"Лик Чёрной Пальмиры" - читать интересную книгу автора (Васильев Владимир)

Глава девятая

Пять лет назад Арик стоял на этом же месте. И Тамара стояла на этом же месте. Напротив дома номер два по улице Гоголя. Арик помнил все, что говорил тогда, показывая новой знакомой Одессу.

— Это, — вдохновенно вещал в то утро Арик, жестом экскурсовода указывая на дом, — шахский дворец. Построен шахом Персии, когда его из Ирана погнали; и Россия, чтобы не злить Англию, дала убежище не в столицах, а отправила в Одессу — Порто-франко, вольный город.

О том, что в шахском дворце с некоторых пор обосновался офис Дневного Дозора Причерноморья, Арик тогда умолчал. И на следующий год ничего Тамаре о Дозорах не говорил. Они встречались пять лет, всегда летом, всегда в Одессе, а Тамара так и оставалась дикой Иной, без всяких регистрации.

Арик не мог объяснить своих действий. Точнее, своего бездействия. Казалось бы, что сложного — пригласить в офис, официально засвидетельствовать новую Иную, зарегистрировать; даже инициацию в обычном смысле проводить не пришлось бы, а стало быть — заведомо никаких претензий со стороны Светлых.

И все же что-то его удерживало. Возможно — некая странность этой печальной девушки. Может быть, то, что она ничего о себе не рассказывала даже откуда родом. Арик знал лишь одно — откуда-то из России. В говоре чувствовалось нечто смутно знакомое, не раз слышанное, но гадать Арик не любил, а спрашивать не хотел.

Как и всякий Иной, он верил предчувствиям. И продолжал бездействовать.

— Это наш офис, — сообщил Арик, отвлекаясь от воспоминаний и возвращаясь в день сегодняшний.

— Близко! — чуть заметно улыбнулась Тамара. — Мы туда?

— Угу.

— А попозже нельзя? Так мало погуляли…

— Мне дела сдавать, Тома. Лайк назначил на десять. Люди из Николаева собрались, из Херсона, из Измаила, из Овидиополя.

— Понятно…

— Пойдем?

— Пойдем.

В холле было сумрачно и прохладно. Дежурил Генка-оборотень, единственный известный Арику оборотень-дельфин. Незаменимый кадр для операций на воде, каковые в порту Одессы были отнюдь не редкостью.

— Привет, Арик!

— Привет, Гена. Все собрались?

— Коберника нет.

— Его вообще в Одессе нет. Брумель приехал?

— Да.

— А Иса?

— Приехал. Со Шведом шушукается. И Ефим уже тут, киевский который. Это правда, что тебя в Киев отзывают?

— Правда, Гена.

— У-у-у… — загрустил оборотень. — А кого вместо?

— Шведа.

— Так я и думал! — немедленно повеселел Гена.

Со Шведом он был весьма дружен — с кем еще дружить дельфину, как не с завзятым мореходом-яхтсменом?

Шведа в Одессе знали и любили. Арик вообще плохо представлял себе Темного, который не любил бы Шведа, рубаху-парня и душу любой нормальной компании. Арик также сознавал, что Шведу очень трудно будет перейти от панибратских отношений с коллегами к отношениям типа «начальник подчиненные». Но в преемника практически уже экс-глава причерноморского Дозора все же верил. Командует же Швед у себя на яхте, в конце-то концов? Значит, сумеет командовать и на яхте побольше, размером с весь юг Украины… У моряков вообще все в порядке с субординацией, в этом Арик успел убедиться еще в мятежные двадцатые.

В актовом зале собрались все (за исключением Коберника) работники-одесситы, двадцать шесть человек. Плюс четверо из области, плюс трое из соседних областей.

Из этих двадцати шести лишь пятеро не работали в обслуге — подавляющее большинство собравшихся составляли сотрудники компьютерного отдела, шантрапа тинейджеровского возраста, которой Арик не позволял заработать на достаточно мощный компьютер незаконными методами. Эта публика день-деньской торчала в вычислительном центре, в подвале.

Пять оперативников на почти полуторамиллионный город и окрестности! Ну, шесть — если считать вечно отсутствующего Коберника. Причем один представляет собой серьезную силу только в море. Наверное, любой москвич оторопел бы от столь ничтожной цифры. Но ситуацию спасало то, что у Светлых в Ночном Дозоре оперативников было вообще всего двое помимо шефа. Идеи Света в вольном городе Одессе были не слишком популярны…

«Как же все-таки нас мало…» — в который раз подумал Арик, автоматически улыбаясь залу и приветственно покачивая ладонью.

Компьютерщики нахально прощупывали сквозь сумрак Тамару, пришлось немедля пресечь.

— Здрасьте, Аристарх Виталия!

— Здрасьте, здрасьте…

Швед болтал с земляком (Исой), Ефимом и херсонцем Брумелем. Лайка нигде не было видно.

«Интересно, — мысли плавно перетекли в новое русло, — а Завулон придет? Хотя оно ему разве надо?»

— Садись. — Арик заботливо усадил Тамару рядом с Барухом Штейном, грустным пожилым евреем, ведающим всей бухгалтерией Штейн ведал бухгалтерией уже тогда, когда сгинувший белый офицер инициировал молодого и несмышленого Турлянского в беспокойной Одессе без малого век назад. Причем даже тогда ведал далеко не первое десятилетие.

Бухгалтер приветственно приподнял сетчатую шляпу (точно такую же, как у Шиндже, — мельком подумалось Арику):

— Мое почтение, мазель!

— Здравствуйте. — Тамара приветливо улыбнулась и села в кресло.

Арик ободряюще погладил ее по руке и пошел на узкую сцену. Едва он поднялся по ступеням, в зал вошел Лайк. Нахмуренный и бледный, во всяком случае, бледнее обычного. На обещанное и, как всегда, блистательно исполненное Шведом жаркое с летним салатиком начальство пожаловать не изволило, пришлось умять самостоятельно. Хорошо хоть, подоспевший вечером Ефим помог. Ни Лайка, ни Завулона Арик не чувствовал всю ночь; возможно, они покидали Одессу.

А следом за Лайком вошел инквизитор.

В принципе, передача дел не требовала присутствия инквизитора. По крайней мере, когда в должность вступал Арик, из высокопоставленных гостей присутствовали только Лайк да шеф Дневного Дозора Крыма. Более того, сам факт присутствия Иного, не являющегося Темным, в офисе Дневного Дозора был маленькой сенсацией. Теоретически такое допускалось, но на практике происходило очень редко. Кто же любит допускать чужаков в святая святых?

Стало тихо.

Инквизитора Арик помнил по недавнему экстренному заседанию на восемнадцатом этаже «Советской» — именно он конвоировал тогда питерских дозорных. Ранг его был явно невысок. Арик не сумел распознать, кем был инквизитор раньше, Темным или же Светлым. Какая, в сущности, разница, кем он перестал быть, когда ушел в Инквизицию, — другом или врагом? Ключевое слово — «перестал». Инквизитор уселся в крайнее кресло первого ряда, а Лайк поднялся к Арику на сцену.

— Добрый день, коллеги, — ровным голосом поздоровался Лайк. — Я понимаю, лето, жара, но мы сегодня засиживаться не станем. Да и гость наш явно спешит. — Лайк зыркнул в сторону инквизитора. Тот невозмутимым китайским болванчиком-восседал в стороне от всех. — У меня для вас две новости, — продолжил Лайк. — С какой начать, с хорошей или с неизбежной?

Компьютерная шантрапа, как и положено шантрапе, заметно оживилась и зашумела.

— Главное, чтоб не с плохой, — заметил кто-то с места.

— Ладно, начну с хорошей, — решился Лайк. — Ваш… пока еще ваш шеф Аристарх Турлянский, как все прекрасно знают, выполнял особую миссию под тройным патронажем. При выполнении миссии он отличился, сослужив отменную службу делу Тьмы.

В руках Шереметьева возник продолговатый конверт. Печати, коих на конверте насчитывалось целых три, торжественно светились в сумраке.

— За особые заслуги перед Тьмой Аристарху Турлянскому, Иному, Темному, даруется исключительное право отныне носить сумеречное имя. Прошу позволения вскрыть конверт.

— Вскрывайте, — сказал с места инквизитор.

Лайк провел ладонью над печатями, и они тотчас померкли. Сила дрогнула и перетекла; охранные заклинания утратили мощь и рассыпались незримым прахом.

— Зваться тебе отныне Озхар, Темный маг. Во славу Тьмы и волею ее.

— Засвидетельствовано, — буркнул инквизитор, по-прежнему не вставая, но что-то делая с амулетами под балахоном. Арик почувствовал, как его грудь, там, где в сумраке ровно светилась регистрационная печать При-черноморского региона, на мгновение обожгло. Снова перетекла Сила, на этот раз совсем близко, почти коснувшись кожи.

И Арик стал Озхаром. А инквизитор наконец-то встал, качнул подолом серого балахона и попытался уйти одним из своих путей. Но из офиса Дневного Дозора уйти было не так-то просто.

— Не отсюда, коллега, только с улицы, — мягко напомнил Лайк. — Проведите инквизитора к выходу, будьте любезны.

Кто-то из молодняка с готовностью вскочил и проводил, а через пару минут вернулся.

— Ушел! — сообщил он не то Лайку, не то свежепоименованному шефу, не то присутствующим.

— Ну, вот, — удовлетворенно заметил Шереметьев. — Теперь, когда остались все свои, переходим к неизбежному. Впрочем, я вижу, что все равно ни для кого это уже не новость. Темный маг Озхар переводится в штат Дневного Дозора города Киева. На его место назначен всем вам хорошо известный Дмитрий Шведов, сотрудник николаевского отделения. Швед, будь добр, поднимись, поприветствуй подчиненных.

«Озхар, — подумал бывший одессит, будущий киевлянин, пока Швед шел к сцене. — Наверное, сначала странно будет слышать это ушами, а не душой. Но привыкну, никуда не денусь».

Швед что-то говорил собравшимся, не шибко весело говорил, но покорно, явно уже смирившись с новой ответственностью. Молодняк даже оживленно похлопал импровизированной речи Шведа, после чего персонал был волевым решением разогнан, а гостей, оперативников и Штейна пригласили этажом выше, в бывший кабинет более не существующего Арика Турлянского.

Личных вещей Озхара там было немного. Лишь фотография Тамары в массивной эбеновой рамке да пара обойм к пистолету в сейфе.

Рабочие амулеты и артефакты оставались в наследство Шведу.

— Кто-нибудь, озаботьтесь выпивкой, закуской и сервировкой, — не то скомандовал, не то попросил Лайк, по тону и не поймешь. — Тамара, золотко, тебя это не касается.

Шампанское у шефа Дневного Дозора Причерноморья было запасено хорошее и в достаточном количестве. Но вкус его Озхар едва почувствовал.

— Ну, что? Коллега Озхар! Думаю, будет правильным, если первым своего преемника поздравишь именно ты. Давай! Волею Тьмы!

— Поздравляю, Швед, — выдавил Озхар, с трудом совладав с голосом.

Не так это легко проходит — обретение сумеречного имени. Впрочем, Озхар освоился достаточно быстро. Ведь ему благоволила сегодня сама Тьма.

Тьма — и еще что-то, но что именно, Озхар никак не мог понять.

Он понял это ближе к полуночи, когда глядел с борта обещанного Завулону гидрофойла на ночную Одессу. Но прежде произошло много чего.

Сначала отмечающие смену главы Причерноморья Иные нечувствительно перебрались из офиса Дневного Дозора в ресторан «Та Одесса» по соседству. Там невесть в какой момент и какими судьбами нарисовались Завулон и еще один московский маг по имени Юрий. В двери они точно не проходили, а когда Озхар во главе уже изрядно захмелевшей процессии вошел в зал, их еще не было за угловым столиком.

Лайк, невзирая на выпитое, оставался совершенно трезвым, а Озхар почти не пил. Не шло сегодня. Зато Тамара расслабилась и стала не такой печальной, как обычно. И улыбалась чаще. Озхару это нравилось, хотя и трудно было переключиться с собственных переживаний на окружающее. Потом все куда-то срочно подевались; в памяти почему-то осталось лишь угрюмое лицо недавнего помощника, Сени Кричковского. Похоже, Кричковский был единственным, кто остался недоволен назначением нового шефа: Озхар прекрасно сознавал, что заместитель давно метил в кресло шефа Причерноморья сам. Но Шереметьев Кричковского почему-то чурался, хотя личностью тот был вполне внятной и южанами-Темными уважаемой. Сознавал Озхар и то, что Швед действительно больше Кричковского подходил к новой роли, поскольку был если не сильнее, то уж точно опытнее.

В общем, в мыслях Озхара царили легкий сумбур и восхитительная нестройность. Он рассеянно гладил Тамару по незагоревшей руке и решил, что сегодня добровольно отдается течению жизни, тем более что озабоченные физиономии Артура-Завулона, Юрия и Лайка сулили какие-то близкие и скорее всего малоприятные сюрпризы. В общем, в очередной момент всеобщей активности Озхар просто пошел следом за всеми, оказался у желтого «опеля» с таксерными шашечками на дверях, открыл дверцу перед Тамарой, сел рядом и с удовлетворением обнаружил на переднем сиденье Лайка. Значит, все шло как надо. Потом куда-то ехали — Озхар даже не глядел куда. Тамара прижималась к нему, было легко, спокойно и хорошо. Вскоре запахло морем; Лайк скомандовал выходить, и Озхар, нисколько не удивившись, осознал себя у причала. Слева плескалось море, справа и чуть позади сверкал огнями морской вокзал, а еще дальше взбиралась к бульвару Потемкинская лестница. Команда гидрофойла, разумеется, ночевала на борту. Озхар с удовольствием помог пройти по трапу Тамаре, радуясь, что не пил. А мгновением позже обнаружил, что помимо них с Тамарой на гидрофойл попали только все те же Лайк, Завулон и Юрий. Даже Шведа не было, хотя кому, как не этому клабаутерману,[2] полагалось непременно пребывать на борту судна.

Отошли малым ходом, не вставая на крылья, хотя сонное, практически зеркальное море как нельзя более располагало к скоростным морским прогулкам. Как раз смеркалось, огни Одессы разгорались все ярче и праздничнее, и вдруг Озхар наконец осознал, что именно он смутно чувствовал с самого утра.

Одесса изменилась. Изменилась ее пестрая аура, изменилось само ощущение родного города. Стало более цельным и менее дремотным, словно город просыпался от векового сна.

Связать это с недавними событиями в Питере и озабоченными физиономиями суперов было уже несложно.

Они расположились в шезлонгах на кормовой палубной площадке. Юнга-стюард принес напитки и растворился в полумраке дежурного бортового освещения. Лайк, поленившись творить защиту с нуля, использовал один из заготовленных амулетов со спрессованным основным каркасом. Дополнить и усилить каркас ему не мешал никакой алкоголь.

Остальные ждали.

— Дисбаланс по воздуху на шестом… — буркнул Юрий спустя какое-то время.

— Это не дисбаланс, — в том же тоне высказался Завулон. — Погляди, любопытное решение. А тебе, Лаки, не следовало бы дважды пользоваться одной и той же находкой.

— Здесь все свои, — пожал плечами Лайк.

— Как знать… — неопределенно вздохнул Завулон.

Лайк не стал уточнять, что кажущийся дисбаланс под инверсное белое зрение был далеко не единственной находкой в его защитном колпаке. Впрочем, и Завулон, и Юрий, да и Озхар скорее всего это подозревали.

— Значит, ты и есть наша питерская героиня, — сказал Юрий, когда защиту сочли наведенной. — Хорошо выглядишь!

— Спасибо, — сдержанно поблагодарила Тамара.

— Только бледная больно. Лето ж на дворе.

— Ничего, Одесса это поправит. — Лайк закурил и прищурился на звезды.

— Если успеет, — каким-то нехорошим тоном сказал Завулон.

Лайк опустил голову: звезды, по обыкновению, молчали. А вот московский коллега явно имел что сообщить. Собственно, Лайк уже знал почти все, сообщить нужно было Озхару и Тамаре, поскольку дело касалось в первую очередь их.

— Что такое? — насторожился Озхар, непроизвольно сжимая руку девушке

— Сначала давайте все выясним, — предложил неприветливый Юрий.

Юрий был старым и опытным магом. С годами он безнадежно погряз во мрачности и цинизме и не считал нужным сдерживать себя даже с коллегами. Вместе с тем Лайк и Озхар знали его как умелого и тертого оперативника, на которого можно полагаться в любой передряге. Парадокс — в жизни на Юрия полагаться не стоило, а вот в драке — легко. Когда дело доходило до открытого столкновения, Юрий исповедовал простую, но бесценную философию: или победим все вместе, или все вместе поляжем. Этот жутковатый максимализм многих пугал, а Светлые Юрия побаивались не меньше, чем Завулона. А то и побольше.

— Спрашивай, — предложил Завулон.

Выглядело это немного комично, ибо повторяло традицию низшего звена дозорных: на операциях дознание часто поручали вести аименее опытному Иному, а старшие наблюдали и при необходимости помогали. Считалось, что это развивает самостоятельность.

Но Юрию было плевать — давно минули те времена, когда он стеснялся выглядеть смешным. Он-то знал наверняка, что последним смеется зачастую именно тот, кто с самого начала выглядит самым смешным. Поэтому слова шефа не произвели на него ровным счетом никакого впечатления.

— Скажи, Озхар… Ты много Иных инициировал?

Озхар припомнил:

— Около десятка. А что?

— Как ты это делаешь?

— Ну… — Тут Озхар малость смутился — его стесняло присутствие Тамары.

Завулон, от которого не могло укрыться ничего, сдержанно усмехнулся:

— Говори, чего уж там. Девочка поймет. Наивно полагать, будто столетний Темный Иной станет истово хранить невинность. Тем более что девочка тоже… не стеснялась у себя на алтаре.

Озхар покосился на Тамару — та ободряюще пожала ему так и не отнятую руку и чуть заметно улыбнулась.

— Ну, в общем… — сообщил Озхар, — женщин проще всего инициировать в постели. Мне по крайней мере. А мужчину я инициировал лишь один раз, но подробности помню плохо, потому что мы с ним набрались медовухи по самые брови… Это в тридцать четвертом было, под Овидиополем. Солоха тогда на меня сильно ругалась…

— Помню такое, — кивнул Лайк. — И медовуху помню. А кто это был?

— Да местный один, Рома Коберник. В нашем… в смысле, в одесском Дозоре сейчас курьером-порученцем служит. Вечно в разъездах.

— Ты лучше постарайся объяснить — что чувствуешь при инициации? Как делаешь это?

Озхар задумался. Вопрос был сродни вопросу сороконожке: откуда она знает, какой ногой ступить?

— Как бы это сформулировать… Наверное, так: я пытаюсь представить ауру такой, какой она станет после инициации — как начнет окрашиваться, где будет прозрачнее, где плотнее. Представить душу, как она освобождается и раскрывается навстречу сумраку. Ну, как будто зерно прорастает, видали когда-нибудь рапид-съемку? Мысленно протягиваю руку к самому естеству, сердцу или душе, касаюсь, и говорю: «Откройся! Проснись!»

Озхар умолк; через секунду вздохнул и покачал головой:

— Нет, слишком уж по-дурацки это все звучит. Не знаю я, это будет точнее. Как-то получается инициировать, вот и все.

— Поздно, ты уже сказал, — хмыкнул Завулон и переглянулся с Лайком и Юрием. — В целом сходится: тоже есть попытка обратиться к центральной сущности объекта. К сердцу, так сказать. Кстати, очень удачная формулировка, поздравляю.

Озхар мало что понял, но тут на помощь пришел Лайк и объяснил:

— Видишь ли, мы ночь напролет пытались выработать непротиворечивый и правдоподобный механизм инициации города. Пришли к выводу, что нужно каким-то образом воздействовать на его центральную сущность, как ты очень удачно выразился — на сердце города. Я полагаю, ты уже понял, что случилось с Одессой. Судя по срокам, ее инициация совпала с вашей первой встречей здесь. Со встречей тебя и Тамары. Ну-ка припомните, чем вы тут занимались в первые дни после знакомства? Давайте я помогу…

Простенькое заклинание освобождения памяти коснулось Озхара, потом Тамары, и они неожиданно провалились из летней ночи в летнее утро пятилетней давности. Такое же теплое, но в отличие от ночи нестерпимо яркое.

— Это, — сказал Арик, указывая рукой на здание, — Воронцовский дворец. — Отделаться от присущих экскурсоводам жестов оказалось непосильной задачей даже для Арика.

— Воронцовский? — удивилась Тамара. — Мне всегда казалось, что Воронцовский дворец расположен в Крыму.

— Правильно, — снисходительно пояснил Арик. — Летний Воронцовский дворец находится в Алупке. А это зимний. Воронцов был губернатором Новороссии, так что дворец губернаторский. Колоннада — беседка дворца, построена вместе с ним. Кстати, по Одессе ходят упорные слухи, что у Воронцова был подземный ход из дворца в гавань, тогда море ближе было. Оттуда вроде как втихаря оружие для греческих повстанцев грузили — тоже чтобы не злить Англию и Турцию, как в случае с шахом.

— Подземный ход? — почему-то поразилась Тамара. — Как интересно! Прям монтекристовщина!

— К сожалению, все это лишь слухи. Нет тут никакого хода… Мы одно время интересовались этим. Но версию с ходом поддерживаем, я как-то даже статью в местную газетенку написал. Наврал с три короба, конечно.

— Мы — это кто? — уточнила Тамара.

— Ну… Такие же, как я и ты. Не вполне люди. Точнее, больше чем просто люди.

Тамара немедленно нахмурилась. Арику показалось, что со своей необычностью у нее связаны какие-то очень нехорошие воспоминания. У диких Иных такое случается очень часто — ведь нет рядом никого опытного, способного вразумить, наставить, удержать от опрометчивых шагов и поступков. Арик вполне разделял точку зрения, что потенциальные Иные во многом беспомощнее младенцев, и оттого, найдется ли рядом кто-нибудь опытный и благожелательный, во многом зависит дальнейшая их судьба.

— Ладно, пойдем дальше, — сказал он вслух, стараясь, чтобы это прозвучало бодро и беззаботно. — По бульварчику. К памятнику Дюку де Ришелье и Потемкинской лестнице.

— А правда то, что про люк рассказывают? Мол, если встать на люк и взглянуть на памятник…

— Обыватель всегда грешил бредовыми фантазиями, — прокомментировал Арик, вздыхая. — В принципе, с люка действительно открывается забавный ракурс. И свиток в руке Дюка действительно расположен… неоднозначно. Но лично у меня никаких дурацких ассоциаций не возникает. Давай не будем об этом больше, ладно?

— Давай… — не стала возражать Тамара.

Они шли по бульвару среди гуляющих мамаш и их разномастных отпрысков, среди отдыхающих, ленивых и неторопливых, среди аборигенов, чаще всего деловитых и целеустремленных. У памятника, как всегда, наблюдалась беспорядочная толчея и стихийное людское коловращение: торговцы, фотографы, зеваки, карманники, влюбленные.

— Наверное, — негромко, словно размышляя, предположил Арик, — Одесса начинается отсюда. Хочешь услышать ее истинный голос?

— Хочу, конечно! — кивнула Тамара.

— Тогда встань лицом к морю, закрой глаза и прислушайся. К себе и к городу. А я тебе помогу.

Тамара послушно закрыла глаза, развернувшись к морю. И, видимо непроизвольно, полупогрузилась в сумрак.

— Стоп! — в воспоминания вклинился мрачный голос Завулона. Выглядел Завулон под стать голосу. — Вот и ответ, собственно.

— Н-да. — Лайк скорчил унылую гримасу. — Правдоподобно, не отнять.

Озхар потряс головой, отгоняя остатки заклинания памяти, и старательно подчистил ауру. Попутно он взглянул на Одессу — аура города действительно начала меняться, подобно питерской. Но в ней почти не было черных тонов. Преобладали синие, словно шлейф из мельчайших брызг, что восстали из моря и окутали набережную.

— Это что же получается? — Лайк прекратил гримасничать и принялся развивать мысль. — Что в Одессе нам тоже придется ждать сюрпризов с сектантами?

— А в Одессе есть сектанты? — поинтересовался Юрий, исподлобья взглянув на Лайка.

— Есть. Они везде есть. Но здешние мирные вроде. Так, Ар… э-э-э… Озхар?

— Все шесть зарегистрированных в Одессе Темных сект ни разу за время моего шефства над Дозором не нарушали никаких уложений Договора, — немного более официальным тоном, чем требовала того ночная беседа на прогулочном гидрофойле, уведомил Озхар. — Незарегистрированные периодически шалили, такое было. Но — по мелочам, по мелочам…

— Понятно, — вздохнул Юрий.

— Да ты на ауру взгляни, — лениво предложил Завулон. — Одесса — не Питер. В отличие от Северной Пальмиры Южная не пестует в себе черноту. В Питере такая аура над головами висела, мама дорогая! Все время хотелось намылить веревку и повеситься, тут же, на крючке от люстры.

— Не знаю, я в Питер не езжу, — пожал плечами Юрий. — Хвала Тьме, без надобности. А что, правда, так все гибло выглядело?

— Я лишь слегка смягчил… — усмехнулся Завулон. — Ладно, поехали дальше. — Тамара, теперь к тебе вопрос. Первое: помнишь ли ты свою инициацию? И не случалось ли с тобой чего странного в районе Марсова поля? Могу снова помочь… если хочешь. Это не страшно, как ты убедилась только что.

— Не нужно помогать, — тихо сказала Тамара. — Мою мать изнасиловали на Марсовом поле, прямо рядом с Вечным огнем. Через девять месяцев родилась я.

— Ого! — Завулон моментально подобрался в шезлонге. — Даже так! Ну, вот и второй кирпичик в стену наших умозаключений… По-моему, картина становится все более и более однозначной.

— Ты прям какой-то будильник для городов, девочка, — недоверчиво покачал головой Юрий. — Причем я буду не я, если от твоего настроения в этот момент не определяется впоследствии общеэмоциональный настрой разбуженного города.

— Когда будили Питер, меня еще не было, — все так же тихо сказала Тамара.

— Ха! Наоборот! В случае с тобой и твоей матерью все сработало стократ сильнее… потому что Озхар совершенно прав: секс и инициация очень сильно связаны, как раз через эмоции.

— Елки-палки, — неожиданно пробасил Лайк и с размаху затушил окурок в пепельнице.

В тот же миг Завулон почувствовал нарастающую напряженность вероятностей. Нити, тянущиеся в будущее, задрожали, переплетаясь, завибрировали, отдаваясь в настоящем и прошлом.

— Что?

— Вчера я возил ее в сердце Киева. На Владимирскую гору, — сказал Лайк мрачно. — И пытался…

— Ты разбудил Киев? — перебил обо всем догадавшийся Юрий.

— Не знаю! — зло процедил Лайк. — Может, и нет. Но она была в сердце Киева, и я взывал к городу при этом.

— И в каком настроении она была? — Голос Юрия, и без того жесткий как жесть, стал окончательно нержавеющим.

— В сонном.

— Тамара! — обратился к девушке Завулон. — Что ты чувствовала там? В сердце Киева? Как тебе было — хорошо, плохо?

— Мне было очень хорошо, — не колеблясь, ответила Тамара. — Куда лучше, чем в Питере. Легко и свободно. Давно мне не было так легко и свободно, как на Владимирской горе.

— Уй-йо, — выдохнул впечатленный Юрий. — По-моему, дела покатились под откос, коллеги. Как только Светлые прознают — ждите протестов. Как только прознает Инквизиция — ждите санкций. Деваху, ручаюсь, посадят под замок, а в центрах потенциально готовых к пробуждению городов поставят охрану.

— Я не хочу под замок, — жалобно сказала Тамара.

— А от твоих желаний, девочка, — усмехнулся Завулон, — ничего более не зависит. По крайней мере до тех пор, пока доподлинно не прояснится механизм инициации городов и твоя роль в этом процессе. А уж судьба твоя будет напрямую зависеть от результатов.

— Артур… — дрогнувшим голосом спросила Тамара. — Ты ведь видишь далеко вперед! Скажи, что в моей судьбе? Хотя бы в общих чертах? Кем мне быть? Подопытным кроликом? Смертницей? Или…

Во взгляде ее читалось мало что, кроме надежды.

— Не знаю кем, — выдержав долгую паузу, холодно ответил Завулон. — Скажу только одно: судьба у тебя есть.

Минут через сорок Тамару отправили спать, вот тут-то Озхару и стало по-настоящему интересно. Он впервые присутствовал на летучке такого уровня. Ранее Лайк решал насущные проблемы с Артуром-Завулоном и другими суперами без подрастающих в мастерстве молодых коллег.

Но теперь многое изменилось.

Сначала поговорили о предполагаемых действиях Светлых, но как-то вяло, без азарта. Потом переключились на Инквизицию.

— Думаю, — высказывался Юрий, — что и Пражское бюро, и Бернское осведомлены лучше, чем можно ожидать…

— Так это уже вроде как традиция, — заметил Лайк не очень весело.

— Во-во, — согласился Юрий. — За работами Плюмаржа и Дартье еще первый анклав следил внимательнейшим образом. И потом, Дартье в конце концов все-таки ушел в Инквизицию, а значит, даже неоглашенные наработки легли в их архив.

— А ты резолюцию Ганимекса Второго внимательно изучил? — поинтересовался Завулон с самым невинным видом.

— Внимательно, — спокойно ответил Юрий. — Но меня допустили только к купированной версии.

— Меня тоже. — Завулон криво усмехнулся. — Пришлось читать между строк. Уже тогда, в шестидесятые, Инквизицией были официально признаны проснувшимися четыре мегаполиса: Токио, Лондон, Нью-Йорк и Лос-Анджелес. Правда, формулировка там была несколько иная, слово «проснувшиеся» не фигурировало.

— А что фигурировало? — насторожился Лайк.

— Нечто вроде «имеющие пока не изученную информационно-энергетическую структуру, вносящую заметные помехи в практическую манипуляцию магической энергией». Как один из классификационных признаков выступали как раз изменения в ауре. Да и параллель между людьми-Иными и городами-Иными тоже не проводилась. Я еще тогда подумал — скоро и Москве быть в этом списке.

— Ты хочешь сказать, — усомнился Юрий, — что Питер нас переплюнул?

— Не нас, а Москву. Да и остальные города тоже. И не переплюнул, а оказался гнуснее. Упомянутая четверка хоть и «проснулась», но еще не инициировалась в полном смысле. Другими словами, не склонилась ко Тьме или Свету. А Питер… сами ведь знаете, к чему он склонился.

— Ты хочешь сказать, что Тамара города, собственно, не инициирует? Что они остаются нейтральными, как дикие Иные? — попытался упорядочить высказанное Лайк.

— Да.

— И что города-Иные нужно еще и реморализовать?

— Что-то вроде. Я думаю, с матерью Тамары позабавился сильный Иной, причем явно одиночка и псих, вроде Фафнира или Брауншвейгского душителя. Может быть, сектант. А Питер слишком благодатная почва для разнообразной гнуси. Как результат имеем через тридцать лет банду Черных и их развеселые шабаши. И еще: на эмоции насильника и эмоции жертвы город явно среагировал бурно и охотно. Тамара — его дочь, а значит, отцовское свойство могло передаться и ей. Отсюда и способности «будильника». Но за пределами Питера она, в сущности, невинное дитя, оттого-то Южная Пальмира и не повторила пока судьбу Северной, Черной. И Киеву, полагаю, до определенной поры ничего не грозит.

— До поры, когда Киев по-настоящему инициируют? Ко Тьме или, тьфу-тьфу, Свету?

— Совершенно верно.

— Догадки, догадки, — пробормотал Лайк. — Сплошные догадки, достоверной информации ноль.

— В таком деле достоверная информация может найтись только у Инквизиции, — ничуть не смутился Завулон. Юрий задумчиво побарабанил пальцами по столу.

— А ведь Тамару, други, придется беречь и охранять, — сказал он и вздохнул. — Она становится слишком ценным объектом для изучения. Если Инквизиция придет к аналогичным выводам, ее отберут. А Инквизиция придет если только выводы имеют хоть что-либо общее с действительностью.

Взглянув на коллег, Лайк предположил:

— От Инквизиции ее охранять бессмысленно. Все равно заберет, если так решат в Праге. А что до Светлых… так и у них Инквизиция Тамару отберет. Не думаю, чтобы Светлые успели натворить с ее помощью много фатального.

— Ну почему же, — возразил Завулон. — Прогуляй Тамару по Красной площади у Лобного места, а потом инициируй Москву к Свету. Вполне себе цель для Гесера и его когорты горе-экспериментаторов.

— Это займет годы, Артур, — не сдавался Лайк. — Лет двадцать тридцать минимум, судя по Питеру.

— И что с того? Думаешь, Гесер за это время состарится и умрет?

Юрий сдержанно хмыкнул и похлопал Лайка по плечу:

— А хорошо было бы, правда?

— Ладно, что сделаем-то в итоге?

— А ничего, — неожиданно беспечно заявил Завулон. — Правда, Тамару придется забрать в Москву. Ко мне под крылышко.

Завулон повернулся в сторону Озхара и пристально взглянул ему в лицо:

— Тебе нравится Москва, кадет?

Озхар неопределенно дернул плечом:

— Можно подумать, это что-нибудь меняет.

— Правильно, ничего не меняет. Смышленый кадет! Заодно и тебя обучим кое-чему… задатки у тебя есть, причем неплохие. Только не начинай немедленно гордиться, гордыня сгубила немало достойных магов.

— Не стану я гордиться, — пообещал Озхар. — Я больше за Тамару беспокоюсь.

— Правильно делаешь, — снова похвалил Завулон. — Беспокойство обостряет внимание. А внимание нам в ближайшие времена ой как понадобится. Кстати, — Завулон неожиданно резко изменил тему разговора, — на этом корыте удочки есть?

— Удочки? — слегка опешил Озхар — Есть, наверное. А что?

— А не махнуть ли нам на Кинбурн, на рыбалочку? Так, для профилактики… Заодно и Тамару уберем из Одессы — пусть Гесеровы эмиссары поломают головы, зачем мы это сделали. Дня на три

— Я не поеду, — предупредил Юрий — У меня билет на утренний рейс.

— Как хочешь…

— Так что, озадачить капитана? — спросил Озхар, собираясь вставать. Лайк предложил:

— Давайте утром двинем? Я Ефиму велел утром предстать. У меня даже мобильника нет.

— Утром так утром. — Завулон протяжно зевнул — Ладно, кто как, а я в койку. Как койки на кораблях называются?

— Не знаю. Когда я у Шведа на яхте спал — называли гробом, — поведал Озхар.

— Очень хорошо. Хотя больше подошло бы вампиру. — Завулон хохотнул. — Ну и где тут ближайший фоб?

— Пойдемте, покажу. — Озхар наконец-то встал. Встали и остальные.

Над гидрофойлом колыхалось ночное небо.

— Рули к причалу, — велел Озхар капитану спустя несколько минут. — А завтра подберем кое-кого и на Кинбурны, на рыбалку.

— Сделаем! — бодро заверил капитан.

— Спокойной ночи…

— И вам…