"Единая-неделимая" - читать интересную книгу автора (Краснов Петр Николаевич)

«… для того чтобы писать историю, нужно историческое удаление, нужна перспектива, нужны точные имена, даты, ряд запротоколенных и проверенных свидетельских показаний. А где достанешь все это, когда живешь в изгнании, среди чужих людей и ничего своего не имеешь? … Только в свободном художественном творчестве историко-бытового романа можно сочетать описание событий с бытом людей и дать полную картину жизни данного времени». Петр Краснов

XXIII

После семейного ужина в столовой, где за самоваром сидела почтенная женщина с седыми волосами, ласковая и слащавая, а холодные закуски приготовляла и раздавала на тарелках чернявая женщина лет под сорок, про которую Варвара Павловна, небрежно представляя ей Морозова, бросила: «Моя сестра, Катя, святая душа», — Инна переоделась мужчиной. На ней был черный фрак, длинные черные брюки с блестящей черной лентой-лампасом и цилиндр.

Все прошли в гостиную. Андрей Андреевич стал играть модное танго. Инна танцевала посередине комнаты с сестрою. Две девушки сходились и расходились в плавных медленных движениях, прижимаясь, друг к другу, и, казалось, вместе с раздражающими звуками танца душный зной охватывал зрителей.

Неожиданно, по знаку Варвары Павловны, Андрей Андреевич оборвал танго и заиграл вальс. Инна подошла к князю Абхази и взяла его за кавалера, Варвара Павловна подошла к Морозову и положила ему руку на плечо. Он обнял ее за талию. Под его сильною рукою гнулось ее горячее тело, едва прикрытое тонкой материей. Он ощущал под своею ладонью ее упругую кожу и под нею начало ребер. Полные ноги касались его колен.

Он танцевал как во сне. Варвара Павловна, склоняясь ему на плечо, щекотала завитками золотых волос его щеку и, дыша ему в ухо, напевала на мотив вальса:

— Никогда… Никогда-а!

После вальса Андрей Андреевич играл лезгинку. Беттхер, Гарновский и Перфильев хлопали в ладоши и напевали в нос:

— Га-на-на… Ой, га-на-на!

Абхази с обнаженным кинжалом носился, дико косясь, за плавно порхавшей вокруг него Варварой Павловной, прыгал, приседал, топал ногами…

Морозов чувствовал, что он теряет голову…

Расходились в четыре часа утра. Обе сестры вышли на лестницу провожать гостей. Согнувшись на перила, они смотрели, как спускались офицеры. Инна что-то кричала Абхази, чего Морозов не слышал. Перфильев, не стесняясь барышень, нарочно громко говорил Беттхеру:

— Ну, Август, теперь ко «львам», что ли? Ничего другого не остается.

Последним уходил Андрей Андреевич. Он нагнал у выходной двери Морозова, и Морозов вспомнил Григорьева и его рассказ о каком-то таинственном «Дюковом мосту».

На улице, где стыла холодная темная ночь, и было так торжественно тихо после недавнего шума, Морозов нагнал Андрея Андреевича, медленно шедшего пешком к Знаменской улице.

— Андрей Андреевич, — окликнул он его. Андрей Андреевич остановился.

— Андрей Андреевич, вы куда?

— Как куда? — точно удивился Андрей Андреевич. — К вам.

Теперь удивился Морозов.

— Ко мне?

— Да… Вы меня о чем-то хотели расспросить?

— Почему вы об этом догадались?

— А зачем вы меня окликнули?

— Да… Вы правы… Ну, так вот что. Я хотел спросить вас…

И совсем не думая, что он это скажет, Морозов произнес:

— Окажите, пожалуйста… Вы… масон?