"В горах и на ледниках Антарктиды" - читать интересную книгу автора (Бардин Владимир Игоревич)

Вверх по леднику Ламберта


Вездеход описал дугу, и домики базы «Союз» повернулись к нам своими желтыми спинами. Мы покатили на юг, вверх по леднику Ламберта. Трое оставшихся на базе - гидролог Саша, механик Борис и радист Юрий - на глазах превращались в темные точки.

Вот и вырвались наконец на простор Антарктиды. Михалыч, наш начальник, недаром медлил, принюхивался, приглядывался к погоде. Переход по леднику Ламберта дело рисковое, при плохой видимости угодить в трещину проще простого.

Я закрепился на крыше вездехода. Там было полно вещей: дюралевые дуги палаток, раскладушки, куски кошмы, пухлые сардельки спальных мешков. Все было стянуто веревками, уложено по-походному. Спереди оставалось еще немного места, где можно было сесть, подложив под себя каэшку. Слово это возникло в пору наших первых экспедиций в Антарктиду от аббревиатуры КАЭ - комплексная антарктическая экспедиция. Хотя давно уже во всех документах фигурирует САЭ, ватную куртку с капюшоном опытные полярники называют каэшкой, и никак иначе. В звучании тут ласковость, тепло и что-то от печального зова пингвинов.

Ехать на крыше, кроме меня, желающих не нашлось. Дорога предстояла дальняя, ветер встречный. Михалыч, как и положено начальнику, сел в кабину рядом с водителем, на «генеральское» место. Остальные - Будкин с помощником и еще два геолога - полезли в кузов, темный короб, уже на две трети набитый вещами, где, кроме запчастей и ремонтного инструмента, находились еще бочка с горючим, баллоны с газом, отопительные печи, ящики с продуктами, баулы с палатками, матрасы, рюкзаки с личными вещами всей нашей семерки.

Всемером уходим мы в этот дальний маршрут. В семерке, по-моему, есть что-то особое, какая-то неизъяснимая магия. Недаром же вошла она во столько пословиц и поговорок: «семь раз отмерь…», «на семи ветрах», «семи пядей во лбу», «седьмая вода на киселе…» А пушкинские три карты: тройка, семерка… И сразу мороз по коже, ощущение предопределенности, нарастающее беспокойство. Для меня нынешняя экспедиция как раз седьмая по счету, поневоле задумаешься. Но что-то не чувствую я себя полярным ветераном, волнуюсь как новичок. До старых заслуг, если они и были, никому сейчас дела нет. Все сначала, все сызнова. Заново нужно утверждать себя в экспедиции. И к новым товарищам привыкать: каждый раз это по-разному получается.

С геологом Будкиным плыли мы сюда на одном судне. Больше месяца по морям и океанам. Сколько раз о том о сем разговаривали, вроде бы знаем друг друга, а все равно знакомство-то шапочное. Только сейчас, когда начинается совместная работа, жизнь в одном лагере, предстоит нам съесть положенный пуд соли.

Еще из нашей семерки знаком мне радиотехник Гриша- он же помощник геолога или повар, смотря по обстоятельствам. Семь лет назад в 22-й САЭ познакомились мы с Гришей на базе «Дружной», работали вместе в горах Шеклтона. Гриша лет на пятнадцать моложе меня. Тогда он только начинал свою полярную биографию. Старался, работал отлично, не унывал никогда. После той экспедиции успел еще несколько раз сходить в Антарктиду. Обрадовался я, увидев Гришу. Только скучным он стал. От прежнего задора и рвения мало что осталось.

А вот с Михаилом Михайловичем, нашим начальником, я встретился в Антарктиде с 17-летним перерывом. Мы с ним вместе еще в 12-й САЭ на Земле Королевы Мод работали. Одним из героев моих очерков он был. По-моему, вполне симпатичным героем. Хотя мне говорили, жена Михалыча, прочитав книгу, на меня сетовала. В одном эпизоде мой герой напареули потягивает и при этом еще какую-то легкомысленную песенку напевает. Жена же Михалыча за долгую и счастливую супружескую жизнь никогда не видела своего мужа во хмелю. Ну и обиделась не на мужа, понятно, а на меня. Уж не помню, был ли в действительности такой эпизод. Не исключено, что сгустил я краски, допустил авторское преувеличение, поскольку геолог Миша из книги «Земля Королевы Мод» был, конечно, не точной копией оригинала. Хорошо хоть сам Миша не обиделся. Незлобив он от природы. Говорят, черта большинства крупных людей. А Миша - силач, под 100 килограммов весу. Но силу свою без дела не показывает. На базе в самых пиковых ситуациях ухитряется хранить олимпийское спокойствие.

Мы с Мишей одногодки. Новая встреча в Антарктиде для нас знаменательное событие. Шутка ли, семнадцать лет как не бывало. Дома виделись мельком, наспех, два-три раза в командировках. Я- москвич, Миша - ленинградец. Зато теперь будет время спокойно посидеть, поговорить. А там, наверное, судьба снова разлучит, до новой Антарктиды. Если только она у нас состоится. Ведь смех смехом, оба привезли с собой по мешку лекарств.

Молодых геологов, помощников Михалыча и Будкина, я не знал раньше. Они уже новое поколение антарктических исследователей. Если, конечно, суждено им прижиться в экспедиции, втянуться, увлечься работой. Ведь далеко не со всеми это происходит. Для многих Антарктида всего лишь случайный эпизод биографии. И не только потому, что кто-то из ребят хорош, а кто-то плох. Трудно сказать, отчего у одних «пошла», а у других «не пошла» Антарктида.

Темный, забитый вещами короб вездехода, где сидели четверо из нашей семерки, был плотно зачехлен сзади, чтобы вовнутрь не летел снег из-под гусениц. Будкин недовольство выражал, когда его зачехляли, почему это мне разрешили ехать на крыше? Будкин пуще всего обо мне пекся: упаду под гусеницы, кто будет отвечать?..

Но Иван-вездеходчик был настроен оптимистично: «Глаз на крыше -даже полезно. Сверху трещины виднее. Если еще кому проветриться охота, пожалуйста!».

…Далеко позади база «Союз». Ледник Ламберта уводит нас все дальше и дальше, в самое сердце гор Принца Чарльза. Массив Мередит- цель нашего похода, «белое пятно» на геологической карте. Там непочатый край работы. Вездеход катит по снежной целине. Вокруг гусениц вздымаются вихри снежинок. После недавних снегопадов дорога мягкая, заструги почти не ощущаются, каэшка их амортизирует. Отлично я устроился на крыше! Горнолыжные очки, рукавицы у носа вполне защищают и от ветра, и от снежной пыли.

Справа, на западе, медленно плывут горные цепи. Там, за массивом Мак-Лауд высятся хребты Атос, Портос и Арамис. Непривычная обстановка для доблестных мушкетеров. А по соседству лежат ледники Сцилла и Харибда, полные грозных коварных трещин. И еще я думаю, что исследователи тех мест, австралийские ученые, были люди веселые, озорные, раз давали такие необычные названия. И конечно, себя не забывали и о любимых помнили в минуты открытий. Вот и гора, куда мы направляемся, носит женское имя - Мередит.

И нет ничего удивительного, что на карте Антарктиды, этого до недавнего времени сугубо мужского материка, немало женских имен. Ведь и на краю света не расстаешься со своими близкими. Разлука и расстояние, известно, только усиливают истинные чувства. Вот так и проникают на самый суровый материк вездесущие женщины, не наши, понятно, иностранки - Бетти, Адели, Каролины, Шарлотты…

Наблюдая величественную панораму гор, я через каждые 50 - 1 00 м бросаю взгляд вперед - не лежит ли на нашем пути тень скрытой под снегом трещины. Нет, все гладко, однообразно. Возможно, недавний снегопад тому виной или рассеянный свет. Небо все еще затянуто облаками, остатки циклона цепляются за депрессию в районе ледника Ламберта. Гигантская эта долина. На сотни километров вторгается она в центральные районы континента. Ширина в устьевой части 100 км. По самому крупному леднику мира сейчас идет наш храбрый ГАЗ-71.

Что это? Справа, на вершине каменистого плато какой-то странный холм, что-то вроде трубы над ним. Нелепо это выглядит. Слишком напоминает что-то рукотворное. А вездеход бежит, никто внимания на эту «трубу» не обращает. Я стучу по крыше кабины. Машина моментально останавливается.

- Трещина? - высовывается из двери Иван.

Я показываю на трубу. Михалыч тоже смотрит, вылезая на подножку.

- Ерунда какая-то,- говорит Иван.

- Ты лучше за трещинами наблюдай,- замечает Михалыч.- Нас контакты с внеземными цивилизациями сейчас мало волнуют.

Будкин, воспользовавшись остановкой, кричит из кузова. Рвется на волю. Колотит по обшивке.

- Выпусти его,-говорит Михалыч Ивану,- а то он там все переломает.

Иван, бранясь под нос, расчехляет задок вездехода. Будкин вылезает весь в пуху, вместе с матрасом и подушкой, Карабкается ко мне на крышу. Ему тоже горы наблюдать надо. И в моих способностях распознавать трещины он не слишком уверен. Вот у него опыт по этой части, он трещиноватость на ледниках по космическим снимкам изучал.

Все уже знают, что Будкин во всех вопросах большой дока. Он много нам интересного рассказывал на досуге. И о Земле и о космосе. Я матрас его принимаю, пух с куртки его стряхиваю, стараюсь погостепримнее встретить на крыше, А Будкин суров, теснит меня к самому краю, по-хозяйски устраивается, широко. В очках, с биноклем на груди, в капюшоне он выглядит внушительно, как и положено настоящему землепроходцу.

Иван, однако, оглядывает нашу парочку довольно скептическим взглядом. Чувствуется, что-то его в нас раздражает. Строго предупреждает:

- Если прыгать придется, разлетайтесь в стороны, чтобы под гусеницы не угодить.

- А ты не тормози резко,- советует Будкин.- Чтобы не срабатывали силы инерции.

- Силы инерции,- кривится Иван. - Это тебе не по Невскому на «Жигулях»… А если передо мной трещина?

…Но трещины стали попадаться лишь на самых подступах к горе Мередит. Неширокие, в метр - полтора, они не представляли для вездехода большой опасности. Более крупные если и были на нашем пути, находились под мощными снежными мостами, и заметить их не удалось даже Будкину.

Массив Мередит, узкий, вытянутый на два с половиной десятка километров, приближался. Его темный, выступающий на север край, казался мне носом гигантского океанского судна, надвигающегося на нас с каждой минутой. Слева и чуть сзади на параллельном курсе следовал еще более внушительный массив Фишер. Другие горы-корабли поменьше шли за этими великанами в кильватере. А наш вездеход, покачивающийся на снежных волнах, - утлый челн в ледовом океане! Даже Будкина проняла эта величественная картина, расчехляет он фотоаппарат, хочет остановить мгновение.

В 17-й экспедиции я уже видел эти горы, но только сверху, с самолета. Все тогда выглядело по-иному, и ни Будкина, ни вездехода не было. И вот 12 лет спустя я возвратился в горы Принца Чарльза. Теперь мы ведем исследования не наскоком, не «точкованием», т. е. лишь в местах, доступных для посадок авиации (час-другой на точке, и бегом в самолет), а планомерными наземными маршрутами. Впрочем, авиация нам бы и сейчас не помешала, но ее на сей раз нет, зато есть ГАЗ-71 и несколько снежных мотоциклов «Буранов».

Соскользнув с гребня ледяного вала, остановились у подножия каменного исполина. Массив Мередит нависал над нами метров на семьсот. Эта гигантская стена должна была, по замыслу Михалыча, защищать от неистовых стоковых ветров, дующих сверху из центральных районов.

Разбивка лагеря -дело канительное. Палатки, состоящие на вооружении антарктических геологов, неплохие, только очень уж старые. Одна даже мне знакома: семь лет назад мы с Гришей в горах Шеклтона в ней жили. Записи кое-какие сохранились на внутреннем полотне. Не буду приводить их содержание. Палатка - ветеран. Дуги каркаса погнуты. Соединения не на специальных, плотно входящих в пазы штырях, а на гвоздях. Матерчатый чехол местами разодран. От брезентового пола - одни воспоминания. Но с помощью смекалки, гвоздей и веревок- великих изобретений человечества - удается все собрать, зачехлить, натянуть…

И как награда нашим стараниям среди вмерзших в лед каменных глыб возник дом. Он похож на юрту, в нем кроме двери есть окошко - иллюминатор. Над крышей торчит труба. Капроновые веревки обвились вокруг, тугие оттяжки от них идут к пудовым валунам: все, чтобы противостоять ветру.

В центре палатки помещаем ПЖТ (печь жидкостного топлива) под загадочным названием «Апсны», завод-изготовитель располагается в Сухуми. Вдоль стен раскладушки. На них матрас, под ноги кусок кошмы, в угол рюкзаки. Вот и обосновались. В нашей маленькой палатке трое: Будкин с помощником и я. В командирской, большой-четверо во главе с Михалычем. Там же кухня, склад основных продуктов. Еще нужно установить рукомойник на столбе среди валунов, помочь Ивану разгрузить вездеход, подготовиться к завтрашнему маршруту. Теперь ни дня нельзя терять. Январь на исходе, а это конец антарктического лета.

Тем временем у Гриши поспел чай. После пяти часов на крыше вездехода удивительно вкусен чай! Жадно пью, обжигаюсь. Но не сидится в палатке. Любопытство, нетерпение разбирает - что за мир тут вокруг? Ведь никем еще не хоженый, не изведанный! Отошел я немного от лагеря, остановился в тишине. Звук какой-то ласковый, булькующий слышится. Это ручей по льду бежит, журчание его умиротворяюще действует. Совсем не антарктическии звук, о других, теплых материках напоминает. Каждое лето, видно, поток этот действует. Камни на льду нагреваются под солнцем. Таяние может идти и в морозную погоду. Туннель в крае ледника вода пропилила - голубую трубу в метр-полтора диаметром. Не могу преодолеть искушения, лезу в этот темно-голубой омут, прохожу несколько метров, согнувшись в три погибели. Сосульки свисают как сталактиты. Стены в овальных выемках. Дно пещеры песком и галькой устлано, вода в углублениях, как осколки темного зеркала. С каждым шагом голубизна сгущается. Становится тоскливо, неуютно. Капли за шиворот падают. Впереди своды просели, тут уж на четвереньки становиться надо. И давит, угнетает толща льда над головой или это необычное освещение так действует. С облегчением вылезаю из этого подледного царства к солнцу, на свет божий.

В лагере Гриша уже развернул рацию. Установил связь со своим дружком на базе - радистом Юрой. Прямо по радиотелефону с ним разговаривает, без точек-тире, как раньше. Вся наша семерка в командирской палатке собралась. Ждем, вдруг известие какое, телеграмма из дома. Но нет пока новостей. «Молодежная» на связь с базой не выходила.

- Отбой,- командует Михалыч.- Утро вечера мудренее.

И тут у входа умывальник звякнул, зафыркал кто-то, закрякал. Будкин обычно такие звуки издает, когда горло полощет. Но сейчас он от удивления как воды в рот набрал. Пришелец не унимается, стучит по рукомойнику.

- Явился, не запылился,- благодушно говорит Гриша.-Сейчас я тебе, голубчик, калорий подброшу. А то небось изголодался на скудном местном рационе.- И Гриша лезет в продуктовый ящик.

- Гнать его надо в три шеи. Ворюга, у меня с ним старые счеты,- прорывает Будкина.

Спор идет о поморнике. Летом он обитает в прибрежных районах Антарктиды, промышляя, как считает Будкин, разбоем и грабежом. По мнению биологов, он, однако, выполняет полезные функции санитара в колониях пингвинов и буревестников. Поморник просто уничтожает слабых и больных птиц, тем самым, возможно, предотвращая развитие эпидемий, появление ослабленного потомства… Сам он об этих высоких материях, понятно, не задумывается: дай бог выжить, поставить на ноги, а вернее «на крыло», своего заботливо оберегаемого отпрыска, обычно одного-единственного птенца.

В последние годы, когда Антарктиду наводнили исследователи, поморники проводят свои «санитарные» инспекции преимущественно в местах зимовок и полевых баз, ни одну из них не оставляя без внимания. Они способны на героические перелеты, проникая вслед за человеком в самые отдаленные, гиблые для всего живого районы Антарктиды. Одна из птиц достигла даже полюса холода - станции «Восток» - достоверный факт, зафиксированный зимовщиками на фотопленке. Вот и сейчас, стоило нам обосноваться лагерем у горы Мередит, поморник тут как тут, присоединился к нашей великолепной семерке.

Михалыч назначает подъем на десять утра. Надо отоспаться перед первым маршрутом. Разошлись по палаткам. А спать не хочется. Белая ночь сияет над Антарктидой. Заглядывает через иллюминатор в наше жилище. На базе «Союз» прекрасные были белые ночи, но попривыкли мы уже к окружающему ландшафту. А здесь все новое, неизвестное. Разрешил бы Михалыч, так прямо сейчас ушел бы в маршрут.

Попыхивает печь ПЖТ, пэжэтуха в просторечии, шлет привет с далекого черноморского курорта. Знают ли в солнечной Абхазии, что обогревают Антарктиду? Не только мне не спится. Будкин напевает, развешивая для просушки портянки: «Ах, какие удивительные ночи… Может быть, она меня забыла, знать не хочет…» Его помощник, в противовес своему шустрому начальнику, какой-то вялый, заторможенный, читает сборник юмористических рассказов под названием «Душевная травма». Откуда и зачем здесь в горах Антарктиды у него эта книжка? Загадка. Неужели, чтобы убивать время? А ведь оно здесь так стремительно движется!

Лежа в мешке, я пишу дневник. Не многое удалось мне за прошлые шесть экспедиций в Антарктику. А сколько всего видел, с какими удивительными людьми работал, в каких только не бывал переделках. Теперь многое безнадежно утрачено, в памяти не восстановишь, детали пропали, а без них тускло все выглядит, неубедительно. Вот и о горах Принца Чарльза мог написать на целых 12 лет раньше. А ведь как интересно сложилась та экспедиция, и герои ее были личности яркие, колоритные, особенно наш начальник ленинградский геолог Дмитрий

Соловьев. Не раз судьба сводила нас вместе в Антарктиде. Вспыльчивый, резкий, а то и грубый, он был далеко не идеальный руководитель. Но все искупали прямодушие, увлеченность работой. И сейчас вспоминаешь его не иначе как добром. Роль его в геологических изысканиях той поры, теперь уже ясно, одна из первых. 10 раз ходил он в Антарктиду. В горах Принца Чарльза открыл крупнейшее железорудное месторождение, сравнимое разве что с Курской магнитной аномалией. В Антарктиде и заболел: тяжело, неизлечимо. И вскоре после возвращения умер. Завещал он прах свой развеять над Антарктидой. Не удалось это сделать. Но горы Дмитрия Соловьева есть теперь на карте Антарктиды. К югу от нас, в верховьях ледника Ламберта…