"Critical Strike" - читать интересную книгу автора (Красильников Сергей)Возвращение– Степа, тут все серьезнее, чем тебе кажется, – сказал отец. Он висел вверх ногами на турнике, закрыв один глаз. На полу под ним лежал Жезл Северного Сияния, разобранный на части. – В каком смысле? – В прямом. Кто эту штуку сделал? – Джимми, я думаю. Она от него осталась. – А это видел? Отец ткнул пальцем в какую-то деталь лампы. Я подобрал деталь и рассмотрел гравировку: “VEF”. Деталь была очень старая. – Valsts Elektro Fabrika типа? Это та, что в Риге, и уже давно не работает? – Это с тех времен, когда она еще работала, – сказал отец. – Со времен Ульманиса еще. – Древняя… Он перекувыркнулся, отлетел назад и приземлился на пол. Почти пятьдесят лет, а все такой же ловкий… При инициации дано было: до самой смерти не болеть и не стареть. – Я ее к сети подключал и работать с ней пробовал, – рассказывал отец, собирая детали с пола. – Работает она пока неважно. Ее собирали для какой-то конкретной цели, но до конца не собрали. То, что ты видишь, – это каркас, в котором не хватает нескольких главных рабочих деталей. Ну то есть как бы колесо без белки… Подай отвертку, Степ. Отец быстро свинтил жезл и передал его мне. – А для чего именно он предназначается, не знаешь? – Чтобы остановить кризис, наверное? – пожал плечами отец. – Для какого-то удара по кризису, я думаю. – Для критического удара, – пробормотал я. – Критический удар. – Критикал страйк? – Это еще что? Отец покраснел и рассеянно почесал затылок. Поставил кофе вариться. – Ну это… Из игр всяких. Компьютерные игрушки – самая большая и страшная слабость отца. В свободное между дежурствами на работе, делами по хозяйству и шаманскими ритуалами время отец сидит за моим старым компьютером и отстаивает права эльфов в разного рода средиземьях. Очень любит поругаться на устройство магии в играх, но все равно играет обычно за магов. – Это когда максимальный урон наносишь, – пояснил он. – Где как, по-разному. В некоторых играх максимальный урон, на который ты способен, это и есть критический удар. А в других имеется шанс критического удара – разными там амулетами и прокачкой навыков он повышается. Если этот шанс срабатывает, то повреждения удваиваются. – То есть это получается – страшной силы удар? – Максимально допустимой страшной силы! – Отец поднял указательный палец. – Обычно после критического удара монстр умирает. Если, конечно, не босс или не какой-нибудь там высокоуровневый… – А враг может такие удары наносить? – Ну, где как. В разных играх по-разному… – А, допустим, в нашем мире? Отец снова покраснел и почесал затылок. – К нашему миру это никакого отношения не имеет. Это я так, к слову. Игры – это просто игры, причем тут реальность?.. Вот вчера: заинсталлировал одну стратегию новую, так там с рунами непорядок, использовали оригинальные из футхарскского алфавита, а смысл не продумали. Где ж это видано, чтобы Терс обозначать усиление защиты, где ж это видано?.. – Паап! – заныла стоявшая в дверях Нина. – Не начинаай… Отец обернулся, посмотрел на нее. – Нельзя вот уже батьке под старость лет почудачить немного, – улыбнулся он. – Ты, сколько я тебя помню, всю жизнь чудачишь, – заметила Нина, усаживаясь за стол. – Вот еще! Шаманство – это очень серьезное занятие, если ты об этом. А вот твоя эта эволюция как раз и есть… – Ты начни еще отрицать эволюцию! – А ты знаешь, что до нас уже четыре цивилизации было и наша – пятая? – Не было до людей никаких цивилизаций! – Было! Лемурийцы были, атланты были! – А я говорю, не было! – А ты докажи! – А ты сам докажи! Ссора у них, как обычно, выходила милая и душевная. Пока они пытались разрешить вопросы мироздания, я отправился в комнату паковать Жезл Северного Сияния. Закрутил в три слоя материи, потом на всякий случай своей футболкой обернул, прочитал защитный заговор и только тогда положил в рюкзак. Отец спокойно воспринял сообщение о нашем отъезде. Предложил, конечно, остаться еще ненадолго, но у Нины самолет, а у меня племя и один экзамен не сдан, и какие тут могут быть разговоры. Отнес вещи наши в машину, какие-то курения в комнате напоследок зажег. Сидели, уже в куртках, готовые к отъезду, и что-то невнятное по Дискавери про африканскую саванну гудело, и как-то немного тоскливо было. – Ну, пора уже, – сказал отец, в очередной раз посмотрев на часы. – Пойду машину заведу и прогрею, а то морозно. И ушел. Нина поднялась с кресла, прошлась по комнате. Фотографию старую с полки взяла, рассеянно посмотрела. Зачем-то рукой по стене провела. – Мне кажется, я сюда больше не вернусь, – тихо сказала она. – Он тебя любит. – Я знаю. Но мне все равно так кажется. – Ватрушек тогда своих поешь хоть напоследок. – Я попробовал улыбнуться, но не вышло. Нина взяла ватрушку и, давясь, откусила. – Я тоже… – сквозь еду проговорила она. – Тоже его очень люблю. И сжалась, и тихо заплакала. Надо было, конечно, по-братски ее обнять, но я не стал. Иногда лучше один раз стихийно, сильно, страшно выплакаться, чем потом постоянно вспоминать и переживать, выплакивать чего-то маленькими порциями, по чуть-чуть… Я вышел в кухню, выпил стакан воды и почистил стеклышки в очках, а когда вернулся в комнату, Нины там уже не было. – Вы приезжайте почаще, – попросил отец на перроне, перед самым отходом поезда. Больше он ничего не говорил, одну только эту фразу сказал на прощание. – Хорошо, пап, – ответил я. Нина кивнула. Двери закрылись, и поезд тронулся. – Он так и не изменился, – с улыбкой сказала Нина. Полезла в сумочку за книжкой и вытащила оттуда три амулета, один оберег, статуэтку деревянную отцовскую и сушеную лапу неизвестного науке животного, неизвестно в каких целях перевязанную белой веревочкой. – Ему по-прежнему нельзя доверять относить вещи в машину… Я тут же на всякий случай открыл свой рюкзак. – О, у меня тоже кое-что! Отец сдержал обещание: снабдил меня литровой бутылью михалычевского самогона. |
|
|