"Избранное в двух томах. Том первый" - читать интересную книгу автора (Ахтанов Тахави)

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

I

События последней недели измучили генерала Парфенова. Наступление немцев усиливалось с каждым днем. Чем больше выматывалась и несла потери его дивизия, тем яростнее напирал враг.

На рассвете после непродолжительной артподготовки немцы вновь начали атаку. На поле перед траншеями забушевали вулканы, заметались вихри размолотой сухой земли, стало трудно дышать горячим воздухом.

Полк Карпова весь день находился под сильными ударами авиации и танков, но продолжал удерживать позиции.

Вражеские автоматчики, примерно около роты, прорвав линию обороны, просочились в наш тыл. Это сеяло панику.

Парфенов долгое время оставался на НП полка. Не в меру осторожный Карпов обычно во время боя просил резервов, но сейчас, находясь рядом с комдивом, изменил своей привычке. Хладнокровие и выдержка генерала передались и ему. Когда атаки были отбиты, Парфенов, покидая траншею, сказал Карпову:

— Как видишь, можно обойтись и своими силами.

Вернувшись в штаб дивизии, Парфенов узнал, что батальон Арыстанова вышел из окружения. Генерал не спал эту ночь, но сразу же, верхом, поехал к Мурату.

Как всегда в момент затишья на фронте, в тылу наступила страдная пора. С огневых позиций везли на подводах раненых. Легкораненые брели пешком — с забинтованными головами, с подвешенными на перевязях руками. Вдоль телефонных кабелей куда-то бежали связисты, спешили выполнять задания солдаты и офицеры; тарахтели брички и рокотали машины. Молох войны требовал новой пищи для своего бездонного чрева.

Морозный ветер, обжигавший лицо в лесной чаще, затих. Генерал Парфенов выехал за опушку леса, натянул поводья, остановил нетерпеливо перебирающего ногами жеребца и приподнялся на стременах. Поднеся к глазам бинокль, он долго смотрел в сторону, где за лесом метались черные гривы дыма.

— Немцы подожгли, — проговорил адъютант, закуривая папиросу и с наслаждением затягиваясь. — Зажигательными пулями стреляют. Боятся, дьяволы,темноты.

Упираясь ногами в стремена, Парфенов напряженно всматривался в полыхавший пожар.

«Горят в огне обжитые родные гнезда русских людей!»

Адъютант, заметив погрустневший взгляд генерала, поспешил отвлечь его:

— В деревнях не осталось ни одной живой души. Все эвакуировались.

— Эвакуировались, — задумчиво повторил генерал. — Но они вернутся.

Батальон Мурата Арыстанова квартировал в маленькой полусгоревшей деревушке, неподалеку от линии фронта. Изб для всех не хватило, и многие красноармейцы расположились на снегу, у жарко горевших костров.

«Ночью обязательно будут бомбить», — подумал генерал, но не решился приказать погасить костры, жалея людей, которые заснули на тридцатиградусном морозе, как убитые.

Из избы, сиротливо притулившейся возле церкви со сбитым крестом, вышел Мурат, узнал генерала и побежал к нему навстречу. Простуженным голосом отдал рапорт.

Соскочив с коня, Парфенов перебил комбата и протянул руку. Мурат крепко сжал ладонь генерала.

— Виноват перед вами. Я ездил в штаб дивизии, чтобы обо всем доложить, но вы были на передовой...

Парфенов долгим пристальным взглядом поглядел в лицо комбата, обнял и поцеловал в губы.

— Все-таки выбрался! Я так и знал. Спасибо. Сейчас каждый человек в дивизии на счету.

Вдвоем они вошли в избу; воздух был спертый от сушившихся портянок, сапог и едкого махорочного дыма. Окна плотно занавешены плащ-палатками: единственная свечка на столе, воткнутая в горлышко бутылки, едва освещала комнату.

Увидев генерала, ординарец Маштай неохотно достал из вещевого мешка и зажег вторую свечу. Парфенов, присевший у стола, усмехнулся:

— Зажги сразу три свечи, пусть будет светло, как в церкви.

— У меня их всего три, а до утра далеко, товарис генерал, — смутившись, ответил Маштай.

— Согрей генералу чай, собери закусить: все, что есть, ставь на стол, — приказал Мурат ординарцу.

— Мы уже все нормы по харчам перебрали.

Мурат незаметно для генерала погрозил ординарцу пальцем.

— По русскому обычаю не мешает побаловаться чайком, — Парфенов потер озябшие руки, при свете свечи вглядываясь в карту, лежащую на столе.

— Немецкая, рекогносцировка 1941 года. У них все здесь нанесено точнее, чем на наших картах, — сказал Мурат.

Генерал внимательно посмотрел на него. Лицо Арыстанова, обожженное морозом, почернело, щеки ввалились, нос обострился. Отросшая черная борода делала его чужим, не похожим на себя.

— Ну-с, рассказывай, через какие беды прошел, — попросил Парфенов.

— Во всей этой скверной истории, признаться, виноват я сам, — медленно ответил Мурат. — В горячке боя я упустил из виду общую обстановку и даже то, что происходило вблизи от меня. И по своей опрометчивости угодил прямо в капкан. За это и наказан. Более лютой муки, чем та, что пришлось вынести в окружении, трудно придумать. Полагаю, что в другой раз этого не случится.

Парфенов, постукивая пальцами по столу, спокойно продолжал наблюдать за Муратом.

— Я далек от мысли обвинять тебя в том, что произошло. Полк потерял связь с батальонами. Кроме того, седьмая рота в ходе боя проявила неустойчивость, чем воспользовался противник и быстро прорвался в тыл. Вообще немцы бросили против нас превосходящие силы.

— Так-то оно так. Я получил жестокий урок. Но ведь другие-то батальоны не попали в окружение? Мне тяжело от одной этой мысли. Почему именно я оказался в окружении?

Парфенов приехал в хорошем, приподнятом настроении и самобичевания Мурата не одобрил.

— В другой раз будешь умнее, — усмехнулся он, сильнее пристукнув пальцами по столу. — Ну-с, ничего. Все хорошо, что хорошо кончается. А лично я без памяти рад, что ты вырвался. — Парфенов выпрямился, опираясь локтями о край стола. — Я верил в тебя. И знал, что ты не запятнаешь своего имени, что бы там ни случилось. Но война есть война... Не стану скрывать — порою нет-нет да и вкрадывалась в мысли тревога о том, что мы навсегда потеряли батальон. — Генерал виновато и добродушно поглядел на Мурата. — Прошу прощения за откровенность. Говорят, что человек к старости бывает беспокойным. Наверное, я становлюсь старым... — заключил он, грустно усмехнувшись.

Обычная сдержанность между начальником и подчиненным незаметно перешла в откровенность. Друзья, встретившись снова после разлуки, делились мыслями, переживаниями. Лицо Мурата засветилось искренним расположением.

Парфенов любил этого волевого капитана. Он любовался его плотным телосложением, мужественной, уверенной походкой, военной выправкой, ясностью мысли. И его дела, и он сам вызывали невольное восхищение.

Парфенов узнал еще одну черту в характере Мурата. Он дорожил своей честью и даже был слишком самолюбив. Мурат всем своим существом всегда старался выдвинуться среди сверстников, был безукоризненно аккуратным во всех делах. Его батарея, а потом батальон были всегда впереди. Разношерстную массу солдат, людей различных профессий, только вчера занимавшихся мирными делами, он за короткое время научил искусству воевать. И это качество — дорожить своей честью — неизменно звало его вперед.

Маштай приготовил чай, даже раздобыл где-то ароматный ломтик лимона. Парфенов глотнул из кружки, сделанной из снарядной медной гильзы, обжег рот.

— Чай-то твой горяченек, солдат, — сказал он, морщась.

— Холодного не держим, товарис генерал, — молодцевато ответил развязный, как все ординарцы, Маштай.

— Как настроение у твоих солдат? Есть больные и обмороженные?

Помедлив, Мурат ответил:

— Бойцы хлебнули горя, но ничего, выдержали.

— Пока немцы ведут перегруппировку, пусть батальон отдохнет денька два... Больше нет времени. Получишь приказ из штаба. А потом будешь готовить новый оборонительный рубеж. В условиях войны это тоже отдых.

— Для здоровых людей работа — всегда отдых, — согласился Мурат.

— На строительстве оборонительных сооружений заняты полмиллиона москвичей. Из них семьдесят пять процентов женщины. Солдатам придется работать вместе с женщинами, и, думаю, это хорошо. Присутствие женщины радует сердце солдата.

Из кучи солдатских тел, лежавших вповалку, приподнялся человек в бязевой нательной рубахе.

— Хочешь чаю, солдат? — спросил генерал.

— Никак нет, а вот закурить, это бы премного благодарен.

Парфенов протянул солдату початую пачку «Казбека».

— Возьми на всех...

Солдаты зашевелились под шинелями, разобрали папиросы и закурили.

Свечи догорели, и Маштай зажег третью, последнюю свою свечу. Парфенов долго смотрел, как в белом венчике свечи, словно в яблоневом цветке, копошится золотая пчелка огня.

— Немцы сильно тебя потрепали. В штабе мне доложили, что у тебя большие потери в людях.

— Да, не одна казахская мать прольет слезы над своим погибшим сыном, многие семьи не дождутся своих кормильцев. Во время последнего прорыва шли прямо на пулеметы... К тому же потеряли один взвод целиком, оставили его в засаде. Немцы отрезали...

Генерал нахмурился и покатал в пальцах хлебный шарик.

— Какой взвод? Как фамилия командира?

— Комвзвода Кайсаров. Может, помните, его недавно обсуждали на партбюро.

— Помню, помню... Совсем молодой парень.

— Да, молод. Не следовало его оставлять в засаде... Это тоже моя ошибка.

— Мотя... Мотечка, родная моя, — забормотал на полу солдат.

— Во сне жену кличет... — сказал тот, что взял папиросы. — Фашисты жену его повесили где-то под Киевом... Так она ему каждую ночь снится.

Парфенов выпил еще кружку чаю.

— Пока вы отходили, Кайсаров, надо полагать, сдерживал противника?

— Да.

— Значит, он выполнял твой приказ... — взволнованно сказал генерал. — Подождем, может быть, Кайсаров тоже выйдет. Не будем его хоронить прежде времени. Арыстанов, ты себе веришь?

— Верю!

— Тогда и людям верь. Без веры в людей трудно жить на войне. Кстати, этот старший лейтенант, споривший на бюро... Как его фамилия? Кажется, Молдабаев? Из-за него и ты попал в окружение. Ведь немцы прорвались на участке его роты. Егоров тяжело ранен, и я назначаю тебя командиром полка, думаю, что Военсовет армии не станет возражать. Завтра принимай полк.

— Ничего не понимаю, товарищ генерал. Я думал, вы приехали разнести меня, а вы доверяете мне полк, — растерянно сказал Мурат. — Да и справлюсь ли я с полком? Думаю, Купцианов больше подходит, у него и военное образование, и опыта побольше моего.

— Купцианов прирожденный штабист, для командира полка он не подходит. С завтрашнего дня приступай к новым обязанностям, — решительно сказал генерал, вставая из-за стола. — Завтра, если выкрою время, загляну к тебе в волк. Посмотрю твоих героев. Можно бы и сейчас отправиться, да не хочется нарушать их отдых.