"айный язык птиц" - читать интересную книгу автора (Голованов Василий)XIIЗа городом – кладбище старых кораблей. В основном это речные буксиры, отслужившие свой срок, но еще не распиленные на металлолом. Но есть и баржи, самоходки, другие разные корабли. И как во всякой свалке отслуживших человеку верных машин, есть в этой груде кораблей что-то щемящее, грустное: выбитые окошки рубок, оторванные иллюминаторы, якорные цепи, ржа в ноздрях клюзов, мотки канатов на кнехтах, шелушащаяся краска, целые и промятые борта, серебристые доски облезлых палуб – весь этот странный, уходящий, ветшающий мир, в который превратились недавно еще годные речные суда, словно ракушки, отброшенные волной на берег… В этом мире есть даже своя жизнь – кулички у воды, мальчишки, перебегающие с удочкой от корабля к кораблю, две-три бродячие собаки… И – странное ощущение близкого человеческого присутствия, которое проступает здесь – уцелевшим поручнем, здесь – штурвалом с отполированными ручками, здесь – не до конца разоренным интерьером рубки, картинкой какой-нибудь, наклеенной на стену, календарем за 1990-й, к примеру, год, вырезкой красотки из старой «Работницы» или из «Огонька». А один корабль и вовсе кажется обитаемым: тут в каюте гвоздик вбит, висит свитерок, койка застелена, кусок хлеба, яблоко и бутылка минералки на столике… Легко маневрируя меж этих кораблей, на свалке появляется человек. Это Петр Богданов. Он в майке, джинсах, запачканной ржавчиной куртке… Направляется к довольно большому обжитому кораблю. Влезает на палубу. Садится. Делает глубокий вдох – готовится к медитации. Долго не получается у него. Он чем-то растревожен, мысли мешают. Наконец приказывает себе: «Это не тот человек. Это не тот человек. Сотри его из сознания. Сотри его. Смотри». Прямо перед ним на носу корабля сидит чайка. Чайка. Чайка расплывается в пятно; пятно меняет цвет, из серого становится зеленоватым. Он видит горы, заросшие деревьями в белом цвету, озеро, над которым клубится туман, – прекрасное место. Место силы. Он устремляется внутрь этого пейзажа, ловит туман руками, потом разбегается и нагишом бросается в лазурные воды. В это время чайка резко вскрикивает. Не открывая глаз, он слышит на свалке чьи-то торопливые шаги. На этот раз это не мальчишки и не собаки. Медленно открывает глаза: видит мента, взобравшегося на палубу и осторожно, стараясь не шуметь, приближающегося к нему. Но гнилая палуба под ногою мента все-таки хрустнула. Тот, ускорив шаг, хватается за бок, где висит кобура. – Богданов? С разных сторон на палубу карабкаются еще трое. – Что вам нужно? – Сука, тварь такая! – ликуя, кричит мент в лейтенантских погонах. – Протяни руки вперед, покажь ладони! Тот протягивает – и мгновенно оказывается в наручниках. Кабинет. Лейтенант потеет над допросом Петра Богданова. – Ты ходил утром к адвокату? – Да, вот его визитная карточка… Он оказался мелким человеком. Негодным для своей миссии. – Как это – негодным? Уважаемый человек… – Одни деньги на уме. Такому нельзя доверять… – Между прочим, он предупредил нас о твоем визите. – Тем более он стукач, а не адвокат. – А ты что? Рабочих бунтовать вздумал? Справедливость искать? – Нет. Я не занимаюсь справедливостью. Я йогой занимаюсь. – Йогой? Ну, это еще хуже, – затянувшись, пускает дым Богданову в лицо. – Тогда объясни, Богданов, почему к адвокату пошел именно ты? И говорил ему, кстати, о несправедливости… – Потому что каждую мысль и каждый жест надо доводить до конца, – отвечает Богданов. Лейтенант: – Вот оно что! А вот такой жест пойдет? – Зло и хлестко бьет Петьку по щеке. – И вот так! – Бьет по другой. – Где Федька Панкратов? – Не видел со вчерашнего дня. – Вы ж друзья… Он к бабе своей пошел? – Не знаю. – Все ты знаешь… Где она живет, зовут как? – Говорю: не знаю. Правду говорю. – Чего желваками играешь? Не нравятся жесты мои? Но я до конца их доведу, запомни. Зашью тебя в статью, как в наволочку. – За что? – Раз задержали, значит, есть основания… Ты на свалке чего делал? – Медитацией занимался. – А-а-а, – ухмыляется лейтенант. – Это когда ты, значит, сидишь и воображаешь, что ты, тварь такая, пупок, а все остальные люди – козявки, и они – далеко-далеко… Но пойми – они рядом, Богданов. И всегда готовы протянуть тебе руку помощи. По роже тебе еще разок не пройтись – для вменяемости? – Не стоит. – Вот. Будешь говорить? – Я все вам сказал. – Мбозги, значит, компостируешь? Ничего, денек-другой с тобой поработаем – ты пореальнее все понимать начнешь… – Встряхивает в руке наручники. – А пока вот эти браслетики поносишь: они тебя от гордости пролечат. Петька с интересом разглядывает лейтенанта. – Вижу, правда: чтобы выжить в одном с вами мире, лейтенант, надо освободиться от последних цепей. От обыденного сознания. – Чего ты все изображаешь, не пойму, – йогу своего? Тьфу! – снова выдыхает сигаретный дым Петьке прямо в лицо лейтенант. – Сознание… Сознание я тебе быстро вправлю. А цепи – не тронь. Вашему брату они необходимы, да и всем остальным… История это доказала. И чем дальше – тем необходимее. Как раз для сознания… – А вы опасный человек, лейтенант. – Такие, как ты, опаснее… Открывает наручники, чтобы защелкнуть на запястьях Богданова, но в одном что-то заело ключ, он не открывается. Голос Богданова: – Опаснее? – Конечно! – Лейтенанту удается наконец открыть второй наручник, но он для верности еще раз проверяет его. – Вот я – служу. А ты что? Медитируешь. И только поэтому, гаденыш, считаешь себя С открытыми наручниками в руках смотрит туда, где сидел Богданов; того нет. Смотрит кругом – нет. – Твою мать! Куда он делся? С изумлением еще раз осматривает свой рабочий кабинет – унылую, крашенную зеленой краской комнату для допросов. Бросается к коричневой, говнистого цвета двери, открывает ее. Унылый коридор – и никого. – Черт! Дежурный! На пост, на пост! Бросается к столу и набирает номер дежурного поста: – Перов! Ну, не Перов – какая, хрен, разница?! Слышь – никого не выпускать! Всех вали на пол – по-любому! И ко мне! Голос Богданова: – Я здесь, лейтенант… Лейтенант хватается за пистолет и орет в трубку: – Он здесь, здесь! Сюда! Беспомощно оглядывается. От несчастья и непонимания у него все лицо мокрое. Он держит пистолет вытянутыми руками и переводит его то на стену, то на дверь. Голос Богданова: – Да положите вы пистолет, а то еще выстрелите… – Кто тебя научил этим штучкам? – Один калмыцкий лама. – Что они могут знать, эти вонючие пастухи?! – Да, выходит, кое-что могут… Успокойтесь, успокойтесь… Я дам себя задержать… Уф! Устал… Темный силуэт Богданова прорисовывается на потолке; как он там держится – неясно. Как геккон, что ли? Потом он отлепляется от потолка и, шлепнувшись на стул, оказывается в той же позе, в которой сидел во время допроса… Вбегает дежурный. – Момент, проводишь гада в камеру… Лейтенант, зло глядя на лицо, на руки Богданова, произносит: – Не шути с этими цепочками, понял? Иначе я прикую тебя ими к стенке, стоя, дня на три. И это будет очень неудобно… Очень… И статью тебе пришью: «Сопротивление властям». Как надгробную плиту всю жизнь за собой таскать ее будешь… – Вы же прекрасно знаете, что я уйду от вас, когда захочу, лейтенант… – Еще слово – и ты пожалеешь… Когда Богданова уводят, лейтенант утирает рукавом рубахи потное лицо. – Вот сука, тварь какая… Все мбозги заговнил… |
|
|