"Critical Strike" - читать интересную книгу автора (Красильников Сергей)МолокоКогда я посмотрел на себя в зеркало в первый раз после камлания, я себя не узнал. Кожа серая, все лицо в морщинах, истощенное, как на последних стадиях рака, кахексия, глаза выпученные, волосы седые. – Я точно не умер? – спросил я тогда у Бори. – Мы тебя еле откачали, если честно. Серафим тоже поседел, но в целом отделался немного легче. – А у нее и вправду четыре груди было? – У кого? – Ну, Маргарита. Шаманка. – Какая еще Маргарита?! – удивился Боря. – Может, ты в мире духов ее видел? – Да нет, она же приходила, сидела в кресле. Кальян курила. И у нее грудь – как бабочка. – Богиня какая-то, наверное, – озадаченно пробормотал Боря. – Ты поправляйся, а я пойду, у меня концерт. И я поправлялся. За два дня усиленного питания лицо более-менее пришло в норму, силы вернулись, но волосы так и остались седыми, от корней до самых кончиков – так же, как и у Серафима. После камлания у меня открылся то ли третий глаз, то ли какая-то дополнительная чакра, то ли аура искривилась, но я наконец смог прочитать иероглифические записи Джимми. Непонятные прежде рисунки, похожие на первобытное наскальное граффити, складывались теперь в слова и предложения, складывались в идеи, в мысли, в эмоции. Северное сияние – именно то, что я видел в самом конце. Высшая возможная точка радужного даля, его кульминация, его апогей. Джимми так и не успел собрать жезл до конца. Я соберу. Февраль начался крестьянскими протестами. Крестьян не устраивал магистр земледелия Розе, и хотя лично против магистра я ничего не имел, но не поддерживать крестьян было трудно: зажатые в угол раздувшимся кредитным пузырем, задавленные налогами и выдохшиеся без достаточного финансирования, они переживали кризис, наверное, тяжелее всех. – Степ, где логика? – поинтересовался Александр. – Наша основная проблема – отсутствие производства. Единственное, что еще хоть как-то что-то производит, это сельскохозяйственная отрасль. Почему не поддержать их? – Они неконкурентоспособны. У нас весь рынок заняли литовские и польские супермаркеты. Ты еду ешь – она, думаешь, наша? Ни фига, она снаружи завезена по большей части. Александр подавился и закашлялся. Магистр земледелия Розе говорил, что он делает все возможное, что только можно сделать для земледелия страны в это трудное время. Крестьяне ему не верили. Крестьяне сильно изменились с шестнадцатого века. Раньше они бастовали с вилами, граблями и лопатами. Теперь у крестьян были тракторы, комбайны и грузовики. Крестьяне стали гораздо опасней. По тотему объявили: крестьяне въезжают на своих машинах в Ригу. – Получается, я кредитный пузырь ем? – пробормотал Александр, озадаченный моим заявлением. – Нет, ешь ты литовские куриные лытки. А кредитный пузырь при этом как бы растет внутри тебя. Александр грустно отодвинул тарелку и кивнул поджидавшему Серафиму: ладно уж, доедай. Серафим жадно набросился на косточки, принялся обгладывать мясо. По телевизору все еще показывали крестьян: отряды Полицейских-Хранителей пытались остановить колонны сельскохозяйственной техники, но крестьяне все равно проникали в город какими-то объездными путями. – Что-то мне это напоминает, – пробормотал Александр. – Тринадцатого января все тоже вроде бы мирно начиналось. Может, племя созвать? – Не надо. У меня есть идея получше. Собирайся. Мы быстро оделись и отправились пешком в Супер Гетто. Акция протеста чувствовалась на улице еще лучше, чем через тотем: мимо нас проехали грузовик и два трактора, на них развевались красно-бело-красные флаги Латвии. Крестьяне наполняли Ригу. – За чем мы идем? – спросил Александр. – За порошком. Буду ритуал проводить. – А ты уверен в себе-то хоть? Ты каждый раз так сильно… Тогда демонов разгонял – сутки проспал, а после камлания вообще чуть не умер. Мы тебя насилу керосин дринками отпоили. – Меня Марго вытащила. – Какая такая Марго? – Забей. – Ты все-таки смотри… Рассчитывай силы. Мы перешли улицу. Я молчал. – Ты пока без сознания лежал, в племени много про тебя говорили, – сказал Александр. – И только хорошее говорили. Все старались: Ящик за Серафимкой ухаживал, Элли раза два маленькие ритуалы устраивала по хозяйству, замещала, как могла, а Боря так вообще все время у твоей кровати сидел, день и ночь, все керосин дринком тебя поил… Ценники Супер Гетто, мило улыбавшиеся нам раньше своими невероятно низкими ценами, теперь скалились словами: Дания, Германия, Таиланд, Испания, Литва, Китай, Россия, Польша. У нас не осталось почти ничего своего. – Вот она! Я вытянул с полки банку молочного порошка с маркировкой “Валмиера”. Сделано в Латвии. Александр кое-как выкарабкался из толпы голодных бабушек: он нашел произведенный в Латвии сыр. – Прикинь, а дешевых сосисок вообще не осталось, все растащили. – С дешевыми пельменями то же самое, – ответил я. – По ходу, они присоединились к предвоенному списку соль-сахар-спички. Но я нашел порошок, а остальное фигня. Пока мы стояли в очереди, у меня зазвонил телефон. Это был отец. – Степа! Ты телевизор смотрел? Знаешь, что творится? – Знаю. – Ну давай, я тут уже шаманю, присоединяйся. Надо помочь, дело-то правое! Я провел рукой по своим седым волосам. – Знаешь, пап, я вот думаю: что изменится? Вон, на тринадцатое Саэйму хотели распустить. Сейчас магистра земледелия хотят отставить от дел. Но вот ушла бы Саэйма, уйдет, допустим, магистр Розе – и что? Проблемы-то останутся – и кредитный пузырь, и отсутствие финансовой энергии… Сдается мне, надо действовать по-другому. – Как еще – по-другому?! Духи решают, что со страной делать! Если они неправильно решают, то надо других духов – все просто! – А ты померь своими масштабами. Если у тебя урожай в огороде в этом году плохой будет, ты что – огородника попросишь убраться и нового позовешь? Отец помолчал. – Если так, надо умаслить его. Тотем поставить новый. Жертву принести азотными удобрениями. Но он же просто так, сдуру, не станет урожай губить, он же свой дух, Степ. Тут совсем другой случай. – Такой же тут случай. Представь, что огородник заболел тогда. – Ну, раз так, надо помочь. Степ, у меня кредит кончается, блин! Слушай, все же поколдуй сегодня, если не лень, такое время… – Да я уже порошок покупаю. Поколдую. Только думаю, надо ли? Кажется, отец не услышал моих последних слов: в трубке шли гудки. – Думаешь остановить? – спросил Александр. По тотему сообщили, что крестьяне выстроили машины в колонну на кольцевой дороге вокруг Риги и ехали на минимальной скорости. Придраться тут было не к чему, вели они себя абсолютно культурно, просто ехали медленно; движение по кольцевой было почти парализовано. – Нет. Они не одержимы, это не как тринадцатого. Я думаю, мы им поможем. – Как? Порошок сбивался в комки, и я тряс банку, вертел ее, бил по крышке, как в бубен. Через несколько минут молочный порошок был готов к ритуалу. – Мы будем усиливать их построения, – пояснил я и отодвинул в угол столик. Площадка для ритуала перед тотемом была готова. – Сейчас будем укреплять их кольцо. Я высыпал на пол порошок, описав замкнутую окружность. Высыпал насколько можно медленно, равномерной тонкой полоской. Серафиму это понравилось: он пробежал по периметру круга и тявкнул. По тотему сообщили, что небольшой отряд крестьян в гражданских машинах был пропущен в центр. Полицейские-Хранители вначале не хотели их пропускать, но крестьяне пригрозили остановить движение по кольцевой окончательно, и им уступили. Делегация, двигавшаяся к Дворцу Магистров Латвии, тащила с собой гроб. – Кипяток надо, – сказал я, изучая способ приготовления молока из порошка, описанный на этикетке. – Или теплой воды. Серафим пробежал по кругу еще и еще раз, а потом запрыгнул ко мне на плечо. По тотему передали, что движение по Бривибас, главной улице Риги, практически остановлено. Александр принес стакан теплой воды, и я всыпал туда порошка. Стакан мы установили в центре круга. – Мешай, пока не растворится, – попросил я Александра. – Сейчас еще крови добавим: они тащили какой-то гроб. Серафим запищал и бросился на меня, когда я поднес нож к руке. – Серафимка, не волнуйся. Просто пара капель. А он не успокаивался, все пищал, кусался даже. – Может, все-таки не надо? – спросил Александр. – Ты еще после камлания слабый, и вон Серафим, смотри, не одобряет. – У Серафима на то личные мотивы. А сам я – в полном порядке. Шаман я в конце концов или нет?! Нож скользнул по моей ладони, я сжал руку в кулак, и несколько багровых капель нырнули в молоко. Одна, вторая. Третья. Я отодвинул Александра от стакана, взял ложку и принялся мешать сам, болтать ею в молоке с утроенной силой. Серафим тихо наблюдал с дивана: обиделся. – Крестьяне доставили к Дворцу Магистров Латвии гроб, – сообщил на латышском языке дух-вестник тотема. Показывали кадры прямого эфира: на гробе лежала желтая искусственная роза. Крестьяне скорбели о раненом сельском хозяйстве. С гроба сняли крышку. – Три коровьих головы в гробу, – продолжал дух-вестник, – символизируют участь коров Латвии. Крестьяне больше не могут продавать молоко, и коров во избежание экономических убытков придется пускать под нож. – Заменить молочное производство на мясное… – озадаченно пробормотал Александр и закурил сигарету. – Ритуал получился? Ложка бренчала все громче и громче, наконец стакан не выдержал и лопнул, молоко хлестануло на пол. Я еле успел выскочить наружу; в следующее мгновение у нас в середине комнаты образовалось идеально круглое белое озеро с островками битого стекла. – Получился, – ответил я. Руки немного дрожали, но я старался этого не показывать: я ведь крепкий, я могу нормально ритуал провести. К вечеру магистр земледелия Розе объявил об отставке. |
|
|