"Под защитой камня" - читать интересную книгу автора (Ауэл Джин М.)

Глава 5

– Мне нужно достать гребень, и, наверное, у меня осталось немного сушеных лепестков синюхи для мытья головы, – сказала Эйла, разбирая свои дорожные вещи. – И захватим еще подаренное Рошарио полотенце из кожи серпы, чтобы вытереться, – добавила она.

Волк возбужденно сновал между ними и выходом из дома, словно призывая их поторопиться.

– Мне кажется, Волк знает, что мы собираемся купаться, – заметил Джондалар. – Порой я думаю, что этот зверь все понимает, хоть и не говорит об этом.

– Надо взять также чистую одежду, чтобы переодеться после купания, и, послушай, Джондалар, может, нам стоит устроить наше спальное место перед уходом, – сказала Эйла, откладывая в сторону полотенце и другие вещи и принимаясь развязывать следующий тюк.

Они быстро разложили спальные покрывала и выложили еще кое-какие привезенные с собой вещи, потом Эйла встряхнула отложенные в сторону короткие штаны и тунику. Она внимательно осмотрела чистую одежду. Этот привычный для племени Мамутои повседневный наряд из мягкой и прекрасно выделанной оленьей кожи не отличался затейливыми украшениями и выглядел не слишком опрятным даже после стирки. Пятна с этой бархатистой поверхности отстирывались трудно, но больше Эйле нечего было надеть на праздник. Они не могли взять с собой в Путешествие много вещей, даже учитывая, что везти их помогали лошади, а Эйле хотелось привезти другие вещи, более важные для нее, чем запас одежды.

Она заметила, что Мартона наблюдает за ней, и сказала:

– Это все, что у меня есть из одежды на сегодняшний день. Надеюсь, что она подойдет. Я не могла взять с собой много вещей. Рошарио подарила мне красивый традиционный наряд Шарамудои, но я отдала его Мадении, девушке из племени Лосадунаи, на которую так жестоко напали.

– Ты проявила большую щедрость, – сказала женщина.

– Все равно мне хотелось как-то облегчить нашу поклажу, а Мадения очень обрадовалась, но сейчас мне хотелось бы иметь что-то более нарядное. А теперь мне придется идти на праздник в старой и поношенной одежде. Когда мы устроимся, мне надо будет сшить что-то новенькое. – Она улыбнулась Мартоне и, оглядевшись, добавила: – Мне пока еще даже не верится, что мы наконец добрались сюда.

– Мне тоже пока с трудом верится, – согласилась Мартона и, помолчав, сказала: – Мне бы хотелось помочь тебе сшить одежду, если не возражаешь.

– Ну, разумеется, не возражаю. Спасибо тебе большое, – улыбнулась Эйла. – У вас здесь все так красиво, Мартона, а я даже не знаю, что обычно носят женщины Зеландонии.

– Можно, я тоже помогу тебе? – добавила Фолара. – Мамины понятия об одежде не всегда нравятся молодым женщинам.

– Я буду рада принять помощь от вас обеих, но пока придется остановиться на том, что есть, – сказала Эйла, показывая свою старую одежду.

– Она вполне подойдет для сегодняшнего вечера, – проговорила Мартона. Потом, словно приняв какое-то решение, кивнула. – Я хочу подарить тебе, Эйла, одну вещицу. Она в моей спальне. – Эйла последовала за Мартоной в ее комнату. – Я давно берегу это для тебя, – сказала женщина, открывая крышку деревянной шкатулки.

– Но мы же с вами только что познакомились! – воскликнула Эйла.

– Я ждала, что когда-нибудь Джондалар приведет сюда свою невесту. Это принадлежало матери Даланара. – Она достала ожерелье.

У Эйлы от удивления перехватило дыхание, и она как-то робко взяла предложенное ей украшение и внимательно рассмотрела его. Подобранные по размеру ракушки, красивые оленьи клыки и искусно вырезанные из мамонтового бивня головки самки оленя соединялись в центре блестящей желтовато-оранжевой подвеской.

– Оно прекрасно, – вздохнула Эйла. Особенно ей понравилась подвеска, и она долго ее разглядывала. Полупрозрачный камень от долговременного употребления стал блестящим и отполированным. – Ведь это янтарь, правда?

– Да. Этот камень находится в нашей семье уже много поколений. Мать Даланара вставила его в это ожерелье. Она подарила его мне, когда родился Джондалар, и просила подарить ожерелье его избраннице.

– Янтарь совсем не холодный, как другие камни, – заметила Эйла, держа подвеску в руках. – Он теплый на ощупь, словно содержит дух жизни.

– Как интересно, что тебе пришла в голову такая мысль. Мать Даланара обычно говорила, что этот камень живой, – сказала Мартона. – Примерь его. Посмотрим, как оно будет смотреться на тебе.

Мартона подвела Эйлу к известняковой стене в глубине ее спальной комнаты. В проделанное в этой стене отверстие было вставлено округленное основание ветвистых рогов северного оленя (мегацероса), которое вытягивалось и уплощалось, завершаясь обычными ветвистыми рогами. Их отростки укоротили, и получилась своеобразная полка с вогнутой, зубчатой по краям поверхностью. На этой полочке стоял какой-то плоский и очень гладко отполированный кусок дерева, упираясь верхним краем в сводчатую стену пещеры, но сам при этом располагался почти перпендикулярно полу.

Приблизившись, Эйла с удивлением увидела, что в нем отражаются стоящие в другом конце комнаты деревянные и плетеные сосуды и пламя стоящего возле них масляного светильника. Она в изумлении остановилась.

– Я вижу свое отражение! – воскликнула Эйла. Она дотронулась до гладкой поверхности. Кусок дерева, тщательно отполированный песчаником, был покрашен в черный цвет с помощью магнезии и до блеска натерт жиром.

– Неужели ты никогда не видела отражателя? – спросила Фолара. Она стояла у входа в комнату, умирая от любопытства, ей очень хотелось взглянуть на то, что же ее мать подарила Эйле.

– Такого не видела. Я знаю, как хорошо отражается все солнечным днем в спокойной воде, – сказала Эйла, – но в этом дереве все отражается прямо здесь, в полумраке спальни!

– Неужели Мамутои не делают отражателей? Ведь надо же посмотреть, как ты выглядишь, когда одеваешься для каких-то важных случаев, – удивилась Фолара. – Как же тогда они узнают, что хорошо выглядят?

Эйла на мгновение призадумалась.

– Они смотрят друг на друга. Неззи всегда проверяла перед ритуалами, хорошо ли принарядился Талут, и когда Диги – моя подруга – делала мне прическу, то все вокруг начинали советовать, как лучше уложить мои волосы, – пояснила Эйла.

– Понятно, Эйла, тогда давай поглядим, как смотрится на тебе это ожерелье, – сказала Мартона, надевая украшение на шею Эйлы и соединяя сзади его концы.

Восхищенно оглядев ожерелье и заметив, как отлично оно лежит на ее груди, Эйла поймала себя на том, что изучает собственное отражение. Она редко видела его, и черты собственного лица были знакомы ей меньше, чем лица этих людей, с которыми она лишь недавно познакомилась. Отражательная поверхность была довольно хорошей, но из-за тусклой освещенности помещения отражение выглядело темноватым. Она сочла себя довольно грязной, бесцветной и плосколицей.

Эйла выросла среди людей Клана, считая себя крупной и уродливой. Она была стройнее женщин Клана, но при этом обогнала ростом всех мужчин и выглядела очень странно – как на их взгляд, так и на ее собственный. Она привыкла ценить более тяжеловесную красоту людей Клана, которых отличали большие широкие лица и скошенные назад лбы, тяжелые, нависающие надбровные дуги и резко выступающие носы, а также большие и яркие темно-карие глаза. В сравнении с ними ее собственные серо-голубые глаза казались блеклыми и тусклыми.

Пожив немного среди Других, Эйла поняла, что выглядит, не так уж странно, но по-прежнему не считала себя красивой, хотя Джондалар достаточно часто называл ее красавицей. Она знала, какие черты считаются красивыми в Клане; но не совсем понимала, что входит в понятие красоты у Других. Джондалара с его более мужественными и соответственно более грубыми чертами, с его яркими синими глазами она считала гораздо красивее себя.

– Мне кажется, оно ей к лицу, – сказал Вилломар. Он присоединился к женщинам, чтобы высказать свое мнение. Даже он не знал, что у Мартоны хранилось такое ожерелье. Он перешел жить в ее дом, и она выделила для него место, удобно расположив его пожитки. Ему понравилось, как она все устроила, и у него не возникало никакого желания шарить по углам и щелям или копаться в ее вещах.

Из-за его плеча выглядывал усмехающийся Джондалар.

– Ты не говорила мне, мама, что бабушка подарила тебе такое ожерелье в честь моего рождения.

– Она подарила его не для тебя. Оно предназначалось женщине, с которой ты решишь соединить свою судьбу. Той, с которой ты захочешь основать очаг, где она сможет растить детей… когда Великая Мать благословит ее зарождением новой жизни, – ответила она, снимая ожерелье с шеи Эйлы и вручая его ей.

– Ладно уж, ты отдала его по назначению, – сказал он. – Ты собираешься надеть его сегодня, Эйла?

Слегка нахмурившись, она посмотрела на него.

– Нет. К моей старой одежде не подходит такая красивая вещь. Мне кажется, лучше подождать, пока я сошью для него более достойный наряд.

Мартона улыбнулась и одобрительно кивнула.

Выходя из спальни, Эйла увидела очередное отверстие, выдолбленное в известняке над спальной платформой. Оно было несколько больше по размеру и довольно глубоко уходило в стену. На переднем плане горел огонек светильника, а за ним виднелась часть женской фигурки, щедро одаренной округлыми материнскими формами. Эйла поняла, что это донии, воплощение Дони, Великой Земной Матери, и, если Ей будет угодно, своеобразное вместилище Ее Духа.

Над этой нишей, на каменной стене над лежанкой, она заметила также циновку, подобную той, что покрывала поверхность стола, сплетенную из тонких нитей затейливым узором. Ей захотелось более внимательно разглядеть выделку, выяснить, как она сплетена. И вдруг она поняла, что у нее будет на это время. Ведь они закончили путешествовать. Возможно, здесь будет теперь ее дом.

Как только Эйла и Джондалар ушли купаться, Фолара побежала в соседний дом. Она собиралась напроситься с ними, но перехватила взгляд матери, которая с явным неодобрением покачала головой, дав ей понять, что им, возможно, хочется побыть наедине друг с другом. Однако девушка не расстроилась, понимая, что сейчас подруги забросают ее вопросами. Она подергала входной занавес соседнего строения.

– Рамила? Это я, Фолара.

Спустя мгновение симпатичная пухленькая девушка с каштановыми волосами отвела в сторону входной занавес.

– Фолара! Мы уже заждались тебя, только Галее пришлось уйти. Она попросила встретить ее возле горелого пня.

Они обе вышли из-под скального навеса, оживленно разговаривая. Когда они приблизились к большому пню, оставшемуся от можжевелового дерева после удара молнии, то увидели, что им навстречу спешит стройная и гибкая девушка с огненной шевелюрой. В руках у нее были два больших и тяжелых бурдюка с водой.

– Галея, ты еще только идешь? – воскликнула Рамила.

– Да, а вы уже давно ждете? – спросила Галея.

– Нет, Фолара только что зашла за мной. Мы как раз направлялись сюда и заметили тебя, – сказала Рамила, беря у подруги один из бурдюков и разворачиваясь в обратную сторону.

– Давай я донесу твой бурдюк, – сказала Фолара, освобождая девушку от второй ноши. – Это для вечернего пиршества?

– А для чего же еще? По-моему, я сегодня только и делаю, что таскаюсь туда-сюда по разным поручениям, но ведь правда здорово, что у нас будет неожиданный праздник? Мне даже кажется, что он будет грандиознее, чем все думают. Возможно, мы завершим его на Поле Большого Схода. Я слышала, что часть соседних Пещер прислала гонцов с предложениями принести свои угощения на наш праздник. Вы же понимаете, что это означает: большинство из них хотят присоединиться к нам, – тараторила Галея. Затем, умолкнув и взглянув на Фолару, она добавила: – Ладно, не хочешь ли ты рассказать нам о ней?

– Я пока мало что знаю. Мы еще только начали знакомиться. Она собирается жить с нами. Они с Джондаларом помолвлены и хотят пройти Брачный ритуал во время Летнего Схода. Она вроде как жрица. Но не совсем, на ней нет никаких татуировок, но она знает мир Духов и умеет лечить. Она спасла жизнь Джондалару. А Тонолан уже отправился в путешествие по другому миру, когда она нашла их. На них напал пещерный лев! Вы не представляете, какие истории они рассказывают, – оживленно трещала Фолара, пока они шли обратно по краю открытой террасы.

Там кипела оживленная деятельность, связанная с подготовкой к торжеству, но несколько человек отвлеклись от своих занятий, чтобы посмотреть на девушек, а особенно на Фолару, зная, что она уже успела пообщаться с чужеземкой и вернувшимся соплеменником. А некоторым даже удалось подслушать ее слова, в частности одной привлекательной блондинке с темно-серыми глазами. Она несла костяной поднос с сырым мясом и делала вид, что не замечает подруг, хотя медленно шла за ними следом и ловила каждое слово. Сначала она собиралась идти совершенно в другую сторону, пока не услышала, о чем говорит Фолара.

– А как она выглядит? – поинтересовалась Рамила. Мне кажется, она очень красивая. Говорит немного забавно, но ведь она жила очень далеко отсюда. У нее даже одежда другая… та, что она принесла с собой. У нее остался лишь один запасной наряд. Он совсем простой, но у нее пока больше ничего нет, поэтому придется надеть его сегодня вечером. Она сказала, что хотела бы сделать такую одежду, как у Зеландонии, но не знает, что носят наши женщины, а ей хотелось бы прилично одеться. Мы с мамой собираемся помочь ей. А завтра она обещала познакомить меня с теми лошадьми, что пасутся у реки. Я смогу даже прокатиться на одной из них. Она и Джондалар как раз отправились туда, хотели искупаться и помыться в Реке.

– Неужели, Фолара, ты и правда собираешься залезть на спину лошади? – спросила Рамила.

Шедшая за ними женщина не стала дожидаться ответа. Остановившись, она злобно усмехнулась и поспешила в другую сторону.

Волк бежал по траве, то и дело останавливаясь и проверяя, что женщина и мужчина по-прежнему следуют за ним. Тропа от северо-восточного края жилой террасы приводила на луг, зеленевший на правом берегу маленькой речки, которая чуть дальше вливалась в основной поток. Равнинное травянистое пастбище окружал редкий смешанный лесок, который становился гуще выше по течению Лесной реки.

Когда они подошли к пастбищу, Уинни радостно заржала, и несколько человек, наблюдавших за ними издалека, изумленно покачали головами, увидев, что волк подбежал прямо к кобыле, и они потерлись носами. Затем хищник подскочил к молодому жеребцу и, опустившись на передние лапы, принял игривую позу: он помахивал хвостом и заливался каким-то щенячьим повизгиванием. Подняв голову, Удалец заржал и забил копытами, поддерживая желание поиграть.

Лошади, казалось, очень обрадовались, увидев приближающуюся пару. Кобыла подошла к Эйле и положила морду ей на плечо, а женщина обняла ее сильную шею. Они приникли друг к другу и постояли немного в таком привычном для них успокаивающем объятии. Джондалар приласкал жеребца, протер и почесал его шкуру. Сделав несколько шагов в сторону, гнедой конь ткнулся мордой в плечо Эйлы, желая также пообщаться и с ней. Затем все они, включая и волка, постояли немного тесным кружком, словно радуясь встрече со старыми друзьями в этом полном незнакомых людей месте.

– Я бы не прочь проехаться по окрестностям, – сказала Эйла. Подняв глаза, она проверила, где находится послеполуденное солнце. – Ведь у нас есть еще немного времени, правда?

– Думаю, есть. Никто не соберется на торжество почти до самой темноты, – улыбнулся Джондалар. – Вперед! Поплаваем позже, – сказал он. – У меня такое ощущение, будто за мной все время кто-то подглядывает.

– Так и есть, – сказала Эйла. – Я понимаю, что это просто естественное любопытство, но было бы замечательно избавиться от него.

К зрителям, стоявшим на террасе, присоединились еще несколько человек. Они увидели, как женщина легко взлетела на спину буроватой кобылы, а высокому мужчине, казалось, пришлось лишь перекинуть ногу, чтобы сесть на спину коричневого жеребца. Они удалились быстрым аллюром, и волк уверенно последовал за ними.

Джондалар, показывая дорогу, проехал сначала немного вверх по течению до мелководной переправы через этот приток, затем они продолжили путь в том же направлении по другому берегу и вскоре увидели справа узкую лощину. Они отклонились от реки и поскакали на север по каменистому высохшему руслу, в которое стекали излишки воды в дождливые дни. В конце этой лощины по склону поднималась крутая, но доступная тропа, выходившая на продуваемое ветрами плато, с которого открывался вид на окружающие земли и водные потоки. Они остановились, чтобы полюбоваться красивым пейзажем.

Возвышаясь примерно на шестьсот пятьдесят футов, это плато было одной из самых высоких точек в здешних краях, и с него открывалась захватывающая панорама не только на реки и заливные луга, но и на дальние холмы, и на маячившие за ними нагорья. Известняковые карсты над речными долинами редко увенчивались ровными площадками.

Вода благодаря наличию в ней кислотности постепенно растворяла известняк. Долгие века речные потоки и грунтовые воды прорезали известняковые основы этих земель, украсив в итоге некогда ровное дно древнего моря холмами и ущельями. Существующие ныне реки образовали глубочайшие долины с очень крутыми скалистыми берегами, но хотя эти взмывающие вверх стены разграничивали ущелья, они зачастую имели примерно одинаковую высоту отрогов и постепенно повышались лишь согласно базовой основе поднимающихся гор.

На первый взгляд растительность этих сухих, открытых ветрам гористых долин по берегам Главной Реки выглядела однообразной, подобной равнинам обширных восточных степей. Здесь превалировали луга, и лишь чахлые можжевеловые деревья, сосны и ели стайками росли на пологих склонах по берегам рек и водоемов, а лесистые впадины и ущелья покрывали заросли кустарников и низкорослых деревьев.

Но жизнь многочисленных растений во многом зависела от конкретного места. Суровые северные склоны гор предпочитали холодоустойчивые травы, которые буйно разрастались в этих холодных и сухих местах, зато на южных склонах зеленели более сочные растения, приспособившиеся к жизни в умеренном поясе северного высокогорья.

Широкая долина Главной Реки была самой плодородной, ее берега обрамляли лиственные и вечнозеленые деревья. Богатая весенняя палитра зеленого цвета постепенно исчезала по мере приближения летнего сезона, но сейчас распускающиеся деревья являли в основном узколистное разнообразие серебристых ив и берез, и даже верхушки хвойных деревьев, елок и сосен, украсились новорожденными светло-зелеными иголками. Особенно ярко пестрели весной ветвистые кроны можжевельника и редких вечнозеленых дубов.

Порой извилистый речной поток струился среди пышных пойменных лугов с высокой травой, начинавшей желтеть в начале лета. А иногда петляющая Река, стиснутая скалами, говорливо журчала, прижимаясь то с одной, то с другой стороны к крутым скалистым берегам.

Подходящие условия, в поймах некоторых речек, главным образом на притоках Реки, позволили вырасти небольшим смешанным лесам. В защищенных местах, особенно на южных склонах, встречались деревья каштанов, грецкого ореха, фундука и яблоневые деревья, многие из них чахли и не приносили плодов по несколько лет, но в иные годы давали обильные урожаи. Помимо этих деревьев, здесь росли и плодоносные лозы, кустарники и травы, и люди могли собирать землянику, малину и смородину, некоторые виды винограда, крыжовника и ежевики, а также несколько видов похожей на малину морошки, чернику, бруснику и голубику.

На более высокогорных склонах росла в основном редкая и слабая тундровая растительность, особенно в северных горных массивах, покрытых ледниковыми шапками, хотя среди них угрожающе высилось несколько действующих вулканов – именно там некоторое время назад Эйла и Джондалар обнаружили горячие источники. Лишайники цеплялись за скалы, травы вырастали всего лишь на несколько дюймов, и редкие карликовые кустики устало лежали на этой холодной земле, под которой скрывался слой вечной мерзлоты. В более влажных местах пейзаж слегка разнообразили серо-зеленые оттенки мхов и лишайников, а также заросли тростника, камыша и некоторых других трав.

Проехав дальше по тропе через горный луг, наездники повернули на северо-восток к обрывистому скалистому склону, спускавшемуся к Реке, которая текла здесь почти прямо с севера на юг, подмывая известняковые береговые стены. На относительно пологом участке тропа пересекала небольшой ручей и вновь поворачивала на северо-запад. Этот ручей, подбегая к краю, падал вниз с крутого откоса. Когда тропа пошла под уклон в другую сторону, Эйла и Джондалар остановились и повернули назад. Теперь они пустили лошадей галопом и быстро выехали на горный луг, где животные сами постепенно замедлили ход. Вновь подъехав к ручью, они спешились, чтобы дать возможность лошадям и Волку освежиться, и сами спустились на берег, чтобы напиться воды.

Эйла вновь испытала то удивительное ощущение свободной скачки, которое сумела познать когда-то, впервые попробовав прокатиться на спине Уинни. Сейчас лошадь освободилась от обременительных грузов волокуши и дорожных тюков, на ней не было даже попоны и ограничивающего свободу движений недоуздка. Лишь голые ноги наездницы прижимались к бокам Уинни, именно так она и привыкла ездить на ее спине, передавая – поначалу неосознанно – какие-то сигналы через чувствительную шкуру, чтобы направить животное в желаемом направлении.

На Удальца был надет недоуздок; с его помощью Джондалар постепенно приручил жеребца, и благодаря этому изобретенному им приспособлению удавалось не только удерживать Удальца, но и задавать ему направление движения. Он также давно не ездил так легко и свободно. Во время этого бесконечно долгого Путешествия на нем тяжелым бременем лежал долг благополучного возвращения домой. Наконец вместе с дорожными тюками он сбросил это бремя со своих плеч, и скачка на лошади стала только приятным развлечением. Оба путника пребывали в приподнятом, возбужденном состоянии, необъяснимо довольные собой, они с восторженными улыбками шли по речному берегу.

– Да, Эйла, как хорошо, что ты предложила прокатиться на лошадях, – усмехаясь, сказал Джондалар.

– Мне тоже так кажется, – согласилась она, ответив ему той улыбкой, которую он любил больше всего.

– О, женщина, ты так прекрасна, – сказал он, обнимая ее за талию и устремляя на нее свои ярко-синие выразительные глаза, в которых отражались вся его любовь и счастье. Синеву, подобную цвету его глаз, она видела лишь однажды на вершине ледника в глубоких источниках с талой водой.

– Ты самый красивый, Джондалар. Я знаю, ты говорил, что мужчин не называют красавцами, но для меня ты именно такой, понимаешь? – Она обвила руками его шею, ощущая полную силу его природного обаяния, против которой мало кто мог устоять.

– Ты можешь называть меня, как тебе угодно. – Он наклонился, чтобы поцеловать ее, и у него вдруг появилась надежда, что этим дело не ограничится. Они успели привыкнуть к уединенной жизни, к пустынной природе, укрывающей от любопытных глаз. Теперь ему придется вновь привыкать к жизни в окружении многочисленных соплеменников… но пусть это произойдет чуть позже.

Его язык нежно приоткрыл ее рот, проник в его теплую глубину. Эйла ответила ему тем же, закрыв глаза, чтобы полнее отдаться уже пробуждающемуся в ней чувственному желанию. Он покрепче прижал ее к себе, наслаждаясь ощущением соприкосновения их тел. «А скоро, – подумалось ему, – мы пройдем Брачный ритуал и устроим семейный очаг, где она будет рожать детей, возможно, детей моего духа, и даже не только духа, если верны ее мысли о совместном зачатии. Возможно, они действительно будут моими детьми, плотью от плоти моей, зачатыми с помощью моих животворных соков». Как раз сейчас Джондалар чувствовал, как эти соки начинают наполнять его мужское естество.

Откинувшись назад, он взглянул на Эйлу и с нарастающей страстностью поцеловал ее шею, ощутив солоноватый привкус ее кожи, и спустился ниже. Ее груди стали более округлыми и уже заметно увеличились в размере; скоро они наполнятся молоком. Он развязал пояс на ее талии, проник под тунику и ощутил в своих ладонях их упругую округлившуюся полноту и отвердевшие соски.

Он поднял вверх ее тунику, и Эйла выскользнула из нее, а потом избавилась от коротких летних штанов. Какое-то время он просто смотрел, как она стоит на солнце, упиваясь ее женственностью: красотой радостного лица, крепкой мускулатурой тела, большой, высокой грудью с гордо вздернутыми сосками, легкой округлостью живота, завершающейся темно-русым холмиком. От безмерности любви и желания его глаза невольно увлажнились. Быстро освобождаясь от одежды, Джондалар отбрасывал ее в сторону. Эйла сделала пару шагов ему навстречу и, когда он выпрямился, припала к его груди, и он принял ее в свои объятия. Закрыв глаза, она ощущала, как его поцелуи порхают по ее лицу и шее, а когда он сжал ладонями ее груди, она взяла в руки его восставшее мужское копье. Опускаясь на колени, он узнавал вновь знакомый солоноватый вкус ее кожи, пробежал языком по ложбинке между холмиками грудей, скрытыми под его руками, а когда она слегка прогнулась, приник губами к ее соску.

Затаив дыхание, Эйла ловила стрелы возбуждения, пронзающие все ее существо сокровенной Радостью, вот он завладел вторым соском и с жадностью припал к нему, продолжая щекотать первый своими искусными пальцами. Затем Джондалар свел вместе ее груди и начал посасывать оба ее соска вместе. Она застонала, отдаваясь на волю этих ощущений.

Его теплый язык вновь проскользнул по каждому из ее твердых возбужденных сосков, потом спустился к ямочке пупка и пушистому холмику, проник в разделяющее его ущелье и пощекотал спрятавшийся там бугорок. Она вскрикнула и, охваченная горячим желанием, прогнулась ему навстречу. Обхватив руками округлые ягодицы, он прижал Эйлу к себе и самозабвенно продолжал исследовать ее глубины.

Ее руки сжимали его плечи, участившееся дыхание прерывалось стопами, пробуждаемыми нежными толчками, она почувствовала, что уже не может сдерживать нарастающее внутреннее томление, и оно вдруг прорвалось наружу волнами наслаждения. Джондалар ощутил жар ее увлажнившегося лона, вкусив исходную, природную сущность Эйлы.

Она открыла глаза и взглянула на него, озорно улыбнувшись.

– Ты застал меня врасплох, – сказала она.

– Я понимаю, – усмехнувшись, ответил он.

– Теперь мой черед, – со смехом заявила она, слегка оттолкнула его и повалила на траву. Опустившись на его распростертое тело, Эйла припала поцелуем к его губам, ощутив легкий привкус своих соков. Затем она пощекотала его ухо, прошлась поцелуями по шее и груди, вызывая у него счастливые улыбки. Ему нравилось, когда она порой начинала играть с ним, вовлекала его под настроение в любовные игры.

Она целовала его грудь, соски, пробежала языком по волосяной дорожке к пупку и устремилась дальше, пока не добралась до его полного, готового к действию члена. Закрыв глаза, Джондалар отдался на волю сладостных ощущений, чувствуя, как ее теплый рот массирует и посасывает его плоть. Когда-то он научил ее всем способам пробуждения Радости, к которым ранее приобщили его самого. На мгновение ему вспомнилась Зеландони во времена его юности, когда ее звали Золена, вспомнилось, как он думал, что никогда не найдет больше такой бесподобной женщины. Но он нашел и, вдруг совершенно ошеломленный, мысленно возблагодарил Великую Земную Мать. Как бы он жил, если бы навсегда потерял Эйлу?

Его настроение вдруг изменилось. Ему нравились любовные забавы, но сейчас он хотел полностью владеть этой женщиной. Джондалар сел и, приподняв Эйлу, усадил ее к себе на колени, разведя в стороны ее ноги. С удивившей ее страстностью, он вновь начал обнимать и целовать ее. Она не поняла, отчего вдруг изменилось его настроение, но с удовольствием поддержала его, откликаясь всей силой своей любви.

Он целовал ее плечи и шею, ласкал ее груди. Она ощущала, что его восставший кудесник едва ли не поднимает ее. В ослеплении страсти он тыкался носом ей в грудь, пытаясь найти соски. Слегка откинувшись назад, Эйла ловила пронзающие горячие стрелы, исходящие от его посасываний и покусываний. Уже не в силах ни о чем думать, она инстинктивно, слегка приподнявшись, направила его твердое, неистовое копье в свои глубины.

Томление стало почти невыносимым, и она опустилась на Джондалара, захватывая его в жаркие и влажные пульсирующие объятия. Она вновь приподнялась над ним и слегка отклонилась назад, но он удерживал ее одной рукой, упорно продолжая ласкать ее грудь и щекотать соски, словно стремился объять всю полноту ее женской сущности.

На сей раз Эйла сама овладела им, она задыхалась и кричала, чувствуя, как Дар Радости наполняет ее с каждым новым движением. Вдруг его желание, нарастающее с каждым ее подъемом и падением, резко усилилось. Отпустив ее грудь, он уперся руками в землю и также начал ритмично двигаться. Их восторженные крики сливались воедино, следуя по бурным волнам Радости, возрастающей с каждым толчком, и, наконец, хлынул поток животворных соков, одаряя их слияние восхитительной кульминацией наслаждения.

Сделав пару завершающих движений, Джондалар откинулся на траву, не обращая внимания на попавший под спину камешек. Эйла накрыла его своим телом и отдыхала, положив голову ему на грудь. Но вот она вновь оторвалась от него. Он с улыбкой смотрел, как она встает и уходит. Ему жаль было расставаться с ней, но им пора возвращаться. Пройдя несколько шагов, она вошла в ручей, присела и ополоснулась. Джондалар также вымылся.

– Теперь, добравшись сюда, мы сможем плавать и мыться сколько душе угодно, – сказал он.

– Я знаю. Именно поэтому я лишь слегка сполоснулась.

Эйла использовала любую возможность для совершения ритуального омовения, к которому ее приучила Иза, ее приемная мать из Клана, хотя она и сомневалась, что у ее приемной дочери, такой высокой и некрасивой, появится когда-либо повод совершать его. Поскольку Эйла старательно совершала этот ритуал даже в ледяных речках, то Джондалар также привык к нему, впрочем, не считая его обязательным.

Когда она вернулась на поляну за своей одеждой, Волк, помахивая хвостом, подбежал к ней с опущенной головой. Когда он был щенком, Эйле пришлось приучить его не подходить к ним, пока они с Джондаларом делили Дары Радости во время Путешествия. Присутствие зверя нервировало Джондалара, да и ей тоже не нравилось, когда Волк мешал им. Когда выяснилось, что недостаточно строго приказать Волку уйти подальше и он продолжает сновать поблизости, подсматривая за их действиями, Эйла стала привязывать его к дереву за пределами видимости. В конце концов, он приучился уходить сам, но потом обычно возвращался с некоторой опаской, ожидая от нее дополнительного разрешения.

Лошади, спокойно пасущиеся поблизости, прискакали на их свист. Они проехали по краю плато, остановившись ненадолго, чтобы еще раз окинуть взглядом расстилающуюся внизу долину Главной Реки, ее притоки и обрамляющие их скалистые берега. С этого высокогорного луга было видно, где текущая с северо-запада речка вливается в основной поток, заворачивающий с востока. Эта речка сливалась с Главной Рекой как раз перед ее поворотом к югу, и направление ее русла на этом участке оставалось юго-западным. В южной стороне, за чередой скал, располагался геологический массив, вместивший огромный грот, нависающий над жилой площадкой Девятой Пещеры и ее просторной открытой террасой. Но не внушительные размеры нависающего грота, служившего защитой Девятой Пещере, привлекли внимание Эйлы, а другое очень своеобразное природное образование.

В давние времена орогенеза, или периода горообразования, когда огромные горные вершины постепенно складывались и вздымались в медленном течении геологических эпох, один столб сдвинулся с места своего вулканического рождения и рухнул в реку. Столб, выпавший из своей родной горной стены, приобрел кристаллическую структуру по мере того, как охлаждающаяся магма превращалась в базальт, и в итоге образовались огромные колонны с ровными стенами и прямыми углами.

Упавшую скалу уносили вдаль селевые потоки и тающие ледниковые воды, но столбчатые базальтовые глыбы, изрядно побитые и выщербленные, сохранили свою исходную форму. В конце концов этот каменный столб, обосновавшийся на дне внутреннего моря, погрузился в накопившиеся морские отложения, которые постепенно сформировали известняковую породу. В ходе дальнейших движений земной коры морское дно вздыбилось и образовало округлые холмы и скалы в речных долинах. Под воздействием воды и разных климатических явлений выветривались и размывались исходные горные породы, и в итоге отвесные цельные монолиты превратились в гроты и пещеры, которые и использовали для жилья Зеландонии, и все те же процессы увенчали свод пещеры тем эрратическим валуном, обшарпанной базальтовой глыбой, которая издалека выглядела как столб.

Вполне достаточно было бы и огромного размера, чтобы сделать эту стоянку узнаваемой, но эта внушительная пещера выглядела еще более уникальной из-за странного длинного камня, вросшего в поверхность ее свода и выступающего над краем известнякового навеса. Несмотря на то что один конец камня глубоко врос в скальную породу, процессы выветривания постепенно изменили угол его наклона так, что теперь эта глыба казалась падающей и стала своеобразным знаком, подчеркивающим особенность и без того уникальной Девятой Пещеры. Заметив его сразу по прибытии, Эйла вздрогнула, словно почувствовала, что уже видела его прежде.

– А вон тот камень вы как-нибудь называете? – спросила она, показывая рукой направление.

– Его называют Падающим Столбом, – сказал Джондалар.

– Подходящее название, – заметила Эйла. – И, по-моему, твоя мать еще упоминала названия этих рек?

– Наша Главная Река в общем-то не имеет особого названия, – сказал Джондалар. – Все называют ее просто Река. Большинство людей считают ее самой главной рекой в наших краях, хотя она и не самая большая. Отсюда она течет на юг и становится гораздо полноводнее – тот ее участок мы называем Большой Рекой, – но многие Пещеры Зеландонии живут на этом участке, и всем понятно, что имеется в виду, когда говорят о Реке.

Этот мелкий приток под нами называется Лесной рекой, – продолжал Джондалар. – По ее берегам растет много деревьев, и вообще это необычайно лесистая долина. В нее редко заглядывают охотники. – Эйла понимающе кивнула.

Долина этого притока справа ограничивалась известняковыми скалами, а слева – круто вздымающимися холмами, и совсем не походила на большинство луговых долин Главной Реки и втекавших в нее ближайших речек. Его берега скрывались под густой растительностью и лесами, особенно в верхнем течении. Охотники предпочитали открытые долины и не любили лесов, поскольку охотиться в них было сложнее. Звери с легкостью прятались среди кустов и деревьев, и выследить их в лесу было трудно, а мигрирующие стада в основном предпочитали открытые луговые долины. Но с другой стороны, в лесной долине росло много деревьев, пригодных для строительства и изготовления домашней утвари или используемых в качестве топлива. Там также собирали ягоды, орехи и другие съедобные и лекарственные растения и ловили мелких животных с помощью силков и капканов. В округе было не так уж много лесов, поэтому никто не пренебрегал дарами долины Лесной реки.

На северо-восточном краю террасы Девятой Пещеры, откуда также открывался вид на эти две речные долины, Эйла заметила явные остатки какого-то большого кострища. Она не обратила на него внимания, когда проходила там раньше, поскольку спешила к лошадям, которые паслись на лугу в долине Лесной реки.

– Джондалар, а для чего тот большой очаг на краю выступа? Вряд ли им пользуются для обогрева, может, там готовят пищу?

– Это место сигнального костра, – сказал он и продолжил, заметив ее недоумевающий взгляд: – Разведенный в том месте костер виден очень далеко. С помощью такого костра мы посылаем сообщения в соседние Пещеры, а они передают нам сообщения своими сигнальными кострами.

– Какие сообщения?

– Да самые разные. Мы часто пользуемся ими во время передвижения стад, чтобы охотники знали, на что можно рассчитывать. Иногда их используют, чтобы известить о каких-то событиях или собраниях, или других срочных встречах.

– Но как же люди узнают, что именно означает этот костер?

– Об этом договариваются заранее, особенно когда начинается сезон охоты, перед миграцией стад. И есть еще особый костровой сигнал, означающий призыв о помощи. Если в том очаге загорится огонь, то люди сразу заметят его. А если они не знают, что он означает, то пошлют гонца выяснить, в чем дело.

– Очень умная затея, – сказала она и, подумав, добавила: – Это чем-то напоминает клановые знаки и сигналы, правда? Общение без слов.

– Никогда не рассматривал сигнальные костры с такой точки зрения, но полагаю, ты права, – согласился он.

Они возвращались в пещеру другой дорогой. Джондалар спускался в долину по извивающейся тропе, петлявшей по крутому склону, где-то на полпути повернул направо к более пологому спуску, поросшему травами и кустами. В итоге тропа вывела на берег, прямо к переправе через Лесную реку и к знакомому лошадям пастбищу.

По пути назад Эйла почувствовала приятное спокойствие, но исчезло ощущение опьяняющей свободы, возникшее в начале прогулки. Ей понравились все, с кем она успела познакомиться, однако все ждали вечернего празднества, и она опасалась предстоящей встречи с остальными обитателями Девятой Пещеры. Она не привыкла находиться в таком большом сообществе людей.

Они оставили Уинни и Удальца на травянистом пастбище, и Джондалар нашел место, где рос мыльный корень, но ему пришлось показать Эйле это растение. Она впервые увидела такую его разновидность. Внимательно рассмотрев подвид мыльного корня и отметив отличительные особенности, она запомнила их, чтобы суметь распознать в будущем, а потом достала мешочек с голубыми лепестками синюхи.

Волк влетел в воду вслед за ними, но быстро выбрался на берег, когда на него перестали обращать внимание. Подольше поплавав, чтобы смыть дорожную пыль и грязь, они вооружились крупной речной галькой и растерли в углублении плоского камня корень найденного растения с небольшим количеством воды, чтобы получить богатую сапонином пену. Намылившись этой смесью и со смехом размазав ее друг по другу, они нырнули в воду и ополоснулись. Поделившись лепестками синюхи с Джондаларом, Эйла начала втирать их прямо в свои мокрые волосы. Это растение мылилось не слишком хорошо, но зато придавало волосам приятный и свежий запах. Окунувшись еще разок, молодая женщина окончательно вышла из воды.

Вытеревшись полотнищами мягкой кожи, они расстелили их на земле и сели рядом, подставив тела солнечным лучам. Эйла достала костяной гребень с четырьмя длинными зубьями – подарок Диги, ее подруги из племени Мамутои, – но, когда начала расчесываться, Джондалар поймал ее руку.

– Позволь мне причесать тебя, – сказал он, забирая гребень. У него появилось пристрастие к расчесыванию ее волос после мытья, ему нравилось касаться ее влажных густых волос и ощущать, как они постепенно высыхают и становятся пышными и упругими. У Эйлы же при этом возникало непривычное ощущение собственной избалованности.

– Мне понравились твоя мать и сестра, – заметила Эйла, сидевшая к нему спиной, пока он причесывал ее. – И Вилломар тоже.

– Ты тоже понравилась им.

– И Джохарран показался мне хорошим вождем. А ты знаешь, между прочим, что вы с ним одинаково хмуритесь? – спросила она. – Мне пришлось полюбить его, ведь он так похож на тебя.

– Его сразила наповал твоя чудесная улыбка, – усмехнулся Джондалар. – Точно так же, как меня.

Помолчав немного, Эйла высказала замечание, отразившее новое направление ее мыслей.

– Ты не говорил мне, что в твоей Пещере живет так много людей. Можно подумать, что здесь собрался целый Клан, – сказала она. – И все они, наверное, тебе знакомы. А я даже не уверена, смогу ли когда-нибудь познакомиться со всеми.

– Не волнуйся. Ты сможешь. Тебе не понадобится много времени, – сказал он, старательно расчесывая сильно запутанный колтун. – О, извини, я не очень больно дернул?

– Нет, все прекрасно. Я рада, что наконец-то познакомилась с твоей Зеландони. Она разбирается в целительстве; так чудесно, когда есть возможность поговорить со знающим человеком.

– Она могущественная женщина, Эйла.

– Это очевидно. И давно она стала Зеландони?

– Надо подумать, – ответил он. – По-моему, вскоре после того, как я ушел жить к Даланару. Тогда я еще вспоминал о ней, как о Золене. Она была красива и чувственна, с пышными формами. Не помню, чтобы она отличалась когда-то особой стройностью, но продолжала расти и полнеть, становясь все больше похожей на Великую Мать. По-моему, ты понравилась ей. – Гребень в его руке замер, и вдруг он расхохотался.

– Что тут смешного? – спросила Эйла.

– Я вспомнил, как ты рассказывала ей о том, как нашла меня, отогнала льва и так далее. Не сомневайся, она задаст тебе еще много вопросов. Я следил за выражением ее лица. Всякий раз, как ты отвечала на один вопрос, ей явно хотелось задать еще три. Ты лишь разожгла ее любопытство. Хотя с тобой и не бывает по-другому. Ты остаешься загадкой даже для меня. Ты хоть понимаешь, женщина, какая ты удивительная?

Эйла повернулась к нему лицом, и он посмотрел на нее любящими глазами.

– Дай мне немного времени, и я покажу тебе, каким удивительным можешь быть ты сам, – ответила она, и ее лицо озарилось обаятельной чувственной улыбкой. Джондалар обнял ее и поцеловал. Услышав вдруг чей-то смех, они оба резко обернулись.

– Ах, кажется, мы вам помешали? – сказала женщина. Это была симпатичная темноглазая блондинка, которая подслушивала то, что Фолара рассказывала своим подругам о вновь прибывших путешественниках. Рядом с ней стояли еще две молодые женщины.

– Марона! – слегка нахмурившись, сказал Джондалар. – Нет, ты нам совсем не помешала. Я просто удивился, увидев тебя.

– С чего бы тебе вдруг удивляться? Неужели ты решил, что я неожиданно отправилась в Путешествие?

Джондалар смущенно поежился и мельком глянул на Эйлу, которая разглядывала подошедших женщин.

– Нет. Разумеется, нет. Наверное, я просто удивился твоему неожиданному появлению.

– А мы вот тоже просто вышли прогуляться и случайно увидели тебя здесь, и я признаюсь тебе, Джондалар, что не смогла удержаться от желания заставить тебя испытать неловкость. В конце концов, мы же были помолвлены.

Они не были помолвлены по всем правилам, но он не стал спорить с Мароной. Он понимал, что отчасти виноват в том, что у нее создалось такое впечатление.

– Не знал, что ты все еще живешь здесь. Я думал, что ты успела найти себе избранника в другой Пещере, – сказал Джондалар.

– И правильно думал, – заметила она. – Но Мы с ним не долго прожили вместе, и я вернулась домой. – Она не спускала глаз с его крепкого и загорелого обнаженного тела, и он узнал этот ее взгляд. – Ты мало изменился за пять лет, Джондалар. Разве что добавилось несколько уродливых шрамов. – Она перевела взгляд на Эйлу. – Но на самом деле мы подошли не для того, чтобы болтать с тобой. Мы хотим познакомиться с твоей подругой, – заявила Марона.

– Ее представят всем сегодня вечером, – сказал он, решив оградить Эйлу от нежелательной компании.

– Это мы уже слышали, но нам не нужны никакие церемонии. Мы просто хотели приветствовать ее и сказать, что мы рады ее видеть.

Он понял, что ему едва ли удастся отвязаться от них.

– Эйла из Львиного стойбища Мамутои, познакомься с Мароной из Девятой Пещеры Зеландонии и ее подругами. – Он пригляделся повнимательнее. – Портула? Из Пятой Пещеры? Неужели это ты? – спросил Джондалар.

Не обратив внимания на хмурый взгляд Мароны, молодая женщина улыбнулась и покраснела от удовольствия, обрадовавшись, что ее вспомнили.

– Да. Я Портула, но больше не живу в Пятой Пещере. – Уж она-то его никак не могла забыть. Его избрали для проведения ее ритуала Первой Радости.

Ему она вспомнилась, однако, потому, что была одной из тех юных женщин, которые ходили за ним по пятам после проведенного им ритуала Первой Радости в надежде остаться с ним наедине, хотя им запрещалось такое общение по крайней мере в течение года. Ее назойливость слегка испортила воспоминания о церемонии, которая обычно оставляла у него теплое ощущение нежности к участвующим в них девушкам.

– А вторая твоя подруга, Марона, мне, кажется, не знакома, – сказал Джондалар. На вид она была немного моложе других.

– Я Лорава, сестра Портулы, – сказала девушка.

– Мы с ними познакомились, когда я жила с мужем в Пятой Пещере, – пояснила Марона. – Теперь они пришли навестить меня. – Она повернулась к Эйле. – Приветствую тебя, Эйла из племени Мамутои.

Эйла поднялась с земли, чтобы ответить на это приветствие. Обычно она спокойно относилась к подобным знакомствам, но сейчас, еще не успев даже одеться, испытывала неловкость от того, что ей приходится в таком виде приветствовать незнакомых женщин, поэтому она сначала обернулась кожаным полотнищем и, заткнув его конец за пояс, повесила на шею амулет.

– Пррриветствую тебя, Марррона из Девятой Пещеры. Зеландонии, – сказала Эйла, ее раскатистое «р» и необычное гортанное произношение мгновенно выдали ее чужеземное происхождение. – Пррриветствую тебя, Поррртула из Пятой Пещеры, и Пррриветствую ее сестру, Лоррраву, – закончила она.

Молодые женщины прыснули со смеху, заметив, как смешно говорит Эйла, но попытались скрыть усмешки, а Джондалару показалось, что по лицу Мароны промелькнула довольная ухмылка. Он сердито нахмурил брови.

– Я не только хотела приветствовать тебя, Эйла, – сказала Марона. – Не знаю, упоминал ли тебе об этом раньше Джондалар, но, как ты теперь знаешь, мы с ним были помолвлены перед тем, как он внезапно решил отправиться в это великое Путешествие. Я уверена, ты должна понять, что меня не слишком обрадовал его уход.

Джондалар пытался придумать, как предотвратить ее дальнейшие высказывания, в которых, он почти не сомневался, Марона даст Эйле понять, что была очень несчастна, и под конец обвинит его в куче всяких проступков, однако она удивила его.

– Но все это в прошлом, – продолжила Марона. – Честно говоря, я и думать о нем забыла, вспомнила только сегодня, когда вы прибыли. Хотя, возможно, у нас есть и более памятливые обитатели, и некоторые из них любят почесать языками. Вот мне и захотелось подкинуть им новую пищу для разговоров, показав, что я радушно приветствую тебя. – Она махнула рукой подругам, подключая их к разговору. – Мы собирались пойти ко мне домой, чтобы подготовиться к вечернему Гостеприимному празднеству, и подумали, что, возможно, ты, Эйла, захочешь присоединиться к нам. С нами будет еще моя кузина Уилопа – ты помнишь Уилопу, ведь так, Джондалар? Я подумала, что ты могла бы успеть познакомиться с частью наших женщин до начала ритуальной церемонии.

Эйла отметила некоторую напряженность, особенно между Джондаларом и Мароной, но в данной ситуации это казалось вполне объяснимым. Джондалар рассказывал ей о Мароне, говорил, что они были почти помолвлены перед его уходом, и Эйла представляла себе, что она почувствовала бы на месте этой женщины. Но Марона откровенно высказалась по этому поводу, и Эйле действительно хотелось скорее поближе познакомиться с кем-то из женщин.

Ей не хватало подруг. В детстве у нее было совсем мало ровесниц. Ее сводная сестра Уба, родная дочь Изы, была намного младше Эйлы, и хотя, повзрослев, Эйла привязалась ко всем женщинам Клана, там были свои сложности. Не важно, сколько трудностей она пережила, стремясь стать хорошей женщиной Клана, но некоторые качества ей так и не удалось приобрести. Лишь оказавшись в племени Мамутои, она подружилась с Диги и поняла, как приятно общаться с ровесницами. Она скучала по Диги и по Толи из племени Шарамудои, они быстро стали ее подругами и теперь навсегда останутся в памяти Эйлы.

– Спасибо, Марона. Я с удовольствием присоединюсь к вам. Пока у меня есть только старая одежда, – добавила она, быстро натягивая свой простой, подпорченный пятнами дорожный наряд. – Но Мартона и Фолара сказали, что помогут мне сшить новую одежду. Мне хотелось бы посмотреть, что у вас носят.

– Может быть, мы сможем дать тебе кое-что в качестве приветственного подарка, – сказала Марона.

– Джондалар, ты захватишь с собой наши полотенца? – спросила Эйла.

– Конечно, – ответил он. Быстро обняв ее, он потерся щекой о ее щеку, и она ушла с этими тремя женщинами.

Джондалар с еще более сумрачным видом провожал взглядом удаляющихся женщин. В сущности, он не просил Марону по всем правилам ритуала Помолвки стать его невестой, однако его поведение перед уходом с Тоноланом привело ее к убеждению, что на Летнем Сходе они пройдут Брачный ритуал, и она уже строила планы. А вместо этого он ушел провожать брата, да так и не вернулся. Должно быть, она оказалась в сложном положении.

Нельзя сказать, что он любил ее. Хотя она, несомненно, считалась красивой. Большинство мужчин на Летних Сходах называли ее самой красивой и желанной женщиной. И хотя он не был полностью согласен с ними, но признал, что у нее имелись определенные достоинства, когда им пришлось разделить Дары Радости на празднестве Дони. Правда, она не стала для него той единственной и желанной… Но, по мнению людей, они являлись отличной парой, прекрасно смотревшейся вместе, и все считали, что им пора «завязать узел». Джондалар тоже, в общем-то, склонялся к такому завершению. Он понимал, что ему нужно основать очаг для своей избранницы и ее будущих детей, а поскольку Золена, его единственная желанная женщина, оказалась недосягаемой, то ему было почти безразлично, кто ее заменит, так что заместительницей вполне могла стать и Марона.

Джондалар не признавался в этом даже самому себе, но он почувствовал облегчение, решив уйти с Тоноланом в Путешествие. В то время казалось, что так легче всего выпутаться из этого затруднительного положения. Он был уверен, что в его отсутствие она найдет себе другого мужчину. И сейчас он ожидал встретить ее в очаге, полном детей. Но она ничего не сказала о детях. Это было странно.

Он даже подумать не мог, что по возвращении обнаружит ее одинокой. Она по-прежнему была красива, но отличалась несколько вспыльчивым и вредным характером. Марона могла оказаться очень злопамятной и мстительной. Озабоченно нахмурившись, Джондалар смотрел, как Эйла и три женщины уходят в сторону Девятой Пещеры.