"Две недели в июле" - читать интересную книгу автора (Розен Николь)

13 Клер

Клер проснулась разбитой. Она плохо спала. Вот уже три дня она плохо спит. Ей снова снятся тяжелые сны, которые она потом не помнит, но смутно осознает, что это опять сны, в которых она чувствует себя беспомощной и потерянной. Почему эти сны преследуют ее? Почему она не может от них избавиться? Ей хотелось бы рассказать кому-либо о них, своему психоаналитику. Но он сейчас недосягаем, она не увидится с ним до начала сентября. С Марком она не может об этом поговорить. Она садится на кровати, смотрит на часы. Пятнадцать минут десятого. Клер одна, как каждое утро, но сегодня она чувствует беспокойство. Хотя уже и привыкла к одинокому пробуждению. Марк, когда бы ни ложился, всегда просыпается очень рано и сразу встает. Он жаворонок, как он говорит. И если проснулся, не может лежать. А она, если у нее есть такая возможность, любит поваляться в постели. У себя дома по воскресеньям, если не надо кормить мальчиков завтраком, она готовит для себя поднос с едой, ставит рядом с собой на кровать и спокойно пьет чай, чашку за чашкой, не спеша, с книжкой в руке, с включенным радио, которое рассказывает ей о внешнем мире. Это одно из ее главных удовольствий. Когда-то ей нравилось заниматься любовью по утрам, когда тела только просыпаются. Но уже давно этого не испытывала и иногда вспоминает с ностальгией.

Марк этого не понимает. Сама мысль о завтраке в постели ему непереносима. Крошки попадут на простыни, чашка опрокинется — настоящая катастрофа. Ему не нравится такая разболтанность и такая лень. Он не знает, что такое лень, не любит этого. Клер он все же оставляет спать по утрам, а сам спускается готовить для всех завтрак. Теперь она знает, что это его обязанность. Она не сразу поняла, как организована жизнь в доме. Никто не поставил ее в известность. В первый же день она задала Марку этот вопрос, чтобы знать, как она может участвовать в общих делах. Ответ был оптимистичным и в то же время уклончивым: он нарисовал прямо-таки идиллическую картину, которая ее несколько озадачила. Каждый делал, что хотел. Никакого принуждения, все только по доброй воле, и все делается само собой в полной гармонии. Прямо как в Телемском аббатстве у Рабле.

На самом деле все было не совсем так, в чем она быстро убедилась. И совсем не удивилась. Опыт группового отдыха научил ее, что дела сами собой не делаются. Завтраком занимается Марк, вечером готовит Бланш, а об обеде должны думать гости. Она поняла это на второй день, когда, ничего не подозревая, вошла в гостиную в половине первого и почувствовала на себе полные упрека взгляды. С тех пор она каждый день готовит обед. Клер находит это нормальным. Она гость, но должна участвовать в общих заботах. Но ей не понравилось и даже обидело, что никто ее об этом не предупредил. Ее как будто подвергли испытанию, как будто хотели, чтобы она почувствовала себя виноватой. У Эмилии особый статус. Ее единственная обязанность — составлять компанию Бланш. Что касается Клемана, то он такой неловкий, сказали ей, что не может заниматься никакой домашней работой. Только вечером вытирает насухо посуду. Все очень четко распределено, несмотря на все заявления о свободе. Днем Бланш моет посуду, Марк вытирает. Вечером Марк моет, Клеман вытирает. Все это кажется ей смешным. Зачем притворяться, когда речь идет о таких мелочах? Но она поняла, что Марк не любит, когда она задает ему такие вопросы, и старается этого не делать.

Она встает с чувством досады. Завтрака в постели не будет, сейчас она оденется и спустится. Найдет на столе чашку, хлеб, варенье, приготовит себе чай, съест и выпьет все быстро, одна, неудобно сидя на скамье без спинки, в большой пустой кухне. Ей не хочется идти принимать душ в ванной комнате, которая снова кажется ей неудобной и неуютной. Она с сожалением вспоминает свою ванную комнату, с чистой блестящей плиткой, с большой ванной и удобными шкафами.

Она не может забыть разговор, который был у нее с Марком позавчера во время их прогулки. Они заговорили о Бастиде, вероятно из-за строений, которые видели по дороге. Это один из самых красивых домов в этих местах, заявил он с гордостью. Она никак не отреагировала, и он повернулся к ней.

— Ты не находишь?

Она на мгновение замешкалась.

— Он, конечно, хорош в своем роде. Знаешь, я в этом плохо разбираюсь. К тому же я предпочитаю современную архитектуру.

— Не может быть! Тебе нравятся бетонные коробки, без души, без прошлого?

Он как будто упал с неба. Словно она сказала что-то ужасное.

— Это не всегда бетонные коробки, — запротестовала она. — Бетон, кстати, может быть очень красивым. Есть дома прекрасной, потрясающей архитектуры. И потом, в них все продумано для сегодняшней жизни. Я всегда мечтала сама построить такой дом.

Марк был озадачен, даже шокирован, и ей захотелось сгладить ситуацию.

— Это вопрос вкуса. Просто вопрос вкуса. Это никак не умаляет достоинств Бастиды. Я вполне допускаю, что таким домом можно восхищаться. Но я нахожу его немного суровым и неудобным. Он соответствует образу жизни тех, кто его построил. Мне странно, что с тех пор его совсем не модернизировали. Я бы его переделала.

— А чего ему не хватает? В нем есть все для жизни, разве не так?

Клер чувствовала, что Марк готов защищаться, что он раздражен.

— Например, нет ни одного места, где можно было бы удобно устроиться, и ванная комната слишком тесная. Да и спускаться в нее нужно, что не очень удобно.

Она говорила и при этом понимала, что лучше было бы промолчать. Но слишком поздно, отступать было некуда. И по сути дела, представилась возможность открыть свои мысли, показать, какая она.

— Да, ванная, конечно, маловата, — согласился Марк. — Но мы уже задумали в следующем году устроить еще одну на втором этаже. Знаешь, в той комнате, которая находится между комнатой Бланш и моей.

Это «мы» сразило ее в самое сердце. Говорило само за себя. Что он продолжал строить планы с Бланш и Клеманом, не считаясь с отношениями, сложившимися у него с ней, Клер. Как будто было очевидным, что из-за нее он не будет менять свою жизнь, что это она должна будет влиться в его жизнь. Она просто онемела от такого удара.

А он продолжал радостным тоном, не замечая ее состояния:

— Ведь основные работы буду делать я. Класть плитку, работать столяром. Пригласим только водопроводчика, тут моего умения не хватит.

Мысли роились в ее голове, но она не могла их выразить. Горькие вопросы заставляли сжиматься сердце. Значит, она должна будет всегда проводить отпуск в доме Бланш? С семьей и друзьями Марка? А какое место отведут ей? Сможет ли она высказать и свое мнение? И можно ли будет создать дом только для них двоих? И сможет ли она придать этому дому форму, которая нравится ей? Она представила, что всегда придется жить в комнате Марка, пустой и холодной, с узкой и жесткой постелью. Каждый вечер, за ужином, ей придется слушать разговоры, которые ей совсем не интересны… Внезапно Клер сознает, что до сих пор соглашалась на все только ради него, ради любви к нему. Принимала все, что ей было несвойственно, даже неприятно, ради того счастья, которое она испытывала с ним каждую ночь, ради их общей страсти. Держала при себе свое собственное мнение, не говорила о своих собственных желаниях. Внезапно она подумала о мальчиках. Как они отнесутся ко всему этому? Как войдут в круг этих людей? Как их здесь примут? Что потребуют от них? Ей трудно было представить, как они смогут поладить с Марком, которого еще не знают. А со всеми другими — с Бланш, Клеманом, Эмилией и всеми их друзьями, о которых она слышала, но с которыми еще не встречалась?..

Бланш уже обсуждала с ней эту тему. С тех пор как они начали разговаривать друг с другом, ей стало теплее от этих контактов. Она была счастлива, когда Бланш стала вдруг доброжелательной и приветливой с ней. Но она поняла также, что Бланш видела только один путь развития их отношений с Марком. И что ее мнение важнее его мнения. Она должна будет переехать к нему, в их город, чтобы быть рядом с ними. Конечно, она думала о таком решении. Но был и другой выход — Марк найдет работу в университете в Париже. Но Бланш ей объяснила, что это будет очень трудно, почти невыполнимо, тогда как ей будет гораздо легче переехать в другой город и найти такую же работу, как в Париже. Дети? Никаких проблем. Три часа на скоростном поезде — и они увидятся с отцом. Зато все трое смогут оценить жизнь в провинции, которая гораздо лучше, чем жизнь в столице. Бланш произнесла «в столице», и Клер внутренне возмутилась. Она жила не в столице, а в городе, который любила и в котором жила всегда. У нее были свои друзья, свои привычки. Она не испытывала ни малейшего энтузиазма при мысли, что придется переезжать в провинцию, в незнакомые места, которые не особенно ее привлекали, что надо будет изменить всю свою жизнь. Она смутно чувствовала, что все будет решаться помимо ее воли.

В тот день, в машине, сидя рядом с Марком, рассказывающим о предстоящих работах в доме, она снова внутренне возмутилась. Это не то, о чем она мечтала, — теперь она понимала это с ослепляющей ясностью. Она думала о возможном отъезде, но не только о своем, она имела в виду и его, они могли бы устроиться где-то в другом месте, ни у него, ни у нее, начать все сначала. Вместе.

— О чем ты задумалась? — спросил Марк, заметив наконец, что Клер молчит.

Она мужественно смотрит на него и отвечает:

— Я думаю о том, что будет после.

— После чего?

— Ну, хотя бы после отпуска. Через два дня я возвращаюсь в Париж, а ты остаешься здесь. Мы снова расстаемся. Как это будет? Когда мы встретимся снова? И как? Для меня разлука тяжела.

Он остановил машину у края дороги. Затем повернулся и обнял ее.

— Не беспокойся. Мы будем писать друг другу каждый день. Как раньше. И есть телефон. И очень скоро увидимся. В одни выходные приедешь ты, в другие я. Я не смогу, наверное, приезжать слишком часто — у меня уже куча дел перед началом учебного года. Но как только смогу, мы где-нибудь встретимся. Знаешь, я очень дорожу нашими отношениями. Мне тебя будет очень не хватать.

Он укачивает ее, как ребенка, которого надо утешить. Она убаюкивает в его объятиях свои опасения. Но они не исчезают. Его слова только добавляют горечи. Она уже представляет себе выходные, когда он будет занят, в окружении друзей, с Бланш, с Клеманом, а она останется одна. Осторожно, чтобы не обидеть, она высвободилась из его рук.

— А что будет потом? Есть ли у нас хоть какая-то надежда жить вместе?

Он молчит некоторое время и не смотрит на нее. Потом берет за руку.

— Я очень надеюсь, уверяю тебя. Я даже уверен, что так и будет. После Бланш ты первая женщина, которой я это говорю, поверь мне. Но ты же понимаешь, что это не может произойти сразу. У каждого из нас своя жизнь, свое прошлое. Мне скоро пятьдесят, и у меня обязанности, которые я не могу не выполнять. И которые я хочу выполнять. К тому же мы живем далеко друг от друга. Это реальность, и с ней надо считаться. Но я уверен, что однажды это случится. Если нам хватит терпения подождать, когда все уладится, все может сложиться. Я чувствую твое напряжение, я сам его испытываю. Но надо набраться терпения. Я хочу тебе признаться: я очень боялся, что Бланш не примет тебя. Для меня это было бы непереносимо. Это стало бы препятствием, которое мне было бы трудно преодолеть. Нам повезло, что она оценила тебя и приняла то, что ты будешь со мной. Это очень хорошо, ты просто не отдаешь себе отчета, как это важно. Это позволяет нам надеяться на будущее.

Она похолодела. С самого начала она заметила эту зависимость Марка. Но старалась о ней не думать. Он сам простодушно подтвердил ее. Чтобы ее любить, ему нужно было позволение Бланш. Снова что-то возмутилось в ней. Она не хотела, чтобы все так происходило. Она посмотрела ему прямо в лицо.

— А почему бы тебе не приехать в Париж на первые две недели августа? Я еще не работаю, ты тоже. Мы могли бы побыть вдвоем в другой обстановке, у меня. Ты бы познакомился с моими сыновьями. Они проведут несколько дней со мной.

Эта мысль пришла к ней внезапно, импульсивно. Клер об этом не подумала раньше, но теперь это казалось ей совершенно очевидным. Почему же это невозможно? Марк отпустил ее руку и стал смотреть на дорогу.

— Ты застаешь меня врасплох. Я не знаю. Мне надо подумать. Но пока мне кажется это трудновыполнимым. Все уже предусмотрено на эти две недели. Мне надо доделать ставни. И весь август будут приезжать друзья, сменяя друг друга. Я не могу оставить Бланш и Клемана одних — это тяжелая нагрузка. Я обещал, ты должна понять. Да это и мои друзья тоже. Они хотят увидеть меня, и я тоже рад встретиться с ними. Нельзя делать что вздумается. Не надо.

Этот ответ уже не удивил ее, но все же она почувствовала горечь. Ей бы так хотелось, чтобы он с радостью согласился. Чтобы для нее он делал бы все что вздумается. Это и называется любить. Поменять все, все круто изменить. Без расчетов, не осторожничая. Марк снова заметил, что она молчит, и опять взял ее за руку.

— Послушай, не грусти. Я не сказал «нет». Просто это будет трудно. Я обещаю подумать.

Он поцеловал ее в щеку и завел машину.

Чтобы скрыть слезы, Клер прижалась лбом к стеклу. Они возвращались молча, обмениваясь ничего не значащими словами. С тех пор они больше об этом не говорили…

Клер спускается в кухню. Пришла почта, и кто-то положил ее на стол. Она смотрит, нет ли открытки от мальчиков. Видит надпись на конверте: Мадам Бланш С. Несколько секунд она остается в замешательстве, потом выходит во двор. Солнце ослепляет ее, она чувствует слабость. Медленно направляется к мастерской Марка.

— Наконец проснулась? Ну и сурок!

Он весел, улыбается.

— Я видела письмо, адресованное Бланш. Она до сих пор носит твою фамилию?

Ей не удалось скрыть волнение.

— Конечно. А что тут такого?

— Не знаю. Когда женщина разведена, и к тому же живет с другим мужчиной, обычно она возвращает себе девичью фамилию. Или сохраняет обе.

Не прерывая работы, он говорит:

— Мы не разведены…

— Правда? Так долго? Но почему?

Она взволнована.

— Почему? Даже не знаю. Наверное, потому, что это не имеет никакого значения. Чтобы не осложнять себе жизнь адвокатами, судами и всем прочим. Не вижу, для чего это нужно. Мы прекрасно обходимся без административного вмешательства в нашу жизнь.

В его голосе вдруг проскальзывает досада. Впервые она видит его таким.

— А если бы ты захотел снова жениться?

Он смеется.

— Ты же знаешь, я не создан для брака. Мне хватило одного опыта.

Ей смеяться не хочется.

— Пойду в сад, почитаю. Пока.

Ей надо прийти в себя. Подумать. Возможно, Марк прав. Ей в самом деле не следует придавать слишком большого значения таким деталям и внешним признакам. Хотя она не уверена. Что-то ей подсказывает, что именно это важно и имеет значение. Ее смущает то, что он воспринимает все по-другому. Это ее беспокоит, пугает. Здесь ей видится опасность даже большая, чем во всем остальном, хотя она не может четко ее определить. Ей надо успокоиться и подумать.