"Заговор королевы" - читать интересную книгу автора (Медичи де Лоренцо)

3

Тинелле не исполнилось еще и тринадцати, но уже видно было, что она растет дурнушкой. С первого взгляда бросались в глаза ее густые сросшиеся брови и неправильной формы нос, видимо, поврежденный в раннем детстве. Глаза у нее были небольшие, но их взгляд проникал, казалось, в самую душу. Из-за этого-то взгляда я впервые и обратила на нее внимание. Он был какой-то особенный, поразительный для безродной прислужницы — она помогала кухаркам, хотя я понятия не имею, в чем именно заключалась ее работа. Слишком юная, чтобы быть допущенной к плите, она, скорее всего, была у поваров на побегушках. Впрочем, я никогда ее об этом не спрашивала. Да, честно говоря, меня вовсе не интересовало, кто там чем занимается. А уж свести знакомство с особой столь низкого происхождения мне бы в голову не пришло, если бы не воля случая.

Случилось это однажды ночью. Я проснулась от привычного ноющего ощущения в желудке — снова давал о себе знать голод. Конечно, можно было бы позвать кого-нибудь из моих камеристок, чтобы та принесла мне поесть. Но тогда пришлось бы слишком долго ждать. В этот час замок спал глубоким сном. Звать кого-то среди ночи означало бы вызвать переполох, поэтому я решила встать и сама пойти отыскать что-нибудь съедобное. Я даже не знала точно, где расположена кухня, но инстинкт и разыгравшийся аппетит подсказали мне направление. Я была уверена, что кто-нибудь из слуг не спит и добудет мне хоть какой-то еды, чтобы утолить мой голод.

Я с трудом пробиралась к цели в ночной темноте. Дворец был мне почти незнаком. Всего три дня прожила я в Виль-франше по пути в Марсель, где мне предстояло выйти замуж за второго сына французского короля. Но в конце концов я нашла кухню — она находилась на нижнем этаже рядом со столовой, где я обедала эти дни. Однако, как назло, мне никто не попадался на глаза. Кухонные помещения были пусты. Ни души. Никого, кто мог бы предложить мне что-нибудь поесть, хотя бы ломоть хлеба с копченым мясом. Копченостей у нас было полным-полно, благо жители деревень, через которые мы проезжали по пути в порт Ливорно, не скупились на скромные подношения и несли кто цыплят, кто яйца, кто ветчину… Очевидно, моя слава чревоугодницы достигла даже самых отдаленных от моего герцогства провинций.

Но той ночью за неимением лучшего я согласилась бы и на кусок простой колбасы. Оглядевшись вокруг, я заметила темный силуэт на полу. Пожоже, кто-то спал у потухшего очага. Я подошла и толкнула спящего ногой. Он пошевелился, но не проснулся. Я стала толкать его настойчивее, пока наконец не разбудила. Оказалось, это девочка. Она медленно повернулась, издав еле слышный стон. Потом встрепенулась, протерла глаза и, заметив меня, испуганно села. Со сна она поначалу меня не узнала. Когда первое удивление миновало и до нее дошло, что все происходит наяву, она поднялась на ноги и тут только поняла, кто стоит рядом с ней. На мгновение в ее глазах мелькнул страх, но она почти сразу овладела собой и широко улыбнулась. Не знаю, что за мысли пронеслись у нее в голове, но она тут же бросилась на колени и поцеловала мне ногу. Если бы не мучивший меня голод, я бы, наверное, рассмеялась. Ясно было, что девочка столь низкого происхождения никогда в жизни и представить себе не могла, что однажды окажется всего в нескольких шагах от своей повелительницы.

— Ты ведь знаешь, кто я, не так ли? — без обиняков спросила я ее. — Если ты здесь служишь, принеси мне что-нибудь поесть. Я проголодалась.

Девочка недоверчиво взглянула на меня, побежала в соседнюю комнату и вернулась с целой горой съестного. Все это она выложила на стол, и я обслуживала себя сама. В столь поздний час было не до церемоний. Пока я устраивалась за столом прямо на кухне, чтобы подкрепиться, девочка стояла у меня за спиной, не зная ни что говорить, ни что делать. Она собралась было пойти разбудить кого-нибудь из поваров и слуг, спавших в комнате неподалеку, чтобы они приготовили настоящие блюда и накрыли мне стол, как подобает, но я ее остановила.

— Оставь, — сказала я, чтобы прервать неловкое молчание. — Скажи-ка мне, как тебя зовут.

— Меня зовут Мария… госпожа герцогиня… ваше высочество… но все называют меня Тинелла, потому что я прислуживаю здесь, на кухне.[2]

— Тинелла? Какое странное имя для девочки… Сколько тебе лет?

— Двенадцать… госпожа…

Девчонка оказалась весьма шустрой. Даже до смерти напуганная моим присутствием, она не опускала глаз, когда я обращалась к ней. Взгляд у нее был живой, излучающий недоверие и любопытство. Меня удивило, что простая служанка осмеливается смотреть мне в глаза. Дамы из моей свиты всегда опускали взгляд, стоило мне заговорить с ними. Хотя я и знала, что таковы правила, предписанные этикетом, меня это чрезвычайно раздражало. Смотреть мне прямо в глаза считалось возмутительной дерзостью. Ни у кого из моих придворных не хватило бы на это духу. Но эта девочка понятия не имела об этикете. Она и не подозревала, что не принято смотреть прямо в глаза своей госпоже, как обычному человеку.

В добром расположении духа я встала из-за стола, чтобы удалиться в свои покои. Если слуги заметят мое отсутствие, непременно поднимут тревогу и начнется светопреставление.

— Что ж, Тинелла, еще увидимся, — сказала я на прощанье.

И вышла, не дожидаясь ответа. Тинелла еще долго оставалась на грани между сном и явью и все никак не могла осознать, что в эту осеннюю ночь с ней беседовала наедине принцесса Медичи, герцогиня Урбино, племянница двух пап, которую предстоящий брак сделает невесткой французского короля. Если бы Тинелла была обучена грамоте, она бы тотчас написала об этом своим односельчанам. Никто бы ей не поверил, но какая разница! Она-то знала, что это правда.

На следующий день, повинуясь внезапному порыву, я невзначай обронила в разговоре с одним из моих секретарей, что некая Тинелла, состоящая помощницей по кухне в числе слуг, сопровождающих меня во Франции, должна занять место в моей постоянной свите — таковы моя воля и мое желание. Это означало, что она не вернется, как положено, в Италию с остальным двором, когда я выйду замуж. Согласно обычаю принцессы, сочетавшиеся браком при иностранном дворе, расставались после свадьбы со своей свитой. Муж обязан был предоставить в распоряжение молодой супруги новую свиту из кавалеров и дам самого знатного происхождения, хотя допускались известные исключения для прислуги низшего ранга, вроде поваров и горничных.

Не знаю, почему я решила включить девочку в этот список. Возможно, она показалась мне человеком, которому я однажды смогу довериться. Таким образом, Тинелла навсегда поступила ко мне на службу, хотя мы с ней еще довольно долго не виделись. Свадебные приготовления и многочисленные новые знакомства заставили меня позабыть о той ночи в Виль-франше.

Наша вторая встреча состоялась спустя несколько недель, когда пришла пора расстаться с итальянской свитой. Один французский придворный, занимавшийся устройством моего нового дома, вручил мне перечень лиц, коим предстояло меня обслуживать. Ее имени в этом перечне не было. Наверное, она значилась просто как номер в числе кухонной прислуги. Тут-то я о ней и вспомнила и, снова по какому-то наитию, приказала привести ее ко мне. Возможно, из-за того, что она была всего на два года моложе меня (в то время как все мое окружение состояло из людей зрелого возраста), мне хотелось, чтобы эта девочка с таким живым взглядом была рядом со мной.

Тинелла явилась в мои покои — ей и привидеться не могло, что когда-нибудь она переступит их порог, — в сопровождении моего секретаря и двух фрейлин. Девочка осматривалась вокруг с любопытством, но испуганной не выглядела. Она ничуть не изменилась с той мимолетной ночной встречи. Я заметила, с каким нескрываемым презрением мои фрейлины косились на маленькую простолюдинку. Некоторые прижимали к носу платочки. Эти надушенные дамы считали, что кухонная прислуга понятия не имеет о чистоплотности.

Я приняла Тинеллу стоя, и, должно быть, мое коричневое бархатное платье, расшитое жемчугом, произвело на нее сильнейшее впечатление по контрасту с первой встречей — тогда мы столкнулись посреди ночи и я была в пеньюаре. Ее взгляд был исполнен глубокого восхищения и преданности. Это меня обрадовало: преданная служанка пригодится мне при французском дворе, где, как я уже поняла, мне трудно будет обзавестись доверенным лицом.

— Скажи мне, Тинелла, — спросила я ее, — тебя кто-то из родственников устроил ко мне на службу? Откуда ты родом?

— Я не знаю, откуда я, ваше королевское высочество. У меня нет семьи, меня нашли перед порталом собора в Пешии, неподалеку от Флоренции. Кто-то оставил меня там, когда мне было несколько дней от роду. Это священник из Сан-Фредиа-но помог мне поступить прислужницей на кухню вашего высочества. У него там был знакомый.

Голос ее звучал твердо. Она не боялась. И это мне понравилось. Судя по тому, что она называла меня королевским высочеством, кто-то, прежде чем привести девочку ко мне, успел научить ее правильному обращению на случай, если я вдруг соизволю заговорить с ней.

— Что ж, Тинелла, с этого дня ты переходишь на службу ко мне. Отныне и впредь ты будешь моей личной камеристкой.

Тут же я поймала неодобрительные взгляды моих дам. Герцогиня де Ретц попыталась возразить:

— Но, ваше высочество…

— Таково мое решение, герцогиня, — резко оборвала я ее, — девочку нужно вымыть, дать ей новую одежду, и пусть с сегодняшнего дня приступает к своим обязанностям. Вы можете удалиться.

Присутствующие переглянулись. Но добавить им было нечего — я отдала приказ.

Так Тинелла стала служить мне. Хотя она все время была рядом, сблизиться нам не удавалось из-за строгих правил придворного этикета, нарушить которые никто не осмелился бы даже в мыслях. Во всем, что касалось обслуживания моей особы, существовала скрупулезно соблюдаемая иерархия. Даже такая безделица, как освежить мне лицо смоченным благовониями полотенцем, входила в четко обозначенный круг обязанностей лишь одной из фрейлин. Займись этим кто-нибудь другой, и скандала не миновать. Тем не менее иногда я отмечала присутствие Тинеллы в дальнем углу за спинами моих фрейлин, и ее исполненный преданности взгляд помогал мне сохранять спокойствие в этом осином гнезде. Чтобы подбодрить камеристку и дать понять, что я о ней помню, я иногда улыбалась ей незаметно для моих дам, иначе они из зависти начали бы мстить ей. Такова была жизнь двора, и изменить ее не было никакой возможности. Мне приходилось все время быть начеку и следить за каждым своим движением.