"Бойцовые псы" - читать интересную книгу автора (Волошин Сергей Александрович)

Глава 2

Каморин пришёл к Нине, на станцию «Скорой помощи», под вечер. Знал, что у мужа ее дежурство завтра, в другую смену, и пришел: все ещё казалось, что от нее многое зависит. Ощущение было безотчетным, он даже не пытался в нем разобраться, однако, когда Ирина захотела уехать с ним из Москвы, он сразу вспомнил Нину. И не захотел, чтобы Нина увидела его московскую пассию — блестящую и холеную. И наоборот, ему было все равно, увидит ли Ирина его бывшую невесту.

Нина встретила его с усталым равнодушием. Но все равно была красива как никакая другая на свете — её неброская, северная красота была величиной постоянной, не зависящей от настроения, физического состояния, погоды и косметики. Это, скажем, та же Ирина утром, после бессонной ночи, без грима своего и роскошного шиньона выглядела совсем не похожей на себя, вчерашнюю, а вот Нина… Он подумал о том, что Ирина, заметив утром этот его оценивающий взгляд, видимо, сразу женским чутьем определила, что у него там, в Сосновске, кто-то есть. И пожалуй, именно поэтому он отказался взять её с собой. Ее среда обитания — столичная богема. Там она — как красивый морской камень, лежащий на дне. Извлеки этот камень из его стихии — и он становится серым и неприглядным.

И видно, не зря именно в то утро, после ночи, проведенной с московской красавицей Ириной, ему так нестерпимо захотелось увидеть Нину. Хотя и не тешил себя какой-то надеждой.

— Ты что-то узнал про Ефима Григорьевича? — спросила она.

— Ещё нет… — вздохнул он, садясь без приглашения на стоявший с ней рядом стул.

Врачи и медсестры, что были в этой тесной комнате, переглянувшись, дружно начали выходить. Все были в курсе этой истории с неудавшейся женитьбой. И все, или почти все, были, скорее, на стороне ее Коли, который здесь свой в отличие от этого слишком нахрапистого и слишком удачливого во всех иных делах следователя… Хотя многие из сестричек на него заглядывались и в душе недоумевали, отчего Нина Александровна сделала именно такой выбор…

— Ты был в Москве? — спросила она, чтобы прервать затянувшееся молчание.

— Да вот, только вчера приехал. И сразу захотел тебя увидеть…

— Ну вот, опять ты начинаешь… Мы же договорились, Паша. — Она коротко взглянула на него. — Мне уже просто перед другими неудобно… Кстати, Софья Борисовна меня все время спрашивает о тебе. Вернее, о твоём расследовании. Потом, ты ведь обещал её навестить, кажется… купить гараж… Она никому его не продаёт, влезла в долги и всем говорит, что обещала тебе… Готова отдать тебе этот гараж за так, раз ты ищешь того, кто убил её мужа.

— А ты разве не хочешь, чтобы я его нашёл? — криво усмехнулся он.

— Она снова взглянула на него и отвела глаза:

— Странный ты какой-то стал…

И взяла затрезвонивший телефон.

— Здравствуйте… что? Да, это «скорая»… Что с больным? Погромче говорите! Что… Вам что, делать больше нечего? Вы дурака валяете, а люди к нам дозвониться из-за вас не могут…

Она положила трубку.

— Пацаны какие-то… И могут вот так целыми днями, представляешь? Делать им нечего.

— Хочешь, я их найду? — спросил он. С некоторых пор ему постоянно хотелось что-то для нее сделать. — Еще позвонят — дай мне трубку.

Она махнула рукой:

— У тебя проблемы посерьёзнее… Ты лучше нашёл бы, кто убил Ефима Григорьевича.

— А что мне за это будет? — спросил он. — Если найду?

— Когда ты только, Паша, изменишься? — Теперь она смотрела на него с каким-то сожалением. С сожалением, в котором проглядывало давнее разочарование. — Ну никак не можешь ты без этого! Только дашь на дашь…

— Твой Коля не такой? — усмехнулся Каморин.

— Совсем не такой! Может, и не обратила бы на него внимания, если бы не это твое качество…

— Слушай, а вот покойный Болеславский, он что, помогал вам пожениться? — поинтересовался Каморин. — Как говорится, способствовал? Нет?

— Это ты как следователь спрашиваешь? — уточнила она в свою очередь.

— Нет. Как жених, интересующийся, почему невеста сбежала от него почти из-под венца. Причем не просто сбежала, а к другому…

Она внимательно посмотрела на него:

— Пашенька, пожалуйста! Не пугай меня… В последнее время ты стал очень странным… — И схватила спасительную трубку снова зазвонившего телефона.

— Здравствуйте, да… Что? Это опять вы? Какая ещё холера! Ребята, я сейчас к милиции вас подключу!

Каморин взял у неё трубку:

— Дежурный по городу майор Калязин слушает…

— В трубке послышались короткие гудки.

— Больше не позвонят, — сказал он. — А что, кроме тебя, врача, больше некому сидеть на телефоне?

Она махнула рукой:

— Это ещё спокойный сегодня день… Ты не представляешь, что делается по выходным! Как с цепи народ срывается… А сидеть действительно больше не кому. Когда Коля дежурит, он нас, баб, подменяет, жалея… На мужской голос по-другому реагируют… Раньше сидела на телефоне девочка за гроши, пришлось сократить из-за нехватки средств… теперь вот, видишь, сами… А к концу смены просто голова пухнет… Ну как там Москва? Давно не была, говорят, теперь совсем западный город!

— Ну не совсем… — Он мельком взглянул на часы. Время. Алиби он уже себе обеспечил, можно и уходить. Впрочем, ещё в его силах всё прекратить. Надо только решиться… Или — или… Но он медлил. Его хваленая решимость сейчас всецело была в руках этой женщины, о чём она даже не догадывалась… Он говорил себе, когда шёл сюда: как она скажет, так и будет. Хотя в душе понимал: как все было, так и останется, ничего другого она не скажет. И пора бы прекратить эти душевные страдания. Они только во вред делу… Но уходить отсюда, из этой комнаты, пропитанной запахами лекарств, со старой, облупившейся краской на стенах, совсем не хотелось… Просто не мог себя заставить. Будто на что-то еще надеялся…

— Ты бы там жить не смогла, — сказал он, вспомнив Ирину. Именно такая, броская, упакованная, создана для него, человека с неуемным тщеславием.

— Там, наверно, девушки такие красивые… — мечтательно сказала она. — Вот бы какая-нибудь обратила на тебя внимание! Ведь ты такой сильный, целеустремлённый…

— Откуда ты знаешь, что не обратила? — Он уже ругал себя за то, что не способен совладать с собой, встать и наконец уйти.

— Да-а?.. — протянула она, и в ее глазах мелькнуло что-то озорное, смешанное с лукавым сожалением: надо же, лишиться такого поклонника. — Ну а ты? — спросила она, разглядывая его с любопытством юного натуралиста, производящего опыты над майским жуком.

— Что — я? Я — здесь. А не там. И жду твоего вердикта. От тебя, как и раньше, очень многое будет зависеть…

— Ну вот, опять от меня… — вздохнула она.

— Да, от тебя, — твердо сказал он. — И именно сейчас. — Он снова взглянул на часы. А ещё не поздно. Пусть это ему зачтется: он до самого конца пытался что-то изменить. Видит Бог, он готов обменять на свою бывшую невесту и свое будущее, и свою карьеру… И всего-то ему для этого нужно — поднять телефонную трубку…

— Ну вот, опять ты надо мной смеешься… — отмахнулась она. — Ну кто я такая, чтобы от меня что-то зависело. Или кто-то… Тем более такой самостоятельный человек, как ты…

Теперь — всё, подумал он, ещё раз царапнув глазом циферблат часов. И когда через минуту, не больше, снова раздался телефонный звонок и она резко подняла трубку, он сказал себе: «Вот твой Рубикон. Вот та точка, за которой уже нет возврата».

— Здравствуйте… — сказала Нина. — Что?! — Она вскочила с места. — Боже… Когда? Только сейчас? — Нина беспомощно оглянулась на Каморина. Ее глаза были полны слёз. — Паша… Только что застрелили нашего депутата, Владлена Исаевича Сиротина… Прямо возле дома. Ещё один старик… Уж он-то кому мог помешать? Ты можешь объяснить, что у нас происходит?.. Да, да, это я не вам, дежурная бригада сейчас выезжает.

Она бессильно опустилась на стул.

— Мне надо идти, — сказал он. — Я правильно тебя понял: его застрелили возле его дома?

Она снова беспомощно посмотрела на него:

— Да, наверно, весь город знает: он всегда в это время выводит гулять собаку.

— Ты сказала: ещё один старик. Почему? Его что — тоже из винтовки застрелили?

— Пашенька, ну откуда ж я знаю… Я не знаю даже, зачем туда еду! Он — мёртв, понимаешь? Меня вызвала его соседка, плачет… И позвонила нам, хотя ей надо бы в морг звонить…

Он решительно поднялся. Она с надеждой смотрела на его нахмуренное, ставшее бесстрастным лицо.

— Паша… Найди, найди их! — заклинающе сказала она.

— Я ещё не знаю, кому это доверят, — сказал он. — Всё-таки депутат Госдумы. Следствие наверняка возьмет на себя Генпрокуратура…

Он запнулся, подумав, какие это открывает перед ним возможности. Значит, надо немедленно ехать на явку. Туда, где уже ждут ребята.

— Только ты сможешь найти, — сказала она, провожая его до двери. — Ты — местный. Ты здесь всех и всё знаешь… Представляешь, какое это будет иметь значение для твоей карьеры?

Он внимательно посмотрел на нее. А ведь для профессионала этот мотив — карьера — был бы неплохой зацепкой, подумал он. К счастью, Нина не профессионал.

— В самом деле? — спросил он иронично. — Ещё не так давно мой карьеризм тебя отталкивал.

— Я была не права, — пожала она плечами. — Я просто другой человек. Не такой, как ты.

Он все еще не уходил, раздумывая. Тем временем станция «Скорой» жила своей жизнью. В комнату быстро вошли две сестры с готовыми медицинскими сумками.

— Что брать, Нина Александровна? — спросила сестра помоложе.

— Что всегда, — пожала плечами Нина.

— Но говорят же, что его наповал… — протянула та неуверенно и глядя при этом на Каморина.

— Я, кажется, уже не раз говорила! — резко произнесла Нина. — Пока не увидим все своими глазами! Сколько можно одно и то же, Селютина?

На явке Каморин появился, когда вся его команда уже собралась. Местом их явки был небольшой бесхозный домик на окраине города, за глухим забором, куда все подтягивались поодиночке, преимущественно общественным транспортом.

— Хороший выстрел, — сказал он Михрюте. — И хорошо, что старик развернулся, когда падал. Теперь трудно сказать, откуда стреляли. С какой крыши. Другим — трудно. Мне — легко.

— Кому другим? — спросил Михрюта настороженно.

— Следователям Генпрокуратуры. Ничего другого ждать не следует. Покойный был народным избранником. В кои веки приехал на встречу с избирателями…

— Михрюта сам за него голосовал! — сказал Валет, и все облегчённо рассмеялись.

— А что, раз закона об отзыве у нас нет… — сказал Каморин, глядя на насупленного Михрюту. — Не справляется депутат с обязанностями, забыл о простых избирателях — и пулю в лоб! Чем не демократия в наших специфических условиях?

Парни охотно смеялись, а Каморин продолжал внимательно разглядывать Михрюту. Пожалуй, этот увалень может не так все понять… Это не Валет, которому можно задурить голову… Каморин пытливо посмотрел на Валета, смеявшегося больше других.

Пусть посмеются. Им нужна разрядка. Потом, когда расслабятся, будем говорить напрямую.

— Ну всё? — спросил он, когда парни угомонились. — Смешно, да?

— А что нам, плакать?

Это сказал всё тот же Михрюта. Смотрит с вызовом. Считает себя обойдённым. Хотя претендует быть центровым. И, надо отдать должное, стреляет лучше других. И он это знает. И потому так обижен, когда посылают в командировки, в туже Москву, других…

А то, что он деревня деревней и потому сразу привлечет к себе ненужное внимание, понимать не желает. К тому же ширяется похлеще других… Самое правильное — повесить это убийство тоже на Валета, который и сейчас с восторгом смотрит в рот начальству, а Мих-рюту при первой же возможности устранить. Только так. Сначала хорошо заплатить, потом отправить вслед за народным избранником.

— Вы знаете, я привык с вами во всем советоваться, — сказал Каморин. — Вот и сейчас возникла такая необходимость… Вы знаете, какая наша конечная цель: л должен попасть в Москву вместо Сиротина…

— Так это ваша цель, а не наша! — сказал Михрюта, и это имело успех среди присутствующих. Никто не засмеялся и не заулыбался, но все уставились на Каморина, ожидая его ответа.

Каморин усмехнулся. Покрутил головой.

— А как иначе? — спросил он. — Пока мои и ваши интересы совпадают, можно ли их разделять? Ну предложите кого-то другого на место Сиротина! Но чтобы он имел шанс! А если такого нет, если я вас не устраиваю в этом качестве, зачем, спрашивается, мы его убили? Ты, Михрюта, когда стрелял в старика, о чём думал? И чём?

Парни, до этого слушавшие со всем вниманием, переглянулись… До сих пор Каморин был здесь признанным авторитетом, но в то же время — ментом. И еще раздражали его привычка поучать и доказывать, а также невозможность с ним спорить. Многие из парней, скрепя сердце, отдавали должное его доводам, к тому же все они кормились с его руки, но время от времени, как правильно заметил Валет, им нужно было об этом напоминать. А то и указывать, где их место.

— А что, давайте выдвинем в Думу нашего Михрюту! — сказал Каморин. — От нашего трудового коллектива. Скажем, что он наш лучший снайпер. На его счету столько-то народу, его ищут столько-то следователей по разным городам СНГ…

Парни разочарованно молчали. Только-только, впервые, быть может, обозначилась какая-то возможность увидеть этого мента растерявшимся перед дерзостью одного из них, но все, как всегда, вернулось на круги своя.

— Да ладно вам! — сказал Валет, обращаясь к «трудовому коллективу». — Романыч прав, как всегда. Уж если согласились, то не хрена тебе, Михрюта, понтярить не по делу! Все мы тут мокрушники, и одна нам всем дорога… А что Романыч в Москву прорвется, так хоть погуляем там с ним напоследок! Или ты, Михрюта, решил до ста лет дожить?

Жаль, подумал Каморин, будет жаль с Валетом расставаться. А придется. Жребий брошен.

— А ты не шестери! — сказал Михрюта. — Он тебя сдаст, потом меня. Потом других. И скажет, мол, на пользу дела! Он на чужом х… в рай въехать хочет. А таким придуркам, как мы, там места не найдется! Он там других себе наберёт!

Тут все вскочили, заорали, стали махать руками. Ну вот, подумал Каморин, тот самый бунт на корабле, по крайней мере, его не миновать, если не принять немедленные меры… Он прав, этот деревенский придурок, только не знает, что за такую правоту надо платить.

Выстрел оборвал поднявшийся гвалт. Киллеры отпрянули от Михрюты, грохнувшегося на пол и теперь сучившего ногами в предсмертной агонии. Они были все безоружны, ибо таково было условие: только Каморин имел право иметь при себе на подобных сходках табельное оружие, с которым никогда не расставался.

Это право он вытребовал для себя после того, как двое братков, не поделивших бабки за дело, в котором оба участвовали, застрелили друг друга два месяца назад во время подобного толковища…

Каморин спокойно положил пистолет в кобуру под мышку.

— Убрать, — сказал он деловито, ни на кого не глядя. — И быстро, быстро… Если кому-то что-то не понятно, могу напомнить мое условие: и впредь бунт буду пресекать сразу. В самом зародыше. Для вашей же пользы…

Братки молчали, глядя на лужу темной крови, растекавшейся под трупом.

— Я кому сказал! — повысил голос Каморин. — Дисциплина — вот мое условие, от которого я не отступлю никогда! Кому не нравится — может отсюда уйти! Но только вперед ногами, как этот несостоявшийся кандидат в народные депутаты!

Валет первым молча склонился на трупом товарища, взял под мышки и потащил к двери.

— Ну чего смотрите? — сказал он собравшимся. — Идите за лопатами, во дворе закопаем… А ты, Балабон, не стой, бери тряпку, вытирай, пока не засохло…

Каморин вышел на крыльцо, постоял. Вокруг все было тихо… В соседних домах даже не зажгли свет… Через полчаса, когда все было закончено, все собрались снова.

Молча, исподлобья братва смотрела на Каморина. И с презрением на Валета. Для них он не был авторитетом. Западло смотреть, как один из них шестерит перед ментом, выбиваясь в бугры, пусть это даже свой мент.

Ну что ж, это даже к лучшему, подумал Каморин, внимательно следя за настроением братвы. Значит, они сейчас поддержат его, мента, не могут не поддержать, когда услышат, что он предлагает…

— Теперь так, — сказал Каморин. — Человека нет, а проблема осталась. Кто возьмет покойника на себя?

— А… зачем? — спросил Валет в наступившей тишине.

— Всё за тем же, — сказал Каморин. — Простые вещи приходится объяснять. Мне надо вытащить вас всех в Москву. Или уже не надо?

Братва молчала, угрюмо глядя на него.

— Два таких громких дела… — напомнил Каморин. — Сначала врач Болеславский, потом депутат Думы… Так меня на руках туда внесут! И в кресло усадят. И покажут, на какие кнопки нажимать… А что я там без вас?

— И кто? — спросил посеревшими губами Валет. — Чего вы на меня все уставились?

— А кто, кроме тебя? — сказал тот же Балабон, которому Валет полчаса назад давал указания.

И другие закивали, злорадно и не скрывая облегчения. Кто ж еще?

Что и требовалось доказать, подумал Каморин. Главное, не я это сказал. Они сами ему сказали…

Приоткрыв рот, Валет беспомощно смотрел на Каморина. Даже жалко стало… Братки его сдали с потрохами, даже не задумываясь. Их глаза блестят от возбуждения. Сейчас не помешало бы устроить им расслабуху на свежем воздухе, с девочками. И тогда все проглотят… И то, что сдали Валета, и то, что у них на глазах шлепнули их братана.

Вообще говоря, куда им деваться-то… Проблема в другом. Теперь они будут настороже. И убийство Михрюты не забудут. А при случае и напомнят.