи с актерами остался всего час; надо было спешить. Картер проулками вывел Аннабель к трамваю. Внутри, зажатые в толпе, они не могли оторвать друг от друга глаз. Он – главный исполнитель, он стоял рядом с Гудини, который назвал его Великим Картером, и он держится за руки с потрясающей девушкой. Аннабель спросила: – Твоя фамилия правда Картер? – Да. Трамвай затормозил, их бросило друг на друга. – И тебя действительно зовут Чарльз Картер? Им пришлось прижаться еще теснее, потому что на остановке вошли новые пассажиры, и теперь трамвай был набит битком. – Чарльз Картер Четвертый – кто бы стал придумывать такое скучное имя? – Ну, моего прежнего босса звали Мистериозо, и ты только вчера говорил с Гудини, а это не настоящая его фамилия… – Верно. – А Минни сменила фамилию Маркс на Палмер, чтобы не так заметно было, что труппа – семейная.[25] Уверена, девиц в доме, откуда мы только что ушли, тоже зовут иначе. Так что это носится в воздухе. – Нет, я просто Чарльз Картер. А ты – Аннабель Бернар? – Нет. – Нет? Она мотнула головой. Рыжие волосы взметнулись и снова улеглись на место. – Да, моя фамилия Бернар. Аннабель – второе имя. А под первым я выступать не могу, потому что так зовут одну известную личность, и она бы подала на меня в суд. Аннабель замолчала. Картер застыл, как громом пораженный. По коже пробежал холодок. Уже угадывая ответ, он спросил: – Твое первое имя?… – Сара. |
||
|