"Принц Севера" - читать интересную книгу автора (Тертлдав Гарри)

I

Джерин Лис окинул взглядом новые бревна частокола, окружавшего Лисью крепость. Даже после пятилетнего выветривания они отличались от остальных. Те, старые, покрывал зеленоватый раствор, изобретенный волшебником Сиглорелом, дабы не позволить Баламунгу, магу трокмуа, сжечь все вокруг. Средство подействовало, однако Баламунг все равно убил Сиглорела. Джерин и сам немного разбирался в колдовстве, но до мастерства покойного южанина ему было далеко.

Перед этими новыми бревнами, прямо на земле, сидели, образуя круг, вассалы Лиса. Четырехлетний сын Джерина Дарен бегал от одного к другому, восклицая:

— Можно мне бросить кости? Можно мне их бросить?

Кубики, вырезанные из кости, были в руках у Драго Медведя. Громко смеясь, он протянул их Дарену. Мальчик бросил их в середину игрального круга.

— Ха, двенадцать! Такое никому не перебить! — сказал Драго. Он сгреб выигрыш и обратился к Джерину: — Мальчишка приносит удачу, господин.

— Рад это слышать, — коротко ответил Джерин.

Каждый раз, глядя на сына, он невольно вспоминал его мать.

Женившись на Элис, он был уверен, что боги ниспослали ему вечное блаженство. Так он считал до того самого трехлетней давности дня, когда она сбежала со странствующим коновалом. Одному богу известно, в какой именно части истерзанных северных земель она обретается и как живет.

Лис поддел ногой комок грязи. Возможно, если бы он заметил, что она несчастлива, он сумел бы что-то исправить. А может, она просто устала от него. С женщинами такое случается, впрочем, как и с мужчинами.

— Великий Даяус свидетель: уже поздно, и ничего не изменишь, — пробормотал он.

— Поздно для чего, капитан? — пробасил Вэн Крепкая Рука, выходя из конюшни.

Чужеземец был выше шестифутового Джерина на целых шесть дюймов, и в два раза превосходил его шириной плеч. А выкрашенный в красный цвет конский хвост, который великан носил на шлеме вместо пера, делал его еще выше. Как обычно, его бронзовые латы были начищены почти до зеркального блеска.

— Для того, чтобы заставить имперские войска прийти сюда, к нам, — ответил Джерин.

Он скрывал сокровенные мысли даже от близких друзей. Вэн сплюнул на землю.

— Вот чего заслуживают твои имперские войска. Эти мерзавцы опоздали уже пять лет назад, когда прогнившая империя Элабон закрыла все проходы на север, вместо того чтобы помочь нам отбиться от натиска трокмуа.

— Даяус свидетель — их помощь весьма пригодилась бы нам в ту пору, — отозвался Джерин. — Она и сейчас весьма кстати, если бы они прибыли и если бы…

— И если бы не пытались при этом наложить лапу на то, что принадлежит тебе, — закончил за него Вэн.

— Да, верно, — коротко согласился Джерин: он был склонен к сдержанности в выражении своих чувств.

Чего нельзя было сказать о Вэне. Силач фыркнул.

— Хэ! «Верно», говорит он. Ты думаешь, император Элабона сильно обрадовался бы, узнав, какой титул ты тут себе присвоил? Знаешь, что он сделал бы с тем, кто величает себя принцем Севера, если бы ему удалось его схватить? Он пригвоздил бы тебя к кресту. Чтобы вороны садились тебе на плечи и клевали твои глаза — вот что.

Поскольку Вэн был абсолютно прав, Джерин слегка сменил тактику спора. Когда они с приятелем начинали бороться, он поступал точно так же: использовал хитрость против силы и массы. Как в борьбе, так и в споре подобный метод иногда срабатывал, иногда нет. Он сказал:

— Я не единственный в северных землях, кто взял себе новый титул с тех пор, как Элабон оставил нас. При распятии у меня будет неплохая компания.

— Это уж точно, — сказал Вэн. — Как величает себя сейчас Араджис Лучник? Великим князем, вот как. Ха! А он просто барон, выскочка, как и ты. Есть еще пара-тройка таких же элабонцев и столько же трокмуа, которые перебрались на южный берег Ниффет с Баламунгом и осели здесь после гибели колдуна.

— Знаю.

Джерину это совсем не нравилось. На протяжении двух столетий река Ниффет служила границей между цивилизованной империей Элабон, вернее, ее более грубым приграничным вариантом с одной стороны, и лесными варварами — с другой. Теперь же эта граница оказалась нарушена, а Элабон предоставил северные провинции самим себе.

Вэн ткнул Джерина в грудь мозолистым указательным пальцем.

— Вот что я скажу тебе, капитан. Твой титул самый пышный, поэтому и крест у тебя будет самым высоким.

— Я вполне обойдусь без такой чести, — ответил Лис. — К тому же мы с тобой занимаемся пустой болтовней. Элабон никогда не вернется на эту сторону гор. Чего мне действительно следует опасаться, так это свар с моими соседями, особенно с тем же Араджисом. Он самый сильный из них.

— Йо, он почти так же могуществен, как ты, капитан, хотя и не так хитер.

— Хитер?

Поскольку Джерин получил прозвище Лис именно за изворотливый ум, он не мог не согласиться с Вэном. Поэтому снова сменил тему:

— А почему ты до сих пор продолжаешь звать меня капитаном? Разве такого уважения заслуживает принц Севера?

— Я буду звать тебя так, как мне вздумается, — резко ответил Вэн, — и если когда-нибудь твоему высочеству это перестанет нравиться, я соберусь и уеду. Иногда мне кажется, что мне следовало это сделать давным-давно.

И великан покачал головой, удивляясь, что после стольких лет вольных странствий, кажется, начинает пускать где-то корни.

Джерин так до сих пор и не выяснил, из каких земель он родом. Вэн никогда не рассказывал о своей родине, хотя в его арсенале имелось бесчисленное множество историй о тех местах, где он побывал. Но уж элабонцем он точно не был. Прекрасным представителем этой породы являлся сам Джерин. Смуглый, длинноносый, с вытянутым лицом, карими глазами, черноволосый и чернобородый (местами, правда, уже с серебром седины).

Вэн, напротив, был светловолосым и белокожим, хотя загар к нему приставал. Цвет его яркой бороды балансировал где-то между желтым и оранжевым. Короткий и некогда прямой нос несколько портил заработанный много лет назад шрам, а в ярко-голубых глазах обычно светилось озорное лукавство. Женщины находили его восхитительным и неотразимым. Но не всегда. Иногда и наоборот.

— Дайте мне бросить кости! — пищал в стороне Дарен. — Дайте!

Вэн рассмеялся, услышав эти слова.

— Может, мы сами бросим кости ближе к вечеру, а, капитан? Посмотрим, кто отправится ночью к Фанд?

— Не так громко, — шикнул на него Джерин и оглянулся, дабы убедиться, что их общая пассия не слышит. — Нам обоим не поздоровится, если она узнает, как мы делаем. Это все нрав трокмэ. — Он покачал головой.

Вэн рассмеялся еще громче.

— По крайней мере с этой девонькой не соскучишься. Наверное, поэтому я всегда к ней возвращаюсь.

— После каждой очередной, ты хочешь сказать. Иногда мне кажется, что под этими замечательными доспехами скрывается настоящий козел, а не мужчина, — сказал Джерин.

Хотя сам Вэн и осел на одном месте, его любвеобилие, подобно птицам, не знало границ.

— Ну а ты что? — спросил здоровяк. — Если тебя не устраивает ее нрав, почему ты не посадишь ее на плот и не отправишь обратно через Ниффет восвояси?

— Даяус свидетель, я не раз думал об этом, — признался Джерин.

После ухода Элис он чуть было не дал зарок не знаться с женщинами вообще. Но что бы там ни говорил рассудок, тело считает по-своему. Он печально рассмеялся.

— Если бы один из нас действительно в нее втюрился, нам было бы сложно оставаться друзьями.

— Нет, капитан, — возразил Вэн. — Если бы один из нас в нее втюрился, другой сказал бы: она твоя. А вот если бы мы оба…

— Сдаюсь, — перебил Джерин и раздраженно поддел ногой очередной ком земли.

Ему не нравилось, когда над ним брали верх. Даже в таких мелочах. Но если не допускать, что доводы противника могут оказаться убедительнее твоих, зачем тогда вообще спорить?

— Я, наверное, пойду побросаю кости, — сказал Вэн. — Присоединишься?

— Нет, я хочу в очередной раз попрактиковаться в колдовстве, если ты понимаешь, о чем я, — ответил Джерин.

— Будь осторожен, слышишь, — предупредил Вэн. — Ты вполне можешь оказаться в таком положении, из которого не будешь знать, как выпутаться.

— Такого еще не случалось, — ответил Джерин. — Мое невежество не столь беспредельно.

В юности, в те далекие дни, когда люди еще могли свободно путешествовать из северных земель к сердцу империи, он некоторое время изучал волшебство в городе Элабон. Но ему пришлось бросить занятия магией и историей, когда трокмуа убили его отца и старшего брата, невольно сделав его бароном Лисьей крепости.

— Надеюсь, что так, — отозвался Вэн.

Вытащив остатки серебра из кошелька, висевшего у него на поясе, он направился к игрокам. Не успел он присесть, как Дарен набросился на него, словно голодный длиннозуб. Великан рассмеялся, схватил мальчика и стал высоко подбрасывать его в воздух. Малыш завизжал от удовольствия.

Джерин направился к небольшой лачуге, которую он соорудил в самом глухом углу внутреннего двора. На приличном, впрочем, удалении от частокола, чтобы в случае чего не спалить весь замок. Однако пока даже в хижине ничего не хотело гореть.

— Может, сегодня получится, — пробурчал он.

Он собирался опробовать одно заклинание из сравнительно новой колдовской книги, купленной им на юго-западе у какого-то мелкого лорда. Дед последнего, возможно, и умел читать, но сам лордик был совершенно безграмотным, чем несказанно гордился. Книжные заклинания всегда выглядят превосходно. Другой вопрос, каков от них прок.

Некоторые страницы рукописи были протерты до дыр, а кожаный переплет ее погрызли мыши, пока она, всеми забытая, пылилась на задней полке в чулане. Впрочем, интересовавшее Джерина заклинание не пострадало. Четким почерком составивший его маг вывел: «КОЛДОВСТВО, СУЛЯЩЕЕ ПЫЛАЮЩИЙ МЕЧ».

Слово «сулящее» вызывало у Джерина подозрения. В городе Элабон наряду с волшебством и историей он изучал и литературу. («Интересно, — подумал он, — где Дарен сможет изучать все это, если у него возникнет такое желание?» Ответ напрашивался сам собой: только в северных землях.) Он знал, что в элабонском языке уже сотни лет не употреблялась подобная словоформа. Получается, автор сознательно пытался представить текст более древним, чем тот являлся на деле.

Но пылающий меч, несмотря на сомнительный возраст текста, стоил усилий. Такое оружие, помимо его поражающей силы, одним своим видом посеет ужас в сердцах врагов.

Джерин взвесил в руке бронзовый клинок, который собирался использовать. На нем было столько зарубок и зазубрин, что он больше походил на пилу, чем на меч. Бронза являлась самым прочным и тяжелым из известных металлов, однако при продолжительном суровом использовании клинков края лезвий сдавали.

У Джерина имелся и порошок из толченых ос и шмелей, и сушеный ядовитый лист дуба. Произнося нараспев слова заклинания (и надев кожаные рукавицы), он тщательно растолок последний, смешал с первым ингредиентом и залил все это растительным маслом. В книге рекомендовалось использовать оливковое масло для получения клейкой массы, но он уже много раз применял другое, и довольно успешно. Замена была вынужденной: в северных землях оливковые деревья не росли, а поставки с южной стороны Хай Керс давно прекратились.

Он как раз готовился приступить к основной части работы, когда кто-то заглянул в хижину.

— О, великий Даяус на небесах, ты опять за это взялся? — спросил Райвин Лис. Каждый раз, слыша его мягкий южный акцент, Джерин вспоминал о студенческих днях, проведенных в имперской столице.

— Йо, взялся, и, к счастью для тебя, на этой стадии я еще могу прерваться, — ответил Джерин.

Если уж прерываться, то лучше с Райвином, а не с кем-то другим. Тезка Лиса по прозвищу знал о волшебстве гораздо больше его самого. Райвина исключили из Школы чародеев незадолго до того, как ему должны были официально вручить талисман. Он возмутительно подшутил над наставником, а подобные выходки безнаказанно не проходят.

Южанин вошел в лачугу, бросил взгляд на меч и все остальное. Осев в северных землях, он перестал бриться, однако сумел каким-то образом сохранить гладкость кожи и южную привлекательность. Возможно, причиной последней служило большое золотое кольцо, сверкавшее в его левом ухе.

— Ты, как всегда, осторожен, — сказал он, указывая на деревянное, обтянутое кожей ведро, стоявшее рядом с грубым рабочим столом.

Джерин хмыкнул.

— Если бы кое-то тоже был осторожен, то работал бы сейчас вместе со мной.

Он намекал на еще один опрометчивый поступок Райвина. Как-то южанин колдовством вызвал Маврикса, ситонийского бога вина (который также пользовался большим почтением в Элабоне), но, к сожалению, вскоре после того, как Джерин прогневил небожителя. В отместку чересчур импульсивный Маврикс лишил Райвина способности творить волшебство, велев тому радоваться мягкости наказания.

— Ах, оставь, — сказал Райвин, легкомысленно махнув рукой. — Заостряя внимание на неудачах, ты вряд ли сможешь обратить их в успех, не так ли?

— Это может помочь тебе не повторять их вновь, — ответил нравоучительно Джерин.

Он был настолько же склонен ко всякого рода самокопаниям, насколько Райвин их не любил. Впрочем, Лис быстро пришел к выводу, что изменить Райвина невозможно, и перестал ему докучать сентенциями подобного рода. Снова склонившись над колдовской книгой, он сказал:

— Так, посмотрим, что тут у нас.

Работу нельзя было отнести к легким. Правой рукой он должен был обмазывать меч приготовленной смесью, а левой тем временем совершать разнообразные круговые движения, при этом правильно произнося нараспев слова заговора, написанные все на том же псевдодревнем элабонском, что и вступительная его часть.

Он подозревал, что автор книги намеренно составил заклинание таким образом, чтобы другим чародеям пришлось производить сложные пассы именно левой рукой, но это ничуть его не смущало. Он даже ухмыльнулся, поскольку, будучи левшой, только радовался, что его неуклюжей правой поручено делать нечто весьма простое.

Покончив с пассами, бормотанием и намазыванием, он схватил меч и вскричал:

— Да исполнится желание творящего волшебство!

Первые несколько секунд ничего не происходило. Многие из колдовских книг были поддельными. Возможно, поэтому сей учебник и провалялся столь долго на полке. Целых двум поколениям обладателей даже не захотелось в него заглянуть. Но затем, совершенно явственно, по лезвию побежали вверх-вниз желтые и оранжевые язычки пламени. Нет-нет, совершенно без запаха: горело не масло. Это был настоящий, сошедший с небес на землю огонь.

— Восхитительно, — охнул Райвин, глядя, как Джерин делает серию выпадов, рубя пылающим мечом воздух. — Это…

Неожиданно Джерин грязно выругался и швырнул меч в ведро с водой. Раздалось шипение, над ведром поднялось облако пара. К его великому облегчению, пламя потухло. Джерин осторожно попробовал воду указательным пальцем. Убедившись, что она не нагрелась, он опустил туда руку.

— Проклятая рукоять стала слишком горячей.

— Несомненно, именно по этой причине не у каждого паладина зажат в руке такой вот сверкающий клинок, — отозвался Райвин. — Существует множество заклинаний, которые в записи выглядят бесподобно, но обнаруживают весьма досадные недостатки, когда их пробуют претворить в жизнь.

— Да, тут ты прав, — согласился Джерин, вытирая руку о свои мешковатые шерстяные штаны.

В северных землях все носили брюки: стиль трокмэ полностью возобладал. Даже Райвин, предпочитавший южные наряды, и то в последнее время отказался от них. Джерин внимательно рассматривал свою левую ладонь.

— Надеюсь, волдырей не будет.

— Если появятся, смажь их сливочным маслом или топленым салом, — посоветовал Райвин. — Но только не этой, хм, смесью, которую ты приготовил.

— С ядовитыми дубовым листом и всем прочим? Нет, я с ней сразу же разберусь.

Джерин вылил раствор из глиняной посудины на пол. После недолгого раздумья он присыпал жирную лужицу землей. Ему вовсе не хотелось, чтобы смесь попала ему на кожу, если вдруг подошва башмака продырявится.

Вместе с Райвином они вышли из хижины. Тени начали удлиняться. К ночи снаружи никого не останется. Ночь кишела жуткими и привязчивыми призраками. Человек, оказавшийся один в темноте без подношения в виде толики крови, чтобы умилостивить духов, или без огня, чтобы удержать их на расстоянии, к утру рисковал сойти с ума.

Джерин взглянул на небо, определяя время по лунам. Бледный полумесяц Нотос висел на юге, немного подавшись к западу, золотая Мэт в первой четверти походила на половинку монеты и примерно на то же расстояние отклонялась к востоку. А румяная Эллеб, ставшая бело-розовой в лучах послеполуденного солнца и стремившаяся уже к полному диску, ярко светилась еще восточней ее. Четвертая луна, быстрая Тайваз, грозила превратиться в убывающий полумесяц к тому времени, когда крепостные выйдут поутру на поля.

Словно откликаясь на мысль Джерина о своих крестьянах, в ближайшей к Лисьей крепости деревеньке прозвучал унылый сигнал рога, зовущий мужчин и женщин с полей.

Джерин снова взглянул на луны и характерным движением приподнял одну бровь.

— Что-то они сегодня рано заканчивают, — заметил он. — Думаю, завтра мне следует потолковать со старостой.

— Вряд ли он проникнется к тебе любовью за то, что ты заставляешь его еще сильнее давить на остальных крестьян, — сказал Райвин.

«А кто вообще меня любит?» — подумал про себя Джерин. Матери своей он не знал, та умерла при родах, производя его на свет. Возможно, именно поэтому они с отцом так и не стали близки. А может, тот просто не знал, что делать с сыном, который не озорничает и не кричит, а мечтает.

Дарен, да, тот, конечно, любит отца, но в этом случае ему самому сложно одаривать мальчика лаской. Всякий раз, когда он видит ребенка, ему вспоминается Элис. Она любила его какое-то время… пока не утихла страсть, а затем просто исчезла, оставив записку с просьбой ее не преследовать. Совсем как тогда, когда убежала с ним из крепости своего отца.

Однако ему вовсе не хотелось обсуждать все это с Райвином. Поэтому он сказал:

— Какое мне дело до того, разозлится на меня Безант Большепузый или нет? — И это, несомненно, было правдой. — Главное для меня — хороший урожай, которого нам хватит на зиму, потому что в противном случае Безант первый лишится своего огромного живота.

— Достань у него смелости, он бы тебе ответил, что у всех крестьян животы были бы толще, если бы им не приходилось отдавать тебе четверть того, что они выращивают, — возразил Райвин.

— Он может сказать мне это прямо в глаза и прекрасно об этом знает, — ответил Джерин. — Я не из тех хозяев, что превращают своих крепостных в двуногих ломовых лошадей. Кроме того, я не забираю у них половину урожая, как делают многие бароны. Но если я не буду ничего у них брать, кто защитит их от диких волков в колесницах, которые непременно на них нападут?

Он ждал, что Райвин сейчас скажет что-то вроде: «Они могли бы и сами за себя постоять!» В этом случае он был готов вылить на него ушат презрения, как выливал кипящую воду с вершины крепостной стены на головы нападавших. У фермеров не было ничего, что помогло бы им отразить вооруженный набег. Ни лошадей, ни колесниц, ни мечей, ни доспехов. Не было у них и времени, чтобы научиться всем этим пользоваться, ибо их дни до отказа заполнены бесконечными полевыми работами и заботами о скотине.

Но Райвин лишь сказал:

— Дружище Лис, иногда ты просто не понимаешь шуток.

Лишившись возможности обойти Райвина в красноречии, Джерин лишь свирепо сверкнул глазами и направился к главному входу в замок. Южанин, посмеиваясь, плелся сзади. Когда они входили в дверь, в более отдаленной деревне тоже протрубил в рог, потом еще, где-то совсем далеко, едва слышно.

— Видишь? — сказал Джерин. — Если в одной деревне рано дают отбой, то же происходит и в остальных. Заслышав первый рог, они и сами начинают трубить, не желая работать дольше своих товарищей.

— Кто же любит работать? — поинтересовался Райвин.

— Ни один здравомыслящий человек, — признал Джерин. — Но, с другой стороны, всякий, кто обладает здравым смыслом, будет делать все, чтобы остаться в живых. Проблема в том, что не все люди мыслят здраво, даже когда речь идет о жизни и смерти.

— Если ты надеешься, что я стану с этим спорить, то тебя первого следует обвинить в отсутствии здравого смысла, — сказал Райвин.

Большую часть первого этажа занимала главная зала. В ее дальнем углу в каменном очаге потрескивал огонь, и еще один огонь, поменьше, пылал на расположенном неподалеку алтаре Даяуса. Над очагом повара поливали водой ломти говядины, крутя их на вертеле. На алтаре дымились кости с кусками жира — дань богу. Джерин считал, что богов нужно кормить хорошо, особенно после стычки с Мавриксом. Любой вид защиты не бывает излишним, он это накрепко для себя затвердил.

От входа к очагу тянулись два ряда скамей. Зимой места рядом с огнем считались лучшими. Но сейчас погода стояла теплая, и Джерин сел где-то посередине. Пара собак прошла по земляному, плотно утоптанному и забросанному тростником полу. Псы улеглись у его ног, выжидательно подняв глаза.

— Ах вы жалкие попрошайки, — сказал барон, почесывая лохматые уши. — Я еще сам не получил еды, где же мне взять для вас кости?

Собаки заколотили по полу хвостами. Они знали, что рано или поздно, когда люди усядутся за стол, им выделят их законную долю. Если для этого надобно подождать, что ж, они подождут.

Тут в залу вошли Вэн, Драго Медведь и остальные игроки в кости, шумно обсуждая игру. Между ними скакал Дарен. Увидев Джерина, он бросился к нему с криком:

— Папа, я много раз бросал кости! Два раза у меня выпало две «шестерки» и три раза «пятерка» с «шестеркой», и…

Он был готов перечислить все результаты, но тут вмешался Вэн:

— Йо, а когда этот маленький мошенник бросал за меня, то выкинул «один-два», так что я вылетел из борьбы, едва не лишившись туники. — В притворной ярости он погрозил мальчику тяжелым кулаком. Дарен, чувствуя себя рядом с отцом в безопасности, показал ему язык.

— Иногда выпадает так, иногда иначе, — сказал Драго, пожимая почти такими же широкими, как у Вэна, плечами, что для него вполне могло сойти за серьезное философское рассуждение.

Драго был далеко не самым смышленым из вассалов Джерина, однако многие куда более развитые интеллектуально бароны намного хуже управлялись со своими поместьями, чем он. Драго с опаской относился ко всяческим нововведениям и, предпочитая хозяйствовать по старинке, редко ошибался.

Джерин крикнул одному из поваров:

— Нас уже собралось достаточно, так что можно начать. Принеси-ка нам эля.

— Да, милорд, — ответил тот и поспешил в погреб.

Через минуту он вернулся, слегка пошатываясь под тяжестью большого кувшина с заостренным дном. Повар воткнул кувшин в земляной пол, и тот остался стоять вертикально. Затем малый сбегал за кувшином поменьше и пивными кружками из просмоленной кожи, поставив по одной перед каждым (Дарену досталась самая маленькая). После этого он принялся разливать эль, время от времени погружая маленький кувшин в горловину большого.

— Налей и себе тоже, — сказал Джерин.

Он не был суровым хозяином. Расплывшись в улыбке, черпарь заглотил едва ли не половину кувшинчика. Джерин плеснул немного эля из своей кружки на пол.

— Это для Бэйверса, бога ячменя, — произнес он нараспев перед тем, как отхлебнуть.

— Для Бэйверса, — повторили за ним остальные, исполнив ритуал.

Даже Вэн последовал примеру других, хотя не считал Бэйверса своим богом. Но божество, у которого вместо волос на голове колосился ячмень, имело в здешних землях большое влияние.

Поставив кружку на стол, Райвин скорчил кислую мину.

— Как же мне не хватает сладкого виноградного вина, — сказал он.

— Во-первых, виноград не растет в северных краях, а с землями к югу от Хай Керс мы лишились торговых связей, — пояснил насмешливо Джерин. — Во вторых, когда ты пьешь слишком много вина, происходят ужасные вещи. Мы это не раз наблюдали. В-третьих, вином заправляет Маврикс. Неужели ты хочешь снова иметь с ним дело?

— Ты прав, прав, — печально согласился Райвин. — Но все равно я скучаю по вину.

Повара принесли чаши с похлебкой из сельдерея и бобов, в которой плавали маленькие кусочки соленой свинины для вкуса и аромата. Джерин, как и все, поднес чашу ко рту, а когда покончил с едой, вытер рукавом губы. К югу от Хай Керс люди вытирали лицо и руки специальными кусочками ткани, но на севере эти тонкости не привились.

А с вертела уже сняли ломти говядины. Пока один повар разрезал их на более мелкие части, другой сходил на кухню и оделил каждого из сотрапезников круглой хлебной лепешкой. Для мяса. Лепешки впитают жир, а потом, в свой черед, их тоже съедят.

Джерин похлопал по пустому месту между собой и Вэном.

— Положи и сюда тоже, Ансеис. Фанд должна скоро спуститься.

— Да, милорд принц, — ответил повар, исполняя распоряжение.

Дарен принялся отламывать кусочки от своей лепешки и запихивать в рот.

— Если ты набьешь себе этим желудок, мой мальчик, то куда денешь мясо? — спросил Джерин.

— Я найду куда. — И Дарен похлопал себя по животу.

Как раз когда повар, резавший говядину, начал выкладывать дымящиеся куски на глиняный поднос, с жилого этажа Лисьего замка в главную залу спустилась Фанд. Джерин и Вэн переглянулись, улыбнулись друг другу и оба замахали ей, указывая на место между ними.

— Пф, вы, как всегда, не намерены драться за меня, — произнесла она с показным разочарованием, подходя к ним. Но Джерин не сомневался, что поддельная эмоция лишь маскирует подлинную, все ту же. Возможно, она и смирилась с тем, что ее без обид делят двое, но это явно ей не нравилось.

Надеясь сбить Фанд с кровожадной темы, Джерин зычно велел одному из слуг наполнить элем еще одну кружку и самолично поднес ее ей:

— Вот, держи.

— Благодарю тебя, да, вот именно, благодарю. — Она говорила по-элабонски с сильным акцентом и иногда строила фразы в манере трокмэ.

Фанд была крупной красивой женщиной, ростом почти с Лиса, с бледной кожей, на солнце покрывавшейся веснушками, серо-голубыми глазами и волнистыми волосами цвета меди, ниспадавшими ей на плечи. Для Джерина мужчины с таким цветом волос были врагами. Он до сих пор иногда удивлялся, что спит с женщиной, родившейся в землях к северу от Ниффет.

«Видимо, мое удивление не столь велико, чтобы я перестал это делать», — подумал он. Вслух же он сказал, обращаясь к Фанд:

— Может, мне все-таки стоило посадить тебя в лодку и переправить обратно за реку?

— Если бы ты это сделал, тебе же было бы хуже, — возразила она, тряхнув головой так, что свет факелов заиграл на ее волосах.

Чего у нее было не отнять, так это непоколебимой самоуверенности. Хотя чему тут удивляться, когда двое мужчин, да каких, пляшут под ее дудку?

— Я до сих пор уверен, что ты пырнула ножом того парня, который привез тебя к нам, — поддел Джерин.

— Я уже говорила тебе, Джерин, дорогой: я сама переправилась на ваш берег в надежде найти здесь более веселую жизнь. Пф, и я не ошиблась, хотя и не рассчитывала связаться с южанином. — Она сделала паузу, состроив глазки Вэну. — Тем более с двумя.

— Я не элабонец, — негодующе пробасил Вэн, — и я буду тебе весьма благодарен, если ты перестанешь меня так называть. В один прекрасный день я запрягу лошадей в колесницу или просто уйду отсюда пешком.

— Сколько лет ты уже это повторяешь? — спросил Джерин.

— Столько, сколько живу здесь, это верно, а может, меньше на один оборот самой быстрой луны. — Вэн покачал головой, не переставая удивляться, что смог так долго продержаться на одном месте. — Вот дерево, понятно, должно иметь корни, чтоб расти, но чтобы мужчина…

— Мужчина? — воскликнула Фанд, все еще пытаясь их раззадорить. — Ты готов спорить по поводу того, южанин ты или нет, но не из-за меня? И какой же ты после этого мужчина?

— После прошлой ночи ты должна прекрасно помнить, что я за мужчина. — Вэн был похож на кота, плюхнувшегося в кувшин со сливками.

Фанд возмущенно пискнула и снова повернулась к Джерину.

— И ты позволяешь ему разговаривать со мной так?

— Йо, еще как, — отозвался Лис.

Если ей все это надоест и она от них уйдет, он, разумеется, будет сожалеть какое-то время, но, с другой стороны, вздохнет с облегчением. Однако сейчас он вовсе не был настроен воинственно, поэтому сказал:

— А вот и мясо.

Это ее отвлекло. И его тоже. Джерин вытащил из-за пояса кинжал и, срезая мясо с кости, принялся набивать им рот.

Кинжал, как и остальное его оружие, отличался суровой простотой. С костяной рукоятью, обмотанной кожей. Но он был удобен, и Лис никогда не забывал его точить. Иногда за простотой прячется эффективность.

У Вэна, напротив, рукоятка ножа была украшена большим топазом и обмотана золотой проволокой. Он использовал пышность с той же целью, что Джерин неказистость: в обоих случаях внешний вид камуфлировал отменные бойцовские качества. Джерин давно пришел к выводу, что сокрытие их сторицей возмещается в драке.

Размышляя таким образом, он через плечо покосился на Фанд, которая орудовала своим тоненьким бронзовым лезвием. Пытается ли она тоже что-то скрывать? Он запыхтел и сделал большой глоток эля. Нет, скрытность вроде бы не присуща ее натуре. Однако то же самое он думал и об Элис, и к чему это привело?

— Папа, — позвал Дарен, — помоги мне отрезать еще мяса.

У малыша тоже был нож, но маленький и не очень острый. С одной стороны, это предохраняло от порезов, с другой — мешало по-быстрому насыщаться.

Джерин наклонился к нему и срезал несколько полосок мяса с кости.

— Когда закончишь, сполосни лицо водой, — велел он.

Лис помнил, как удивился и обрадовался, узнав о холодных и горячих банях, которыми так славился стольный град Элабон. К северу же от Керс, насколько ему было известно, имелась лишь одна баня, и то не в его поместье. Так что, покинув юг, ему пришлось вернуться к прежнему образу жизни и ходить грязным, как это ни противно.

Фанд состроила глазки сначала Вэну, потом ему.

— Пф, женщине становится одиноко, вот как.

— Если тебе одиноко с нами двумя по ночам, может, в следующий раз тебе стоит попробовать пригласить бандитскую шайку? — предложил Вэн.

Она обрушилась на него с ругательствами на языке трокмуа, так как не нашла нужных слов в элабонском. Вэн ответил ей на том же наречии. Прежде чем переплыть Ниффет (таща за собой на самодельном плоту свои драгоценные доспехи) и выбраться на берег в поместье Джерина, он пересек мрачные леса трокмуа и успел там кое-что перенять.

— Неужели ты позволишь ему так со мной разговаривать? — снова спросила Фанд у Джерина.

— Вероятно, да, — ответил тот.

Красавица схватила свою кружку и запустила ею в него. Ярость в ней явно преобладала над сдержанностью. Кружка приземлилась у него за спиной, окатив элем двух гончих, дерущихся за объедки. Собаки с визгом отскочили друг от друга. Фанд резко встала и, громко топая, понеслась по лестнице вверх.

— А здесь иногда бывает весело, — заметил Вэн, не обращаясь ни к кому конкретно.

— Да уж, — согласился Джерин. — Но время от времени я бы с удовольствием поскучал в тишине и покое.

Этого ему давно не хватало, еще с тех пор, как он вернулся с другой стороны Керс, чтобы управлять поместьем отца, и особенно после того, как трокмуа и их колдун Баламунг захватили северные земли. Баламунг уже мертв, а его прах развеял ветер, причем так, что нечего оказалось даже похоронить, но слишком уж много трокмуа продолжали рыскать по эту сторону Ниффет, оседая здесь и лишь усугубляя политическую неразбериху.

Джерин опустошил свою кружку в более спокойной манере, чем это сделала Фанд, подошел к кувшину и снова наполнил ее. Некоторые из его вассалов уже надрались до бесчувствия. «Если тебе так приспичило поскучать, — подумал он, — то как-нибудь посиди и послушай их разговоры». Игральные кости, лошади, колесницы, урожай, женщины… никаких свежих идей, всегда одно и то же, только под разными соусами. Он тосковал по студенческим дням, по застольям в тавернах, где горячо обсуждались как хитроумные тонкости магического искусства, так и головоломные сложности исторического процесса.

Райвин Лис еще мог бы привнести в его жизнь радости интеллектуальных дискуссий, но южанин чаще предпочитал им радости общения с кувшином вина или, за неимением оного, эля. Может, он и вправду страдал от отсутствия первого, зато поглощал немалые количества второго. Кроме того, в данный момент у него на коленях сидела девчонка-служанка. Если бы руки его не так тряслись, он легче бы справился с завязками на ее платье.

Вэн тоже был теперь грамотен. Он выучил буквы, когда обнаружил, что по-элабонски можно еще и писать. И даже неплохо отозвался о возможностях алфавита. Джерин подозревал, что чужеземец во время своих странствий встречал и другие, более нескладные способы записи мыслей. Но, обучившись грамоте, Вэн нисколько не заинтересовался поэзией и не имел ни малейшего намерения в нее вникать. В стихах он видел одну лишь голую информацию, причем слишком заумную, чтобы о ней говорить.

Что же касается вассалов самого Джерина, большинство из них считали чтение бабским занятием. (Он всегда недоумевал: почему? Ведь образованных женщин здесь не видали в глаза.) Хотя очень скоро эти молодцы уяснили, что при нем лучше об этом не упоминать. Еще они поняли, что он хороший боец, несмотря на библиотеку, заваленную дюжинами свитков и рукописей. Но это вовсе не означало, что они стали о чем-то задумываться и размышлять.

Джерин вздохнул и выпил еще эля. Иногда ему казалось, что откат к почти варварскому состоянию имеет больше смысла, чем все его попытки хоть как-то ориентироваться на жизненные устои южан. «Именно так и разлагаются цивилизации», — подумала та часть его мозга, что изучала историю.

После следующей кружки эля он уже не пытался вступать в полемику со своей чересчур умной частью. Райвин и девушка куда-то подевались. Драго Медведь громогласно храпел на полу, даже не замечая, что через него то и дело переступают собаки. Дарен тоже спал, свернувшись калачиком на скамье.

Вэн же, напротив, был полон энергии и выглядел много трезвее, чем Джерин себя ощущал. Лис приподнял бровь и посмотрел на него.

— Ну что? — спросил он. — Бросим кости?

— По поводу этой девчонки? — Великан покачал головой. — Нет, ты уж сам отправляйся к ней, если хочешь. Полагаю, из нас она более выделяет меня, но у меня не хватит терпения выслушивать предваряющие прочие радости вопли. Я посижу тут, попью, а потом, наверное, завалюсь спать.

— Ладно.

Джерин поднял Дарена со скамьи. Мальчик пошевелился, но не проснулся. Неся Дарена вверх по ступенькам, Лис подумал, что поступил очень верно, по возвращении с юга пристроив к лестнице перила. Благодаря им у него теперь гораздо меньше шансов споткнуться и сломать шею не только себе, но и сыну.

Он опустил Дарена на кровать в своей спальне, надеясь, что мальчик проснется, если ночью ему приспичит в уборную. В противном случае матрац придется набивать свежей соломой.

С малышом на руках Лис уже не мог захватить с собой лампу или свечу. Поэтому в его комнате было темно, как в заднице у урфы. Он споткнутся о какую-то деревянную игрушку, которую сам же вырезал для ребенка, и чуть не шлепнулся лицом вниз. Размахивая руками, он сумел удержать равновесие и, выругавшись сквозь зубы, вышел в коридор.

Там пара слабых факелов отбрасывала тусклые красноватые блики. По крайней мере, хоть видно теперь, куда ступает нога. Впрочем, на все путешествие у него ушло шагов десять. Он тихонько постучал в дверь, прикидывая, не легла ли Фанд спать. Если она не откроет, тем лучше.

Но тут он услышал голос:

— И кто там из двоих на этот раз?

Может, причиной тому был эль, но Джерина потянуло на озорство. Он нарочно понизил голос и придал ему легкий гортанный акцент.

— А ты как считаешь?

Он услышал, как она сделала три больших шага к двери. Распахнув ее, она вспыхнула.

— Вэн Крепкая Рука, если ты полагаешь, что можешь…

Но тут при свете факела и более яркого пламени ее прикроватной свечи Фанд увидела, что перед ней стоит вовсе не Вэн. И еще более рассердилась.

— Ты сущий дьявол: обманываешь меня! Мне следовало бы захлопнуть дверь перед твоим крючковатым носом.

Джерин попытался взглянуть на свой нос.

— Ну? — сказал он, видя, что она не спешит привести в действие свою угрозу.

— Вот тебе и ну, — ответила она и вздохнула. — Я, наверное, дура, что связалась с южанином. Мало того, что с южанином, так и с его другом-увальнем, сразу с двумя. Много раз я говорю себе это, но… — Выражение ее лица смягчилось. — Раз уж я такая дура, можешь войти, южанин.

Она отошла в сторону, пропуская его, затем закрыла за ним дверь. В ее спальне царила безукоризненная чистота. Это, несомненно, была самая прибранная комната замка. Джерин знал, что все туники, юбки и панталоны, прячущиеся в кедровом сундуке, стоявшем возле стены, аккуратно сложены. Под сундуком в безупречном порядке стояло множество пар сандалий и туфель. Сам он так заботился лишь о своем оружии, но от него зависели жизнь и смерть.

Фанд, видимо, штопала, когда он постучал. На шерстяном покрывале кровати лежала туника. Воткнутая в нее и служившая иглой отполированная кость поблескивала в пляшущем пламени свечки. Фанд взяла тунику и положила ее на сундук. Кивнув в сторону свечи, она спросила:

— Задуть?

— Как хочешь, — ответил Джерин. — Ты ведь знаешь, я люблю смотреть на тебя.

Эти слова заслужили улыбку.

— Вы, южане, гораздо сладкоречивее мужчин моего племени, по крайней мере ты. Может, именно поэтому я здесь и остаюсь. Вождь трокмуа на твоем месте велел бы мне просто заткнуться и поскорее раздвинуть ноги.

Джерин скептически приподнял одну бровь.

— Сдается мне, что любой мужчина, сказавший тебе такое, тут же получил бы удар ножом в грудь.

— Это точно, так оно и случилось с тем проклятым колдуном, — сказала она. — Иначе почему, как ты думаешь, бедная одинокая девушка постучалась на рассвете в твой замок, ища защиты не только от призраков? Если бы его родичи поймали меня, гореть бы мне в клетке из ивовых прутьев, вот как.

Он знал, что она права. Именно такая, а может, и более страшная участь ожидала ее, попади Фанд в лапы мечтающих ей отомстить соплеменников. К югу от Хай Керс злодеев распинали на крестах. Себя же Лис считал человеком вполне милосердным. Если уж надо было кого-то покарать, он предпочитал делать это быстро, не причиняя лишних мучений. Но в последние годы тем не менее ему пришлось казнить очень много народу.

Еще он подумал о том, что Фанд, называющая себя бедной одинокой девушкой, примерно так же искренна, как длиннозуб, вздумавший утверждать, что он — ласковая кисонька. При необходимости она даже призраков могла распугать своим криком.

Фанд склонила голову набок, бросив на него удивленный взгляд.

— Чего ты ждешь? Ножа у меня нет, я даже иголку и ту отложила.

— И правильно сделала.

Он шагнул к ней, она — к нему. Они оказались друг перед другом. Подняв к нему лицо, она обвила руками его шею.

По жизни она была вздорной, своенравной, сварливой… он так и не смог одним словом определить ее суть. Что-то в этом роде. Зато на шерстяном покрывале дикарка превосходила себя. Она брыкалась, как годовалый жеребенок, выла, как дикий кот, и впивалась ногтями в его спину, как росомаха.

С одной стороны, Лису все это весьма льстило. Даже когда ему удавалось ублажить Элис (хотя и не всегда, а потом вообще крайне редко), та всегда реагировала очень сдержанно. С Фанд у него не оставалось никаких сомнений на этот счет. С другой стороны, занятие любовью с ней напоминало скорей бурное плавание, чем мирное путешествие по волнам удовольствий. Удовлетворение, которое он получал, зачастую смешивалось с облегчением, что он сумел через это пройти.

Его скользкое от пота тело легко соскользнуло с ее влажной кожи. Она молча откинулась на спину.

— Перевернись, — сказал он.

— Перевернись, говоришь? — переспросила она. — И зачем же? Ты ведь не один из этих, как-вы-там-их-называете… ситонийцев, вот как, которые любят мальчиков и то же самое проделывают и с женщинами. Уж я-то точно не такая, и ты это прекрасно знаешь.

Однако, несмотря на это заявление, она все-таки легла на живот.

Он уселся на ее ягодицы и принялся поглаживать ей спину. Предупредительное рычание сменилось довольным мурлыканьем. Ее тело было теплым, упругим.

— Не слишком больно? — спросил он, надавливая большими пальцами.

Она замычала, но отрицательно замотала головой. Ее яркие волосы метались из стороны в сторону. Некоторые блестящие пряди задевали его руки и пальцы.

— В вас есть что-то такое, чего нет у нас, к северу от Ниффет, — сказала она. — Может, и вправду ваша цивилизация, о которой ты все время толкуешь, лучше, чем я о ней думала до того, как попала в Лисью крепость.

Джерин прикинул, не рассказать ли ей, что лучший массажист, которого он когда-либо знавал (там, в городе Элабон), был тем самым ситонийцем, который с радостью ублажил бы его не только растиранием мышц спины. В конце концов он решил этого не делать. Чем больше северян восхищается цивилизованной жизнью (неважно, по каким там причинам), тем лучше для этого, раздираемого войнами края.

По мере того как руки Джерина продвигались от ее плеч вниз по спине, сам он тоже сдвигался все ниже. Вскоре Фанд резко вскрикнула:

— Я тебе говорила, я не одна из этих… — Она осеклась и захихикала. — Ну и проныра же ты, сумел забраться куда нужно с другой стороны. — Она оглянулась через плечо. — А так все иначе.

— Лучше? Хуже? — Даже в такой ситуации ему хотелось в точности знать, что происходит.

Но она лишь рассмеялась.

— Как я могу тебе ответить, если мы только начали?

И они продолжили поиск ответа на этот вопрос.

Джерин проснулся на следующее утро, когда Дарен встал с постели к горшку. В спальне было серо. Солнце еще не встало, но уже начинало светать. Джерин тоже вылез из кровати, зевнул, потянулся и потер глаза. От выпитого накануне эля голова чуть побаливала.

— Доброе утро, пап, — сказал Дарен.

— Доброе утро, — ответил Джерин, снова зевнув. Просыпаться всегда нелегко. Он потрепал мальчика по волосам, — Я рад, что ты уже сам ходишь на горшок. Все, закончил? Теперь пусти-ка меня.

Справив нужду, он надел тунику и штаны, которые бросил по возвращении от Фанд на пол. Пятен на них нет, так зачем надевать чистые? Люди с той стороны Хай Керс поморщились бы, ну и пусть.

Джерин пошел по коридору к лестнице. Дарен путался у него в ногах, как котенок. Из комнаты Фанд слышался легкий храп. За соседней дверью громко храпел Вэн. В главной зале крепости некоторые вассалы Джерина уже проснулись и встали. Другие лежали, завернувшись в одеяла, на соломенных тюфяках. Огонь на алтаре все еще горел, отгоняя злых духов.

Двери, ведущие во двор, были распахнуты, чтобы проветрить главную залу и выпустить дым. Джерин пробрался между телами своих воинов и вышел на улицу. На восточном светлеющем небосклоне висел тонкий полумесяц Тайваз. Остальные три луны уже закатились.

Вдоль крепостной стены тянулся ряд пылающих факелов. Несмотря на это, Дарен, последовавший за отцом, недовольно захныкал:

— Мне не нравится, что призраки так кричат. Прямо мне в уши.

Для Джерина звуки, издаваемые ночными духами, скорее походили на неразборчивые стенания, а не на крики. Раз он развел огни и оставил для них кровь в главной зале, они не должны были причинить им с мальчишкой вреда. Он стиснул зубы, терпеливо перенося стоявший в его сознании гвалт. Только в сознании, а Дарен их слышит. Видимо, дети более восприимчивы к таким вещам.

Через пару минут первые лучи восходящего солнца коснулись вершины сторожевой башни, возвышавшейся над двором. Голоса призраков стали испуганными, и вскоре они все исчезли в том мраке, в какой всегда загонял их солнечный свет.

— Вот и новый день, — сообщил Джерин Дарену. — Теперь живым можно смело выходить из своих жилищ. — Он похлопал мальчика по спине, успокаивая его после неприятности, доставленной ему привидениями.

Несколько минут спустя из замка вышел Вэн Крепкая Рука, что-то насвистывая, очень громко, но немилосердно фальшиво. А из окон и дверей за его спиной повалил дым: это повара развели огонь, чтобы разогреть утреннюю кашу. Вэн прищурился, едкая струйка дыма попала ему в глаза.

— Должен же быть какой-то способ стряпать, не коптя при том едоков, мы же все-таки не сосиски, — пробурчал он.

Джерин тоже прищурился, но не от дыма. Слова «должен же быть какой-то способ…» всегда заставляли его задуматься. Иногда это ни к чему не приводило, но бывало и наоборот.

— Помнишь подпорки для ног, которые изобрел Дуин Смельчак, чтобы не перелетать через хвост лошади, когда на ней скачешь? — спросил он, — Возможно, нам также удастся придумать, как справиться с дымом.

— А помнишь, что случилось с Дуином? Это изобретение его и сгубило. Что касается меня, то я предпочитаю драться, стоя в колеснице. — Несмотря на все свои странствия и на всевозможные диковины, которые он повидал, в глубине души Вэн оставался записным консерватором.

Джерин же неколебимо стоял за прогресс.

— Думаю, попытки воевать верхом в конце концов завершатся успехом. Там, где пройдет лошадь, не всегда можно проехать на колеснице. Но в твоем случае возникнет особая проблема. Где найти животное, способное выдержать вес твоей туши?

— Да, маленьким меня не назовешь, это точно, — самодовольно заявил Вэн. — Но у меня уже урчит в животе, и если я очень скоро ничем его не набью, то непременно похудею. Надеюсь, повара догадаются подать к каше мясо и хлеб, оставшиеся от ужина?

— Если нет, завтра им придется искать себе нового хозяина, — отозвался Джерин.

Вэн потер свои громадные ручищи и поспешил вернуться в замок.

Утро выдалось суматошным. На сторожевой башне Джерин всегда держал наблюдателя. Еще до того, как трокмуа стали прибирать к рукам южный берег Ниффет, жизнь здесь была далеко не безопасной. Теперь же атаки ожидали с любой стороны и в любую минуту. Когда часовой затрубил в рог, воины на крепостной стене потянулись к оружию, а привратники приготовились поднимать разводной мост, чтобы не впустить в Лисий замок ни варваров, ни элабонцев.

Но часовой крикнул:

— Там всего лишь один человек, с виду торговец.

И правда, малый вовсе не походил на бандита из какой-нибудь шайки. Он ехал в маленькой опрятной повозке, запряженной парой лошадей.

— Да дарует тебе Даяус хороший день, — приветствовал его Джерин, когда тот въехал на внутренний двор, и взглянул на солнце. — Чтобы попасть сюда так рано, тебе наверняка пришлось коротать прошлую ночь под открытым небом.

— Так и вышло, милорд, — ответил приезжий.

Он и сам был маленьким и опрятным. Взгляд несколько близорукий, пальцы рук — длинные, тонкие.

— Я купил пару цыплят у одного крестьянина — скорее всего, вашего крепостного. Их кровь, вылитая в небольшую ямку, охраняла меня от злых духов. Меня зовут Отис, сын Энджлерса. Я изготавливаю ювелирные украшения, а также готов заняться лудильной работой, если вам надо залатать посуду или горшки.

— Йо, надо, — сказал Джерин. — Если ты умеешь хорошо лудить и паять, то заработаешь здесь малую толику серебра. Я сам пытался, но у меня не очень-то получилось. Что же касается украшений, то… — Он задумался, не найдется ли у торговца какой-нибудь интересной вещицы для Фанд по сходной цене, которая не слишком ударит его по карману.

К повозке подошел Вэн. Судя по задумчивому выражению его лица, можно было догадаться, что его посетила та же мысль. Однако сказал он другое:

— А ты, погляжу, не труслив, мастер ювелир, раз не боишься возить свой товар в одиночку. В этих краях разбойники так и кишат.

Отис, сын Энджлерса, склонил голову, глядя на Вэна.

— Благодарю, сэр, вы очень любезны. Но я приехал в эти края из владений Араджиса Лучника. В ваших землях, лорд Джерин, мало кто осмеливается разбойничать, так же как и на его территориях. Разве только те вассалы, что именуют себя баронами. — Он улыбнулся, давая понять, что шутит.

— М-да, Араджис человек властный.

На этом Джерин закрыл тему. Возможно, вскоре ему придется вступить с этим властным человеком в войну. Подобная перспектива волновала бы его много меньше, не опасайся он эту войну проиграть.

— Покажи нам свои драгоценности, — пробасил Вэн.

В повозке Отиса, как назвал себя мастер, имелись украшения всех мастей. От безупречно отшлифованной меди с «драгоценными» стеклянными стразами до неподдельного золота и изумрудов. Не успел он открыть все свои кедровые сундучки, как из замка появилась Фанд и подошла к двум своим «воздыхателям», чтобы вместе с ними все рассмотреть. Неожиданно она указала на одну брошь.

— Какая красивая, да? — вздохнула она. — Наверняка сделана трокмуа, точно. Напоминает мне о моей старой деревушке на дальнем краю Ниффет, вот оно как.

Улыбаясь, ювелир взял изделие и положил его на ладонь. Оно было круглой формы, пальца в три шириной и украшено спиралями — наполовину просто серебряными, наполовину из серебра, инкрустированного черным янтарем.

— Вообще-то, госпожа, эту вещь я сделал сам, а я — коренной элабонец.

— Она отлично подошла бы к тунике, что сейчас на мне, — сказала Фанд и провела рукой по темно-синему льну, переводя взгляд с одного любовника на другого.

Вэн, повздоривший с ней накануне, сдался первым. Кашлянув, он сказал:

— Мастер Отис, не будешь ли ты так любезен сказать мне, какую баснословную цену ты запросишь за этот кусок олова и какого-то сора?

— Олова? — взъярился Отис. — Сора? Ты что, ослеп, человек? Или совсем обезумел? Почувствуй тяжесть этой броши, посмотри, сколько старания и мастерства я вложил в нее, подбирая каждую бусинку янтаря и вставляя его в нужное место…

— Йо, пой, милый, пой, — сказал Вэн.

Почувствовав, что торг будет долгим, Джерин ушел. Он решил, что успеет дойти до ближайшей деревни, поговорить с Безантом Болшепузым о вчерашнем раннем отбое и вернуться как раз к тому времени, когда Вэн и Отис договорятся. Он знал, каким упрямым бывает иногда Вэн, да и ювелир тоже был малый не промах.

Но не успел Лис подойти к подъемному мосту, как часовой на башне снова затрубил в рог. Он крикнул сверху:

— Приближается колесница, лорд Джерин. В ней, похоже, один из вождей трокмуа и двое сопровождающих.

— Только одна колесница? — крикнул ему Джерин. — Никакого войска?

— Я вижу только одну, господин, — ответил караульный. Через секунду он добавил: — Вождь поднял бело-зеленый щит: это знак перемирия.

Джерин крикнул, обращаясь к привратникам:

— Когда он подъедет, покажите ему наш знак перемирия. Посмотрим, что он хочет.

До нашествия трокмуа он задал бы жару любым северянам, застигнутым на его землях. Теперь же они представляли собой грозную силу, базирующуюся на том же берегу Ниффет, что и он. Как это ни отвратительно, придется держать себя с варварами учтиво.

— Кто там? — крикнул один из привратников, обращаясь к людям, стоявшим в боевой колеснице.

— Я — Дивисьякус, сын Дамнорикса, вассал его несравненного величества, великого вождя Адиатануса, сына Коммуса, который прислал меня передать его слова Джерину Лису, — ответил вождь на элабонском, столь же ритмизованном, как и говор Фанд. — Между нами нет сейчас ни вражды, ни распрей.

Трокмуа убили отца и брата Джерина. Для него это означало вечную вражду с дикарями. Более того, он считал их смертельно опасными для тех остатков цивилизации, которые еще сохранились в северных землях после того, как империя их предала. Но в узком смысле Дивисьякус был прав: в данный момент люди Адиатануса и Лиса не воевали.

Перейдя на язык трокмуа, Джерин ответил:

— Если ты ищешь Лиса, то вот он я. Да, я даю согласие на перемирие между нами. Сядь у моего очага, выпей кружку эля и спокойно поведай мне слова Адиатануса.

Дивисьякус расплылся в улыбке. Это был высокий, худой и бледный варвар с вытянутым, похожим на волчью морду лицом и гладко выбритым подбородком, обрамленным растрепанными сосульками ярко-рыжих усов. Клетчатая туника и мешковатые шерстяные штаны, заправленные в сапоги, довершали картину. На поясе странного гостя висел длинный прямой бронзовый меч. Сопровождавшие его воины казались копиями своего командира, только у одного волосы и усы были песочного цвета, а у другого — еще светлей.

Войдя в задымленную главную залу, Дивисьякус залпом осушил первую кружку эля, вытер рот рукавом, громко рыгнул и сказал:

— А ты не зря славишься своим гостеприимством, лорд Джерин, вот что я скажу.

Джерин понял намек. Он снова наполнил кружку трокмэ и поинтересовался:

— И что же понадобилось от меня Адиатанусу, а?

Это хитрый северный вождь захватил несколько баронских поместий к юго-западу от Лисьей крепости, правда, на очень большом от нее удалении. Из всех трокмуа, обосновавшихся на южной стороне Ниффет, он был, пожалуй, самым могущественным и самым сведущим в управленческих и политических вопросах властителем, успешно манипулировавшим людьми в своих интересах.

Дивисьякус подошел к делу с присущей варварам прямотой.

— Мой господин желает знать, намерен ли ты объединить с ним силы и свести с задницы человечества прыщ, именуемый Араджисом Лучником.

— Так вот в чем дело? — отозвался Джерин.

В какой-то степени это было логично: Араджис препятствовал стремлениям Джерина не меньше, чем целям Адиатануса. Но с другой стороны…

— Разве не правильнее было бы мне объединиться со своим соплеменником против захватчика?

— Адиатанус полагает, что ты считаешь Араджиса большей занозой в заднице, чем его самого.

Дивисьякус улыбнулся, довольный проницательностью суждений своего вождя. Они действительно были намного тоньше тех, что могло продемонстрировать большинство северян. После маленькой паузы посол продолжал:

— Он говорит, когда Лучник будет порезан, как колбаса, на куски, ты пойдешь своим путем, а он своим. Вам двоим вовсе не обязательно бодаться друг с другом, словно быкам в сезон свадеб.

— Он так говорит? — Джерин не верил в подобный исход и не думал, что Адиатанус верит тоже. А значит…

Но тут его отвлек Дарен, который вбежал в залу и заканючил:

— Мне скучно, папа. Поиграй со мной в мяч. Или во что-нибудь еще.

— Славный малыш, — сказал Дивисьякус. — Ему, наверное, годка четыре? — Джерин кивнул, трокмэ тоже кивнул и продолжил: — Йо, он такого же роста, как мой предпоследний. Ему столько же.

Джерин настолько привык думать о трокмуа как о воинах, о врагах, что ему понадобилось несколько секунд для того, чтобы осознать тот факт, что Дивисьякус может быть еще и любящим отцом. Хотя… чему это он так удивляется? Если бы среди трокмуа не было отцов, они все бы вымерли (что значительно облегчило бы жизнь элабонцев к северу от Хай Керс). Но, так или иначе, он был ошеломлен. Дарену он ответил:

— Я не могу сейчас играть. Видишь, я разговариваю с моим гостем.

Дарен топнул ногой и набрал воздуха в легкие, собираясь издать гневный визг. Джерин сказал:

— Хочешь, чтобы я тебя отшлепал?

Дарен выпустил воздух и даже не пискнул. Не сомневаясь в серьезности отцовских намерений, он отправился искать развлечений где-нибудь в другом месте.

— Ты правильно учишь его уважать старших, хотя он еще так мал, — сказал Дивисьякус. — А теперь ответь мне прямо, как ты смотришь на то, чтобы твои люди и люди Адиатануса пропустили Араджиса через мясорубку?

— Мысль интересная.

Джерин не хотел напрямую отказываться, опасаясь рассердить Адиатануса и навести его на идею объединиться с Араджисом. По разумению Лиса, Араджис легко согласился бы вступить в сговор с трокмэ. Против него. Никакие кровные или культурные узы не отвратили бы Лучника от столь выгодной сделки.

— Интересная, да? И что ты хочешь этим сказать? — настаивал Дивисьякус.

Хороший вопрос. Но пока у Джерина не было на него достойного ответа, поэтому он решил потянуть время.

— Я бы хотел посовещаться с моими вассалами. Если ты не против, оставайся у меня ночевать, поешь с нами, выпей еще эля. Клянусь Даяусом, в Лисьей крепости тебе нечего опасаться. А утром я дам ответ.

— Думаю, ты сразу ответил бы «да», если бы был согласен, — с подозрением в голосе сказал Дивисьякус. — Ладно, пусть будет так, как ты хочешь. Я останусь тут ненадолго, да, я подожду. Но скажу тебе прямо: тебе не удастся задурить мне голову своими уловками, за которые ты получил свое прозвище.

То, что Лису удалось убедить трокмэ не уезжать сразу, в глубоком возмущении, и являлось, собственно, одной из его уловок. Но он благоразумно промолчал. Он подозревал, что Дивисьякус и его сопровождающие не станут терять времени понапрасну и опустошат за день столько кружек эля, сколько сумеют. «Лучше проливать эль, чем кровь», — философски подумал он.

Вошла Фанд. Над ее левой грудью красовалась серебряная брошь с инкрустациями из черного янтаря. Дивисьякус не сводил с нее глаз.

— Моя любовница, — многозначительно произнес Джерин.

Это обстоятельство напомнило Дивисьякусу о цели его приезда.

— Если ты объединился с нашим племенем таким образом, почему бы тебе не сделать то же самое на поле брани? — спросил он: неожиданно надежда на успех миссии вернулась к нему.

— Я уже сказал, что сначала обсужу твое предложение с моими людьми и завтра утром сообщу тебе, что мы решили.

Джерин поднялся и вышел во внутренний двор, где Вэн отрабатывал технику боя с тяжелым копьем, превышающим его рост. Несмотря на свои габариты, чужеземец двигался с таким проворством и грацией, что его упражнения больше походили на танец, чем на военную тренировку.

Когда Джерин рассказал ему о предложении Дивисьякуса, он скривился и покачал головой.

— Союз с трокмуа чреват для нас большей угрозой, чем та, что исходит сейчас от Араджиса.

— Я тоже так думаю, — ответил Джерин. — Просто хотел узнать, не видишь ли ты в этой проблеме чего-то, что я упустил.

Вэн снова помотал головой и вернулся к своим выпадам.

Тот же вопрос Джерин задал Драго. Ответ Медведя был проще:

— Ни за что, даже в пяти чистилищах я не стал бы воевать на одной стороне с трокмуа. Я слишком долго пытался истребить этих мерзавцев.

Джерин задумчиво подергал бороду. Даже если бы он захотел заключить сделку с Адиатанусом, его вассалы не позволили бы ему этого сделать. Он отправился искать Райвина, чтобы выслушать еще одно мнение. Но часовой на башне опять закричал:

— Еще кто-то едет в повозке.

— Великий Даяус, три визита в один день! — воскликнул Джерин.

Бывало, что в Лисью крепость никто не заглядывал дней по десять, а то и по двадцать. Торговля да и вообще любые передвижения между замками лордов почти прекратились с тех пор, как северные земли оказались предоставлены сами себе. Причиной тому были не только мелкие непрекращавшиеся войны. Просто имения все больше рассчитывали на свои силы и жили тем, что производили сами, отказываясь от многих вещей, без каких можно обойтись.

— Кто идет? — крикнул один из воинов на крепостной стене.

— Я менестрель по имени Тассило, — послышался мелодичный тенорок. — Я готов петь за ужин и постель и за любое другое щедрое вознаграждение, которое сможет даровать мне ваш милостивый господин.

Тассило? Джерин застыл на месте, его пальцы невольно стиснулись в кулаки. Этот самый менестрель пел в крепости отца Элис, Рыжего Рикольфа, в ту ночь, когда она сбежала с ним, Джерином Лисом, из родительского дома, предпочтя бегство бракосочетанию с Вольфаром Топором. Одно имя Тассило и его голос мгновенно пробудили в Лисе и сладкие, и невыразимо горькие воспоминания. Нет, видеть Тассило еще раз он совсем не хотел.

Но все услышавшие, кем является новый гость, радостно закричали:

— Сегодня будут песни и музыка, о Даяус! Может, этот малый споет нам что-нибудь новенькое. Он играет на лютне, это просто удача.

Возгласы дали понять Джерину, что ему не удастся отделаться от менестреля. Для его вассалов любое развлечение, которое устраивали не они сами, было редким и драгоценным подарком. Даже если ему лично будет немного не по себе, что ж, он переносил и не такое. Вздохнув, Лис распорядился:

— Скажите добро пожаловать менестрелю. Впустите его.

Тассило вылез из легкой повозки и низко поклонился Лису.

— Милорд, кажется, мы раньше встречались. В поместье Рикольфа, верно? Насколько я помню, обстоятельства были весьма необычные.

Менестрель подпер изнутри щеку кончиком языка.

— Необычные, говоришь? Йо, это точное слово. В этом, как я понимаю, и заключается умение менестреля — находить нужные слова.

Язык и у самого Джерина был подвешен неплохо, и он очень уважал тех, кто владел им еще лучше. Он взглянул на Тассило.

— Странно, что с тех пор ты ни разу не заехал в Лисью крепость.

— Когда трокмуа переправились через Ниффет и вторглись в наши земли, милорд, я убежал на юг и провел большую часть времени неподалеку от Хай Керс, — ответил Тассило.

У него было открытое приветливое лицо, и он походил на воина не менее, чем на певца, — широкие плечи и узкие бедра. В северных землях любой путешественник должен был помимо всего прочего являться в достаточной степени воином, если хотел остаться в живых.

— И что же заставило тебя снова вернуться на север? — спросил Джерин.

— Дочь одного барона заявила, будто я сделал ей ребенка. Не думаю, что это правда, но отец ей поверил. Я решил, что перемена мест и климата мне не повредит.

Джерин пожал плечами. У него не было дочерей, и подобные вопросы его не волновали.

— Мои люди с нетерпением ждут твоего сегодняшнего выступления, — сказал он. — Учитывая то, что я слышал в прошлый раз, я тоже.

Менестрель хорошо пел и играл, и в грустных воспоминаниях Лиса не было его вины.

Обменявшись с певцом еще парой шуток, Джерин прошел по мосту и направился в деревню, находившуюся в нескольких сотнях ярдов от замка. Цыплята, свиньи и тощие собаки шныряли в поисках пищи между круглыми плетеными избами, чьи соломенные конусообразные крыши свешивались со стен ровно настолько, чтобы защитить их от дождя. Дети, которые были еще слишком малы, чтобы работать в поле, провожали Джерина любопытными взглядами. А он пробирался по утопавшей в грязи узкой улочке, от окраины до окраины пересекавшей скопление хижин.

Добравшись до места, он заглянул в хижину Безанта Большое Пузо, мало отличавшуюся от остальных домишек. Старосты не было, но его жена, сухопарая женщина по имени Марсилия, сидела на деревянном стуле и сучила шерсть. Увидев Джерина, она сказала:

— Господин, если вы ищете моего мужа, то он пропалывает огород.

Огороды соседствовали с дальней окраиной поселения. Безант и вправду оказался там. Он выдергивал сорняки из грядки, засеянной викой. У него был не только большой живот, но и зад, который сейчас вызывающе торчал кверху. Сдерживая непреодолимое желание отвесить пинка, Джерин рявкнул:

— Почему ты трубишь в рог, когда солнце только начинает садиться?

От неожиданности Безант вздрогнул и покачнулся, будто Джерин ему действительно наподдал. Он обернулся, неуклюже поднимаясь на ноги.

— Л-лорд Джерин, — произнес он, запинаясь. — Я не слышал, как вы подошли.

— Если не хочешь, чтобы я снова навестил тебя без предупреждения, работай полный день, — ответил Джерин. — Из-за твоей нынешней нерадивости мы все будем голодать в эту зиму.

Безант обиженно взглянул на Джерина. Это был грузный неряшливый мужчина лет пятидесяти в домотканой одежде, бесцветной, если не считать нескольких разбросанных по ней грязных пятен.

— Я сделаю, как вы велите, милорд, — промямлил он. — Однако последнее время призраки совсем одолевают.

— Тогда корми их получше или подбрасывай больше веток в ночные костры, — посоветовал Джерин. — Незачем прятаться по домам, уходя с полей за час до заката и выходя работать через час после рассвета.

Безант кивнул, сохраняя все тот же несчастный вид. К сожалению, они с Джерином не могли обойтись друг без друга. Без крепостных Джерин и его вассалы умерли бы с голоду. Это Безант Большое Пузо прекрасно понимал. Но, с другой стороны, без баронов маленькие фермерские деревушки оказались бы во власти трокмуа и разбойников: крестьяне с вилами и косами не могли противостоять колесницам, бронзовым доспехам, копьям и мечам. Что касается этой части сделки, то староста предпочитал вспоминать о ней пореже.

— Помни, я буду внимательно слушать, когда ты протрубишь сегодня отбой, — предупредил Джерин. Дождавшись очередного кивка Безанта, он отправился обратно в деревню, чтобы взглянуть, как там дела.

С божьей помощью, подумал он, урожай будет хорошим. Пшеница для хлеба, овес для лошадей и овсяной муки, ячмень для эля, рожь для всякой всячины, бобы, горох, тыква — все это хорошо росло под теплыми лучами солнца. Плюс к этому целые гряды репы и сельдерея, капусты кочанной и кормовой, салата-латука, шпината. На огородах также росли и вика, и репчатый лук, и морковь, и редис и разнообразные целебные травы, например белена.

Некоторые поля стояли пустыми: их трава шла на сено. На прочих паслись овцы и крупный рогатый скот. Пара ягнят бодалась друг с другом.

— Ну прямо бароны, — пробормотал Джерин себе под нос.

Крестьяне, как всегда, усердно трудились: или выпалывали сорняки, как Безант, или, чтобы животные не разбегались, чинили деревянные ограждения загонов, или плотней укладывали солому на крышах, чтобы те хорошо оберегали их от дождя. Короче говоря, занимались бесчисленным рядом работ, без которых деревня не могла бы существовать. Джерин остановился поговорить с несколькими крепостными. Большинство из них всем были довольны. По сравнению с другими лордами их господин был довольно мягок, и они это понимали.

В деревне он провел больше времени, чем намеревался. Солнце уже приближалось к верхушкам деревьев, когда он двинулся в обратный путь к Лисьей крепости. «Нет, сегодня Безант уж точно не станет трубить в рог раньше положенного, учитывая, как долго я пробыл в деревне, — подумал он. — Посмотрим, что будет завтра».

Когда он вернулся в замок, повара наперебой стали ему расхваливать Отиса, сына Энджлерса, залатавшего им полдюжины горшков. Лис одобрительно кивнул. Несмотря на хорошую выручку от продажи украшений (за которые заплатил Вэн), ювелир не забыл о втором своем ремесле и выполнил обещанную работу. Увидев Отиса, Джерин пригласил его остаться на ужин и переночевать в главной зале. Судя по тому, как опрятный человечек расплылся в улыбке, он этого приглашения ожидал.

В главной зале Тассило прилаживал новую струну к своей лютне: он то и дело щипал ее, проверяя на звук. Дарен наблюдал за ним, восторженно вытаращив глаза.

— Я тоже хочу этому научиться, папа!

— Может, когда-нибудь и научишься, — ответил Джерин.

Где-то в замке хранилась лютня его детских лет. Ему так и не удалось ее освоить, но кто знает, вдруг у сына получится?

После ужина Тассило продемонстрировал свое мастерство.

— В честь хозяина дома, — объявил он, — я спою вам балладу о доблестном Джерине и о той жуткой ночи, когда все луны стали полными.

Взяв первый аккорд, протяжный и громкий, он запел.

Джерин, переживший ночь оборотней пять лет назад, с трудом узнавал ее, слушая менестреля. Причиной чему в основном было то, что Тассило писал балладу не сам по себе, а с оглядкой на Лекапеноса, великого ситонийского эпического поэта.

Поэтому, как и Лекапенос, Тассило к основной части своего произведения присовокупил массу отрывков из старых баллад, подчас просто притягивая их за уши (например, руководствуясь сходством стихотворных размеров). Лис упоминался в поэме исключительно как «доблестный Джерин», и он к этому очень скоро привык. Этот расхожий прием избавлял Тассило, как и других сочинителей эпических песен, от необходимости каждый раз снабжать героев баллады новыми эпитетами.

Многое из того, что пел менестрель, было знакомо Джерину с малых лет и никак не вязалось с заявленной темой. Описания битв с трокмуа возвращали слушателей во времена их отцов, а порой даже и дедов. Но в принципе это не нарушало заведенной традиции. Главное заключалось в умении менестреля гладко соединять плохо стыкующиеся части поэмы, а вовсе не в том, чтобы соблюдать какую-то логику или придерживаться реальных фактов.

Тем не менее Джерин наклонился к Вэну и сказал:

— Тассило ничего не говорит о том, что я превосходно помню. А именно, как чертовски я был напуган.

— О, но ведь ты для него — не живой человек в обычном понимании этого слова, — ответил Вэн, — Ты — доблестный Джерин, герой, а разве может доблестный Джерин быть напуган, пусть даже все оборотни мира готовы вцепиться ему в глотку?

— Тогда драться с ними было бы не так уж сложно, — сказал Джерин, и это замечание вызвало у его приятеля смех.

Вэн прошел через ночь оборотней вместе с Джерином. Тассило называл чужеземца «смельчаком Вэном», и это соответствовало действительности, хотя, как и Лиса, не спасало его от страха.

И все же основная часть слушателей с восторгом приняла песнь. Драго Медведь, которому тоже довелось пережить немало ужасного в ту жуткую ночь, стукнул по столу, радуясь, как легко Джерин разбирается с тем, что встает у него на пути. Пусть не все правда, но слушать приятно. Маленький Дарен вместе со всеми ловил каждое слово Тассило, хотя ему уже давно пора было спать.

Даже трокмуа, чьи соплеменники уже почти расправились с Джерином, когда им неожиданно помешала ночь оборотней, жадно слушали повествование о неудачах, которые те потерпели. Лихо закрученные описания битв их веселили, несмотря на то, что песнь заканчивалась поражением дикарей.

Тассило прервался, чтобы выпить эля, и Дивисьякус обратился к Джерину:

— Дай мне свой ответ сейчас, дорогой Лис. У меня не хватает терпения ждать до утра.

Джерин вздохнул.

— Мой ответ — нет.

— Я так и думал, — сказал трокмэ. — «Да» было бы лучше, но нет нужды лгать. Вскоре ты об этом пожалеешь.

— Как и твой вождь, если он вздумает тягаться со мной, — ответил Лис. — Так ему и передай.

Дивисьякус пристально посмотрел на него, но все же кивнул.

Когда Джерин, сам уже зевая, попытался отнести Дарена в постель, тот завизжал так, что Лису пришлось оставить эту затею. Если уж Дарен непременно желает заснуть в главной зале под звуки песен, то пусть. Джерин снова зевнул. Что касается его самого, то он очень устал, даже если его отпрыск не убегался за день. Махнув Тассило рукой, он направился в свою спальню. Однако за стенкой в соседней комнате Фанд и Вэн вели себя так же раскованно, как и менестрель. К тому же производимый ими шум отвлекал еще больше. Джерин крутился, ворочался и ворчал, и, когда уже почти задремал, его вдруг укусил комар. Он прихлопнул насекомое, но сон перебился. Так он и лежал, что-то недовольно бормоча, пока наконец-таки не заснул.

Поэтому на следующее утро он спустился в главную залу лишь когда солнце уже проделало четверть пути к полудню. Вэн, доедавший миску каши, рассмеялся:

— Посмотрите на этого лежебоку!

— Я бы заснул быстрее, если бы кое-кто не шумел за соседней стеной, — многозначительно произнес Джерин.

Вэн рассмеялся еще громче.

— Выдумывай отговорки. Как бы там ни было, ты встал позже своих гостей. Все уже давно уехали.

— И правильно. Они хотят проделать как можно больший путь, пока светит солнце. Я бы на их месте поступил точно так же, — Джерин огляделся. — А где Дарен?

— Я думал, он с тобой, капитан, — ответил Вэн. — Разве ты не отнес его в кровать, как обычно?

— Нет, он хотел еще послушать Тассило.

Джерин наполнил миску кашей из горшка, висевшего над огнем, и поднес ее ко рту. Быстро расправившись с едой, он сказал:

— Наверное, он где-нибудь во дворе. Как обычно, озорничает.

Во дворе он увидел Драго Медведя, выливавшего ведро колодезной воды на голову Райвина Лиса. Оба выглядели так, что не оставалось сомнений: прошлой ночью им не раз приходилось лицезреть дно своих кружек.

— Нет, я не видел мальчишку все утро, — ответил Драго на вопрос Джерина.

— Я тоже, — сказал промокший Райвин и добавил: — Если бы он шумел, как всегда, я бы помнил о том… его крики были бы мукой.

Глаза южанина были красными. Да, прошлой ночью он явно перестарался.

Джерин нахмурился.

— Странно.

Он громко крикнул: «Дарен!», затем, сунув два пальца в рот, издал пронзительный свист, от которого Райвина и Драго перекосило.

Его сын знал, что на этот свист обязан явиться к отцу, несмотря на самые развеселые игры. Кроме того, ему не разрешалось уходить одному слишком далеко от Лисьего замка. Волки, длиннозубы и другие дикие звери наводняли леса. Иногда там встречались и дикари.

Но Дарен не появился. Теперь Джерин встревожился по-настоящему. Возможно, подумалось ему, мальчик ушел в крестьянскую деревушку. Он уже ходил туда в одиночку, раз или два, за что ему крепко попадало. Но зачастую малышу требовалась не одна взбучка, чтобы усвоить урок. Джерин помнил, что и сам был таким в детстве.

Он пошел в деревню, готовый метать громы и молнии, подобно Даяусу, когда найдет сына. Но там тоже никто не видел Дарена. Похолодев от ужаса, Джерин двинулся к Лисьему замку. Он разослал людей во всех направлениях. Они рыскали по лесу и звали Дарена. Вернулись исцарапанные колючками и покусанные осами, но без мальчика.

Дарен пропал.