"Бойцовые псы" - читать интересную книгу автора (Волошин Сергей Александрович)

Глава 10

Валера Пирожников проснулся около двух часов дня. Сначала попытался понять, где он и кто с ним в постели… Оказалось, неизвестно где и какая-то рыжеволосая девица, отвернувшаяся лицом к стене. Рыжих он как раз не любил. Просто терпеть не мог их молочно-белую кожу с этими рыжими веснушками. Хотел вспомнить, где он мог ее видеть, или понять, кто ее подложил либо как она вообще оказалась рядом, да так и не вспомнил. ж Потом решил рассмотреть её лицо.

Для этого даму пришлось толкнуть в бок. Она заворочалась, застонала, сказала что-то нечленораздельное, похоже, выругалась. Он толкнул ещё раз.

— Ну Петенька, ну хватит, дай хоть утром поспать. Всю ночь ведь не давал… — и снова засопела.

Валера подскочил и дико огляделся. Огромная мрачная комната с высоким, как в храме, потолком, с огромной мрачной мебелью пятидесятых годов, все больше в пыльных, темных чехлах. И столь же огромные картины. На одной, висевшей прямо перед глазами, охотники нордического вида в звериных шкурах загоняли в болото несчастного кабана, обливавшегося кровью, с выпученным глазом, помутневшим от смертельного страха, а на втором плане их полногрудые подруги, не теряя времени, кипятили воду на костре.

И ещё висела картина, изображавшая Парад Победы на Красной площади.

Куда я попал, тоскливо подумал Валера и вдруг почувствовал, что на него смотрит кто-то.

Обернувшись, он увидел старенького генерала, показавшегося ему карликом в этом жилище для Гулливера, в мундире с золотыми погонами и с целым иконостасом орденов на груди. Карликовый генерал опирался на инкрустированную трость, без которой он, наверно, просто бы рухнул под тяжестью своих наград.

— Лялечка, это — кто? — сурово спросил генерал, возмущённо тряся вторым подбородком и приложив к уху руку.

— Дед, это Петечка Силуянов, я же вас знакомила, его папа скоро будет послом в Индонезии, — громко сказала девица, оставаясь в той же позе. — Дадите вы мне сегодня поспать или нет?

— Я без очков и потому не сразу узнал, — прошамкал генерал, не отрывая руку от уха. — Я только хотел сказать, что у тебя в последнее время появилось много хороших знакомых. А молодому человеку, судя по всему, очень хочется в уборную. Вы не стесняйтесь, организм надо вовремя освобождать от шлаков и ненужного балласта, в котором размножаются гнилостные бактерии.

Куда я попал, тоскливо подумал Пирожников, послушно поднимаясь с огромной, под стать комнате, постели.

Прикрыв обеими руками причинное место, он последовал за генералом через анфиладу таких же больших, темных комнат с зашторенными окнами, которым, казалось, не будет конца. И очутился наконец еще в одной, такой же большой, в которой уже ничего не было, кроме унитаза и биде, причем унитаз гордо возвышался как раз посредине комнаты, прямо на старинном дубовом паркете.

— Не забудьте, Петя, спустить воду и выключить свет, когда все закончите, — строго сказал генерал. — И не торопитесь. Это надо делать спокойно, без внутреннего напряжения и стараясь ни о чем не думать. Вы умеете пользоваться биде?

Пирожников кивнул, дрожа от холода и безысходности.

— Пусть ваш кишечник освободится сам. Не надо ему в этом помогать. И потом очень важно тщательно промыть промежность и протереть задний проход туалетной бумагой фирмы «Ринке». Я приобретаю только эту бумагу и вам настоятельно рекомендую. Я проделываю эту процедуру каждый раз и потому, как видите, избежал всех тех болезней, которыми страдают мои сверстники. А что вы так дрожите? Это вы от страха или замерзли? Посмотрите на меня. Я никого никогда не боялся, а холод помог мне хорошо сохраниться. Почему я вам это рассказываю? Всё-таки вы будущий муж моей внучки Ляли, а я должен беспокоиться о здоровье моих потомков. Что?

Закончив монолог, он приложил руку к уху, потом закрыл за Валерой дверь, задвижка которой подозрительно громко щелкнула.

Пирожников, съежившись, одиноко сидел на унитазе и все старался вспомнить вчерашнее. Как будто ничего особенного себе не позволял. Ничего лишнего. Все было, как всегда. Но влипать, как сегодня, ему еще не приходилось. Либо чьи-то интриги, либо злосчастное стечение обстоятельств… Положение идиотское; судя по времени, он давно уже должен сидеть на правлении банка, куда сегодня впервые заявится этот уголовник Седов…

Но выход искать надо. Для начала хорошо бы найти брюки и успеть их надеть, прежде чем генеральская внучка, которой он своими домогательствами будто бы не давал спать всю ночь, не обнаружит подмену.

Потом Пирожников, поплутав, как в лесу, по многочисленным полутемным комнатам и совсем уже было собравшись звать на помощь, неожиданно попал, открыв очередную дверь, в ту самую спальню с огромной кроватью, где, к своему облегчению, увидел помимо Ляли и её дедушки-генерала знакомое лицо — Игоря Андреевича Хлестова — и тотчас вспомнил, наконец, как вчера все было…

Все трое сидели с ногами на неубранной постели, предназначенной, видимо, для очень группового секса, и ели руками из общей литровой банки черную икру, запивая ее шампанским. Причем внучка заслуженного военачальника даже и не думала одеваться.

Увидев Пирожникова, все трое прекратили трапезу, при этом дедушка и внучка изумлённо на него уставились.

— Вы знакомы? — первым спросил Игорь Андреевич, едва не поперхнувшись.

— Нет, — сказала Ляля, спешно прикрыв простыней свою бледную, в веснушках наготу. — А кто это?

— Молодой человек, вы как сюда попали в таком виде? — грозно спросил генерал.

— Ну как же, — покачал головой Игорь Андреевич, — как же так, Лялечка! Это Пирожников Валерий Эдуардович, с которым ты вчера настоятельно просила меня познакомить на презентации книги стихов всеми нами уважаемого помощника премьер-министра по экологическим проблемам. После второго тоста вы с Валерой по-английски удалились, и все с завистью смотрели вам вслед… Уже забыла?

— Где твой жених Петя Силуянов, с которым ты меня снова только что познакомила? — приложил руку к уху генерал.

— Наверно, заблудился в туалете, куда ты его препроводил, — пожала она голыми плечами, покрытыми синяками и веснушками, а сама, сощурясь, все оглядывала, похоже, узнавая своё вчерашнее приобретение, трясущееся от холода в огромных дверях, похожих на крепостные ворота.

— Не могли бы вы отвернуться, пока я оденусь… — сказал ей Пирожников, клацая зубами.

Она ничего не ответила, а продолжала все так же в упор его разглядывать, пока он спешно одевался, по-видимому восстанавливая подробности того, что было с ней прошедшей ночью.

— Ну, припоминаете? — спросил Хлестов, приканчивая икру, пока другие напрягали память. — Вчера, в Доме журналистов… Ну? Валерий Эдуардович ещё восхитился твоим колье от Картье…

— Уж не хочешь ли ты этим сказать, что именно с ним я сегодня спала? — удивилась Ляля, пренебрежительно глядя на Пирожникова.

— Вот этого я как раз не могу утверждать, — учтиво склонил голову Игорь Андреевич, отчего его вечносальные крашеные волосы тяжело свесились набок.

— Спасибо за всё, — сказал Пирожников, вместе с брюками снова обретя былую уверенность. — Но мне надо уже идти… — С этими словами он вопросительно уставился на Лялю, по-прежнему остававшуюся неглиже, несмотря на холод в комнате.

Ляля не ответила. Только чуть приподняла брови. А она ничего, торопливо подумал Пирожников, посмотрев на часы, размером с башенные, в другой раз бы не прочь… Но только не сегодня.

— Он знает, куда пропал твой Петя? — снова спросил генерал внучку.

— Да отстань ты со своим Петей, — крикнула она ему в самое ухо. — Его по-другому зовут, он Валера.

— По-моему, он тоже ничего, — сказал дедушка.

Когда они выбрались наконец из этого гостеприимного дома, Пирожников еще не придумал, как отделаться от назойливого Хлестова.

— Она тебе не понравилась? — допытывался Игорь Андреевич, уютно устроившись на комфортабельном сиденье «пежо» Валерия Пирожникова. — Я думал — вы поладите. У нас с ней медовый месяц продолжался всего-то две недели. К тому времени мои сексуальные проблемы благополучно разрешились сами собой и естественным образом.

— Хочешь сказать, мы теперь молочные братья? — покосился на него Пирожников.

— Ты имеешь что-то против? — удивился Игорь Андреевич.

— Нет, но надо хотя бы предупреждать… — пожал плечами Валерий Эдуардович.

— Словом, пока ей что-то обещаешь, она согласна на всё. Разок спела у меня по московскому каналу, потолкалась в окружении Аллы, переспала с какими-то знаменитостями и всем осталась довольна. Только потребовала, чтобы я ее свел с кем-нибудь из банковского мира, и тогда она меня отпустит по-хорошему…

— И тут подвернулся я… — понимающе кивнул Пирожников, отчего голова снова разболелась.

— Но тебе, я ведь знаю твою половую ориентацию, тебе ведь всегда нравились бабы такого сорта… Такие, знаешь, чтобы выпирало где надо, здесь и здесь. Валера, мы ж с тобой столько друг друга знаем, мы нормальные пацаны, почему бы нам не пересечься на одной бабе?

— Ничего ты не знаешь, — поморщился Валерий Эдуардович то ли от неприятного запаха изо рта Игоря Андреевича, то ли от головной боли, которую тот доставлял своими разговорами. — Притом она рыжая, — добавил он.

— Ну да, там был полумрак и специфическое освещение, — согласился Хлестов. — Поэтому ты не успел разглядеть её масть. Но зато ты наверняка разглядел её квартиру. Настоящая, сталинская… Сделаешь евроремонт и можешь водить других баб за милую душу через чёрный ход, она их никогда не увидит…

— Сколько там всего комнат? — поинтересовался Валерий Эдуардович.

— Боюсь, этого никто не знает, — покачал головой Хлестов. — Товарищ Сталин подарил этот дом, построенный пленными немцами в конце сороковых, своим маршалам и особо отличившимся генералам. Когда полководцы благополучно состарились, они вспоминали уже не столько свои битвы, сколько парады и до хрипоты спорили, подсчитывая, в чью честь было произведено больше артиллерийских залпов салюта, согласно приказу Верховного… В конце концов, когда молодые жёны сбежали от этих старых зануд с их же адъютантами и с порученцами, наши видные военачальники от тоски и одиночества, усугубленных переключением общественного внимания на героев послевоенных пятилеток, решили съехаться, прорубив стены, разделяющие их квартиры. Отчего на каждом этаже образовалось нечто вроде гигантской коммуналки. На Лялином этаже все давно померли, Лялин дед остался там один, и она, не будь дура, переехала жить к нему в ожидании, что он эту гигантскую квартиру приватизирует, а ей отпишет в своем завещании со всем трофейным барахлом, оставшимся ему от умерших товарищей по оружию. Он поставил единственное условие: она должна немедля выйти замуж, родив ему правнука. На худой конец — правнучку. Бзик у него такой, понимаешь? Зарок дал: пока не увидит свидетельства о рождении правнука, Ляля не увидит свидетельства о его смерти.

— Круто, — задумчиво сказал Пирожников. — Хочешь сказать, эти картины, мебель…

— Были взяты в качестве трофеев и в счёт репараций у поверженной Германии, — азартно перебил его Хлестов. — Ну, как те фильмы, на которые я бегал в детстве, когда мне ещё не было шестнадцати, а твои родители о существовании друг друга даже не подозревали…

— Так, с этим теперь всё понятно, — сказал Пирожников, следя за дорогой, где по всем признакам вот-вот должна была образоваться пробка. — А от меня-то ты чего ждешь взамен? Ты ведь не просто так мне все это устроил, верно?

— Ты подожди, — замотал головой увлеченный Хлестов. — Боюсь, ты при всем своем воображении не до конца понял и оценил все перспективы, которые перед тобой открываются! Такую квартирку, да в таком месте, сдать инофирме… — Он даже зажмурился, представив приятные последствия такого решения. — А ещё лучше иностранному банку…

— Тебе-то от этого какая польза? — снова перебил Валерий Эдуардович.

— Все то же… — вздохнул Хлестов. — Кредит. В котором мне отказал Наум Семенович.

Пирожников не ответил. Он внимательно следил за дорогой, опасаясь, что не успеет проскочить становившуюся все более серьезной пробку. Это означало, что придется еще минут сорок торчать в одном замкнутом пространстве вместе с Хлестовым, чей запах изо рта, кажется, не могли бы перебить даже выхлопные газы.

Впрочем, на правление он так и так опоздал, а давать там какие-то объяснения не хотелось… До завтра что-нибудь придумает. И кстати, если бы был нужен — давно бы позвонили в машину по мобильному. Хотя не исключено, что звонили, и не раз, пока он отсыпался в той гигантской квартире с рыжеволосой внучкой впавшего в маразм полководца, ожидавшего от нее правнучку…

Но в Предложении Хлестова что-то есть. И в рыженькой внучке — тоже. Он не помнит особых восторгов, испытанных с ней этой ночью, но не в них суть.

Суть — в квартире. Хлестов поначалу делал вид, будто отрывает квартиру от себя. Вместе с веснушчатой телкой. Пока не проговорился, что и телка ему ни к чему.

Как в том анекдоте. Стрела Ивана-царевича, заждавшегося трона, упала в болото рядом с лягушкой. «Возьми меня, Ваня, — сказала она, — я стану молодой и красивой…» — «Ты мне как говорящая лягушка куда интересней», — грустно ответил постаревший царевич…

— А с чего, с каких таких капиталов я могу тебе ссудить? — раздраженно спросил Валера, когда окончательно убедился, что из пробки ему не выбраться. Обложили со всех сторон, и, как назло, одни грузовики да автобусы с чадящими двигателями. — Не хуже меня знаешь состояние нашего банка. Наумчик тебе всё объяснил.

— А пирамидка твоя? — ласково спросил Игорь Андреевич. — Разве плохой капиталец? Ты везде кричишь, в духе времени, будто потерпел финансовый крах, и правильно делаешь… Но, слышал я, проценты возвращаешь кое-кому, не властелинам наших дум и чаяний, конечно, они-то подождут. Они, гуманисты наши, всегда посочувствуют и войдут в твое плачевное положение… А вот начальничкам-то бывшим своим из органов, поди, до сих пор отстегиваешь положенное, как в прежние времена?.. Что смотришь? Откуда знаю, хочешь спросить? Да вот знаю, выходит.

— Мне это неинтересно… — поморщился Валерий Эдуардович. — Ты мне другое скажи: сколько, на сколько и какой процент.

— А с чего вдруг ты таким добреньким стал? — поднял подкрашенные брови Игорь Андреевич. — Давай уж начистоту. Положил-таки глаз на Лялечку и ее жилплощадь, а? Не знаешь теперь, как и отблагодарить, так прикажешь тебя понимать?

— Ладно, давай начистоту, — согласился Валера, сняв руки с руля. — Мне на самом деле интересно, от кого ты это узнал.

— И если я, наплевав на свои принципы, на данное мной слово, скажу тебе…

— Брось, ты давно на них наплевал, — усмехнулся Валерий Эдуардович. — Ты их давно конвертировал, иначе говоря. Итак, назови свою цену.

— Пятьсот тысяч на три месяца под три процента.

Валера присвистнул.

— Такие деньги как раз три месяца собирать надо. И процент… За таким процентом в сберкассу обращайся.

— Кто знает, может, информация моя того стоит, — многозначительно произнёс Хлестов.

— Смотря кого назовёшь, — пожал плечами Пирожников. — Да я еще и не знаю, можно ли это проверить…

— Но проценты-то ты кое-кому платишь, верно? — наседал Хлестов. — Не всем. Только откуда бы я узнал, если бы кое-кто из получающих мне об этом не сообщил?

— Допустим… — неопределенно сказал Пирожников, снова положив руки на руль. — Но, узнав правдивую информацию от одного, ничего не значащего, ты вполне можешь свалить все на другого, на того, за кого я должен заплатить больше… Разве нет?

Игорь Андреевич развёл руками.

— Могу, но не стану. Вот тебе мое слово, — произнёс он важно.

— Негусто, — усмехнулся Валерий Эдуардович. — Хорошо бы что-нибудь посущественнее.

— Существенно, Валерочка, то, что, слегка прижав этого весьма значительного в Москве человека, чья подпись стоит сорок тысяч баксов, ты с лихвой сможешь возместить свои затраты на меня.

— Если останусь жив, — кивнул Пирожников. — Ну вот ты и проговорился. Уж мне ли не знать, чья подпись в Москве сколько стоит. Во-первых, он не из органов, не так ли? Вычислю его сам, как ты понимаешь…

Хлестов побледнел.

— Язык мой — друг твой, — простонал он. — Но ты ведь понял теперь, что я сказал правду?

— Пожалуй, — согласился Пирожников. — Одно непонятно. Почему он рассказал об этом именно тебе? Ему-то что от тебя нужно?

— А то же, что и всем другим… — вздохнул Игорь Андреевич. — У таких всемогущих, как он, всегда найдётся слабое место: дочка на выданье или любовница в том же возрасте. Или та и другая вместе. А им вожжа под хвост — и не Багамы, и не Канары, этого они наелись сполна, им теперь вынь да положь покрутить задом на телеэкране… И при этом что-то спеть. Чем она хуже такой-то или такой-то, которой уже оказали протекцию? Мода такая, понимаешь? А потом общественность хватается за голову: откуда у нас столько безголосых певичек? Это уже достигло размеров стихийного бедствия… Просто не знаю, как спастись от всех этих пап и «папиков». Так вот, наш герой один из них.

— Ты это рассказываешь в который раз, — рассеянно сказал Валерий Эдуардович. — Только что рассказывал про Лялю…

— А она тебе запала в душу, а? Признайся. Вернее, её квартира, если быть точным.

— Сама-то рвется замуж? — спросил Пирожников, искоса поглядывая на соседний «ауди», где молодая блондинка подкрашивала веки, сидя рядом с надутым брюнетом, который хмуро смотрел прямо перед собой. Она пару раз искоса взглянула на Валеру и, встретившись с ним взглядом, коротко улыбнулась.

— Ты меня не слушаешь… — обиженно сказал Хлестов, проследив за его взглядом.

— Я уже понял, о ком идет речь, — сказал Пирожников, не без усилия над собой оторвав взгляд от соседки по пробке.

— Хочешь сказать, в моей информации больше не нуждаешься? — вздохнул Хлестов.

— Хочу сказать, что буду нуждаться в ней и в будущем, — сказал Пирожников. — Поскольку наслышан, откуда ты ее черпаешь… Не у тебя ли родственник, некто Логунов, служит при мэре по вопросам культуры, если не ошибаюсь?..

— Не ошибаешься, — не без гордости сказал Хлестов. — Андрюша — мой племяш, мы его заблаговременно туда пристроили.

— И потом, пока существует этот бум на телевидении, о котором ты рассказывал, будешь поставлять мне информацию от твоего племянника, заслуживающую доверия… Ну и прочие специфические услуги. Разумеется, всякая работа должна быть оплачена, так и быть… но не меньше десяти процентов. И на два месяца.

— Без ножа режешь! — простонал Хлестов. — Но хотя бы за Лялю и ее квартиру можно сбросить парочку процентов? И набросить еще месяц?

— А за, её деда, который не спешит помирать, напротив, надо бы накинуть… — усмехнулся Пирожников. — Итого — девять. И ни процента меньше. И ни месяцем больше.

И снова посмотрел на блондинку. Но она теперь сидела отвернувшись, а Валеру пристально разглядывал её хмурый брюнет.

— Ладно, — вздохнул Хлестов. — Четыре процента на один месяц.

— Замётано, — кивнул Валерий Эдуардович.