"Откровения романтика-эротомана" - читать интересную книгу автора (Якубовски Максим)

Как минуты могут идти так медленно

Корнелия категорически потребовала от Ивана личной встречи.

Ей нужно было рассказать ему об Укротителе Ангелов и о том, как она, на теперешний момент, решила эту проблему. Если она не расскажет, его заменят другим, и все превратится в непрекращающийся кошмар.

Это код чести.

Он был удивлен, причем не столько ее решительными действиями, сколько тем фактом, что в сложных слоях организации левая рука не знала, что делает правая.

Казалось, больше всего его волнует, что Корнелия использовала оружие, которым должна была пользоваться только во время выполнения последнего заказа и от которого ей давно следовало избавиться. Она уверила его, что на этот раз обязательно выкинет пистолет. Пусть верит в то, во что хочет верить.

Затем он гарантировал Корнелии, что немедленно примет необходимые меры, так что ей нет смысла переживать по поводу угрозы ее жизни.

У него определенно не было желания терять способного агента.

Корнелия поняла, что за душевное спокойствие ей придется заплатить сполна и в обозримом будущем у нее больше не будет привилегии свободы выбора и права вето на заказы. Только так это и работало.

У нее даже мелькнула мысль, что вся система была создана именно по этому принципу: единожды войдя, уже не выйти. И, вероятно, появление Укротителя Ангелов на поле боя было тесно связано с ее частичным отходом от дел. Именно таким способом организация предупреждала ее, чтобы она оставалась в зоне досягаемости, про запас.

В конце концов, она не может считать это прошлым.

Кто еще мог собрать на нее столь детальное досье, знать о всех ее наклонностях?

В следующий раз ее предупредят.

Но теперь лучше не задумываться над очевидными фактами.

Пока она ждала Ивана в другом офисе, он сделал несколько телефонных звонков, после чего заверил ее, что вопрос решен и ее больше не побеспокоят. Противники поняли ситуацию, и было достигнуто соглашение об отмене контракта. Как сказал Иван, не ссы в свой суп. Этой его интерпретации не хватало некой изящности, но Корнелия попыталась выглядеть благодарной. Никакого упоминания о следующих заказах. Пока.

Она сорвалась с крючка.

Не то чтобы она не испытывала никаких надежд на будущее, Корнелия не думала, что ее положение безвыходно.

Она сможет с этим жить.

Ей придется.

Она шла неторопливо по Мэдисон, и разлитая в воздухе прохлада предвещала предстоящую суровую зиму. Может быть, на этот раз занесет снегом даже каньоны Манхэттена? Корнелия помнила, как это было в прошлый раз и как ей это нравилось. Зимняя сказочная страна, как еще один археологический слой, укрывший городские шум и грязь, моментально спрятавший его грехи и тоску. Она была уверена, что это подходящая метафора, но какого черта, это же было весело — скитаться по белой стране, по только что заново созданным бульварам, припаркованные машины захоронены под тяжелыми горами снега, а город свободен от своих жителей, и только некоторые рискуют выйти на улицу. Она наглухо застегнула пиджак, ее тело уже начинало дрожать.

Пришла весна. Корнелия продлила контракт с сетью клубов в Сохо Гранд и танцевала стриптиз всю зиму. Приемлемые санитарные условия, отопительная система, которая никогда не портится, — все это было пока в диковинку, потому что в старых дешевых клубах царила неизбывная грязь. Новых заказов от Ивана не поступало. Ей было интересно, влияет ли экономический спад и на наемный бизнес? А, какая разница. Теперь у нее не было проблем с наличностью, и она продолжала прочитывать все подряд книги, пылящиеся на ее загроможденных полках, те книги, которые она собрала, скопила за прошлые годы.

Она бегло прочитала незнакомый ей раньше короткий рассказ Конрада Корженьовски, опубликованный в старом выпуске «Тин Хаус».

И на нее снова нахлынули воспоминания о не законченной в прошлом году работе.

Этот маленький рассказ было словно еще одной выбранной наугад главой из его последней книги, хотя он казался вполне целостным. Она узнавала свойственную только ему трогательность, его временами невыносимую меланхолию, но там фигурировали другие имена, другая хрупкая схема событий, и это, как и всегда, казалось, больше относится к области эмоций, вырываясь из ограничительных рамок оригинальной линии рассказа.

У' нее все еще хранились копии тех отрывков, которые она собрала в ходе странного путешествия по следам Конрада.

Она перечитала их снова, памятуя о только что прочитанном рассказе, и перед ее глазами сложилась совершенно другая конфигурация мозаики.

Да, некоторые вещи она упустила. Совпадения. Ключи к разгадке, шаловливо упрятанные между строк. Легкомысленные намеки, в которых теперь появился смысл.

Корнелия улыбнулась.

Это больше не было ее работой, это был азарт.

Приятный азарт.

Способ поупражняться в силе воображения и дедукции, те способности, которые в ходе ее нынешних занятий оставались невостребованными.

— Я разгадаю тебя, Конрад. О да, я это сделаю, — шептала Корнелия ему. — О да…

Она разложила листки на кухонном столе, включила ноутбук, загрузила поисковик и взяла лист бумаги и ручку.

На свое расследование она потратила два часа. Догадки, некоторые соответствия и интуиция.

У разгадки было имя.

Фактически два имени. Еще ее муж.

Ключи к разгадке были раскиданы по всей рукописи. Просто она читала ее урывками и не до конца понимала, о чем все, и именно это помешало ей увидеть в этих строках явное и очевидное. Или, может быть, тогда она не была настолько пытлива.

У нее не было ни времени, ни желания снова лететь в Лондон, и она надеялась, что аккуратно составленное электронное письмо поможет развеять туман и выявить только одного, нужного ей человека.

Больше шансов в пользу того, что это была женщина, действовавшая по собственной инициативе, и ее муж не был причастен к этому расследованию.

Та самая клиентка, которая хотела вычислить местонахождение последней книги Конрада.

Она остановилась в отеле «Вашингтон Сквер». Знала ли она, что это был тот самый отель, в котором во время своих нескольких визитов в Нью-Йорк останавливался Конрад?

Она выглядела так, как Корнелия и ожидала. В конце концов, на тех страницах, которые создал Конрад, было столько описаний этой женщины, неистово интимных, чрезвычайно личных. Ей казалось, что она уже хорошо знала эту женщину, знала, как при свете меняется цвет ее глаз, знала те слова, те нежные непристойности, которые вырывались у нее, когда она самозабвенно занималась любовью, знала, какие оттенки проступали на ее коже под приливами оргазма, когда она кончала, отвечая на его прикосновения. Но, по правде говоря, с другой стороны она совсем ее не знала. Эта женщина, явно утомленная вынужденным визитом в Нью-Йорк, чтобы обсудить старую, болезненную связь с абсолютным незнакомцем, все еще казалась ей волшебным подарком. Но Корнелии пришлось признать, что она была красива. Гордая и хрупкая, элегантная и в то же время трогательная, одетая в простую темную шелковую блузку, коричневую хлопковую юбку и пестрый разноцветный жилет.

Это могла быть я сама, выбери я когда-то другой путь, подумала Корнелия.

Она интуитивно узнала еще одну родственную душу, израненную, спрятанную за отполированной показухой каждодневной реальности. Жертва скрытых демонов, которые никогда не оставят ее в покое.

Молодая англичанка села в черное кожаное кресло в баре отеля и уставилась на Корнелию. Корнелия прониклась к ней истинным и огромным сочувствием.

— Вы вызвали меня сюда, чтобы шантажировать? — спросила она.

— Нет. Ничего такого и в мыслях не было, — ответила Корнелия.

— Хорошо. Потому что мне нечего скрывать… Я не думала, что буду встречаться с женщиной, с вами.

— А чего вы ожидали?

— Я догадывалась, что это дело касается Конрада. Поэтому я приехала. Но, кроме того, я пыталась быть объективной.

— Я знаю о вас и Конраде.

— Я поняла это по вашему письму, в котором вы приглашали меня в Нью-Йорк.

— В какой-то момент я пришла к выводу, что вы мертвы…

— Правда?

— Он описывал вас именно так, всегда в прошедшем времени.

— Ну, так это было почти десять лет назад.

— Но он не мог стереть воспоминаний об этом.

— Думаете, я могла?

— Почему вы были так заинтересованы в его книге, в «Откровениях»?

— Вы знали об этом?

— Да. Вот так я и собрала по кусочкам мозаику. О вас двоих, это оказалось реальной историей. Я — тот самый человек, которому было поручено выяснить, существует ли эта книга и может ли она быть опубликована.

— Вы не выглядите частным детективом, должна я вам признаться. Может, я прочитала слишком много триллеров и у меня сложился неправильный образ. Так что, я полагаю, это вам я обязана сказать спасибо?

— Вы знаете так же хорошо, как и я, что мне не позволили закончить работу. В один прекрасный день меня отозвали.

— Я знаю. То, что вы нашли. Мне просто показалось, что этого хватит. Я не смогла это прочитать. Мне уже тогда было ясно, что книга никогда не будет опубликована, правда?

— Я даже не думаю, что он писал ее для публикации.

— Я пришла к тому же выводу.

— Это было больше похоже на письмо к вам, которое он так и не отправил…

— За годы после нашего разрыва он написал мне сотни писем. Я не ответила ни на одно. Хотя читала. Что я еще могу сделать?

— Расскажите мне.

— Я была замужем. В этом причина того, что я не могла продолжать с ним встречаться. Это зашло слишком далеко, случилось слишком быстро. А он был таким настойчивым, таким непредсказуемым. В те ночи, когда мы не были вместе, я не могла уснуть, я боялась, что весь карточный домик моей жизни рассыплется, что у Конрада не хватит терпения и он решится на какое-нибудь сумасшествие, и тогда меня выкинут из собственного дома.

— Но ваш муж знал об этом, не так ли?

— Да. Я все еще подозреваю, что именно Конрад сообщил ему это.

— И он в этом признался?

— Конечно нет, он всегда это отрицал. Многие его ранние письма были об этом. Но он хорошо умел врать.

— А если это был не он?

— Полагаю, это не имеет значения. Новость довела моего мужа до ума, он изменил свой образ жизни. Он отчаянно не хотел меня терять. Изменился. Мы даже пытались завести ребенка…

— И…

— Не получилось. По многим причинам.

— Извините.

— Он бросил работу финансового обозревателя и стал аналитиком по инвестициям в главном банке. В первое время приходилось экономить.

— Так откуда вы узнали о новой книге Конрада?

— Совпадения. Он выступал по радио, в вечернем шоу на региональном канале. Упоминал о проекте, который, как он сказал, раз и навсегда расскажет правду об автобиографической природе его книг. Он болтал так задорно, как будто это было большой шуткой, его характер всегда сбивал людей с толку.

— Но почему это вас так огорчило? Все равно он уже написал и опубликовал о вас слишком много. Что бы изменила еще одна книга?

— Я запаниковала. Мы с моим мужем только что решили усыновить ребенка.

— Откуда паника?

— Я не знаю. Просто запаниковала. В какой-то момент я подумала, что в его последнем рассказе будут фигурировать реальные имена, омерзительные факты. Однажды я уже спасла свой брак и теперь, через десять лет, решила не дать ему треснуть. Когда старые раны открываются и начинают гноиться, это очень больно.

— Значит, именно вам пришла в голову идея найти эту книгу?

— Да. А через неделю я узнала о его смерти. Но ни в одном из некрологов не упоминалось о том, что эта книга хотя бы существует.

— Вы прочитали материалы, которые мне удалось собрать?

— Да.

— И?

— Печально.

— Это все?

— Что вы хотите от меня услышать? Что мне нравится быть ответственной за то, что я так сильно повлияла на его жизнь? Что я превратила его в бог знает что? Я сожалею, просто так случилось.

— И это все?

— Мы встречались, мы трахались, мы расстались. Конец истории. Удовлетворены?

— На самом деле нет.

— Почему вы сейчас так в этом заинтересованы? Не сомневаюсь, что вам хорошо заплатили.

— Назовите личным любопытством. Для меня это дело не было обычным. Просто заняло мое воображение.

— Почему вы думаете, что вся книга исчезла? Кроме тех обрывочных глав, которые он выбрасывал, как послания в бутылке?

— У вас есть на этот счет соображения?

— Полагаю, да.

— И?

— Конрад каким-то образом узнал, что умирает, и это было окончательной мольбой о прощении.

— Так почему же он не отдал книгу на публикацию? Что-то произошло?

Кэй улыбнулась, ее тонкие губы изогнулись, карие глаза затуманились.

— Это просто предположение.

— Расскажите мне, — попросила Корнелия.

— Конечно, с момента нашего внезапного разрыва той ночью я следила за его действиями. Читала большинство его публикаций, искала знаки, послания, которые только для меня имели смысл. Я наблюдала за ним исподтишка. Я видела, как в его произведениях проступал гнев — однажды в своей колонке он написал рецензию на серию книг, которые я редактировала, и со злостью втоптал в грязь их все. Такому поступку не было оправдания — и затем боль. Видеть это было мучением, но мне все-таки кажется, что как писатель он нашел свой путь. Одна достойная сожаления интрижка стала причиной и фундаментом, на котором он построил свой немыслимый карточный домик. И вскоре, я так думаю, он понял, что не видит различий между собой и своим вымышленным героем, между выдумкой и хитро приукрашенной действительностью. И его последняя книга, «Откровения» — он хотел назвать ее так, — вначале поистине была попыткой поставить точки над «и», обнажить наконец правду. Но когда он начал писать эту книгу, то осознал, что больше не способен на правдивые слова. Вымысел вмешивается и главенствует. Тайный лжец одержал победу над писателем, над человеком. Так что финальная демонстрация честности испортила бы всю книгу. Может, по каким-то своим собственным скрытым мотивам он считал ее провальной?

— Хорошая теория!

— Я все еще ее придерживаюсь.

— Вы до сих пор замужем?

— Да.

— Счастливы?

— Спокойна. После Конрада у нас было несколько сложных лет, но мы справились. Во всяком случае, что такое счастье? Конрад всегда так укоризненно говорил, что у меня ледяное сердце. И он был прав.

— Вы видели его когда-нибудь после этого?

— Да. Дважды. На Чаринг Кросс Роуд, мы смотрели в разные витрины одного книжного магазина. Он меня не видел. А в следующий раз на открытии галереи, я пришла с мужем и, как только мы вошли, заметила его в толпе. Соврала, что разболелась голова, и мы сбежали домой.

— Вы боялись, что он устроит сцену?

— Не Конрад, это не в его стиле, но мой муж вполне бы мог мне такое устроить.

Семья шумных, беспокойных итальянских туристов ввалилась в бар.

Корнелия поняла, что разговор подходит к концу. Получила ли она наконец ответы на свои вопросы? Дойдя до конца пути, она почувствовала прилив облегчения. У нее оставался только один вопрос к Кэй.

— Вы ведь знаете, что он любил вас до безумия, вы это знаете?

— Я знаю, — с тяжелым вздохом ответила молодая женщина. — Но он предал меня.

— Я думаю, что вы оба друг друга предали, — сказала Корнелия. — Как будто все это было зря потраченным временем.

— Невозможно изменить прошлое, — сказала Кэй.

На этих словах Корнелия и Кэй расстались, чтобы больше никогда не встретиться.

В детстве, когда я достиг своего десятилетия, мама разрешила мне свободно пользоваться ее членской карточкой библиотеки, которая давала доступ к взрослым разделам. Мне уже порядком поднадоели библиотечные полки для подростков, и мы с матерью вдвоем пришли к соглашению, что мне требуется больше пищи для ума. Я получил карт-бланш на скитания по библиотеке и читал все, что занимало мое внимание. Я всегда буду благодарен ей за этот чудодейственный акт щедрости и доверия. Она никогда не расспрашивала меня, какие именно книги я беру домой или читаю в зале. Цензура не входила в ее арсенал. Это сделало меня тем, кто я есть теперь.

В течение первых двух лет я, как одержимое дитя, открывал для себя библиотечные полки, поставив себе целью прочитать каждую страницу, которая раньше была мне запрещена. С одинаковым энтузиазмом я пожирал бульварное чтиво и классику, я с головой нырял в сокровенную философию, историю и прочитывал каждый библиотечный учебник из раздела о сексе. Мне дозволялось приносить домой по три книги в неделю, из которых только две могли быть развлекательным чтивом, и в середине недели, быстро расправившись с домашним заданием, я обычно заканчивал с чтением своих книг. Но это ничего не меняло, потому что затем я проводил последние часы перед закрытием библиотеки, быстро проглатывая оставшиеся кипы. Это была вселенная книг, мир историй, и я был его тотальным пленником.

В тринадцать лет, на три года раньше, чем принято, письмо из школы, заверяющее в моей серьезности и честности, конечно же, убедило руководство библиотеки выделить мне собственную членскую карточку и доступ к взрослым секциям. Я уже изучил все полки этих секций, но эта экстраординарная подачка давала мне право брать в два раза больше книг в неделю, и теперь каждый понедельник я являлся домой с шестью книгами. Интеллектуальное блаженство.

Мой отец не был слишком счастлив, видя, как его сын и наследник вечно занят чтением — вдобавок я уже вынужден был носить очки, которые для него не были подтверждением моей мужественности; он предпочел бы, чтобы я проявлял больше энтузиазма по отношению к спорту или интересовался девочками. Но мать молчаливо сносила большинство возражений и указывала, что в таком возрасте и в такое время он должен считать большой удачей, что я вообще читаю книги (хотя я всегда собирал комиксы и спортивные журналы, слегка в отместку) и не теряю время на улице с местными хулиганами, которые ничего не умеют и в один прекрасный день плохо кончат. Что же насчет девочек, то она мудро пояснила (словно предвидела), что у меня еще уйма времени перевернуть эту страницу, заслуживающую особого внимания.

Рано устав от научно-фантастических романов и детективов, в ожидании приближающейся осени (именно в это время библиотека получала свежие издания) в один прекрасный день я в смущении зашел в секцию литературоведения, которая до того момента была не самым посещаемым местом. Тогда я прочел удивительную пятитомную серию, написанную справедливо забытыми академиками пятидесятых, которые с завидной доскональностью проанализировали начальные абзацы почти двухсот пятидесяти романов, как знаменитых, так и неизвестных. На самом деле я никогда и не брал этих книг, но мог буквально часами, стоя между полками, листать наугад эти страницы.

И уже тогда меня внезапно посетила мысль, что вообще-то я и сам хочу в один прекрасный день стать писателем, и этот педантичный трактат стал для меня словно инструкцией, обязательной к выполнению. Первые строчки и абзацы — от Сартра до Спиллейна — были подвергнуты беспощадному анализу, и хотя теперь, много лет спустя, я не могу вспомнить ни имени этого литературоведа, ни даже названия хотя бы одной просмотренной наугад его книги, я навсегда усвоил тот незабываемый урок: начало книги должно быть уникальным.

Ты должен завладеть читателем и не дать ему отложить книгу.

Ты должен занять все его внимание.

Шокировав его.

Завоевав остроумием.

Удивив его.

Ни один роман не должен начинаться с тупой формы.

Начало — это конец, и самой первой строчкой автор должен подцепить впечатлительного (и чувствующего) читателя на крючок, сразу и навсегда.

Это производит неизгладимое впечатление и, может быть, объясняет, почему так много моих книг начинаются весьма неординарно. Почерк Конрада Корженьовски, я предпочитаю называть это так.

Да, я начинаю романы с непристойностей, с образов, которые заставят тебя дважды задуматься, с описаний, которые необычны, с диалогов, которые с самого начала заинтриговывают. У меня нет стыда. Это моя ниша, и, на данный момент, от меня обычно ждут именно этого.

Но это не роман.

И я не знаю, с чего мне начинать.

Посмотрим.

Атенолол.

Это занимает ваше внимание? Интригует вас?

Нет?

Ну так это и не слово из трех или пяти букв, я понимаю.

И ничего не могу поделать.

Сожалею, что разочаровал вас.

Атенолол, таблетки по 50 миллиграммов.

Принимайте одну таблетку каждое утро. Не прекращайте прием лекарства, пока не получите специальное предписание от вашего лечащего врача.

Написано на аптечном ярлыке.

И может, здесь кроется причина того, почему я решил написать эту книгу.

До этого момента я редко страдал от болезней. Даже обычная простуда обходила меня стороной. Только, время от времени, редкие головные боли. Я не курю и не пью, меня всегда радовало мое почти идеальное пищеварение. Правда, у меня плохое зрение, но оно стало таким несколько десятков лет назад, и мне всегда казалось, что очки делают меня более умным, интересным, интеллигентным — нужное подчеркнуть.

На публике я шутил, что следую правилу жить здесь и сейчас, а расплачиваться за это потом (прямо как главный герой из рассказов старины Джека Тревора, несправедливо игнорируемого писателя, в чем-то повторяющий его характер; мы никогда не встречались, но у нас были общие знакомые), и теперь я испытываю щемящее чувство, что это «потом» наступило. Час расплаты наконец пробил.

Срок страхования моей жизни истек, и я пытаюсь найти ему замену. Мы покупали страховку, и моя жена предложила, чтобы мы включили в нее пункт о тяжелой болезни и степени нетрудоспособности. Тогда я подумал, что она просто проявляет свою обычную ипохондрию, и без особых споров оставил ее разбираться с этим самостоятельно. Черт, мы могли бы хорошо заработать. Мы оба знали, что она, со своей трещащей по швам домашней аптекой, с привычкой бить тревогу из-за каждой болячки, неизбежно переживет меня на много лет. Женщины всегда живут дольше, ведь правда?

Перед подписанием документов та женщина из страховой компании, болтливая, неприятная продавщица в неподходящем платье, попросила измерить наше многоуважаемое кровяное давление, как и было предписано в страховке. Около двенадцати лет я ни разу не посещал доктора, я даже не помнил, что мне когда-то измеряли давление. У меня ведь было превосходное здоровье, ага?

Выяснилось, что у меня запущенный случай артериальной гипертонии.

Так что в страховку пришлось включить пункт об инфаркте или инсульте, и мне настоятельно посоветовали как можно скорее посетить своего терапевта.

Раньше я полагал, что такой весьма спокойный и практичный человек, как я, рассчитывающий на свои силы и не подверженный приступам паники, не говоря уж о стрессах, не имеет абсолютно никакого шанса страдать артериальной гипертонией. Я ошибался.

Я должным образом исследовал предмет. Спокойно, уделив этому свое собственное время. Весь следующий день.

Риск инфаркта, инсульта или тромбоза возрастает у страдающих гипертонией до шести раз по сравнению со средним числом людей с нормальным давлением. Если диастолическое давление остается ненормально высоким, это значительно повышает совокупный стресс сосудистой системы. В результате в большинстве случаев повсеместно происходят повреждения сосудов, из-за чего утолщаются стенки сердца. И это показывает, что сердце должно работать интенсивнее, чем обычно. А сердце — оно как мотор, если работает на повышенной скорости, то может просто сломаться.

Что, я сбил вас с толку научными фактами?

Гипертония — также часть естественного процесса старения, и это значит, что улучшений уже не предвидится.

Решением этого являются бета-адреноблокаторы. Они замедляют работу вашего сердца и таким образом снижают напряжение, с которым сердце качает кровь по телу.

Обычно люди начинают принимать относительно маленькие дозировки, пять миллиграммов.

Я принимаю пятьдесят.

Атенолол.

Я сделал половину работы, я трудился над серией коротких рассказов, о которых меня просили редакторы Американской антологии. Мне всегда доставляло удовольствие писать на заданную тему или сюжет, это превосходно дисциплинирует, вдохновляет на создание захватывающего действа с чистого листа, и ключевым моментом является простое слово, голая идея. Думаю, что именно таким способом я создал большинство своих лучших работ. Также я писал статьи для газет, рецензии и заметки и все это время спокойно размышлял, какой быть моей следующей книге.

Я в любой момент мог написать еще одну мягкую порнографическую историю, наполненную музыкой, яростью, номерами отелей и размалывающей ночной тьмой. Я знал, чего от меня ждали, и я хорошо умел по-разному смешивать ингредиенты и показывать новые грани, заново обнажить зловещие подробности мучительной личной жизни мужчин и женщин. Еще у меня была задумка написать книгу об английских и американских беженцах в Париже в пятидесятые, в годы экзистенциализма, Сен Жермен де Пре в своем расцвете, богема, джаз, играющий в подвальчиках, и так далее. Около десяти лет я думал об этой книге, но так и не написал ее. Может, меня удручала мысль о необходимости проведения исследований, или сыграл свою роль тот факт, что я не вполне был готов описывать настоящее как исторический период. Еще у меня была мысль создать великое научно-популярное чтиво, эпопею, которую я всю жизнь обещал себе написать, невозможную сказку о потерянной любви, найденной и снова потерянной в путешествии в прошлое, о своем Орфее в космическом пространстве. Еще одна откровенная книга, написание которой я откладывал год за годом и на которую, несомненно, мои редакторы уже давно махнули рукой.

Но мне некуда было торопиться.

А нужные слова — появятся, и, несмотря на то, что каждая следующая книга давалась мне с большей болью, чем предыдущая, я снова писал, преодолевая сомнения и внутренние страхи. Просто не верьте никому, кто скажет, что со временем пишется легче и легче. Легче не становится. Я скажу вам, что для меня это по меньшей мере ебаная агония. Может, мое уплотнившееся сердце — результат дюжины романов, над которыми я слишком много потел и мучился. Потому что мне доподлинно известно, что стопки документальных произведений, над которыми мне пришлось покорпеть, определенно не несут ответственности за мое теперешнее состояние здоровья.

Ну да ладно.

На самом деле я шучу.

Теперь я приму свою ежедневную таблетку и отправлюсь в постель. Возможная сонливость в дневное время, которую вызывают бета-адреноблокаторы, не причиняет мне неудобств. Испытываю ли я судьбу?

И только ежедневная таблетка атенолола (такая маленькая, иногда оранжевая, в следующий раз ярко-розовая или даже белая) заставит вас почувствовать мелодраматическое сожаление обо всех тех книгах, которые у вас не было времени написать. Пути не были пройдены. Ошибки сделаны. Женщины ушли в прошлое.

Будучи писателем, я всегда пытался чересчур умничать, я в изобилии давал подсказки, но в то же время сознательно вводил несоответствия, я беспорядочно смешивал факты, оставляя лишь тонкую линию, на которой пересекаются вымысел и реальность. И даже если я и был когда-то главным героем, то теперь это уже не я. Однажды некий критик назвал это «зеркальным коридором». Но мне нравилось дразнить, и сбивать с толку, и запутывать, и оставлять читателю поле для сомнений.

Полагаю, что теперь настал момент пролить свет на все это.

Сказать правду.

Раз и навсегда.

Под личиной вымысла, как и следовало ожидать.

Время принести извинения, а также высказать вам благодарность. Но в первую очередь я хочу принести свои извинения тем, которых я ранил своей жадностью, избытком любви, своим контролируемым безумием. Так что не будет ни ссылок, ни настоящих имен, и я не скажу, кто есть кто и кто что делал в моих предыдущих книгах. Они существуют, и этого достаточно. Во всяком случае, не кажется ли вам, что все и так вполне прозрачно?

И даже если бы вы знали, что А. на самом деле была Б., Икс был Игреком, К. была К., а тот я воистину был самим собой, изменит ли это ваше отношение к моим предыдущим книгам? Остаются истории. Эмоции. Искренние чувства. Я не прошу за это прощения и потому не приношу извинений.

Атенолол.

В упаковке 28 таблеток, и мне хватит их на месяц.

Перед тем как вы достанете таблетку, вы увидите, что на сияющей поверхности упаковки отмечен тот день недели, в который ее следует принять внутрь. В первые недели я не обращал внимания на этот порядок и принимал таблетки наугад. Теперь это вообще не имеет никакого значения.

Мертвый человек ходит по улицам, а его запас разноцветных таблеток лукаво упрятан в ящик, набитый его прошлым, многословными гранками давно изданных книг…

Когда я — в произвольном порядке — писал некоторые главы для этой книги (которые вы, конечно, прочитаете позже), я начал понимать многие вещи. Этого слишком много, и я не могу успокоиться.

Слишком много боли в воспоминаниях, которые я тщетно пытался подавить. Осознание, что жизнь, которой искренне завидуют, теперь приносит мне мало удовлетворения. Слишком много «если бы».

Где они теперь? Хотел бы я знать.

Прочитает ли кто-нибудь из них эти строчки, эту книгу?

Так что вот она вам, правда и все, кроме правды, лживые откровения ром…