"Избранное в двух томах. Том первый" - читать интересную книгу автора (Ахтанов Тахави)

IX

Дыхание войны 1941 года было грозно, как никогда в истории. Человечество еще не знало такой мощи бронированного наступления. Советская Армия, недостаточно подготовленная и оснащенная, отходила. Нельзя забывать, что на первом, начальном, этапе войны бойцы еще не привыкли к современным жестоким боям. Это был период, когда фронтовая жизнь еще не сложилась, война не стала еще бытом.

Но человек и под губительным огнем не теряет своих привычек и склонностей.

Фашистское наступление притормозилось, и дивизия Парфенова получила два-три дня отдыха.

Даже среди настороженного тревожного затишья маленький санитарный взвод Коростылева почувствовал себя вольготно и расположился на мирный манер. Коростылев был исполнительным и точным человеком. Он расположил свой взвод в срубленном крепком крестьянском доме на краю деревни. Вместе с санитарами он вырыл за домом глубокие ямы. Во время затишья разрешено было жить в доме.

Раушан выбрала себе небольшую комнатку. Она убрала ее, принарядила. Все более или менее пригодное имущество санитарного взвода перекочевало в эту комнатку. Из марли Раушан сделала занавески для окон. Коростылеву не понравилась эта затея, но он, полагая, что девушка соскучилась по домашнему уюту, промолчал. То ли ей хотелось забыться среди урагана войны, то ли сердцем овладело новое, еще не изведанное чувство, — кто знает? Такова уж природа женщины — она не успокоится, пока не совьет себе гнезда, не приберет, не украсит его. Хоть и на короткое время, Раушан привязалась к своему новому теплому уголку. Здесь хорошо было вспоминать о маленькой комнатке, что осталась там, дома. О нежной, обаятельной матери в широком белом шелковом платье, в безрукавном камзоле, о ее белом платке, концы которого углом сходятся под подбородком. Мать подходила к ее постели: «Опоздаешь в школу, ясочка, вставай». Раушан переворачивалась с боку на бок, бормотала спросонья: «Перестань, апа, сейчас». Тогда мать, обхватив дочку за шею, начинала целовать ее в лоб, в щеки.

Сейчас, вспоминая об этом, Раушан чувствовала прикосновение ее легких рук, вдыхала запах ее теплого тела. Слезы навернулись на глаза Раушан. Она часто замигала. Огорчения молодости проходят быстро, как летний дождик. Но в этот день Раушан не могла справиться с собой. Подобно тому, как кучевые облака в ветреный день то исчезают с неба, то возвращаются вновь, не затягивая лазури сплошною пеленой, — подобно этому печаль вкрадывалась в ее душу. Раушан нужно было забыться. Она привела в порядок медикаменты, подмела пол и присела вместе с санитарами. Но ни в работе, ни в разговорах она не успокоилась. Коростылев — гигант и молчальник, человек, который на первый взгляд мог показаться простоватым, не способным на тонкие чувства, — сразу увидел, что Раушан затосковала. На фронте было тихо, и он дал ей отдых.

— Отоспись сегодня, — сказал он.

— Не хочется мне спать, — ответила Раушан.

— Не хочется? Ладно. Есть у меня один роман. Начнешь читать — моментально уснешь. Пользуюсь вместо морфия.

Взглянув на невозмутимое лицо Коростылева, Раушан рассмеялась. Казалось, Коростылев всерьез считает чтение романов верным средством от бессонницы. Он насильно прогнал Раушан в ее комнатку.

Ближе к вечеру явился Уали. То был не прежний выдержанный и галантный Уали. Он был как натянутая струна. Настороженно, краем глаза, он следил за каждым движением Раушан, словно ждал с ее стороны выпада. Смуглые щеки его отливали синевой, и маленькие глаза поблескивали, как иголки. В нем было что-то хищное беспокойное и в то же время решительное. «Я его так ждала», — тревожно подумала Раушан. Она испугалась этой мысли.

Уали порывисто подошел к ней и взял за руку:

— Здравствуй, Раушан.

Пальцы девушки дрожали. Он сжал, их еще сильнее. Раушан с трудом высвободила руку. Она не знала, что сказать ему. Спустя минуту тихо, проговорила:

— Садитесь.

— Нет, я не могу сидеть. Нужно идти. Я заглянул к тебе, чтобы попрощаться.

Раушан,удивленно посмотрела на него:

— Почему прощаться? Куда ты уходишь?

Несмотря на свое волнение, Уали заметил, что Раушан по-прежнему тянется к нему. Не упустил он и того, что она в замешательстве сказала ему «ты».

— Война... Каждая минута на счету. — Уали неестественно, засмеялся. — К тому же ухожу на передовую. Разрешите представиться: старший лейтенант Молдабаев, командир роты.

Она не понимала. Она стояла перед ним, широко раскрыв глаза. Он снова протянул руку, и она ответила на его пожатие.

— В какой батальон идете? — несмело спросила Раушан.

— Во второй. Немного далековато. Но что поделаешь! — Уали вздохнул. — Закон войны суров. Разве война считается с желаниями человека?

Раушан поняла, на что намекает Уали. Кажется, сегодня джигит решил высказаться до конца. «Не говори, не нужно», — умоляла она его в мыслях, но... ей было бы тяжелее, если бы он внял ее просьбе.

У нее вырвалось невольно:

— Посидите хоть минутку...

— Тогда и вы присядьте, — Уали кончиками пальцев надавил на плечи Раушан, понуждая ее сесть на длинную скамью. — Присядем на прощанье.

Была неловкость в том, что они, сидят и молчат. Раушан терялась, слова не шли на язык. Чтобы помочь ей, Уали заговорил с наигранной высокопарностью:

— Штабной жизнью я сыт по горло. Уж если мы на фронте, то нужно участвовать в боях. Участвовать непосредственно, с оружием в руках! Я пробовал воевать во взводах, но признания не удостоился.

— Почему? — изумилась Раушан.

— На знаю. Видимо, перебежал кому-то дорожку к славе. Личная слава мне не нужна. Я воюю не ради славы. Вот вчера поднял в атаку взвод этого... Кайсарова. А после он обрушился на меня с оскорблениями. Это подлинный негодяй. Если я дал ему хорошую характеристику...

— Вы говорите о Ержане? За что он оскорбил вас? — в голосе Раушан прорвалось волнение. Она испуганно смотрела на Уали.

— Вы его знаете? — настороженно спросил Уали.

— Знаю... Он совсем не такой человек.

Уали понял, что неожиданно для себя хватил через край. Было бы недостойно ревновать Раушан к Ержану. Но внутреннее чутье подсказало ему, что нельзя чернить Ержана в глазах Раушан.

— В общем-то он джигит неплохой. — Уали засмеялся. — Я говорю: джигит. Он еще мальчик. Не будь он мальчишкой, разве он позволил бы себе оскорбить человека, который сделал для него столько добра? Другого я не пощадил бы. Его счастье, что нарвался на меня. Я простил.

— Значит, вы помирились?

— Но я с ним и не ссорился. Стоит ли связываться с мальчишкой? Конечно, я был рассержен и высказал ему все, что думал, надеюсь, что он осознает свою вину. Зазнайство и грубость недопустимы. Но если он не одумается и будет продолжать в таком духе... Военные законы строги.

Раушан почувствовала облегчение оттого, что все кончилось мирно. Она слышала о недоразумении, возникшем между Уали и Ержаном, и будто бы виноват в этом Ержан.

Уали оказался выше Ержана, не обиделся, показав этим, что он человек гуманный и не мелочный. Ержан... симпатичный, хороший Ержан. Характер у него, как у ребенка. Да он и взаправду ребенок. Но... как же это вышло? Ох, сорванец!

Когда парень открылся ей, сердце Раушан дрогнуло, хотя она и не смогла сразу ответить ему. Но возникшее чистое чувство не разгорелось. Ержан должен был увлечь, овладеть сердцем девушки, а он стушевался, вел себя, действительно, как мальчик. Если заговорит... то лучше бы уж молчал! Все какие-то пустяки, никому не интересные. Раушан становилось смешно, когда она слушала эти стеснительные и косноязычные речи. Ержан на два года был старше Раушан, но она считала его ровесником. Она привыкла, привязалась к нему, как к одному из своих многих школьных друзей. Она даже стала забывать о его любовном признании. «Хороший товарищ», — думала она о Ержане. Романы и поэмы, которыми она увлекалась, рисовали ей будущего героя сердца в облике человека исключительного, выдающегося. Он должен был появиться из другого круга людей. И это ее ожидание исключительного человека, эта ее мечта заглушили зарождавшееся чувство к Ержану. Он был слишком обыкновенный. Юности свойственна наивность. А наивность часто приносит разочарования.

К Уали Раушан относилась двойственно. Когда она увидела его в первый раз... Раушан и не помнит, как это произошло. Не заметила. Кажется, по дороге на фронт, в эшелоне, она однажды почувствовала на себе долгий взгляд этого джигита. Девушка невольно обернулась, скользнув по нему глазами. Как будто она встречала его раньше. Ей стало не по себе под его оценивающим взглядом. Этот взгляд ей не понравился. Позднее она слышала, что Уали самый образованный человек не только в полку, но и во всей дивизии, что он читал лекции в институте. Да, на свете много образованных людей. И что же? Но... Раушан окончила школу в маленьком городке, где не было высшего учебного заведения. Был только техникум. В тот год, когда Раушан собиралась поступить в институт, началась война. Она была начитанна, тянулась к знаниям: она и близко не видела живых ученых, которые казались ей избранниками жизни. Познакомившись с Уали, Раушан прониклась к нему благоговейным уважением. Первое неприятное впечатление сгладилось.

— Над чем ты задумалась, Раушан? — спросил Уали, невольно любуясь ею.'

Раушан отвела глаза:

— Ни о чем. Просто так.

Уали взял кончики пальцев Раушан и осторожно стал гладить ее руку. Он заговорил с грустью:

— Раушан. Все мои горькие раздумья, мои надежды, стремления... я говорил тебе о них. Мне казалось, что я стою между смертью и жизнью, и вот в такой час судьба столкнула меня с тобой... Кого я ждал, кого я жаждал? Только тебя, мою единственную. Теперь я знаю это и вручаю мою жизнь тебе. Скажи мне одно слово. Только одно...

Его горячая рука, ласкавшая ее пальцы, коснулась кисти, потом локтя. Раушан не смотрела на него, но чувствовала его взгляд, слышала его дыхание. Сердце ее откликалось ему. Но она не знала Уали. Нет, нет, он так и остался для нее загадкой. Кто он? Сильный, правдивый человек, или у него какие-то задние мысли? Он то отталкивал Раушан, то манил еще больше.

— Завтра я в бою, я буду видеть перед собой твой образ, и мои губы будут шептать твое имя. И мой первый подвиг я посвящаю тебе. Будь же моей вдохновительницей, моим светом!

Зрачки Раушан расширились. Она боялась его, и ей было страшно, что он уйдет. Сделав над собой усилие, она пробормотала:

— Я... не знаю, что вам ответить. Подождите.

— Не сдерживай своего чувства, Раушан. Одним коротким словом ты можешь осчастливить меня. Но если скажешь «нет», моя жизнь потеряет всякий смысл. И я без жалости подставлю свою грудь под пули...

— Уали... я...

Дальше — полубеспамятство, как в минуты между сном и явью. Временами Раушан казалось, что она стремительно падает с высоты. А потом — что плывет на мягком пуховом облаке. Поцелуи Уали и запах табака кружили ей голову. Перед ней вдруг возникло его красное лицо, нестерпимый блеск глаз. Она слышала его шепот: «Светик мой», «Душа моя»... Прикосновения его рук обжигали ее, парализовали волю. Раушан ужаснулась, увидев, как Уали, одною рукою держа ее в объятиях, другой закинул крючок на двери. Не давая ей опомниться, он целовал ее. У него был немалый опыт, у этого джигита.