"Жаркие перегоны" - читать интересную книгу автора (Барабашов Валерий Михайлович)

VI.

На кривой, огибающей широкий зеленый луг и большой с каменными белыми постройками поселок за ним, показался встречный поезд, пассажирский, несшийся с предельной скоростью. Локомотивы быстро сближались, в окне «чээски» мелькнуло знакомое лицо, Борис не сумел все же разглядеть, кто это, но поднял в приветствии руку, коротко и весело гуднул. Лицо встречного машиниста тут же пропало: вспыхнуло на солнце лобовое стекло кабины, замелькали зеленые с желтой полосой посередине вагоны. Когда проскочил последний, Санька дернул форточку, высунулся — забились, затрепыхались на ветру его белые длинные волосы.

— Хвостовое ограждение на месте, — сказал он машинисту, снова задвигая форточку.

Борис кивнул, потянулся к рации.

— Нечетный!.. У вас все в порядке.

— У вас тоже! — прохрипела рация в ответ. — Счастливо!

Впереди — распахнутый простор. Блестят четыре полосы рельсов, сходясь далеко в одну точку, серые бетонные столбы опор с вытянутыми руками кронштейнов, поддерживающих контактный провод, образуют длинный и узкий коридор, теряющий свои очертания-границы в той же дали — знакомая, не раз виденная картина. Кажется, что поезд, втискиваясь в этот все сужающийся коридор, также уменьшается, заостряясь с головы, с локомотива, старается этим острием прошить узость коридора, не застрять...

Борис усмехнулся, хорошо понимая, что все это — лишь фокусы зрения.

За боковым окном зеленым шумливым эхом отзывался теперь поезду лес, менялись картины: белые березы, словно танцуя, выскакивали вдруг на поляны; прошлогодние островерхие копешки сена вступали с ними в хоровод; косарь оставил на минуту работу, вглядываясь из-под руки в несущийся локомотив; приткнулся к стволу разлапистой широкой ели красный мотоцикл; замелькали белые, красные, голубые платки женщин, сгребающих кошенину; рябой теленок спокойно поднял голову, не переставая жевать, смотрел на грохочущий мимо состав; девочка в коротком желтом платьице махала букетом ромашек... Потревоженный гулом поезда, лес роптал; две сороки с белыми грудками недовольно и тяжело снялись с вершины тополя, с сердитым стрекотом потянули прочь от шума, в глубину леса.

Настоянные зеленью запахи пробились сквозь ветер в кабину, лицо приятно освежило. Борис выставил за окно влажную ладонь, на нее ласково и упруго набросился прохладный воздушный поток...

Санька сидел свободно, выстукивал что-то пальцами по колену. По инструкции, конечно, не положено — отвлекается человек. Но упрекнуть помощника Борис не вправе: могло ведь и показаться, что поет. Пальцами шевелит, да губы что-то нашептывают... Девчонку парень встретил, хорошо у него на душе, зачем портить человеку настроение? Успеет сказать в случае чего.

Ну и летят они! Стрелка скоростемера с час уж, пожалуй, стоит на цифре «120».

— Вот вам и скорость, товарищ Климов, — вслух подумал машинист. — Мы-то едем пока...

— Ты что-то сказал, Борис?

Санька, повернувшись, в легком замешательстве хлопал глазами. И такой у него был в этот момент потешный вид, что Борис не выдержал, рассмеялся.

— Да это я так, сам с собой. Вспоминаю.

— А... Ну давай, давай. Про жену, что ли?

— Да нет, то собрание...

...Красный уголок гудел разноголосым шумом. Деповский люд набился сюда давно и охотно — не каждый день являются такие гости: заместитель министра Климов, начальник дороги, начальник отделения...

С третьего ряда, где сидели Борис с Санькой, хорошо виден накрытый зеленым сукном стол президиума с желтыми спинками стульев за ним. За столом в одиночку суетился начальник депо Лысков — щупленький подвижный человек в черной железнодорожной форме. Он все приглаживал и расправлял сукно на столе, без особой надобности переставлял с места на место графин, послал даже сменить воду в нем, хотя перед этим была налита свежая. Начальник депо, конечно же, волновался, ожидая высокое начальство, хотел, чтобы все прошло гладко, без сучка и задоринки, чтобы у товарища Климова осталась и о депо, и о его начальнике хорошая память.

Глянув на часы, что висели на стене у входа в красный уголок, Лысков взвинченно постучал пробкой по горлышку графина.

— Тише, товарищи, тише! И фуражки, фуражки снимайте!.. Шилов, к тебе тоже относится.

«Не кого-нибудь, а меня назвал, — подумал Борис, машинально сдергивая фуражку. — Все, видно, сердится...»

Поснимали фуражки, притихли, завертелись по сторонам — идут, что ли? Но никого пока не было, и снова возник негромкий, разноголосый говор.

— Что ж приказ — его просто написать. А как мы ехать будем? «Чээски» потянут, слов нет. А ВЛ-22? Да у него расчетная скорость семьдесят километров! Тащись за ним.

— Не бывало разве?! Тут, понимаешь, нагонять надо, а диспетчер пустит вперед грузовой — и пялься ему в хвост.

— Под зад его, чтоб быстрее полз.

— Кого, диспетчера, что ли?

— Га-га-га...

Борис видел лишь затылки хохочущих машинистов. Закоперщики этого спора сидели в первом ряду, говорили громко, без стеснения. Кто-то сбоку сказал:

— Диспетчеров заинтересовать надо. А то им до лампочки все. Стоишь — ну и стой.

— Ты, Федя, загнул. У них премиальные за сверхграфиковый обмен поездами, и...

— У них-то, может, и премиальные, а у меня — сверхурочные. Знаешь, сколько я раз за этот год режим нарушал?.. Только домой явишься, жена покормит, отдохнуть ляжешь, а тут телефон: Зубков, у тебя новая явка...

— Жену с собой вози.

— Ха-ха...

— Смех смехом, а моя баба, к примеру, сказала, что...

— Ты вот про диспетчеров сказал, Иван. Мол, заинтересовать их надо. А я думаю, с самих себя надо начинать.

— А чего с нас начинать?! — зашумело сразу несколько голосов. — Ты мне зажигай зеленый, и я поеду как миленький.

— Теперь поедешь, по новому-то приказу.

— Да я-то поеду, мне лишь бы режим не нарушали. А то баба говорит...

Но тут на говорившего — быстроглазого, раскрасневшегося в споре мужичка зашикали, замахали руками — явилось начальство.

Климов шел первым — высокий, подтянутый, важный. Поблескивали в разные стороны стекла больших модных очков: «Здравствуйте, товарищи!.. Здравствуйте!..» Он пожал руку поспешно выскочившему навстречу начальнику депо, сел на предупредительно пододвинутый тем стул. Рядом с Климовым сел Уржумов, потом Исаев, какие-то еще люди с большими звездами на рукавах форменных кителей. Начальник депо примостился было с краю стола, но Климов кивком головы подозвал его к себе, глазами велел сесть рядом.

— Товарищи! — тут же вскочил на ноги Лысков. — Вы в общих чертах знаете, по какому поводу мы вас собрали. Здесь присутствует заместитель министра товарищ Климов Георгий Прокопьевич. Разрешите предоставить вам слово, Георгий Прокопьевич.

Климов встал, неторопливо, с достоинством прошел к маленькой фанерной трибуне с нарисованным гербом. Заговорил напористо, привычно.

— Все вы, товарищи, знаете: вышел новый приказ министра о повышении скоростей движения. Говорить вам, для чего это сделано, думаю, не надо — время предъявляет к транспорту повышенные требования... Я приехал на вашу дорогу не столько инспектировать, сколько помочь... Приказ, разумеется, есть приказ, его надо выполнять.

— Вы можете меня спросить, — продолжал Климов, прямо обращаясь теперь к машинистам из первого ряда, — нас-то зачем собрали?

— Вот именно! — сказал кто-то из середины красного уголка.

— Да... — Климов на мгновение замолчал. — Но нам бы хотелось поговорить с вами, рабочими, узнать ваше мнение о дальнейшем улучшении эксплуатационной работы. Это сейчас вопрос дня. Вы, наверное, чувствуете, как много внимания уделяется сейчас железным дорогам. И это не случайно. На дворе 1976 год, началась десятая пятилетка. Промышленные силы страны бурно развиваются, заводы требуют все больше и больше сырья, материалов. Но сырьевые запасы в европейской части Союза подистощились, мы стали возить больше сырья из Сибири. Это привело к увеличению объема перевозок, протяженности их. Возникли проблемы, о которых мы раньше и не подозревали...

— Через пару недель начнется лето, — продолжал замминистра, — пора отпусков, пора очень трудная для нас с вами. Я бы сказал — жаркая. Увеличивается количество пассажирских поездов, напряжение на всей сети, и на вашей дороге в частности, заметно возрастет. И мы полагаем, что новый приказ министра будет кстати. Этим летом мы должны быстрее и четче возить грузы и пассажиров, должны достичь вершины в перевозках — как в количественном, так и в качественном отношении. Я призываю вас, товарищи, со всей серьезностью отнестись к решению стоящих задач.

Климов с прежним достоинством вернулся на свое место, сел.

Необычная, серьезная тишина стояла в красном уголке. Деповский люд размышлял...

— А что, собственно, изменилось? — вполголоса спросил Борис, обращаясь и к Саньке, и ко всем своим соседям. — Третьих путей, что ли, настроили? Где быстро ездить-то?

— Да ты встань, Борис, скажи! В самом-то деле! — сзади кто-то настойчиво подталкивал Шилова в спину.

Поддерживаемый одобрительным гулом голосов, Борис вытянул руку вверх, поднялся вслед за нею. Увидел, что Климов одобрительно кивнул головой: «Пожалуйста, пожалуйста!» — и, выждав тишину, повторил:

— Я, товарищ заместитель министра, не понимаю, что, собственно, изменилось, допустим, на нашей дороге? Мы что-то не чувствуем пока...

— Сортировку бы сначала развили, чтоб она переваривать успевала...

— А грузовым машинистам каково? Мы-то, ладно, поедем...

— Написать все можно, бумага стерпит, — загудели, заспорили голоса.

— Я тоже что-то не понял, уточните, пожалуйста, — не вставая, сказал Климов. По его лицу пробежала тень неудовольствия, и сидящий рядом начальник депо беспокойно завозился, растерянно и в то же время гневно-предупреждающе поглядывая на собравшихся.

— Мысль у меня такая. — Борис чувствовал, что с каждым произнесенным словом становится спокойнее. — Повышение скоростей — дело, конечно, хорошее, как говорится, большой резерв. Вот я и спросил: что изменилось на дороге, за счет чего мы будем обеспечивать высокую скорость?

— Что изменилось? — с тонкой, снисходительной улыбкой поднялся Климов. — Время, дорогой товарищ... простите...

— Шилов, — подсказал начальник депо.

— Так вот, товарищ Шилов, время изменилось, оно требует от нас: быстрее, лучше, дешевле!

— Нет, я серьезно, — упрямо стоял на своем Борис.

— И я с вами вполне серьезно разговариваю, — в голосе Климова появились жесткие нотки, но он тут же постарался смягчить их. — Сеть железных дорог страны находится сейчас в... сложном, я бы сказал, положении, мы не везде справляемся с перевозками. На то есть разные причины... Так вот, приказ министра — одна из мер, направленных на улучшение работы железнодорожного транспорта. Мы ведь не только поднимаем скорости движения поездов, а предусматриваем меры по ускорению оборота вагонов, развитию подъездных путей промышленных предприятий, улучшению взаимодействий со смежниками. Словом, я не стану перечислять все пункты этого важного документа — желающие могут подробно ознакомиться с ним. Что же касается вашей дороги конкретно, то, я думаю, мы попросим ответить на этот вопрос товарища Уржумова. Прошу, Константин Андреевич. Ответьте, пожалуйста, машинисту, видите, какой он принципиальный.

Уржумов встал, знаком усадил все еще стоящего Шилова. Сказал негромко:

— Машинисты задают в общем-то правильный вопрос, Георгий Прокопьевич. Высокие скорости движения требуют серьезной и длительной подготовки всего нашего хозяйства, и прежде всего материального обеспечения развития узлов, сортировочных станций.

— Вот правильно начальник говорит!

— Да бросьте вы! Сверху получше видать.

— Поедете, мужики. Приказ-то вышел.

— Ну и что, что вышел! Новый напишут.

— Ага, держи карман шире.

Начальник депо, красный от переживаний, безуспешно пытался навести порядок, стучал пробкой по графину.

Наконец угомонились. В наступившей тишине отчетливо было слышно каждое слово Уржумова:

— То, что я сказал, приходится, конечно, просто констатировать сегодня. Приказ есть приказ, его надо выполнять. Ехать действительно нужно быстрее и возить больше. Никуда от этого не денешься. Но и правде в глаза стоит посмотреть...

Уржумов сел; красный уголок сосредоточенно и напряженно молчал.

— Дела-а, — вздохнул кто-то.

И этот вздох, и это протяжное «дела-а...» вдруг прорвали плотину общего трудного раздумья. Загомонили десятки голосов:

— Чего там, мужики, думай не думай...

— Опять все лето на сверхурочных сидеть?..

— Партийные-то чего молчат? Шилов! Синицын!

Откуда-то из середины поднялся крепкий черноволосый человек — машинист Синицын, смущенно тискал в больших сильных руках фуражку.

— Да я-то что... Думаю, ездить надо, стараться. Сверхурочные там, не сверхурочные... Пассажиры не должны страдать. Вот. Диспетчера пускай не держат, а мы поедем.

— Вот, правильно, товарищ! — с места громко, чтобы слышно было и в задних рядах, сказал Климов. — Это — настоящий разговор!

— Да Синицыну что, — пробился сквозь вновь занявшийся шум высокий и по-петушиному задиристый голос. — У него жена небось не скандалит, если он на работе задерживается. А моя баба сказала...

Над рядами голов возникла фигура мужичка в поношенной рабочей куртке, хохолок непокорно торчал на его макушке. Мужичок что-то хотел, видно, еще сказать, но красный уголок дружно зашикал на него:

— Политработу с ней проведи!

— Пускай на железную дорогу работать идет!..

Начальство за столом поднялось — конец, стало быть, собранию. Люди потянулись к выходу.