"Девяностые: сказка" - читать интересную книгу автора (Кузнецов Сергей)

29

Времени у Горского было полно, только хотелось спать. Он встал, прошел на кухоньку, включил кофе-машин, мерзко плюющуюся американским кофе, и вернулся к компьютеру. Поверх крышки ноутбука посмотрел на догорающее в камине синтетическое полено, смесь воска и прессованных опилок. На упаковке была указана продолжительность горения - хватит еще на полчаса, прикинул Горский.

Зачем я встреваю в эту историю? Незнакомый человек, шапочный приятель Антона и, кажется, Олега, которые еще с московских времен считают меня если не Шерлоком Холмсом, то Ниро Вульфом. Что мне за дело до умершей в Москве болгарской девушки, до очередного матшкольного мальчика, логически вычисляющего, кто и зачем убил его подругу? Нет, надо отказаться. Хватит, наигрался уже.

Впрочем, без особого удовольствия вспоминая давнюю московскую историю семи лепестков, Горский не мог не признать: не случись она, он остался бы полупарализованным инвалидом. И даже disabled person его бы никто не назвал. А так живет в Калифорнии, программирует потихоньку, все в его жизни хорошо.

Он перевел глаза с камина на экран и начал читать историю о том, как двенадцать лет назад шестнадцатилетние мальчики играли в прятки с государством, которое изо всех сил пыталось быть серьезным и не прощало таких игр. Горский открыл "Ворд" и быстро записал:

"Вольфсон - жертва доноса; Чак - доносчик и самоубийца; Марина - возлюбленная Чака, объект страсти Вольфсона и Абрамова. Абрамов - друг Глеба, разорившийся и исчезнувший в июне 1996 года, после того, как снова встретил Марину".

Он снова вернулся в IRC. Глеб уже досказал, как het воспроизвел ему историю дефлорации Чака, и перешел к утреннему появлению виртуального Чаковского на листе выпускников пятой школы.

- И я подозреваю, что он и het - одно и то же лицо, - писал он.

Похоже на то, подумал Горский. Потому что если где и появляться призракам матшкольных мальчиков, то именно в Сети. Скольких таких, счастливо выживших и сваливших с родины за океан, Горский повидал за последний год! Плохо стриженные, в мятых рубашках, с отсутствующим выражением лица - они и впрямь казались только приложением к своим виртуальным ипостасям. Трудно поверить, что у большинства - вполне сложившаяся личная жизнь, семьи, дети, досуг и прочие интересы - впрочем, достаточно скучные для Горского, предпочитавшего концертам КСП в Джуике трансовую сцену Сан-Франциско.

- Мы как будто жили в Интернете, - писал тем временем Глеб, - наши прозвища были как никнеймы и мне теперь кажется, что Интернет - это и есть царство мертвых. Чак уже появился, еще немного - и появится Миша Емельянов, или выяснится, что Витю Абрамова еще в Москве убили. Я понял. В Интернете никто не знает, собака ты или умер.

Горский рассмеялся. Переводится ли этот каламбур обратно на английский? Nobody knows you are a dog or a dead? Что-то вроде. Он отправил Глебу еще один смайлик и написал:

- У вас слишком много метафор для загробного мира.

Да, подумал он, в свое время для всех нас Америка была как загробный мир. Оттуда не возвращались. Теперь загробный мир - это Интернет… А Горский еще помнил, как несколько лет назад вся Москва была уверена, что можно умереть понарошку, если жахнуться калипсолом. Боюсь, когда придет время умирать, мы и не поймем, что происходит. Слишком часто заигрываем с мыслью о смерти и загробном существовании.

Горскому это было неприятно. Какой-то противный привкус в истории с виртуальным Чаком, с человеком, который спустя дюжину лет явился к одноклассникам, напоминая им о старых грехах, всеми уже позабытых.

- Я думаю, het специально рассказал мне историю Чака и Маринки, чтобы меня подразнить, - написал Глеб. - И зашифровал свое имя во фразе ВСЕХ НАС НЕТ.

Странное дело - имена, подумал Горский. Почему никто не задумывается, как много имя говорит о том, кто его выбрал. У Горского был знакомый, которые называл себя "долбоебом", был другой, называвший себя "эмигрантом", была девушка по имени "марамойка", и еще одна - "мурена". Почему, например, Снежана выбрала себе ник Snowball? Потому что и там, и там - снег? Но ведь был и другой выбор, она могла стать Снежной Королевой или, напротив, Жанной. Что-то, значит, нравилось ей в сказке про девочку, бежавшую от злой мачехи к семи гномам.

Горский снова посмотрел на экран. Глеб продолжал:

- Виртуальный Чак явно знаком с жизнью Хрустального - посмотри, как он рассуждает про кибернезависимость и прочие дела.

- Только ленивый сейчас не рассуждает про кибернезависимость, - ответил Горский. - Доступа в Интернет хватит, чтоб стать докой примерно за сутки.

- Ну, и кроме того, - бритва Оккама, - не сдавался Глеб.

Может и так, подумал Горский, а может, разум снова играет с нами свои шутки. Не всегда верное решение - отсекать лишние сущности, как советовал Оккам. Горский вспомнил историю семи лепестков и семи королей и улыбнулся. Так или иначе, подумал он, этот псевдо-Чак - действительно неприятный тип.

- В бритве Оккама я не особо уверен, - ответил он Глебу. - Но я помогу тебе поймать твоего Чака. Не люблю, когда шутят с покойниками.

- Здорово! - ответил Глеб. - Ты можешь, например, повидаться с Вольфсоном или с этим Сергеем Романовым, SupeR'ом. Они живут где-то в ваших краях.

- Я бы предпочел избегать личных встреч, - напечатал Горский. - Пусть мое участие будет чисто виртуальным.

Полено догорало, и в комнате почти совсем стемнело. Дверь на улицу была открыта, сквозь проволочную сетку приятно тянуло вечерней прохладой. На заднем дворе шебуршали то ли белки, то ли еноты.

- Знаешь, - написал Горский, - я подумал, теперь вся ваша школьная история кажется дурацкой. Как можно было себя убить из-за такого?

- Тогда все было иначе, - ответил Глеб.

Я знаю, подумал Горский, но кто поручится, что через десять лет все наши сегодняшние дела не покажутся мышиной возней?