"Конец второй республики" - читать интересную книгу автора (Ализаде Зардушт)

4. Рождение, взлет и падение НФА

То, что ВИЦ НФА находился под колпаком, было совершенно ясно. Власти пытались помешать нам провести учредительную конференцию. Пришлось создать небольшую группу доверенных лиц, которые сами, никому не говоря, должны были подыскать помещение и только за час сообщить о месте встрече. В этой группе ответственность за подыскание помещения для конференции взял на себя поэт Агамали Садиг Эфенди.

Агамали Садиг Эфенди был очень искренним и настолько наивным человеком, что даже его хитрости были какими-то детскими. Будучи далек от политики, он проникся большим уважением к авторам Программы и, завидев меня, заговорщически спрашивал:

— Бей, а есть ли какая-нибудь новая концепция?

— Еще нет — отвечал я.

Он понимающе кивал. Как же, концепции просто так не рождаются. Нужно время. Он все понимает. Только мне, как он сказал, мог доверить страшную тайну о месте проведения конференции НФА. Как выяснилось, Агамали договорился с неким человеком из своего квартала в 8-ом микрорайоне, заведовавшим зальчиком на 100 человек, больше похожим на хлев с окнами, забранными металлической сеткой, о проведении в нем церемонии обрезания некоего мальчика. Я был озадачен и расстроен услышанным. «Обрезание» еще больше приземляло нашу конференцию, выставляло ее в дурацком свете.

15-го июля я и Лейла Юнусова зашли к Юсифу Самедоглу домой и предупредили, что будем предлагать его кандидатуру в председатели. Я ему сказал, что уверен в его победе при голосовании, однако боюсь, что он не выдержит психологического нажима сторонников Абульфаза. «Они будут орать, угрожать, залезать на столы. Вы не обращайте на это никакого внимания. Молчите, не снимайте своей кандидатуры и ждите голосования. На голосовании вы выиграете у него».

Юсиф Самедоглу согласился и обещал, что не поддастся на провокации сторонников Абульфаза.

Как бы то ни было, старожилы ВИЦ НФА написали проекты резолюций конференции по основным вопросам текущего момента, организационная группа доложила о проведенных в районах выборных конференциях, и настал день 16-го июля 1989 года.

Конспирация оказалась отменной. Для обмана властей ВИЦ распустил слух о том, что конференция пройдет или на даче моего отца в Бильгя, или же на даче у Агаджавада. Две группы делегатов съезда, до которых информация не дошла, с трудом отыскали наши дачи, не веря нашим родственникам, что никакая конференция на этих дачах не проводится.

На конференции работала мандатная комиссия. Было много незнакомых мне лиц. Избрали президиум. Председательствовал Юсиф Самедоглу. Раздали тексты документов. По Программе доклад сделал я. Никакого серьезного обсуждения не произошло. Я это простодушно отнес на счет совершенства документа. Быстро, галопом обсудили Устав. Приняли.

Жители соседних домов встревожились. Много незнакомых людей, большинство, по виду, из провинции. Пошли звонки в милицию. Приехал целый автобус милиционеров, окружили зал. Мы, как ни в чем не бывало, продолжали заседать. Я вышел подышать воздухом. Ко мне подошел мой двоюродный брат, лейтенант милиции.

— В чем дело? — в тревоге спросил он меня.

— Все хорошо, будь спокоен, это все мои знакомые.

Двоюродный брат-лейтенант отошел. «Ситуация абсурдная, а диалог — еще абсурдней» — подумал я. Скоро я увидел, что в сторону нашего загона шествует секретарь горкома партии Светлана Гасымова, маленькая, полная, с копной кудряшек вокруг круглого лица. Видимо, ответственность за принятие решения разгона конференции возложили на нее. Встретили ее Юсиф Самедоглу, Иса Гамбаров и я. Увидев Юсифа, секретарь горкома и вовсе погрустнела. Наверное, именно так Юлий Цезарь перед смертью смотрел на Брута.

— Что же вы, вот так… — начала она.

— Мы же официально просили у вас приличный зал…

— Нет, не просили.

— Просили, но не у вас, а у Везирова.

— Если б попросили, то мы бы дали.

— Просим сейчас, позвоните, куда надо, вот стоит милицейский автобус, сядем и доведем конференцию до конца в Доме политпросвещения, — предложил я.

Тут она растерялась.

— Директор Дома политпросвещения на даче, ключи у него — пролепетала она, как не выучившая урок ученица.

— Придется завершать конференцию НФА в этом хлеву — добили мы ее.

— Заходите, будьте гостем — предложил я.

Секретарь горкома понуро побрела в зал и села в первом ряду. И тут же был дан залп в сторону административно-командной системы, зажравшихся застойных партократов. Светлана Чингизовна послушала эти речи не более пяти минут, попрощалась и ушла. «А ведь она в действительности очень добрый и умный человек. Что делает система с людьми…» — думал я, провожая взглядом одного из партийных лидеров города…

Тем временем в зале начали происходить странные события. Какие-то молодые люди, прорываясь к трибуне, стали проклинать армян.

— Вы по Программе? — спросил я одного из них.

— Нет.

— Если не по Программе и не по документам, прошу вернуться на свое место.

Прерывать антиармянские выступления считалось в то время поступком глубоко антипатриотичным. Группа незнакомых мне людей, явных провинциалов, была возмущена. Я решил выяснить, как такие люди попали на конференцию НФА.

— Вы из какой районной организации избраны? — спросил я наиболее оголтелого крикуна.

Он растерялся.

— Из Кировской.

Я обратился к рабочим из Кировского района, Гусейну и Физули:

— Это вы его избрали?

— Нет, он не из нашей районной организации.

— Так из какого района вы избраны? — продолжал я допытываться.

Он еще больше растерялся.

— Из Карадагского.

Я обратился к делегатам Карадагского района:

— Вы избирали этого человека?

— Нет — ответили они.

Я был разъярен.

— Я требую от мандатной комиссии проверить все мандаты участников конференции! На нашу конференцию пришли люди с фальшивыми мандатами!

Поднялся гвалт. Это группа молодых людей орала так, будто они находились на стадионе. Возникла реальная угроза срыва конференции.

Было решено быстро избрать руководящие органы НФА и тем завершить работу. Начали с избрания председателя. Рагим Газиев предложил кандидатуру Абульфаза Алиева. Я — Юсифа Самедоглу. Иса подошел к Юсифу:

— Юсиф бей, обсуждается ваша кандидатура. Будет неэтично, если собрание будете вести вы. Уступите временно место председателя мне.

Деликатный Юсиф Самедоглу немедленно отодвинулся в сторону. Собрание начал вести Иса, причем весьма своеобразно. Он не давал слова сторонникам Юсифа, а только тем, кто хвалил Абульфаза. Он такой патриот! Он такой диссидент! Он сидел в тюрьме за народ! Третий, четвертый. Наконец, я не выдержал и крикнул Исе:

— Иса, что это за ведение собрания? Почему не даешь слово другой стороне?

Чтобы остудить мой гнев, Иса дал слово кому-то из сторонников Юсифа, затем опять пошла серия тостов за Абульфаза.

И тут началось невообразимое. Группа молодых ребят, заподозренных мной в том, что они не являются членами НФА и участвуют на конференции с фальшивыми мандатами, стала скандировать:

— А-буль-фаз! А-буль-фаз!

Обстановка накалялась. Конференция НФА стала походить на сборище футбольных фанатов.

Тут, как я и опасался, не выдержал Юсиф Самедоглу. Он встал и сказал:

— Мы создаем Фронт для объединения народа, а не для того, чтобы расколоть его. Разве пост председателя стоит того, чтобы мы так себя вели? Я снимаю свою кандидатуру.

Иса, будто ждавший этого самоотвода тут же объявил:

— Приступаем к голосованию!

— Что за вакханалия? Почему вы не пресекаете бесчинства? — возмутился я

Тут ко мне подошел правовед Фуад Агаев:

— Один из кандидатов добровольно снял свою кандидатуру. Остался один кандидат. Все по Уставу. Ты не имеешь права возражать.

Голосование прошло так: за — 80, против — 11, воздержались — 20. При голосовании списком членов Правления Иса вместо совместно обговоренной кандидатуры Наримана Зульфугарова зачитал имя Панаха Гусейнова. Возражать в таком составе делегатов не имело смысла. Списком же утвердили Меджлис — парламент НФА, и разошлись.

Я начал убеждаться, что связался с людьми без чести и достоинства. Народу еще предстояло убедиться в этом, но для этого ему придется потерять землю, свободу и надежду жить в демократической стране. Когда я дома рассказал жене о том, что произошло на конференции, она расстроилась:

— Мой заведующий кафедрой говорил, что избрание Абульфаза будет началом конца Народного Фронта.

— Ничего, я буду настаивать на проверке документов делегатов и добьюсь отмены результатов конференции.

На следующее утро выяснилось, что все документы учредительной конференции НФА украдены. Пропали. Никто из ответственных за оргвопросы «не знают», где они. Все кивали друг на друга. Так прятали и прячут концы в воду фальсификаторы всех выборов в Азербайджане. Что в советское время, что потом…

Для организации опорных групп НФА я весной 1989-го года дважды выезжал в Исмаиллинский район вместе со своим соседом Расидом, доцентом АЗИИ. Он был родом из знаменитого своими ремесленниками села Басгал, знал многих людей в районе и всей душой болел за Карабах. Именно Расид познакомил меня с народным судьей Исмаиллинского района Тахиром Керимли, который рассказал мне о том, как в дни Мейданного движения 1988-го года, получив информацию о завершении массовой депортации азербайджанцев из Армении, он организовал транспортную колонну и в течение нескольких дней выселил из района 14 тысяч армян, отправив их в Армению. Мне еще раз вспомнились слова Гарри Каспарова о том, что «армяне Карабаха, когда начали свое движение, совсем не подумали об армянах Баку».

Расид следил за моей деятельностью, и когда узнал, что у нас состоится учредительная конференция, попросил у меня для себя мандат участника. Я отказал ему, объяснив, что мандаты даются избранным районным конференциями делегатам. Он согласился с моим доводом, хотя я почувствовал, что внутренне он обиделся. Спустя два дня после конференции, встретив меня во дворе, он с обидой мне сказал: «Как же так получается. Я всей душой болею за Фронт, езжу по районам на своей машине по делам Фронта, но вы мне мандат не даете. А вот абсолютно чуждый Фронту Муса Гейдаров, доцент АЗИИ, сегодня мне рассказал, как 15-го июля он сидел в чайхане с ордубадскими ребятами, как к ним пришел некий их земляк и предложил пойти на учредительную конференцию НФА с тем, чтобы выбрать Абульфаза председателем, раздал им 25 мандатов, и все они стали «делегатами». Так вот, этот Муса Гейдаров хвалился еще тем, что выступил на конференции в поддержку своего земляка, и вместе со своей чайханской командой провел того в председатели».

Мне нечего было ответить соседу, он был прав, меня ловко обвели вокруг пальца мошенники. Этот Муса Гейдаров в 1992-ом году стал одним из «девяносто одного интеллигента», которые написали письмо Гейдару Алиеву с просьбой прийти к власти и «спасти» Азербайджан. К слову, в отличие от многих подписантов, награду в виде хлебной должности или депутатского мандата он не получил.

Что мы получили после учредительной конференции? Получили повод апеллировать к факту легитимизации руководящих структур НФА, хотя лично я сам в этом сомневался. Но это были мои личные проблемы, вытекающие из моего печального «многомудрия». Публика не знала того, что знал я, и была воодушевлена без меры. По радио «Свобода» Этибар Мамедов и Мехди Мехдиев, сообщили о конференции и прошедших выборах руководителей. Председатель — Абульфаз Алиев, 15 членов Правления — Лейла Юнусова, Тофик Гасымов, Сабит Багиров, Наджаф Наджафов, Юсиф Самедоглу, Хикмет Гаджизаде, Иса Гамбаров, Неймат Панахов, Рагим Газиев, Этибар Мамедов, Сульхеддин Акперов, Алякрам Гумматов, Джанбахыш Умидов, Панах Гусейнов и Зардушт Ализаде. Остальные члены ВИЦ целиком вошли в Меджлис НФА, плюс несколько новых активистов из провинции. Пять человек стали членами КРК (контрольно-ревизионная комиссия), в том числе Агаджавад Саламов, Мамедгасан Гамбаров и Беджан Фарзалиев.

В своих выступлениях я часто повторял, что НФА — птица, тело и голова ее в Баку. Два сильных крыла у этой птицы — одно в Ленкорани, другое в Нахчыване. Именно в этих двух регионах местные фронтисткие организации заставили власти считаться с собой. Организации НФА в Гяндже, Нагорном Карабахе, Евлахе, Барде, Газахе, Сабирабаде, Исмаиллы, Товузе, Шеки и Мингячевире все еще были не столь сильны, чтобы заставить партийные комитеты считаться с собой.

На учредительной конференции окончательно определилось название организации — Народный Фронт Азербайджана. Была прекращена дискуссия, а стоит ли называться районным организациям НФА также народными фронтами, как это было в Эстонии, например: Народный Фронт Тарту. У нас же было решено, что должны быть отделения НФА в районах, структура которых копировала бы республиканскую — правление, меджлис, контрольно ревизионная комиссия. Правление избирало себе председателя.

За время до учредительной конференции и после — до конца октября — я сдружился с нахчыванскими фронтистами — Сардаром и Сульхеддином. Оба они — врачи-патологоанатомы, друзья по жизни и работе. Меня подкупали их огромная энергия, оптимизм. Сульхеддин даже ночевал у меня дома несколько раз, когда наши заседания завершались поздно и не было транспорта до Сумгаита, где жила его сестра, у которой он останавливался. Мой старший сын, студент, был просто очарован этим «человеком из народа» и называл его «дядя».

У интеллигенции всегда присутствует некая вина и чувство невыполненного долга перед «простым народом». Так же европейски образованные люди млеют перед «корневым националистом». Я долго размышлял над этим феноменом. И нашел простое объяснение. Все дело в занятности. Предположим, что некий французский ученый приезжает в Габон, бывшую французскую колонию. Страна бурлит, идет борьба, в том числе и идеологическая. На одном фланге — выпускник Сорбонны, проповедник идеи эволюции и согласия. Вокруг него небольшая группа европейски мыслящей интеллигенции. На другом фланге — габонский народный вождь, с его идеями верховенства габонцев над всем остальным миром, о необходимости полной независимости Габона. Сорбоннец — в брюках и рубашке. Вождь — в леопардовой шкуре, сопровождается толпой танцующих аборигенов. Кем будет очарован этнограф? Ординарным сорбоннцем? Или оригинальным для француза вождем? Ответ ясен. Этнограф-политолог вернется и напишет, что страшно далек сорбоннец от народа, а вождь — плоть от плоти народной. Вождь победит, а потом с Габоном случится то, что случилось. Все спишут на национальную особенность. Габон ли, Азербайджан ли, Армения или Грузия ли — какая разница…

Через несколько дней, как я понял, новый председатель и его «группа поддержки» решили проучить меня, потому что я открыто говорил о фальсификации на конференции и не скрывал своей решимости вынести всю эту грязь на обсуждение съезда, который планировался на сентябрь. Меня почти каждый день приглашали на учредительные собрания опорных групп НФА на различных предприятиях. Все еще продолжалась инерция традиции, заложенной инициаторами НФА: Фронт — это организация единомышленников, которые на основе конкретной программы обновления своего предприятия работают на перестройку, на реформирование общества. Вот почему сложилась такая практика, что признавались только те ячейки, которые имели свои конкретные программы. Вся республика была охвачена эпидемией творчества: писали, обсуждали, исправляли, принимали программы реформ. Чаще всего это были программы пожеланий трудового коллектива. После учредительной конференции меня как раз пригласили на одну из таких учредительных конференций опорной группы НФА в ремонтно-строительном тресте № 7 в поселке «8-й километр». В основном это были рабочие, которые со знанием дела обсуждали, как улучшить условия труда, как повысить производительность труда, покончить с приписками и воровством на ремонтно-строительных работах. Я был рад: несмотря на грязные делишки и двойную игру верхушки, база НФА, его народная основа была здоровая. В конце собрания из задних рядов поднялся молодой человек и задал мне вопрос о моем отношении к председателю Фронта. Я ответил так, как думал. Собрание закончилось.

На следующий день состоялось очередное заседание Правления во дворе у Джанбахыша. После обсуждения нескольких вопросов слово взял Рагим Газиев:

— Вчера мои люди были на заседании одной опорной группы НФА, где член правления Зардушт Ализаде выступал против председателя НФА. Моим студентом сделана диктофонная запись, которую я дал прослушать членам правления. В то время как НФА ведет неравную борьбу с партократами, подрыв единства наших рядов является ударом в спину…

Я понял. И вопрос, и запись — дело рук этой шайки. Лучший ответ им — правда.

— Да, я высказал рядовым членам Фронта то, что думаю о фальсификации на конференции. Ленин говорил о том, что защита партией своих мерзавцев приведет ее к поражению. Если мы хотим спасти нацию, только нравственная чистота позволит нам выполнить свой долг. Я не являюсь сторонником культа. Я не буду творить из Абульфаза Алиева культ, тем более, что считаю его случайным, недостойным человеком на этом посту.

Председатель нервно курил и ничего не говорил. Он и в будущем будет избегать спора со мной, напуская на меня свою «группу поддержки», которая все больше и больше наполнялась его земляками. Члены Правления погалдели, пошумели. Мне посоветовали не выносить сор из избы. Я этого им не обещал. Так и разошлись.

21-го июля заседание Правления проходило во дворе у Беджана Фарзалиева. Правлению стало известно, что Этибар Мамедов, Неймат Панахов и Рагим Газиев планируют митинг на площади имени Ленина.

Почему некоторые члены Правления своевольничают? К чему эта провокационная попытка втянуть НФА в пучину митинговых страстей, углубить противостояние с властями до того, как завершится организационное оформление Фронта? Ведь еще два-три месяца, и организации Фронта охватят всю республику. Но эта троица вела себя вызывающе, от своей инициативы отказываться не собиралась. Я предлагал оргвыводы, призвать народ не выходить на митинг, назвать его провокационным. Иса Гамбаров призвал к сдержанности, не раскачивать лодку. Его компромиссное предложение состояло в том, чтобы отмежеваться от инициативы проведения митинга, обезопасить НФА заявлением по «Свободе» о том, что НФА не проводит митинг, но митинг — воля народа, и если народ захочет пойти на митинг — то это его право.

Я видел, что троица перепугалась из-за моего предложения применить против них санкции, назвать митинг провокационным и призвать народ от имени НФА бойкотировать его. Так что компромиссное предложение Исы явно обрадовало их. Большинство поддержало это предложение и поручило Юсифу Самедоглу и мне написать обращения и зачитать это по «Свободе». В тот же вечер Юсиф это сделал по своему домашнему телефону, я же пошел домой к Мехди Мехдиеву и прочел обращение ему на диктофон. Мехди обещал передать это на «Свободу», но не сделал это и еще долго гордился своей бдительностью, тем, что вовремя «распознал» предателя.

В следующую субботу несколько групп рабочих и студентов сошлись на площади им. Ленина. На фоне огромной площади эти несколько сот человек выглядели жалкой кучкой. Но к ним пришел один из близких к Везирову деятелей, первый секретарь горкома партии Муслим Мамедов, и сказал, что «справедливые требования митингующих будут изучены и им будет дан ответ». Когда я это услышал, то понял, что иначе, как приглашение к продолжению митингов, истолковать эти слова невозможно. Значит, начался новый виток игры в митинг между «новой» властью и старой партмафией. Через неделю на митинг уже пришли две тысячи человек. Митинг вели Этибар Мамедов и Неймат Панахов. После этого Правление решило, что пора взять митинги под свой контроль. «Дабы другие силы не могли злоупотреблять энергией народа». Теперь сценарий митинга, зачитываемые в конце резолюции, формулирующие актуальные задачи НФА и предъявляющие политические требования к руководству республики, определялись на заседаниях Правления НФА. Ведущим всех митингов, как и прежде был Этибар Мамедов, он же зачитывал «требования народа». Только из-за того, что он говорил от имени НФА, он стал ассоциироваться с самим НФА, и его популярность в народе с того времени и до 20-го января достигла своего пика.

После третьего митинга, где уже участвовали более десяти тысяч человек, в Правление НФА обратились с предложением об объединении лидеры небольших группировок: Мохаммад Хатеми, Исфандияр Джошгун, Мансур Алисой и др. Правление приняло этих людей, побеседовало с ними и отвергло их предложение об объединении, которое представлялось им как их кооптацию в руководство НФА. Им объяснили, что их путь в руководство лежит через избрание низовыми организациями на съезд, а на съезде — через избрание в руководящие органы организации. Эти митинговые ораторы были очень обижены и ушли, почти ненавидя нас. В дальнейшем некоторые из этих людей сыграли роль провокаторов.

В августе Правление НФА решило добиться созыва чрезвычайной сессии Верховного Совета Азербайджанской ССР. На переговорах с ЦК КПА Правление предложило включить в повестку дня сессии ВС два вопроса:

1. Утверждение политического и экономического суверенитета Азербайджанской ССР.

2. Полное и безоговорочное восстановление суверенитета Азербайджанской ССР на всей ее территории. С этой целью ВС обязан был отменить Комитет особого управления НКАО и отменить «особое положение» в Баку и других регионах Азербайджана.

Понимая, что зависимое и нерешительное партийное руководство республики не посмеет пойти против союзного центра, Правление решило, наряду с митинговым и забастовочным давлением на ЦК КПА, прибегнуть к юридическим процедурам и собрать подписи двух третей депутатов ВС, требуемых для созыва внеочередной сессии. Организацию сбора подписей депутатов ВС Правления поручило Нариману Зульфугарову, который организовал несколько групп фронтистов для выезда в различные районы республики и сам посетил в течение месяца Шамахы, Исмаиллы, Гейчай, Ахсу, Агдам, Барда, Шуша, Агджабеди, Физули, Шамхор, Товуз, Газах и др. Вместе с местными фронтистами Нариман находил депутатов и просил их подписать заявление с требованием созыва внеочередной сессии ВС. Депутаты лицом к лицу с простым народом не могли отказаться от поддержки юридически правильной и мирной инициативы, и кто с энтузиазмом, а кто-то нехотя, но подписывали заявление. Только два депутата — Герои Социалистического Труда, председатели знаменитого колхоза в селе Ивановка Исмаиллинского района и богатейшего колхоза в Агдамском районе Хураман Аббасова — отказались подписаться под заявлением.

«В течении 20 дней августа нам удалось собрать требуемое количество подписей. Когда я приезжал в район и находил фронтистов, то они на своих личных автомобилях день и ночь сопровождали меня, выезжали в дальние села к депутатам домой, в поле или на ферму, поддерживали меня в разговоре с ними. Многих из них я видел впервые в жизни, большинство из них я позже никогда больше и не видел, но в те дни меня с ними связывали прочные и священные узы любви к родине и справедливости». (Воспоминания Н. Зульфугарова, из личного архива З.А.)

В начале августа НФА объявил на митинге об однодневной предупредительной забастовке. К тому времени опорные группы НФА были созданы в большинстве предприятий Баку. Отчитываясь о проделанной работе на Правлении, троица — Этибар Мамедов, Рагим Газиев и Неймат Панахов — уверяли, что взяли под контроль важнейший железнодорожный узел Баладжары под Баку и цех по производству сульфанола на сумгаитском химкомбинате. Забастовке, как сообщила троица, удалось парализовать почти все железнодорожное сообщение в республике и работу многих предприятий Баку. Был создан забастовочный комитет, который состоял в основном из студентов Рагима Газиева.

Однодневная забастовка не повлияла на поведение руководства республики. Оно игнорировало НФА, пресса поливала нас, ситуация в Карабахе контролировалась КОУ НКАО во главе с Аркадием Вольским. Центр продолжал не выполнять свои конституционные обязанности. Более того, специальная комиссия Политбюро ЦК ПСС 21 мая 1989 года приняла решение о расширении полномочий КОУ НКАО. Лидеры Компартии Азербайджана ни словом не обмолвились о судьбе депортированных из Степанакерта в сентябре 1988 года 12 тысячах азербайджанцев, победно рапортовали об «успешном» расселении беженцев из Армении в различных районах Азербайджана и городе Баку. Они не смели требовать от руководства СССР положить конец двуличной и противозаконной политике как в отношении событий в Азербайджане, так и в Армении. Низы все больше и больше ненавидели Везирова и его команду, а НФА все больше и больше радикализировался.

В первой декаде августа стало известно о приезде в НКАО «комиссии Бориса Олейника» из ВС СССР для изучения ситуации. Для нас было непонятно, что еще надо было изучать: одна советская республика пыталась отторгнуть часть другой, применялось насилие с обеих сторон, СССР разваливался, законы бездействовали, а союзный парламент посылал комиссию «изучать ситуацию». Как бы то ни было, группа активистов и лидеров Фронта выехала в Шушу.

Когда мы ехали автобусом из Агдама в Шушу по шоссе, проходящему по окраине Степанакерта, на возвышенности вдоль дороги стояли армянские подростки и швыряли бутылки с горящим бензином в автобус. Водитель вел машину на предельной скорости, подростки, к счастью, промахивались. Бутылки разбивались впереди, сзади, не долетая до автобуса, пролетая над ним. Подросткам было весело и азартно. Видимо, обстановка абсолютной безнаказанности полностью раскрепостила ребят, а взрослые поощряли их хулиганство.

В Шуше ждали комиссию Олейника, которая посетила сначала Степанакерт и выслушала армянскую сторону. Мы предложили шушинцам, чтобы Наджаф Наджафов и Лейла Юнусова при встрече с членами комиссии были представлены как шушинцы. Естественно, на встрече с комиссией Наджаф и Лейла в пух и прах разнесли политику союзного центра, открыто поощрявшего сепаратизм и разваливавшего страну, ввергшего народы в пучину братоубийственной войны. Лексика этих двух шушинцев была перестроечная, направлена как против союзного центра, так и против руководства двух закавказских республик. Досталось от них и то ли бестолковым, то ли коварным лидерам союзного демократического движения, заблудившимся меж трех сосен. Лейла не только сама выступала как «учительница из Шуши», но и взялась переводить тех шушинцев, которые не владели русским достаточно хорошо. Перевод был спартански суров. Когда директор шушинского банка Али Махмуд, то ли из любви к образности, то ли из опасения высказаться открыто, делал завуалированные намеки на дорогие подарки, сделанные армянами США жене генсека КПСС, называя пальчики Раисы Максимовны «бриллиантовыми». Лейла Юнусова четко переводила, что «взятки бриллиантами, полученные женой генсека, оцениваются азербайджанским народом только как плата за Карабах, который должен быть отнят у нашего народа». Текст перевода ввергал в ужас как переводимого финансиста районного масштаба, который, естественно, любил свой край, но и не хотел бы терять свою хлебную работу, так и членов комиссии, которые прекрасно разобрались в ситуации, но все еще считали Горбачева единственным гарантом продолжения реформ в стране.

Была также встреча членов комиссии с жителями Шуши в зале клуба. Я забрался на балкон и стал пламенно говорить об НФА и его целях. Ко мне подошел Рагим Газиев, прошептал: «Абульфаз бей просил тебя не говорить об НФА». Я ответил: «А кто он такой, чтобы мне указывать? Что хочу, то и буду делать». Мне было ясно, что председатель хочет монополизировать имидж единственного выразителя идей Фронта.

Нас, приехавшую из Баку группу, пригласил к себе первый секретарь Шушинского горкома партии Джафаров, депутат Съезда. Он уже побывал в Москве, знал, что такое неформалы и демократы и вел себя с нами благожелательно-предупредительно. Мы высказали ему все, что думали о позиции республиканского и советского партийного руководства.

Я стремился к тому, чтобы народ как можно быстрее осознал необходимость самоорганизации. Когда мой шушинский знакомый Умудвар, главный инженер фабрики музыкальных инструментов, предложил мне поехать в Кяркиджахан, поселок близ Степанакерта, заселенный азербайджанцами, я согласился. Жители Шуши теперь могли добираться до Кяркиджахана только лесными окольными дорогами, так как основная магистраль через Степанакерт была для азербайджанцев перекрыта. Размежевание по национальному признаку шло стремительно, этническое отторжение делало жизнь невыносимой. Степанакертцы пытались выбить из нагорной части города, из поселка Кяркиджахан, последних азербайджанцев и превратить свой город в чисто армянский. Жителям Кяркиджахана руководство республики и Шуши не могло обеспечить защиту, и защитой поселка занималось само население. Сейчас шушинцы посылали в подарок жителям блокированного поселка арбузы. Ветеринарный УАЗ был доверху забит арбузами. Я сел на арбузы и поехал в Кяркиджахан…

Дорога была вся в ухабах. Кяркиджахан оказался не так уж далеко. Вообще НКАО небольшая территория, где до начала событий проживало 174 тысячи человек, в большинстве азербайджанцев и армян, если они и не были знакомыми или друзьями, то знали друг друга в лицо. В поселке я провел собрание жителей, в основном учителей поселковой школы, рассказал им о принципах самоорганизации народа, целях и задачах НФА, о ситуации в стране и республике. Через три часа я выехал обратно, уже более комфортно, без арбузов.

Я заметил, что моя речь не вызвала большого энтузиазма у жителей поселка. Не идея самоорганизации занимала жителей анклава, окруженного агрессивным большинством армянского города, а другие заботы. Как выяснилось позже, жители ожесточенно боролись за должность председателя поселкового совета. Эту особенность мышления и поведения своего народа, в минуты опасности, нависшей над Отчизной, думающей о захвате хлебных должностей, мне предстояло узнать в недалеком будущем. Спустя год в Кяркиджахан приезжала Арзу Абдуллаева. Она рассказывает, что на площадь, где она стояла, вбежал мужчина и спрятался за ней. Гнавшая его толпа остановилась перед ней, почувствовав в незнакомке гостью из столицы. Оказалось, что это — группа жителей Кяркиджахана, они хотели побить и отнять печать у Гасыма Гырхгыза, председателя поселкового совета, дабы усадить на его место другого человека. И это в обстановке ежедневных обстрелов поселка со стороны Степанакерта! Та же грызня за власть шла в Агдаме, на кладбище которого похоронены пять тысяч жертв войны против армянских агрессоров!

Когда мы возвращались из Шуши в Агдам той же дорогой, на окраине Степанакерта сцена забрасывания автобуса бутылками с горящим бензином повторилась. Дорога шла под откос, водитель жал на газ до упора, автобус летел на очень большой скорости и ритуал выражения армянской молодежью Степанакерта патриотических чувств обошелся без человеческих потерь и материального ущерба.

В Правлении, в мое отсутствие, было произведено распределение обязанностей, в своем роде раздел территории республики на «курации». Мне сообщили, что в мою курацию вошли Нахчыван и Карабах. Я ответил, что за Карабах возьмусь, а вот для малознакомого мне Нахчывана есть член правления Сульхаддин Акперов. Чтобы наладить связи и вникнуть в обстановку, потребовалось бы слишком много времени. Кроме того, мне самому было интереснее то, что происходит в Карабахе. Я даже не спросил, кому что поручено в Правлении, что курирует карабахец Иса и другие. Как координатор теоретической группы, которая отвечала за подготовку документов, обращений, заявлений, резолюций и т. д. я был и так предельно загружен. Кроме того, не прерывались мои бакинские связи с рабочими и научными коллективами. Каждый день, когда я находился в Баку, у меня проходили встречи в вузах, научных институтах, поликлиниках, рабочих общежитиях. Это было удивительное время, когда люди уже не боялись властей и искали ответы на интересующие их вопросы у НФА.

В это же время у нас активно шел процесс налаживания связей с прибалтийскими народными фронтами. Если наши националисты еще кое-как годились для внутреннего потребления, то выходить с таким «товаром» на внешние рынки означало нанести себе вред. НФА за пределами республики представляли, как правило, Сабит Багиров, Хикмет Гаджизаде, Лейла Юнусова, Арзу Абдуллаева, Тофиг Гасымов и автор этих строк. Как раз в августе 1989 года прошла трогательная церемония солидарности народов Латвии, Литвы и Эстонии. Взявшись за руки, жители трех республик живой цепью соединили столицы трех республик. В этой цепи стояли и вышеперечисленные посланцы НФА. В Вильнюсе, Риге и Таллинне мы уже приобрели хороших знакомых, происходил активный обмен информацией о текущих событиях. Особенно мы, я и Лейла Юнусова, подружились с Мартом Никлусом, эстонским диссидентом. Узнав о том, что наш председатель — покаявшийся диссидент, Март посоветовал нам быть бдительными и осторожными. Многозначительное слово «бдительность» для советского человека прежде всего было связано с понятием «враг», «шпион», «прослушка» и «провокация». Никлус напомнил нам, что советская власть диссидентов, не согласившихся сотрудничать со спецслужбами, после освобождения не подпускала к сферам интеллектуального труда. Максимум, на что мог надеяться несломленный диссидент после освобождения, это истопник, грузчик или ночной сторож. Те же, кто устраивался на свободе на престижную работу, доверия диссидентов теряли. Я и так был начеку, но, кроме бдительности, еще нужны ресурсы. Я был уверен, что все мои коллеги из первоначального ВИЦ НФА — это ресурс для недопущения превращения НФА в орудие межклановых и межмафиозных игр. Время показало мне, насколько я был неправ в своих надеждах на друзей и соратников.

Вернувшись в Баку после поездки в Эстонию, я опять окунулся в организационные дела НФА. На меня вышел журналист, житель Джебраильского района. Он пригласил меня в свой район и взялся организовать встречу с активистами митингового движения 1988 года, которые сейчас затаились и только ждут сигнала и ободряющего слова, чтобы вернуться к активной деятельности. Хотя внешность этого человека была отталкивающей и он производил впечатление босяка, я сообщил о приглашении в Джебраил Правлению. Мне посоветовали взять с собой для воздействия на крестьянские массы Вагифа Самедоглу, брата Юсифа. Вагиф был камерный поэт, музыкант, знаток джаза и всего того, что связано с представлениями о западной культуре в нашем изолированном советском обществе. Джебраильский журналист со знаковым именем Хуррият (свобода — араб.), владелец «Жигулей» некий Сары (желтый), Вагиф и я двинулись в путь.

В Джебраиле Хуррият на самом деле организовал нам встречу с группой активистов митингового движения ноября 1988 года. Среди этих людей были врачи, учителя, экономисты, инженеры, чиновники. Всех интересовала судьба Карабаха. Джебраильский район граничил с одной стороны с Ираном, с другой — с Гадрутским районом НКАО. Из сел Гадрута уже совершались набеги на села Джебраила, угоняли скот, крали людей ради выкупа или обмена на бензин и скот. Людей мало интересовала перестройка, народовластие и реформы, более всего их мысли были направлены на защиту своих семей, сел, земли. В 1988 году милиция конфисковала все охотничьи ружья у жителей, и теперь население было лишено возможности защищаться. Сама милиция была не в состоянии защитить людей, да она все время опасалась непредсказуемой реакции вышестоящего начальства.

Я рассказал о принципах организаций опорных групп, проведения выборов делегатов на учредительные конференции районных отделений, основных направлениях деятельности НФА. Затем Хуррият сообщил, что хочет познакомить меня с одним очень важным в их районе человеком, прокурором. Вагиф, Хуррият и я отправились в ресторан в роще. Здесь состоялся обед и разговор с прокурором. Я внимательно вслушивался в слова районного прокурора, стараясь понять его намерения. Вагиф же предался любимому им ритуалу поклонения Бахусу. Прокурор производил впечатление человека хитрого и бывалого. Кроме судьбы Карабаха, района и его самого, ему была интересна судьба режима, хотя такие разговоры летом 1989 года в Азербайджане, на мой взгляд, были преждевременны: режим выглядел еще крепким. Еще я понял, что прокурор не прочь подсидеть первого секретаря, который чем-то не угодил ему. Я отделался от прокурора общими фразами о перестройке и, оторвав Вагиф бея от любезной его сердцу обстановки застолья, ушел.

Заночевав у Хурриета дома, на следующий день мы отправились в соседний райцетр Физули, где, как мне сообщили, группа жителей хотела провести встречу с «беями из Баку». Мы выехали в Физули, нашли людей, которые хотели встретиться и поговорить, но выяснилось, что встречу запрещает первый секретарь райкома партии Джаваншир Мамедов. «А гулять в парке он вам не запрещает?» — спросил я. «Нет» — ответили озадаченные физулинцы. «Пошли гулять в парк. И позовите всех, кто хотел встретиться с нами». В городском парке я с Вагифом встали в центр, нас окружили люди. Они спрашивали, мы отвечали. Беседа с небольшой группой людей очень быстро переросла в нечто большее. Вокруг нас уже было около сотни людей. Вести беседу с таким числом людей было затруднительно. Я решил, что лучшая форма беседы в таком случае — формат митинга. На ступеньки встал Вагиф и начал выступать. Он критиковал власть местную и центральную, говорил о проблемах народа, о Карабахе. Вагиф оказался хорошим оратором, знающим язык простонародья. Вдруг появился офицер милиции вместе с несколькими рядовыми сотрудниками. Вагиф буквально осел голосом и телом. Мы могли опозориться. Слушатели тоже начали замечать перемену в поведении бравого оратора. Я быстро перехватил инициативу, начал говорить еще резче, камня на камне не оставив от политики партийного и советского руководства республики. Недалеко от митингующих остановилась голубая «Волга», из заднего сидения вылез грузный мужчина с красным лицом и стал слушать меня. «Первый секретарь приехал» — выдохнула толпа. Это еще больше раззадорило меня. Я перешел на конкретные имена, на конкретные деяния руководителей республики и страны.

В это время из толпы некий мужчина стал мешать выступлению, бросать оскорбительные реплики. «Не обращайте внимания, это — штатный провокатор райкома партии, директор универмага», — объяснили мне физулинцы.

После меня желающих выступить не оказалось, и я «закрыл» митинг. Ко мне подошел офицер милиции и сказал, что товарищ Мамедов просит меня подойти к нему. Я направился к «Волге». Мамедов был весь покрыт испариной и непрерывно обтирался уже мокрым платком. К моему удивлению, Мамедов оказался добродушным человеком. «Я болею, поднялся с постели с температурой. Не хорошо, что гости из Баку не сообщили мне о приезде. Я бы организовал все по-людски, а не так. Коли вы здесь, то вы — мои гости. Пойдемте, разделим кусок хлеба».

Я отказался от любезного предложения секретаря райкома партии отобедать с ним и, сославшись на срочные дела, уехал обратно в Джебраил. Проку от Вагифа с просевшим от страха голосом не было, и я счел за благо поручить его заботам Сары, попросив отослать нашего поэта обратно в Баку. Сам же уже с новыми друзьями, джебраильцем Мохаммедали, бывшим десантником, человеком с поэтической душой, его двоюродным братом Асифом на стареньких «Жигулях» поехали в Зангиланский район, на важную железнодорожную станцию Миндживан на границе с Арменией. Там, на станции, мы провели встречу с группой жителей, ответили на вопросы, рассказали о том, как формируются структуры Фронта, и поехали через Губадлинский район в Лачин. В Лачине состоялась еще одна встреча, в Туршсу, прямо рядом со знаменитым источником минеральной воды. Я ответил на очень, на мой взгляд, важный вопрос лачинского фронтиста Арифа Пашаева: как отвечать партократам, которые противопоставляют курдское меньшинство района остальному населению. Смысл старого имперского принципа «разделяй и властвуй», идеологические аргументы против такого приема были быстро схвачены моими лачынскими собеседниками и в дальнейшем, как они сами рассказывали, позволили им пресечь раскольническую деятельность партократов.

В Зангилане меня познакомили с Гарибом Миримли, внуком легендарного абрека Гачаг Наби. Это был огромного роста мужчина, добрый, как ребенок. На обратном пути он сопровождал нас. На территории Зангиланского района, уже ночью, на посту нас задержала милиция. «Первый секретарь райкома партии товарищ Мехдиев хотел бы переговорить с вами» — сказал мне офицер. «Ты хочешь встретиться с ним?» — заботливо спросил меня Гариб. «Нет» — ответил я. Потомок Гачаг Наби схватил офицера своими ручищами, приподнял и перенес его на обочину. Обернувшись к нам, он сказал: «Уезжайте». И мы уехали.

Но уже через десять минут нас нагнали милицейские «Жигули». Асиф не давал обогнать нас, каждый раз срезал ему дорогу. Вот так, гоняясь друг за другом и петляя по дороге, мы доехали до Джебраила. Недалеко от райцентра Асиф остановил машину и вышел с Мохаммедали. Офицер милиции выскочил и подбежал к ним с криком: «Почему вы убегаете?». «А почему ты гонишься за мной?» — спокойно вопросом на вопрос ответил мой новый друг Мохаммедали. «Секретарь велел нам привести его для беседы» — уже миролюбиво ответил офицер. «А мой гость не желает с ним говорить. У вас есть ордер на его арест?»

Ночь, ситуация три против двоих — Мохаммедали, его двоюродный брат Асиф и я против двух офицеров милиции, спокойный и даже насмешливый тон водителя, а главное, неопределенность данного распоряжения поколебали решимость представителей власти. Привести как? Вежливо пригласили — отказался. Хотели силой — оказал сопротивление, уехал. Теперь вот стоят и явно собираются не подчиняться. Применить оружие? Вот насчет оружия у милиционеров и были сомнения. Время смутное. Народ зашевелился, встает с колен, растерянность властей чувствуют все. Применишь оружие, можешь потерять погоны. А погоны, они кормят семью.

Милиционеры пообещали Мохаммедали разобраться с ним позже и уехали. А мы заночевали в его недостроенном доме, под открытым небом. Я смотрел на звездное небо и думал: «Что ждет нас? С таким сознанием, с таким государством?»

На следующий день, растроганный до слез заботой и верностью своих новых фронтистких друзей, я сел в автобус и вернулся в Баку.

В Баку меня ждали грандиозные события. НФА объявил о трехдневной забастовке, которая удалась. Сорокатысячный митинг, еще один митинг, уже под пятьдесят тысяч! Нас пригласил на переговоры Виктор Петрович Поляничко, второй секретарь ЦК КПА. Про него говорили, что он был советником Наджибуллы по партийной линии, является не столько партийным работником, сколько генералом то ли КГБ, то ли ГРУ.

В назначенный день в здании райкома им 26 Бакинских Комисаров, рядом с одноименным сквериком, члены Правления сидели в большой комнате и ждали опаздывающего секретаря ЦК. Иса, прогуливаясь по комнате, за дверью на балконе нашел резиновую милицейскую дубинку. Дубинка в райкоме вызвала у нас массу ассоциаций, все больше издевательского характера. Пока Иса вытворял с дубинкой разные упражнения, вошел высокий грузный человек с усталым видом. Это и был Виктор Петрович Поляничко, человек, которому предстояло сыграть важную роль в жизни нашего народа в ближайшие два года.

Разговор у нас получился ровный, спокойный, но безрезультатный. Поляничко говорил о сложности ситуации в НКАО. Мы отвечали, что тому причина бездействие и беспринципность центральных и республиканских властей. Поляничко говорил, что забастовки наносят огромный ущерб не только экономике, но и авторитету республики. Мы отвечали, что у республики, права которой каждый день топчут экстремисты и преступники на глазах всего СССР, нет и быть не может никакого авторитета. Поляничко говорил о неустанной заботе республиканского руководства о народе, о том, что оно недосыпает, работает по восемнадцать часов в сутки, мы отвечали, что народу интересна не мера труда, а его результат. Как я понимал, жаловался он нам не для того, чтобы вызвать у нас сочувствие к себе, а чтобы установить человеческий контакт. Я внимательно наблюдал за ним, сравнивал его с теми арабскими и советскими государственными деятелями и дипломатами, с кем мне приходилось работать, кого я переводил. Поляничко производил впечатление человека умного и хитрого, умеющего «вести» собеседника и направлять диалог. Но, увы, на этот раз его позиция была очевидно слабой, защитить ее было невозможно. Мы расстались ни с чем. Он обещал доложить в ЦК и Москву. Мы обещали продолжить нашу линию.

Объявленная во второй половине августа недельная забастовка удалась. Остановилась железная дорога, множество предприятий промышленности. Работали только предприятия пищевой промышленности. Республика была почти парализована. Вот в такой ситуации ЦК АКП предложил обсудить ситуацию еще раз. Требование НФА было одно: отменить решением Верховного Совета Азербайджана решение союзного руководства о КОУ НКАО, как нарушающее суверенитет республики, вернуть НКАО под управление республики. ЦК вынужденно согласился внести эти вопросы в повестку дня сессии ВС Азербайджана, которая должна была открыться 15-го сентября 1989 года.

Отношения внутри Правления НФА тем временем все больше накалялись. Этибар Мамедов все больше превращал митинги НФА в инструмент разжигания ненависти к армянам и руководству республики, часто давал слово людям, которые произносили провокационные речи, игнорировал решения Правления. 9-го сентября на заседании Правления у меня дома я внес предложение об исключении Этибара Мамедова из Правления. Он был испуган и бледен, ничего не мог противопоставить длинному перечню его грубых нарушений против НФА и его целей. После тягостного обсуждения преобладающей стала точка зрения Исы Гамбарова: «В ситуации противостояния с властью было бы рискованно нарушить единство наших рядов». За исключение Этибара Мамедова проголосовали лишь я, Тофиг Гасымов и Лейла Юнусова. Большинство выступило за сохранение Этибара Мамедова членом Правления.

Моя жена, активистка НФА, слушала всю эту напряженную дискуссию из соседней комнаты. Мы перешли к обсуждению других вопросов. Через некоторое время она внесла в гостиную чай и халву, каждому по небольшому блюдечку. Халва была съедена, и Абульфаз Алиев решил похвалить мою супругу:

— Ниял ханум, халва была чудесной. Кстати, в связи с чем вы угостили нас халвой?

— Сегодня поминки Народного Фронта — ответила жена.

Абульфаз смутился и замолчал. По народному обычаю, халву выставляют на стол на поминках.

На следующем заседании в рабочем кабинете у Юсифа Самедоглу Иса предложил, чтобы НФА на сессии Верховного Совета Азербайджана представлял Абульфаз Алиев. Я открыто заявил, что на первом телевизионном «явлении НФА народу» я не хотел бы, чтобы организацию представлял человек, избранный путем фальсификации. И вообще, какое имеет отношение Абульфаз Алиев к целям и задачам НФА? Он вообще не читал и не знаком ни с Программой, ни с Уставом НФА. Иса предложил поставить вопрос на голосование. Голоса разделились поровну. Продолжили обсуждение. Переголосовали. Вновь равное число голосов. Сульхаддин Акперов, сидевший рядом со мной, прошептал:

— Я не могу голосовать против Абульфаза, иначе не смогу вернуться в Нахичевань. Предложи тайное голосование, и ты выиграешь.

Я предложил провести голосование тайно. Тут Тофиг, который открыто голосовал против предложения Исы, разразился тирадой:

— Мы создали Фронт, чтобы быть честными, открытыми и искренними. Я против тайного голосования, ибо оно — признак тайных интриг.

Я с изумлением смотрел на Тофига. После вакханалии насилия и подтасовок на учредительной конференции, после всего того, что творит группировка «Варлыг» на митингах, открыто попирая наши принципы, о какой открытости могла быть речь? Тофиг потопил мое, вернее, Сульхаддина предложение, и опять результат был ничейный. Тут Хикмет предложил:

— Пусть НФА представит Иса.

Что ж, придется выбирать меньшее из зол. Так и решили, что НФА будет представлять член Правления Иса Гамбаров, а по вопросу Карабаха выступит Этибар Мамедов. Также решили, что, в ответ на просьбу ЦК представить список членов НФА, которые будут допущены на сессию ВС Азербайджана, послать туда список всех членов Правления плюс председатель.

Когда список составили и послали в ЦК, выяснилось, что в него не включили Сульхаддина Акперова, вместо него фигурировало имя Беджана Фарзалиева. Эти мелкие пакости и ползучая анархия были излюбленной тактикой национал-большевиков, как я стал их называть в своем кругу. Я вмешался в дело и добился, чтобы Сульхаддина внесли в список.

В то время я часто ходил к академику Зияду Самедзаде, заведующему отделом экономики ЦК КПА, с требованием совместной подготовки проекта закона о переходе Азербайджанской ССР на принципы хозяйственного расчета внутри единого народного хозяйства СССР. Академик не был готов к обсуждению этой темы, боялся, юлил, все время вытаскивал какие-то ксерокопии российских газет с проектами хозрасчета некой уральской области, или же эстонскую газету с проектом хозрасчета Эстонии. Раз за разом он откладывал обсуждение. А в это время бывший председатель Верховного Суда Азербайджана, работавший в аппарате Верховного Совета, Абдулла Ибрагимов, сообщил, что юристами Азербайджана подготовлен проект Конституционного закона о суверенитете Азербайджанской ССР.

— Как это, вы сами, без согласования с верхами, осмелились подготовить проект такого закона? — недоверчиво спросили Тофиг и я.

— Да — гордо отвечал бывший судья, — Мы тоже патриоты.

Тофиг с радостью ухватился за возможность поработать совместно с юристами ВС над проектом закона. С недавних пор я стал замечать, что у нашего уважаемого Тофига о себе сложилось мнение как о профессиональном специалисте по праву. Он и на самом деле по горло погрузился в дискуссию с правоведами ВС и до 22-го сентября, дня принятия этого закона, все время жаловался на бескрылость и трусость «этих партократов». А Самедзаде так и заволокитил обсуждение проекта закона о хозрасчете республики. Видимо, из Москвы указания о принятии такого закона еще не поступило.

15-го сентября приглашенные на сессию ВС члены НФА с пригласительными билетами вошли в здание квази-парламента республики. Нам выделили место на балконе. Мы слушали прения по сценарию, тщательно согласованные, отрепетированные выступления депутатов. Ни одной свежей мысли! На виду у публики официальные лица самостоятельно даже думать не смели. Но все это было прелюдией. Параллельно с заседанием продолжалась встреча членов Правления с Везировым, на которой обсуждалось отношение ВС Азербайджана к КОУ НКАО. Везиров настаивал на «Заявлении ВС Азербайджанской ССР», так как республиканский парламент не имел право принимать никакого иного решения, кроме как во исполнение решения ВС СССР! А о решении республиканского парламента об отмене решения парламента союзного он и слышать не хотел. Но и мы не были дети, обмануть нас бумажкой с текстом юридически необязательного заявления было невозможно. Нашей целью, ввиду политической трусости и бессилия партийной власти республики, было создание коллизии правового противостояния между парламентом Азербайджана и парламентом СССР. Мы стремились перевести борьбу с аннексионистской Арменией в плоскость права, где мы безусловно были сильнее, хотели вынудить парламент СССР высказать не двуличную политическую, а четкую правовую оценку тому безобразию, что творилось в отношении нашего народа и страны. Везиров уперся на «Заявлении», мы настаивали на «Постановлении» или же «Решении». Настал вечер. Депутаты, неспособные самостоятельно принимать решения, покорно ждали вердикта своего пастыря.

Члены Правления группами ходили к Везирову и возвращались, возмущенные его нежеланием сделать естественный и единственно выигрышный для республики шаг. Переговоры шли за кулисами сессии, депутаты догадывались, что происходит нечто неладное с их лидером, но безликой и послушной массой ожидали волеизъявления одного человека. От переговоров с Везировым вернулся Этибар и сообщил, что сейчас же выйдет к толпе перед ВС и потребует отставки Везирова. Мне хорошо была известна эта игра в отставку под предлогом защиты Карабаха, и я потребовал, чтобы он повременил. Взяв с собой безынициативного Юсифа Самедоглу, я отправился к Везирову.

В комнате сидели он и Поляничко. Расстроенные, я бы даже сказал, растерянные. Я вежливо предложил обсудить разницу между «заявлением» и «решением». Везиров согласился. Я напомнил вкратце всю историю двуличия, предательства и оппортунизма центральных властей, которые, тут я педалировал, сводят на нет титанические усилия товарища Везирова успешно вести перестройку в Азербайджане. Везиров оживился. Он начал слышать речь, лексику, интонации родной среды. «Да, да», — согласно закивал он.

«Нужно помочь и Горбачеву, чтобы он смог противопоставить давлению Армении силу давления Азербайджана» — тихо продолжал я.

— Несомненно, надо помочь Михаилу Сергеевичу — ответил Везиров. Поляничко молчал и только иногда тяжело вздыхал, как загнанная лошадь.

— Так вот, Абдуррахман Халилович, к Михаилу Сергеевичу лезут армяне с очередной подлой просьбой что-то у кого-то урвать, а он им нашу бумажку — мол, товарищи, я и рад бы, да демократия, гласность и новое мышление не позволяют, товарищи из Азербайджана привели в действие советскую Конституцию и правовые механизмы, которые я, как советский руководитель, никак переступить не могу.

На лице Везирова блуждала растерянная улыбка.

— Давайте поможем Горбачеву, Абдуррахман Халилович. Вы же понимаете, что единственный человек в НФА, кто все еще читает и слушает Горбачева — это я. И вот я, рядовой член партии, советую вам, своему первому секретарю, сделать смелый и мужественный шаг и поддержать Генерального Секретаря ЦК КПСС товарища Горбачева, дать ему в руки оружие для борьбы с врагами страны и коммунизма.

Тут вмешался Поляничко и напомнил Везирову суть дела. НФА хочет противопоставить республиканский Верховный Совет Верховному Совету СССР. НФА хочет решением республиканского парламента отменить решение парламента СССР! НФА хочет создать прецедент верховенства республиканского парламента над союзным!

Везиров очнулся от обычной человеческой логики моей речи и быстренько вернулся в лоно удобной партократической логики:

— Нет, нет, только заявление!

Тут я встал и точно так же спокойно сказал:

— Абдуррахман Халилович, к чему обманывать друг друга. Вы прекрасно знаете, что в Правлении собрались люди, которые жаждут вашей отставки, и только я все еще надеюсь на то, что Везиров повернется лицом к народу. Но вот сейчас я вам открыто заявляю, что выйду из этой комнаты к народу, который собрался перед зданием Верховного Совета, и скажу, что Везиров предает народ и Карабах, перестройку и идеалы коммунизма в угоду подлым врагам нашей родины. Потребую вашей отставки. До свидания!

Я резко встал и пошел. Озадаченный и немножко испуганный Юсиф Самедоглу поплелся за мной. Во мне клокотала ярость. Эта тупость и упертость Везирова означала поражение моей линии в НФА! Я ведь говорил, что есть возможность выработки соглашения с руководством ради Карабаха и реформ общества. И вот, дождался…

Нас нагнал Сахиб Гулиев, помощник Везирова, обнял меня и сказал:

— Везиров просит тебя вернуться.

— Пошел к черту твой Везиров, — взревел я — он трус и подлец!

— Да буду я твоей жертвой, Зардушт бей, умоляю, он очень просил вернуть тебя.

Я нехотя согласился, и мы вернулись в комнату. Везиров и Поляничко ждали нас стоя. Как ни в чем не бывало, Везиров подошел ко мне и сказал:

— Хорошо. Ты меня убедил. Михаилу Сергеевичу мы этим здорово поможем. Будет тебе решение.

Я обрадовался и воскликнул:

— Абдуррахман Халилович! Разрешите мне вас обнять!

Везиров, радостный, кивнул головой в знак согласия. Я обнял его. Голова Везирова доставала мне до подбородка. Я отставил его и в порыве искренности сказал:

— Абдуррахман Халилович! Народ вас совсем не уважает и даже начинает ненавидеть. Но если вы объедините усилия Компартии с усилиями НФА в деле защиты Карабаха, то станете национальным героем! Мы горы свернем, и перестройку свершим, и общество реформируем, и страну спасем.

Везиров был смущен и даже растроган. Бедный, наверное, никогда не видел искреннего человека…

Мы с Юсифом вернулись на наш балкон, и я гордо сказал членам Правления:

— Везиров обещал. Будет решение.

Везиров вернулся в зал. Депутаты безропотно ждали. Прерванное на неопределенное время заседание было возобновлено. Эту же сцену в прямой трансляции видела вся республика.

Мы обрадовано начали ждать обращения Везирова к депутатам. Было ясно, что они сделают все, что скажет Первый секретарь ЦК. Везиров предложил депутатам ВС по КОУ НКАО принять… Заявление. Все члены Правления вскочили с ног и бросились вниз, в зал заседаний. Я влетел в зал и, обращаясь к депутатам, начал кричать:

— Доколе вы будете жить на коленях, как рабы? Когда же у вас пробудиться достоинство? У вас родину отбирают, а вы молчите и ждете указаний!

У трибуны, сбоку, рядом с Везировым, уже стоял Наджаф Наджафов. Положив руку на трибуну, он громко говорил в зал:

— Этот человек обманывает вас. Этот человек успокаивает вас, а на самом деле по указке сверху, шаг за шагом отдает Карабах Армении…

Везиров, стоя на трибуне, шипел на Наджафа:

— Отойди. Отойди я говорю тебе. Не хулигань…

Наджаф не обращая никакого внимания на первого секретаря ЦК КПА, продолжал говорить в зал:

— Очнитесь. Не верьте этому человеку.

Везиров возвысил голос:

— По какому праву ты здесь стоишь?!

— По праву азербайджанца…

— Я депутат! Смотри — Везиров схватился за свой лацкан и стал показывать значок депутата Наджафу.

В это время к трибуне подбежал Этибар Мамедов, встал перед трибуной и стал говорить, обращаясь не столько к залу, сколько к камерам телевидения, ведущим прямую трансляцию:

— Я сейчас выйду к народу и скажу всю правду. Я скажу, что Везиров предает Азербайджан, и для того, чтобы защитить Карабах, нам необходимо, прежде всего, добиться его отставки. Я буду призывать народ к бессрочной забастовке до тех пор, пока Везиров не подаст в отставку…

В зал кричал Алякрам Гумматов, все члены Правления кричали на депутатов, которые были ошарашены тем, как у них на глазах всесильного первого секретаря ЦК заставляют делать то, чего он не хочет. И кто?! Простые граждане, без должностей и званий…

Везиров сломался и согласился на то, чтобы ВС Азербайджана принял решение по КОУ НКАО.

После этого события авторитет НФА вознесся до небес, Этибар сделался героем, мои же позиции внутри Правления, как человека, склонного к компромиссам с лидерами Компартии, ослабли. «Эти люди ничего не понимают, кроме аргумента силы» — говорили на Правлении всякий раз, когда я предостерегал их от бессмысленного нагнетания напряженности.

Как бы то ни было, НФА удалось перевести борьбу за НКАО из закрытых кулуарных встреч и кабинетных постановлений в русло открытой парламентской борьбы, на поле закона. КОУ НКАО, ставший орудием армянских сепаратистов и их московских покровителей в деле отчуждения области от Азербайджана и прикрытия армянской аннексии, ничего, кроме огромного вреда Азербайджану, не принес. Уверенность партийно-хозяйственной мафии области в слабости бакинского руководства и всесилии своих московских патронов окрепла, за это время они провели этническую чистку азербайджанцев из Степанакерта и фактически взяли в осаду все азербайджанские села области. Связь Кельбаджарского района с остальной республикой по основному шоссе через Мардакертский район была прервана полностью, 45-тысячный район фактически снабжался через труднопроходимую горную дорогу Муровдаг. О степени безопасности дороги в Шушу через Степанакерт я уже писал.

Через неделю прошло еще одно заседание ВС. Тофиг и Фуад Агаев, юрист из НФА, внесли в проект Конституционного закона о суверенитете Азербайджанской ССР несколько дополнений, но в целом проект остался таким, каким он был составлен «патриотичными юристами» под эгидой Абдуллы Ибрагимова.

Наученные горьким опытом первого заседания от 15 мая, руководство на этот раз укрепило входы в зал заседаний усиленной охраной. В целом заседание 22-го сентября прошло спокойно и без эксцессов, закон приняли. Этим шагом Азербайджан опередил остальные республики СССР, включая прибалтийские, в деле законодательного оформления пределов своего суверенитета внутри СССР.

На следующий после заседания день мне позвонил из Москвы академик АН Эстонии, депутат Съезда Виктор Пальм. Он сообщил тревожную весть: Галина Старовойтова использует Межрегиональную Депутатскую Группу (МДГ) для внесения в Верховный Совет СССР проекта постановления о вводе на железной дороге Азербайджана особой формы управления. Пальм советовал срочно прибыть к завтрашнему заседанию МДГ в доме политпросвещения Московского горкома партии на Цветном бульваре. «Если это случится у вас, прецедент могут использовать также против нас» — сказал Пальм. Я обещал прилететь.

Сразу же посоветовался с братом Аразом. Он был за то, чтобы лететь, и вызвался помочь мне. Я позвонил Исе и рассказал о ситуации. «Ты знаешь, сейчас твое имя всюду полощут, и я на твоем месте воздержался бы от поездки». «К счастью, ты не на моем месте, а я свой долг понимаю так, что он не перед НФА, а перед Азербайджаном. Разговоры же про меня мне безразличны» — отрезал я.

Иса был прав в том смысле, что против меня по всей республике шла мощная компания очернительства. Жена моя приходила на митинги НФА со своими студентами, и, как-то вопреки своей сдержанности и нежеланию огорчать меня, сказала: «Ты всю душу вкладываешь в НФА, но просто не представляешь себе, что говориться на Мейдане, когда объявляют, что слово предоставляется члену Правления Зардушту Ализаде. Сотни людей начинают шнырять в толпе и громко говорить, что «будьте бдительны, это — агент КГБ, внедренный в НФА». Мне бывает неудобно перед моими студентами, потому что объяснять им, кто ты, в ситуации открыто враждебной и при массированной агитации я просто не силах».

«К черту их — отвечал я — главное, что я делаю свое дело, и у меня пока большинство в Меджлисе и Правлении. А эти люди — агентура, с которой мы разберемся на съезде».

В начале сентября ко мне пришел Алякрам Гумматов, член Правления от Ленкоранского отделения НФА. Он сообщил, что в доме Беджана Фарзалиева систематически собираются сторонники Абульфаза Алиева и планируют акции против меня. Его пригласили туда только из-за того, что были наслышаны о его приязненных отношениях с ленкоранским богачом Шаммадом, который слыл человеком Гейдара Алиева. Ему предложили примкнуть к фракции противников Зардушта Ализаде. Целью фракции было удаление противника Абульфаза Алиева из НФА. Алякрам отказался и превратился после этого во врага трайба. Я отреагировал на его предупреждение со смехом, сообщив, что в руководящих органах НФА у меня твердое большинство.

В Москву мы полетели вдвоем с братом, но я взял московские координаты Юсифа Самедоглу, который находился в Москве, готовясь к отлету в Голландию, куда его пригласили на какую-то конференцию.

На следующие утро Юсиф, Араз и я были перед зданием Дома политпросвещения МГК КПСС на Цветном бульваре. Перед зданием на ступеньках стояли азербайджанские депутаты Съезда — первый секретарь райкома партии 26 Бакинских Комисаров Вели Мамедов и две женщины из «молчаливого большинства». Одна из них была врач из Джалилабада, Сара ханум Везирова. Они производили жалкое впечатление. «Нас внутрь не пускают» — пожаловались они. «А вы что, члены МДГ?» — зло спросил брат. «Нет» — смущенно ответил Вели Мамедов. «Стойте здесь, никуда не уходите — сказал Араз — Скоро будет перерыв, и я вас проведу в зал. Там молчите, но если я подам сигнал, начните шуметь». Я не понимал, почему они должны шуметь, но подумал, что Араз — завсегдатай тусовок московских демократов, дело знает лучше меня.

Мы связались с Отто Викторовичем Пальмом. Вскорости объявили обеденный перерыв, и он вышел к нам с двумя лидерами народного движения Армении, Пальм представил нас друг другу. Вазген Манукян и Амбарцум Галстян входили в руководство Комитета «Карабах». Впоследствии Вазген станет премьер-министром Армении при президенте Левоне Тер-Петросяне, а Амбарцум — мэром Еревана и падет от пули убийцы. Но мы, разумеется, этого знать не могли, стояли и изучающе смотрели друг на друга.

«Нам необходимо перекусить» — сказал Пальм. «Я приглашаю всех в ресторан «Будапешт», в двух шагах отсюда» — предложил Араз. «Нет, в ресторан мы не пойдем» — запротестовали армянские лидеры. «Они не хотят делить с нами кусок хлеба» — прошептал я Пальму. «Тогда пойдемте ко мне в номер гостиницы «Москва», закажем бутерброды» — предложил Пальм.

Там в номере и начались первые армяно-азербайджанские переговоры на уровне народных движений. Юсиф многозначительно молчал, поглаживая усы. Основным переговорщиком был Араз. Цель была ясна: мы должны были доказать МДГ, что есть почва для взаимопонимания и договоренностей между народными движениями двух соседних народов. Этого желал и Пальм, который стремился не допустить ситуации, когда союзный центр получил бы юридическое обоснование для силового вмешательства в дела союзной республики. Армянские цели тоже были ясны: любыми средствами не допустить никакого соглашения! Провести проект предложения МДГ, подготовленный Старовойтовой, и удар союзного центра против Азербайджана будет обеспечен! Араз сразу же перешел к формулировкам текста соглашения, дабы не увязнуть в обсуждении того, кто прав, а кто нет. Пальм понял тактику Араза и начал пресекать попытки армян перевести разговор в русло общих рассуждений. В какой-то момент он даже откровенно надавил на них: «У нас мало времени, перерыв кончится, мы должны вернуться, и я обязан доложить депутатам о том, какая из сторон занимает ту или иную позицию». В этих словах таилось предупреждение сторонам: Пальм намекал на то, что имеет возможность представить руководству МДГ какую-либо сторону, как не конструктивную, саботирующую миротворческие усилия МДГ!

Вазген и Амбарцум, как я понял, оказались в щекотливом положении. Как люди интеллигентные и совестливые, они не могли долго играть роль безвинных жертв. Список армянских жертв и лишений компенсировался не менее впечатляющим списком азербайджанских жертв и лишений. С одной стороны, они были обязаны предстать радетелями соглашения в духе требований МДГ, с другой, обязаны сорвать соглашение, чтобы в МДГ прошел проект Старовойтовой. В какой-то момент на их требования «открыть железнодорожное движение» Араз ответил: «Мы согласны. Первым пунктом мы пишем, что НФА обязуется снять все препятствия нормальному функционированию железной дороги. Вторым пунктом мы записываем, что Комитет Карабах обязуется не поставлять оружие и взрывчатые вещества в НКАО». Вазген и Амбарцум переглянулись и согласно закивали головами. Тут всю игру испортил Пальм, который воскликнул: «Вы же тем самым признаете, что из Армении в Карабах поставляется оружие и взрывчатка». Вазген и Амбарцум будто очнулись и бурно запротестовали: «Нет, нет, мы это не подпишем». Араз был расстроен репликой Пальма.

Бутерброды с сыром и колбасой, заказанные Пальмом в гостиничном буфете, мы уничтожили быстро. Наконец, Араз шепнул: «Наша цель — не обвинить армян, а договориться с ними. Надо согласиться на самые общие формулировки». И на самом деле, было похоже, что затея Пальма срывалась. Армяне все меньше и меньше стыдились своей позиции и все откровеннее, без всякой мотивировки, отклоняли предложения Араза.

Наконец, Араз написал фразу, которую и Пальм, и армянские коллеги долго читали и изучали. «Стороны обязуются прекратить все действия, препятствующие нормальному и беспрепятственному течению экономической деятельности в регионе, включая коммуникации, и в дальнейшем воздержаться от любых насильственных действий, способных помешать экономической деятельности». Это предложение, лишенное литературного изящества, в то же самое время отражало смысл усилий Пальма. Он спокойно обратился к коллегам из Еревана: «Думается, что к этой формулировке не может быть никаких претензий». Вазген и Амбарцум без энтузиазма согласились. Мы быстро поставили свои подписи под написанным от руки текстом и отправились на Цветной бульвар.

Мы успели вовремя. Старовойтова выступала и страстно описывала страдания стариков, женщин и детей Армении, испытывающих холод и голод из-за азербайджанской блокады. Чтобы депутаты МДГ поняли все правильно, в качестве наглядных пособий в зале присутствовала большая группа стариков и женщин из Армении, которые изображали скорбь и лишения жителей многострадальной республики. Там были ветераны войны с иконостасом орденов и медалей на груди, безногий инвалид на костылях, множество женщин из категории «простая деревенская баба». Сидела группа «глубоко и от души возмущенных» депутатов Верховного Совета Армении, которые олицетворяли жалобу Армянской Республики на бесчеловечную политику Азербайджана. Наши депутатки во главе с Вели Мамедовым тихонечко сидели на самой верхотуре и молчали, радуясь тому, что их не выгоняют. Мы подсели к ним. Араз возмущенно сказал Вели Мамедову: «У Везирова башка не варит, это понятно. Но вы-то, Вели муэллим, умный человек, неужели не могли подсказать ему, что Азербайджан должен послать в МДГ несколько депутатов, чтобы знать ситуацию и пытаться влиять на нее? А так мы отдали всю МДГ армянам, и они что хотят, то и творят, превратив МДГ в орудие против Азербайджана». Вели печально вздохнул и промолчал, видимо, время было не подходящее для спора партработника с неформалом.

После того, как Галина Старовойтова, рассказав об ужасах, азербайджанской блокады против Армении, перешла к зачитыванию своего проекта и отчеканила последнее предложение: «ввести особую форму управления Азербайджанской железной дорогой», часть депутатов из МДГ и все армянские гости восторженно зааплодировали. Старовойтова победоносно окинула взором зал и пошла на свое место.

В Президиуме сидели Сахаров, Ельцин, Афанасьев и Пальм. Сахаров дал слово Пальму.

«Товарищи, МДГ поручило мне провести консультации с представителями народных движений Армении и Азербайджана с целью изучить возможность снятия блокады, возобновления железнодорожного движения и налаживания постоянного диалога для прекращения насилия. Для выполнения этого поручения мной были приглашены в Москву представители народного движения из двух республик и проведены переговоры. Я обязан доложить уважаемым депутатам, что инициатива МДГ увенчалась успехом. Представители Комитета Карабах Армении и Народного Фронта Азербайджана договорились о прекращении любых насильственных действий, способных нанести ущерб нормальной экономической деятельности в регионе».

Пальм остановился и показал нашу бумагу с подписями залу. Зал встал и начал бурно аплодировать. Пальм с видом победителя, но скромно, сошел с трибуны. На трибуну даже не попросив слова, вбежала Старовойтова. Она была в ярости.

— Не верьте заверениям этих людей из Азербайджана. Пока власть не применит силу, они будут держать армянский народ в блокаде.

— А вот теперь кричите — сказал Араз азербайджанским депутатам и поднялся с места. Вслед за ним поднялись Вели Мамедов и две женщины и начали кричать. Зычный голос Араза заглушал голос Старовойтовой, усиливаемый через микрофон. Зал обернулся и начал смотреть на верхний ряд, где стояли шестеро азербайджанцев и кричали.

— Хватит ловить рыбу в мутной воде! Хватит делать политическую карьеру на крови и страданиях народа! Хватит разжигать вражду между народами! Хватит спекулировать демократией! Перестаньте служить центральным властям — гремел голос Араза.

Наши женщины просто голосили что-то свое, на азербайджанском. Вели Мамедов кричал:

— Хватит! Хватит! Хватит!

Старовойтова повернулась к Афанасьеву и возмущенно сказала:

— Дайте мне говорить. Уймите этих крикунов.

— А я вам слово не давал. Вы, Галина Васильевна, уже говорили, а на трибуну взошли без предоставления вам слова председателем-. спокойно отрезал профессор Афанасьев, и уже не обращая на нее внимания, сказал — Товарищи, МДГ доказала, что является серьезной политической силой и может делать даже то, на что не способна союзная власть — посадить за один стол представителей конфликтующих сторон и добиться соглашения о прекращении насильственных действий.

Зал снова зааплодировал. Старовойтова сошла с трибуны и резко пошла к представителям Армении. Наши тоже умолкли. Араз быстренько рванул туда, куда направилась Старовойтова. Минут через десять он вернулся и, довольный, доложил:

— Старовойтова отчитывает Вазгена и Амбарцума. Кричит, что они сорвали ее игру. На них кричат и депутаты Верховного Совета Армении, и ветеран войны, и инвалид, и женщины. Короче, все кричат на них. А мы теперь должны доделать дело.

Вели Мамедов и две женщины-депутаты светились от счастья. Только что они были париями, изгоями, которые ничего не могли сделать против коварного и жестокого врага — фурии Старовойтовой. Откуда ни возьмись, появились эти трое из Баку и за три часа повернули дело на 180 градусов. Проект против республики не прошел. Эти бедные люди, заложники политики Везирова, могли только повторять: «Да будем мы вашей жертвой, милые наши, дорогие наши».

Пальм, чрезвычайно довольный результатом, подошел к нам и сказал, что члены Координационного Совета МДГ хотели бы завтра, если это возможно, встретиться с лидерами НФА, Я позвонил Лейле и сказал, чтобы в Москву приехала «приличная» часть Правления.

На следующий день в Доме политпросвещения появились Наджаф Наджафов, Лейла Юнусова и Иса Гамбаров, которые присоединились к нашей троице. Нас пригласили в комнату, где заседал Координационный Совет (КС) МДГ. Во главе стола сидел академик Сахаров. Когда представлялись, пятеро из нас сказали одну и ту же фразу: «Член Правления НФА». Араз же неожиданно для всех, в том числе и для меня, сказал: «Араз Ализаде, Социал-демократическая партия Азербайджана».

Беседа в КС МДГ прошла дружелюбно. КС видел в НФА союзника в борьбе против партийной бюрократии. Карабахский узел они готовы были помочь развязать, но на это должна была быть воля самих участников конфликта. Мы рассказали о характере и размахе движения, наших целях, пригласили представителя КС на митинг в Баку. Сахаров ответил, что КС пошлет своего представителя на митинг НФА в знак солидарности.

Мы вышли из Дома политпросвета поздно. Юсиф опять из-за диабета боялся за свое здоровье. Араз предложил пойти в «Будапешт», где снимала номер под офис иранская торговая фирма, в которой он работал. Иса возразил, что для ресторана поздно, уже 11 часов. Но Араз настоял, и мы пошли к «Будапешту». Иса был прав, ресторан закрывался. Араз прошел внутрь, с кем-то переговорил, и нас впустили в зал. Быстро накрыли стол и покормили нас. Впоследствии по Баку поползли слухи, что Араз является совладельцем ресторана «Будапешт» в Москве. Кто мог их распустить, не трудно было догадаться.

После позднего ужина мы все разошлись по своим адресам, только Араз сказал, что у него еще есть дела в гостинице «Москва».

Утром он разбудил меня и сказал, что добился встречи лидеров НФА с руководством ВС СССР. Пока мы спали, Араз работал в фойе гостиницы «Москва», где всю ночь беседовали и заседали различные депутатские группы из всего СССР. Он убеждал депутатов подписаться под обращением к Анатолию Лукьянову, Председателю ВС, с просьбой принять делегацию НФА. Он собрал подписи свыше ста депутатов различных республик, разбудил Эльмиру Кафарову, Председателя ВС Азербайджана, убедил ее также подписаться под текстом. Обращение было передано в ВС, и уже назначено время встречи.

Когда мы вновь собрались, и Араз рассказал нам о результатах своей ночной работы. Иса спросил:

— Значит, Лукьянов будет принимать лидеров НФА?

— Да, — ответил Араз, не чувствуя подвоха, — или Лукьянов, или Нишанов.

— Тогда ты не можешь принять участия во встрече, ты не в НФА — резюмировал Иса.

Араз ответил:

— Я для республики старался, а не для себя. Хотите идти только как НФА — успехов вам.

Мне стало неприятно: опять мелкая интрига, опять попытка кого-то задвинуть, самому выйти на авансцену…

На встречу мы опоздали, перепутав ворота Кремля. Когда нас впустили в Кремль и мы добежали до места встречи, Рафик Нишанов ждал нас уже полчаса.

— Ребята — сказал он дружелюбно — не обижайтесь, но вы опоздали на встречу, и у меня для вас всего 15 минут. Коротко скажите мне ваши главные желания.

— Мы требуем официального признания НФА — был наш ответ.

Из Кремля мы поехали в Постоянное представительство Азербайджана, где были приняты Везировым. Состоялся, как пишут в таких случаях в газетах, «полезный обмен информацией.

Иса и Наджаф вылетели в Баку, Юсиф в Голландию, Араз, Лейла и я остались в Москве, потому что у нас были запланированы встречи с московскими правозащитниками и диссидентами. Нас любезно опекали Светлана Алексеевна Ганнушкина и Галина Яковлевна Ковальская. Мы побывали в «Экспресс-хронике», встретились с Сергеем Григорьянцем, издателем антисоветского журнала «Гласность». Когда мы упрекнули Сергея Ивановича в одностороннем освещении событий в Карабахе, Григорянц предложил присылать ему материалы с азербайджанским видением проблемы. «Господа, единственное мое условие, чтобы язык изложения материала был грамотным. Я не правлю материалы и не цензурирую их». В конце сентября мы вернулись в Баку и успели поприсутствовать на митинге 29-го сентября на площади Ленина, где выступил посланец МДГ депутат Евгений Челышев с Украины. Челышев был потрясен масштабом митинга. «Даже у нас, в Москве, таких масштабных митингов демократического движения не собирается» — сказал он.

С начала октября члены Правления начали часто встречаться с Везировым, Поляничко и другими членами бюро ЦК. НФА ждал ответа на свое мартовское обращение о регистрации. Пятого октября Везиров уступил, пригласил к себе Председателя Совета Министров Азербайджана Аяза Муталлибова и велел тому зарегистрировать НФА на основании постановления Совета Народных Комисаров СССР от 1932 года о регистрации общественных организаций. На этой правовой основе были зарегистрированы ДОСААФ, Общество книголюбов, Спасения утопающих и пр. Что ж, другой правовой основы в СССР для регистрации тогда не было.

Был неприятный инцидент, когда Муталлибова, изысканно одетого и благоухающего дорогим парфюмом, в приемной ЦК окружила толпа экзальтированных женщин, и, оскорбляя и понося, стала требовать немедленной регистрации НФА. «Я как раз ходил в Совмин за печатью» — бормотал расстроенный Муталлибов, которого женщины окружили плотным кольцом и угрожали не выпустить, пока он не зарегистрирует НФА.

Надо отметить, что в пору митингов внутри НФА, неформальной организации, образовались в свою очередь неформальные группы. Первая была — «Отряд охраны». Вторая была своеобразный «летучий эскадрон» экзальтированных женщин, поклонниц Абульфаза Алиева, которые атаковали любого, на кого он укажет, непосредственно, или же через своих людей. Этот же феномен «черных колготок» повторился и в Грузии, когда увядшие грузинские женщины защищали обожаемого Звиада Гамсахурдиа от любой критики.

«Отряд охраны» был сформирован Председателем де-факто, без санкции Правления. Я несколько раз выносил на обсуждение Правления вопрос о роспуске отряда и запрета на его деятельность, такой отряд Уставом НФА не предусматривался. Отряд состоял из десятка-два молодых мужчин явно криминальной наружности. Иса и его команда категорически возражали против роспуска этого отряда. Отряд возглавлял Мамед Ализаде, земляк и доверенное лицо Абульфаза Алиева.

— Ну, зачем нужен НФА этот отряд? — спрашивал я.

— Защищать порядок на митинге — отвечал Иса.

— На митингах бывает от тридцати до сорока тысяч человек, люди сюда приходят с предприятий и вузов организованно, ведомые своими опорными группами. Если даже представить, что кто-то спровоцирует беспорядки на площади, что сможет сделать группа в десять — двадцать человек?

Но доводы Исы в пользу некой мифической опасности для лидеров НФА убеждали большинство Правления, вернее, уже никто не хотел идти на обострение отношений с этой группой нахрапистых людей, подчиненных непосредственно Председателю. Главным врагом считалась Коммунистическая партия.

Очень скоро мне предстояло узнать, для чего формировался этот отряд охраны.

И еще одной, третьей неформальной группой была служба подслушивания, которую организовал некий Орудж, работавший в Министерстве связи. Фронтистам, работавшим в этом министерстве, удалось наладить подслушивание высокопоставленных партийно-государственных деятелей Азербайджана, и тех деятелей из руководства НФА, которые осмеливались идти против курса «Большого бея». Несколько раз во время заседаний Правления Этибар Мамедов со скрытой угрозой предупреждал меня, что раскроет наши разговоры народу, на что я спокойно отвечал: «Ради бога. Я отвечаю за каждое свое слово».

7-го октября Фронту предоставили помещение, которое народ сразу назвал «штабом». Помещение было небольшое, угол двухэтажного здания рядом с синагогой, переделанной под «Театр песни имени Рашида Бейбутова». На втором этаже были комнаты Правления и Председателя. Сразу же у входа появились люди из «отряда охраны». В первый же день, придя в штаб-квартиру НФА, я увидел, как некий молодец грубо отталкивает интеллигентного вида мужчину. Я отозвал его в сторону. Выяснилось, что это преподаватель института иностранных языков, кандидат наук, и у него свои идеи о политике, которую должна проводить республика, для разъяснения чего он пришел в НФА.

— Что за идеи, я с удовольствием выслушаю вас — предложил я.

— Я воздержусь. Примите мои заверения в уважении к вам лично, но то, что я здесь увидел, убеждает меня в бесполезности попыток найти здесь подходящую почву для обсуждения и реализации моих идей.

Меня будто ударили. Всегда я представлял Фронт как источник идей демократии, трибуну для дискуссий, поиска истины и блага для народа. Теперь вот, молодой и симпатичный человек, ученый, вежливо, но без обиняков говорит, что он не видит Фронт как место для дискуссий. Что мне оставалось делать? Я просто опустил голову и попрощался. Но решил ускорить созыв съезда. Охлос, быдло, «матросы» правили бал в НФА, и мои попытки как-то навести порядок попросту игнорировались Правлением, всецело поглощенным переговорами с ЦК и организацией митингов.

14-го Октября меня и Лейлу Юнусову пригласили на учредительную конференцию Октябрьского районного отделения НФА. Кураторами этого районного отделения были Рагим Газиев и Беджан Фарзалиев. Октябрьский район они почему-то назвали Измирским. Я это отнес за счет наивного, с легкой руки Абульфаза Алиева, поклонения всему турецкому, Конференция проходила в здании Государственного драматического театра. Зал был украшен огромным трехцветным флагом Азербайджанской Демократической Республики 1918–1920 г.г. Нас усадили в боковой ложе, и начались выступления делегатов.

Уровень выступлений внушал ужас. Что такое реальность, забыло большинство. Попросил слова художественный руководитель театра Гасанага Турабов. Он сказал, что в театр пришла группа активистов НФА и потребовала прекратить репетиции пьесы гениального азербайджанского поэта и драматурга Гусейна Джавида «Иблис» (Сатана). Причина — в пьесе недостает уважения к Аллаху и исламской религии. Худрук театра попросил фронтистов не вмешиваться в творческий процесс. Внятного ответа он не получил, и сошел с трибуны опечаленный. На трибуне появился молодой человек, студент Азербайджанского Государственного Университета. Заклеймив советскую систему образования, обвинив ее в воспитании манкуртов, он обозвал всех выпускников советских вузов Азербайджана «ослами». Зал взорвался смехом и аплодисментами. Топтание прошлого вызывало искреннее удовольствие. Затем выступил лидер опорной группы издательства «Азербайджан». Он рассказал героическую сагу о том, как, рискуя быть арестованными и выгнанными с работы, фронтисты их опорной группы не допустили печатания армянской версии органа ЦК КПА «Коммунист». Зал неистово аплодировал. Ущемленная гордость получала удовлетворение. Я воочию видел реализацию теории сублимации.

Из всех выступлений мне как дельное запомнилось всего лишь одно. Молодой человек просто рассказал, как из республики вывозятся предметы старины, антиквариат, художественные ценности. Картина была удручающей: точно так все колонизаторы грабили колонии, не считаясь с интересами порабощенных народов, необходимостью сохранения материального наследия прошлого. Пунктом назначения вывозимого была Москва.

Этот поток патриотических речей мог продолжаться сколь угодно долго. Когда я попросил слово, Рагим бей предупредил, что конференция в страшном цейтноте, и я могу говорить не более десяти минут, хотя до меня без всякого регламента выступал Панах Гусейнов. Я поздравил фронтистов с учреждением районной организации и напомнил о принципах равноправия и гуманизма, заложенных в Программе. «Там, в Программе, есть хоть одно слово, унижающее достоинство какой-либо нации? — вопрошал я, — Простая логика доказывает, что Азербайджану выгодно действовать в русле закона. Из Армении депортированы все азербайджанцы, но в Ереване печатают партийную газету на азербайджанском и рассылают их в Москву и во все библиотеки СССР. Смотрите, мол, у нас с национальным вопросом все в порядке. У нас же живут более двухсот тысяч армян, наших граждан, а опорная группа НФА в издательстве лишает нашу республику возможности обращаться к ним на их родном языке. Я вас спрашиваю: это выгодно Азербайджану? Молодой человек из университета назвал выпускников советской системы образования манкуртами и ослами. Но вот на митингах НФА вы все стоите перед трибуной, где находятся лидеры Фронта, подняв сжатые кулаки. Молодой человек считает, что наш народ вот так приветствует и выражает солидарность с ослами и манкуртами на трибуне?» В дальнейшем сей молодой человек, Фазиль Газанфароглу, превратился в видного деятеля национал-демократического толка.

В зале не прекращался смех. К микрофону в зале выстроилась большая очередь. Многие хотели задать вопросы, понять, что же рухнуло в стране, когда вчерашнее постыдное стало почетным. Рагим бей подошел ко мне и сказал:

— Вы срываете конференцию.

Что ж, прощайте, фронтисты Октябрьско-Измирского района. Хотя еще было светло, кураторы закрыли конференцию без проведения выборов. Сидящие в зале их сторонники поняли, что настроение участников резко поменялось и возможна победа на выборах сторонников умеренной линии, которых они между собой называли «зардуштистами». Нахчыванский фронтист Сардар Мамедов позже рассказывал, что стоило кому-нибудь на заседаниях Фронта высказаться умеренно-примирительно и предложить компромисс, как его тут же клеймили «зардуштистом».

Сардар бей говорил, что тогда никто не понимал значения этого слова, потому что мало кто в Нахичевани слышал о члене Правления НФА Зардуште Ализаде. Кто-то предполагал, что их считают сторонниками зороастрийцев — огнепоклонников, и терялись в догадках, какова связь между их сегодняшней политической позицией и уже давно забытым древним пророком.

После того, как Правление прочно обосновалось в «штабе НФА», на улице имени Рашида Бейбутова, его члены начали встречаться чаще, однако, кроме дней заседаний, все члены Правления никогда вместе не собирались, так как теперь среди различных группировок внутри Правления не было личной приязни и симпатий. НФА превратился из организации, созданной духовно близкими людьми, как бы в место работы, куда мы приходили по обязанности.

9-го октября поздно вечером в Правление позвонили из ЦК и сообщили, что Тофига Гасымова и Зардушта Ализаде приглашает для беседы Поляничко. Мы были удивлены, так как наши встречи с членами ЦК КПА обычно происходили после каких-то грандиозных митингов или же чрезвычайных происшествий. Ни о чем подобном мы не слышали. Как бы то ни было, мы с Тофигом взяли такси и поехали в ЦК.

Поляничко, как всегда, выглядел крайне утомленным. Землистый цвет лица, тяжелые веки, замедленные движения говорили о хроническом недосыпании и кабинетном образе жизни. Он начал беседу с того, что предложил взять по карамельке к чаю. «Я эти карамельки покупаю во время выездов в районы, таких в Баку не найти» — сказал он. Я подумал, что вот так хвастаются «шузами» и «батниками», т. е. заграничными туфлями и рубашками студенты, зацикленные на модных вещах. «Неужели в буфете ЦК нет карамелек к чаю?» — поинтересовался Тофиг. «Таких — нет» — отвечал II секретарь ЦК. Для меня разговор приобретал Ильфо-Петровский характер. «И часто вы выезжаете в районы?» — поинтересовался Тофиг. «Да, часто. При первой возможности выезжаю. Изучаю республику, народ. Кстати, должен вам сказать, что я внимательно изучил вашу Программу. Очень выдержанный, очень современный документ. Но я сопоставляю вашу Программу с простым народом, с его чаяниями и мировоззрением Должен сказать: между вашей Программой и народом есть огромная пропасть. Ваша Программа — столичная. Она написана для жителей Баку, и то не для всех, а только для части его. Но Баку не характерен для республики. Баку — один из немногих интернациональных, я даже сказал бы, космополитичных городов Союза. Он такой же, как Москва, Ленинград, Ростов. Даже Киев более национален, чем Баку. А о других городах Союза и говорить нечего. Интернациональный Баку уникален для Азербайджана. Он — остров в тюркском море Азербайджана. Вашему народу, особенно тем, кто живет в провинции, ближе не общедемократические идеи Программы НФА, а идеи тюркизма».

Пока II секретарь ЦК Компартии Азербайджана агитировал идеологов НФА отказаться от общедемократических идеалов в пользу этнонационалистических, я исподтишка разглядывал небольшой кабинет московского наместника. Заваленный бумагами и папками стол. На журнальном столике Коран в переводе академика Крачковского с закладкой. «Когда же он начнет агитировать нас за ислам?» — подумал я.

Горячий и увлекающийся Тофиг бей взорвался, как снаряд:

— Лидеры НФА, за редкими исключениями, сами выходцы из провинции. Мы — районские, и нам нет нужды объяснять, чего хотят люди в районах. Вы правы, что провинция более отсталая, чем столица, но НФА — авангардная организация. Фронт ведет людей не назад, к национализму, а вперед, к демократии. Народ реально объединяется вокруг демократических идей НФА, и нам нет необходимости менять нашу, как вы правильно заметили, современную Программу на отсталую националистическую. Кроме того, если мы поменяем Программу и внесем в нее националистические идеи, противники Фронта получат предлог для нападок на идеологическую базу НФА. А так, пожалуйста, вполне лояльная перестроечная Программа, — завершил Тофиг бей, и победоносно посмотрел на Поляничко.

Виктор Петрович нагнулся и взял в руки Коран.

— Я и в Афганистане все читал и перечитывал эту мудрую книгу. И здесь я каждый день читаю, вдумываюсь в его аяты, анализирую, сравниваю с жизнью и судьбой людей и народов. Какая же божественная мудрость и глубина в этой Книге — почти восторженно выговорил он последние слова и вдруг, перейдя на обычный разговорный тон, спросил — а почему в Программе нет ничего про духовную основу вашего народа — ислам?

Тофиг бею как будто подарили нечто драгоценное. Он весь засветился, его прозрачные лучистые глаза засверкали, тонкие длинные пальцы нервно забегали по окрестностям тощего, костлявого тела:

— Да, мы внесем целый раздел в Программу про ислам, а вы раструбите по всему миру, что в Азербайджане создано фундаменталистское движение?

«У нашего Плейшнера нет никакой дипломатичности» — подумал я про себя и вклинился в разговор:

— Ну почему же, Виктор Петрович, основатели Фронта очень даже уделили внимание исламу. Вы внимательно прочитайте еще раз пункт Программы НФА про ислам. Кстати, это единственный пункт из моего первого проекта Программы, который дошел до последней редакции без изменений: «Вернуть исламу его традиционное место в духовной жизни и культуре азербайджанского народа». А ведь ислам в традиционной жизни нашего народа занимал огромное место, особенно в духовной жизни и культуре. Поверьте мне, это я говорю как арабист, проживший пять лет на Арабском Востоке, и знающий свой народ не понаслышке.

У Виктора Петровича ничего с нами не получалось. Два часа беседы закончились тем, что Тофиг бей и я отклонили советы компартийного бонзы и матерого разведчика с опытом работы в оккупированном Афганистане. Когда мы вышли от него на Коммунистическую улицу, Тофиг бей с радостью сказал:

— Не дали мы ему оружия для идеологической борьбы с Фронтом. Им не к чему придраться. Они хотят, чтобы мы внесли элементы национализма и радикального ислама в Программу, чтобы легче было с нами бороться. Не дождутся!

«С нами, может, и не дождутся. А вот как с другими лидерами НФА? Ведь он и с ними будет беседовать, играть на тонких струнах их души. Отзовутся ли эти струны на прикосновения советского разведчика и партаппаратчика» — думал я.

Увлеченность тюркизмом и пантуранизмом имела основание как историко-культурного, так и политико-географического характера. Этническое самоназвание большей части населения захваченной Россией в XIX веке территории Южного Кавказа было «турк» (тюрок), хотя колониальные власти их называли «кавказскими татарами» (по аналогии с волжскими, крымскими и др.). Территория же называлась не Азербайджаном (Азербайджан исторический — это Тебриз и прилегающие земли в Иране), а Ширваном, Араном, Карабахом, Губой, Ленкоранью, Эриваном и пр. С развитием буржуазных отношений в конце XIX века появилось осознание необходимости национальной и территориальной самоидентификации. Не будучи татарами и не желая брать на себя имя, принадлежащее родственному, но другому народу, интеллигенция начала делать ударение на том, что этот народ — турки (это было сделано до того, как турками в 1920-х годах стали называть себя вчерашние османы), а территория — Азербайджан. Название полувассальных ханств трансформировались в названия районов. Еще при становлении независимой республики, после распада царской России в 1918 году, в парламенте безымянной страны шли дебаты о том, как же назвать эту демократическую республику. Для зарождающейся Армянской республики такой проблемы не было, ибо она претендовала на все земли «Великой Армении, включая территории Грузии, Азербайджана и Турции». В советское время процесс поисков продолжался уже с участием директивных органов СССР, за которыми оставалось последнее слово. Наконец, выбор окончательно пал на «Азербайджан» и «азербайджанцы». Те, кто жил на территории Азербайджанской ССР, постепенно свыклись с тем, что они — азербайджанцы, а не тюрки. Сложнее было с этнически гомогенным населением, которое осталось жить на территории других советских республик — России, Армении и Грузии. Неофициально им запрещалось называться тюрками, формально они не были гражданами Азербайджанской ССР и не могли называться «азербайджанцами». Сложилось так, что доминантное население Армении называло их «туркес», Грузии — «татары», сами же они себя считали официально «азербайджанцами», как большинство сородичей в Азербайджанской Республике, и неофициально — тюрками. Вот почему, когда ослабли и рухнули официальные запреты и шаблоны, те азербайджанцы, которые были выходцами из Грузии, Армении и географически примыкающих к ним западных регионов Азербайджана, заделались радетелями тюркизации, возвращения к «тюркским истокам», а наиболее радикальные из них, прежде всего Абульфаз Алиев, начали вообще отрицать наличие азербайджанской нации и азербайджанского языка, считая последнее изобретением Иосифа Сталина. То, что «пантуранист» Абульфаз Алиев с его отрицанием самостоятельности азербайджанской нации стал в результате фальсификации выборов Председателем НФА, стремящегося к самостоятельности Азербайджана, является иронией истории, насмешкой рока.

В середине октября прошла учредительная конференция в Государственном Университете. Конференции предшествовала ожесточенная полемика и на Правлении, и в опорных группах Университета. Я настаивал, что костяком университетской организации должны быть преподаватели, что Университет — прежде всего профессорско — преподавательский состав, а студенты приходят и уходят. Уберите студентов — можно набрать новых. Уберите преподавателей — исчезнет Университет с его традициями и научными школами. Этибар настаивал на студенческом большинстве. Я понимал политическую подоплеку такой любви националистов к студенчеству. Студенты Азербайджана были большей частью политически неискушенные люди, которыми легко было манипулировать при помощи патриотической риторики.

И на конференции, где присутствовал Абульфаз бей, было сделано все, чтобы руководство университетского НФА, которому решением Правления дали статус районного отделения, было сформировано из сторонников радикального националистического крыла. Тогда я впервые увидел Али Керимова, рослого студента — юриста, комсомольского активиста и хорошего оратора.

Шли учредительные конференции и в районах Азербайджана. Я несколько раз выезжал в Барду, Физули, Джебраил и Агджабеди, выступал в клубах при скоплении нескольких сотен людей. После регистрации НФА гонения на активистов почти прекратились, однако проявилась новая тенденция: началась борьба за лидерство и групповщина в самих отделениях. В районах, непосредственно граничащих с НКАО, эта тенденция была менее заметна, по мере удаления от нее ожесточенность борьбы за лидерство и попытки использовать отделения НФА в борьбе за власть возрастали. Я объяснял преимущества Устава, который давал полную свободу действий низовым структурам НФА в русле общих целей. Однако я заметил, что иерархичность мышления препятствует осознанию права на свободу действий низовых структур.

Каждая моя поездка в Прибалтику для налаживания связей с Народными Фронтами вдохновляла меня, вселяла в меня уверенность в возможности мирной и успешной работы НФА. Каждая моя поездка в районы страны, знакомство с образом мышления и действиями НФА на местах вселяла в мое сердце уныние. Более того, атмосфера в штаб-квартире НФА становилась все более дикой.

Вернувшись в середине октября из одной из своих поездок, я поздно вечером зашел в штаб-квартиру НФА и поднялся в комнату Правления. Когда я открыл дверь и вошел в просторную комнату, то увидел страшную и дикую картину: на стуле сидел невысокий мужчина, его за руки и за плечи крепко держали пять-шесть мужчин. Лицо у сидевшего на стуле было залито кровью, было в синяках и шишках. Как раз, когда я вошел, кто-то сзади ударил его одновременно по ушам ладонями. Я взревел:

— Что это такое! Вы что себе позволяете?

Ко мне подбежал один из известных мне «ребят» Абульфаз бея и радостно доложил:

— Поймали армянина, куда-то выбросил пистолет, не признается, куда. Вот и бъем, чтобы сказал…

С этим типом все было понятно. Я подошел к двум плотным, краснолицым, вспотевшим мужчинам, которых я раньше в НФА не видел.

— А вы кто?

— Мы — офицеры милиции, из района 26 Бакинских Комисаров, задержали при помощи этих граждан армянина, бывший уголовник, при бегстве выбросил пистолет…

— Какое вы имеете право приводить задержанного в штаб НФА? Какое вы имеете право избивать человека? Это — комната Правления НФА! Вы все с ума посходили? Вон отсюда!

Я осмотрел комнату. В углу сидел Иса бей и с кем-то мирно беседовал. Я обратился к нему:

— Иса бей, вы что, не видите это безобразие? Не видите, как в комнате, где находитесь вы, избивают человека?

Ответ Исы Гамбарова был цинично-традиционным, чисто в его стиле:

— Я так был увлечен разговором, что ничего не замечал вокруг…

«Да, ты боялся за свой рейтинг среди черни, тебе плевать и на НФА, и на все остальное» — подумал я. Это был еще один горький урок мне — «о нравственности члена Правления Исы Гамбарова».

Я решил ускорить созыв съезда НФА для того, чтобы положить конец непрерывным нарушениям Устава со стороны председателя. Последней каплей стало его самоуправство в вопросе снабжения НКАО топливом.

Правление продолжало требовать от руководства республики принятия предусмотренных законом мер для пресечения деятельности сепаратистов. В Карабахе появились боевики из Армении, местная армянская молодежь тоже вооружалась и держала азербайджанские села в блокаде. НКАО фактически была выведена союзным центром из состава Азербайджана. Руководство республики, боясь Центра, бездействовало. Мы видели, что компартийное руководство боится Горбачева. Тогда мы решили сами привлечь внимание Москвы к проблеме сепаратизма и прекратить снабжение мятежной области топливом. Решение Правления было доведено до опорных групп в районах, прилегающих к НКАО. Уже через день мне утром домой позвонил Поляничко. Он потребовал от меня, чтобы я поставил в Правлении вопрос о возобновлении снабжения области топливом.

— Зима на носу, Горбачев лично держит вопрос под контролем, а ваши ребята задерживают 9 цистерн с соляркой и цистерну с бензином в Евлахе.

— Виктор Петрович, мы как раз и хотели, чтобы Генеральный секретарь ЦК КПСС узнал об этом. Неужели Горбачев не задает себе вопрос о том, по какой причине республика отказывается снабжать топливом свою область? Неужели он не понимает, что снабжать топливом сепаратистов абсурдно, противозаконно и не будет понято народом? Интересно, направили бы СССР в Германию топливо в 1942-ом году?

— Именно то, что делаете вы, противозаконно — усталым голосом сказал Поляничко.

— Согласен. НФА действует, нарушая советские законы. Но в чем причина? Горбачев должен понять, что причина наших противозаконных действий кроется в его незаконных действиях, в поддержке армянских сепаратистов и боевиков в Карабахе.

В таком тоне мы говорили с Поляничко минут десять. Он ссылался на волю центра, я на Конституцию и интересы республики. Наконец, он понял, что уговорить меня не удастся.

Я позвонил в Евлах. Ребята из НФА в Евлахе сообщили, что на них оказывается сильное психологическое давление следователями особой группы Прокуратуры СССР и офицерами Внутренних Войск МВД СССР, которые угрожают применить силу и арестовать активистов.

— Не беспокойтесь, бей, мы не сломаемся. Мы уже высыпали на железнодорожное полотно несколько самосвалов щебенки и легли на них прямо перед составом.

— Так держать, скоро Центр начнет обсуждать с нами наши требования…

Прошел день, поступила информация, что состав с топливом прошел Евлах и прибыл а Агдам, а оттуда спокойно проследовал в Степанакерт. Звоню в Агдам, в районный штаб НФА. Отвечает по телефону активист отделения Тахмасиб Новрузов. Спрашиваю причину пропуска состава. Отвечает:

— Мы узнали, что Большой Бей (Абульфаз Алиев-З.А.) заболел, да перейдет в наши сердца его боль. Мы позвонили справиться о его здоровье. Слава Аллаху, что болезнь оказалась легкой. Большой Бей спросил нас о составе с топливом. Мы ответили, что состав стоит, и мы его не пропустим. Он приказал нам пропустить состав в Степанакерт, и мы его приказ выполнили.

На следующий день на Правлении я спросил Председателя, на каком основании он отменил решения Правления. Абульфаз молчал. Я стал упрекать его в нарушении Устава, в своеволии и нанесении ущерба нашей деятельности. Вмешался Иса:

— Абульфаз бею звонил Поляничко, и он обещал ему пропустить состав с топливом.

— Поляничко звонил и мне, и я отказал ему. А Абульфаз бей пусть обещает то, что входит в его компетенцию по Уставу НФА.

И тут Абульфаз бей заговорил:

— Устав НФА — мусор.

— Вы называете Устав организации, которую возглавляете, мусором. Как же вы будете называть Конституцию республики, если возглавите ее? — спросил я.

Смысла спорить с этими людьми я уже не видел. Не сдержать данное слово, распространить поклеп на оппонента — вот их методы. Я начал настаивать на ускорении созыва съезда. Но меня в этом уже не поддерживало большинство Правления, которое начало откровенно бояться физической расправы со стороны националистического крыла НФА.

Как-то Юсиф Самедоглу снял пиджак, и я увидел у него подмышкой кобуру с маленьким пистолетом. Для меня это был нонсенс: интеллигентный Юсиф, олицетворение готовности к компромиссу, и пистолет, орудие убийства! Когда я спросил его о причине, он с печалью рассказал:

— У меня нет спокойной жизни дома. Каждый день звонят какие-то люди, оскорбляют меня, жену и дочь, и, что самое страшное, угрожают выкрасть внучку. Я за себя не боюсь, но очень обеспокоен безопасностью семьи. Из-за своих женщин — жены, дочери и внучки — я и человека могу застрелить.

К чему пришло наше движение! Гуманист, автор единственного глубокого антитоталитарного романа в азербайджанской литературе ходит с пистолетом подмышкой, и не против неких гангстеров, а против шпаны, заполонившей организацию, одним из лидеров которой он является…

Первую попытку собрать Меджлис НФА я со своими оставшимся соратниками сделал в середине октября, в зале здания Госснаба. Каким образом Госснаб выделил свой конференц — зал для собрания Меджлиса НФА, мне было не известно, но в то бурное время происходили самые невероятные вещи. По всей вероятности, зал для собрания выбил Сабит Багиров.

К сожалению, кворума в Меджлисе не набралось. Амруллах Мамедов, доктор физико-математических наук, преподаватель Университета, бывший в то время как бы за председателя Меджлиса, скрупулезно соблюдал Устав. Торпедировать наше собрание пришел Панах Гусейнов, но и без него мы не намеревались нарушать Устав, потому что не все члены Меджлиса явились на сессию. Причины этого нам еще предстояло выяснить.

Впоследствии я выяснил, что из штаба НФА в районные организации звонили и сообщали об отмене сессии Меджлиса.

В течение следующей недели шла подготовка к проведению Меджлиса. Удалось даже обсудить на Правлении повестку дня Меджлиса. Как ни странно, к обсуждению активно подключился Фазаил Агамалиев, близкий человек Абульфаза Алиева. Было решено, что Меджлис должен заработать как активный и авторитетный орган, определяющий стратегические направления деятельности НФА. По проекту повестки, которую готовило Правление, на заседании Меджлиса должны были быть обсуждены три вопроса:

1. Отношение НФА к инициативе Везирова о примирении с армянами.

2. Утверждение внутреннего Положения, регламентирующего деятельность Меджлиса.

3. Утверждение рабочих и проблемных комиссий Меджлиса по главным направлениям деятельности НФА.

Предполагалось, что рабочие комиссии Меджлиса могут быть возглавлены как членами Меджлиса, так и просто активистами НФА.

Сабит на сей раз выбил для собрания Меджлиса актовый зал объединения «Азнефтемаш» по улице Ингилаба, недалеко от стадиона. В назначенное время, наряду с членами Меджлиса, в зал вошли Панах Гусейнов и большая группа фанатов Абульфаза Алиева. По Уставу НФА, рядовые фронтисты имели право присутствовать на заседаниях выборных органов, если это позволял размер помещения. Зал «Азнефтемаша» был большим, сторонников Абульфаз бея набилось много, они галдели, не давая начать сессию, кричали, что «Абульфаз бей приглашает всех в здание штаба НФА!». В начале этого шабаша я твердо сказал, что «здесь около сотни человек, и если Абульфаз хочет участвовать в работе Меджлиса, то он может прийти сюда, а не приглашать к себе». Однако сторонники председателя не унимались и не давали начать работу. Ко мне подошли несколько членов Меджлиса, лидеры районных отделений и предложили выкинуть горлопанов из зала. Опять насилие! «Повивальная бабка истории…» Я ответил, что не допущу насилия в рядах НФА, и предложил всем поехать в штаб-квартиру НФА. Меня за этот шаг многие впоследствии упрекали, но я считал, что моей миссией в движении было отстоять до конца шанс для диалога и компромисса.

Из членов Совета аксакалов НФА для участия в работе Меджлиса прибыли народный поэт Азербайджана Бахтияр Вагабзаде и народный писатель Исмаил Шыхлы.

Понаблюдав за вакханалией сторонников Абульфаза Алиева, Бахтияр Вагабзаде покинул Меджлис. Но Исмаил Шыхлы все же поехал вместе со всеми в штаб-квартиру НФА. В маленьком зале Института усовершенствования учителей, где впоследствии разместилась редакция газеты «Азадлыг», орган НФА, не всем членам Меджлиса нашлось место, тем более что зал был уже наполовину заполнен рядовыми фронтистами — сторонниками председателя, которые не были намерены уступать места членам Меджлиса. Минут 20 стоял галдеж, препирательства за места, вопросы типа «а кто ты такой». Я наблюдал, как члены Меджлиса из числа работников Академии, учредителей Фронта, потихонечку покидали Меджлис. Ушел и Исмаил Шыхлы, который бросил в сердцах: «Я пришел во Фронт для защиты достоинства своей Родины, а не для того, чтобы оскорбляли мое личное достоинство». Я просил его остаться, однако писатель-фронтовик не пожелал оставаться в таком Фронте.

Наконец, кое-как удалось утихомирить зал. Председательствовал Рагим Газиев. Повестка дня, тщательно подготовленная Правлением, была отброшена в сторону. Слово было предоставлено…

Меджлис шел два дня, 28–29 октября. В первый день выступили шесть человек. Все они были родом из Нахичевани. Каждый из них разоблачал Лейлу Юнусову, как агента армян, и меня, как агента КГБ, ЦК КПА и врага великого Абульфаза Алиева. Я с интересом слушал выступления. Передо мной проходила галерея лиц, типов, характеров, которые мне были знакомы из художественной литературы, посвященной эпохе сталинизма. Некоторые речи были яркие, не без элементов и приемов ораторского искусства. Вот слово предоставляется Фарамазу Аллахвердиеву, студенту пятого курса Института народного хозяйства. Блестящий, прирожденный оратор, Фарамаз Аллахвердиев в своей речи использует прием диалогичности, сам задает себе вопросы, и сам же отвечает на них. «Меня могут спросить, Фарамаз, было ведь такое, что ты отзывался с похвалой в адрес Зардушта Ализаде? Спросят, и я отвечу искренне: да, было. Тогда могут меня спросить: ты что, Фарамаз, неужели был настолько слеп, что не видел затаившегося врага? И я отвечу: нет, я не был слеп. Я все видел. Но мне надо было усыпить бдительность врага, принудить его раскрыться. И я добился этого. Теперь все видят, кто он! Пособник власти, агент армян, враг Абульфаза, всего Народного Фронта, всего азербайджанского народа»! Голос его звенел, четко произносимые слова летели в зал, как гранаты, вызывая одобрение, смех, восторг.

Я вижу, как встала и направилась к выходу член Меджлиса, сотрудник Института архитектуры и искусства Академии, кандидат искусствоведения, музыковед Санубар Багирова. Не обращая внимание на происходящее, я бросился за ней, настиг в коридоре. Спрашиваю о причине ухода. Она смущенно отвечала, что дольше здесь оставаться не может:

— Рядом сидит какой-то немытый, небритый, хамоватый мужчина, от которого несет чесноком. Он несколько раз намерено ударил меня локтем. Я спросила его, не мешаю ли ему, а он заржал и еще раз больно ткнул меня локтем в бок. Ну не буду же я драться с ним или же стоять на проходе…

— До свидания, милая Санубар. Спасибо тебе, что пришла и досидела хотя бы до этого времени.

Санубар смущенно улыбнулась и ушла. Я вернулся на свое место. Меня и Лейлу Юнусову теперь разоблачал Рамиз Тагиев, председатель Джульфинского отделения НФА. Дальше нас разоблачал некий Махмуд, неряшливо одетый, с длинным носом и жирными патлами волос мужчина, родственник Абульфаза.

Слово предоставили некоему врачу из города Али Байрамлы. Сей врач торжественно заявил, что современная наука может по анализу крови определить национальную принадлежность человека, и предложил Лейле Юнусовой сдать кровь на анализ. Сидящая рядом со мной Лейла Юнусова нервно захихикала:

— Вот, дожили, наш Фронт стал фашистской организацией. Скоро начнут измерять черепа.

Слово взял Фазаил Агамалиев. Человек, которого изгоняли с позором и скандалом из всех мест работы, также стал разоблачать меня. Он вспомнил о моем отце, по доносу которого, якобы, посадили диссидента, борца за права народа Абульфаз бея, о моих иранских корнях, о моих нападках на Председателя…

Потом нас разоблачал Беджан Фарзалиев, закадычный друг Председателя. Его речь была тусклой и стандартной, никакого сравнения с яркой речью Фарамаза Аллахвердиева.

Слово предоставили Неймату Панахову. «Этот меньше часа говорить не будет» — подумал я про себя, и оказался прав. Неймат вспомнил мою деятельность с того момента, когда я на черной «Волге» (символ партократического руководства, в который трансформировались мои красные «Жигули») приехал на встречу с ним, уговаривал его не вести борьбу с империей и армянами, а потом вместе с КГБ и ЦК вел подрывную работу против поднимающейся волны национал-освободительного движения, сорвал реализацию своевременного ответа армянам. Потом он рассказал, как я вел подрывную работу на Мейдане, как выступал против… «Против генеральной линии партии» — подумал я про себя.

К трибуне все прорывался некий рабочий Гурбан, из Мингечаурского завода резино-технических изделий. Ему слово никак не давали. После очередного оратора Гурбан из диалектических особенностей речей выступающих смекнул, что к чему, вытащил свой паспорт и бесцеремонно полез к Рагиму, суя паспорт ему под нос. Председательствующий взял паспорт, прочитал на раскрытой странице паспорта — «место рождения — Нахичевань», и предоставил слово Гурбану. И он… чуть не сорвал весь сценарий.

Он вообще не коснулся главной темы — разоблачения армянской шпионки Лейлы Юнусовой и агента КГБ и ЦК Зардушта Ализаде. Гурбан обрушился на Беджана Фарзалиева, который, оказывается, по приезду в Мингечаур снюхался с партократами, поехал в Шамкирский район и хлопотал там перед партократами о восстановлении своей сестры, снятой за взяточничество, на должность директора совхоза…

Поднялся большой шум, Гурбана прервали и, несмотря на его сопротивление, стянули с трибуны вниз. На этом первый день работы Меджлиса НФА завершился.

Члены Правления… А что я мог ожидать от уже почти сломленных и запуганных людей?

Меня заинтересовало одно новое обстоятельство в обвинениях в мой адрес. В то время, когда был арестован и осужден Абульфаз Алиев, я был в загранкомандировке в Южном Йемене. Год, с марта 1973 года по март 1974-го года, я работал переводчиком группы плановиков Госплана СССР, разрабатывавших пятилетний план развития экономики НДРЙ, а затем два года, до марта 1976 года, работал переводчиком представительства Государственного Комитета по экономическому сотрудничеству (ГКЭС). Все события, связанные с делом «диссидента Абульфаза Алиева», прошли мимо меня. Но я знал, что Яшар Масимов, сотрудник нашего Института, в то время входил в круг близких к Абульфазу людей. Поэтому в тот же вечер я нашел его и попросил рассказать, что же было на самом деле в то время. Яшар Масимов, историк-турколог, был известен как своими познаниями по истории Турции, так и абсолютным равнодушием к научной карьере. Ему было за сорок, он не защитился и, кажется, не был намерен сделать это.

На мой вопрос, по чьему доносу был арестован Аульфаз бей, Яшар ответил:

— Я был на всех судебных заседаниях. Абульфаз бея упекли в тюрьму на основании показаний трех главных свидетелей обвинения: его ближайших друзей Фазаиля, Хафиза и Айдына Гаджиева.

Первого и второго свидетеля обвинения я знал. Сегодня утром именно Фазаиль Агамалиев утверждал, что мой отец доносил на Абульфаз бея. А второе лицо — Хафиз был арабистом, коллегой Абульфаза, работал на иновещании, эмигрировал куда-то за границу. Про Айдына Гаджиева тогда я ничего не знал и не слышал. Но впоследствии узнал, что Айдын Гаджиев — профессор партийной школы при ЦК КПА.

На следующий день Меджлис, который по составу уже не был Меджлисом, но именовался именно так, продолжился по накатанной колее разоблачений врагов народа. Правда, на второй день в защиту Лейлы Юнусовой и меня выступили несколько членов Правления. Что-то осторожно промямлил Тофиг Гасымов, но тональность сессии псевдомеджлиса не менялась. Я смотрел на лица этих, по выражению, психиатра Азада Исазаде, «фашизоидов», слушал их гневные и яростные филиппики против «армянских агентов» и «врагов Большого Бея Абульфаза», и вспоминал слышанное, читанное и виденное о процессах 30-х годов. Абульфаз сидел как на коронации, торжественный, полный величия.

Наконец, мне все это надоело, и я попросил у председательствующего слова. Зал загудел, раздались выкрики: «Слово не давать!» Тут вмешался Этибар Мамедов, и, якобы проявляя великодушие, сказал:

— Если кого-то обвиняли час, то он имеет право оправдываться два часа…

Видимо, так он мстил мне за испытанные им страх и унижение на заседании Правления у меня дома, когда я предлагал изгнать его из НФА.

Я кратко напомнил залу, что имею конкретные претензии к Председателю и нескольким его сподвижникам из Правления за действия, идущие вразрез с Уставом и Программой НФА. Поиски армянского следа в крови члена Правления я назвал фашизмом. В конце речи напомнил, что сажали в 1974 году Абульфаз бея не по доносу моего отца, а Фазаиля Агамалиева, ныне рьяно меня разоблачающего. В зале поднялся шум. Абульфаз бей вскочил, поднял руку сказал в зал:

— Да, Фазаил бей давал против меня показания на суде. Но он это делал по решению организации, потому что после моего ареста нужно было, чтобы кто-то сохранил организацию.

Все глубокомысленно задумались. Акт предательства превращался в акт героического самоотречения. Я спокойно закончил свою речь:

— Сохранили ли вы свою организацию, никому не известно. Но пришли вы в ту организацию, которую создавал я, именно ее Устав и Программу вы нарушаете. Ваша цель мне ясна: создать такую атмосферу, чтобы я ушел из НФА. Не дождетесь. Вам придется застрелить меня и вынести труп.

Зал опять зашумел. Абульфаз бей встал и закончил сессию Меджлиса НФА предложением пойти на площадь Ленина, где иранский эмигрант с Запада, певец Ягуб Зуруфчу, давал концерт и должен был спеть популярную песню «Айрылыг» (Разлука), символизирующую чувства разделенного азербайджанского народа.

Член Меджлиса, преподаватель музыкальной школы Эмин Ахмедов предложил пойти в арендуемое им помещение близ фабрики Володарского. Вместе со мной, пошла и часть членов Меджлиса. Там, в помещении бывшего детского сада мы около часа обсуждали ситуацию в НФА. Тахир Керимли, судья Исмаиллинского районного суда, Шакир Аббасов из правления Физулинского района и некоторые другие фронтисты предлагали объявить о расколе Фронта и начать борьбу против агентуры клановой мафии внутри него. Я отклонил это предложение, так как чувствовал, что большинство моих бывших соратников из ВИЦ НФА на раскол не решатся и останутся вместе с бывшими «Варлыговцами». Я сказал, что собираюсь апеллировать к опорным группам НФА в Академии Наук.

На следующий день я собрал фронтистов Академии в круглом зале на первом этаже. Я не ожидал, что численность и качество НФА Академии столь резко изменились. В зале сидели не только рядовые ученые, а множество административных работников Академии: завотделы, замдиректора и директора. Моя горячая речь об опасности перерождения демократического НФА в националистическую реакционную организацию, которая станет орудием борьбы партийно-мафиозных кланов за власть в республике, не вызвала заметного интереса. С места поднялся некий очень смуглый мужчина под пятьдесят и начал орать о засилье армянских агентов в Правлении НФА. Это был Фирудин бей, земляк Абульфаза. Опять меня били армянской картой, опять зал инстинктивно перешел в оппозицию ко мне. Как я понял, даже Академию невозможно было пробудить от сомнамбулизма этнической ненависти.

Затем я попытался достучаться до фронтистов родного Института востоковедения. Ну, эти-то, изучавшие историю стран мусульманского Востока, должны были осознать опасность этнического национализма для общества, демократии и социализма! На заседании в Институте в защиту линии Абульфаза Алиева и национализма выступил Иса Гамбаров, и, по мнению моих близких друзей, большинство склонилось к его мнению, хотя никакого голосования не было.

Мою позицию всюду, на всех уровнях били армянской картой. Карабахская проблема буквально хоронила идею народовластия и реформирования общества. Общество зациклилось на Карабахе и больше ничего не признавало, и признавать не хотело.

После всех этих событий я и Лейла Юнусова заявили, что больше в штаб-квартиру НФА ходить не будем, ибо это место, где идеи НФА осквернены! В ответ Правление решило возобновить практику проведения заседаний на квартирах своих членов. Свою квартиру для заседаний Правления предоставил Сабит Багиров. Его квартира находилась в 9-ом микрорайоне, на окраине города.

На заседании я предложил обсудить саботаж работы Меджлиса, устроенный председателем и его группировкой. Неожиданно на меня накинулся Хикмет Гаджизаде и стал кричать: «Говорил же я тебе, не трогай Абулю!»

Никогда он не позволял себе говорить со мной в таком тоне. Более того, он и Иса стали обвинять меня в неконструктивной позиции. По их словам, именно сейчас следовало крепить единство рядов НФА, как зеницу ока. Мои слова о том, как в свое время берегли единство рядов компартии и к чему это привело, до них не доходили. Я еще раз повторил свое предупреждение о катастрофе, надвигающейся на НФА из-за жесткого радикализма группы Абульфаза — Этибара — Рагима — Неймата. И тут Хикмет начал рассуждать об интифаде. Объяснять мне, арабисту, прожившему пять лет на Арабском Востоке, особенности уличной невооруженной борьбы против оккупантов? Дело принимало, как любил повторять Хикмет бей, «сюрный» характер, но на этот раз этот «сюр» исходил не от любимого им некоего анонимного партократа «Али Гусейновича», а от самого Хикмета.

«К чему интифада, если весь ход событий складывается в пользу НФА и мы можем спокойно выиграть парламентские выборы? Вся власть — советам, а советы — народу. Завоюем большинство в Верховном Совете и сформируем правительство». Я еще раз повторил свое предупреждение о вероятной провокации Центра против НФА, «тбилисской модели». И тут Хикмет начал рассуждать о недопустимости огульного отношения к КГБ. По его словам, и в КГБ есть «патриоты, симпатизирующие интересам народа». Не знай я, что его очень близкий родственник занимает высокий пост в КГБ Азербайджана, я отнес бы эти его слова к наивности.

Попутно Хикмет выдал нам еще одну информацию, объясняющую летнюю инициативу троицы «Неймат — Этибар — Рагим» по проведению митингов и забастовок без санкции Правления НФА. Хикмет сообщил, что накануне регистрации НФА он и юрист Фуад Агаев ходили к заведующему отделом науки ЦК КПА Рафигу Азизовичу Алиеву и требовали ускорения регистрации НФА. Алиев Р.А. не очень уважительно воспринял требовательный тон ходоков, что привело их к нервному срыву и угрозе начать бессрочную забастовку. К их удивлению, Рафиг Алиев, доктор физико-математических наук и член — корреспондент АН Азербайджана, не только не испугался, подобно другим партократам из ЦК, а начал снисходительно выговаривать ходокам за дешевый шантаж. Чтобы показать, насколько ЦК несерьезно относится к их угрозам, Рафиг Алиев открыл свой служебный сейф, вынул оттуда некий документ и положил перед ними на стол со словами:

— Это — для служебного пользования. Но коль начался такой разговор, было бы полезно вам ознакомиться с этим документом.

Хикмет и Фуад, по словам первого, увидели на титульном листе документа надпись «Вероятный сценарий развития общественно-политических процессов в Армении и Азербайджане летом-осенью 1989 г г». Бегло просмотрев документ, они увидели весь сценарий, который был осуществлен НФА за два месяца лета. Некие авторы документа описали в своем сценарии и первые немногочисленные митинги, и возрастание их массовости, однодневный, трехдневный и недельную забастовки, вплоть до регистрации НФА осенью. По словам Хикмета, завотделом науки посоветовал ходокам не бросаться пустыми угрозами, ибо «все это в целом известно ЦК».

«Вот откуда внезапная решимость «Варлыговцев» начать митинговую волну до сформирования организации» — подумал я. «Иджхад ас-саура» («аборт революции», слова известного египетского марксистского мыслителя Гали Шукри, описывавшего сходные ситуации на примере арабских общественных движений) — как это похоже на то, что я исследовал в своей диссертации на примере Египта!

Все-таки несколько членов Правления решились на демарш и письменно извинились перед Лейлой Юнусовой за нападки на нее в Меджлисе. За отсутствием печатного органа это письмо было размножено на ксероксе и распространено среди узкого круга лиц:

«В последнее время ряд районных отделений НФА, опорных групп, отдельные члены и сторонники организации обратились в Правление и выразили свою обеспокоенность и недовольство создавшимися тенденциями к расколу выборных органов НФА и положением, наблюдавшейся на первой сессии Меджлиса НФА 28–29 октября 1989 г.

Правление считает, что разговоры о расколе слишком раздуты стараниями провокаторов, выполняющих задание бюрократического аппарата и некоторых безответственных членов НФА. Их цель — ослабить деятельность НФА накануне выборов в советы в республике, выбить его из седла как реальную политическую силу. Вместе с тем нельзя закрывать глаза и на факты некоторого ослабления внутренней дисциплины в выборных органах НФА. В целом усилились провокационные нападки на весь НФА, на его Председателя, на Правление и на отдельных членов Правления при участии некоторых лиц из выборных органов НФА. Делаются попытки дискредитации деятельности выборных органов, приведших к важным победам народа, сеянию сомнений в полномочиях и роли Правления. Усилились случаи головокружения от успехов, самодеятельности, самовольного нарушения коллегиально принятых решений у некоторых наших членов. Первая сессия Меджлиса НФА не смогла на должном уровне и объеме выполнить свою задачу из-за заранее запланированных подрывных действий и выступлений. С сожалением приходится констатировать, что провокация против НФА не осталась безрезультатной. Выборные органы НФА и особенно Правление, вместо того, чтобы заниматься вопросами демократизации и национального суверенитета, вынуждены заниматься рассмотрением личностных отношений и групповщиной между различными членами Правления, в результате чего он не может нормально функционировать. Правление в целом видит свои недостатки и его члены, подписавшие этот документ, признают свои ошибки. Правление считает, что если вышеуказанные случаи не будут самым серьезным образом пресечены, то судьба организации и интересы народного движения будут поставлены под угрозу.

Учитывая сложившуюся ситуацию, Правление НФА считает необходимыми следующие меры:

1. Как единственную гарантию организационного единства считать безусловное соблюдения Устава НФА, принятого на учредительной конференции 16 июля 1989 года. Решения, принятые любым органом НФА, должны считаться обязательным для его рядовых членов. Те же, кто грубо нарушит Устав, должны быть исключены из НФА.

2. Выступления, ставящие под сомнение полномочия НФА и его выборных органов, безосновательные и оскорбительные выступления против НФА, его Председателя, Правления и каждого члена Правления (в том числе некоторые выступления на I сессии Меджлиса), распространение слухов должны быть расценены как попытки раскола НФА и в отношении лиц, виновных в этом, необходимо принять серьезные меры.

3. Учитывая, что член Контрольной Комиссии НФА Беджан Фарзалиев в своем выступлении на Первой сессии Меджлиса грубо нарушил одно из программных положений НФА и, учитывая последствия этого выступления, вопрос его членства в НФА должен быть передан на рассмотрение опорной группы, членом которой он состоит.

4. Должен быть заново рассмотрен статус и состав структуры называемой Отрядом правопорядка НФА (Оборонный Комитет).

Подписи были поставлены Юсифом Самедоглу, Джанбахышом Умидовым, Лейлой Юнусовой, Исой Гамбаровым, Алякрамом Гумматовым, Сабитом Багировым, Зардуштом Ализаде, Панахом Гусейновым, Наджафом Наджафовым, Хикметом Гаджизаде, Тофигом Гасымовым.

К «Информации Правления НФА» была сделана приписка: следующие члены Правления НФА: Ю. Самедоглу, Дж. Умидов, З. Ализаде, С. Багиров, И. Гамбаров, Т. Гасымов и Х. Гаджизаде приносят извинения члену Правления НФА Л. Юнусовой за то, что не смогли своевременно и на должном уровне пресечь выступления на Первой сессии Меджлиса НФА, задевающие ее человеческое достоинство.

Дата: 15.11.1989 г.»

Эта «информация Правления», появившаяся спустя полмесяца после нацистского по существу шабаша сторонников Абульфаза Алиева, как видно из анализа текста, старательно выводила из под критики Председателя и ставила под удар только не названных трех членов Правления (Этибар Мамедов, Неймат Панахов, Рагим Газиев) отсутствие подписей которых делала прозрачным их анонимность.

«Информация», подготовленная, насколько я догадывался, Исой Гамбаровым, ибо я присоединился к подписантам этого документа в последнюю минуту, спасала репутацию Абульфаза Алиева от моих открытых обвинений в нацизме, и якобы вбивала клин между ним и троицей «радикалов». Вот так создавшийся конфликт использовался Исой Гамбаровым для того, чтобы поставить Председателя в еще большую зависимость от себя. Более того, некоторые неопределенные словосочетания о межличностностных конфликтах и групповщине не только затушевывали истинные идеологические причины конфликта между этническими националистами и защитниками программных положений НФА, но и давали основание в будущем использовать против любой из сторон обвинение в попытке расколоть единство НФА.

Так почему же я подписал этот не вполне правдивый, более того, интриганский документ? Я все еще наивно лелеял надежду открыть глаза моих старых друзей из ВИЦ, все больше дрейфующих в сторону Исы, на тот страшный сценарий, который готовился для народа. Внимая моим горячим речам, понимали ли они смысл сказанных мною слов? Или же они окончательно потеряли способность здраво мыслить, анализировать и предвидеть?

В начале ноября членов Правления пригласили в ЦК КПА. Несколько членов Правления были в отъезде. Поэтому на встречу пошли человек десять. Оказалось, что нас на совещание пригласили члены бюро ЦК КПА. Не было только Везирова, который находился в Москве.

Секретарь ЦК Тельман Оруджев сообщил: «тов. Везиров звонил из Москвы и информировал членов бюро ЦК, что в вопросе Нагорного Карабаха «ничего не может сделать». Горбачев не хочет выполнять решений ВС Азербайджана, ничего не хочет делать и сам.

— Мы бессильны. Не знаем, что делать — минорно закончил он. Наступила тягостная пауза. Лидеры НФА тоже не были готовы к такой информации и молчали, всем своим видом демонстрируя негодование.

Я напрямик обратился к Оруджеву:

— Если я скажу, что можно сделать в рамках советских законов, хватит ли у вас смелости пойти на это?

Секретарь ЦК иронично посмотрел и со скрытой издевкой спросил:

— И что же предлагаете вы?

Я уточнил:

— Я это предлагаю не как член Правления НФА, а как член КПСС. Но вы должны сказать, есть ли между членами бюро ЦК КПА доверие и единство? Не дрогнет ли кто из вас? Не отступит?

Оруджев непонимающе уставился на меня:

— Конечно же, мы доверяем друг другу.

Но в его голосе не было убежденности.

— Раз так, то слушайте. Как только мы уйдем, вы проведите свое официальное заседание и примите решение о созыве внеочередного пленума ЦК КПА. Сразу же позвоните всем членам ЦК и прикажите быть завтра здесь. Об этом вашем решении немедленно станет известно ЦК КПСС — тут я выразительно посмотрел на Поляничко, который молчал и только тяжко вздыхал, — они сразу же спросят, что же вы хотите обсудить на пленуме. А вы скажите, что просто бюро ЦК на пленуме будет обсуждать созыв внеочередного съезда КПА с повесткой дня: вопрос первый — обсуждение позиции ЦК КПСС в Карабахском вопросе, нарушении руководством КПСС Устава и Программы партии, вопрос второй — о выходе Компартии Азербайджана из состава Компартии Советского Союза. Как только о своем решении вы сообщите Москве, те, кто сейчас не ставит вас ни в грош, сразу же прилетят и начнут угрожать и упрашивать вас не делать этого. Сейчас не тридцатые годы, не бойтесь, никого не посадят, никого не расстреляют. Главное, не раскалывайтесь, не предавайте, не исключайте друг друга из ЦК. К концу дня посланцы Москвы сломаются, на следующий день все наши требования будут услышаны, а эмиссаров из Еревана, боевиков и сепаратистских лидеров, начнут арестовывать и сажать. Вопрос будет закрыт за несколько недель. Если понадобится, НФА поднимет народ в вашу поддержку.

Члены бюро ЦК испуганно смотрели на меня. Поляничко многозначительно обводил их взглядом, азербайджанские члены бюро ЦК прятали глаза. Наконец Телман Оруджев выдавил из себя:

— Мы этого сделать не можем.

— Почему же, — насмешливо сказал я, — что тут такого? Не вы нарушаете Устав, а Генеральный Секретарь и его окружение. Вы же защищаете целостность СССР.

— Нет, мы не можем сделать это — тупо повторил еще раз Телман Оруджев.

— Что ж, на это у вас смелости не хватает. Тогда я обращаюсь к товарищу Муталлибову. Председателю Совета Министров Азербайджанской ССР.

Красивый, лощеный Муталлибов изобразил на лице живой интерес.

— Скажите, товарищ Муталлибов, вам лично Министерство внутренних дел хоть каким-то образом подчиняется?

— Да, подчиняется — самодовольно произнес бархатистым голосом Председатель Совета Министров.

— Так вот, я предлагаю вам командировать в НКАО весь личный состав бакинской милиции для проверки паспортного режима. Эмиссаров из Армении необходимо выслать из области, и я уверен, Центр при таком обороте дел также не останется в стороне от наведения порядка.

— А как же Баку? — насмешливо спросил кто-то из членов бюро.

— Никаких проблем с охраной общественного порядка в городе не будет. НФА может вывести на улицы десятки тысяч дружинников. Я уверен, что и жители Баку, узнав о цели отъезда личного состава бакинской милиции, сами защитят правопорядок в городе.

— Я этого сделать не могу — сказал Муталлибов.

Тут я не выдержал и начал кричать на членов бюро ЦК КПА:

— Тогда почему же вы сидите в своих креслах? Почему числитесь руководителями республики? Из-за боязни вызвать недовольство московских начальников вы не осмеливаетесь выполнять свой долг гражданина, боитесь защитить родину. Вся ваша позиция — позиция труса, все ваши речи — болтовня. Вы не на своем месте, и то, что происходит с нами — это из-за вас. Компартия умирает и погибает из-за таких, как вы…

Я задыхался от возмущения. В НФА — предатели интересов народа. В ЦК КПА — трусы и предатели. Я не нашел ничего, кроме как выпалить в гневе:

Я говорил и чувствовал отчуждение не только от этих сытых компартийных чинуш, но и от членов Правления НФА.

Поляничко резко встал и объявил:

— Перекур!

Потом приобнял меня и подвел к окну. Подошел, видимо, от нечего делать, и Муталлибов.

— Ну, как тебе брат? — спросил Поляничко у Муталлибова.

— Хрен редьки не слаще — насмешливо ответил тот.

Я понял, что, видимо, недавно была какая-то стычка между ним и моим братом Аразом.

Затем члены бюро ЦК КПА еще немного поплакались на тему, что «несмотря на все наши усилия, переломить ситуацию не удается».

«Интересно, какие такие усилия они прилагают, если не осмеливаются на очевидные действия, которые успешно применяются в Прибалтике» — подумал я.

Поляничко подвел меня к карте Азербайджана на стене и, положив толстый палец на надпись «Степанакерт» как полководец, сказал:

— Никак не можем найти подход к армянскому населению.

— А чего искать, если есть проверенный и испытанный метод — ответил я.

— Какой же? — спросил Поляничко, вперив в меня тяжелый взгляд из — под опухших, мясистых век.

— Все очень просто. Движение националистов и в Армении, и в Азербайджане возглавляется гласно, или из-за кулис, коррумпированной партийно-хозяйственной мафией. Это криминальная буржуазия, скопившая огромные капиталы. Именно эти неправедно нажитые деньги дали им возможность выйти на некоторые круги Москвы, обзавестись покровителями. Они — расхитители народной собственности, взяточники, воры! Арестуйте их, возбудите уголовные дела!

— Откуда вы все это знаете? Ведь никаких уголовных дел нет. Обвинять голословно людей нельзя, — парировал Поляничко.

— Как это не знаю? Весь народ знает, каждый житель Южного Кавказа знает, каждый армянин, каждый азербайджанец знает, а я не знаю? Да у них такие должности, на которые могут попасть только воры и взяточники! Считать их честными людьми — это все равно, что считать девиц из дома терпимости образцами нравственности! Да вы себе представьте, кто такой Дадамян? Директор автотранспортного хозяйства! Это — приписки тонно-километров, фальшивые путевки, хищение бензина, продажа рабочих мест, запчастей… Кто такой Манучаров? Директор каменного карьера! Это — левые камни и плиты, это рабочие места за взятки, приписки, занижение объемов производства и завышение производственных расходов! Кто такой Генрих Погосян? Бывший директор областного агропрома! Это приписки, завышение сахаристости вин, левые объемы, взятки, хищения…

— Армяне поднимутся, скажут, что Азербайджан репрессирует лидеров национального движения, — возразил Поляничко.

— А вы не только армянских воров сажайте. Одного армянского вора — двух азербайджанских! Нас же больше! Наши воры еще те кровопийцы, тоже гробят страну. Ничтожества, люди без чести и совести. На скамью подсудимых надо сажать всю эту интернациональную банду воров, тогда ни армяне, ни азербайджанцы ничего не скажут. Они увидят, что закон един для всех, независимо от национальности.

— Не то время, не так поймут. Вы, товарищ Ализаде, мыслите правильно, но не современно.

— Я мыслю как гражданин, ученый, коммунист. А вот руководство партии переродилось и больше не является коммунистическим. Не ирония ли судьбы, что я создавал Народный Фронт для спасения социализма, а социализм гробят руководители Коммунистической Партии?

Поляничко ничего не сказал и отошел от меня. Я ушел, ни с кем не попрощавшись. Для меня стало ясно — и Везиров, и нынешняя команда руководителей ЦК КПА — битая временем карта.

Только потом мне стало известно, что прокуратура Азербайджане на основании поступивших заявлений граждан возбуждала уголовные дела против лидера «Крунка» Аркадия Манучарова, проводила обыск в его доме и нашла замурованное в стене огромное количество драгоценностей. В его деятельности директора каменного карьера было обнаружено множество преступлений. Арестованного и содержащегося в шушинской тюрьме Манучарова пытались освободить из Москвы испытанным советским методом — по звонку вышестоящих инстанций, однако прокурор республики Ильяс Исмайлов отказывался подчиниться давлению телефонного права, ссылаясь на взрывоопасную ситуацию в республике. В дело вмешалась жена Генерального секретаря ЦК КПСС Раиса Горбачева. Манучарова из тюрьмы города Шуши забрали войска ВВ МВД СССР, для чего им пришлось применить насилие против граждан города. Вопреки всем процессуальным нормам его перевели в Москву, уже подготовленное азербайджанской прокуратурой дело передали в суд белорусского города Гродно, за это время организовали «избрание» Манучарова депутатом армянского парламента и освободили. Вор продолжил руководить «национально-освободительным движением».

НФА начало готовится к проведению юбилейного митинга 17-го июня 1989 года. Большинство считало, что 18-дневный митинг дал толчок пробуждению национального самосознания, народ воспрял и «пробудился». Я тоже был согласен с тем, что забастовка, скопление людей на площади и открытый протест против предательской политики руководства КПСС и КПА в какой-то мере способствовали тому, что народ избавился от страха перед тоталитарным режимом. Однако я знал, видел и говорил, что массами в эти дни манипулировали. Протест не был сознательным, а движение не было ни осознанным, ни стихийным. Митинг был срежиссирован и исполнен партийно-хозяйственной мафией и КГБ. Мои слова вызывали возмущение и гнев. Но, впоследствии, я привел столько доводов в пользу своего взгляда на те события, что апологеты Мейдана были вынуждены оставить свои попытки отрицать все, что я говорил. Но они придумали хорошее объяснение наличию КГБ среди организаторов Мейдана: «Да, на Мейдане присутствовал и действовал КГБ. Но народ сумел повернуть это гебистское мероприятие в свою пользу». Так объяснял Абульфаз Алиев спустя несколько лет события 18-ти дней 1989 года. А пока НФА готовился отметить годовщину начала митинга 17 ноября 1988 года.

Брат Юсифа Смедоглу Вагиф договорился с профессиональными музыкантами и была сделана качественная запись гимна Азербайджанской Демократической Республики (АДР). Правление обсудило сценарий митинга. Я должен был выступить с рассказом о том, как готовится к выборам «Саюдис», как НФА должен использовать опыт прибалтийских фронтов в своей предвыборной борьбе. Я только что вернулся в Баку, побывав на съезде Литовского Народного Фронта.

Митинг 17-го ноября 1989-го года был многочисленным. Впервые прозвучал гимн АДР. Из Ленкорани приехал Алякрам Гумматов с двумястами фронтистами. Все они были в черных, круглых каракулевых шапках. Они стояли недалеко от трибуны плотной группой. Когда исполнялся гимн, мои глаза от волнения наполнились слезами. Митинг вел Абульфаз Алиев, которому Правление вручило сценарий митинга. Звучали выспренные речи о значении первого непрерывного митинга. Все негативные аспекты этой акции и его тяжелые последствия для народа были отброшены в сторону, выпячивался такой аспект, как пробуждение народа, обретение им национального самосознания. Когда настал черед выступить мне, Абульфаз Алиев объявил: «Слово предоставляется члену Правления НФА Зардушту Ализаде». Передо мной выстроились трое членов комитета обороны и преградили мне дорогу к микрофону. Я попытался пройти, но они стояли плотно, готовые к физическому насилию. Обернувшись, я увидел позади себя Этибара Мамедова, скалившегося в улыбке. «Это твое дело?» — зло спросил я. «Да, это я приказал» — ответил он. Недалеко стоял Сабит Багиров. «Сабит, ты видишь, что происходит?» — обратился я к нему. Он стыдливо отвел глаза и пробормотал: «А что я могу сделать?». Наконец, я посмотрел на Абульфаза Алиева. «Бей, а как вы объясните это?» — спросил я его. «Это не мое дело» — ответил он и объявил следующего оратора. Я покинул трибуну и спустился вниз, к толпе. Ко мне подошел Алякрам Гумматов: «Бей, я тебя предупреждал, что группировка Абульфаза будет прибегать к насилию, а ты меня не послушался. Еще не поздно, только скажи, завтра всю эту шваль я выкину из штаба НФА. Со мной двести «гарапапахов» (черношапочников), и они беспрекословно слушаются меня». «Алякрам, разве для того мы создавали Фронт, чтобы вот так, на кулаках, решать вопросы? Я не соглашусь, чтобы в НФА началась драка между его членами. Что касается того, что происходит, я думаю, последствия для организации будут ужасными. Но, видно, этого еще не понимают мои коллеги из Правления. Их пресмыкательство перед Председателем уже дошло до предательства идеалов организации».

На следующем заседании Правления я не заметил решимости сделать какой-либо шаг для того, чтобы остановить процесс фактического переворота во Фронте. Более того, Иса Гамбаров предложил объявить выговор Неймату Панахову и мне. Я удивился: «Мне то за что? За то, что имею смелость призывать к соблюдению Устава? Выступаю против насилия и провокаций?» Иса ответил, что мои постоянные перебранки с Нейматом Панаховым наносят ущерб НФА, что я завидую популярности рабочего лидера. Это уже было верхом лицемерия. Иса методично ставил меня на одну доску с провокатором и агентом. Я предупредил Правление, что не соглашусь с этим решением и начну апеллировать к рядовым фронтистам. Иса знал силу моих сторонников и понял, что провоцировать меня на открытое противостояние с Правлением не стоит. Видимо, пока ему достаточно было конфликта между мной, Председателем и его трайбом.

В Москве, в ВС СССР, наконец, приступили к обсуждению вопроса Нагорного Карабаха. ВС СССР не мог бесконечно игнорировать решение ВС Азербайджана об отмене КОУ НКАО. Кроме того, бессилие и вредность КОУ были столь очевидны, что стало необходимо что-то предпринять. Правление командировало в Москву Тофига Гасымова и Хикмета Гаджизаде лоббировать интересы республики. В Москве они встречались с депутатами из Прибалтики, членами Межрегиональной Депутатской Группы, вели открытый торг. Чего хотят прибалты взамен поддержки решения об отмене КОУ НКАО? Ответ прибалтов был ясен: им нужны голоса азербайджанских депутатов при голосовании проекта о предоставлении им экономической независимости в составе СССР. Им не хватало голосов, и они опасались за судьбу голосования. Хикмет и Тофиг переговорили с нашими депутатами, объяснили им ситуацию и те согласились поддержать прибалтов, несмотря на приказ союзного руководства провалить эту инициативу. Опасение перспективы возвращения в Баку с клеймом людей, по вине которых Аркадий Вольский с его командой остались в Карабахе, пересилило традицию слепого послушания ЦК КПСС.

Хикмет и Тофиг также предупредили нас, что на позицию депутатов из фракции МДГ негативно влияет прекращение работы железной дороги. Они просили не допускать забастовку на Азербайджанской железной дороге. На заседании Правления 24-го ноября в «Азнефтемаше» спор разгорелся именно из-за этого вопроса. Я уже понимал суть трупоедской логики группы Абульфаза Алиева — Этибара Мамедова — Неймата Панахова — Рагима Газиева. Чем хуже для Азербайджана, для Карабаха, для народа — тем хуже для Везирова — тем лучше для этой группировки, тем больше причин для атаки на первого секретаря, его свержения. Вот почему, когда огласили просьбу Тофига и Хикмета, Этибар Мамедов и Неймат Панахов резко потребовали объявить общереспубликанскую забастовку, включая и железную дорогу. «Но это нанесет ущерб нашим интересам во время обсуждения вопроса Карабаха в Москве» — наивно пытались члены Правления объяснить ситуацию двум «радикалам». Но они упорно настаивали на принятии решения Правления, которое включало бы и забастовку на железной дороге. Как бы то ни было, при голосовании они остались в меньшинстве. Неймат Панахов был в бешенстве, он опять пустился в рассуждения об агенте КГБ Зардуште Ализаде и агенте Армении Лейле Юнусовой. Говорил он, как всегда, долго, обращаясь к себе в третьем лице. Профессиональный лжец, но неглубокий человек, он пытался применить на Правлении один из своих дешевых приемов:

— ЦК дашнакской партии в Париже получает информацию о секретах НФА через полчаса после наших заседаний.

— Как же мы счастливы, — издевательски ответил я, — как хорошо работает разведка НФА, которая информирует Неймат бея об утечке наших секретов в Дашнакцутюн.

Неймат растерялся. У него были нелады с элементарной логикой. Я спросил членов Правления:

— И долго вы намерены терпеть все это?

Они молчали. Я видел, чувствовал, как они боятся. Члены Правления НФА боятся!

— Слушай, Неймат, а не мог бы ты повторить свою речь завтра на митинге?

— Конечно, могу!

— Так скажи это все завтра на площади Азадлыг, перед всем народом.

— А что ты скажешь? — спросил он удивленно.

— Ничего. Меня на трибуне не будет. Я буду слушать тебя внизу, вместе с народом.

Этибар пригрозил, что откажется вести митинг, если Правление не отменит свое решение. Я предложил Правлению поручить ведение митинга Исе Гамбарову. Мое предложение приняли. Этибар сообщил, что он на этот митинг не придет вовсе, и ушел.

25-го ноября на митинге народу было не так много. Тысяч 20, не более. Я стоял на самом краешке толпы, ближе к бульвару. После традиционного исполнения «Увертюры» к опере «Короглу» Узеира Гаджибекова митинг открыл Иса и повел его по сценарию Правления. Людям рассказали о ситуации в Карабахе, обсуждении решения в Москве, к концу Иса зачитал решение Правления об объявлении однодневной предупредительной забастовки по всей республике, за исключением железной дороги. И тут на трибуне появился Этибар Мамедов. Он отодвинул Ису от микрофона и объявил, что железная дорога приняла решение бастовать. В подтверждение он предоставил слово Зейналу Мамедову, рабочему депо станции Баладжары. Этот земляк Этибара был вожаком рабочих железнодорожного депо. Он заявил, что рабочие решили бастовать, невзирая на решение Правления НФА. Затем к микрофону подошел Неймат Панахов и повторил свою вчерашнюю речь на Правлении. В список врагов народа Нейматом была добавлена фамилия агента КГБ Исы Гамбарова. Стоявшие вокруг рабочие с удивлением смотрели на меня. Один из них спросил: «Бей, а вы не выступите?» «Зачем? Что я могу сказать? Что я не агент? Глупо. Я решил все это оставить на рассмотрение народа и истории. Придет время, и станет ясно, кто есть кто».

Следующим этапом ползучего переворота внутри НФА должно было стать совещание членов правлений районных отделений НФА. Именно там Председатель должен был или добить Правление, или же сделать его игрушечным, для чего надо было удалить из него меня.

О том, как отбирались делегаты на это совещание в некоторых районных отделениях, рассказал мне Шахин из Гейчайского районного отделения НФА. «В Гейчае всего 30 семей переселенцев из Армении. Не все они были в НФА. Мы неожиданно узнали, что на совещание в Баку вызваны представители именно этих семей. Мы бурно запротестовали, и только в самый последний момент сумели добиться, чтобы в состав были включены, помимо уже вызванных из центра, также избранные представители Фронта». Не трудно было понять, для чего вызывались в Баку эти люди. На примере учредительной конференции Бардинского районного отделения НФА я уже видел, как группировка Абульфаза Алиева бесцеремонно действует, нарушает все положения Устава, не останавливаясь перед угрозой силы и даже ее применением.

Непосредственно после учредительной конференции Бардинского отделения НФА, куда неожиданно заезжал Этибар Мамедов (результаты выборов в руководящие органы районного отделения были объявлены некоторыми членами Правления на самой конференции подтасованными), это отделение НФА свергло первого секретаря райкома партии, «человека Везирова», а членов Меджлиса районного отделения, которые не были согласны с такой тактикой, обстреляли из охотничьего оружия. Рагуф бей, уголовник и спекулянт, стал лидером этого районного отделения.

9-го декабря в Круглом зале Академии Наук началось это самое совещание. И снова повестка дня отложена в сторону, все выступления крутились вокруг бездеятельности Правления и пресловутого раскола.

Я смотрел на это зрелище с грустью. Более всего было печально сознавать, что в НФА уже не осталось позитивного потенциала. Не было активной обратной связи с массами, не было средств коммуникации для этого. Члены Правления уже были отчуждены от меня, вожаком большинства из них был уже Иса Гамбаров.

— Ты видел «Крестный отец»? — спросила меня Лейла.

— Конечно.

— Помнишь сцену, когда дон Корлеоне говорит сыну: «Тот, кто предложит примирение, предатель»?

— Помню.

— Кто, по-твоему, сейчас предложит помириться?

— Это предложит не один человек. Их будет двое: Иса и Наджаф.

Лейла нервно засмеялась:

— Я тоже так думаю.

На трибуну поднялся Наджаф Наджафов, бывшая номенклатура секретариата ЦК партии, бывший главный редактор популярной газеты «Молодежь Азербайджана», снятый с работы Везировым и люто ненавидевший его за это. Он согласился с негативной оценкой работы Правления и предложил залу дать срок Правлению для того, чтобы его члены обсудили ситуацию и нашли компромисс. Тут же Иса поддержал это предложение и предложил членам Правления подняться на седьмой этаж, в его отдел и там посоветоваться. Зал одобрительно загудел. Народ желал единства.

Мы поднялись на седьмой этаж, в отдел Иранской истории, где работал Иса. И там опять была кратко описана критическая ситуация во Фронте. Ни слова о ползучем перевороте, о нарушениях Устава, насилии и клевете, инспирируемых Председателем. Предложение Наджафа и Исы: заморозить деятельность Правления, создать комиссию из пяти человек во главе с Председателем для подготовки второй конференции. Говорить в такой ситуации этим людям, что Устав не предусматривает такого действия, как замораживание, не было смысла.

Первым из членов Правления с этим незаконным предложением согласился Юсиф Самедоглу, затем Тофиг Гасымов, за ними последовали другие. Я пожал плечами: «как хотите».

Зал встретил сообщение о примирении в Правлении аплодисментами. Не трудно было догадаться, что в состав временного оргкомитета во главе с Абульфазом Алиевым были включены Этибар Мамедов, Рагим Газиев, Наджаф Наджафов и Хикмет Гаджизаде. Учитывая, что Хикмет и Наджаф никогда не занимались организационной работой, можно было заключить, что подготовку второй конференции поручили только моим политическим противникам. Особо было подчеркнуто, что впредь остальным членам Правления любая политическая деятельность внутри Фронта, до второй конференции, запрещается.

Так они боялись слова правды! А ведь у меня, кроме правды, ничего не было.

К счастью, я был уже настолько раскрепощен, что никакие запреты НФА меня не интересовали. 10-го декабря Председатель провел очередной шабаш своих сторонников в зале Азербайджанского драматического театра. В тот же день Лейла Юнусова по радио «Свобода» распространила информацию об учреждении Социал-демократической партии Азербайджана, хотя никакого учредительного собрания и решения по этому вопросу не было. Это была ее личная инициатива, которую кружок ее друзей поддержал без возражений. Как она сообщила, учредителями СДПА стали Араз Ализаде, Лейла Юнусова, Фахраддин Агаев, Абдулвагаб Манафов, Арзу Абдуллаева и Зардушт Ализаде. Уже с нашей стороны, под основание НФА, был подложен фугас, который должен был взорваться на второй конференции.

Но до второй конференции, между 9-м декабря, когда путчисты с помощью своих «либеральных» пособников заморозили деятельность Правления, и 6-м января, днем начала II конференции, произошли еще несколько знаковых событий.

11-го декабря мне позвонил из Балакенского района член Правления районного отделения НФА Осман Гундузов. В панических тонах описав ситуацию в районе, он начал умолять меня немедленно приехать: «Бей, прольется кровь и будет много жертв».

Балакен не входил в зону моей ответственности, плюс к тому деятельность Правления была заморожена. Но вероятность еще одного очага конфликта в Азербайджане заставила меня отбросить все формальные соображения. В этом районе учредительную конференцию готовил и участвовал в ее работе член Контрольно-ревизионной комиссии НФА Агаджавад Саламов. Мы созвонились и договорились выехать поездом вечером, дабы утром быть в Балакене.

Агаджавад явился к поезду вместе с Гаджи Абдулом, председателем общества «Товбе» (Покаяние). Агаджавад был верующим и, как он сообщил, недавно примкнул к обществу «Товбе». Я несколько удивился, но не подал виду. Кандидат физико-математических наук, выпускник физфака МГУ, служивший на Северном флоте ВМС, готовивший научную работу в Дубне, и малограмотный Гаджи Абдул как-то мало совмещались в моем понимании, но пути Аллаха неисповедимы. «Товбе», как было объявлено, занималось перевоспитанием наркоманов, воров и алкоголиков, всех, кто сбился с пути истинного. Методика перевоспитания была основана как на чтении и изучении Корана, так и усиленных физических упражнениях.

Утром на вокзале Балакена нас встречали местные фронтисты. Был солнечный день. Мы сразу же поехали в штаб-квартиру местного отделения НФА. Там нас ждали человек двадцать. Все были крайне возбуждены. Я попросил обрисовать положение дел. Говорили все сразу, и спустя несколько минут я стал вникать в ситуацию.

Балакенское отделение НФА проводило каждую субботу митинг. Ведущим митингов был член правления районного отделения Магеррам бей. На последнем митинге к нему подошел учитель средней школы, человек никчемный и неуважаемый в районе, и попросил слово для «важного сообщения». Магеррам бей, не разобравшись, дал ему слово. Выйдя к трибуне, этот человек начал оскорблять Али Анцухского. Фронтисты еле оттащили этого провокатора от микрофона.

Естественно, о случившемся сразу же сообщили Али Анцухскому. Это был весьма авторитетный и крупный хозяйственник, директор плодоовощного завода системы потребительской кооперации. Вся система местного потребсоюза подчинялась ему: табачное дело, заготовка лекарственных растений, фундука, грецкого ореха, производство консервов. Его фуры возили продукцию Балакенского производства напрямую в Германию, оттуда привозили дефицитные в то время товары: одежду, бытовую технику. Али Анцухский был негласным лидером аварской части населения всего северо-запада Азербайджана, имел крепкие связи с аварцами Дагестана. Узнав о нанесенном ему оскорблении на митинге НФА, Али Анцухский поклялся больше никогда не допускать никаких митингов, вызвал с горных селений аварскую молодежь, и те оцепили трибуну.

Рассказав все это, Осман Гундузов добавил: «Но и у нас все готово. На площади собралось свыше пяти тысяч сторонников НФА. Часть из них вооружена. Кроме того, по нашей просьбе наши вооруженные сторонники прибыли из Грузии: Лагодехи и Гардабани».

Хотелось и плакать, и смеяться. Прикинув последствия конфликта с аварцами, я понял, что если это случится, то конфликт с армянами покажется по сравнению с ним детской игрой.

— Где первый секретарь райкома партии и кто он?

— Первый секретарь у нас — кадр Гейдара Алиева, после происшествия он ушел в отпуск и уехал из района.

— А где Али Анцухский?

— Вся верхушка района в здании исполкома, в кабинете председателя Ширалиева.

— Идемте туда. Со мной пойдут Агаджавад и трое самых известных членов Правления.

Мы направились к зданию исполкома. Рядом на площади стояла и гудела наэлектризованная толпа. «Любой ценой, любой ценой избежать крови» — пульсировала в мозгу мысль.

Мы вошли в кабинет, где сидели и стояли человек десять. Вперед вышел мужчина с красными прожилками на щеках. Это был председатель исполкома. Я представился и спросил:

— Где Али Анцухский?

Все показали на высокого, белолицого, полного мужчину.

Я сделал несколько больших шагов, близко подошел к нему, громко и четко сказал:

— Я — член Правления НФА Зардушт Ализаде. Узнав о случившейся возмутительной провокации против вас лично и в целом против нашего народа, я немедленно приехал сюда для того, чтобы от своего имени, от имени руководства Народного Фронта, а также от имени членов Правления и всех рядовых членов Балакенского районного отделения принести вам извинения. Я прошу принять эти извинения и вместе с нами доказать всем жителям Балакенского района, что провокация против азербайджанского народа, диверсия против единства жителей Балакена не удалась.

Видимо, такого поворота событий никто не ожидал. Али Анцухский растерянно хлопал глазами.

— Дайте мне вашу руку в знак примирения и единства нашего народа — решительно сказал я.

Али Анцухский нехотя протянул мне руку. Я потряс его руку, повернулся к собравшимся в кабинете и сказал:

— А теперь мы все вместе пойдем на площадь, поднимемся на трибуну и покажем жителям Балакена, что никто и ничто не может нарушить единство нашего народа.

И тут до всех дошло, что ожидаемый сценарий событий нарушен. Но право решать было за Али Анцухским. Он же никак не мог решиться и глазами искал поддержки руководителей района. Те молчали.

— Есть здесь противники единства народа? — накинулся нахраписто я на местных партократов.

— Нет, — неуверенно откликнулись они.

— Что ж, тогда пойдем и докажем народу наше единство.

Я снова схватил за руку Али Анцухского и вежливо пригласил его пойти вместе со мной. Он слабо запротестовал:

— Я же поклялся больше никогда не позволить НФА проводить митинги в Балакене.

— Правильно сделали! После такого оскорбления и в такой ситуации районные фронтисты не имели право проводить митинги. Извинения от имени НФА на самом высоком уровне вам принесены, и вы эти извинения приняли. Но народ об этом еще не знает, там, на площади, народ разделен, а мы здесь уже объединились. Теперь нам остается показать народу, что нет никакой обиды, за оскорбление принесены извинения, вы приняли извинения и простили обиду.

Али Анцухский колебался. Я чувствовал, что этот деловой человек сам по себе незлобив, но обида все еще не отпускала его, кроме того, руководство района своим молчанием как бы подзуживало его. И тут мне пришла в голову еще одна мысль. Я повернулся к членам Правления районного отделения, которые растерянно наблюдали за происходящим:

— Беи, я отменяю митинг Народного Фронта! Сегодня вашего митинга не будет! Вместо этого будет митинг единства народа! Никто из НФА в Балакене не будет выступать! Выступим только мы с Али Анцухским! Кто у вас до сих пор вел митинги?

— Магеррам бей — откликнулись фронтисты.

— Скажите Магеррам бею, чтобы он открыл митинг и дал слово только нам! Никому, слышите, больше никому из членов Правления местного отделения НФА, членам Меджлиса, рядовым членам НФА в Балакене слова на этом митинге не давать! Только мне, Али бейу Анцухскому и Агаджаваду Саламову из Баку!

По лицу фронтистов Балакена я видел, что они мою мысль не поняли и обиделись. Но железо следует ковать, пока оно горячо, я видел, что Али Анцухскому по душе, что я «наказываю» фронтистов у него на глазах, лишая их права выступать на этом митинге.

— Все, а теперь на митинг, — я осмелел настолько, что уже потащил Али Анцухского за сбой.

Он нехотя последовал за мной. Вслед потянулись и недовольные таким оборотом дел партократы и фронтисты района. Кто-то из них не выполнил задание, а кто-то мысленно уже прощался с полюбившейся в мечтах ролью героя восстания против проклятой мафии.

На площади народ продолжал гудеть и нетерпеливо ждал чего-то. Прямо перед невысокой трибуной стояли крепкие молодые мужчины в черных брюках и черных рубашках, они стояли плечом к плечу и смотрели прямо в лицо толпе. Толпа была обеспокоена и явно побаивалась приближаться к этим решительным молодым мужчинам. Али Анцухский опять засомневался, он чувствовал, что попал в ситуацию, где надо что-то предпринять. Но что именно, не знал, не понимал.

Оцепление меня, Агаджавада и Магеррам бея не пропускало. Я настойчиво напомнил Али Анцухскому, что мы идем на наш, его и мой, митинг. Али бей что-то сказал по-аварски, мужчины расступились и нас пропустили. Оказалось, что нет электроэнергии и микрофон не работает. «Гады, все продумали для провокации» — подумал я. Я спросил у Магеррам бея:

— Такое у вас бывает?

— Иногда.

— И что вы делаете?

— Генератор…

— Тащите его.

— Кабеля нет.

— Купите. Немедленно. Сто, двести метров. Быстро. А пока найдите мегафон.

Принесли мегафон. Ко мне подошел оробевший перед многотысячной аудиторией Али Анцухский.

— Я не стану выступать.

— Это почему же?

— Меня освистают. Я знаю, как только дадите слово, сразу начнут свистеть.

— Это мы еще посмотрим. Я не допущу никакого свиста.

Али Анцухский отступил. Толпа гудела, смотрела и ждала.

Я схватил мегафон и начал говорить. Мне было важно, чтобы народ понял: это — митинг Народного Фронта. Поэтому я делал особое ударение на том, что я — член Правления НФА, Агаджавад Саламов — член Контрольно-ревизионной Комиссии, а ведущий митинга, который предоставляет слово выступающим — член Правления Балакенского районного отделения НФА.

Когда достали провод, запустили генератор и под его шум начался митинг, я сделал так, чтоб слово нам предоставлял ведущий Магеррам бей. Хотя все уже знали бакинских гостей, он вторично торжественно предоставил слово мне. Я кратко обрисовал ситуацию в стране и республике, перечислил достижения народа в борьбе за демократию и суверенитет и передал микрофон Магеррам бею.

— А теперь слово предоставляется Али Анцухскому.

Али Анцухский взял микрофон, и тут же раздался свист, один, потом множество. Мощный хор свистунов. Али растерянно посмотрел на меня и пробормотал:

— Вот видите, я же говорил.

Я выхватил у него микрофон и стал громко выговаривать:

— Спасибо! Спасибо, дорогие и уважаемые балакенцы! Спасибо за то, что вы так бережно храните традиции предков! Спасибо за ваше балакенское гостеприимство! Спасибо за ваше радушие! Век не забуду, как балакенцы принимают гостей! Гость просит вас выслушать вашего земляка, а вы, вместо того, чтобы уважить его и выслушать, начинаете свистеть. Значит, так в Балакене относятся к гостю, так выполняют его просьбу?…

На площади наступила мертвая тишина. Я снова передал микрофон Али Анцухскому.

— Дорогие земляки, — начал он, — вы все меня знаете, я здесь родился, здесь вырос и здесь умру. Меня похоронят на этой земле. Никакой другой родины, кроме Балакена, у меня нет. Скажите, был хоть раз случай, чтобы кто-то пришел ко мне с просьбой, и я отказал ему в помощи? Скажите, хоть раз в жизни я сделал что-то против балакенцев? Сейчас против нашей республики началась агрессия. Пусть придут ко мне и попросят помочь достать оружие, и я помогу.

Тут раздались робкие аплодисменты. Али Анцухский приободрился.

— Мы должны защищать достоинство нашей Родины… Но мы должны защищать и свое мужское, человеческое достоинство. Я заявляю здесь, перед вами, что готов одинаково решительно защищать и свое достоинство, и достоинство Родины.

Народ зааплодировал более уверенно, Али Анцухский с довольным видом передал микрофон мне, я — Магеррам бею, который предоставил слово Агаджаваду. Он, в свою очередь, произнес тусклую и малопонятную для публики речь о деятельности общества «Товбе». Митинг закрыли, толпа разошлась. Я попрощался с Али Анцухским и вместе с фронтистами отправился в школу для «разбора полетов».

Зал был полон. Выступая, я особо подчеркнул, что кровопролитие, которое было запланировано и подготовлено, чтобы разжечь страшную аваро-азербайджанскую резню, не состоялась.

Тут вдруг от обиды заплакал Осман Гундузов. «Вы нас унизили» — только и сумел он выговорить сквозь рыдания. Тут слово взял мужчина лет пятидесяти:

— Вы меня все знаете. Я — учитель. Многие из вас — мои ученики. Утром, когда я выходил из дома, направляясь на митинг, я попрощался с домашними. Моя жена — аварка. Кто мои дети? Аварцы или азербайджанцы? Если кто-то скажет, что они аварцы, другой возразит, что нет, они азербайджанцы. И оба будут правы. В НФА мне сказали, что я должен прийти на митинг с оружием, трибуну захватили аварцы. В кого я должен был стрелять? В братьев моей жены? В дядей моих детей?

В зале наступила абсолютная тишина. Я молчал. Осман Гундузов перестал плакать и, насупленный, молчал.

Учитель обернулся к нам:

— Большое вам спасибо, Зардушт бей. Большое спасибо, Агаджавад бей. Вы предотвратили страшную трагедию. Балакен никогда не забудет вас.

«Забудет, забудет» — подумал я и сказал:

— Спасибо всем. Нас в Баку ждут важные дела. Впредь не допускайте к микрофону случайных людей. Будьте осторожны, у нас коварные и жестокие враги.

В Баку нас ждали неприятные известия. Небольшие группы людей, по десять-двадцать человек, ходили по учреждениям и предприятиям, врывались к директорам и требовали увольнения работников армянской национальности. Этих хулиганов возглавляли националистические «вожачки» — Мохаммад Хатеми, Халил Рза, некоторые молодые активисты НФА из числа фанатов Абульфаза Алиева. Милиция ничего не предпринимала. Ситуация начинала напоминать канун сумгаитского погрома. Власти своим бездействием поощряли погромщиков, способствовали пробуждению самых низменных инстинктов толпы.

В Баку я узнал от Лейлы Юнусовой, что перед штаб-квартирой НФА вывешены списки жителей города — армян с указанием адресов. Она позвонила в Правление и потребовала от Исы Гамбарова убрать списки. Гамбаров сообщил, что Правление уже не контролирует ситуацию, что сорванные списки вывешиваются вновь и что “ничего нельзя сделать”.

Мне позвонил Фархад Бадалбейли, известный пианист, ректор Консерватории, гордость нашей национальной музыки, потомственный интеллигент, сочувствовавший НФА на этапе его зарождения, принимавший участие на нескольких его мероприятиях.

— Это безобразие, Зардушт! В консерваторию ворвалась толпа каких-то, грязных молодых людей, начала орать, требовать снять со стен портреты Бетховена, Листа, Чайковского. Убрать европейские музыкальные инструменты, оставить только национальные и портреты азербайджанских композиторов. Разве для этого мы начинали наше движение? Они дали нам срок — три дня. Ультимативно потребовали убрать все западное и русское, и обещали явиться проверить исполнение их приказа через три дня. Я еле их выпроводил. Когда они хотели снять со стены портрет Бетховена, я им сообщил, что Людвиг ван Бетховен убил свою кормилицу-армянку. Только тогда они остановились и с уважением посмотрели на великого классика мировой музыки.

Я обещал Фархаду, никогда не теряющему самообладания и чувство юмора, разобраться. Позвонил нескольким людям в НФА. Никто ничего не знал. В организации царила анархия. Но эта анархия искусно направлялась и управлялась.

Стало известно, что на проспекте Ленина, недалеко от железнодорожного вокзала, на женщину-бакинку, шедшую по улице с сыном-подростком, напала группа молодых беженцев только за то, что они между собой разговаривали по-русски. Банда избила сына и ударила его ножом. Юноша выжил, но побывал в реанимации.

Петербург конца 1917-го года, Берлин 1934-го года, Баку конца 1989-го года… Национализм и ксенофобия творили и творят одни и те же гнусные преступления.

Мы с Лейлой Юнусовой подготовили обращение к членам НФА, напечатали и размножили в виде «Специального бюллетеня». Вот его текст, проливающий свет на многое из того, что творилось тогда в рядах НФА:

«Уважаемые дамы и господа! Кризисная ситуация, создавшаяся в организации, и почти полное отсутствие информации продиктовали нам необходимость обратиться к вам посредством специального бюллетеня. Правда одна. Не может быть специально подготовленной для масс правды и истинной правды для членов Правления. Обмен мнениями, разногласия и идеологическая борьба — естественное явление в демократической организации и, если не нарушаются демократические правила, являются признаками ее здоровья.

Народный Фронт Азербайджана за короткий срок превратился в один из самых сильных фронтов всего Союза, способный повести за собой большинство населения республики. После официальной регистрации и создания отделений почти во всех районах Азербайджана, НФА превратился в единственную общественно-политическую организацию, способную победить на предстоящих выборах Компартию, потерявшую доверие народа. Это прекрасно сознавало как республиканское, так и союзное руководство. Подобный ход событий не мог, естественно, удовлетворить партийно-государственную бюрократию ни Москвы, ни Баку. Свержение или же ослабление руководства НФА, способного повлиять на общественно-политическую ситуацию в республике, стала стратегической целью партийно-государственной бюрократии. Оставалось избрание тактических приемов реализации этой цели и начало их применения.

Нанести удар по организации, имеющую демократические Программу и Устав, известную демократическими выступлениями и пресс-конференциями своих посланцев на съездах и митингах демократических организаций Советского Союза (Ташкент, Рига, Москва, Киев, Ленинград, Челябинск, Таллин, Вильнюс, Рига и др), организации, на массовых митингах которой на глазах представителей мировых газет и телевизионных компаний выступают представители различных народов и конфессий, организации, полностью соответствующую духу общедемократического движения в стране, не возможно. Опасность, исходящая от НФА для власть предержащих, была реальной, и они должны были поторопиться. Необходимо было срочно удалить из высших органов Фронта демократически настроенных инициаторов, написавших Программу и Устав НФА, Изменить эти два документа, заменить в них радение о национальных интересах — национализмом, уважение к религии — крайней религиозностью, борьбу с правящим классом в рамках закона — бунтарством. Подходящую для выполнения этой цели обстановку создавал конфликт между Арменией и Азербайджаном. Узконационалистическую, изолированную от общесоюзного демократического движения, опирающуюся на насилие, направившую свою основную деятельность на преследование другой нации организацию очень легко было подавить и разгромить на основании уголовного права. Вот почему надо было сместить НФА с позиции демократии на позицию национализма. В то же самое время крайнее преувеличение тюркского фактора позволило бы мастерам империалистической политики «разделяй и властвуй» поднять малочисленные народы республики против азербайджанского народа.

Не случайно, что наместник Москвы в Азербайджане на первой же беседе с теоретиками Фронта «от души» советовал усилить националистические и религиозные аспекты в Программе и Уставе НФА. Посланцы Центра, изучавшие НФА и встречавшиеся с основателями Фронта, много раз советовали направить НФА именно в это русло. Возникает вопрос: эти советы исходят от доброжелателей азербайджанского народа? Те, кто сейчас претворяют в жизнь эти советы, обладают ли требуемым уровнем политического мышления? В истории ХХ века наш народ дважды поднимался на борьбу за демократию, и дважды добивался создания национального государства: в 1918 году на Севере и в 1946 году на Юге Азербайджана. И оба раза причиной падения этих государств становилась Россия. Мы призываем тех, кто по русскому совету пытается столкнуть Фронт с демократического пути, не забывать об этой простой истине, хотя надежда на это слаба.

Тактика удара, который будет нанесен по Фронту, уже известна — Фронт необходимо перевести из русла демократического движения в русло национализма, а в формах деятельности — русло национал-большевизма. Давайте признаемся, что этой операции помогает также глубоко укорененная в нашем народе чувство преклонения перед лидером, справедливым царем и героем.

Как была проведена операция?

С момента учреждения Фронта и до нынешнего времени самым большим недостатком руководящих органов НФА было отсутствие регулярного и упорядоченного обмена информацией между ними и членами организации. Мысли высказывались наверху, обсуждались наверху, решения принимались наверху. 15 членов Правления превратились в мини-политбюро. В августе и сентябре несколько членов бывшего ВИЦ НФА предложили Правлению созвать Меджлис и перераспределить полномочия среди более широкого круга (75 человек!) лиц. Было предложено создать рабочие группы и проблемные комиссии, двери которых должны были быть открыты для любого желающего принять участие в их работе. Каждый раз это предложение отклонялось под тем предлогом, что «сейчас не время, обстановка напряженная». После регистрации НФА и выделения штаб-квартиры приходу сюда членов Меджлиса чинились серьезные препятствия. В то же время про Меджлис, который был насильно изолирован от НФА, стали умело распространять слухи о том, что «Меджлис не работает, его надо сменить». Многие члены Меджлиса и Правления 22-го октября сделали попытку провести заседание Меджлиса. Для того, чтобы сорвать эту попытку, некоторые силы распространили слухи о том, что «в Меджлисе есть фальшивые члены» и добились того, что Насиминский и Кировский отделения НФА распространили заявления о том, что «не будут признавать решения этого Меджлиса». Комиссия Контрольной Комиссии (Беджан Фарзалиев), которая была создана для расследования достоверности этих слухов, столкнулась со странным фактом: «документы учредительной конференции потерялись». Многие районные отделения получили информацию о том, что «Меджлис не созывается». В результате эти силы добились того, что кворум, необходимый для принятия Меджлисом решений, не был собран. Члены Меджлиса обсудили ситуацию и решили еще раз созвать Меджлис 28-го октября в полномочном составе. Правление дважды обсудило подготовку к созыву Меджлиса и определило наименование проблемных комиссий и рабочих групп Меджлиса. Наконец, 28-го октября Меджлис в составе, полномочном для принятия решений, собрался в зале заседаний объединения «Азнефтемаш» при участии членов Совета аксакалов Исмаила Шыхлы, Бахтияра Вагабзаде и Юсифа Самедоглу. Перед началом работы Меджлиса представители определенных сил ворвались в зал, подняли крик и вынудили покинуть зал, ради сохранения своего человеческого и интеллигентского достоинства, сначала Бахтияра Вагабзаде, затем Исмаила Шыхлы, наконец, Юсифа Самедоглу. Затем они призвали 58 членов Меджлиса подняться и пойти к Председателю, в маленький зал, намного менее приспособленный для работы Меджлиса. Присутствующие приняли это оскорбление ради единства и направились в штаб-квартиру НФА в надежде «сделать хоть что-то полезное для народа». Вместо работы два дня шла кампания клеветы и пересудов, разоблачение авторов данного обращения в духе незабываемого 1937-го года, приклеивание ярлыков «предателей, врагов народа, членов мафии, армянских шпионов». Напрасно у ударников клеветы просили доказательств. Требование доказательств было смешным в подобном собрании. Разве палачам 1937-го года требовались доказательства? Напрасно люди, знающие нашу деятельность, просили слова, председательствующий Рагим Газиев прекрасно справился с обязанностью режиссера и ни на шаг не отступил от написанного сценария. Он давал слово заранее подготовленным ораторам и не придавал ни малейшего внимания письменным и устным просьбам предоставить слово представителям Мингечаура, Джебраила, Ленинского и Азизбековского районов, Гейчая, Физулинского и других районов. 12 человек сказали свое «искреннее сердечное слово» о врагах народа, выступления двух — трех человек, взывавших не к эмоциям, а к сознанию людей, не оказали влияние на разгоряченный Меджлис. Члены Оборонительного комитета оскорбляли и угрожали некоторым членам Меджлиса. В такой ситуации те члены Меджлиса, которые не потеряли чувства самоуважения, которые пришли в НФА с добрым намерением послужить народу посредством культурной политической деятельности, дабы не быть избитыми и не терпеть далее оскорбления своих чувств наблюдением этого низменного зрелища, покинули собрание. Напрасно наши ученые — Амрулла Мамедов — призывал представителей определенных сил заниматься не этим делом, а организацией работы Меджлиса, Сабит Багиров — структурированием НФА, Тофиг Гасымов — проблемой Карабаха, то есть работать для народа. Но эти силы интересовались не служением народу, а политическим убийством двух членов Правления, их удалением из его состава. После того, как члены этого обращения 29-го октября дали политическую оценку этой провокации и покинули заседание, многие представители районных организаций, уже без позволения председательствующего, выразили свое возмущение и покинули Меджлис. Когда количество районов, заявивших о выходе из Меджлиса, достигло 20-и, известная сила проснулась и поняла, что из Народного Фронта Азербайджана выходит Азербайджан, остается же известный регион и известная сила. Тогда они резко подали назад, заявили, что никто никого не исключает из НФА, давайте пойдем на Мейдан, на концерт Ягуба Зуруфчу. Кто-то воскликнул, что «братцы, разве время для концерта, мы еще не дошли до вопроса о Карабахе», на что Председатель ответил, что Карабах стоит на месте, а Ягуб Зуруфчу приехал один раз и, быть может, более не приедет. Вот где стоит пожелать милости от Аллаха для великого Мирзы Джалила! Все уважающие себя дамы от хамства уже давно покинули заседание к тому времени. Оставшиеся уважаемые господа встали, пошли на площадь и выслушали концерт Ягуба Зуруфчу. Этот концерт еще долго вспоминался как большая победа Народного Фронта и лично Неймата Панахова.

Те провокаторы, которые сорвали работу Меджлиса, до того требовали его переизбрания под предлогом того, что «Меджлис не работает». Заранее можно сказать, что работу будущего Меджлиса, если он слепо не последует за известной силой, будут торпедировать с возгласами «Меджлис не работает». Состав Меджлиса будут менять до тех пор, пока уровень его не понизится до уровня «солидарности» ЦК КПА краснознаменных лет.

После разгона Меджлиса единственным препятствием на пути известной силы перед полным подчинением себе Народного Фронта было Правление, пользующееся авторитетом среди народа и способное проводить работу на высоком уровне. И против Правления была проведена достойная работа. Прежде всего была усилена кампания клеветы против тех не очень известных членов Правления которые работали с союзной и мировой прессой, с демократическими организациями, депутатами Верховного Совета, преподносили миру НФА как демократическую и гуманистическую организацию. «Зардушт продал народ», «Лейла получает деньги от Арменпресса», «Тофиг Гасымов — человек ЦК», «Джанбахыш — кагебешник» и т. д. На площади сотни людей распространяли эту клевету, а на трибуне члены Комитета Обороны, дабы клевета подтвердилась, нарушив решение Правления, не допустили к микрофону члена Правления Зардушта Ализаде. Они даже не скрывали это, на заседаниях Правления Этибар Мамедов открыто заявлял, что делает это с гордостью. Демократическое большинство Правления ради сохранения единства закрыло на это глаза. Но настал и их черед! Известная сила сочла, что обстановка созрела, убедилась в решимости Правления не применять насилие против насилия, выгнала с трибуны руководство НФА, начало свою личную позицию декларировать то как позицию Народного Фронта, то как позицию Национального Фронта.

В конце ноября 1989 года Правление, успешно возглавлявшее забастовочное и митинговое движение, стало жертвой политической игры, подверглось нападкам и давлению «молодых патриотов», поверивших в слух о том, что «Правление отстает от народного движения».

С момента издания Верховным Советом «Указа о нормализации положения в Нагорном Карабахе» Правление начало энергично действовать. Первый анализ Указа показал, что он очень плохо составлен и может оказать негативное влияние на ход событий. Однако Правление, прекрасно зная соотношение сил в мире, в стране и в Верховном Совете, решило в целом поддержать данный Указ ради его здорового ядра, негодные же статьи корректировать при помощи Указов ВС Азербайджана. Два дня и две ночи шло напряженное обсуждение вопроса с Центральным Комитетом и как результат все это должно было найти свое отражение в Указе.

1. Было решительно сказано, что все хозяйственные и государственные вопросы будут переданы в ведение Республиканского Комитета.

2. Было предусмотрено обращение в ВС СССР с ходатайством о переходе Внутренних Войск из подчинения Союзной контрольно- наблюдательной комиссии в подчинение Республиканского Комитета по управлению НКАО.

3. Было решено обратиться в ВС с ходатайством ограничить полномочия Союзной контрольно-наблюдательной комиссии только наблюдением.

4. Все законы и распоряжения, изданные в связи с КОУ НКАО или же самим КОУ, должны были быть отменены.

5. ВС Азербайджана обязался унифицировать полномочия НКАО с полномочиями других автономий СССР, что означало отмену многих чрезвычайных льгот и преференций, данных НКАО.

6. Должна была быть подтверждена еще раз необходимость соблюдения существующих союзных и республиканских законов. Тем самым Азербайджан подтвердил бы свой суверенитет, не нарушив ни одной статьи союзного Указа.

Выполняя эту работу, Правление преследовало одну цель. Возникший в Закавказье конфликт должен происходить не по оси Москва-Баку, а по оси Москва-Ереван. Влияние армянского лобби, облюбовавшего себе гнездо в Москве, должно было низведено к нулю перед интересами самого Союза. Как и во время событий в Звартноце, с армян должна была быть сорвана маска демократа и обнажено для всех лицо расиста и фашиста. Однако Этибар Мамедов и направлявшие его в определенном направлении люди расстроили все усилия Правления. Этибар Мамедов встретился с руководством ЦК и, угрожая продлением забастовки на железной дороге, добился принятия указа, уже зачитанного по телевидению. Как результат, отменив 6 статей Указа ВС СССР, заставил его вновь вернуться к обсуждению вопроса. ВС Армении в знак протеста против Союзного Указа приняло решение о присоединении к себе НКАО и Шаумяновского и Ханларского районов Азербайджана. Если ВС СССР еще раз вернется к рассмотрению не принятого обеими сторонами Указа, то вновь заработают сильные козыри армян. Надежд на то, что новое решение будет лучше принятого Указа, мало. Никто не может исключить принятие «компромиссного варианта» в виде прямого президентского правления Нагорным Карабахом.

14 членов Правления на заседаниях 10 и 22 ноября решили созвать 9 декабря совещания всех членов правлений районных отделений НФА и обсудить на нем вопросы восстановления суверенитета Азербайджана над Карабахом и подготовки Фронта к выборам. 8 членов Правления, взявшие на себя организацию совещания, хотели дезавуировать распространяемые всюду слова Председателя о том, что «Правления нет, оно распалось». Но и на этом совещании зал заполнили люди, не имеющие ни малейшего отношения к НФА как организации и освободительному движению нашего народа, и по сценарию сессии Меджлиса подняли шум, когда же гвалт достиг апогея, поднялся Председатель, жестом успокоил своих сторонников и сказал, обращаясь ко всем, что «Правление не в состоянии работать и даже организовать простое совещание». Конечно же, вместо обсуждения вопросов Карабаха и выборов опять начали говорить об отставке всего Правления и передачи всех полномочий Председателю. В то же время высказались мысли об устарелости Программы, ни один пункт который еще не был выполнен, и о необходимости коренной переделки Устава. Правление было лишено возможности логично и на высоком уровне ответить на все эти предложения. В такой ситуации остается один путь для разъяснения положения во Фронте: листовка или информационный бюллетень, к чему мы и прибегаем. 10-го декабря в здании Азербайджанского драматического театра прошла репетиция известной силы со своими сторонниками. Было решено избрать делегатов от районных организаций и провести в начале января конференцию, рассмотреть организационный вопрос, изменить Устав и Программу. Включить пункт о выходе Азербайджана из СССР. В Уставе предусмотреть широкие полномочия для Председателя и наделить его правами президента. Что означало: прощай, демократический Фронт! Как короток оказался путь от Алиева до Алиева… Что же кроится под требованием награждения Председателя широкими полномочиями? Неверие в собственные силы, в силу объединенного народа, мечта о сильной руке, справедливом царе, спасителе на белом коне, возможность искать причину неминуемого скорого поражения Фронта не в себе, а в «герое» — вот подоплека всего этого.

Наконец, в чем же заключается достигнутой этой известной силой результат? Забыты те цели, которые НФА мог достичь в ближайшее время, а именно:

1. Проведение широкой пропагандистской компании во всесоюзном и мировом масштабе, непосредственное участвие в работе Республиканского Комитета, организация общественного контроля над его деятельностью. Вместо этого Этибар Мамедов выдвинул громкое предложение о созыве чрезвычайной сессии ВС Азербайджана с целью принять решение о проведении референдума по вопросу выхода из СССР. Через три дня он был вынужден признать невозможность этого. Этибар Мамедов, поставивший перед собой задачу разжечь страсти, вбросил ложь о «24-х пунктах». Впоследствии он больше не возвращался к этому вымыслу, предполагая, что память у народа коротка. Как требование о референдуме, так и вымысел о 24-х пунктах дали известной силе богатый опыт в деле манипулирования и управления массами. Когда в Правлении начали укорять Этибара Мамедова ложью о 24-х пунктах, новый герой народа с обворожительной улыбкой ответил: «надо чуток разжечь страсти народа».

2. У НФА нет и не будет единой платформы на будущих республиканских выборах. Вера народа в НФА поколеблена. Содержание пяти последних митингов, преступления и акты насилия, совершенные в городе от имени НФА, нападки на интеллигенцию нанесли смертельный удар по избирательной базе Фронта, заставили отвернутся от него неазербайджанцев, интеллигенцию и сторонников умеренной эволюции, то есть большую часть избирателей.

3. Не будет возможности одобрения новым Верховным Советом «концепции экономической независимости Азербайджана», подготовленной группой патриотичных экономистов. Пройдет концепция ЦК, отдающая наши национальные богатства на разграбление центра еще на пять лет. Мы еще раз отстанем от других республик Союза

Правление НФА попыталось сохранить свое единство хотя бы до сессии ВС республики 26 декабря с тем, чтобы защитить важнейшие требования народа. Однако Абульфаз Алиев, Этибар Мамедов, Рагим Газиев и Наджаф Наджафов вынудили Правление принять решение о замораживании своей деятельности уже 9-го декабря.

С чем же сейчас сталкивается Фронт?

Мы наивно задавали каждому новому члену ВИЦ НФА один вопрос: принимает ли он Устав и Программу? Единственным условием приема был устный положительный ответ. Мы надеялись, что демократический и мирный путь народа к свободе настолько возвышенная цель, что ни одна черная душа и жадная рука не посмеет приблизиться к ней. Мы уповали на свое политическое единство, на силу своих идей и, наконец, на демократический Устав и Программу НФА.

Сегодня Председатель Фронта с трибуны заявляет, что Программа устарела, хотя ни один его пункт еще не достигнут. Это можно простить единственно тем, что он недостаточно глубоко знаком с этим документом, во всяком случае, в своих интервью иностранным корреспондентам идет вразрез с основными ее положениями.

Суть нашей Программы в том, что в нем нет пресловутого демократического централизма, меньшинство не подчиняется большинству, выше стоящий орган не имеет права приказывать нижестоящему органу, каждая организация обладает автономностью в пределах основных документов. Его авторы, учтя горький опыт прошлого, сделали невозможным самовластие одного человека. Они наделили Председателя всего лишь полномочиями представительства (ставить подпись под документами, подготовленными Правлением, под финансовыми документами, представлять организацию внутри и вне страны, перед государственными органами). В то же время только конференция и съезд вправе избрать независимые друг от друга и подотчетные только им Меджлис, Правление, Контрольную Комиссию, Финансовый Комитет и редакционную коллегию. Эта система сводила вероятность установления единоначалия к нулю. На совещаниях 9-го и 10-го декабря Председатель, требуя для себя широкие полномочия, выступил именно против этих демократических положений Устава. Пришедший в НФА в апреле месяце Абульфаз Алиев, объявивший себя тогда солдатом Фронта, в декабре требует для себя полномочия диктатора. Накануне сессии ВС 26-го декабря какой национальный интерес или демократическая необходимость заставляет Абульфаза Алиева, открыто нарушая Устав, заморозить деятельность Правления? Может, он считает, что Правление, заморозившее свою деятельность, подвергаемое нападкам науськиваемой им черни, лучше будет защищать права народа? Когда на его глазах Комитет обороны, фактически являющийся его личной гвардией (на наш взгляд эта структура, занимающаяся разбоем и провокациями, абсолютно чуждая Народному Фронту структура) применил насилие против одного из членов Правления НФА, прикидываться слепым и глухим, не понимающим того, что происходит, демократично? Зная, что члены Правления насильно изгнаны с трибуны, насколько честно говорить о демократии собравшимся на площади Свободы? Как можно назвать практику, когда на конференции и собрании НФА любого уровня врываются, без всякого права на это, излишне активные выходцы из одного региона Азербайджана и криком и ором заглушают голоса представителей всех остальных регионов Азербайджана? Насколько соответствует демократии, когда он смотрит отрешенным взглядом на то, как его фанатичные мюриды осыпают ругательствами любого, кто подвергает его позицию малейшей критике, когда специально приведенные на собрания клакеры устраивают ему «горячие овации»? И, будучи демократом, он соглашается на организацию всего этого?

Сейчас можно услышать от людей, что «члены Правления борются за власть». Дело обстоит не так. Борьба идет между линиями демократии и самодержавия, между сторонниками эволюции и революции, между либералами и радикалами, между сторонниками мирной парламентской борьбы и улично-площадными шествиями, теми, кто желает в корне изменить существующую систему и передать власть народу, и теми, кто просто разгневан Карабахскими событиями. Вот вокруг чего идет борьба. Эти политические линии представлены людьми, борьба между людьми и есть борьба между политическими линиями. Суть этой борьбы в том, что демократическое крыло стремиться путем парламентских выборов устранить Коммунистическую партию от власти, сторонники самодержавия хотят заменить «чужое руководства» внутри властной партии на «свое руководство».

Наконец, мы хотели бы привлечь внимание наших соратников еще к одной особенности. До сих пор с датой выборов не определились три республики. Одна из них — Азербайджан. Причина этого ясна: руководство республики не знало, когда же оно сумеет нейтрализовать НФА. Есть еще одна причина: наш народ не тот, которым он был в марте прошлого года. Чтобы обеспечить 98,5 %, необходимо оккупировать города войсками и объявить комендантский час. Вот почему власть так безразлично относится к бесчинству 300–400 хулиганов, она знает, что их деяния можно будет приписать НФА. Сценарий известен. Но и это не самое страшное. Самое страшное заключается в том, что под знаменами НФА поднимают крестьянина и рабочего против интеллигента, бедняка против богатого, азербайджанцев против других народов.

Еще не избавившись от страха перед интернациональным большевизмом, мы встречаемся со страхом перед национал-большевизмом. Наш народ только начал избавляться от ига диктатуры, но столкнулся с опасностью новой диктатуры по-фронтистски. Специально подученные люди уже встречают «нового лидера» горячими аплодисментами. А потом… смотрите историю.

Члены коллектива авторов Программы и Устава, Координационного Совета Временного Инициативного центра и Правления НФА, кандидат исторических наук Юнусова Лейла Ислам гызы и кандидат филологических наук Ализаде Зардушт Мамед Мубариз оглу.

20 декабря 1989 года.»

В тексте «Специального бюллетеня» несколько раз употреблены слова «известная сила» и «известный регион». И тогда, и сейчас в Азербайджане всем понятно, что под этими словами подразумевается трайб нахчыванцев и арменистанцев. Просто летом 1989-го года академик Бунядов в бакинских газетах напечатал статью, в которой назвал ереванских азербайджанцев сокращенно «ераз». Это словечко было воспринято народом как прием ЦК КПА по расколу народа и оценивалось как антинародное. Со временем настроение народа изменилось, слово стало обиходным, хотя и сомнительным и постыдным. Из-за этой позиции ЦК внутри Фронта невозможно было говорить об объективно существующей местнической солидарности людей, собравшихся вокруг Абульфаза Алиева. Из этой среды с не меньшим успехом изгонялись честные и патриотичные нахичеванцы и арменистанцы.

В ноябре-декабре 1989-го года Иса Гамбаров выдвинул коварное объяснение событий в НФА. По его версии, в НФА существуют радикальные левое и правое крыла, которые расшатывают организацию, и более многочисленный умеренный «либеральный центр» во главе с Председателем и его верным учеником Исой Гамбаровым. То, что главным разрушителем демократического потенциала НФА является сам Председатель, Иса скрывал, надеясь на то, что получит возможность контролировать его, а через него — мощный и организованный трайб. Насколько верны были его расчеты, показала история.

Тем временем к апогею подходила кампания по свержению первых секретарей райкомов партии, верных лично Везирову. Из Джалилабада поступили тревожные известия. Местное отделение подряд насильственно свергало первых секретарей райкома партии.

В доме, где я живу, моим соседом по этажу, но в другом, соседнем блоке, был Годжаманов Алескер. Бывший научный работник, кандидат сельскохозяйственных наук, Годжаманов перешел на партийную работу, последнее время работал, как я слышал, первым секретарем Масаллинского райкома партии. У нас было шапочное знакомство, просто здоровались. В один из декабрьских дней, когда я утром вышел из своего блока, увидел Годжаманова прогуливающимся по двору. Как всегда, поздоровавшись, я собрался пройти мимо к своей машине, но он остановился и заговорил:

— А я специально вас ждал. У меня к вам разговор.

— Слушаю вас, Алескер муэллим.

— У меня проблемы с вашей организацией в моем районе, в Джалилабаде. Я назначен туда совсем недавно, до этого работал в Масаллы и был доволен местом своей работы. Однако меня вызвал первый и приказал, чтобы я перевелся в Джалилабад. Я вынужден был подчиниться. Хотя слышал, что моего предшественника, Беюка Агаева, НФА просто выгнал из района силой. Приехав в Джалилабад, и пройдя все необходимые партийные процедуры, я вызвал к себе руководство районного отделения НФА. Я им откровенно сказал, что не рвался работать в их районе, но я обязан выполнять поручения ЦК партии. Сказал, что симпатизирую борьбе НФА за Карабах и реформы. Готов отдать распоряжение районной типографии отпечатать любое количество Программы и Устава НФА. Отдам указание, чтобы не препятствовали их работе с трудовыми коллективами в райцентре и селах. Они имеют право проводить митинги в любое время и в любом месте, но я прошу их просто ставить меня в известность за день до митинга. Я готов сотрудничать с ними в сборе денег, в заготовке дров и продовольствия для азербайджанских сел Карабаха. Они выслушали меня и потребовали, чтобы я подал в отставку. Когда я спросил причину подобного их требования, они ответили, что хотят первого секретаря райкома партии «из местных». Я прошу вас поговорить с вашими коллегами в руководстве НФА. Для меня сейчас просто невозможно написать заявление об уходе работы с мотивацией: требование НФА. Это не законно и абсурдно.

Я обещал своему соседу узнать об этом деле. На Правлении я спросил, кто курирует Джалилабад. Оказалось, это был Панах Гусейнов. Когда я заговорил с ним о незаконных и противоуставных действиях джалилабадских фронтистов, у Панаха на лице прорисововалась плотоядная улыбка, и он отрезал:

— Бей, это не ваша зона ответственности, я сам разберусь, что мне делать в своей зоне.

В очередной раз поднимать на Правлении вопрос о дисциплине, необходимости действовать в рамках Устава и Программы НФА и советских законов означало, что я услышу опять лицемерные разговоры о самодеятельности масс, предательстве партократов и борьбе масс за независимость. Проблема бунтов районных отделений НФА против секретарей райкомов партии, смена одних на других под давлением НФА уже обсуждалась несколько раз на Правлении, однако каждый раз националистическое крыло, опекаемое Абульфазом Алиевым и Исой Гамбаровым, который уже повязал на себя большинство Правления, торпедировало мое предложение принять решение, запрещающее вмешательство НФА во внутренние дела Компартии.

Уже в начале ноября в Правление обращался Юсиф Самедоглу с просьбой решить вопрос Зардабского районного отделения НФА. Со свойственным ему мягким юмором Юсиф бей рассказал, что с ним связалась первый секретарь райкома партии, женщина, призналась в любви к поэзии Самеда Вургуна в общем и уважении к роману Юсифа в частности и к НФА в целом, и попросила члена Правления НФА напомнить своим зардабским фронтистам о существовании такого документа, как Устав НФА. Оказалось, что первый секретарь Зардабского райкома КПА внимательно изучила сей документ.

— Юсиф бей, они приходят ко мне гурьбой и ставят передо мной список пятидесяти руководителей района. А это — почти вся номенклатура райкома партии. Требует отправить их всех в отставку. Спрашиваю причину. Отвечают, что за взяточничество. Говорю, что даже если я выгоню всех их, откуда я возьму новых руководителей? Обрадовались. Вытаскивают другой список, пятдесять имен и фамилий с должностями. Вот, говорят, наши кандидатуры. Беру, внимательно изучаю. Сидят, радостно ждут. Говорю, беи, что же вы мне даете список старых руководителей, снятых с работы за взяточничество? А ведь некоторые из них даже отсидели за это. Рассердились, встали и говорят, что начинают бессрочный митинг с требованием моей отставки…

Пересказав нам этот и смешной, и грустный монолог Зардабского первого секретаря, Юсиф бей предложил членам Правления принять решение, призыв, заявление Правления. Не прошло.

Митинги в Джалилабаде продолжались. Годжаманов написал заявление в ЦК КПА с просьбой освободить его с занимаемой должности.

Везиров, как мне рассказал старый студенческий мой друг, работавший в то время в аппарате ЦК, вызвал к себе заведующего орготделом и распорядился найти партийного работника родом из Джалилабада. Орготдел поднял личные дела и… нашел Хейруллу Алиева, инструктора отдела культуры ЦК КПА, родом из поселка Пришиб Джалилабадского района.

Хейрулла Алиев, кандидат филологических наук, научный сотрудник Института литературы и языкознания АН Азербайджана, высокий, седой и смуглый мужчина, мягкий и добрый человек, был выдвинут на работу в ЦК для курирования Союза писателей Азербайджана. Его обязанностью было поддерживать связь между ЦК КПА и СП Азербайджана, заботиться о своевременном и, иногда, внеплановом издании книг писателей и поэтов, держать, как говорится, «под контролем» пишущую братию. У него были прекрасные отношения со всеми писателями, те ценили Хейруллу Алиева за благожелательность, интеллигентность и простоту.

Сообщают Хейрулле Алиеву, что вызывает его Первый секретарь. К добру ли? Время беспокойное. Приходит к Везирову, а тот: ЦК посылает вас в ваш родной район первым секретарем райкома партии. Хейрулла Алиев в растерянности. «Товарищ Везиров, я никогда не был на такой работе, не знаю, как управлять хозяйством, я литератор». Везиров: «Это поручение ЦК партии. Поручения ЦК партии не обсуждаются». Все. Хейрулла Алиев зашел к Везирову простым инструктором ЦК, вышел главой большого и сложного района. Отправился в орготдел. «Кто поедет меня представлять?». «Никто». «Как это?» «А так. У тебя там, в Джалилабаде, третий месяц идет перманентное восстание Народного Фронта, и ты об этом знаешь. Уже свергли двух первых секретарей. Сам поедешь. Выкручивайся сам. Попроси НФА. Пусть Фронт тебя представит».

Звонит Хейрулла Алиев Бахтияру Вагабзаде, который призвал народ сплотиться вокруг НФА и числится там вроде бы аксакалом. Просит известного поэта поехать вместе с ним в Джалилабад и представить его народу как партийного руководителя. Вагабзаде и рад бы отказать, но Хейрулла Алиев столько для него сделал! И он вынужден согласится. Но рекомендует взять еще члена Правления НФА Юсифа Самедоглу.

Юсиф бей тоже соглашается. Как можно отказать в одной просьбе человеку, у которого почти все писатели просили, и много раз просили. И вот едут в конце декабря в Джалилабад два писателя и один литературовед. Писатели, аксакалы НФА должны представить фронтистам первого секретаря райкома партии «из местных», как они и просили. Местный он, местный, уже полтысячи лет все его предки безвыездно живут в этой местности.

В райцентре идет митинг. Митинг ведет Миралим Бахрамов, местный вожак фронтистов, врач районной станции «Скорой помощи». Толпа внимает экзальтированным выкрикам Миралима. Привычный мир рушится, все становится вверх ногами. «Жить стало лучше, жить стало веселее». Митинг идет прямо перед зданием райкома партии. К зданию райкома подъезжает машина, с машины сходят знаменитые поэт и писатель в сопровождении высокого седого мужчины. Народ узнает кумиров, все рукоплещут. Аксакалы НФА поднимаются на трибуну. На празднике жизни для фронтистов района появился новый повод для энтузиазма: сам Бахтияр Вагабзаде! Сам Юсиф Самедоглу!

«Слово предоставляется любимому поэту азербайджанского народа, — Бахтияру Вагабзаде!» Шквал аплодисментов! Поэт и в Азербайджане тоже больше, чем поэт. Он — глас народа. Сейчас сказанет!

Бахтияр Вагабзаде сообщает, что ЦК партии одобрило совершенно справедливое требование народа и приняло решение прислать на работу первым секретарем Джалилабадского райкома партии местного товарища, родом из поселка Пришиб, что на берегу Каспия. Местный он, вот, Хейрулла Алиев…

Не успел Бахтияр Вагабзаде приступить к описанию доблестей нового первого партийного лидера района, как Миралим Бахрамов оттеснил поэта от микрофона и взревел:

— Измена! В рядах НФА — измена! Бахтияр Вагабзаде продался ЦК! Они хотят навязать нам такого секретаря, которого народ не хочет! Мы не хотим Хейруллу Алиева! Долой! В отставку!

Почему «долой»? Почему «в отставку»? Он же «местный». Как вы того требовали. Все это хотел сказать Бахтияр Вагабзаде, но не успел. Миралим Бахрамов бросил клич:

— Сжечь книги изменников!

Сотни людей врассыпную разбежались от площади к своим домам. Вот они, любимые, лелеемые, выученные наизусть стихи Бахтияра Вагабзаде. Трудно найти дом азербайджанца, где нет книг Бахтияра Вагабзаде. А где книги другого изменника, Юсифа Самедоглу? Нет книг изменника, у него один всего роман, знаменитый, но всего один, рассказы и сценарии не в счет. Нет книг Юсифа Самедоглу. Зато есть много книг его отца, Самеда Вургуна, классика азербайджанской литературы. Нет ни одного азербайджанца, который не знает его стихов. Вот они, книги Самеда! В огонь их! За что? А за сына изменника. И вот уже в непрерывно пылающий перед зданием райкома партии костер летят книги Бахтияра Вагабзаде и Самеда Вургуна. Вот уже несколько патриотов пытаются добраться и до самих писателей, побить их. Чего же не побить изменников? Ведь сам Миралим Бахрамов назвал их изменниками. Писателей спасает кучка героических учителей, они сажают их в машину, автомобиль рвет с места и выходит на оперативный простор шоссе Джалилабад-Баку. А где литературовед Хейрулла Алиев? Милейший, местный, родной джалилабадский? А вот он, патриоты уже проломили ему голову ломом, по его седой шевелюре струится кровь, он без сознания, толпа держит его тело за руки и ноги, раскачивает. Для чего? А чтобы бросить в уже подожженный автобус. Автобус пылает. Сейчас фронтисты бросят туда и Хейруллу Алиева…

На его счастье, в дело вмешивается местный сейид. Сейид — потомок пророка Мухаммеда. Сейидов много, все они кормятся за счет благодарных пророку мусульман. Есть сейиды легкие, средние. Этот — очень «тяжелый» сейид. Когда он поднимает руку, инстинкт, воспитанный тысячью лет, пересиливает свежеиспеченный инстинкт. «Что вы делаете, мусульмане!? Вы берете на себя смертный грех! Нельзя убивать, нельзя сжигать мусульманина».

Фронтисты и нефронтисты отступились. Подоспели врачи и сумели увезти, спасти жизнь Хейруллы Алиева. Фронтисты в отместку разгромили здание райкома партии, подожгли здание районного отделения милиции. Как раз к своему отделению милиции подходил возвращающийся из Карабаха рядовой милиционер. «Как хорошо дома, в родном Джалилабаде! Сейчас, а может, завтра, я расскажу землякам, как я стоял на посту в селах Нагорного Карабаха, с одним пистолетом, день и ночь, целый месяц! Что это? Куда бегут мои земляки?»

А земляки, заметив человека в милицейской форме, подбежали, окружили и зверски избили несчастного рядового милиции.

А Миралим Бахрамов, после погрома, направился в штаб НФА. За ним, героем, увязалась большая толпа поклонников, Миралим вошел внутрь, толпа осталась на улице шуметь. Вдруг вышел член Правления районного отделения НФА, поднял руку и крикнул толпе:

— Тише! Замолчать! Бей по телефону разговаривает с Маргарет Тетчер!

Толпа почтительно притихла. Миралим из Джалилабада говорил с Маргарет Тетчер, премьер-министром Правительства Ее Величества Елизаветы II, королевы Англии и Северной Ирландии…

На каком языке? По какому телефону? Такие прозаические вопросы в горячие головы абсолютно не лезли. Вообще не приходили. Говорит. Только что сверг двух первых секретарей. Третьему проломил голову. Выгнал Бахтияра Вагабзаде и Юсифа Самедоглу. А теперь, вот, говорит с Маргарет Тетчер.

Конец декабря. Близится любимый с детства праздник — Новый Год. Но на сердце у меня тяжело. Утром вхожу в здание АН, в фойе, около лестницы, меня ожидает группа работниц Академии. Все больше технические работники, библиотекарши, лаборантки. Бедняки, получающие гроши. Увядшие, более чем скромно одетые. Они ждут меня.

Обступив меня, они с почтением спрашивают:

— Зардушт бей, мы слышали, что вы выступили в защиту армян, требуете, чтобы их не выгоняли из Баку. Это правда?

— Да, уважаемые, я это говорил и говорю. Вы только подумайте, что сотворил с нами конфликт. В Армении совершили преступление, изгнали всех азербайджанцев с их родной земли. Теперь то же собираются сделать и у нас. Хотят изгнать армян из Баку. Разве азербайджанцы Армении были виноваты в том, что случилось в Сумгаите? Я знаю, вы скажете, что нет. Теперь скажите мне, армяне Баку виноваты в том, что происходит в Армении и Карабахе? Нет и еще раз нет. Кроме того, любой конфликт, поверьте мне, завершается переговорами за столом, где стороны выкладывают свои козыри. То, что в Баку живут армяне — это козырь Азербайджана. Раз армяне живут в Азербайджане, значит, и азербайджанцы могут и должны жить в Армении. Если армяне останутся жить в Баку, у изгнанных из Армении азербайджанцев останется шанс вернуться к родным очагам, в родные деревни, к своей земле!

Женщины слушали меня молча. Только что пал их кумир, герой борьбы за Родину оказался изменником. Одна из них злорадно сказала:

— Я вам говорила, вы мне не верили! Убедились? Пошли…

Женщины еще раз смерили меня осуждающими взглядами и разошлись. Позже ко мне подошла активная фронтистка Сара ханум, кандидат наук из одного из академических институтов нефтяного профиля, где директором был Рамиз Ризаев. Она поджидала меня у дверей комнаты, где я работал.

— Зардушт бей, я хочу рассказать вам о своей заботе.

— Слушаю вас.

— Раз в неделю к нашему директору приходят Абульфаз бей, Рагим бей, Беджан бей. Туда же приходят иногда Президент АН Эльдар Салаев и бывший секретарь ЦК Рамиз Мехтиев. Часами они совещаются. Недавно я не выдержала, подошла к Абульфаз бею, спросила напрямик: «Что вы делаете в этой команде Гейдара Алиева?» Он мне ответил: «Ханум, врага надо знать. Я получаю от них информацию». Что вы об этом думаете?»

— Сара ханум, я думаю то же, что и вы. Но сейчас большинство думает иначе. Видимо, необходимо время, чтобы народ прозрел. А те несчастья, которые с нами приключатся, будут платой за прозрение нашего народа. Я уже бессилен, рядовые фронтисты стали, подобно рядовым коммунистам, винтиками! До свидания. Скоро я покину Фронт…

После Джалилабадского погрома и отмены Верховным Советом Азербайджана обсуждения проекта избирательного закона прозвучал еще один аккорд близящейся трагедии: фронтисты Нахичеванского отделения НФА разрушили государственную границу СССР. На конференции 6–7 января 1990 года член Правления Неймат Панахов раздавал отдельным делегатам, как сувенир, пятнадцатисантиметровые куски колючей проволоки, срезанные на государственной границе СССР, как символ конца режима «русской империи», разъединявшим две части одного народа. Он старался приписать себе всю заслугу этого героического деяния, но я знал, что если все эти процессы идут под руководством ЦК КПСС и КГБ СССР, то координацию и непосредственное руководство, через свою агентуру, осуществляет Гейдар Алиев. Знал, и кто был его главным человеком в НФА — Абульфаз Алиев. Знал, что роль Неймата Панахова — мальчик на побегушках. Не мог Неймат быть главным исполнителем в серьезной операции, имевшей ключевое значение в реализации «тбилисской модели» в Азербайджане.

Несколько лет я изучал историю этой акции, беседовал со многими участниками и организаторами разрушения границ. Окончательную ясность картине событий 31-го декабря 1989-го года внес Ариф Рагимоглу, бывший одним из лидеров Нахичеванского отделения в НФА на рубеже 1980–1990 годов, а в середине 1990-х годов — заведующий идеологическим отделом НФА в Баку. Ниже следует текст интервью Арифа Рагимоглу газете «Истиглал» 29-го февраля 1996-го года, в то время, когда страсти вокруг «саги о героическом деянии по объединению азербайджанского народа» остались позади и подзабылись. Интервью называлось «Как была разрушена граница» и предварялось следующим вступлением: «31-го декабря 1989-го года пограничные сооружения в Нахичеванской Автономной Республике были разрушены в результате акции, организованной НФА. Об этом нашей газете дал интервью заведующий идеологическим отделом НФА Ариф Рагимоглу.

Вопрос: Ариф бей, когда было основано Нахичеванское отделение НФА?

Ответ: 17-го декабря 1988-го года. Учреждение НФА в Нахичевани прежде, чем это произошло в Баку, не было случайностью. Дело в том, что еще в 1975- 76 г г. в Нахичевани существовала тайная организация, насчитывавшая до ста членов. Эта организация, базирующаяся на идеологии «Единого Азербайджана», перешла в 1987–1988 годах к легальной деятельности путем создания в Нахичевани историко-этнографического объединения «Юрд», в Шахбузе — «Народная сила», в Неграме — «Гласность» и т. п. 28-го августа мы перевели и прочитали в объединении «Юрд» «Программу Народного Фронта Тарту», напечатанную в газете «Советская Эстония». И из Баку поступила Программа НФА, ее мы распространили в «Юрде». К концу 1988-го года и в Нахичевани уже были 4–5 проектов программы НФ, отличающихся друг от друга весьма незначительно. Во время дискуссий в «Юрде» сложились две точки зрения на НФА:

1. Срочно объявить о создании НФ Нахичевани;

2. Объявить о создании инициативного центра НФ Нахичевани, затем приступить к организации опорных групп и только затем провести конференцию, или съезд, и объявить о создании НФ.

Сторонники первой точки зрения (С. Мамедов, С. Акперов, Е. Джалилов и др.) возобладали, и 17-го декабря 1988-го года на собрании с участием 42 человек объявили о создании НФ. После чего они объединились со сторонниками идеи организации опорных групп, которые были в основном членами тайной организации (А. Калантарли, А. Гулиев, И. Ибрагимли, Б. Гамбарли, К. Теймурлу, Г. Ахмедов и др.).

Вопрос: Когда впервые была обсуждена идея о проведении акции на границе СССР? Помните ли имя человека, первым высказавшего эту идею?

Ответ: 17-го ноября 1989 года на меджлисе Нахичеванского регионального отделения НФА обсуждался вопрос юбилейных мероприятий в связи с годовщиной Мейданного движения. Когда составлялся план мероприятий, которые должны были быть проведены 4-го декабря, Рамиз Тагиев предложил, чтобы акция протеста была проведена и на границе в Джулфе. Асаф Гулиев, Фарамаз Аллахвердиев, Бенямин Гамбарли и др. полностью поддержали эту идею. Под влиянием живой цепи, соединившей столицы Балтийских республик, было решено выстроить живую цепь людей от Ордубада до Садарака. Группа членов Меджлиса считала целесообразным проведение акции не 4-го декабря, а приурочить ее к 12 декабря, «Дню 21-го азера» (день провозглашения Азербайджанской Республики в Иране в 1945 г.) В дальнейшем было решено провести акцию и 4-го, и 12-го декабря.

Несмотря на сопротивление пограничников, 4-го декабря акция удалась. Но не в виде «живой цепи», а в виде скопления людей напротив населенных пунктов на Юге. Но тогда и речи не было о демонтаже пограничных сооружений, «колючки».

Вопрос: С кем в Баку обсуждалось откладывание даты акции?

Ответ: Прошу прощения, в постановке вопроса есть некоторая неточность. Для проведения акций вдоль границы была создана специальная Комиссия под руководством Асафа Гулиева. Впервые 21-го декабря Асаф Гулиев на митинге объявил, что в случае невыполнения наших требований «колючка» на границе будет разрушена. Вопрос времени обсуждался с Абульфаз беем и был назначен день 31-го декабря. Здесь не было никакой задержки с датой.

Вопрос: Имело ли командование пограничных войск информацию об этих приготовлениях? Если имело, то какие меры им принимались?

Ответ: До митинга 21-го декабря мы требовали от властей демонтажа пограничной «колючки». Не было никакого намерения самим сделать это. Мысль о том, чтобы самим сделать это, возникла тогда, когда мы уточнили, что колючая проволока была натянута не решением КГБ СССР, а решениями Советов министров Нахичеванской АР и Азербайджанской ССР.

До 30-и встреч и обсуждений прошло между активистами НФА и различными должностными лицами, включая пограничников. Генералы Лилин, Субаев, некоторые руководители Пограничных Войск СССР и КГБ СССР (часто они не называли себя, или же назывались вымышленными именами), министр иностранных дел Азербайджана Гусейнага Садыгов, заместитель председателя КГБ Азербайджана Садыгов, А. Шекинский и М. Насиров из ВС Азербайджана и другие члены депутатской группы вели переговоры с нами.

Наша подготовка к демонтажу «колючки» началась после 21-го декабря, и мы открыто заявили об этом. До того времени пограничники заявляли, что пусть правительство принимает решение, кто мы такие? После того, как мы определились окончательно, пограничники распространили листовки, начали вести пропаганду о святости границ. Высокопоставленные офицеры, прибывшие из Москвы, Тбилиси и Баку, пытались успокоить народ. Было дано полуобещание о выполнении только одного из четырех наших требований: колючая проволока вокруг Аракской ГЭС будет демонтирована! Это не имело какого-то значения. Демонтаж колючей проволоки вокруг озера шириной в несколько километров был просто успокаивающим маневром.

Вопрос: Какой была позиция партийно-советского руководства Нахичеванской АР?

Ответ: Двоякой. Открыто осуждали, а за кулисами выражали свою сердечную солидарность с нами. Но это не надо интерпретировать как-то по иному. Дело в том, что эти руководители с одной стороны боялись за свои должности, с другой стороны не могли выносить многократных оскорблений, наносимых им даже рядовыми пограничниками. Пограничники большей частью с ними не считались, даже не подпускали близко к границе. В частности, сенокос и профилактика насосов в прибрежной зоне Аракса без взятки не обходились.

Вопрос: Как прошла акция?

Ответ: На очень высоком уровне и организованно. Мы не были уверены, что русские не будут стрелять. Но и страх был не велик. Особенно в селе Неграм многие вышли к границе, обернувшись в саван. Вдоль всей границы люди разрушали «колючку» с чувством гнева и радости. Всюду я видел, как члены нашей тайной организации рыдают, не таясь. Наконец осуществилось желание, годами обжигавшее наши сердца. В тот холодный день кто-то танцевал, кто-то, раздевшись, купался в Араксе!

Вопрос: Фронтисты имели информацию о том, что пограничный режим будет смягчен?

Ответ: Да, имели. Но это смягчение произошло бы очень долго и медленным темпом. Психология разгоряченной толпы более не вытерпела бы этого. У фронтистов не было намерения выступить против психологии разгоряченной толпы.

Вопрос: Какова была роль Неймата Панахова?

Ответ: В Баку Неймат защитил нас. И еще, 31-го декабря он с утра прибыл в Нахичевань, принял участие в акции и увез с собой в Баку один из пограничных столбов. Но у Неймата не было роли ни в «движении границы», ни в управлении им. Организация и руководство «Движение границы» осуществлялось Комиссией в составе девяти человек под председательством Асаф бея.

Вопрос: Во время посещения Нахичевани Нишановым какие велись переговоры, что обсуждалось?

Ответ: 2-го января 1990-го года он прибыл вместе с секретарем ЦК КПСС Гиренко, некоторыми руководящими работниками ЦК, с Первым секретарем ЦК КПА А. Везировым и другими. Состоялось несколько встреч. Есть протоколы переговоров от 5-го января. Столько лет мы ищем возможность напечатать эти протоколы!

Вопрос: С течением лет как вы оцениваете акцию на границе?

Ответ: Каждый год мы торжественно отмечаем 31-е декабря как день национальной солидарности азербайджанцев мира и гордимся тем, что даровали народу этот праздник. Как один из девяти руководителей «Движения границы» и как член тайной организации с 1970-го года, основанной на идее тоски по Югу, думаю, что эта акция является славной страницей истории Азербайджана, написанной золотыми буквами.

Вопрос: Когда и как было оккупировано село Кярки?

Ответ: Население Кярки было выведено, в селе оставались несколько милиционеров и 17 защитников, в основном активистов НФА. После просьб и настояний руководства Нахичевани 17-го января 1990-го года защитники села сдали его солдатам русской 4-ой армии и отступили. Русская же армия без всякого боя подарила село армянам…»

В этом интервью информированный человек может вычитать многое. Во-первых, о, якобы, нерадивой работе КГБ еще в 1970-е годы: прошляпили тайную организацию в глухой провинции численностью аж под сто человек. Во-вторых, о том, что коррупция охватила даже погранвойска КГБ СССР. В-третьих, о сознательном разжигании эмоций толпы руководством НФА в Нахичевани, подобно тому, как это происходило и в других районах Азербайджана. В-четвертых, о непосредственном управлении процессом со стороны Абульфаза Алиева, вплоть до назначения им даты акции, 31-го декабря, хотя он знал о скорой либерализации пограничного режима. Почему не 12-го? Лейла Юнусова в своей статье «Мера ответственности политика» объясняет это тем, что, по замыслу организаторов реализации «тбилисской модели» в Азербайджане, все должно было идти по нарастающей: после Джалилабадского погрома — разрушение государственной границы СССР.

Очень интересны детали, рассказанные Ариф беем в личной беседе автору этих строк и не вошедшие в интервью. По словам Ариф бея, Нахичеванское отделение планировало отметить юбилей разгона Мейдана в Баку установкой палаток на центральной площади города Нахичевань, кострами и ночным митингом с 4-го на 5-е декабря. Когда об этом решении было сообщено Абульфазу Алиеву, от него поступило указание отметить юбилей разрушением госграницы 31-го декабря! Ариф бей признался, что «это указание испугало нас, мы боялись открытия огня русскими пограничниками, и об этом своем опасении сказали Председателю. Его ответ: «Ничего не бойтесь, разрушайте»!

Нахичеванские фронтисты обсудили между собой истоки подобной решимости Большого Бея, ничего не нашли и сошлись на трогательной догадке, высказанной одним из местных фронтистских руководителей: «Абульфаз Алиев надеется, что 31-го декабря, в день рождения Иисуса Христа, души русских будут полны доброты, и они не станут стрелять в народ…»

Иногда такие трогательные подробности больше говорят о характере процесса. Фронтист Теймур из Нахичевани добавил еще одну подробность: двинувшиеся к границе некоторые фронтисты взяли с собой новогодние подарки для пограничников — водку для мужчин и шампанское для их жен. Как бы то ни было, со стороны войск КГБ СССР ни малейшего сопротивления разрушению населением государственной границы СССР оказано не было. В Нахичевани КГБ хотя бы распространял листовки о том, что граница СССР священна. А в Астаре и Ленкорани КГБ пошел другим путем: специальные агитационные машины погранвойск, оснащенные мощными усилителями, ездили по улицам этих двух пограничных райцентров и призывали население «собраться у границы, снести сооружения и воссоединиться со своими братьями и сестрами в Южном Азербайджане». Напрасно Алякрам Гумматов с небольшой группой своих сторонников пытался удержать напор огромной толпы на пограничном пункте в азербайджанской Астаре, уговаривал народ не разрушать границу. Толпа оттеснила его и, сметя все препоны, хлынула на иранскую сторону, где иранские пограничники беспрепятственно допустили «воссоединение» народа.

А в Джалилабаде, как рассказывал Гаджи Абдул в телепередаче по каналу «АНС», пограничники приглашали местных фронтистов сносить пограничные сооружения, но просили не трогать… свиноферму воинской части.

Во время годичного нахождения у власти фронтисты объявили 31-е декабря Днем солидарности азербайджанцев мира. Гейдар Алиев этот праздник, как и другой праздник — Возрождения (17-го ноября 1988-го года), введенный фронтистской властью, сохранил, добавив к ним завершающий компонент триады — Гуртулуш, (Избавление) т. е. свое возвращение во власть 15-го июня 1993-го года.

В канун Нового 1990-го года произошли еще два знаковых для меня события. Меня попросили о встрече два нахичеванских фронтиста — Сульхаддин Акберов и Эльман Джалилов. Эльман бей работал помощником прокурора города Нахичевани и был уволен летом 1989-го года, как говорили, по указанию Поляничко. Они подсели ко мне в машину, и, поездив немного по городу, мы остановились около гостиницы «Южная». Нахичеванские фронтисты просили меня признать лидерство Абульфаза Алиева и обещали, что я не только останусь в НФА, но и посулили самый высокий пост, который я пожелаю. Мне стало забавно. Провинциалы ко всему на свете прикладывают свою мерку. Я отказался, сообщив, что лидерство Абульфаза для меня означает признание лжи, лицемерия, мафиозности, тупости и подлости, что приведет Азербайджан к поражению, восстановлению диктатуры и всей той мерзости, что она может принести народу. Что касается карьеры, то я всю жизнь к ней был равнодушен, и она для меня значит ровным счетом ничего. Мои провинциальные доброхоты были обескуражены столь странным для них ответом, и мы холодно расстались.

О втором событии мне рассказал Тофиг Гасымов. В конце декабря аксакалы Академии наук пригласили лидеров НФА для консультаций. Сказав, что, на их взгляд, ситуация в стране достигла кризисной точки, они спросили у Председателя НФА, что, на их взгляд, могли бы сделать академики, чтобы помочь обществу выбраться из кризиса. Председатель ответил, что в Карабахе сейчас холодно, фронтисты в Лачине на постах мерзнут, не могли бы академики помочь достать теплых перчаток? И еще! Насколько он знает, войлочная бурка, подбитая лебяжьим пухом, не пропускает пули. Не могут ли академики подсобить достать для «ребят» таких бурок как можно больше?

Тофиг бей красочно описал, как бывший первый секретарь ЦК КПА, академик Имам Мустафаев после этого задумался, покачал головой, встал и покинул собрание мудрецов страны.

Наступил 1990-й год, которому предстояло войти в историю азербайджанского народа как год национальной трагедии, поражения демократического движения, начала триумфальной реставрации трайбовой мафиозной власти. Но народ был в неведении. СМИ Компартии не могли сказать ничего нового, да им никто и не верил. Газеты «Азербайджан» Сабира Рустамханлы и «Азадлыг» Наджафа Наджафова изобиловали материалами, настоянными на враждебности к Везирову и националистическими мифами. Четко работал механизм слухов. Невежество масс превращалось в грозное оружие национал-большевиков. В начале января продолжали действовать летучие отряды погромщиков под руководством провокаторов Халила Рзы, Мохаммеда Хатами, Неймата Панахова, Сеида Тахира Гарабаги.

В субботу, 6-го января, II конференция НФА, которую сторонники Председателя почему-то назвали третьей, начала работу в здании Академии Наук, в круглом зале. У входа в вестибюль здания АН дежурили крепкие молодые ребята. Ими руководил Ровшан Джавадов, врач, каратист, будущий активный участник боев в Карабахе и государственных переворотов, будущий командир ОМОН-а и заместитель министра внутренних дел, человек, которому предстояло через пять лет быть убитым, во время спровоцированного мятежа. Но ни он, ни я своего будущего не знали, и он с интересом просмотрел мое и Лейлы Юнусовой удостоверения делегатов и пропустил в зал. Мы, два члена Правления, которых атаковали «ребята» Председателя с одинаковой яростью, Лейла Юнусова и я, сели в зале сбоку от президиума, и стали с интересом наблюдать.

Сценарий конференции был ясен. Кто какую роль будет играть — тоже не вызывало сомнений, но даже уже виденные прежде спектакли интересны импровизациями, яркой игрой актеров, новой сценографией.

Почти месяц назад Председатель при помощи своих троянских коней в Правлении заморозил его деятельность, теперь он жаждал подчинить его себе полностью, превратить его в послушный инструмент. Ясно, что вся эта интрига — не его ума дело, что за сценой есть опытные кукловоды, которые им управляют, но следует честно признать, что Абульфаз Алиев был незауряден в своей роли. Он сумел внушить народу мысль о своей простоте, неприхотливости, даже наивности. Мне, востоковеду, этот тип людей был знаком по плутовским романам.

Псевдолиберальное крыло Правления, управляемое Исой Гамбаровым, было больше озабочено сохранением своего положения. Хотя я нисколько не сомневался, что Председатель сохранит этот сломленный и послушный ему костяк Правления. Хикмет Гаджизаде изображал тревогу по поводу вероятного изменения демократического Устава на роялистский. Меня забавлял этот самообман вчерашних демократов: если Устав не соблюдается, какое значение имеет его содержание?

Конференцию вел Председатель, секретарем избрали членами Меджлиса Арзу Абдуллаеву. Было решено дать слово всем членам Правления, которые пожелают выступить. Не приехал Алякрам Гумматов, якобы из-за снежных заносов на дороге, но все ленкоранские фронтисты присутствовали. Как всегда, было много напыщенной риторики, пафосных речей. Я наблюдал, как скрупулезно соблюдался весь ритуал формирования образа вождя: при появлении Абульфаза Алиева группа клакеров поднималась с мест и беспрерывным хлопаньем ладоней заставляла подниматься весь зал. Любая реплика Абульфаза встречалась бурей аплодисментов. Естественно, клакеры работали не только «за», но и «против». Стоило Тофигу Гасымову в своем выступлении сказать, что из-за беспорядков в Джалилабаде ВС Азербайджане отстрочил рассмотрение закона о выборах, что Миралим Бахрамов поступил неправильно, организовав эту акцию, как тот вскочил и, грязно обложив матом весь зал, демонстративно швырнул мандат и покинул зал. Зал зашумел, несколько делегатов вскочили, явно намереваясь наказать Миралима, оскорбившего делегатов конференции. Но тут поднялся Председатель, подняв руку, унял шум в зале и вынес свой вердикт:

— Миралим Бахрамов — герой нашего народа. Верните его.

Сразу же раздались аплодисменты, и те же делегаты, оскорбленные Миралимом, хлопали до тех пор, пока Бахрамов не вернулся в зал с видом победителя. Тофиг Гасымов, естественно, был посрамлен.

Фазаиль Агамалиев, один из самых верных сторонников Председателя, торжественно сообщил залу, что «волна кровавых революций, начавшихся в Румынии, накрывает и Азербайджан». Зал снова взорвался восторженными аплодисментами. Позже, делегат из Ленкорани, поэт Али Насир, сказал мне, что во время перерыва стоял вместе с нахичеванскими фронтистами. К ним подошел Абульфаз Алиев и предупредил своих земляков, что когда он предоставит слово Зардушту Ализаде, необходимо освистать его.

Когда слово дали мне, я перечислил успехи НФА и поздравил делегатов конференции с тем, что журнал «Тайм» назвал азербайджанский народ «народом года». Зал зааплодировал. Затем я предостерег НФА от насилия, которое выгодно властям и в чем они превосходит Фронт. Зал негодующе загудел. Я дождался тишины и продолжил:

— Беи, я боюсь насилия, крови и поражения.

Тут со своего места вскочил Абульфаз Алиев, ленинским жестом выбросил правую руку и изрек:

— На пути к свободе, наряду с демократией, нужна и кровь!

Зал неистово зааплодировал. Абульфаз бей сел, зал утих, и я продолжил:

— Для насилия нет никакой необходимости. Тем более, что оно направлено на свержение Везирова. Везиров — божий дар для НФА накануне выборов в ВС. Представьте себе, что во время предвыборной кампании коммунистическому конкуренту кандидата Фронта достаточно будет задать всего один вопрос: кто лидер твоей партии? И все станет ясно. Насилие против секретарей райкомов, разрушение границы — все это работает против нашей организации.

Заканчивая свое выступление, я сообщил делегатам о своем решении покинуть ряды НФА. В фойе Академии меня обступили знакомые фронтисты и просили не уходить из Фронта.

— Зардушт бей, мы здесь, в кулуарах, посовещались. Члены Меджлиса из Карабаха плюс Юг плюс Баку составляют большинство, которое обеспечит вам гарантированное избрание в Правление. Мы все видим игру, которую здесь ведет Абульфаз бей.

— Тогда почему же вы открыто не выступите против?

— Мы боимся, — ответил фронтист из Джебраила.

— Странная ситуация складывается, беи, вы не боитесь армянских боевиков, солдат и офицеров ВВ МВД СССР, следователей Прокуратуры, но боитесь Председателя организации, которую сами же добровольно создали. Это — ненормально. Фронт с таким Председателем принесет народу не свободу и победу, а рабство и поражение. Моей целью было не оставаться членом Правления, а спасти страну от надвигающейся беды. Видимо, мне это не удалось. До свидания.

Ко мне подбежал коренастый мужчина в круглой каракулевой папахе:

— Куда уходите, бей? Вы отступаете перед этими нахичеванцами? Мы, бакинцы, еще не умерли. Укажите, и я пристрелю любого из них!

Я с удивлением смотрел на этого человека. Только что избили одного делегата, мне предлагают приказать убить еще кого-то… Я повернулся и, ничего не сказав, отошел от этого человека. Только потом я узнал, что этот человек, Ага Ахундов, лидер складывающейся в то время Бакинской местнической организации «Гардашлыг» (Братство), которую недальновидное руководство республики стало создавать в пику НФА, превратившемуся в орудие выходцев из Армении и Нахичевани.

После выступлений членов Правления был объявлен перерыв для формирования Меджлиса на основе представленных районными отделениями кандидатов. Пока шла перекличка членов Меджлиса, остальных делегатов попросили покинуть зал. Один делегат, рабочий с какого-то завода, отказался покинуть зал, ссылаясь на пункт Устава о праве рядовых фронтистов участвовать в работе выборных органов, если для этого есть условия. Ровшан Джавадов, будущий замминистра МВД, попытался вытолкнуть его из зала. Рабочий сопротивлялся. Тогда Джавадов нанес резкий удар ногой ему в бедро. Бедняга согнулся от боли и припал на одно колено. Его схватили за шиворот и буквально выволокли из зала. Все это происходило на глазах Председателя, членов Правления и Меджлиса, делегатов конференции. Все испуганно молчали. Мое решение покинуть эту организацию, выродившуюся в криминальное сообщество, еще более окрепло.

Второй день, 7-е января, прошел в таких же пустопорожних выступлениях. Председатель пытался переписать Устав под себя, наделить себя диктаторскими полномочиями. Вниманию делегатов были представлены два проекта. Первый проект зачитывал Али Керимов, студент-юрист из Азгосуниверситета. Его проект изобиловал фразами: «Председатель имеет право», «Председатель может», «Председатель назначает», «Председатель распускает» и тому подобное. В каждой фразе проявлялось тщетно скрываемое желание авторов проекта превратить НФА в организацию боевиков под началом отца-командира. Второй проект, зачитанный доцентом юрфака Азгосуниверситета Тамерланом Гараевым, носил демократический характер и по существу являлся усовершенствованным вариантом действовавшего Устава. Надо сказать, делегаты не очень-то вникали в существо вопроса и прокатили оба проекта, сохранив в силе Устав, принятый на учредительной конференции.

К ночи накал глупости достиг апофеоза. Я не выдержал и вместе с Лейлой Юнусовой, так же объявившей о своем решении уйти из НФА, направился к выходу из Академии. Тут нас попытались задержать, угрожая расправой, Неймат Панахов, Фахмин Гаджиев и другие приспешники Председателя, но на выручку пришел дожидавшийся нас на улице мой брат Араз. Угрожая якобы спрятанным под курткой оружием, он добился нашего «освобождения».

Так, в снежный и морозный январский день я покинул организацию, которую создавал самозабвенно и страстно, мечтая дать своему народу свободу и процветание. Я уходил, оставляя НФА в руках агентуры КГБ и местнической мафии.

8-го января, в понедельник, Меджлис НФА в здании общежития Азгосуниверситета избрал новое Правление. А 9-го января ко мне на работу явились, по причине, которая была в начале мне не ясна, Тофиг Гасымов, Иса Гамбаров и Панах Гусейнов. Вот так, стоя около двери лифта, где около года тому назад Иса Гамбаров просил меня со слезами на глазах не рвать с ним отношений. Теперь же эти трое переизбранных членов Правления НФА информировали меня об итогах ползучего переворота, свершившегося не без их активного участия. В начале они мне с радостью сообщили, что весь их блок условных «либералов» избран в состав Правления. Я воспринял это безучастно.

— Ну и что? Изменит ли это положение дел во Фронте? — спросил я.

Но, по-видимому, они так и не поняли смысла моего вопроса. Их занимало только собственное избрание. Из старого состава в Правление не вошли, не собрав необходимых голосов, Неймат Панахов и Джанбахыш Умидов. Алякрам Гумматов не был включен в список для голосования.

— Я предложил Абульфаз бею включить твое имя в список для голосования, чтобы тебя прокатили, — без всякого стеснения поведал о своей подлости Панах Гусейнов, — но Абульфаз бей отказался, сказав, что ты можешь пройти.

— Панах, Председатель имеет больше информации, чем ты, у меня в действительности было твердое большинство для избрания, но я просто не вижу смысла быть в руководстве организации, цели которой я больше не разделяю. Кроме того, ты не задумывался, когда предлагал включить мое имя в бюллетень, что я официально сделал заявление о выходе из рядов НФА и нельзя избирать человека в руководство организации, если он не является ее членом?

На этот вопрос Панах не ответил. Новыми членами Правления стали поэт Сабир Рустамханлы, декан юрфака Фиридун Самандаров, литературовед Диляра Алиева и некий Алякрам Алиев из села Нардаран.

Только после того, как они ушли, я понял смысл этого странного визита. Последние несколько месяцев Иса Гамбаров всячески старался свести мое участие в работе Правления к минимуму, сейчас же притащился с двумя своими сторонниками ко мне на работу. Тем самым он хотел показать мне, что вот, год назад ты был лидером ВИЦ НФА, я же никем, а теперь я — ведущее лицо в НФА, ты же вынужден уйти. Своеобразное удовлетворение за пережитое унижение потребовало от Исы титанической работы по превращению НФА из организации демократической в националистическую. Как показали дальнейшие события, ради личных целей и он, и его соратники никогда не останавливались перед тем, чтобы пожертвовать интересами народа.

Этибар Мамедов и Рагим Газиев заявили, что в знак протеста против избрания «агента КГБ» Сабира Рустамханлы в Правление они будут бойкотировать его заседания. Но уже через несколько дней стало известно, что Этибар Мамедов и Рагим Газиев, используя возможность манипуляции железной дорогой и радикальной молодежью НФА, ведут переговоры с Везировом о создании некоего Национального Совета Обороны. 10-го сентября Алякрам Гумматов из Ленкорани связался с Этибаром Мамедовым и сообщил о готовящемся захвате Фронтом власти в районе.

10-го января я и Лейла Юнусова, уже в качестве социал-демократов, вылетели в Таллин на учредительную конференцию Ассоциации социал-демократических организаций СССР. Уже там, 11-го января, нам сообщили, что финское телевидение показывало некий населенный пункт Ленкорань, здание райкома партии, захваченное людьми в круглых черных папахах и охотничьими ружьями за плечом. Как нам передали эстонские коллеги, финское телевидение акцентировало в своем сообщении, что это первый случай свержения советской власти в СССР за 70 лет!

Сделав свое сообщение о положении дел в республике, мы приготовились вылететь домой 15-го января, так как рейс был именно через три дня. Но уже после завершения конференции эстонские коллеги сообщили нам, что в Баку начались армянские погромы.

…То, что они не смогли сделать полтора года тому назад, они сделали сейчас… Естественно, не они были главными организаторами этой грязной провокации, но ведущими актерами стали.

Еще в начале января, когда погромные тенденции шли по нарастающей, в села вокруг Баку была вброшена информация, что в центре Баку, на улице «Торговой» (улица Низами) назначается встреча между «городскими» и «районскими». Попытка противопоставить отдельные группы населения друг против друга делались все время: то, без всякой причины, Абульфаз Алиев начинал разглагольствовать о борьбе между шиитами и суннитами, то объявлял тезис о том, что талыши — это тюрки-перевертыши… О механизме противопоставления различных групп людей в районах, я уже рассказывал.

В конце первой декады января молодые жители сел вокруг Баку стали всерьез обсуждать «поход на Торговую». Но нашлись и там здравомыслящие люди, которые поняли опасные последствия такого «похода». В день, когда была назначена эта встреча, прямо на Торговой улице эти люди стали приглашать земляков на собрание общества «Гардашлыг» (Братство) в Доме культуры на Монтино, около моста Багирова. Когда им удалось увести людей с Торговой и собрать в клубе, к ним вышел ахунд мечети поселка Маштага и прочел хутбу о братстве всех мусульман. Чтящие святое слово, абшеронцы там же учредили общество «Гардашлыг», которое, как и НФА, впоследствии было перенаправлено совсем на иные цели. В руководство общества вошли неформальные лидеры сельских общин Абшерона, что сделало ее очень авторитетной в глазах населения абшеронских сел. Именно этих людей пригласил к себе первый секретарь Бакинского горкома партии Муслим Мамедов и сообщил им, что Председатель НФА вместе с группой сподвижников готовит нападение на исправительно-трудовые колонии Баку с намерением освободить несколько тысяч заключенных. Как рассказывал Гаджи Айдын, один из лидеров «Гардашлыга» того времени, пятеро из них направились в дом культуры завода им. Шмидта, куда в то время фактически перебазировалось руководство Фронта, и попросили Наджафа Наджафова устроить им встречу с Председателем. Наджаф отказался сделать это, но ему было сказано, что собрана большая сумма денег и куплено оружие, которое они могут доверить только лично Абульфазу. Тогда Наджаф назвал им адрес кафетерия в подвальчике по улице Касума Исмайлова, недалеко от здания МВД.

«Мы вошли в подвальчик и спросили у обслуги Абульфаза. Тот появился откуда-то из-за занавески, увидел нас и, прикрыв рукой рот, поздоровался. До того он приезжал к нам в село и долго говорил про Коран, пророка и ислам. Я сказал ему, что нет необходимости прикрывать рот ладонью, он находится в таком месте, где люди пьют вино, и ему не надо скрывать от нас, что он пьет. Абульфаз отвел ладонь ото рта и спросил, чего мы хотим. Я ему сказал, что нам известно о его намерении устроить нападение на колонии и освободить заключенных. Абульфаз Алиев попытался отрицать это, но я прервал его и предупредил:

— Мы все вооружены. Мы знаем, что говорим. Знай, если это произойдет, то, независимо ни от чего, ты собственной жизнью ответишь за это. Нас пятеро, и каждый из нас поклялся сделать это. Абульфаз Алиев промолчал, и мы, пятеро мужчин, повернулись и ушли».

Как бы там ни было, эти люди до сих пор уверены, что это они предотвратили более худшие последствия погрома 13-го декабря. Если бы Председателю и его группе удалось выпустить на улицы столицы тысячи озверелых уголовников, город превратился бы в настоящий ад, а численность погибших исчислялось, быть может, тысячами.

11-го декабря республиканское телевидение показало репортаж со встречи Первого секретаря ЦК АКП с рабочими завода холодильников. Кто-то из рабочих спросил Везирова, что же будет с Карабахом. Везиров с комсомольским энтузиазмом ответил:

— Все будет хорошо. Скоро вы увидите. Спросите у Абульфаза! Компартия и Народный Фронт объединятся ради Карабаха — и тут он для наглядности поднял растопыренную ладонь и крепко сжал пальцы в кулак.

Что он имел в виду, этот товарищ Везиров, говоря об объединении усилий ЦК КПА и НФА? С перестроечным НФА он объединять усилия отказывался, а вот с погромно-мятежным НФА уже готов объединятся. Знал ли он о том, что готовится погром, его отстранение и попытка захвата власти? Или же он настолько оторвался от действительности, что не видел очевидного? Или же он знал все это и умышленно вел игру Москвы на разгром НФА?

12-го января по азербайджанскому ТВ выступил ученый филолог Ширмамед Гусейнов. Профессор Азгосуниверситета по телевидению, находящемуся под полным контролем властей, призвал народ к вооруженной борьбе и войне в Карабахе.

Члены Правления, обеспокоенные информацией о сепаратных переговорах между тройкой — Этибар Мамедов, Неймат Панахов и Рагим Газиев — и руководством ЦК КПА, требовали от Председателя обеспечить их явку. В противном случае Тофиг Гасымов угрожал внести в повестку заседания Правления вопрос об исключении этой троицы из НФА. Угроза подействовала, и 13-го января утром на Правлении появился Этибар Мамедов.

На вопрос о сути их переговоров с Везировым Мамедов ответил, что переговоры уже завершились. Достигнута договоренность о создании «ММШ» (Милли Мудафиа Шурасы — Совет Национальной Обороны) с целью массовой депортации армян из НКАО. Провокационность затеи с ММШ была настолько очевидной, что почти все члены Правления, как новые, так и старые, засыпали Мамедова вопросами, от которых тот отбивался как мог.

— Кто входит в состав «ММШ»?

— По одному представителю от МВД, Минсвязи, Минздрава, Минтранспорта, Госкомтоплива.

— Откуда у вас средства для «обороны»?

— МВД обеспечит отряды НФА вокруг Карабаха обмундированием, Минтранспорта — автомашинами, Госкомтопливо — горюче-смазочными материалами, Минздрав развернет госпитали и выделит медикаменты и перевязочные материалы, Минсвязь обеспечит рациями…

— Откуда оружие?

— Оружие будем производить на наших машиностроительных заводах. Начнем с завода Шмидта…

— А первые отделы (секретные части) этих заводов будут сложа руки смотреть, как заводы нефтяного машиностроения приступают к производству оружия?

— Везиров нам обещал, что никаких препятствий не будет…

Тупой радикализм ответов, оторванность затеи от действительности были столь очевидными, что почти все члены Правления подвергли «план ММШ» уничтожающей критике. Декан юрфака университета Фиридун Самандаров сказал Мамедову, что «ММШ» великолепно ложится под статью Уголовного кодекса о «незаконном военно-административном образовании с целью захвата власти» и что этой статьей можно оправдать любые репрессии против НФА и всего азербайджанского народа. Его доводы Мамедова не убедили.

Тофиг Гасымов, Сабит Багиров, Хикмет Гаджизаде пытались объяснить Мамедову абсурдность и невозможность не только функционирования, но и санкционирование в СССР такого органа, как «ММШ». Мамедов был непреклонен. Сабир Рустамханлы угрожал тем, что будущие поколения народа заклеймят и покроют его имя позором. Ответом была только ухмылка. Тогда Тофиг Гасымов предложил НФА отмежеваться от действий троицы. Наступил критический момент, провокация могла сорваться. В дело вступил «великий интегратор» Иса Гамбаров.

— Хотим мы того, или не нет, но Этибар бей сумел связать свое имя с НФА и народу будет нелегко внушить мысль, что Этибар Мамедов уже не представляет НФА. Кроме того, Везиров общается с ним и принимает его как самого деятельного лидера НФА. Даже если мы исключим его, Рагима Газиева и Неймата Панахова из НФА, все равно, все, что они ни сделают, будет связано с именем НФА. Поэтому я предлагаю свести к минимуму ущерб от их деятельности, взять события под контроль, объявить, что «ММШ» создает сам Фронт, а руководителем назначить демократичного Председателя Абульфаза Алиева.

Против этой «гениальной» находки ни у кого не нашлось возражений. Правление приняло предложение Исы Гамбарова и завершило свое заседание. В полном составе Правление отправилось на митинг 13-го января на площади «Азадлыг» (Свобода, бывшая им. Ленина), где и объявила о создании «ММШ» под председательством Абульфаза Алиева, в составе Этибара Мамедова, Рагима Газиева, Неймата Панахова и Халига Бахадыра (малоизвестный в то время журналист, честный, радикальный националист, но недалекий). Митинг прошел исключительно патриотично, под антиармянскими лозунгами. В ходе митинга пришло сообщение (которое ведущие митинг лидеры фронта, озвучили), что некий армянин убил топором некоего азербайджанца в районе Баилово. Митинг завершился кличем «Смерть армянам!» и толпа разошлась. Умные люди поспешили по домам, а погромщики разбежалась по городу, благо адреса и фамилии были уже известны.

Размышляя об «армянском погроме в Баку», я вновь и вновь не нахожу ответа на простой вопрос. Как могло случиться, что я, рядовой научный сотрудник Академии, активный фронтист Зардушт Ализаде, знал, говорил и предупреждал о готовящемся погроме, но огромный госаппарат и спецслужбы СССР, отвечающие за безопасность граждан, не знали, не готовились и не предприняли ничего для предупреждения погрома? В день погрома Арзу Абдуллаева, завидев толпу, преследующую бегущего мужчину, подошла к солдату в каске, с автоматом в одной руке и тортом «Сказка» в другой, спросила: «Чего же вы не вмешиваетесь, почему не защищаете людей?» На что солдат ответил просто: «У нас нет приказа».

Да, власть знала о том, что готовится погром. Знала, умышленно не вмешивалась и готовилась использовать погром как предлог для широкой и кровавой акции против целого народа. Знало о погроме и руководство республики и ничего не предпринимало для действенного отпора погромщикам и их организаторам из НФА и спецслужб. Знали и лидеры НФА, но часть из них была заинтересована, чтобы погром произошел, а другая часть уже запугана Председателем и его «ребятами», деморализована и дезориентирована.

Как повели себя во время погрома структуры НФА? Как повели себя «ребята» Абульфаза Алиева, спрашивать не приходится. Рядовой фронтист, уже спустя месяц, рассказывал с горечью вперемешку со страхом, что один из активных «ребят» Председателя участвовал в групповых изнасилованиях.

Что делали районные отделения? Большая часть районных отделений НФА в Баку, как и большинство населения, спасала армян от погрома. С риском для жизни фронтисты стихийно организовывали дежурство у блоков и домов, прятали армян в своих квартирах. Постепенно в дело начала вмешиваться и власть, и правоохранительные органы, которые начали собирать армянское население в школах и административных зданиях, чтобы затем эвакуировать их из республики.

Конвейер этнических чисток, запущенный армянскими националистами и партийной верхушкой СССР в конце 1987-го года в Армении, волнами погромов и массовых этнических чисток добрался до населенных пунктов Азербайджана и даже до интернационального Баку. Вдохновители и организаторы этнического конфликта руками своей агентуры, платных провокаторов, продажных госчиновников и невежественной и преступной толпы довели свое позорное дело до убийства 56 армян, жителей столицы Азербайджана. Научный сотрудник Университета по дороге с работы домой наблюдал, как из полностью ограбленной квартиры армянина выходит радостная пожилая женщина с внучкой и тащит черпак с отбитой эмалью. Он не удержался и спросил у старой погромщицы:

— Из-за этого эмалевого черпака ты калечишь душу ребенка?

Та посмотрела на собеседника, ничего не поняла и побежала дальше, волоча внучку за собой.

Части Внутренних Войск МВД СССР вмешались только 14-го января, когда население Баку уже само сумело остановить погромы и взять ситуацию под контроль. Началась раскрутка очередной кампании против азербайджанского народа как внутри СССР, так и за рубежом. Сразу же в Баку прилетели Председатель Совета Национальностей ВС СССР Евгений Примаков, секретари ЦК, министры СССР. Началась подготовка к широкомасштабной карательной акции.

Чем же занимался с 13 по 20 января Совет Национальной Обороны, который вольготно разместился в здании Дома культуры завода им. Шмидта? Про меры, связанные с «обороной Карабаха», ни мне, ни кому-либо другому ничего не известно. Но поступала обильная информация о сборе денег у населения «для защиты Карабаха». Деньги, естественно, исчезли неизвестно куда.

…Рассказ фронтиста Ибрагима (Ибиша) из Акстафинского железнодорожного депо: «Из Баку позвонил Неймат и сказал, чтобы мы срочно прибыли за оружием. Но оружие не бесплатное. На вопрос о стоимости Неймат ответил, что цены разные в зависимости от типа оружия и ситуации. Посоветовал «достать» денег как можно больше. Мы знали, у кого «доставать», в районе имена богатых людей были известны всем, от секретарей райкома до школьников.

На двух «Жигулях» стали объезжать их, сначала предлагали поддержать добровольно святое дело защиты родной земли, если не понимали, приходилось объяснять силой. Собрали 40 тысяч рублей, сложили в спортивную сумку, выехали в Баку. Прибыли к Дому культуры, нашли Неймата, уединились в какой-то комнате, показали деньги. Глаза у него загорелись. Он сказал: «Дайте». Я спросил: «А оружие где»? Неймат ответил: «Оружие нам обещал Везиров. Но сначала нужны деньги». Я почуял неладное, закрыл сумку и сказал: «Когда будет оружие, тогда и отдадим деньги». Неймат попытался что-то сказать, но я поднял руку и отрезал: «Все! Сначала оружие, потом деньги»!..

…Рассказ финансиста республиканской потребкооперации Халыга: «С группой болеющих за Карабах коллег мы собрали 5 тысяч рублей и, гордясь собой, отправились в СНО. Мы нашли Рагима Газиева и сообщили, что принесли 5 тысяч рублей. Он деньги принял, поблагодарил, но сказал, что этого очень мало, нужно много денег. Мы смущенно ответили, что и эту сумму мы отняли у семейного бюджета, мы люди небогатые. Рагим мечтательно сказал: «Вот если бы нам удалось потрясти Фуада Мусаева! Говорят, у него 50 миллионов»…

В программу подготовки карательной акции, кроме разрушения границ и смещения 17-и секретарей райкомов партий, входил и сценарий «государственного переворота». Примаков принимал лидеров Фронта и говорил с ними по отдельности. Идеально отвечали требованиям Центра радикальная тройка во главе с Председателем. Как позже признался Неймат Панахов, он даже предлагал взять Примакова в заложники, но его «отговорили». 16-го января по городу, на дорогах, ведущих в город, у въездов в военные части началось возведение баррикад. Баррикады были под стать «инсургентам», чисто показушные: поставленные поперек дорог грузовики, автобусы и троллейбусы. Я опрашивал районные отделения НФА, кто ставил эти «баррикады». Как выяснилось, кроме «лидера» Октябрьского районного отделения НФА Тофига Сеидова, малорослого смуглого земляка Абульфаза, никто из руководителей районных отделений НФА Баку возведением баррикад не занимался. Тогда возникает вопрос: кто же «строил» эти баррикады? Кто приказывал директорам автобаз, автобусных и троллейбусных парков выделять транспортные единицы для перекрытия улиц? Ответ напрашивается естественный и единственный: сама власть, Совет Министров, Министерство транспорта. Кто кроме них, мог отдать приказ повторить опыт первомайских и октябрьских праздничных дней, перекрыть кузовами транспортных средств улицы и дороги города? Это практиковалось в советские годы, практикуется и ныне в независимом Азербайджане. Как бы там ни было, тогда все это свалили на НФА и представили как акт беззакония, подрыва и захвата власти.

Другая акция так же служила кампании очернения НФА: партийные структуры по всему Азербайджану приглашали местные отделения НФА занять здания исполкомов и райкомов. Приглашали в Гяндже, Джебраиле, Физули, Исмаиллы. Всюду. В западню полезли только в Ленкорани, Нефтчале и … Баку. Забыв о том, что существует шестая статья Конституции СССР, толпа под руководством части лидеров НФА окружила здание ЦК Компартии Азербайджана и фактически парализовала его деятельность. Никого из работников ЦК толпа в здание не пропускала. Военные хладнокровно наблюдали за этими «стихийно» выражаемыми чувствами и действиями масс, руководимых героическими лидерами НФА. Эмиссары из Москвы проводили переговоры с руководителями Фронта. 16-го января Примаков встретился с Председателем НФА Абульфазом Алиевым и членом Правления Исой Гамбаровым. Только что закончились погромы, население в шоке, никто — ни ЦК партии, ни НФА, правду народу не говорят, каждая сторона ведет свою игру. Народ еще не вышел на улицы, еще не окружил здание ЦК, но Примаков предлагает (подсказывает?) лидерам Фронта не выводить народ на улицы. Ответ Исы Гамбарова звучит чисто в стиле его неизменной политики: «демонстрации и пикеты — неотъемлемое конституционное право народа». Академик-востоковед советует младшему научному сотруднику-востоковеду не делать того-то и того-то, а младший научный сотрудник приводит академику статью из Конституции СССР. Это все равно, что человеку говорят: «не выводи ребенка на улицу, там стоит маньяк, который убивает детей», а он в ответ: «гулять по улице — конституционное право любого советского ребенка».

После этой встречи академик Примаков посоветовал руководству республики беречь Ису Гамбарова и относиться к нему «по-особому».

Факт телефонного разговора и встречи Председателя НФА с Председателем КГБ Азербайджана подтверждался обеими сторонами, но в разной интерпретации. Абульфаз Алиев говорил, что ему звонил Вагиф Гусейнов, последний утверждал, что звонил Абульфаз бей. Как бы то ни было, Абульфаз бей был предупрежден Вагифом Гусейновым, что возможен ввод войск в Баку и призыв к населению выйти на улицы приведет к кровопролитию.

Вечером 18-го января по республиканскому телевидению выступили завсектором ЦК КПСС Михайлов и завотделом ЦК КПА академик Афранд Дашдамиров. Они заверили население, что ввода войск и объявления «Чрезвычайного положения» в Баку не будет. Позднее Дашдамиров утверждал, что об этом ему дали четкие заверения находящиеся в Баку руководители СССР.

В тот же вечер, где-то между 22 и 23 часами, перед толпой у ЦК КПА выступил Наджаф Наджафов. Сообщив о снятии Везирова с поста, он предложил собравшимся поддержать кандидатуру Гасан Гасанова, как человека, имеющего «национальный дух». Сразу же после него выступил Этибар Мамедов и раскритиковал это предложение, из чего можно было сделать вывод, что Этибар видел на этом посту другого человека. Несколько штрихов впоследствии позволяют нам говорить о том, что в то время сложился тайный тандем Аяз Муталлибов — Этибар Мамедов.