"...И двадцать четыре жемчужины" - читать интересную книгу автора (Васильева Людмила Никитична)

ПОСРЕДНИК

После совещания с полковником Шульгиным и Бурминым Сухарев повторил визиты в художественный магазин. Эмма видела, что у него оказались знакомства с коллекционерами, он знал истинную стоимость некоторых вещей антиквариата, словом, оказался «просвещенным». Однажды Коля пригласил Эмму в Сокольники в ресторан и, «подвыпив», признался ей, что хотел бы заняться выгодным делом — коллекционированием, но затрудняется, с чего начать, и поэтому нуждается в совете.

Эмма прямо ничего не обещала, но дала понять, что, возможно, сумеет оказать ему помощь.

— Думаю, вам не стоит начинать с современной живописи, прибыль от нее будет через несколько лет. Бывает, конечно, кое-кто и современной живописью интересуется, но это не оптовые покупатели. Вот антиквариат и «доски» — товар ходовой.

— Я бы мог кое-что делать, у меня есть знакомые, которые мне помогут.

— Что знакомые, — возразила Эмма, — когда я вам говорю, а ко мне и поопытнее вас люди прислушиваются. С антиквариата и «досок» начинайте.

— Я готов, но боюсь попасть впросак, да и дело с займа придется начинать.

— Ну ладно, так и быть, возьму над вами шефство.

— А не надоем? Ведь женщины такой народ — сегодня ты им хорош, а завтра настроение испортилось.

— Я же не в любовники вас беру, а в подопечные. Почему человеку не помочь?

— Да-а, это, конечно, не комплимент.

— Что мне вам говорить? Хотя я и не замужем, а постоянный друг есть. Зачем одной жить? Мужчина должен быть опорой во всех отношениях...

Сухарев взглянул на Эмму: да, одеваться, как она,— дело разорительное, на зарплату продавщицы так не оденешься, это ясно.

— Ну что ж, как говорится, дорогому камню дорогая оправа...

— Все вы так. Когда мы вам нужны, знаете, что поприятнее сказать. Конечно, когда в таком месте работаешь, и одеваться нужно стильно. Наш директор требует, чтобы мы производили впечатление.

— Ваш директор, видно, солидный человек. Выглядит внушительно.

— Работать с ним можно... Чувствуешь себя при деле, если не дура. А то были продавщицы, строили из себя черт знает кого... дурехи...

— К начальству подход надо иметь, самое главное. Вы с ним ладите? — спросил Сухарев.

Эмма отпила вино из бокала, отщипнула виноградину.

— Что ж не ладить? Я ему никогда не возражаю. Я его раскусила, вот он ко мне и со всем расположением. Даже дома у него бывала. Этот понимает, как надо жить... — Эмма осеклась и замолчала, поняв, что не следует говорить лишнее. Но ей хотелось придать себе вес в глазах симпатичного молодого мужчины.

— Я раньше в антикварном работала, но там у нас директорша была такой дракон, кошмар. Я от нее прямо с радостью сбежала. Это меня наш теперешний директор уговорил, знает, что разбираюсь в ценных вещах. У нас ведь надо знать всякий товар. Уметь с покупателем обходиться. Мне всегда серьезных клиентов поручают.

— Я сразу внимание на вас обратил, у вас и вид, и все такое...

— Если мы подружимся, вы меня еще не так оцените. Сама не пойму, чем вы мне понравились. Видно, вы хитрый, подход имеете. У меня ведь знакомых пропасть, и все люди непростые, солидные. Постоянная клиентура. И с иностранцами приходится общаться.

— Удивительно, как это вы меня заметили.

— Вы веселый и серьезный в то же время. Доверие вызываете.

— Очень приятно от такой женщины слышать слова одобрения. Прямо расту. Ах, Эммочка, обещаю вам быть хорошим и послушным.

После ресторана они гуляли в парке. Говорила больше Эмма, Сухарев предпочитал слушать. Он понял, что Эмма любит прихвастнуть, «набить себе цену», и не препятствовал ей в этом.

При дальнейших встречах Сухарев выяснил, что Эмма — любительница выпивок. Вначале она еще удерживалась при Сухареве — Дутько ее предупредил, чтобы с ним была «на уровне». Но однажды сорвалась, дала себе волю и напилась. Это было все в том же ресторане, в Сокольниках, — Сухарев считал, что в центральных ресторанах им не стоит бывать вместе.

Эмма на этот раз попросила водки.

— Не смотрите на меня, настроение сегодня такое. Устаешь по одной доске ходить, угождать всем. «Ах, будь подтянутой, не забывайся». А что мне держать себя в кулаке?.. — Эмма сжала пальцы с дорогими кольцами. — Я одна, у меня «семеро по лавкам» не бегают, как моя бабка говорила.

— Так ведь шеф к вам хорошо относится.

— Э! Вы меня о шефе не пытайте. Что знаю, то знаю. С ним можно работать... Люблю мужиков с хваткой... Старый черт все наставляет: «Умей вести», а я сама все знаю. Нечего меня учить.

Она наклонилась к Сухареву:

— Парень порядочный нужен. Позарез. А где его найдешь? Одного дурака посылала — «не пойду». Будто расчета нет.

— Может, я помогу?

— Вы?.. Насчет вас табу. Вы мне для другого нужны. А пока молчок... Давайте про кино говорить. А лучше выпьем на брудершафт. А то все «вы» да «вы». Чего церемонии разводить?

— Мне трудно вас на «ты» называть. Не привык.

— Брось. Ты же свой и нужный нам... — Она схватила графин, расплескав, налила водки. После выпитого ее еще больше развезло. Сухареву было неприятно: Эмма привлекала к себе внимание.

— Эмма, нам пора идти... Вам, наверное, нехорошо?

— Кто сказал? Я всегда на высоте... Давай сюда иностранцев. Я из них сок выжму. Сама делом займусь. А то все шеф... шеф... Эх, как мне мальчик хороший нужен, порядочный.

Сухарев с трудом вывел ее из ресторана.

После этой встречи Сухарев несколько дней не показывался Эмме. Когда он пришел в магазин, она явно обрадовалась ему:

— Совсем запропастился. Друзей бросаешь.

— В бегах был. Пришлось выезжать кое-куда. Вот отпуск наконец получил. То все не пускали, обещали только зимой, а тут сотрудник перенес свой отпуск, и мне разрешили. Но теперь вопрос с путевкой. Уже их нет. Куда поехать? Хотелось бы в разных местах побывать. Пожалуй, свяжусь с туристическим бюро, погуляю по стране.

Эмма перегнулась через прилавок:

— Можешь меня после работы подождать? Есть предложение...

Сухарев ждал ее в сквере. Она пришла в новом красивом пальто. И сразу спросила:

— Ужинать будем?

— Извини, но я не подготовился. Денег с собой нет.

— Подумаешь, беда. Ладно уж, дам взаймы.

— Э-э, нет. Это не в моих правилах.

— Ишь какой принципиальный! Ну ладно, обойдемся. Погода хорошая. Так у меня предложение...

— Насчет чего?

— Насчет того, что деньги у тебя будут. Что это за мужчина без денег? Надо же тебе помочь.

— Но ты ведь мое служебное положение знаешь...

— Ну и что? Одно другому не мешает. Ты в Вологде был?

— Не приходилось.

— Вот хорошо. Город посмотришь, проветришься. Еще и подзаработаешь.

— Каким образом?

— Привезешь мои вещички. Зайдешь к одному человеку, он чемодан тебе даст. И все дело. Привезешь его в Москву. Просто, легко и за хорошую плату. Ну и везет тебе — с моей, правда, помощью.

— А что за чемодан?

— Трусишь, что ли? Вроде на тебя непохоже. Да ты не волнуйся, я встречу... А в чемодане кое-что из старенького: иконки, холсты... Ну и как?

— Даже не знаю...

— Чего не знаешь? Сто пятьдесят, а может, даже двести получишь, не считая дорожных расходов. Мелочиться не буду.

— Соблазнительно, конечно.

— Ну и все. Нечего раздумывать. Ведь хочется небось поехать, а?.. Я же вижу. И не ломай голову. Так и скажу шефу... Не сомневайся. Деньги за товар заплачены.

Сухарев доложил Бурмину о предложении Эммы. Тот сказал, что придется ехать. Позвонил полковнику. Собрали совещание.

Полковник Шульгин шутил:

— Гляди, Сухарев, в сердцееды выходишь. У дам полусвета успех имеешь. Смотри и вправду на крючок не попадись.

— Что вы, товарищ полковник. Она, видно, сильно пьет. Больше коньяк или водку. Как напьется — смотреть противно. Годы скрывает. Говорит, что двадцать шесть, а ведь ей за тридцать.

— Но она довольно смазливая.

— Вы ее видели?

— Полюбопытствовал. Проверил твою характеристику.

— Ну и как?

— Совпадает с моей. И когда же тебе ехать?

— Она позвонит и билеты даст.

— Вот это забота! Ты сам чемодан не вскрывай. Посмотрите содержимое с Елкиным. Он с тобой поедет. Нужно узнать, что за артель орудует. Елкин там на несколько дней останется. Чемодан вскрывайте со всеми предосторожностями. Они его небось с «заметками» закроют. Учтите... Тебе впервые с дамами дело иметь приходится?

— Так точно, впервые. И хорошо бы в последний раз.

— За это не ручаюсь. У французов есть такое мнение, что за всяким преступлением нужно искать женщину. И сейчас это нередко так и бывает.

— Эмма теперь будет гонять меня с поручениями. В доверие вошел...

— Вот это и хорошо и плохо, — прервал Сухарева Бурмин. — Работы уйма, а что я один... — при этом Бурмин вопросительно посмотрел на Шульгина.

— Не прибедняйся, Володя. Я тебе в людях не отказываю. Но у тебя размах больно широкий.

— Так ведь дело такое. Когда остаюсь один, получается как в той пословице: «Хвост вытащишь, нос увязнет».

Эмма наказала Сухареву обратно из Вологды ехать поездом:

— Вдруг багаж в аэропорту станут проверять? Сейчас это бывает. А в поезде спокойненько доедешь. Я встречу тебя на вокзале. Телеграмму дашь на адрес моей подруги.

— А я в историю какую-нибудь не попаду?

— Если будешь все делать с умом и слушаться, никогда ничего плохого не случится. Неужели трусишь?

— Это же, можно сказать, контрабанда. Неприятно все-таки...

— Да брось ты. Человек волен свои вещи продавать повыгодней. Верно? Что здесь плохого? Это вещи частного лица, он их дарит. Я тебе точно говорю. Так что нечего бояться.

— Я не боюсь, просто непривычно...

— А без денег сидеть привычно? Я ж тебе не наркотики привезти поручаю.

— Ну ладно, да это я так...

В Вологде вторые сутки лил дождь. От аэродрома ехали автобусом мимо Спасо-Прилуцкого монастыря, потом по улице с рублеными, украшенными резьбой домами. Город показался Сухареву уютным, и, несмотря на непогоду, было такое ощущение, будто побывал уже здесь когда-то.

После обеда Сухарев отправился по указанному адресу. Связной оказался молодым мужчиной лет двадцати пяти, с невыразительным и каким-то странным лицом: нос перекошен, одна бровь выше другой. Он не пригласил Сухарева в квартиру, а остановился с ним в подъезде и, выслушав, сказал:

— Понятно. Эмма барахлишка не прислала?

— Нет.

— Чего ж? Ведь я ее просил кое-что из женского. Если поедешь в другой раз, напомни. Насчет посылки завтра приходи на автобусную станцию, жди слева у кассы, подойдет человек с чемоданом. На чемодане вверху красная наклейка с оленем. Он у тебя время спросит, а ты скажи, что часы остановились. И все.

С Елкиным Николай встретился у магазина «Сувениры», Коротко сообщил новости. Договорились, что Елкин завтра зайдет в гостиницу после того, как Сухарев возьмет «посылку».

Николай бродил по городу и чувствовал себя непривычно праздным. Он шел вдоль реки, смотрел на мальчишек, которые удили рыбу, купались, несмотря на прохладную погоду, и думал, что вроде совсем еще недавно, как и они, ездил на рыбалку, купался до посинения и мечтал о героических подвигах, о борьбе со шпионами. И вот он борется со злом, но в этой борьбе приходится каждодневно трудиться, порой быть «на побегушках» и выполнять много неприятной работы...

Незаметно ушли тучи, проглянуло солнце, и город повеселел. Сухарев почувствовал, что голоден: днем только выпил кофе с ватрушкой. Но в столовую идти не хотелось. Он зашел в магазин, купил еды, ушел на берег реки и там удобно устроился и перекусил. На той стороне ослепительно горели в окнах домов отсветы оранжевого солнца, сверкали маковки церквей, гомонили грачи на старых березах.

На другой день после встречи на автобусной станции Сухарев поехал прямо в гостиницу. Чемодан был большой и тяжелый. Когда пришел Елкин, они с помощью линзы тщательно осмотрели его. Сбоку, на крышке, был наклеен едва заметный кусочек прозрачной пленки. Они осторожно сняли ее, открыли чемодан.

На свернутом в трубку холсте изображены молоденькие девушки в светлых атласных платьях. Живопись старинная, холст в мелких трещинках. Подпись художника разобрать было невозможно. На втором небольшом холсте — сцена венчания в церкви. На следующем — голова пожилой крестьянки. На последнем — сбор винограда на фоне залитого солнцем южного пейзажа. Кроме холстов, в чемодане было восемь икон. Елкин все сфотографировал, записал размеры и материал.

Сухареву больше всего понравилась иконка, изображавшая рождение Христа. Каждая, даже самая маленькая, фигурка была тщательно выписана. Рядом с новорожденным — корова, мирно жующая сено. Богоматерь держит руку на голове младенца. Улыбка освещает ее юное лицо. Вокруг яслей стоят длиннобородые старцы.

— Здорово сделано, ничего не скажешь. — Сухарев осторожно положил икону на место.

Елкин закрыл чемодан.

— Коль, как ты думаешь, на какую сумму здесь ценности?

— Картины самое малое по шестьсот-восемьсот, значит, тысячи две. Насчет икон не скажу.

— Ну все-таки хотя бы приблизительно...

— К чему гадать? Ясно, что ценность немалая. Иначе меня не стали бы посылать со всем этим возиться. Значит, расчет есть. Мне вот только непонятно, почему Эмма не вызвала кривоносого или кого другого. Зачем ей меня вмешивать понадобилось.

— А ты не раздумывай. У них, видно, свои соображения. Зря бы не послали. Может, испытывают. Видят, парень ты симпатичный, расторопный.

В Москве на вокзале Эмма встретила Сухарева. Взяв его за лацкан пиджака, ловко вложила в карман конверт с деньгами, потом расспросила о поездке, а когда Сухарев передал ей просьбу кривоносого, пренебрежительно хмыкнула:

— Жадный он очень. Ведь много зарабатывает, но все ему мало. Женскими импортными тряпками приторговывает, Я ему говорила, чтобы не возился с барахлом, а он от жадности ничего не видит. Я на тебя почему полагаюсь? Пьешь ты мало, с осторожностью. А ведь многие мать родную пропить готовы, если им в руки деньги начнут идти. А ты о чем мечтаешь?

— Мне машина нужна...

— Ишь какой прыткий. Мечту имей, надейся, глядишь, и получится. Ты в загранках бываешь?

— Только в Болгарии был две недели по туристической.

— А тебя в командировки не пускают, что ли?

— Не все сразу... Обещают...

— А биография у тебя чистенькая?

— Само собой... Иначе я бы здесь не работал...

— Отлично. Ну ты иди, я немного задержусь...

— Как же с чемоданом? Тяжелый. Давай помогу довезти.

— Это не твоя забота. Завтра позвони мне, ладно? — Она улыбнулась. — Отдыхай, Николя́. Между прочим, ты «Анжелику и короля» смотрел? Ты на того артиста, который Николя́ играл, похож чем-то. Ну всего, до встречи!