"Информатор" - читать интересную книгу автора (Айхенвальд Курт)

Глава 15

В то утро психиатр Дерек Миллер принял душ и в 7.30 был готов отправиться на работу. Психиатр работал в Лечебном центре Северного берега в пригороде Чикаго, и ехать на работу было недолго, но на сегодня был назначен больничный обход. Чтобы успеть к приему первого пациента, надо выйти пораньше.

Но, еще не выйдя из дома, доктор услышал ритмичное стрекотание пейджера. Он посмотрел на экран. Служба телефонных секретарей, как и следовало ожидать. Подойдя к телефону, он набрал номер и обычным мягким, душевным голосом назвал свое имя. Оператор сообщил, что его просил срочно позвонить некий Джим Эпстайн. Миллер хорошо знал Эпстайна – им не раз приходилось сотрудничать, когда адвокат представлял клиентов с психическими расстройствами.

Миллер позвонил Эпстайну домой в расположенный неподалеку Эванстон.^{303}

– Спасибо, Дерек, что откликнулись так быстро, – сказал Эпстайн. – У меня клиент, который нуждается в помощи психиатра. Он был «кротом» в федеральном расследовании одной пищевой компании. Сегодня утром он заперся у себя в гараже и пытался покончить с собой.

Попытка не удалась, объяснил адвокат, так как самоубийцу обнаружил смотритель усадьбы. Нет сомнения, что клиенту нужно обратиться к психиатру. Не согласится ли Миллер принять его?

– Разумеется, – ответил доктор. – Пусть приходит сегодня же.

Через четверть часа все было устроено. Джинджер согласилась сопровождать Марка в поездке из Моуиквы в Чикаго. Доктор будет ждать их в своем кабинете в Хайленд-парке.

В этот момент Герт Бораски, риелтор из Теннесси, делала последние приготовления к переезду Уайтекеров в новый дом. Полагая, что им может понадобиться ее помощь, она позвонила в Моуикву. К телефону подошла Джинджер.^{304}

– Здравствуйте, миссис Уайтекер, это Герт Бораски из Теннесси. По поводу замков в вашем доме…

– Мне сейчас наплевать на замки, – прервала ее Джинджер. – Мой муж чуть не умер! Наш смотритель только что обнаружил его в гараже. Неужели вы думаете, что мне сейчас есть дело до каких-то дурацких замков?

Прежде чем Бораски успела ответить, Джинджер прервала разговор. Озадаченная Бораски повесила трубку. И что теперь? Покупка дома отменяется?

Бораски отыскала в телефонной книжке номер Джозефа Каяццо, представлявшего кредитора Уайтекеров. Она рассказала о разговоре с Джинджер и спросила, знает ли он что-нибудь об этом. Каяццо ничего не знал, но пообещал навести справки и перезвонить.

Через несколько часов от Каяццо пришел факс. В нем сообщалось, что кредитор отозвал свое предложение о предоставлении ссуды.

Бораски в растерянности уставилась на факс. Придется известить риелтора, представлявшего продавца, Пола Майера.

Новость дошла до Майера в тот же день и привела его в неописуемую ярость. Он недавно отверг несколько выгодных предложений о покупке; его семья уже сидела на чемоданах. Уайтекер заверил, что может позволить себе эту покупку, что его поддерживают в Вашингтоне. А теперь правительство помещает его под программу защиты – и что же делать Майеру?

Ну нет. Он этого так не оставит. Он преподаст урок всем, и в первую очередь этому Уайтекеру.

В то же утро, чуть позднее, Марк и Джинджер прибыли в Лечебный центр Северного берега на первом этаже офисного здания в Хайленд-парке.^{305} Доктор Миллер приветливо встретил их в приемной. Марк был взъерошен, Джинджер держалась из последних сил. К тому же они были измотаны дорогой и в поисках Лечебного центра трижды сбивались с пути. Доктор пригласил Уайтекера к себе, а Джинджер попросил подождать в приемной. Она, казалось, была только рада передохнуть в одиночестве.

В кабинете Уайтекер плюхнулся в кресло.

– Итак, – произнес Миллер, – как вы себя чувствуете?

Уайтекера прорвало. Он начал неестественно быстро сыпать словами, перескакивая с одной темы на другую. Все же ему удалось в общих чертах изложить историю своего сотрудничества с ФБР.

– А теперь – теперь меня обвиняют в краже не больше не меньше как двух с половиной миллионов долларов. Два с половиной миллиона!

– А вы украли их? – спросил доктор.

– Ну да, – ответил Уайтекер и добавил, что в последние четыре года наживался еще и на откатах. – Мне платили пятьсот тысяч в год, но это же мало. Я трачу на двести тысяч больше.

Он сообщил доктору, что у него счета в банках Швейцарии, Гонконга и Каймановых островов.

– Вы отдавали часть этих денег жене? – спросил Миллер.

– Нет, – покачал головой Уайтекер. Он ничего не скрывал.

Из того, что услышал Миллер, было ясно: Уайтекер вел себя как человек, слепо верящий, что его ни за что не поймают. Почти все его авантюры были крайне рискованными. Он покупал за рубежом ювелирные украшения и не платил таможенных сборов. Он часто перевозил через границу большие суммы наличности, не декларируя их и ничуть об этом не беспокоясь.

– А что, если бы осмотрели ваш багаж? – спросил Миллер.

Уайтекер поморгал.

– Я даже не думал об этом. Выглядел я очень респектабельно. С какой стати меня обыскивать?

Уайтекер продолжал вещать о своих подвигах, а Миллер записал: «Многословие; мысли выражает нечетко». Но признаков депрессии, о которой говорили Джинджер и Эпстайн, доктор не наблюдал.

Уайтекер сказал, что всегда применялся к обстановке. А в АДМ царила вседозволенность. Руководители компании участвовали в сговоре о ценах и практиковали откаты. И он допускал нарушения, сказал Уайтекер, потому что так поступали все. Он не хотел быть «белой вороной».

– И в детстве было так же? – спросил Миллер.

– Да, – кивнул Уайтекер и сказал, что всегда был немножко позером и хотел во всем быть первым.

– Можете привести примеры?

– Ну например, в детстве я получил в подарок велосипед – навороченный, самой лучшей марки. И всюду хвастался, какой это хороший и дорогой велосипед. – Уайтекер посмотрел на доктора и добавил: – Он стоил девяносто девять долларов.

– Как получилось, что вы стали сотрудничать с ФБР?

– Они сами пришли ко мне, – ответил Уайтекер.

– Из-за того, что вы участвовали в фиксировании цен?

– Нет, они тогда еще не знали об этом. Просто они опрашивали всех менеджеров АДМ, а я один из менеджеров, поэтому они стали спрашивать и меня.

Здесь что-то не то. Почему агенты опрашивали сотрудников, если им не было известно о нарушении закона?

Речь Уайтекера выдавала пограничное с психозом состояние. Миллер решил, что новый пациент нуждается в тщательном общем и психиатрическом обследовании.

– Я рекомендовал бы вам лечь в клинику на обследование, – сказал доктор. Он хотел провести с Уайтекером несколько психиатрических тестов и заодно удостовериться, что попытка самоубийства не оставила глубоких последствий.

Уайтекер согласился, но предупредил, что надо принять меры предосторожности. У АДМ длинные руки, сказал он. Он главный свидетель обвинения по делу против руководителей компании, и они способны на все, чтобы выиграть дело. Ворваться в кабинет Миллера, например, или залезть в картотеку в клинике. Если Уайтекер представит свой страховой полис, АДМ может узнать, что он в больнице, и еще больше дискредитировать его.

Миллер сказал Уайтекеру, чтобы тот не беспокоился и что он примет все меры предосторожности. Он позвонит в клинику и договорится, что Уайтекер оплатит госпитализацию кредитной карточкой, так что никто ничего не узнает.

Когда состояние Уайтекера, по мнению доктора, несколько нормализовалось, он пригласил Джинджер. Та рассказала Миллеру, что муж за последние годы очень изменился, стал претенциозным и нетерпимым. Он покупает вещи, невзирая на их стоимость. У них восемь автомобилей, включая три спортивных, которыми они практически не пользуются.

А беседа с прокурорами, которая была на днях, только ухудшила положение. Марк сказал, что особенно сурово обошлась с ним Мэри Спиринг. Он боится ее и не хочет с ней больше встречаться.

Миллер сказал Джинджер о своем решении госпитализировать Марка. Она кивнула. Кажется, она испытала облегчение.

В вашингтонском аэропорту специальные агенты Бассет и Д'Анжело взяли такси до штаб-квартиры ФБР. Перед встречей с Уайтекером нужно узнать последние новости, а времени оставалось мало. Прежде всего они направились в кабинет Чарльза Оуэнса, возглавлявшего отдел по борьбе с финансовыми преступлениями. Оуэнс был занят, и они остались ждать в приемной. Спустя несколько минут он вышел.

– Прошу прощения, что заставил ждать, парни, – сказал Оуэнс и предупредил, что впереди нелегкий день. Сначала Эд Хербст информирует их о результатах последнего разговора с Уайтекером, после чего им придется отправиться в Министерство юстиции для встречи с сотрудниками отдела по борьбе с мошенничеством.

С этими словами Оуэнс собрался уходить, но агенты остановили его и спросили, когда они увидятся с Уайтекером.

– Разве вам не сказали? – отозвался Оуэнс. – Его не будет. Он сегодня утром пытался покончить с собой.

Отдел новостей газеты «Вашингтон пост» – целое море компьютеров и прозрачных стен, разгораживающих рабочие места. Здесь обитают сотни репортеров, лупящих по клавиатурам или висящих на телефонах. Журналист с девятилетним стажем Шарон Уолш трудилась в секции новостей бизнеса. Она выкрикивала в телефон подробности какой-то истории. Уолш уже больше месяца освещала ход событий, связанных с АДМ, и несколько раз ей удалось своими сенсационными сообщениями переплюнуть другие газеты.

Недели две назад ее заинтриговала публикация в «Чикаго трибюн», где говорилось о том, что Уайтекер сообщил ложные сведения о своем образовании в документах, поданных при защите диссертации в университете Милликин. Она неоднократно звонила Уайтекеру и всякий раз получала новое объяснение. Сначала он обвинил АДМ в том, что компания без его ведома намеренно исказила данные личного дела. Затем он изменил эту версию, сказав, что сам дал разрешение на это, потому что остальные сотрудники тоже лгали о своем образовании.

Все это убедило Уолш покопаться в прошлом Уайтекера.^{306} Просидев несколько дней на телефоне, она отыскала множество друзей и знакомых Уайтекера, с которыми он общался в разные периоды своей жизни, начиная с детства. Многие отзывались о нем как об энергичном и неугомонном трудоголике и шутили, что ему следовало бы запретить кофе и другие стимуляторы.

Но больше всего заинтересовала журналистку трагедия, пережитая Уайтекером в детстве, история о том, как он потерял родителей и был усыновлен богатой семейной парой. Знакомые Уайтекера, слышавшие этот рассказ, восхищались тем, как мужественно он перенес смерть близких.

Ясно, что эта трагедия не могла не оказать на Уайтекера глубокого воздействия, – она, по идее, должна была стать фактором, определившим всю его дальнейшую жизнь. Чтобы разузнать побольше, Уолш позвонила родственнице Уайтекера Лесли Деморе, с которой он учился в школе в Огайо. Во время разговора журналистка затронула тему усыновления Уайтекера. Помолчав, Лесли сказала:

– Это абсолютная неправда. Его не усыновляли.

После этого разговора Уолш нашла пару, вырастившую Марка, – Мариона и Эвелин Уайтекер. Уолш удалось дозвониться до Мариона, которого друзья называли Фермером. После обмена любезностями Уолш перешла к главному:

– Я слышала, что вы усыновили Марка. Это правда?

Фермер на другом конце провода засмеялся:

– Нет, мы его не усыновляли.

Бассет и Д'Анжело шагали по Пенсильвания-авеню в направлении Министерства юстиции. Стояла удушливая августовская жара. Рубашки взмокли и прилипли к телу. Их сопровождал старший специальный агент Эд Хербст, который только что рассказал им о позавчерашней беседе с Уайтекером. Теперь он собирался познакомить их с прокурорами отдела по борьбе с мошенничеством.^{307}

Юристы ждали их в одном из конференц-залов министерства. Агентов представили Мэри Спиринг, Дону Маккею и Джиму Никсону. Маккей взялся объяснить подробности событий. Адвокаты АДМ, сказал он, пытаются оказать давление на министерство с целью прикрыть расследование сговора о ценах.

– Эти паскуды «Уильямс и Конноли» хотят, чтобы против Уайтекера выдвинули обвинение немедленно, – доложил Маккей. – Они твердят, что с этим справится третьекурсник юридического колледжа. Я сказал им: вот пусть идут и приведут нам этого долбаного третьекурсника.

Маккей объяснил, что «Уильямс и Конноли» уже заготовили и передали в отдел целую папку документов, а также письмо с требованием поторопиться с обвинением. Все эти бумаги он вручил агентам.

Бассет с изумлением прочитал письмо адвокатов. Никогда он не видел ничего подобного. Что, на хрен, они о себе воображают?

Агенты ознакомились с документами в папке, и у них возникли вопросы. Каким образом АДМ удалось так быстро раскрыть все мошенничества Уайтекера? Прямо как в сказке. А может, они все знали и раньше? Агенты понимали, что, если даже не удастся получить ответы на эти вопросы в ближайшее время, их следует задать в ходе расследования.

– Слушайте. Вот вам телефон Обри Дэниела. – Маккей протянул агентам листок бумаги с номером. – Позвоните ему и скоординируйте наши дальнейшие действия. Мы хотим поговорить с сотрудниками, накопавшими этот компромат, и с сослуживцами Уайтекера. А еще мы хотим получить остальные документы, которые у них на руках.

И Маккей отвел агентов в пустой кабинет с телефоном.

Обри Дэниел по телефону был слаще меда.

– Очень рад вас слышать! – прожурчал он, когда агенты представились. – Чем могу быть полезен?

Бассет и Д'Анжело осторожно поинтересовались происхождением документов, касающихся Уайтекера. Как адвокатам удалось их обнаружить? Дэниел ответил, что на них наткнулся один из юристов АДМ, разбираясь в перипетиях тяжбы с «Адзиномото».

Агенты перелистнули страницы папки и нашли документ, где фирма «Уильямс и Конноли» ссылалась на телеграфный денежный перевод со счета в швейцарском банке. Эти сведения уж точно не из архивов АДМ. И агенты спросили Дэниела, откуда этот документ.

Дэниел объяснил, что АДМ прибегла к услугам швейцарского юриста Кристофа Бухвальдера. С помощью правоохранительных органов Швейцарии Бухвальдер от имени АДМ обвинил Уайтекера в совершении преступления. По швейцарским законам человек, выдвинувший подобное обвинение, имеет право ознакомиться с документами, которые имеют отношение к расследованию.^{308}

– Значит, в Швейцарии ведется расследование? – спросил Д'Анжело.

– Да, – ответил Дэниел. – Его ведет цюрихский прокурор по фамилии Трие. Он изучил обстоятельства денежного перевода и сообщил установленные им факты Бухвальдеру, а тот передал их мне.

Агенты сказали, что хотели бы допросить некоторых служащих АДМ, и Дэниел охотно согласился это устроить. А если им понадобится дополнительная документация, добавил адвокат, то им нужно всего-навсего позвонить ему.

– Давайте встретимся через день или два и начнем совместно работать над этим делом, – предложил Дэниел и, сделав паузу, спросил: – Кстати, вы не имеете отношения к расследованию, которое проводит антитрестовский отдел?

Агенты заверили его, что не связаны с этим расследованием. Им занимается спрингфилдский офис ФБР, а они из Чикаго.

– Это хорошо, – отозвался Дэниел.

Закончив разговор, Бассет и Д'Анжело вернулись к прокурорам отдела по борьбе с мошенничеством.

– Похоже, они готовы предоставить в наше распоряжение все материалы, какие нам только понадобятся, – сказал Д'Анжело.

– Кроме шуток? – удивленно рассмеялся Маккей. – А мы угробили столько времени, пытаясь выколотить хоть что-нибудь из этих ублюдков.

По-видимому, адвокаты «Уильямс и Конноли» решили изменить тактику и перейти к сотрудничеству, предположил Д'Анжело.

Цюрихской прокуратуре быстро удалось нащупать связь Уайтекера с Битом Швейцером, которого он уполномочил распоряжаться своим банковским счетом. И теперь команда прокуроров, возглавляемая Фридоленом Трие, разыскивала счета Уайтекера в швейцарских банках.

В день, когда Расти Уильямс нашел Уайтекера в гараже, Трие позвонил Рольфу Брюггерману из юридического отдела Объединенного швейцарского банка. Выйти на него не составило труда: название банка было указано на аннулированном чеке на два с половиной миллиона долларов, выписанном по фиктивному контракту с компанией «Эй-би-пи». А найти в банке счет, управляемый Уайтекером и Швейцером от имени «Эй-би-пи трейдинг», было нетрудно. Трие заявил Брюггерману, что он замораживает средства на этом счете: никаких чеков и никаких переводов денег. Он также затребовал копию выписки со счета о всех банковских операциях.

Брюггерман согласился. Он выдаст копию, если Трие вышлет ему факсом официальный запрос.

Херндон еще был в отпуске, когда однажды вечером пришло сообщение с просьбой позвонить Мучнику домой. Он воспользовался телефоном отеля. Трубку сняла жена Мучника и, поинтересовавшись, как ему отдыхается, позвала мужа.

– Что-то случилось? – спросил Херндон.

– Да, – мрачно ответил Мучник. Помолчав, он добавил: – Марк пытался покончить с собой.

– Не может быть.

Мучник рассказал, как было дело, и добавил, что сейчас Уайтекер в лечебнице в пригороде Чикаго.

Повесив трубку, Херндон набрал номер Шепарда.

– Я только что разговаривал с Джимом, он сообщил мне новость об Уайтекере. Поверить не могу.

– Да, знаю, – отозвался Шепард.

– А ты-то как? У тебя все в порядке?

– Да, – сразу ответил Шепард, – у меня все в порядке.

На следующий день Мэри Спиринг, Дон Маккей и Джим Никсон направлялись в один из кабинетов Министерства юстиции. Настало время связаться с прокуратурой Спрингфилда – хотя бы для соблюдения формальностей. В конце концов, территориально преступление находилось в юрисдикции спрингфилдского окружного прокурора Фрэнсис Хьюлин.

Включив аппарат громкой связи, Спиринг попросила позвать Хьюлин. Но той не оказалось на месте, вместо нее к телефону подошел ее первый помощник Рик Кокс. Спиринг сообщила ему, что министерство решило доверить ведение дела Уайтекера ее отделу.

– Почему? – недоуменно спросил Кокс.

– До сих пор расследовалось нарушение антитрестовских законов и делом занимался соответствующий отдел. А теперь решено, что это уголовное преступление.

Кокса это объяснение не убедило. Он сказал, что их офис и сам может расследовать уголовные преступления, совершенные на их территории.

– Тут есть и другие соображения, – сказала Спиринг. – Против агентов ФБР, расследовавших фиксирование цен, выдвинуто обвинение. Подозревают, что они были сообщниками Уайтекера, и поэтому нежелательно доверять это дело спрингфилдским юристам.

– Что-что? – взвился Кокс. – Это неслыханно!

Маккей досадливо поморщился. Спиринг, конечно, никого не хотела оскорбить, но звонить в Спрингфилд и высказывать подозрения в адрес местных агентов, по мнению Маккея, никуда не годится – тем более что эти подозрения основывались всего лишь на анонимном письме. Это могло вызвать никому не нужные трения.

В спрингфилдском офисе ФБР бушевали страсти. Узнав о звонке Спиринг Рику Коксу, руководство вышло из себя. Слова Спиринг можно было понять так, что против Шепарда и Херндона заведено уголовное дело. А если это так, то почему они узнают об этом от Спиринг, а не от офиса профессиональной ответственности – отдела ФБР, который рассматривает нарушения, допущенные агентами? Почему никто не предупредил Шепарда и Херндона, что им нужны адвокаты?

Они позвонили в Вашингтон и потребовали, чтобы офис профессиональной ответственности провел расследование. Если отдел по борьбе с мошенничеством подозревает их в нарушении закона, то пусть все будет сделано по форме. Нельзя походя швыряться обвинениями в адрес агентов и ставить под удар их карьеру, не заявив официально о заведении дела против них. Однако по какой-то непонятной причине в проведении расследования им было отказано.

Похоже, вашингтонским чиновникам нужен был предлог, чтобы отстранить спрингфилдских агентов от расследования. А для настоящего криминального расследования голословных обвинений недостаточно.

Вероятно, это и были политические игры в чистом виде.

Вечером в четверг 10 августа доктор Дерек Миллер сидел за столом и диктовал машинистке свои заметки о двух днях бесед с Уайтекером. Он провел за этими беседами в общей сложности четыре с половиной часа, не считая разговоров с Джинджер и Эпстайном.^{309}

Во многом речи Уайтекера напоминали классический случай мании преследования: «Гигантская корпорация хочет погубить меня! Я был осведомителем ФБР!» – с той поправкой, что это было правдой. И тем труднее отделить факты от вымысла.

Вторая беседа с Уайтекером проходила трудно. Пациент был подавлен. Миллер обвинил его в нечестности и сказал, что, по его мнению, Уайтекер не сказал всей правды ни ему, ни Эпстайну. Уайтекер вяло согласился.

Просмотрев свои записи, Миллер продолжил:

Доктор поставил предварительный диагноз:

Миллер перечислил ряд возможных диагнозов: патологические нарушения настроения, смешанные биполярные расстройства без признаков психоза, асоциальное поведение взрослого и нарциссические изменения личности.

Закончив диктовать, Миллер на секунду задумался. Предостережение Уайтекера относительно АДМ заставило его задуматься. Бог знает, может, люди из АДМ и вправду способны взломать его кабинет в поисках истории болезни Уайтекера. На всякий случай доктор зарегистрировал пациента под вымышленным именем: Патрик О'Брайен.

На следующее утро Миллер прошел по тихому коридору клиники, встретив лишь несколько сестер и санитаров. Час разрешенного посещения больных еще не наступил, и толпы родственников и друзей еще не наводнили здание. Дойдя до палаты Уайтекера, доктор постучал в дверь.^{310}

Пациент был подавлен и дезориентирован. Настроение его скакало то вверх, то вниз, от радостного возбуждения до горестных слез. Миллер задал несколько осторожных вопросов о самоубийстве, впервые затронув эту тему.

Уайтекер попытался проглотить комок в горле, и у него вырвалось рыдание.

– Одной из причин были слова Джинджер о том, что от меня толку как от мертвеца. И я сказал ей об этом.

Не выразив вслух своего удивления, Миллер спросил:

– Зачем?

– Я думал, что, если скажу ей, она будет чувствовать себя не такой виноватой.

Странная мысль. Подняв глаза от блокнота, Миллер изучал пациента. Правда ли это? Трудно сказать. Миллер сменил тему и спросил, все ли Уайтекер рассказал своему адвокату о счетах в иностранных банках.

– Нет, – ответил пациент, – но о других счетах незачем рассказывать – те деньги получены законным путем. Абсолютно.

– А где вы их храните?

Около миллиона долларов доверены одному юристу, ответил Уайтекер, а остальное – нескольким друзьям. Помолчав, он поспешно добавил:

– Но все они заработаны законно.

– Надо рассказать о них адвокату, – сказал Миллер.

Уайтекер с сомнением передернул плечами. Он не настолько доверял Эпстайну, чтобы делиться с ним всеми секретами.

Дон Маккей в раздражении посмотрел на пейджер. Едва он успел сойти с самолета в Спрингфилде, как запищала эта дурацкая штука. Его босс, Мэри Спиринг. Он протолкался сквозь толпу в поисках телефона-автомата.

Маккей прилетел в Спрингфилд поговорить с Шепардом и Херндоном о пятистах тысячах долларов, которые Уайтекер, по его собственному признанию, заработал на откатах. Он прочел показания Уайтекера, занесенные в «форму 302», но теперь было ясно, что эта версия далека от действительности. Маккей хотел уточнить детали, – может, в первоначальных показаниях все же есть крупицы истины, которые помогут расследованию. Он понимал, что разговор предстоит нелегкий: прошел слух, что Спрингфилд винит отдел по борьбе с мошенничествами в попытке самоубийства Уайтекера.

– Ты говорил с агентами? – спросила Спиринг, когда он набрал ее номер.

– Я только-только прилетел, Мэри.

– Это хорошо. И не говори с ними.

– Почему? – озадаченно спросил Маккей.

– Потому что мы спровоцировали Третью мировую, – вздохнула Спиринг. – SAC пошел в атаку, штаб-квартира Бюро на военном положении, хотят ввести в бой самого Фри.

– Ну и дела!

– Так что тебе нельзя допрашивать агентов.

– Я и не собирался их допрашивать! Я хотел просто побеседовать с ними. Ты же сама мне велела.

Ну а теперь ФБР думает, что агенты являются объектом уголовного расследования, и запрещает им говорить без адвокатов, ответила Спиринг.

Маккей разозлился. Он надеялся, что, поговорив с агентами, восстановит нормальные отношения, объяснит, что против них нет ничего, кроме голословных заявлений «Уильямс и Конноли». Но Спиринг разрешила ему разговаривать только с руководством спрингфилдского офиса. Позвонив, Маккей договорился о встрече на следующий день и, чертыхаясь про себя, повесил трубку.

«Да уж, – подумал он, – заварили мы кашу».

На следующее утро Маккей опустился на диван в кабинете Дона Стаки, не скрывая настороженности. Чем дольше он обдумывал реакцию спрингфилдцев на его приезд, тем становился подозрительнее. «Раз они так настроены, – думал он, – то, может, эти агенты и в самом деле в чем-то замешаны?»

Стаки с беззаботным видом пристроился на уголке своего стола. Вошли его помощники, один из них вооружился блокнотом и ручкой. Маккей понял, что после этой встречи в штаб-квартиру ФБР будет отправлена докладная записка.

– Так почему вы хотели допросить наших агентов? – напрямик спросил начальник отделения.

– Я не хотел их допрашивать, – возразил Маккей, – я хотел поговорить с ними.

– Так почему вы хотели поговорить с ними? – переиначил вопрос Стаки.

Маккей воздел руки.

– Хотел выяснить все, что можно, о Марке Уайтекере, только и всего, – ответил он. – Мне нужно знать, что он говорил агентам во время последней встречи с ними. Я читал запись их беседы в «форме триста два», но там голые факты, которые можно трактовать по-разному. Мне нужно знать, как будут выглядеть те же факты в свете вновь открывшихся обстоятельств.

– Но почему вы не можете посмотреть на «те же» факты из Вашингтона? Зачем приезжать сюда?

Разговор пошел по кругу. Стаки требовал доказательств, что против Шепарда и Херндона не возбуждено уголовное дело, Маккей клялся и божился, что у него нет оснований подозревать их в нарушении закона. И зря они в Спрингфилде обратились в офис профессиональной дисциплины – в этом не было никакой необходимости.

Глухое раздражение, владевшее Маккеем, все росло и дошло до точки кипения. «Они допрашивают меня, как какого-нибудь закоренелого наркодельца, попавшегося с поличным», – думал он.

Так они пререкались минут двадцать. Затем Маккей решил, что с него хватит. Он посмотрел на часы и встал.

– Ну, мне пора. Приятно было поговорить, – произнес он.

И вышел.

В коридоре чикагского офиса ФБР Д'Анжело столкнулся с Эдом Уортингтоном, исполнявшим обязанности SAC. Тот сообщил ему свежие новости в деле АДМ:

– «Уильямс и Конноли» хотят отстранить тебя от дела. Ты якобы слишком близок к тем, кто ведет расследование в Спрингфилде. В Министерстве юстиции некоторые тоже считают, что дело надо передать вашингтонским агентам.

Д'Анжело позвонил Бассету и поделился новостями. Они не догадывались, почему все так изменилось. Возможно, предположил Бассет, АДМ не хочет иметь дела с Д'Анжело из-за его участия в расследовании мошенничества на Чикагской товарной бирже.

Но что бы там ни было, прошло несколько дней, и управление ФБР отмело все претензии компании. АДМ не позволено подбирать и выбирать тех, кто поведет расследование. Бассет и Д'Анжело испытанные бойцы, и они будут продолжать начатую работу.

Спор был разрешен, но Бассет и Д'Анжело верно истолковали его как очередную попытку воспрепятствовать расследованию – тем более что, вопреки телефонным заверениям Дэниела, никаких новых документов агенты не получили и встречи с сотрудниками АДМ так и не были назначены. Готовность АДМ к сотрудничеству была, по всей вероятности, делом прошлого.

Частные детективы, нанятые «Уильямс и Конноли», раскапывали материалы на Уайтекера по всему миру. Годились любые сведения. Несколько детективов – им велели скрывать, что они работают на АДМ, – даже дежурили возле офиса транспортной конторы, где стояли трейлеры, груженные вещами Уайтекеров для перевозки их в Теннесси.

Еще три детектива – Стив Викерс, Эрик Уи и Дипак Бхавнани – разыскивали в Азии адресатов, чьи телефоны значились в счетах за телефонные переговоры Уайтекера по карте и в документах отелей. В отчете о расходах они обнаружили, что Уайтекер останавливался в отеле «Шангри-Ла» в Таиланде, и позвонили туда в надежде узнать, не заказывал ли Уайтекер в номер каких-нибудь фильмов – вдруг он интересовался порнографией? – но подобных сведений отель не разглашал.^{311}

Но основная их работа заключалась в выявлении компаний, которые сотрудничали с АДМ через Уайтекера. Детективы исходили из нехитрого соображения, что раз он использовал фиктивную компанию, то, скорее всего, делал это не однажды. В поисках несуществующих компаний они переворошили горы документов.

По сведениям АДМ, Уайтекер прибегал к услугам некой торгово-консультационной фирмы «Дальневосточные специалисты», которая находилась в Бангкоке. Обзвонив весь Таиланд, компании с таким названием детективы не обнаружили. На одном из счетов-фактур сохранился адрес «Дальневосточных специалистов», но проверка показала, что указанного населенного пункта в Таиланде не существует.

Наконец в документах отыскался номер телефона компании. Ответил женский голос.

После нескольких вопросов стало ясно, что женщина ни разу не слышала о «Дальневосточных специалистах». Оказалось, что детективы звонят в заведение, расположенное в бангкокском районе красных фонарей.

Члены совета директоров АДМ, собравшиеся в тот августовский день в офисе фирмы «Уильямс и Конноли», пребывали в состоянии тревожной неопределенности. Они входили в состав чрезвычайного комитета, но не вполне понимали, в чем их обязанности. Разве их дело ограничивается тем, чтобы противостоять шквалу исков, которыми засыпали АДМ акционеры и клиенты, обвинявшие компанию в фиксировании цен? Может, предполагалось, что они урегулируют уголовное дело?

До сих пор их общение в основном сводилось к участию в заседаниях, на которых председательствовал Обри Дэниел. Зачастую это был скорее монолог Дэниела с комментариями текущей ситуации. Комитет почти ничего не обсуждал и не выносил решений. У некоторых его членов появилось ощущение, что комитет создан лишь для вида.

Но сегодняшняя встреча, похоже, должна пройти иначе. К комитету присоединялся юрист фирмы «Симпсон и Тэтчер» Дик Битти, вернувшийся из отпуска в Монтане. Битти вошел в конференц-зал в сопровождении Чарльза Куба, лучшего в фирме эксперта по антитрестовскому законодательству. При их появлении Росс Джонсон расплылся в улыбке и поднялся с места. Он не видел Битти с тех пор, как тот помог Крейвису отвоевать у него «Р. Дж. Р. Набиско».

Подойдя к Битти, Джонсон обнял его за плечи и повернул лицом к присутствующим.

– Вот, черт побери, лучший юрист нашей страны, – объявил он. – И мой старый приятель.

Битти улыбался, польщенный экспансивной похвалой противника по прежним баталиям.

Помещение было набито юристами. Кроме сотрудников фирм «Симпсон и Тэтчер» и «Уильямс и Конноли», присутствовал Джим Шафтер, личный адвокат семьи Андреас. Для начала Битти предложил всем адвокатам покинуть помещение, чтобы они с Кубом поговорили с клиентом с глазу на глаз. Юристы «Уильямс и Конноли» возмутились, но в конце концов с ворчанием удалились.

Директора задали Битти несколько вопросов о нем самом и о его фирме. Затем они закидали его вопросами относительно собственных обязанностей. Большинство директоров были озабочены судьбой Андреасов. Ответив на все вопросы, Битти заметил, что комитет ждут большие дела.

– Процесс будет, похоже, длинным, – сказал он, – и, возможно, вам придется принять несколько очень, очень нелегких решений.

В чикагском бюро «Уолл-стрит джорнал» вовсю трудились Бёртон и Килман – репортеры, первыми известившие общественность о роли Уайтекера в расследовании фиксирования цен. Узнав о предпринятой Уайтекером попытке самоубийства, они готовили статью для понедельничного номера. Днем Килман просмотрел поступившую почту и обнаружил письмо от Уайтекера, отправленное 9 августа.^{312} Килман вскрыл конверт и стал читать. Ему бросился в глаза один из абзацев:

– писал Уайтекер. –

Килман решил показать письмо Бёртону. Этот материал пойдет в статью.

В вашингтонском антитрестовском отделе распространились опасения, что дело АДМ может заглохнуть. Скандал с Уайтекером ставил под угрозу расследование сговора о ценах на продукцию АДМ, особенно на лимонную кислоту. Только с лизином все обстояло благополучно. В субботу Гэри Спратлинг и Джим Гриффин встретились в Вашингтоне и обсудили создавшееся положение. К концу встречи они приняли решение.

Расследованием злоупотреблений с лизином будет заниматься чикагское отделение, лимонную кислоту отдадут Сан-Франциско, а кукурузный сироп с высоким содержанием фруктозы – Атланте.

Команда, участвовавшая в «Битве за урожай», не занималась этими продуктами.

В тот же день все газеты страны получили пресс-релиз журнала «Форчун».^{313}

– кричал заголовок. –

Отдел новостей журнала хвалился тем, что первым из уст самого Уайтекера узнал секреты его сотрудничества с ФБР и расследования ценового сговора. Все это им поведал человек, «который, по мнению многих, должен был стать президентом компании». Журнал обещал опубликовать в ближайшие девять дней немало сенсационных сообщений об этом деле.^{314}

– писали авторы заметки в заключение, –

В понедельник утром во всех офисах правоохранительных учреждений Чикаго, Спрингфилда и Вашингтона только и было разговоров что о статье в «Форчун». Все повисли на телефонах, пытаясь достать номер журнала со статьей и определить, насколько велик ущерб, который Уайтекер нанес расследованию. Наконец кто-то раздобыл экземпляр и разослал по факсу копии статьи всем, кто имел отношение к «Битве за урожай».

Агенты и юристы, которые занимались этим делом, сразу заметили неточности в опубликованном рассказе Уайтекера, сделанные с расчетом приукрасить свой образ. Так, саботаж на заводе, оказывается, не был выдумкой Уайтекера – все в АДМ якобы догадывались об этом. Обходилось молчанием то, что поначалу Уайтекер избегал встречи с агентами ФБР. Вместе с тем в статье было немало достоверных сведений, почерпнутых из свидетельств о подозреваемых, добытых в ходе расследования.

Единственным представителем правоохранительных органов, фигурировавшим в статье, был Брайан Шепард, что вызвало дружеские насмешки Херндона и прокуроров-антитрестовцев. В статье Уайтекер то и дело восхищался Шепардом и говорил, что личность агента была главным фактором, побудившим его к сотрудничеству с ФБР.

– заливался Уайтекер. –

В статье Уайтекеру задали вопрос, над которым ломали голову и агенты с юристами: почему он вдруг решил раскрыть правду о фиксировании цен?

– Мне не хотелось лгать агентам ФБР, – ответил Уайтекер. – Абсолютно.

Во вторник в цюрихскую корпорацию «Объединенный швейцарский банк» пришел факс на имя Дэниеля Бриля.^{315} На заполненной от руки страничке стояла дата недельной давности, 8 августа. Почерк Бриль узнал, даже не глядя на подпись, – он принадлежал Марку Уайтекеру.

– начиналось послание. –

Уайтекер впервые обращался с такой просьбой, но желание клиента – закон. Бриль распорядился, чтобы наутро пакет, в соответствии с распоряжением Уайтекера, отправили экспресс-почтой «Ди-эйч-эл» в Огайо на имя некоего Майка Гилберта. Имя Брилю было незнакомо. В пакет банкир вложил три конверта с чеками, выписанными на имена Джинджер Уайтекер, Мариона Уайтекера и Рейнхарта Рихтера.

Для Бриля эта операция не представляла ничего необычного. Он не знал, что цюрихский прокурор заморозил счета Уайтекера в Швейцарии. Прокуратура еще не успела обнаружить счет Уайтекера в корпорации «Объединенный швейцарский банк».

В тот же день около полудня Херндон заметил, что телефон на рабочем столе мигает красным. Войдя в голосовую почту, он записал сообщение. Оно поступило от Крэга Даля, агента из Мобила, который расследовал злоупотребления в производстве метионина. Даль просил Херндона связаться с ним немедленно.

Но прежде чем Херндон успел набрать номер, один из операторов принес телекс. Это делалось лишь в экстренных случаях и означало, что надо бросать все дела и читать.^{316}

В верхней строке значилось, что телекс послал Крэг Даль в спрингфилдский офис ФБР и одновременно в штаб-квартиру Бюро.

Пробежав глазами листок, Херндон чуть не выронил его.

– гласил телекс. –

Растерянный, Херндон прочитал текст еще раз.

В среду 16 августа? Но это же завтра!

Херндон схватился за телефон. Надо срочно сообщить Джиму Гриффину и чикагскому антитрестовскому отделу, что их многострадального свидетеля завтра официально обвинят в промышленном шпионаже.

Через несколько минут юристы антитрестовского отдела уже обрывали телефоны, пытаясь отыскать на всем пространстве от Мобила до Вашингтона хоть кого-нибудь, кто объяснит, что означает официальное выдвижение обвинения против Уайтекера.

Джим Гриффин прежде всего позвонил Скотту Лассару, назначенному недавно вторым главным обвинителем на процессе АДМ.

– Это Джим, – произнес Гриффин мягким голосом. – В нашем деле очередной лихой поворот.

В 13.20 в кабинете Мэри Спиринг раздался звонок.

– Мисс Спиринг, это Кейт Киллэм из спрингфилдского офиса ФБР. Я хочу сказать вам, что, по моему глубокому убеждению, делом Марка Уайтекера должны заниматься агенты Боб Херндон и Брайан Шепард, и никто другой.

Спиринг не находила слов. Опять?

– Этот вопрос уже обсуждался и был решен, – наконец сказала она.

– Я считаю, что он был решен неправильно.

Быстро свернув разговор, Спиринг в ярости позвонила Чаку Оуэнсу, возглавлявшему отдел ФБР по борьбе с финансовыми преступлениями. Рассказав ему о возмутительном звонке из Спрингфилда, она потребовала, чтобы Бюро привело в чувство своих сотрудников. Оуэнс ответил, что разберется.

Спустя несколько минут ошеломленный Оуэнс узнал, что Кейт Киллэм и не думала звонить в министерство. Со Спиринг разговаривала какая-то самозванка.

В тот же день Бит Швейцер находился в кабинете у себя дома, в швейцарском городке Штеффисбурге. Проработав несколько лет в отделении «Швейцарского банка» на Каймановых островах, он занялся частной практикой финансового консультанта и бухгалтера. Проводить финансовые операции не выходя из дома гораздо приятнее – хотя бы потому, что можно носить джинсы. Кроме того, теперь Швейцер мог уделять больше времени своему любимому парашютному спорту. Зато он не мог в конце рабочего дня с легким сердцем забыть о делах, ведь клиенты звонили круглые сутки.

Раздался сигнал факса, и на стол выползли несколько заполненных чьей-то рукой страниц. Это было послание Марка Уайтекера, богатого американского клиента со странностями. Начиная с июля Уайтекер названивал ему днем и ночью и нес какую-то ахинею насчет своего сотрудничества с ФБР. Швейцер заподозрил, что у парня не все дома.

Полученный факс лишь усилил это подозрение. Уайтекер просил переслать его жене Джинджер чек на пятьсот тысяч долларов.^{317}

– писал Уайтекер, –

К чеку Уайтекер просил приложить отпечатанную анонимную записку со словами:

Такой же чек на сто тысяч долларов с аналогичной запиской Уайтекер распорядился выслать его родителям. Кроме того, он просил Швейцера «поместить его счет туда, где безопаснее» и «вернуть все деньги со счета Джозефа». На «счете Джозефа» предлагалось оставить двести пятьдесят тысяч, которые затем будут предоставлены Джинджер в качестве займа.

– писал Уайтекер. –

Заканчивалось письмо фразой:

Дочитав письмо, Швейцер только покачал головой. Обычно указания клиентов были немногословны и ограничивались одной фразой. А от этого послания попахивало чистым безумием.

Швейцер решил оставить письмо без внимания и порвать с Уайтекером. Такие клиенты ему не нужны.

На следующее утро в Бланчестере, штат Огайо, Майк Гилберт получил по почте пакет. Последние несколько недель жизнь преподносила ему один сюрприз за другим. Сначала он узнал, что его деверь Марк Уайтекер сотрудничает с ФБР. Затем позвонила сестра Джинджер и спросила, не возражает ли он против того, чтобы вся почта, адресованная Уайтекерам, приходила к нему в Бланчестер. Они боятся, объяснила Джинджер, что АДМ будет перехватывать письма. Гилберт не возражал.

В это утро доставили пакет, в котором Гилберт обнаружил три конверта, адресованных Марку Уайтекеру. Посмотрев на почтовый штемпель, он увидел, что пакет прибыл из Цюриха.

– Ха, это из Швейцарии, – заметил Майк жене. – Уж не деньги ли это из банка?^{318}

Тревожное известие о грозящем Уайтекеру обвинении инициировало целый ряд совещаний и телефонных звонков в Мобил и Вашингтон.

Несмотря на вранье и многочисленные прегрешения, Уайтекер оставался главным свидетелем в деле о фиксировании цен. Выдвигать против него обвинение сейчас, когда отдел по борьбе с мошенничеством только приступил к расследованию, не имело смысла.^{319} За этим неизбежно последует суд, репутация Уайтекера будет погублена, и он потеряет всякую ценность как свидетель. Кроме того, во время суда над ним могли получить огласку свидетельства, добытые в ходе «Битвы за урожай», которые следовало хранить в секрете до тех пор, пока подозреваемым не будут предъявлены обвинения.

К тому же суд поставил бы органы правопорядка в дурацкое положение, а этого допустить нельзя. Как они объяснят обществу то, что, посадив Уайтекера на скамью подсудимых, они одновременно полагаются на него как на свидетеля?

Никто не спорил с тем, что Уайтекера следует предать суду, но сделать это следовало аккуратно. Если он участвовал в краже информации у компании «Дегасса», то обвинение в этом можно сделать частью более обширного обвинения – но позднее.

Словом, предъявлять Уайтекеру обвинение в этот день не было никакого резона, и собиравшийся это сделать Питер Кларк, прокурор из Вашингтона, который воевал прошлым летом с антитрестовским отделом, внял этим доводам. Обвинение предъявлено не будет. Высшие чины Министерства юстиции рассмотрят иск «Дегассы» и определят, какие меры следует предпринять.

Команда, участвовавшая в «Битве за урожай», вздохнула с облегчением. Нависшую над ними угрозу удалось предотвратить в самый последний момент.

В тот же день два агента ФБР прибыли к зданию на Двенадцатой улице около Центральной станции вашингтонского метро. Это был визит-сюрприз для фирмы «Уильямс и Конноли». Нанести визит поручили Чарльзу Стьюберу-младшему, но Эд Хербст не отказал себе в удовольствии сопровождать его. Нечасто выпадает случай вручить повестки о явке в суд адвокатам самой влиятельной вашингтонской юридической фирмы.^{320}

Обещанный «Уильямс и Конноли» поток информации обернулся хилым ручейком. Д'Анжело и Бассет запротестовали: выборочное освещение фактов на процессе могло исказить общую картину, – разумеется, выгодным для АДМ образом. С тех пор как Обри Дэниел заявил о возможном сговоре агентов ФБР с Уайтекером, прошло две недели, но ни один сотрудник ФБР или Министерства юстиции так и не увидел пробудивших подозрения анонимных писем. Пора напомнить адвокатам, что правительство может заставить их ответить на вопросы.

Агенты вошли в вестибюль двенадцатиэтажного здания Эдварда Беннета Уильямса. Здесь был вход в приемную «Уильямс и Конноли». В отличие от офисов большинства вашингтонских юридических компаний, интерьер «Уильямс и Конноли» был скромным – никакого мрамора, резных и лепных украшений, никаких излишеств.

Представившись секретарше в приемной, агенты сказали, что пришли вручить повестку Обри Дэниелу. Через несколько минут появился молодой юрист, назвавшийся Джоном Шмидтлайном. Агенты протянули ему две повестки.

– Но мистера Дэниела сейчас нет, – сказал Шмидтлайн.

– А кто может принять повестки вместо него? – спросил Эд Хербст.

Этого Шмидтлайн не знал.

– Мистера Дэниела нет, – повторил он, – мы пытаемся дозвониться до него по телефону.

– Пусть повестки примет кто-нибудь другой, – настаивал Хербст.

В конце концов к агентам вышел адвокат по имени Уильям Макдэниелс. Просмотрев повестки, он взял их без комментариев.

Выполнив поручение, агенты ушли.

Толпа, заполонившая территорию ярмарочного комплекса штата Иллинойс, подалась вперед: на трибуну взошел Боб Доул, лидер сенатского большинства. Доул прибыл в Спрингфилд будто бы для того, чтобы произнести речь, рекламирующую этанол, добавку к бензину. Производство добавки субсидировало правительство, а торговля ею принесла АДМ много миллионов долларов. Но все понимали, что визит сенатора носит рекламный характер и составляет часть кампании по выдвижению кандидата на участие в президентских выборах 1996 года.

Когда к сенатору допустили репортеров, один из них спросил его мнение относительно того, скажется ли расследование ценового сговора на судьбе его старого друга Дуэйна Андреаса.

– Пока это только расследование, – ответил Доул. – Поживем – увидим.^{321}

Через несколько дней в Вашингтон пришла жалоба Пола Майера на срыв сделки по продаже его дома в Теннесси.

Жалоба поступила в приемную конгрессмена от Теннесси Боба Климента, и с Капитолийского холма в Министерство юстиции ушел запрос, который в конце концов лег на стол Гэри Спратлинга, заместителя руководителя антитрестовского отдела. Бренда Карлтон, отвечавшая за связи с Конгрессом, позвонила Майеру.

Майер с готовностью изложил ей обстоятельства заключения сделки и рассказал об уверениях Джозефа Каяццо в том, что Уайтекер находится под покровительством государства как свидетель.

– А на следующий день тот же юрист заявляет, что Уайтекер не сможет заключить договор. Я нанял адвоката, и он связался с Каяццо. Но тот сказал адвокату, что больше не представляет Уайтекера.

Но Уайтекеры отказались от покупки не по финансовым причинам, сказал Майер. Он сам видел документы, подтверждающие получение ссуды.

– А кто был заимодателем? – спросила Карлтон.

– Не знаю, – ответил Майер. – Но все бумаги были в порядке.

Карлтон отпечатала резюме разговора с Майером и передала его Спратлингу, который переправил это резюме в отдел по борьбе с мошенничеством. Возможно, предположил он, ФБР тоже заинтересуется сделкой почти на миллион долларов, которую собирался провернуть Уайтекер.^{322}

После попытки самоубийства Уайтекер затаился и не давал о себе знать, – по крайней мере, правоохранительным органам. Юристов отдела по борьбе с мошенничеством это затишье стало беспокоить: они опасались, что Уайтекер сбежит. Бассету и Д'Анжело поручили связаться с адвокатами Уайтекера и прояснить обстановку.

Агенты позвонили в фирму 17 августа. Эпстайна в городе не было, и на вызов ответил его партнер Боб Зейдеман. Он не сказал агентам почти ничего нового. Следуя рекомендациям доктора Миллера, адвокаты старались не беспокоить Уайтекера. Ну а бегства Уайтекера можно не опасаться, заверил Зейдеман: на всякий случай адвокаты забрали его паспорт.^{323}

На следующий день Бассет позвонил Миллеру, чтобы справиться, как проходит лечение Уайтекера. Доктор прописал Уайтекеру литий, который применяют при маниакально-депрессивном психозе, но о состоянии пациента и методах лечения он агентам ничего не сказал и сообщил лишь то, что этим утром выписал Уайтекера из клиники, так как вероятность повторного покушения на самоубийство практически равна нулю.

– А как насчет вероятности того, что он сбежит?

– Почти уверен, что этого тоже можно не опасаться. Он не собирается уезжать.

– Нам нужно встретиться с ним и продолжить допрос. Он готов к этому? – спросил Бассет.

– Пока нет, – ответил Миллер. – Еще рано. – Откашлявшись, доктор произнес: – Полагаю, что в данный момент любой контакт с представителями правительства окажет негативное влияние на здоровье мистера Уайтекера.

Бит Швейцер поцеловал жену и детей, которые завтракали в столовой, и, выйдя из своего дома в швейцарском городе Штеффисбурге, стал спускаться по ступенькам лестницы, ведущей к гаражу. Он торопился на прием к врачу, назначенный на 7 часов.

Сделав несколько шагов, Швейцер остановился. У подножия лестницы стояли двое в штатском. Видя его нерешительность, они приблизились.

– Простите, вы не назовете свое имя? – спросил один из них по-немецки.

– Бит Швейцер. А вы кто?

Незнакомцы вытащили значки. Это были полицейские детективы. Они приехали за Швейцером, чтобы отвезти его на допрос в цюрихскую прокуратуру. Швейцер знал, что ему ничто не угрожает и что, задав несколько вопросов, его отпустят. И все же он испугался.

Вернувшись вместе с полицейскими в свой кабинет, он растерянно наблюдал, как они забирают его документы и дискеты и перегружают на свой диск данные его компьютера. Изъяв все эти материалы, полицейские проводили Швейцера в свой автомобиль, усадили его на заднее сиденье и увезли в Цюрих.

Два часа спустя напуганного Швейцера препроводили в офис цюрихского прокурора. Там было полно людей. Несколько сотрудников сидели за длинным столом. Швейцеру предложили сесть. Какой-то человек поднялся из-за своего стола. Подойдя к финконсультанту, он представился по-немецки:

– Герр Швейцер, я Фридолен Трие, сотрудник особого уголовного отдела. – Трие подошел ближе. – Хочу расспросить вас о Марке Уайтекере.

Шепарду и Херндону каждый новый день приносил все новые неприятности. Вести о раскрытии очередного мошенничества Уайтекера поступали так часто, что трудно было воспринимать их всерьез. Не успела «Вашингтон пост» опубликовать сообщение о ложном усыновлении, как поползли слухи, что, по утверждению Уайтекера, государство предоставило ему защиту как свидетелю, чтобы его не выселили из дома.

Похоже, вместе с репутацией Уайтекера рушилось и их расследование. Об аудио- и видеозаписях и прочих успехах «Битвы за урожай» в Вашингтоне даже не упоминали. Решение отдать дела о злоупотреблениях с лимонной кислотой и кукурузным сиропом другим отделениям ФБР агенты восприняли как личное оскорбление. Никто не удосужился посоветоваться с ними, принимая стратегические решения. Спрингфилдский офис становился изгоем.

Херндон решил излить гнев на словах и отбил в Вашингтон телекс, в котором разносил многие решения Министерства юстиции.^{324}

– писал Херндон, –

Постороннему тон послания показался бы сдержанным, но по стандартам бесцветного бюрократического языка внутренней переписки Бюро слова Херндона звучали как плач Иеремии.

В обычных обстоятельствах начальство заставило бы агента переписать текст или попросту выкинуло бы его жалобы. Но с Херндоном был согласен весь спрингфилдский офис ФБР. В понедельник 21 августа телекс ушел в штаб-квартиру Бюро почти без изменений.

В то же утро Майк Бассет, войдя в свой офис, взял со столика для почты свежий номер газеты «Уолл-стрит джорнал».^{325} Увидев заголовок на второй странице, он похолодел:

Не вдаваясь в подробности, статья сообщала, что эти девять миллионов были переведены на счет одного из швейцарских банков, принадлежащий компании «Эй-би-пи трейдинг». Среди прочего статья цитировала Джима Эпстайна, который сказал корреспонденту, попросившему прокомментировать это сообщение:

– Я не буду ничего комментировать, и очень долго.

Бассет понял, что новость была для Эпстайна таким же сюрпризом, как и для ФБР.

Д'Анжело находился в номере отеля на магистрали 7 в Лисберге, штат Виргиния. Это был первый день его «обучения без отрыва от службы» – то есть недели, в течение которой агент был обязан освоить новые навыки. Д'Анжело занимался подготовкой к вероятному новому назначению в Восточную Европу. Он уже хотел выйти из номера, когда зазвонил телефон. Звонил его новый напарник Майкл Бассет.

– Ты просто не поверишь! – сказал Бассет. – В «Уолл-стрит» написали, что АДМ обвиняет Уайтекера в краже девяти миллионов.

– Вот же б… – помотал головой Д'Анжело. – Чудеса прямо.

– Да нет, они серьезно.

– Это дело чем дальше, тем страннее. Просто какая-то, ну, фантастика.

Они поделились опасениями. «Уильямс и Конноли» не сообщила о своем открытии. Адвокаты предпочли доверить эту информацию прессе, а это ясный сигнал.

– Боюсь, они хотят подложить нам свинью, – сказал Бассет. – Если они открыто заявляют об этих девяти миллионах, значит, знают куда больше.

– Похоже, так и есть.

– Они утаивают информацию, чтобы оставить нас в дураках.

В тот же день Эд Хербст вышел из здания Гувера и направился на Двенадцатую улицу с повторным визитом в «Уильямс и Конноли». Ответ на повестки, врученные на днях, должен быть готов.

Войдя в приемную и представившись, он получил небольшой запечатанный конверт, адресованный Мэри Спиринг. Хербст вернулся с конвертом в офис и распечатал его. Он был обязан регистрировать входящие письма.

В конверте было сопроводительное письмо Обри Дэниела к Мэри Спиринг, копия анонимного письма, присланного из Теннесси Дуэйну Андреасу, с обвинениями против агентов ФБР, копия письма аналогичного содержания, присланного Рэнделлу, и копии конвертов, в которых были доставлены анонимки.^{326}

И больше ничего.

АДМ объявила на весь мир о том, что Уайтекер украл у нее девять миллионов долларов, а правительству ее адвокаты представили лишь пару анонимок, которые ничего не доказывают.

Утром в пятницу 25 августа Тони Д'Анжело остановил взятый напрокат автомобиль перед домом в Рестоне, штат Виргиния. Он еще раз проверил адрес. Все верно – здесь живет Пол Майер, продававший свой дом в Теннесси Марку Уайтекеру.

Д'Анжело направился к дому. Район приятный, но дом на миллион долларов не тянет. Вероятно, ценная недвижимость Майера осталась в Теннесси. Подойдя к дверям, Д'Анжело позвонил.

Ему открыл человек в штанах хаки и белой рубашке. Он неприветливо уставился на агента.

– Мистер Майер? – спросил Д'Анжело. – Я специальный агент Тони Д'Анжело. Мы говорили с вами по телефону.

Майер продолжал с сомнением разглядывать гостя.

– Уайтекер вправду под защитой государства? – спросил он ворчливо.

Все говорило о том, что Майер очень сердит – на Уайтекера, на правительство, на самого Д'Анжело, наконец. Он буркнул, что вашингтонские чиновники виноваты в том, что продажа его дома сорвалась, и должны компенсировать ему ущерб.

– Давайте сначала разберемся, – сказал Д'Анжело. – Для этого я к вам и приехал.

– Слушайте, – гнул свое Майер, – я работал в Белом доме и знаю все эти вашингтонские штучки, и ваши фэбээровские уловки тоже, и если придется вывести вас на чистую воду, я сделаю это.

Д'Анжело поднял руку.

– Прекрасно, прекрасно, – сказал он. – Я не собираюсь ни в чем вас разубеждать. Я приехал, чтобы узнать все факты об этой несостоявшейся сделке и передать их наверх. А пока мы даже не знаем толком, что произошло.

– Так Уайтекер под защитой или нет? – повторил Майер.

– Я не имею права говорить с вами о расследовании, – ответил Д'Анжело. – Единственное, что могу сказать, – я бы не удивился, если бы сказанное Уайтекером оказалось неправдой.

Майер кивнул. Такой язык он понимал. Он пригласил Д'Анжело на кухню и угостил его кофе. За кофе Майер рассказал агенту о разговоре с Уайтекером – о таинственном кредиторе, о поддержке правительства и его готовности оказать Уайтекеру финансовую помощь. Д'Анжело все это записал.

В заключение Майер еще раз высказал свои претензии к правительству и потребовал компенсировать нанесенный ему ущерб.

– И если я не получу компенсации, – произнес он с угрозой, – я обращусь в прессу.^{327}

Адвокаты потенциальных обвиняемых по делу о фиксировании цен наносили визиты прокурорам антитрестовского отдела.

Каждый адвокат придерживался своей тактики. Джон Брей, расчетливый и цепкий вашингтонский юрист, нанятый Миком Андреасом, сразу потребовал официальный список членов большого жюри и разрешение допросить Уайтекера. Рейд Вайнгартен, защитник Терри Уилсона, намекал на возможность сотрудничества – но лишь после того, как ему предоставят доступ к аудио- и видеозаписям.

В конце августа к прокурорам явились адвокаты фирмы «Клири, Готтлиб, Стин и Гамильтон», представлявшей компанию «Адзиномото». В надежде на взаимопонимание прокуратура позволила им просмотреть некоторые видеозаписи, но и тогда общего языка с ними найти не удалось. «Адзиномото» отказывалась признать вину высших руководителей компании, и даже Мимото.

К тому же адвокаты японцев намекнули, что прокурорам не стоит слишком усердствовать, потому что против агентов ФБР, которые вели «Битву за урожай», выдвинуто обвинение.

Два юриста АДМ уставились немигающим взглядом на секретаршу. Они хотели ответов.

Лиз Тейлор нервно поежилась. С тех пор как руководство АДМ узнало о сотрудничестве с ФБР ее босса Марка Уайтекера, Лиз жилось нелегко. Некоторые сотрудники относились к ней с подозрением – и не без основания. Она уже два года знала об участии Уайтекера в расследовании и никому ничего не сказала. Он говорил, что, придя к власти, прекратит все злоупотребления в компании. Но Уайтекер уволился, а она осталась, и теперь на нее обрушилась охватившая компанию паранойя.

До сих пор Тейлор не задавали никаких вопросов. После увольнения Уайтекера двое юристов компании, Скотт Робертс и Дэвид Смит, явились в его кабинет и долго рылись в письменном столе и шкафах. Лиз молча наблюдала, гадая, что они ищут.

Похоже, они что-то нашли. У Уайтекера имелась голосовая почта, которую обслуживала сторонняя частная фирма. Юристы считали, что Лиз может знать код доступа к почте. Теперь они ждали ответа.

– Лиз, – увещевал ее Робертс, – вы служите в АДМ и обязаны отвечать на наши вопросы. Код нужен нам.

Тейлор помотала головой.

– Мне кажется, что я не вправе сообщать его вам. Это его личная почта, она не имеет отношения к АДМ.

– Лиз, у вас нет выбора. Вы обязаны сказать.

Они повторяли это снова и снова. Лиз не знала, как она должна поступить, и делала то, что подсказывала ей совесть, – отказывалась сообщить код. Раздосадованные юристы велели ей еще раз подумать во время обеденного перерыва. Она вышла из здания, раздираемая противоречивыми чувствами, и решила посоветоваться с Джимом Эпстайном. Эпстайн связался с Уайтекером, который сразу позвонил Лиз. На голосовой почте хранятся его личные сообщения, сказал он, и попросил ее не раскрывать код.

Лиз вернулась, приняв окончательное решение. Она не передумала и не раскроет код, сказала Лиз юристам.

Часа через два ей позвонил Брайан Петерсон, сменивший Уайтекера на посту начальника подразделения биопродуктов.

– Лиз, – сказал он, – боюсь, вам придется покинуть наш отдел. Мы переводим вас на секретарскую работу на заводе.

– Но почему? – потрясенно спросила Тейлор.

– Таково решение руководства, – ответил Петерсон. – В главном офисе у вас есть доступ к секретным документам, а АДМ вам больше не доверяет.^{328}

В скромном офисном здании в центре Чикаго перед дверью с табличкой-номером 1603 стояли несколько сотрудников органов правопорядка. Нажав кнопку звонка, они ждали, почти физически ощущая, как их ощупывает невидимый глаз видеокамеры, спрятанной где-то под потолком. Они уже хотели позвонить еще раз, когда дверь открылась и их пригласили войти в одно из помещений чикагского ФБР.

Это было утром 5 сентября 1995 года, а действующими лицами были Спиринг, Маккей и Никсон из отдела по борьбе с мошенничеством, а также Эд Хербст из ФБР. Их проводили в комнату для переговоров, где ждали Бассет, Д'Анжело и Дейв Гроссман, руководивший делом Уайтекера.

Через несколько часов, после отсрочки почти в месяц, Уайтекер наконец снова встречался с прокурорами. Всеми владело напряжение, а Дейв Гроссман был донельзя раздражен: целая толпа – семь человек – собралась, чтобы допросить одного парня. Д'Анжело и Бассет, полагал Гроссман, опытные агенты, и подсказки юристов им не нужны. Он был уверен, что это сборище только помешает вызвать Уайтекера на откровенность – первый шаг к признанию своей вины. Гроссман загодя изложил свои соображения вашингтонским боссам, а теперь все они явились сюда, будто его мнение ничего не значит.

Гроссман оглядел собравшихся.

– Кто будет участвовать в допросе? – спросил он.

– Мы все, – ответила Спиринг.

– Чепуха. Вот два опытных агента. А вы здесь не нужны.

– Для нас это очень важно, – настаивала Спиринг.

– Кто ведет это расследование? – резко спросил Гроссман. – ФБР или нет?

– Это дело очень тонкое и многогранное, – медленно и отчетливо проговорила Спиринг. – Министерство юстиции будет помогать этому расследованию.

Атмосфера накалялась все больше. Гроссман требовал, чтобы агентам дали спокойно делать свое дело, Спиринг не менее горячо отстаивала право прокуроров присутствовать при допросе. Д'Анжело и Бассет не вмешивались, терпеливо ожидая, чем все разрешится.

– Послушайте, в конце концов, это наше расследование! – взорвалась Спиринг. – Не хотите работать с нами – прекрасно! Мы найдем других агентов.

– Вот и ищите! – рявкнул Гроссман, поднялся и вышел.

Д'Анжело и Бассет остались сидеть, потерянно глядя на юристов.

– Послушайте, – мягко произнес Д'Анжело, – я все равно хочу работать над этим делом. Парни, это дело просто супер.

Хербст кивнул и пошел искать руководителя офиса ФБР. Вскоре он вернулся с распоряжением: дело очень важное, и коней на переправе менять не станут. Вести расследование по-прежнему будут Д'Анжело и Бассет.

Но Дейва Гроссмана отстранили от руководства делом. Курировать расследование поручили старшему специальному агенту Роберту Гранту.

Стоял прекрасный сентябрьский день. Небо было ясным, дул прохладный ветерок. По мосту через реку Чикаго шла группа юристов и агентов ФБР, направляясь в офис Эпстайна на Южном берегу. Д'Анжело и Бассет обсуждали предстоящий допрос Уайтекера и предложили прокурорам задать столько вопросов, сколько те пожелают.^{329}

Наконец все собрались и расселись за круглым столом.

– Итак, – произнесла Спиринг, – начинаем вторую беседу с Марком Уайтекером. Допрос будут вести агенты Д'Анжело и Бассет, вы уже встречались с ними, – обратилась она к Уайтекеру, пронизав его свирепым взглядом, говорящим, что вранье на этот раз не пройдет.

Первым высказался Эпстайн:

– Мой клиент преисполнен намерения сотрудничать и готов ответить на все вопросы, какие у вас возникнут.

Затем слово взял Д'Анжело. Он обратился к Уайтекеру, желая подчеркнуть всю важность правдивых показаний:

– Это ваш шанс выложить все начистоту и хотя бы отчасти восстановить свою репутацию. Расскажите все, буквально все, что вы делали, – даже если это не делает вам чести. Будет лучше, если мы услышим это от вас, а не от АДМ или других источников, потому что, сказав нам правду, вы поможете самому себе.

– Это я понимаю, – кивнул Уайтекер. – И хочу сказать, что раскаиваюсь и чувствую себя отвратительно из-за того, что подвел Брайана Шепарда и Боба Херндона. Я постараюсь исправить это. – Оглядев собравшихся, он продолжил: – В прошлый раз, когда мы встречались, я переживал сильный стресс и поэтому сказал вам не всю правду. Теперь я собираюсь восстановить истину.

Начало было многообещающим. Уайтекер признался, что часть рассказанного раньше была выдумкой и что он скрыл и некоторые противозаконные сделки, и имена своих соучастников.

Итак, все началось в 1992 году с компании «Евротекнолоджиз», сделку с которой Уайтекер провернул вместе со своим другом Сидом Халсом. В прошлый раз он сказал, что Халс работал в этой компании и устроил Уайтекеру откат в двести тысяч долларов за контракт с АДМ. На самом деле все было не совсем так. Халс был владельцем «Евротекнолоджиз» и заработал на этой сделке четыреста шестьдесят шесть тысяч. А долю Уайтекера он перевел на его счет в банк на Каймановых островах.

– Когда вы открыли этот счет? – спросил Д'Анжело.

– Осенью девяносто первого года. Я выбрал Каймановы острова, потому что многие сотрудники АДМ хранят там деньги, в том числе Мик и Дуэйн Андреасы. Я знаю это точно.

Уайтекер добавил, что сделал это, когда проводил на островах свой отпуск. Он намеревался переводить туда деньги, которые выручит от мошеннических операций.

– Почему Халс получил бо́льшую часть вырученных денег?

– Потому что руководство АДМ хотело, чтобы он работал у них, и это было поощрительное вознаграждение.

Все это не он сам придумал, оправдывался Уайтекер. Это обычная практика в АДМ – поощрять служащих, выплачивая им «левые» деньги.

– Мик знал об этом откате с участием «Евротекнолоджиз», – сказал Уайтекер. – Я несколько раз говорил с ним об этом во второй половине девяносто первого года. Он нисколько не возражал. И даже сказал, что я очень часто смогу зарабатывать таким образом на контрактах с европейскими и азиатскими компаниями – процентов десять, а то и двадцать пять с каждого контракта.

– Мик Андреас помогал вам открыть счет на Каймановых островах?

– Нет, я сделал это сам. Но Мик посоветовал мне, в какой банк обратиться. Позже я открыл еще один счет в Объединенном швейцарском банке – тоже по наводке Мика. Я мог класть на этот счет деньги, не уплачивая налогов. Все в АДМ так делают.

– Хорошо, – произнес Д'Анжело, просматривая свои записи. – Еще какие-нибудь сделки с Сидом Халсом были?

– Ну да… я же еще в прошлый раз говорил.

И Уайтекер повторил историю о фиктивном займе: чтобы легализовать полученный откат, он оформил заем у Халса на сумму в сто тысяч долларов. Так он мог хранить деньги на счете в местном банке, не декларируя их как доход.

– Еще что-нибудь?

Уайтекер кивнул. Раньше он не рассказывал еще об одном мошенничестве, связанном с компанией «Дальневосточные специалисты», если он не путает название. В марте 1992 года он представил АДМ от имени этой компании фиктивный инвойс.[67]

– На какую сумму? – спросил Д'Анжело.

– На миллион двести тысяч.

– Вы взяли все эти деньги себе?

– Нет, триста тысяч взял себе один мой знакомый, Рон Феррари.

Феррари был профессиональным футболистом и некогда играл в команде «Сан-Францисские золотоискатели». Именно он открыл счет «Дальневосточных специалистов» в одном из банков Гонконга, сказал Уайтекер.

– Как вы познакомились с Феррари?

– Раньше он работал в АДМ, – ответил Уайтекер. – Но эту операцию с «Дальневосточными специалистами» мы провели после того, как он уволился.

Уайтекер добавил, что Феррари ловко организовывал откаты и знал многих сотрудников АДМ, которые добывали деньги таким способом.

Д'Анжело вернулся к «Дальневосточным специалистам». Уайтекер объяснил, что, как только деньги поступили на счет Феррари в Гонконге, их сразу перевели на Кайманы.

– Об этой операции вы сообщили Мику Андреасу?

– Об операции сообщил, но сказал, что получил только пятьсот тысяч.

– Почему вы занизили сумму?

– Он бы решил, что миллион двести тысяч – это чересчур, – пожал плечами Уайтекер.

– Кому еще было известно об этой сделке?

– Я знаю только про Феррари и Мика Андреаса, ну и себя. – Уайтекер снова оглядел сидевших за столом. – Но похоже, что знали и другие. Как вы считаете, отчего они раскрыли ее так быстро?

За несколько дней до того, как против него было выдвинуто первое обвинение, сказал Уайтекер, его предупредили обо всем этом.

– Мне позвонил один из служащих АДМ, Лу Рочелли. Он сообщил, что Рэнделл велел всем проверять инвойсы по откатам. Они точно знали, где искать. Рэнделл сказал: «Мы пришьем Уайтекеру мошенничество». Он сказал это еще до того, как начали проверять документацию.

Агенты насторожились. Им и прежде казалось подозрительным, что документы, уличающие Уайтекера, нашлись так быстро. А теперь он называет потенциального свидетеля, который может подтвердить, что происходило в АДМ. Если Рочелли подтвердит рассказ Уайтекера о Рэнделле, дело АДМ может принять новый оборот.

– Рэнделл знал об этих двух откатах с самого начала?

– Я не в курсе, – ответил Уайтекер.

Д'Анжело сменил тему и спросил Уайтекера о его сотрудничестве с ФБР. Оно началось осенью 1992 года, сказал Уайтекер, через несколько месяцев после операции с «Дальневосточными специалистами».

– Вы признавались агентам в совершенных вами незаконных действиях? – спросил Д'Анжело.

– Нет. Я не думал, что АДМ раскроет их и обвинит меня. Ведь это же во вред им самим. Они одобряли эти сделки, и многие занимались тем же самым. Мне и в голову не приходило, что они решатся вынести все это на публику.

Начав работать на ФБР, сказал Уайтекер, он воздерживался от мошенничества до мая 1994 года. В мае он с помощью швейцарца Бита Швейцера провел сделку на два с половиной миллиона с компанией «Эй-би-пи». Прежде Уайтекер говорил, что Швейцер ничего не знал о мошенничестве, но прокуроры подозревали, что этот человек занимается отмыванием денег.

– Швейцер открыл счет «Эй-би-пи» в Объединенном швейцарском банке, – добавил Уайтекер. – Мы с самого начала планировали использовать «Эй-би-пи» в двух операциях.

– Так Швейцер знал, что деньги добыты незаконным путем?

– Да, я сказал ему.

Эд Хербст только покачал головой. Он помнил, что в прошлый раз Уайтекер уверял их в невиновности Швейцера.

– Как вы познакомились с ним? – спросил Д'Анжело.

– Он известный эксперт по банковским операциям. Я слышал о нем, еще когда работал в «Дегассе», в Германии.

– Кто-нибудь еще из служащих АДМ прибегал к услугам Швейцера?

– Не знаю, – равнодушно пожал плечами Уайтекер.

– А вы прибегали к его услугам, когда работали в «Дегассе»?

– Абсолютно нет. Я тогда ничем таким не занимался. Это в АДМ меня всему научили.

Вторая операция с участием «Эй-би-пи» была проведена в начале 1995 года.

– Примерно в феврале Брайан Шепард сказал, что моя работа на ФБР скоро закончится. Ну я и решил провернуть это еще разок.

Это мошенничество было самым крупным, сказал Уайтекер, – на три миллиона семьсот пятьдесят тысяч долларов. Деньги он разместил в банках Швейцарии, Гонконга и Каймановых островов. Переводил их все тот же Бит Швейцер.

– Сколько вы ему заплатили? – спросил Д'Анжело.

– Не помню точно. Кажется, семьсот пятьдесят тысяч. Надо проверить, у меня записано.

Д'Анжело перелистал свой блокнот.

– Что еще?

– Что касается меня, то все.

– Итак, Марк, о какой итоговой сумме идет речь? – спросил Д'Анжело. – Сколько всего денег вы добыли незаконным путем?

Уайтекер поднял глаза к потолку, словно производил вычисления.

– Примерно семь миллионов семьсот тысяч, – ответил он наконец.

Д'Анжело записал сумму.

– Отчего вы пошли на это?

– Я хотел обеспечить свое будущее. Я не думал, что АДМ разоблачит меня.

– Почему?

– Потому что все это часть их корпоративной культуры. Я думал: если вы, ребята, меня выдадите, я тоже молчать не буду. Я и не думал, что они пойдут на такой риск.

– Мик Андреас знал обо всех ваших сделках?

Уайтекер задумался.

– Только о первых двух. Он с самого начала сказал мне, что нет необходимости докладывать о них всякий раз.

– Таким образом, вы утверждаете, что он одобрял их?

– Да, конечно. Абсолютно. Из всего, что он говорил, было ясно, что он не осуждает меня.

Д'Анжело пристально посмотрел на Уайтекера.

– И он одобрил бы суммы этих откатов?

– Нет, наверное. Он, наверное, думал, что хватит и пятисот тысяч на каждого. – Уайтекер поморгал и пожал плечами. – Он, наверное, решил бы, что это чересчур и что меня жадность одолела.

Были и операции помельче, продолжал Уайтекер, – иногда он их проворачивал вместе с Марти Оллисоном, сотрудником АДМ, о котором он говорил в прошлый раз. Он выручил на них больше, чем говорил раньше, то есть больше сорока тысяч долларов. Один раз это был откат всего на десять тысяч за договор на поставку компьютеров на сумму в двадцать тысяч.

– Тогда мы не переводили деньги через банк, – сказал Уайтекер. – Мы встретились с Оллисоном в «Синей мельнице» – это ресторан в Декейтере, – и он передал мне конверт со стодолларовыми купюрами.

– За что он отдал вам эту сумму?

– Я его начальник, а деньги он дал на всякий случай, просто чтобы я молчал, если начнут задавать вопросы.

– Какие еще сделки были у вас с Оллисоном?

– Был случай, когда Оллисон открыл счет на компанию «Нордкрон хеми».

– Где открыл?

Кажется, в Гамбурге, в Германии, ответил Уайтекер. На этот счет перевели двести двадцать тысяч долларов, а из них сто десять тысяч ушло на счет Уайтекера в корпорации «Швейцарский банк».

– Вам нужно знать еще об одном деле. Я провернул его не то в тысяча девятьсот девяносто первом, не то в тысяча девятьсот девяносто втором году с Рейнхартом Рихтером. Рэнделл хотел переманить Рихтера из «Дегассы» и поставить его во главе мексиканского отделения АДМ. Ну и он решил заплатить Рихтеру сто девяносто или двести тысяч долларов по фальшивому инвойсу. Они для этого даже создали какую-то фиктивную мексиканскую компанию. Не помню точно, как она называлась, – «Амино…», а дальше не помню.

– А к чему такие сложности? – спросил Д'Анжело.

– Так уж у них делается, я же говорил. Сотруднику приплачивают, а акционеры-то и не знают.

В АДМ все только и говорят о денежных схемах, сказал Уайтекер. А Говарда Баффета это тревожило. Когда один сотрудник рано ушел в отставку, Мик Андреас ворчал, что АДМ теряет слишком много «левых» денег. Друг Мика Том Франкл тоже крал.^{330} Сам Мик создал компанию, она называется вроде как «Амилан», чтобы прогонять через нее откаты и фиктивные контракты.

Уайтекер замолчал. Он сказал все.

– Ну что ж, Марк, спасибо за помощь, – сказал Д'Анжело. – А теперь подумайте. Известно ли вам о другой незаконной деятельности?

Уайтекер энергично закивал. Да этого полным-полно, сказал он. Компания крадет чужие микробы, переманивая сотрудников из фирм-конкурентов. Им платят за то, что они приносят с собой краденых «букашек». АДМ даже нанимала проституток в Эддивилле, штат Айова, чтобы те искали служащих местного завода, которые смогут украсть микробные культуры.

Кроме того, АДМ давала взятки американским и зарубежным политикам. Сотрудники употребляли кокаин и использовали корпоративные самолеты в личных целях. В корма для животных добавлялись негодные отходы генетически модифицированных продуктов. Записывалось все, что говорили конкуренты и клиенты, которые останавливались в номере, снятом компанией в «Декейтер Клаб».

– Спросите Лиз Тейлор или Сью Лайнз, – сказал Уайтекер. – Они знают об этом все. Именно они распечатывают эти записи.

На этом вопросы у Д'Анжело закончились. Настала очередь Бассета. Его интересовали банковские счета Уайтекера. Тот назвал ему около десятка счетов в местных и заграничных банках. Затем Бассет спросил, делал ли Уайтекер в последнее время покупки, оплаченные из незаконно полученных денег.

– Я собирался купить дом в Теннесси у некоего Пола Майера, – ответил Уайтекер, – за девятьсот тысяч долларов.

Бит Швейцер должен был перевести деньги на счет, открытый нью-йоркским адвокатом Джозефом Каяццо, сказал Уайтекер. Все выглядело бы так, будто Уайтекер берет заем у офшорной компании. Так делается, чтобы избежать уплаты налогов.^{331}

Д'Анжело удовлетворенно кивнул. Теперь понятно, почему имя кредитора было окружено тайной.

Вскоре беседа закончилась. Уайтекер сказал, что с удовольствием встретится с юристами еще раз. Все встали.

– Большое спасибо, Марк, что уделили нам время, – поблагодарил его Д'Анжело.

Д'Анжело и Бассет вышли на набережную. Настроение у них было отличное. На встречу они прибыли, не имея на руках почти ничего, а Уайтекер дал им много ниточек, за которые можно потянуть.

В целом Уайтекер произвел на них благоприятное впечатление. Язык у него подвешен хорошо, и он общителен и вел себя открыто и откровенно. Правда, агенты подозревали, что он сказал не все.

Юристы восприняли беседу со скепсисом. Спиринг особенно раздражала сдержанная манера ведения допроса.

– Вы, парни, справились неплохо, – заметила она. – Но больно уж вы с ним нянчитесь.

– Зачем давить, если он говорит правду? – пожал плечами Д'Анжело.

– Хм… – отозвалась Спиринг. – Вот в этом-то я и сомневаюсь.

Шедший рядом с ней Маккей согласно кивнул.

– Эти разговоры про санкционированный увод денег «налево», по-моему, полная туфта. – И, рассмеявшись, добавил: – Но если он говорит правду, то кончится тем, что компанией АДМ завладеет правительство.