Николь Розен Две недели в июле

1 Клер

Задохнувшись, она выныривает из сна, как выныривают на поверхность из водной глубины, в которой чуть не утонули. Холодные и липкие обрывки сна еще цепляются за ее кожу. Она прекрасно знает этот сон, всегда один и тот же. Она бредет одна, всеми покинутая, по густому, огромному, почти бескрайнему лесу. Это лес, в котором заблудились Мальчик-с-пальчик, Гензель и Гретель. Длится это бесконечно, пока в конце концов слабый лучик света не пробивается сквозь сумерки. С бьющимся сердцем она подходит ближе. Дом! Наконец-то!

Но вместо того, чтобы принести успокоение, видение вызывает у нее ужас. Это дом колдуньи, и она знает это. Она резко приподнимается, сбрасывая с себя остатки своего детского сна. Они уже не на дороге, машина стоит, окно открыто со стороны водителя, Марка нет. Вокруг непроглядная ночь. Который час? Она смотрит на автомобильный дисплей. Двадцать минут третьего. Внезапное беспокойство охватывает ее.

Постепенно темнота приобретает разные оттенки серого, и Клер начинает различать формы: деревья, кусты. Затем, примерно в двадцати метрах от себя, видит дом. Черная компактная масса вырисовывается на фоне чернильного неба. В светлом прямоугольнике открытой двери она различает силуэт Марка, стоящего к ней спиной. И на мгновение желтоватый, немного дрожащий фон кажется ей жерлом печи, готовой поглотить ее. Конечно, это просто свет от лампы внутри дома, но она не может избавиться от этой нелепой мысли. Она встряхивается, смеется сама над собой. Послушай, девочка, возьми себя в руки, тебе же не четыре года. Мы приехали, и Марк не захотел тебя будить, вот и все. Это ночное путешествие рядом с ним было таким спокойным, таким надежным, что она незаметно для себя уснула, убаюканная ровным шумом мотора. Они приехали сюда на две недели. Две недели вместе… Чего еще желать? Откуда вдруг эти страхи и кошмары? Что на нее нашло?

Марк направляется к ней, и теперь в дверном проеме она видит силуэт женщины. Та стоит неподвижно и смотрит на них. Светлые волосы ее распущены по плечам, на ней свободное одеяние — ночная рубашка или широкое домашнее платье. На мгновение женская фигура кажется Клер огромной. Она выходит из машины. Марк открывает багажник. Бланш неисправима, говорит он, вынимая вещи. Представляешь, она ждала нас, а ведь уже третий час ночи. Здесь обычно ложатся рано, все остальные спят. И он улыбается детской счастливой улыбкой.

Он несет их багаж, она идет за ним. Они приближаются к дому, и теперь она видит фасад строения, закрытые ставни, широкие двери темного дерева. Вблизи дом приобретает нормальный вид, как и все вокруг. Дом массивный, белого камня, крытый черепицей. Все так, как Марк описывал: ты увидишь, постройка конца XVIII века, дом прекрасно сохранился, при ремонте никогда не нарушали его первоначальный облик, все как прежде. Прекрасный дом, добавил он. Слушая его восторженную речь, она не решалась признаться, что не любит старые постройки, предпочитая им современную архитектуру с ее новыми формами и материалами. Ей не хотелось его огорчать и вносить разлад в их отношения. Не стоило того. Ей просто хотелось слушать, обволакиваясь его словами и мыслями. А может, ей понравится дом, который он так любит. Но теперь, стоя перед дверью, она искренне не понимает, чем здесь можно так восторгаться. Обычное здание, тяжелое, строгое. И в тот же момент она ловит себя на том — эта мысль почти превращается в уверенность, — что за нелюбовь к себе этот дом отплатит ей той же монетой. Будет к ней враждебен. Она вздрагивает, переступая порог. Достает из сумки кофту, хотя совсем не холодно.

Просторная комната, по старинке служащая и гостиной, и столовой, и кухней. Сначала она замечает только детали. На старинной газовой плите греется вода в помятом алюминиевом чайнике. Тесаный камень, открытые балки, старая деревянная мебель. В углу старый черный телефон с крутящимся диском и скрученным проводом. Теперь она своими глазами видит, что в доме все сохраняется «как прежде», как Марк и говорил. Для нее же это означает, что дом неудобный, что здесь сознательно не хотят переделывать что-либо на новейший лад. А это именно то, что она ненавидит. Хоть бы Марк не был слишком привязан к такому образу жизни, думает она, наблюдая, как он беседует, опершись на каменную раковину. Бланш еще не повернулась к ней. Они продолжают разговор, начатый до ее прихода. Разговор спокойный, доверительный — так беседуют люди, связанные долгим совместным прошлым. И только когда все готово: заварен липовый чай в желтом фаянсовом чайнике, на стол поставлены чашки, в тарелочку с рисунком в мелкий голубой цветочек, у которой отбит край, положено печенье, — только тогда Бланш обращается к ней. Улыбается, но глаза не смотрят прямо. Короткие вопросы: как доехали? не очень устала? Обращение на «ты» довольно неожиданно, но она старается отвечать в том же тоне.

Клер сидит напротив Марка за длинным крестьянским столом, который занимает весь центр комнаты, перед ней стоит чашка, над которой поднимается пар, и она молча рассматривает Бланш. Это полная высокая женщина. У нее светлая кожа в веснушках. Лицо маленькой девочки, которая и сама не заметила, как прошли годы. Легкие, естественно вьющиеся русые волосы. Особенно поражают ее высокий рост и бесформенный, мягкий, почти расплывающийся, но при этом тяжелый силуэт. Она чувствует, что ее тоже внимательно рассматривают, ощущает на себе проницательный взгляд Бланш, который та сразу отводит, когда она поднимает глаза. Людоедка, думает она и внутренне смеется. Она с удовольствием поделилась бы своими мыслями с Марком, но воздерживается. Она уверена, что он плохо к этому отнесется. Жерому она могла бы в подобной ситуации рассказать, какие странные мысли приходят ей в голову, он посмеялся бы с ней вместе, еще и сам что-нибудь прибавил. Ему не были чужды ребячество, проделки, он понимал юмор. Она ценила это в Жероме. И хотя Марк — самый умный из мужчин, которые были в ее жизни, он полностью этого лишен. И надо признаться, ей часто этого нехватает.

Кажется, он не замечает холодности, с которой Бланш ее встретила. Марк рад, что он здесь. Поставил локти на стол, с удовольствием пьет свой напиток, макая в него печенье, и подробно рассказывает о том, что Жюльен сказал ему перед отъездом и что он должен обязательно передать Эмилии. А как поживает Раймон? А Женевьева? И так далее. Она не знает людей, чьи имена он привычно произносит. Она не знает, о чем они говорят, а они не собираются ничего ей объяснять. Она чувствует, как ее охватывает усталость, даже какое-то замешательство, и говорит, что хотела бы отправиться спать. Марк берет ее чемодан, по дороге показывает ванную комнату, при виде которой она решает отложить душ на завтра. Они поднимаются в его комнату, которая на время их пребывания здесь будет и ее комнатой. Монашеская келья, думает она, когда они входят. Он сжимает ее в объятиях, она чувствует силу его желания, и все в ней успокаивается. Она ощущает жар его рук, он горячо шепчет ей на ухо: я сейчас вернусь — и выходит из комнаты.

Она достает свои вещи, раскладывает их на свободной полке в маленьком шкафчике. Некоторое время смотрит в окно на безлунное ночное небо с рассыпанными по нему звездами, потом ложится. Ей удобнее ждать его в этой кровати, какой бы неудобной та ни была. Незаметно для себя она засыпает. В какой-то момент она ощущает его тело рядом с собой и, успокоенная, снова погружается в сон.