"Ночной поезд в Инсбрук" - читать интересную книгу автора (Вудз Дениз)ЧАСТЬ ПЕРВАЯФрэнсис отрешенно смотрела на пустыню. Голова была пуста, как бескрайняя песчаная гладь, от жары думалось туго. Делать нечего, кроме как оставаться в таком сонном, безвременном состоянии как можно дольше. Усталость не проходила. Кости ныли, а в горле першило. Ричард ушел куда-то, надувшись. Она подогнула под себя ноги и повернулась к окну. Пустыня растянулась до бесконечности. Перед глазами неизменно одно и то же непритязательное зрелище: кучи грязи и шубы пыли. «Такое впечатление, будто заглядываешь в вечность», — подумала она. Вдруг она вспомнила, что поссорилась с Ричардом. Никогда раньше не видела его таким рассерженным. Надо бы помириться. Еще рано приносить извинения (чуть позже), зато после того, как они просидят в купе несколько часов, не обращая друг на друга внимания (при условии, что никто со стороны не вмешается, чтобы разрядить напряженную обстановку), все встанет на свои места. И когда в очередной раз они сядут обедать и разделят на двоих теплую тушенку из одной консервной банки, разговор завяжется сам собой. Обычно так и происходило. Обстоятельства волей-неволей снова сближали их. Фрэнсис не терпелось начать процесс примирения, но пока Ричард не вернулся, ей оставалось только одно — поразмыслить о происходящем. Его вспышка дала желаемый результат: ей пришлось задуматься о том, что между ними происходит. Она попыталась взглянуть на пустыню его глазами, поставить себя на его место и почувствовать, что он испытывает во время этого путешествия. Ничего во всем этом нет такого — говорила она себе, — даже в воронках песка, свертывающихся спиралью и бегущих за поездом. Думать иначе — значит быть неисправимым романтиком. И все же раньше Ричард потакал ее капризам и следовал за ней в мир ее фантазий. Так было раньше. Сегодня пришла ее пора следовать за ним и жить его жизнью. После этого путешествия они отправятся в Лондон, где осядут, — пусть она не может расстаться с мыслью об оставшихся тысячах миль. Ей не давала покоя мысль, что если она не пройдет путь до конца, то непроторенные дороги напомнят о себе годы спустя, когда они с Ричардом поселятся в маленьком домике и будут скованы цепями домашнего уюта. Она боялась, что деградирует, если будет жить на насиженном месте слишком долго, что та нормальная жизнь, к которой так стремился Ричард, что-то в ней надломит. И точно так же ее стремление к разнообразию и новизне будет разрушать все его планы и надежды. Вот что ее постоянно мучило, а Ричард никак не мог этого понять. Фрэнсис посмотрела на часы. Двадцать пять минут пятого. Спертый воздух навечно застыл. Хотелось пить. Язык стал шершавым от сухости. Может, Ричард принесет чай. Но шло время, а его все не было. А вдруг он застрял в грязном туалете, очищая организм от какой-нибудь скверной бактерии? Или слоняется по вагону, пытаясь успокоиться любыми доступными средствами. Или болтает с теми двумя австралийцами — из купе, что дальше по коридору. Фрэнсис вернулась к своим мечтам. После Каира она еще успеет бегло ознакомиться с Северной Африкой, и там-то уж точно не будет сиднем сидеть в уютном купе, — надо в полной мере воспользоваться тем, что ей осталось. Но отсутствие Ричарда начинало действовать ей на нервы. Она встала и, высунувшись за дверь, огляделась по сторонам. Дальше по коридору нубиец — один-единственный суданец в вагоне первого класса — стоял, наклонившись, и смотрел в нижнее окно. Не моргая, он уставился на Фрэнсис. В его черных влажных глазах читался какой-то вызов — на самом деле это было просто любопытство. Вернувшись в купе, она задумалась: а как давно, собственно, Ричард ушел? Она проспала от силы час, и теперь ей не терпелось помириться с ним. Слишком много они ссорились в последнее время, скандалы возникали на ровном месте. Пришло время высказать все начистоту, постараться объяснить ему, что она не просто боится лишиться путешествий, не просто страшится однообразия повседневной жизни. Тут был и гнев, и чувство, что ее предали… Раньше Фрэнсис не осмеливалась говорить об этом, но, когда она влюбилась в Ричарда, она представляла его себе совсем другим. Когда они впервые встретились в гамбургском кафе, у него в ногах лежал рюкзак, а в руках он держал карту. Тогда она подумала: этот парень такой же, как она, — один из тех нечесаных странников с рюкзаком за плечами, для которых весь мир — бесконечный праздник, и они на нем желанные гости. Фрэнсис на годы застряла на этом пире и еще долго не собиралась уходить. Ведь перед ней расстилалось множество нехоженых троп, а пресыщение все не наступало. Залог успеха — вовремя избежать опасностей, в первую очередь — поноса и любви. Любовь, как считала Фрэнсис сотоварищи, так же страшна для бродяги, как хроническая дизентерия или другая какая зараза, вроде гепатита. Втрескаешься в местного или соблазнишься уютным гнездышком — надолго застрянешь на одном месте. Фрэнсис принимала правила игры, — она знала, чем чреваты любовные истории. Но Ричард — это, казалось ей, безопасно: ведь он такой же, как она. Кочевник. Он не пытался развеять ее иллюзии. Тогда он мерил километрами Европу, как и Фрэнсис. Закончилось все тем, что они влюбились друг в друга где-то между греческими островами Иос и Парос. Когда Фрэнсис поняла, что они разные, было уже поздно. Она запала на обыкновенного туриста. Фрэн чувствовала себя преданной и обманутой. Не тогда, в двадцать один год, когда она была влюблена по уши и ей все было нипочем, а сейчас, когда приходилось расплачиваться за совершенную ошибку. Ошибку совершила она, но винила в ней Ричарда. Ее возмущало не то, что теперь он ставил ее перед выбором, подводил черту в их отношениях, а то, что он обманом, выдав себя не за того, кем он был, вошел в ее жизнь, а теперь почему-то считал, что она примет его условия без сопротивления и без жалоб. Трюк с исчезновением сработал. Поверженная была готова унижаться и просить прощения. Но для начала надо его найти. Фрэнсис прошла по вагону, заглядывая в каждое купе. Двое других иностранцев тоже ушли. Значит, не так уж все плохо. Возможно, они отправились в ресторан вместе с Ричардом. Прошерстив три вагона, она вошла в вагон-ресторан в ожидании увидеть за одним из пластиковых столов «Формика» Ричарда со стаканом чая. Он поднимет на нее глаза, в которых еще будет гнев, но гораздо больше боли, а она примирительным, нежным тоном попытается объясниться. «Глупенький, я люблю тебя. Я хочу быть с тобой, но мне так нелегко отказаться от всего, к чему я привыкла». В вагоне-ресторане Ричарда не было, но там сидели австралийцы. На фоне элегантных суданцев, одетых в галабии, они походили в своих футболках и в шортах на кучу мусора перед древним храмом. Фрэнсис, увидев их, облегченно вздохнула. Наверняка они знают, где Ричард. — Привет, — сказала она, чуть не падая к ним в объятия при резком толчке поезда. — Вы случаем не встретили моего друга? Высокий, чернявый… — Высокий, чернявый? — усмехнулся один из них. — Нелегкий вопрос. Под такое описание подходят практически все в этом поезде. — Ага, — сказал другой австралиец, — вот если бы он был приземистым и белесым, то чуток выделялся бы на общем фоне. И друзья рассмеялись над своей же шуткой. — Он белый, но не приземистый. Думаю, вы видели его в вагоне первого класса. — Точно, мы перекинулись парой слов вчера вечером. Ричард, верно? — Да! Вы его нигде не видели? — Боюсь, что нет. — Черт бы его побрал. Куда запропастился? Никак не могу найти. — Все же далеко ему уйти вряд ли удастся, правда? Фрэнсис вытерла лицо шарфом. — Ну конечно. Если встретите, будьте добры, скажите, что я его искала. — Обязательно. Вернувшись в купе, Фрэнсис решила успокоиться и трезво все обдумать. Волноваться незачем, — люди не исчезают из поезда на полном ходу. В вагоне ни звука, в купе первого класса — ни души, кроме австралийцев, нубийца и ее. Высунув голову в незастекленное окно, она крепко зажмурила глаза, чтобы в них не попали поднятые ветром песчинки. Ричард играет с огнем. Он выразил недовольство — допустим, в чем-то он прав. Но прятаться в скором поезде «Долина Нила» не только не смешно, но и нечестно по отношению к ней. Где бы он ни скрывался и как бы сильно они ни поссорились, с его стороны жестоко так надолго исчезать. Фрэнсис втянула голову в плечи. «Черт, впереди еще один долбаный скандал». Нубиец, стоявший тогда в проходе, заглянул в купе, проходя мимо. В своих белых одеждах и тюрбане он был чистой воды привидение. Фрэнсис просидела не двигаясь битых полчаса, медленно закипая от злости. В последнее время с ней не так уж приятно было путешествовать. Ну и что с того. Такого наказания она явно не заслуживала. А если и так, ведь Ричард всегда был таким миротворцем, утешителем, он не из тех, кто любит затягивать ссоры. Но на этот раз, судя по всему, дело обстояло иначе. Никогда раньше он так не взрывался. Как это не похоже на него! Наверное, примирения придется ждать несколько дольше обычного. Фрэнсис проклинала себя за то, что была слишком эгоистичной, зацикленной на своих переживаниях; она намеренно занижала его достоинства, презрительно отзывалась о его жизненных планах и никогда не придавала значения его успехам. За то, что Ричард серьезно относился к своей работе, называла его старомодным. За то, что ему хотелось обзавестись семьей и домом, обвиняла в отсутствии воображения. Вероятно, Фрэнсис была слишком строга к Ричарду, но какое это было безрассудство — влюбиться в него! Он и был тем гепатитом, которого надо было опасаться, той изнурительной дизентерией, из-за которой приходится возвращаться домой. Почему она разглядела это только тогда, когда уж ничего было не изменить? Фрэнсис больше не могла спокойно сидеть на одном месте. Она снова отправилась на поиски. Вагоны второго класса не так плотно забиты, как до Атбары, но теснота жуткая. Фрэнсис прочесывала вагон за вагоном, случалась в двери туалетов и спешила дальше. Каждый раз, когда она спотыкалась или наступала кому-нибудь на ногу, раздражение усиливалось. Когда она, истекая потом, добралась до вагонов третьего класса, сознание ее начало мутиться. Ну где же он? Перед тем как перейти в другой вагон, Фрэн постояла на ветру на площадке, но легче ей стало лишь на мгновение, и то чуть-чуть. Какая-то смутная тревога поднималась от пяток вверх, отзываясь дрожью в коленках — как будто от голода. Она попыталась перевести дыхание и успокоиться. Главное — не потерять сознание. Это уже переходило всякие границы. Ричард знал, что она будет волноваться. Так какого лешего она должна тут гоняться за ним по поезду, пытаясь отыскать его в многотысячной толпе? Руки у нее тряслись, когда она тщательно обыскивала вагоны. Пассажиры третьего класса сидели, тесно прижавшись друг к другу на жестких сиденьях, как будто слившись в единое существо, и от постоянного раскачивания в такт движения поезда погрузившись в беспокойную дремоту. Некоторые из них провожали ее взглядом, но марлевая блуза с длинными рукавами и мешковатые брюки достаточно прикрывали ее тело от любопытных глаз. Вслух ругая Ричарда, она продолжала свой путь. Наверняка он уже вернулся в купе и сидит себе, закинув ноги наверх, а она-то прошла уже более десяти вагонов, с трудом прокладывая себе дорогу. Ее взгляд прыгал от одного лица к другому, от мельтешения этих лиц голова шла кругом, и в конце каждого вагона ей приходилась вылезать на солнцепек и договариваться о том, чтобы ее пропустили дальше. Раньше Фрэнсис никогда не тошнило в поезде, но теперь ей стало плохо. Она мечтала о том, чтобы это поскорее кончилось. Когда она дошла до конца пассажирских вагонов, у нее слов не было от растерянности. Где же он? В грузовом отсеке? В локомотиве? Нет, это смешно! Только в этом поезде и можно было найти пишу, воду и тень на сотни миль кругом — в этом передвижном оазисе, приютившем пассажиров посреди местности настолько негостеприимной, что даже преступник, совершивший убийство, дважды подумал бы, прежде чем сойти с поезда. Вид пустыни, раскинувшейся вокруг, наполнил ее ужасом. А вдруг он упал вниз и попал под колеса? А что, если он лежит сейчас на пятидесятиградусной жаре со сломанной шеей? Исключено. Кто-нибудь увидел бы, как он падает. Уж слишком много народу толпится в коридорах, стоит в дверях. Кто-нибудь уж точно заметил бы и дернул за стоп-кран. И все же что-то похожее на страх заставило Фрэнсис поторопиться обратно опять через все эти вагоны. В гневе он мог уйти в другое купе и лежать сейчас где-нибудь на верхней полке в вагоне первого класса; ведь их-то собственный вагон она подробно не осматривала. Обратно она шла чуть ли не пятнадцать минут, и когда добралась, то осмотрела каждое купе. Заглянула на верхние полки, под нижние полки, выглядывала из окон, снова зашла в туалеты. Нигде его не было. Не зная, что делать, она рухнула на скамью. Именно тогда, переведя дыхание, Фрэнсис заметила, что рюкзак Ричарда исчез. Звук собственного тяжелого дыхания отозвался эхом в ушах. Она вскочила, заглянула под сиденья, забралась на верхние полки, судорожно разыскивая пропавшую вещь. Последний раз она его видела на сиденье рядом с дверью, а Ричард сидел напротив, положив одну ногу на рюкзак. Как раз перед тем, как они начали ссориться. Он точно не взял его с собой, когда выскочил из купе, но, поскольку деньги у него были в рюкзаке, возможно, он вернулся за ним, чтобы пойти в вагон-ресторан. С другой стороны, ведь там была еще одежда и другие вещи — разумнее было бы оставить его здесь, чтобы не таскать с собой. Она села. Тошнота подбиралась к горлу. Такое ощущение, будто пытаешься найти дорогу в темноте, как в комнате страха в парке аттракционов. Дверь была рядом, но она не видела ее, и каждый раз, когда она пыталась встать, земля уходила из-под ног и ноги подкашивались. За окном сине-коричневый день сменялся тускло-серым вечером. Пустыня растянулась тонкой линией вдоль горизонта. В этом не было ничего красивого, и даже приближение ночи не давало возможности передохнуть от проклятого пекла, от которой голова у Фрэнсис безжалостно раскалывалась на части. Суданец, стоявший на страже у ее дверей, куда-то скрылся, и вскоре стало слышно, как он, вместе с человеком, разносящим в вагонах чай, произносит вечернюю молитву в конце коридора, на циновке, разложенной рядом с туалетом. Ритмичные заклинания вливались в размеренный ритм колес, скрипящих на весь вагон. Темнело, и Фрэнсис пришлось снова отправиться на поиски, снова продираться вдоль вагонов, сталкиваясь с людьми, раскачиваться от сиденья к сиденью, стукаясь коленками о двери. Кругом лица: поднимают глаза, смотрят в окно, поворачиваются к ней, но нужного лица нигде нет. Каждый последующий вагон казался еще более душным, чем предыдущий. От запаха пищи и пота желчь подкатывала к горлу. Выходя из очередного вагона, она вдохнула полные легкие воздуха вперемешку с песком. К тому времени, когда она вернулась обратно, паника охватила ее настолько, что она не узнавала ничего кругом. Все перевернулось с ног на голову. От духоты и тусклого света она была сама не своя — как будто ее измотанное тело существовало само по себе, а разум, пытающийся найти хоть какое-то объяснение случившемуся и все время заходящий в тупик, — сам по себе. Она смотрела на пустыню и не видела ее. Разгоряченная от беготни, вся в каплях холодного пота, она стала глубоко дышать, чтобы успокоиться, как учила ее тетя. Это помогло Фрэнсис собраться с мыслями, и она догадалась достать карту. Последняя остановка была в Абу-Хамеде. Фрэнсис помнила, как они подъехали к городу, но отбытия уже не заметила. Вскоре после того, как Ричард в ярости выскочил из купе, она растянулась на полке, чтобы, когда он вернется (стыдясь своей вспышки), притвориться спящей и не вступать с ним в разговор. Однако от всех этих треволнений она очень устала, и вскоре после того, как она, приоткрыв один глаз, заметила, что Ричард вернулся, ее и в самом деле сморила дремота. Она смутно помнила, как поезд остановился в Абу-Хамеде, и слышала шум с улицы. Местные жители ходили по проходу, торгуя вразнос едой и всякой мелочовкой. Скорее всего, именно тогда она и провалилась в глубокий сон, потому что с того момента она ничего не могла вспомнить. Фрэнсис спала больше часа, и поскольку теперь было немногим более шести, значит, из Абу-Хамеда они отбыли около четырех. Может быть, именно там Ричард сошел с поезда? Но почему? Из-за очередной ссоры? Какой в этом смысл? Она попыталась отогнать эту мысль, отделаться от нее, но вопросы возникали снова и снова. Куда он делся? Что она сделала такого, что подтолкнуло его к этому? Наверняка это шалит ее больное воображение. Пустыня давила на нее, вызывая галлюцинации. Ричард в поезде, где-то неподалеку. Иначе и быть не могло. Не могли же его похитить или прогнать, как выгоняют тех, кто подцепил желтую лихорадку. Она бы услышала шум драки. А может, он выпал из вагона? Эта мысль не давала ей покоя. Что, если он лежит там, на песке, умирая от жажды? Спустилась ночь. Все кругом сжалось: стало меньше простора и воздуха, смотреть стало не на что. Мужчина в коридоре слонялся около двери, время от времени бросая с высоты своего роста взгляд на женщину с бешено трясущейся головой. Ее охватила мания преследования. Его лицо, казалось ей, таит угрозу. Что ему известно? Может, это он и спрятал Ричарда? Он видел, как она металась по поезду, — может быть, он был здесь, когда Ричард ушел? Фрэнсис открыла еще одну бутылку и стала пить, не обращая внимания, как вода стекает по шее и затекает под блузку. Рюкзак Ричарда пропал. Что бы это значило? Они путешествовали налегке. Она носила свои документы в нательном поясе для денег, который редко снимала, и еще у них был один небольшой рюкзак на двоих, а в нем — недельный запас одежды, которую они брали с собой в Хартум. Но по большей части их пожитки хранились в отеле в Асване. Поезд часто делал незапланированные остановки из-за завалов песка на рельсах, а иногда даже по требованию сходящих пассажиров, но зачем Ричарду сходить с поезда? Они направлялись в Асван и Каир и были на пути к дому. Наконец-то он своего добился. Не мог ведь он так разозлиться, настолько, что решил сойти с поезда? Нет, конечно. Поэтому надо ждать его скорого возвращения. Сейчас он где-нибудь в другом вагоне среди этого безумного смешения тесно прижавшихся друг к другу тел. И до того, как все выйдет уж совсем за рамки возможного, он придет и объяснит, куда и зачем так надолго пропал. Но он не пришел. Фрэнсис сидела в ступоре. Ричарда не было в поезде. Другого объяснения она не находила. А раз его нет в поезде, значит, он сошел. Рюкзака не было. Все сводилось к одному. Он взял сумку и сошел с поезда. По доброй воле, сознательно. И она сама подтолкнула его к этому. Ричард и не думал ее наказывать, а просто взял и ушел. Раньше он просто грозился, а теперь исполнил обещанное. Нубийский джентльмен вновь промелькнул в дверном проеме. Фрэнсис вдруг набралась смелости и окликнула его. Она расстегнула пояс, вынула кошелек, достала фотокарточку Ричарда, которую носила с собой вот уже три года, и протянула ему. Он недоуменно посмотрел на нее. В Судане многие говорили по-английски, но ей всегда везло на тех немногих, кто не владел иностранным языком. — Простите, вы видели этого человека? Он был здесь, со мной в этом купе. — И она показала на полку. — И, ну-у, похоже, что он… исчез куда-то. Вы не видели его? Он взял фотографию и внимательно вгляделся, насколько позволяло слабое освещение. Он кивнул. Явно было видно, что он узнал в Ричарде человека, с которым она ехала в поезде. — Я не знаю, где он, — сказала она. — Вы Он прекрасно знал, что она искала, — она металась по составу, как ветер. — Да. Я обыскала весь поезд, прошла из конца в конец. Его нигде нет! Он посмотрел на нее с сочувствием, в его глазах уже не таилась угроза, но в ответ на ее вопрос он только покачал головой. Потом обернулся и подозвал разносчика чая, который шел по проходу с чайником и бокалами. Они показали ему фото, но тот тоже покачал головой: Нубиец развел руками и сказал Фрэнсис: — Вы ждать. Он прошел в конец коридора и вернулся через несколько минут с молодым проводником, который выглядел свежо и безупречно, будто только что натянул свою коричневую форму, несмотря на то что заступил на дежурство двадцать шесть часов назад. Он держал фотографию Ричарда в руках. — Мадам, у вас проблема? Запинаясь, Фрэнсис быстро выложила историю исчезновения Ричарда. — Хорошо, хорошо, — сказал проводник, подняв руку, останавливая поток речи. Он задал ей несколько вопросов, потом прошел в другой вагон. Фрэнсис следовала за ним по пятам. Там он поговорил с мужчинами, стоящими у входной двери. Вокруг сразу столпился народ: все рады были хоть какому-то происшествию, разнообразящему дорожную скуку; все галдели, передавая снимок из рук в руки и оживленно обсуждая случившееся. Каждый высказывал свое мнение, но Фрэнсис ничего не понимала. Она посмотрела на людей, окруживших проводника. Несколько пар глаз уставились на нее. Глядя на фотографию, люди кивали. Некоторые явно узнали Ричарда. С тех пор как они отбыли из Хартума, он несколько раз проходил мимо них. Затем один из них пробрался вперед сквозь толпу и заговорил с Фрэнсис на арабском языке. — Я ничего не понимаю. Вы говорите по-английски? Он покачал головой. Потом показал на дверь, согнул руку в локте и выбросил руку вперед: «прочь из поезда». И он повторил все снова. Фрэнсис ухватилась за дверной косяк, чтобы не упасть. — Мой друг сошел с поезда? — Руки и ноги у нее дрожали. — Он об этом говорит? Проводник переговорил с пассажиром. Фрэнсис попыталась сглотнуть, но, так как во рту у нее пересохло, от этого рефлекса появилась боль в горле. — Да, — сказал проводник, — ваш друг сошел. Глаза у нее наполнились слезами. — Боже мой. Где? Где он сошел? Они посовещались и вместе произнесли: — Абу-Хамед. — Абу-Хамед? — Да, да. — Но почему? Почему? Мужчина пожал плечами и покачал головой. Толпа глазела на молодую иностранку, брошенную посреди пустыни. Они так же ничего не понимали, как и она. — Господи. Он сошел с поезда. Так оно и есть — он бросил ее. Не где-нибудь, а здесь. Большая рука с ломкими ногтями держала бокал у нее перед носом. Это вывело ее из оцепенения. Нубиец улыбнулся, дал ей чаю и куда-то исчез. Стакан сладкого чая успокоил ее. За окном не мелькали огни, обычно прорезающие темноту. Перед ней было только собственное отражение на грязном стекле. Поезд укачивал ее, пытаясь убаюкать и отогнать все проблемы на задний план. Колеса лязгали, а деревянный вагон поскрипывал. Она обожала слушать эти звуки. Ричард не выпал из поезда, его не убили, не похитили. Он взял свой рюкзак и отчалил — без лишнего шума, без сцен, по доброй воле. Какое-то шевеление в дверях заставило ее вскочить. Она все еще надеялась увидеть там Ричарда. Но это был один из австралийцев. — Привет. Вот, решил ноги размять. Длинные, голые и покрытые выгоревшими на солнце волосами ноги не нуждались в дополнительной тренировке. — Добрый день. — Нашла своего дружка? — Нет. — Фу ты! Куда же он подевался? — Он сошел. У австралийца отвисла челюсть. — Сошел? Господи. Где? — Скорее всего, в Абу-Хамеде. — Ну и засранец! Наверно, пошел за куревом и отстал от поезда, так? — сказал он с сильным австралийским акцентом. — Он не курит. — Ну, чего-то другого захотел, но… Всякое могло приключиться. — Tы точно его не видел? — Я видел его вчера и сегодня утром у толчка. — Да нет же, сегодня днем! Он покачал головой: — Извини. — Вот блин… — Что ты собираешься делать? — Я? Не знаю. Австралиец нахмурил брови: — Интересно, как он будет там развлекаться. В смысле, там сильно не разбежишься. Фрэнсис пристально посмотрела на него. Да, ей необходимо было с кем-нибудь поговорить. И также необходим кто-нибудь, кто протянет ей руку помощи. Но этот безвкусно одетый, пережаренный на солнце парень, изрекающий какую-то самоочевидную пургу, — это был явно не тот, на кого она расчитывала. Он попытался ее успокоить: — Да ладно, с ним все будет хорошо, не переживай. Он сядет на следующий поезд. Фрэнсис вздохнула. Ей не хотелось продолжать этот разговор, не хотелось, размякнув от нежных слов утешения, выложить всю правду, которая рвалась наружу. — Когда он еще будет, этот следующий поезд. Хорошо, если через несколько дней, учитывая все задержки, а то и через неделю… «Через неделю?» — Фу ты! Надеюсь, он при деньгах. — У него есть все необходимое. Он посмотрел на нее, не понимая, к чему она клонит, потом сел, бормоча что-то на своем заморском говоре — что-то не то сочувственное, не то недоумевающее, она толком не поняла, — и спросил: — А он как, э-эм, в смысле, вы познакомились раньше или встретились уже в дороге? Она хотела бы соврать. Почему-то вдруг ей понравилась идея откреститься от Ричарда. Она могла сказать австралийцу, что они с Ричардом были просто попутчиками, и каждый мог отправиться куда глаза глядят, не спрашиваясь другого. Тогда бы австралиец пожал плечами и пошел в свое купе, произнеся под нос свое «Фу ты!». Но если он не уйдет — придется пудрить ему мозги всю дорогу до Вади-Хальфы, а может, и дальше. — Мы знали друг друга раньше. — Ну ладно, пока у него есть наличные, с ним все будет в порядке. — Да, я тоже так думаю. — Значит, тебе придется торчать в Вади-Хальфе и ждать, пока он проявится. Пока он болтал, Фрэнсис унеслась мыслями далеко. Следующая остановка в Вади-Хальфе. Конец пути. Конец света. Что ей делать, когда она прибудет туда? — Говорят, что это был красивый город до того, как построили плотину и все скрылось под озером Насер. — Да, я знаю. — Так что даже не знаю, что и сказать, — смотреть там вроде как и не на что. — Я знаю. Я уже не раз бывала в этом городе. — Фу-у, там слишком спокойно. Я зависал в городах с населением в два раза меньше, но там было в два раза прикольнее. Когда мы приехали из Египта, я чувствовал себя как на Марсе. Понимаешь, о чем я? «А нубийцы, наверное, думали, что это ты оттуда прилетел». — Фу ты, я был рад унести ноги. Что-то зловещее витает в воздухе. Как будто в чистилище попал, или что-то в этом роде. Не сказал бы, что мечтаю остаться там надолго. — Не такой уж плохой город, — сказала Фрэнсис. Но она знала, что именно такой. Новый Вади-Хальфа — это кучка скучных домишек в чистом поле, зал ожидания на границе. Его построили лишь потому, что отсюда уходил паром в Египет. Ее передернуло. Ждать Ричарда в Вади-Хальфе все равно что провести время в заключении. С собой у нее было только две книги: «Волхв» и «Медленно уплывая в Китай». Обе она уже читала. Даже в компании Джона Фаулза и Гэйвина Янга ей не улыбалось торчать в Вади-Хальфе. Одиночество, скука, жара, мухи и тараканы, а ко всему прочему еще и беспокойство о том, что и на следующем поезде не будет Ричарда, — нет, этого ей не выдержать. Когда паром отчалит, кроме нее в городе не будет ни одного иностранца. И что ей делать день за днем, запертой в четырех стенах из-за пекла на улице, не зная, куда деваться от тревоги? Австралиец будто прочитал ее мысли. — Как думаешь, сможешь пожить немного в городском отеле? — Конечно, это не гранд-отель, но спрятаться от солнца в нем можно. И нубийцы очень приятные люди. — Ага, люди здесь хорошие, но тебе от этого ни холодно ни жарко, если не знаешь языка. А если у тебя аппендицит или еще что похуже? — Ну, боже мой, это ж не Тимбукту! — Да уж. Тимбукту — городок людный, говорят. — Так что если у меня будет аппендицит, я умру смертью одинокого странника. Ну и что с того? Своим тоном она разрушила дьявольское очарование страшной перспективы. Они замолчали. Фрэнсис посмотрела на свое отражение в окне. Купе за ее спиной выглядело как незнакомое место. Она задумалась над тем, что же стало с тем милым поездом, с тем расшатанным экспрессом, рассекающим унылую пустыню, — как шутил Ричард, единственный холст, на котором Бог ничего не изобразил. Что стало с купе, чьи стены еще прошлой ночью были свидетелями их великолепных ласк? От таких мыслей было еще мучительнее, но ей поневоле вспомнилось, как в три часа утра поезд остановился не по расписанию, непонятно почему. Когда толпа пассажиров высыпала на улицу поспать лежа на прохладном песке, Фрэнсис уселась на ступеньки и смотрела, как Ричард исчезает из виду, уходя в темноту, будто в соседнюю комнату. Позднее он рассказывал ей, что отошел на некоторое расстояние от поезда и лег. Над ним простиралась галактика, в которой было столько звезд, что ему показалось, будто он поднялся над землей. Он сказал, что летал высоко в воздухе. А когда свисток разрезал тишину ночи и стали слышны голоса людей, поторапливающих друг друга, он вернулся — еще витая в облаках, весь в эйфории, в восторге от своего неземного приключения, а едва поезд тронулся, затащил Фрэнсис в купе. Целуя ее так, будто хотел, чтобы их кровеносные жилы сплелись воедино, он стянул с нее через голову блузку и одновременно закрыл за собой дверь ногой. Потом поднял ее на верхнюю полку и сам залез туда. Наверху было тесно. Сначала им стало смешно (ну и дикость — кувыркаться в поезде посреди Нубийской пустыни при тридцатиградусной жаре), но когда они начали заниматься любовью, то оказались вне времени и пространства, там, куда Фрэнсис всегда мечтала попасть. Когда они вместе кончили, то в порыве страсти чуть не свалились с полки. Именно о таком незабываемом опыте, как секс в скором поезде «Долина Нила», она и мечтала, этим она жила. Когда она проснулась на следующее утро и вспомнила о том, что решила распроститься с таким образом жизни, она снова впала в меланхолию, а изнутри ее подтачивало чувство обиды. Пока Ричард убивал время, Фрэнсис пыталась растянуть минуты до бесконечности. Она отчужденно смотрела в окно и дулась, пока ее брюзгливое настроение не довело его до бешенства. — Может, еще чаю принести? Образ Ричарда растаял в воздухе. Австралиец взял ее бокал. — Почему все хотят напоить меня чаем? — резко бросила она. — Извини, что? — Да нет, я просто… Прости, я только хотела… — Не беспокойся. — От чая не откажусь, спасибо. Он ослепительно ей улыбнулся и вышел. Фрэнсис была рада избавиться от него. Ей не надо было ни чая, ни жалости, ничего. Она лишь хотела, чтобы Ричард появился в дверях. Ей так этого хотелось, что она физически ощущала, как ее тело раскалывается на крошечные острые осколки. Мимо прошествовал нубийский джентльмен. — Он улыбнулся. Фрэнсис не хотела, чтобы тот подумал, будто она променяла его ненавязчивую поддержу на болтовню с наглым соплеменником. Он пошел дальше. Она закрыла глаза руками. Все было так, будто она заснула в одной жизни, а проснулась в другой, и, несмотря на весь свой жизненный опыт, несмотря на то, что она многое повидала за время путешествий по миру, она не знала, что ей предпринять. Она была не в том настроении, чтобы вести светскую беседу, и с ужасом ждала возвращения австралийца, и все же понимала, что должна радоваться его вниманию. Она давно уяснила себе, что тех, кто путешествует в одиночку, очень выручают мимолетные дружеские отношения с людьми, которых они никогда в жизни больше не увидят. А ей сейчас, судя по всему, как раз и предстоит путешествовать в одиночку. Австралиец с чаем не заставил себя долго ждать. Она попыталась ему улыбнуться. — Куда думаешь дальше направиться? Он грохнулся на скамью прямо перед ней и положил одну ногу на сиденье, на котором сидела она. Тонкие темные волосы упали на его небритое лицо. Он явно думал, что не должен оставлять ее одну. — Не знаю, — сказала Фрэнсис. Она хотела показать, что держит себя в руках, но подозревала, что на самом деле выглядит как раненый зверь. Последние события выбили ее из колеи. — Мы возвращались в Каир, а теперь…. — Не могу поверить, что он застрял в таком местечке. Там ведь все достаточно уныло, а? Фрэнсис посмотрела на него. Как он ни старался, ему не удавалось скрыть удивление по поводу того, что турист с Запада мог быть настолько беспечным, чтобы опоздать на единственное средство сообщения, на котором можно выбраться из этих диких краев. Каждый раз, открывая рот, он озвучивал ее самые худшие опасения. — И поезда у них ходят не пойми как. У железнодорожного расписания — своя особая логика. Стараясь не слушать его, Фрэнсис закрыла глаза и, помимо воли, представила, что она дома. Как это ни смешно, но она вспомнила Дублин. Дом, которого она сторонилась вот уже пять лет, вдруг показался спасением. Она представила, как стоит на улице Сипоинт и смотрит на полуостров Хоут. Там было свежо и ветрено, как обычно бывает в это время года в апреле. — А, вот ты где! Фрэнсис подпрыгнула на месте, но когда открыла глаза, то увидела еще одну пару загорелых ног, только покрытую выгоревшими на солнце волосами. Еще один австралиец. — Tы заснул, — сказал его друг, — вот я и пошел продляться. И он повернулся к Фрэнсис: — Это Род. — Привет, — кивнула она. — А меня зовут Джоел. — Фрэнсис Диллон. Род сел. В отличие от своего друга, он был опрятно одет, но светлые волосы и серьезные голубые глаза делали его похожим на серфингиста, который почему-то забрел слишком далеко от моря. — Ее парень сошел на станции и отстал от поезда, — сказал Джоел. — Что он сделал? — Отстал от поезда, похоже на то. — Не может быть! — удивленно поднял брови Род. Фрэнсис отвела глаза в сторону. — Где? Все станции здесь как большие ульи. — В Абу-Хамеде, — сказал Джоел. — Точно сошел? — обратился Род к Фрэнсис. — Мне так сказали. Я спала. — Абу-Хамед это не там, где железная дорога идет вдоль реки? — спросил Джоел у Рода. — Мы еще там гуляли. — Ага. Фрэнсис села. — Вы гуляли? Вы тоже выходили из поезда? Тогда вы должны были встретиться с ним. — Ай, там было полным-полно народу, — сказал Джоел. — Но он выделялся из толпы! Значит, вы заметили бы его на платформе. — В этом поезде хватит людей, чтобы заселить какой-нибудь островок, — сказал Род. — А если добавить сюда всех женщин, мужчин и детей в радиусе пятидесяти миль, которые пытаются быстро загнать свой товар, — народу будет вообще чертова уйма. — Ну, тогда ясно, почему он отстал от поезда! Далеко забрел, затерялся в толпе… Род переглянулся с другом. — Допустим. — Что? — сказала Фрэнсис. — Что допустим? — Ну, просто… надо сильно постараться, чтобы пропустить этот поезд. — Ага, — сказал Джоел, — у нас была уйма времени, чтобы сесть в поезд, ведь сначала раздается свист, и он трогается с места очень медленно, чтобы те, кто ездит на крыше, успели забраться. — Знаю. Думаете, я не знаю этого? Но именно так все и было, потому что кто-то видел, как он выходил в Абу-Хамеде! — Видели, как он сошел, это возможно, — сказал Джоел, — но они могли не заметить, как он сел в поезд. — Ну и где же он, по-твоему? — спросил Род у друга. — Сидит себе на крыше вагона и покуривает косячок. — Точно, крыша! Фрэнсис как-то не додумалась до этого. Сотни пассажиров ехали — и им разрешалось ехать! — на крышах вагонов. Она встала и нетерпеливо принялась ходить взад-вперед. Ричард пришел в восторг, увидев людей на крыше, но она не позволила ему залезть туда, чтоб не свалился. Если ему захотелось уйти от нее, куда еще он мог пойти, как не на крышу? — Я должна была подняться туда сегодня. Почему вы мне раньше не сказали и не послали меня наверх за ним? Почему до меня раньше не дошло? Теперь уже слишком темно, ни фига не видно! — Не надо истерики! — сказал Джоел. — А что, если он упадет? И никто не заметит. Поезд даже не остановится. — Ничего с ним не случится, — сказал Джоел. — Ага, — заверил Род. — В смысле, если он там, то и сам не захочет там надолго оставаться и скоро спустится. Фрэнсис заломила руки. Неужто Ричарду и в самом деле могло прийти такое в голову: забраться на крышу с рюкзаком и просидеть там несколько часов? Неужели он мог так издеваться над ней? Неужели он такой подлец? Нет. Ей казалось, что ее прокручивают в сушилке стиральной машины. Все кружилось в плотном горячем воздухе, все тело сжималось от удушья и отчаяния.. — Почему бы нам не поужинать здесь всем вместе? — предложил Джоел. — Простите, что? — Мы могли бы принести еду сюда, если ты не против, и побыть с тобой, пока он не вернется. Фрэнсис согласилась. Ночь обещала быть длинной, если Ричард не объявится, а при тусклом, мерцающем свете только и остается, что вести задушевные беседы. Спать она все равно не ляжет. Австралийцы устроились за маленьким столиком у окна. Пресный хлеб, яйца, сваренные вкрутую, и фрукты, купленные накануне в Хартуме. Фрэнсис спросила, как им удалось сварить яйца. — Мы попросили сварить их в вагоне-ресторане. Угощайся. — Спасибо, не хочу. Живот сводило от голода, но она откусила кусочек сухого печенья и попила нагревшейся на жаре воды. — Надеюсь, сегодня нам удастся выспаться, — сказал Джоел. — Мы вчера глаз не сомкнули от жары. — Вы еще не были в вагоне второго класса, — сказала Фрэнсис. — Здесь-то, может быть, и жарко, но там и жарко, и шумно, и люди сидят на головах друг у друга. Везде снуют дети. И к тому же сиденья твердые. Род разбил яйцо об окно и повернулся к Фрэнсис: — Значит, вы на пути в Каир? Она кивнула: — Ага, мы возвращались назад почти тем же путем. Мы осмотрели чуть ли не все достопримечательности по дороге туда, кроме Абу-Симбела. — А мы наоборот. Сначала поехали в Судан, чтобы успеть до настоящей жары, а потом сделаем остановку в Асуане и Луксоре по дороге домой. Фрэнсис не могла сосредоточиться на разговоре. Ей хотелось просто посидеть, ничего не говоря, раствориться в воздухе. Вместо этого ей приходилось, превозмогая себя, болтать с попутчиками — понимая в глубине души, что случившееся случилось и никуда от него не уйти. Хотя пока она еще не готова была признаться себе в этом, рано или поздно ей придется привыкнуть к мысли, что Ричард бросил ее. Она утешала себя надеждой, что он прячется на крыше, лежит там и смотрит на звезды, как в невесомости, — но это была тактика, чтобы как-то выжить: на самом деле у нее были все основания считать, что он сбежал, и теперь его не дозваться, не попросить у него помощи. Он не дал ей выговориться, заткнул ей рот, и невысказанные слова душили ее. Она все еще не знала, что делать, но на какое-то время поезд выручил ее. Он двигался вперед, поскрипывая и спотыкаясь, и она двигалась вместе с ним. Пока они не остановились в Вади-Хальфе на следующее утро, ей оставалось только ехать вперед, и в этом она находила утешение. Пока что все равно никаких решений принимать нельзя — и это ее вполне устраивало. Потому что она не могла ничего предпринять, пока в точности не известно, что именно натворил Ричард. — Откуда ты? — спросил Джоел. — Из Ирландии. Дублин. — Мы так и не добрались до Ирландии, когда колесили по Европе, — сказал он. — Я слышал, что это чудесное место, но, видно, не судьба. — Да, там очень… свежо. — Как нам не хватает здесь свежести, — вздохнул Род. Ну вот, опять. Ирландия. Как будто какой-то невидимый попутчик ударил Фрэнсис меж ребер. Безусловно, свежо. Прохладно. И еще светло. — А вы откуда будете? — Из Австралии, — сказал Джоел с гордостью. — Вообще-то, я и сама догадалась. Из какой части Австралии? — Я из Уага-Уаги, а Род из Квинбейна. Мы двоюродные братья. Он только что закончил универ, и я тоже отучился, вот мы и решили прошвырнуться за океан, прежде чем найдем работу. — Но вам не кажется, что вы немного сбились с пути? Обычно австралийские паломники Судан посещением не балуют. — Да, мы выбрали не совсем обычный маршрут, — сказал Род, — но я давно мечтал увидеть Нил. Еще ребенком я любил читать про экспедиции к истокам Нила, а когда прочитал, что в Хартуме можно увидеть слияние Голубого и Белого Нила, я не мог немного не свернуть с пути. — По-моему, у него башню снесло, — сказал Джоел. — И ты не разочарован тем, что увидел? — спросила Фрэнсис. — Да нет, было грязновато, серовато, но я не забуду ни с чем не сравнимое ощущение, когда стоишь как раз между Голубым и Белым Нилом. Фрэнсис улыбнулась. Такой же неисправимый романтик, как и она сама. — А ты, — спросил Род, — как ты здесь оказалась? — Мне захотелось прокатиться на «Летающем верблюде». — На чем? — На этом поезде. Иногда его называют «Летающим верблюдом». — Тебе нравится сидеть в ведре с пылью? — спросил Джоел. — Мне вообще-то нравятся поезда. Когда-нибудь я проеду на экспрессе «Индиан-Пасифик». — Это еще что такое? — Он идет через всю Австралию — от Перта до Сиднея. — Наверняка ты и по Транссибирской магистрали проехала, или я не прав? — спросил Род. — Верно. Безвылазно восемь дней. — Восемь дней?! Ну, ты даешь, — сказал Джоел. — Ты сумасшедшая или как? — Или как. — А откуда такая страсть к поездам? — Сиденья расположены друг напротив друга. — И? — Сидишь друг напротив друга. На всех других видах транспорта сиденья расположены одно за другим, а почти на всех поездах сидишь лицом к людям, смотришь на них, они смотрят на тебя. Tы можешь увидеть, что у них написано на лице, что они едят, что читают, и поскольку им никуда не деться друг от друга, люди начинают разговаривать. Даже если они говорят на разных языках, общение как-то налаживается, а так как времени предостаточно, то получается обсудить многое, а не просто обменяться любезностями. В поезде всегда есть время. — Иногда даже больше чем надо, по-моему, — проворчал Джоел. — А вдобавок не забудьте, что вы постоянно при этом куда-то едете — нет ничего лучше! — Тебя и вправду заклинило на поездах, — сказал Род. Фрэнсис улыбнулась: — Знаете, увлекающиеся люди живут дольше. — Серьезно? — Я где-то слышала. — Это хорошо, — сказал Джоел, — я и сам натура увлекающаяся. «Ну да, конечно, — подумала Фрэнсис, — увлекаешься девушками и серфингом». Джоел достал плейер, вставил кассету и растянулся на полке с закрытыми глазами. Он корчил рожи под музыку, отбивая ритм пальцами в воздухе. — Что он слушает? — спросила Фрэнсис. — «Секс пистолз»? Род стоял в дверях, просматривая коридор. — Наверное, Дебюсси. — Дебюсси? Род усмехнулся и присел. Что-то особенное было в его улыбке, что-то неожиданно близкое, что заставило Фрэнсис почувствовать себя спокойнее. — Что ты изучал в колледже? — Океанографию. — Далеко же ты уехал от моря, господин океанограф. — Не сказал бы. Далеко от моря не уйти. Просто кругом будут морские ископаемые. Он встал и снова подошел к двери, выглянул в коридор и повернулся к ней: — Почему это я здесь постоянно высовываюсь из купе, как чертик на пружинке из коробочки? Это не у меня ведь парень пропал. Фрэнсис отвернулась к окну. — Надеюсь, ты простишь мне, что я это говорю, но по тебе не скажешь, что ты ждешь его возвращения. На самом деле ты не веришь, что он на крыше, или я не прав? — Прав, но я молю Бога, чтобы он был там. В противном случае все было бы слишком… — Но только псих может застрять в одном из этих городов посреди пустыни. Псих или дебил. — Совершенно верно. — Может, его действительно задержали. — Что? — Ну, там, арестовали или что-нибудь еще. — Не смеши меня. Судан — страна прозападная. Ему ничего другого не остается. У Нимейри внешний долг размером с Нубию, стране нужны туристы. А нашего брата здесь кот наплакал, и последнее, что им может прийти в голову, так это доставать безобидного парня вроде Ричарда. — Tы уверена? У их спецслужб дурная репутация. — Но с какой стати им его арестовывать? Зачем им скандал международного масштаба? — У него есть травка? — Нет. Послушай, он просто отстал от поезда, понятно? — Может, и так, — сказал Род, — но я бы ни за что на свете не отстал бы от этого поезда, даже под угрозой смерти, и знаешь почему? Потому что здесь посреди пустыни можно загнуться, именно поэтому я не был бы таким тупым тормозом и не отстал бы от поезда. — Спасибо. Ты меня успокоил. — С другой стороны, я бы и на крыше не сидел так долго. — Может, и сидел бы, — сказала Фрэнсис, — будь у тебя на то причина. — Какая причина? — Он… мы слегка поругались. Ну, может, не так чтобы слегка. Правильнее было бы сказать, что мы страшно разругались. Удивительно, что вы нас не слышали. — Аа-а, вот оно что. — Ричарду надо побыть в одиночестве. — Ага, только навряд ли он поперся бы на крышу вагона, на места для нищих, и уж тем более не оставался бы там так долго, не предупредив тебя, как ты думаешь? — А я откуда знаю? Четыре часа назад мы сидели здесь с Ричардом, а теперь я кукую без него. И что мне думать после этого? — Что тебе подсказывает твой внутренний голос? Род сел рядом с дверью. — Мой внутренний голос молчит. Может, Ричард дуется на меня, сидя на крыше. А может, он отстал от поезда… назло мне. — Назло тебе? Бред. Род снял часы с запястья и положил их на колено. — Похоже, дело плохо. Фрэнсис приподняла босую ногу и повертела ею в воздухе. — Дело… еще хуже, чем я думала. — Давно вы вместе? Род исподволь пытался докопаться до сути, задавая вопросы и предлагая выслушать ее, если ей нужно выговориться. Дважды Фрэнсис просить не надо было. По правде говоря, ничего ей так не надо было, как поговорить о Ричарде, рассказать все-все: а вдруг, если взглянуть свежим взглядом, что-то прояснится? Поэтому она рассказала Роду, как они встретились в Германии три года назад, а потом поехали в Грецию: прошвырнуться по островам в Эгейском море. — Когда Ричард вернулся в колледж в Дублине той осенью, я поселилась в Турции, но через несколько месяцев я уже снова была в пути. На Ближнем Востоке железных дорог не так много, поэтому я оказалась в Индии, а уж там я проехала на поезде расстояние, равное двум земным орбитам. Скорые поезда «Дера дан», «Летящее письмо», «Королева Шимла», «Ганга-ямула экспресс», а также «Джорхат луп» и «Тривадрам керала экспресс», — улыбнулась она Роду. — Милые сердцу названия. — А как ты зарабатывала на жизнь? — Я получила небольшое наследство после смерти папы, так что путешествовала на эти деньги, а если где-нибудь задерживалась подольше — зарабатывала уроками английского языка. А дважды в год, на каникулы, приезжал Ричард, и мы путешествовали вместе. — Красивая жизнь. — Да, красивая была жизнь. Но теперь Ричард работает, в прошлом году он защитил диплом и нашел работу в Лондоне, так что теперь отдыхает всего четыре недели в году, и ему не хочется проводить это время вот так. — И она обвела рукой полутемное купе. — А-а, — понимающе протянул Род. — Вот он и окрысился… — Да нет, это я окрысилась. Ричард уже давно доставал меня по этому поводу: дескать, вернемся домой, положим рюкзак на дальнюю полку… В итоге я пошла на компромисс и переехала в Рим, чтобы быть поближе к нему. Но его это, видно, не устраивало. В общем, несколько месяцев назад Ричард предъявил мне ультиматум: либо он, либо весь мир. — И? — Я уступила, но при условии, что мы отправимся в это последнее путешествие. Джоел, не открывая глаз, наклонился вперед и начал играть на воображаемой виолончели, которую он будто бы сжимал между коленей. Фрэнсис обратила внимание, что у него тонкие длинные пальцы. Она вопросительно посмотрела на Рода: — Только не говори мне, что он играет на виолончели. — На контрабасе. И весьма неплохо. Она покачала головой: — А я-то думала, он совсем не такой. — Большинство людей так думает. Но когда он сказал, что отучился, он имел в виду — закончил диссертацию. Род надел на запястье часы. — Так из-за чего вы поссорились? — Меня стало все раздражать. Меня колотит от одной только мысли, что придется жить в Лондоне. Что, скажите на милость, я там буду делать? У Ричарда все хорошо. У него там друзья, работа, а мне придется начинать все с нуля. Все годы, проведенные за границей, пойдут прахом. — Tы могла бы преподавать. — Я бы не выдержала конкуренции с квалифицированными учителями. Мой послужной список не понравится работодателю. Он выглядит как рекламная брошюра турфирмы. — Наверняка что-нибудь подвернется. — Может быть, но мне не больно-то хочется. Я ведь никогда не мечтала о замужестве или карьере и о всякой подобной пурге, из-за которой люди себя гнобят, и времечко мое еще не кончилось — не кончилось бы, если бы не Ричард… Поэтому я срывала на нем злость. — Она посмотрела на дверь. — И, похоже, перестаралась. — Не понимаю. Если ты все это на дух не переносишь, почему тогда согласилась? — Потому что люблю я его, подлеца такого. Джоел снял наушники, открыл глаза и снова стал Джоелом, австралийским путешественником-музыкантом, который изъясняется, как грузчик. Он улыбнулся. — Что это с вами такое? Род встал и выглянул в коридор. — Что с нами? Ну ты даешь! Забыл, что ли, что ее парень без вести пропал? — Простите, не хотел. — Ты и вправду думаешь, что он мог сам сойти с поезда? — спросил Род. — Надо чокнуться, чтоб решиться на такое. — Он и чокнулся, совершенно чокнулся… — Почему? — спросил Джоел. — Они поругались. — И ему не очень-то нравилось здесь. Он просто поехал за компанию, потому что… — Потому что у него не было выбора, — сказал Джоел, кивнув с умным видом. — Ага, прямо как у меня. Я понимаю, что он чувствовал. Сидишь в замкнутом пространстве, и даже пива холодного никто не принесет. Так что, скажу я вам, неудивительно, что он взбеленился. Род посмотрел на Фрэнсис: — Он прав. На такой жаре еще не то в голову взбредет. — Да уж. Австралийцы бесцеремонно расположились на ночь в ее купе и теперь храпели на верхних полках. Фрэнсис пыталась уснуть, но сон все не приходил, и она долго просидела в коридоре на полу, глядя на небо в нижнее окно. Когда поезд вдруг бесшумно остановился где-то после полуночи, сердце у нее судорожно забилось. Это была не станция, здесь в округе на много километров ничего не было, но эта остановка принесла какой-то проблеск надежды. Она пошла к двери и спустилась на землю. Эта ночь не была такой же восхитительной, как предыдущая. Было еще темнее, чем вчера, если это вообще возможно, и неподвижно стоящие вагоны — общая спальня на колесах посреди пустыни — были свидетелями ее отчаяния, когда она проходила мимо них, выкрикивая: — Ричард! Ты наверху? Рич! Пассажиры, выбравшиеся на воздух (некоторые из них лежали на земле), смотрели на нее, но она продолжала идти вдоль состава. — Ричард! Последний раз она крикнула так пронзительно, что сама испугалась. После этого она умолкла. Она забралась обратно в вагон, мечтая, чтобы скорее наступило утро, и несколько часов пролежала, не двигаясь, на полке, не в состоянии даже сомкнуть век: они вздрагивали всякий раз, когда что-то вспыхивало в ее утомленном сознании. Когда поезд тронулся, она вслушивалась в приглушенное поскрипывание вагонов, надеясь, что их ритм усыпит ее. Но получилось иначе. Ей послышалось в мерном шуме ходовой части нечто другое: слова. Слова, которые произносит голос Ричарда. Она попыталась расшифровать заклинание-мантру колес, с грохотом и дребезжанием скользящих по узкой колее рельсов. Но слова были неразборчивы, как очень тихий шепот. И вскоре она уснула. Проснувшись, она увидела Ричарда, сидящего напротив. Потом она проснулась снова, уже по-настоящему. Солнце еще не взошло. Болело горло. Она не могла даже потянуться, — все тело ломило. Она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, ее будто парализовало. Песок, прилипший к одежде, неприятно царапал кожу. Годами она мечтала проснуться на рассвете посреди Нубийской пустыни в экспрессе «Долина Нила», но теперь даже воспоминание о путешествии на далекий юг потускнеет, и останется горький осадок. Оно всегда будет тесно связано с исчезновением Ричарда. — Джоел, вставай! — А!.. Что? — Крыша, — сказала Фрэнсис. — У тебя хватит смелости подняться туда? Чем черт не шутит, вдруг Ричарда увидишь. «Странно, — подумала она, — насколько доводы рассудка не в силах сладить с надеждой». Джоел потянулся. — Tы действительно думаешь, что он провел ночь наверху? — Мне надо удостовериться, что это не так. — Ладно уж, пойду полюбуюсь на восход солнца. — Спасибо. Они разбудили Рода и направились к открытой двери в конце вагона. Дело было не таким-то простым. Рассвет еще не успел развеять утренние сумерки, а поезд ехал хоть не быстро, но резкими и непредсказуемыми рывками. Первая попытка подсадить Джоела не получилась: Род не закинул его наверх, а просто вытолкнул из вагонной двери, и тот с хохотом приземлился на карачки в пролете между вагонами. — Ладушки, — сказал он, нащупав подножку, — подсади-ка еще раз. На сей раз у Рода получилось. Джоел залез на крышу и уселся на краю. — Да их тут сотни! Как он одет? — Брюки цвета хаки и зеленая рубашка. Джоел огляделся. — Фу ты! Они тут все молятся! Вот это да! Вы только посмотрите на солнце! Фрэнсис повернулась к Роду: — Подними меня наверх. — Ни за что. — Я не буду вставать, я просто хочу взглянуть. — Да-да, а если я не удержу тебя, ты окажешься под колесами. — У меня сильные руки. Я занималась греблей. Я смогу подтянуться, если ты подсадишь меня. — И она задрала ногу. Он покачал головой, но подставил руки под ее ногу. Поезд качнуло, и их швырнуло в сторону. Род успел поймать ее. — Это безумие. Я в этом не участвую. Джоел стоял в полный рост на крыше соседнего вагона. — Я пойду туда, — сказал он, махнув в сторону локомотива, — посмотрю, нет ли там этого сумасшедшего ирландца. — Род, я прошу тебя! Мне уже нечего терять. Она поторопилась с выводами. Ухватившись за край двери с помощью Рода, она поняла, что не может дотянуться до крыши, и повисла, нащупывая руками, за что бы ухватиться, пока Род удерживал ее ногу. — Бесполезно. Ничего не получится. Опусти меня. Вдруг кто-то затянул ее наверх. Один из пассажиров с крыши наклонился, ухватил ее за кисти рук и поднял в воздух. И вот она сидит на краю крыши, ноги болтаются в промежутке между вагонами, а перед ней появляется большое, темное от загара лицо в обрамлении белого тюрбана и широко улыбается, сверкая белоснежными зубами. — Вот и все! — Да, спасибо большое. Спасибо. Нубиец повернулся, заложил руки за спину и пошел себе дальше — будто вышел на палубу корабля подышать свежим морским воздухом. Она вцепилась в крышу. — Зачем я это сделала?! — Так всегда и бывает, — сказал Род, — теперь она хочет обратно. Я что, похож на пассажирский лифт? — Помогите! — Давай, — он встал между двумя вагонами, — спускайся осторожно на мои плечи. Дай мне ноги. — Не могу. Не могу пошевелиться! Господи, я сижу на крыше скорого поезда! — Скорого? Ты что, издеваешься? Видишь Джоела? — Нет. — Ну конечно, как же ты можешь его увидеть. Он ведь не внизу, правильно? Знаешь, говорят, чтобы не бояться высоты, нельзя смотреть вниз. Подними глаза. — Не могу. Род схватил ее за лодыжку. — Не трогай меня! — Ты что, собираешься там целый день сидеть до Вади-Хальфы? — Если надо будет, то да. — Сумасшедшая. Фрэнсис подняла голову, медленно — как будто если она посмотрит наверх, ее положение станет еще более отчаянным. Как только она сделала это, страх испарился. Поезд тянулся сзади и спереди от нее, будто она ехала на спине большой доброй гусеницы. Песок разлетался в стороны, как ленты, свернутые воронкой, он щипал ее за лицо, а глаза от него начинали слезиться. Теплый ветер обжигал руки, но ее уже охватило радостное возбуждение. Солнце оторвалось от земли, его диск все уменьшался, и с каждой минутой таяла его малиновая тень на песке, но Фрэнсис сидела как громом пораженная. За свою жизнь она много раз наблюдала, как всходит солнце — бывало и покруче! — но никогда она не встречала рассвет на крыше поезда. Она посмотрела по сторонам. Утренняя молитва закончилась. Кое-кто из пассажиров на крыше складывал молитвенные коврики, другие потягивали чай, а большая часть просто лежала, завернувшись в покрывала, похожие на саваны, высунув наружу только ступни. Через два вагона от нее Джоел робко прокладывал себе путь, согнув в локтях руки, вытянув ладони, переступая через разбросанные мешки и то и дело перед кем-то извиняясь. В конце вагона он еле разошелся с разносчиком чая, который вышел с чайником и бокалами и останавливался тут и там, чтобы налить чаю желающим. Голова и хвост поезда сверкали в утренней дымке. Еще веяло ночной прохладой, но когда солнце войдет в зенит, здесь будет как на гриле. Все еще крепко цепляясь за край крыши, Фрэнсис наслаждалась новыми ощущениями. Это было невозможно, в этом было даже что-то дурное — но сейчас ей было так хорошо, что она позволила себе забыть обо всем, случившемся накануне, как раз в том вагоне, на котором она сейчас сидела. И все же, пережитое потрясение как ветром сдуло. Ее сердце, съежившееся вчера от страха, вдруг надулось, как шарик, стало больше положенного — и взлетело ввысь. — Гони, залетная! — закричала она. Несколько пассажиров сняли повязки со ртов и сверкнули зубами, умиляясь ее восторгу. — Фантастика! — крикнула она Роду. — Как раз то, о чем я мечтала. — Оставайся там, я сейчас поднимусь. Она подтянула ноги и отодвинулась от края, пока он вскарабкивался на крышу. Со стороны локомотива к ним шел Джоел. — Контрабас бы сюда! Представьте, если здесь сыграть… Род помог Фрэнсис встать на ноги. Коленки у нее подкашивались, но она сохранила равновесие, и, когда Джоел подошел к ним, они встали в круг, обхватив друг друга руками. Их волосы развевались на ветру, а одежда вздымалась. Зверь, на котором они стояли, был дружелюбным. У него не было намерения скинуть их со своей спины. И даже когда он спотыкался, они твердо удерживались на ногах. — Поверить не могу! — кричала Фрэнсис. Они улыбались. И ее милые австралийцы, и она сама — все улыбались, хохотали, скользя по крыше вагона, уже на следующий день после того, как Ричард бросил ее. Уму непостижимо. Они развернулись, взяв друг друга под руки, чтобы твердо держаться на ногах, и долго смотрели на пустыню. Фрэнсис могла стоять так до скончания века. Наконец-то она достигла вершинной точки того образа жизни, к которому так давно стремилась. Она дошла до предела. Это ни с чем не сравнимое соединение боли и удовольствия, чувства и разума придало смысл ее жизни — и теперь навсегда останется с ней. Что бы ни случилось, что бы ни осталось позади, она будет знать, что в ее жизни было Поезд пришел в Вади-Хальфу после восьми. Фрэнсис сошла первой, она припустила по грязи, чтобы найти место, откуда можно было бы как следует рассмотреть всех сошедших с поезда. Но это было невозможно. Ее затопило человеческое море — тысячи путешественников, прибывших вместе с ней. Из-за женщин в развевающейся на ветру раскрашенной одежде из бумажной ткани, прятавшихся под яркими покрывалами, платформа выглядела как торговая площадь в базарный день. Ричард мог промелькнуть в этой толпе — а она бы даже не заметила. Она уныло плелась за австралийцами в близлежащий отель, где их не сразу разместили. Сюда одновременно подтягивались люди с поезда и с парома, пришедшего из Египта, и в отеле яблоку было негде упасть. Он представлял собой ряд желто-синих коридоров и двориков. Администратор спросил у Фрэнсис, не будет ли она против того, чтобы остановиться в одном номере со шведской студенткой, которая зарезервировала место несколькими днями ранее. Она сказала, что не возражает, и ее провели через внутренний дворик в полутемную комнату. На одной из кроватей лежала молодая женщина. — Извините за беспокойство, — сказала Фрэнсис, заранее зная, что, как большинство скандинавов, шведка наверняка хорошо владеет английским, — нас поселили в один номер. Надеюсь, вы ничего против не имеете? — Располагайтесь. Рада познакомиться. Девушка говорила с Фрэнсис так, будто они давние друзья и она даже ждала ее появления. Женщины часто находят общий язык, особенно в пути. — Значит, поезд уже пришел? Фрэнсис бросила сумку рядом со второй кроватью. — Ага, а что с паромом слышно? — Пришел, завтра отплытие. — Черт. Опоздай паром, австралийцы бы еще побыли в городе. Девушка перевернулась на другой бок. Медлительность ее движений наводила на мысль, что это нечто худшее, чем обычная слабость в жаркий день. — Tы ждешь поезда в Хартум? — спросила Фрэнсис, подумав, что ее соседка по комнате недостаточно здорова, чтобы отправляться в глубь Африки. — Нет, я еду в другую сторону, на север, в Каир. С братом и его другом. А ты? Ты едешь на пароме? — Нет. — Почему? Фрэнсис рухнула на шаткую железную кровать. — Мой друг отстал от поезда. На пути из Хартума. Я подожду его здесь. — Очень хорошо. Фрэнсис повернулась и удивленно посмотрела на нее. — Значит, ты составишь мне компанию, — сказала шведка. — Это еще почему? Ты разве не собираешься в Египет? — Пока нет. Теперь была очередь Фрэнсис задавать вопрос: — Почему? — Я больна. Дизентерия. Не ехать же в таком состоянии на пароме… — Н-да… Уборные там, говорят, довольно мерзкие, но вряд ли из-за этого стоит пропускать паром, правда? — Придет другой паром. — Не завтра. Может, только через неделю. Фрэнсис села на кровати. Девушка выглядела ужасно. Она лежала на кровати в одной тоненькой футболке. Короткие светлые волосы вспотели и прилипли к голове. — Когда все это началось? — Уже вечность. Я не ем, и все равно это не прекращается. Уже несколько недель. Мне кажется, я умру в Вади-Хальфе. Фрэнсис подошла поближе и села у нее в ногах. Выдавив улыбку, она представилась: — Кстати, меня зовут Фрэнсис. — Лина. Они пожали друг другу руки. Рукопожатие Лины было слабым, но она задержала свою руку дольше обычного. Фрэнсис сжала ее пальцы. — Лина, тебе нельзя здесь оставаться. Понимаешь, это не четырехзвездочный отель, а паром доставит тебя куда надо. Прими имодиум, а когда прибудешь в Асван, пойдешь к доктору. В таких, как здесь, условиях дизентерия разыграется только хуже. Лина посмотрела в окно, силясь не расплакаться. Интересно, как долго она пролежала здесь в таком состоянии. — Tы знаешь, что такое имодиум? Это таблетка от поноса. Творит чудеса. — У меня нет таблеток. — У меня есть. Лина покачала головой. — Прими таблетку и… — Нет. — Почему же нет? Тебе спокойно хватит их до Египта. — Не могу. — Все ты можешь. Если хочешь поправиться, тебе придется сесть на паром. — Нет. Я даже до туалета едва успеваю добежать. На пароме все будет гораздо хуже. Двое суток. Это невозможно. — Запрись в каюте и возьми ведро. Лина в ужасе вытаращила глаза. Фрэнсис пожала плечами: — В чрезвычайных ситуациях надо пользоваться чрезвычайными средствами. — Я останусь здесь. Когда-нибудь это пройдет. Должно пройти. По крайней мере, я могу лежать не шевелясь. По крайней мере, мне не надо двигаться. Фрэнсис пристально смотрела на нее. Как ей достучаться до этой женщины, убедить ее уехать из Вади-Хальфы? Фрэнсис ничего не знала о ней, но, войдя в эту дверь, она приняла на себя ответственность за хрупкую жизнь этого человека. Если она не заставит ее отправиться в Египет, последствия могут быть необратимыми. — Нет, ты должна добраться до дома или хотя бы до Каира. Если дизентерия до сих пор не прошла, значит, просто лежать в постели и морить себя голодом — этого мало. Ты серьезно заболеешь, если останешься здесь. — Я ни за что на свете не поплыву на пароме. — Да почему нет? Только из-за грязных туалетов? Там ты не подхватишь ничего нового. — Какая разница. Я не поеду. Чем сильнее стояла на своем Лина, тем решительнее становилась Фрэнсис. — Послушай. Я сама была так же напугана, когда заразилась однажды в Тунисе. У меня началось обезвоживание, когда мы ехали на автобусе. И к тому времени, когда мы доехали до Тозера, оазиса посреди пустыни, у меня двоилось в глазах, меня лихорадило, и так болела голова, что мне казалось, я помру. — Но потом тебе стало лучше? — Да, но я понимаю, каково тебе сейчас, а оставаться здесь не так-то… — Откуда ты знаешь, каково мне сейчас? — Ради всего святого, Лина! Почему ты такая настырная? — А почему ты такая… — Командирша? Потому что я лучше буду командиршей, чем дебилкой. И вот они уже спорят, как сестры. Сила обстоятельств сблизила их, и они разговаривали так, будто давно знали друг друга. — Командирша? Что это значит? — Это значит, что я буду говорить тебе, что делать. И я буду повторять снова и снова, пока ты не сделаешь так, как я сказала. Слушай, тебе все равно придется уехать, а к тому времени ты совсем ослабеешь. Дизентерия не проходит сама собой. Ее надо лечить. Лина покачала головой и скривила губы, сопротивляясь из последних сил. — Как давно ты уже здесь? — С неделю. — Значит, ты уже пропустила один паром? — Да. — А что говорят твой брат и его друг? Они что, не хотят выбраться отсюда? Здесь им нечего делать, и к тому же скоро здесь будет намного жарче. Прими имодиум и… — Я беременна. У Фрэнсис перехватило дыхание. Лина прикрыла глаза рукой. — Там, посреди озера, у меня случится выкидыш. Я точно знаю. — С какой стати? — Из-за дизентерии. Я подхватила дизентерию несколько недель назад. — Да нет же. Никакого выкидыша у тебя не будет. Ты просто волнуешься, потому что просидела взаперти много дней, больная, и накручивала себя. — Я выкину, если поеду куда-нибудь. На пароме. — Не говори глупости. Все будет хорошо. — У меня уже началось кровотечение. — О господи. — Несильное, но это еще только начало. Я точно знаю. Одна моя подруга потеряла ребенка. Это было ужасно. — Именно поэтому тебе надо ехать на этом долбаном пароме! — А если все произойдет прямо там? Пока мы будем плыть, я буду истекать кровью, пока не умру. — Скорее ты умрешь здесь от потери крови! Если сядешь на паром, ты будешь в больнице в Асуане самое позднее через два дня. А иначе — придется возвращаться в Хартум на поезде, а там тряска такая, что любой ребенок выскочит из маминого живота. А если поезд сломается, ты застрянешь посреди пустыни… — Но посреди озера Насер все равно что в пустыне. — Может быть, и так, но там не трясет, и оно на пути к дому. Лина покачала головой. Фрэнсис хотелось сказать: «Не будь такой тупой!» Но Лина выглядела так жалко, что ей ничего не оставалось, как только взять несчастную за руку. — Никакого выкидыша на пароме у тебя не случится, Лина. А из Вади-Хальфы ты просто обязана выбраться. Фрэнсис принесла в комнату два стакана сладкого чая. Надо было заставить Лину попить, а у ней у самой осталось лишь немного воды в бутылке. Лина привстала и взяла чай. — Ты ведь не англичанка? — Нет. — Фрэнсис села на кровать, прислонясь спиной к прохладной синей стене. — Ирландка. На какой ты неделе? — Думаю, на одиннадцатой. — Господи, прости! Какого лешего ты тогда торчишь в чертовой Сахаре? — Мы ехали из Кейптауна в Каир. Я узнала об этом в Танзании. — Послушай, надо скорее найти доктора. Должен же в этом городишке быть какой-нибудь фельдшер. — Не надо! — Но тебе нужна помощь. — Нет. Пер, мой брат, ничего не знает о ребенке. Фрэнсис вздохнула. Неудивительно, что Лина так рада была ее видеть. — Почему ты ему не сказала? — Я не могу ему рассказать и тебя прошу не говорить ему. Он и так на нервах, а если узнает, что я беременна, то совсем испугается. Ему всего девятнадцать. И к тому же… он голубой. И он тоже любит Фредрика. Он считает, что Фредрик поехал с нами из-за него. — А он поехал из-за тебя? — Да. — И он не знает о том, что между вами что-то есть? — В том-то и дело, что знает, и очень расстраивается по этому поводу. А теперь, когда у меня будет ребенок… — Но если бы он все знал, он бы смог переубедить тебя. — Нет, пожалуйста, еще не время. Он будет так огорчен, а мне станет еще тяжелее. Я не могу.. — Ага, понятно. Фрэнсис поняла, что Лине хватает своих страхов, — не хватало ей еще взвалить на себя переживания брата. — Ладно, — сказала она, — надо просто найти местную акушерку. У ней найдется какое-нибудь африканское снадобье от выкидыша. Какие-нибудь травы или что-то в этом роде. Если что, ты их примешь. Или какое-нибудь успокоительное с долгим сроком действия, подумала она, которое поможет затащить Лину на паром. — Там будет… столпотворение. Люди будут сновать туда-сюда. Фрэнсис закатила глаза. Лина доводила себя до истерики — без особой на то причины. — Тогда давай заключим с тобой соглашение. Я не расскажу твоему брату о ребенке, если пообещаешь завтра сесть на паром. Лина бросила испуганный взгляд на Фрэнсис: — Это не соглашение. Это… — она долго подыскивала нужное слово, — угроза! — Раз по-другому нельзя, тогда так и есть, я тебе угрожаю, потому что я собираюсь вывезти тебя отсюда: другого выхода нет! Некоторое время они молчали, и в сильную послеполуденную жару, забыв наконец про собственные проблемы, Фрэнсис заснула. Когда она проснулась, Лина только вернулась из очередного похода в туалет в конце коридора. Она упала без сил на кровать и повернулась лицом к Фрэнсис. — Я все думала, пока ты спала, как же вы разминулись с твоим другом. Они стали болтать. А что еще им было делать? От жары невозможно было даже пальцем шевельнуть. В гостинице было тихо, все прятались от полуденной атаки. В полумраке полупустой комнаты Лина и Фрэнсис молча вынесли еще несколько часов тишины. После пяти Фрэнсис вышла и нашла воду в больших керамических горшках в углу дворика. Она взяла немного воды, вымылась сама, а затем помогла Лине помыться и переодеться. Снова упав на подушку, Лина вздохнула: — О, так намного лучше. Спасибо. — Ничего, если я пойду прогуляюсь? — Конечно, иди. — Мне просто надо приучить себя к мысли, что мне придется оставаться здесь, пока не придет следующий поезд. — По крайней мере, теперь у тебя есть компания. — Не надо составлять мне компанию. Я хочу, чтобы ты села на паром — вместе со своим ребенком. Она пошла на поиски австралийцев. Звук смеха привел ее в их комнату. Они лежали на кроватях и чесали языками, чтобы убить время. — Вы не видели тут пары шведских корешков? — спросила она. — Фу ты, — сказал Джоел, — она еще двоих потеряла. — Ничем не можем помочь, — сказал Род. Почти все двери были распахнуты из-за жары. Пройдя мимо нескольких номеров, она увидела Пера и Фредрика. Они тоже лежали на кроватях. Их легко можно было отличить друг от друга. Пер был хрупким и изящным, как и его сестра. В то время как Фредрик… Теперь все становилось на свои места. Она тут же поняла, почему и сестра и брат — оба влюбились в него. В нем привлекала не внешность — небольшая бородка, прямые темные волосы и темно-карие глаза, — а то, как он себя держал, как смотрел на тебя. Это был тот тип мужчин, которые даже в самой неподходящей ситуации наведут кого угодно на мысли о сексе. Еще не зная, кто она такая, он пригласил Фрэнсис пройти. — Я соседка Лины по комнате, — объяснила она, — надеюсь, вы не подумаете, что я сую нос не в свои дела… — Простите, не понял. — Слушайте, мы должны заставить ее уехать. Паром, который отходит завтра, — возможно, ее последний шанс. Если ей не окажут помощь, у нее начнется обезвоживание, это опасно для жизни. Было видно, что они и так все понимают. Оба мужчины выглядели измученными беспокойством. — Ей надо много пить, — настаивала Фрэнсис, — чтобы организм нормально работал. Ей надо в больницу. — Да, но… она не будет. Фредрик не так хорошо говорил по-английски, как Лина, но он коротко и ясно описал ее умонастроение. — Теперь это не ей решать. Пер, ты должен взять ответственность на себя. Ты должен настоять на своем. Ей требуется медицинская помощь. Фредрик перевел. Они обсудили все между собой, а затем пообещали снова переговорить с Линой. Но казалось, что они потеряли всякую надежду на то, что когда-нибудь выберутся из Судана. — А пока кто-то должен пойти на рынок и купить ей каких-нибудь напитков. Знаете, лучше что-нибудь газированное, вроде кока-колы. Там много сахара, да и просто много жидкости, ей — полезно. — Да, — сказал Фредрик, — я схожу. Фрэнсис натянула шарф на голову и вышла на улицы пыльного, одноэтажного города. Множество людей, ожидавших поезда или парома, постепенно отходили от послеполуденного оцепенения и выходили потолкаться между рыночными рядами, покупая продукты в дорогу. Занятая мыслями о Лине, Фрэнсис заставила себя вспомнить и о своем положении. Надо было на что-то решиться. Если Ричард просто вернулся в Хартум, чтобы улететь домой без нее, тогда самое разумное — сесть на паром и отдаться на волю случая, пользуясь свалившейся с неба свободой. Если же, с другой стороны, они стали жертвой непредвиденных обстоятельств, тогда надо сделать все возможное, чтобы им снова быть вместе. Она не знает, где Ричард, но он знает, где она, поэтому самое разумное сейчас — оставаться на месте и ждать. Скорее всего, он приедет следующим поездом. В худшем случае он будет здесь через неделю. Она осмотрелась. Одиночество Вади-Хальфы, оторванной от всего мира, было чем-то сродни тому, что происходило с ней самой. Провести здесь какое-то время — это был интересный опыт, но ее настораживало состояние Лины. Именно эта изоляция от остального мира и довела Лину до того слепого ужаса, в котором она находилась. А что станет с самой Фрэнсис, если она застрянет здесь, на перепутье между отчаянием и надеждой? Как на нее подействуют мухи, тишина и одиночество, когда она знает, что Ричард может и не приехать, что ее будущее туманно, и как дальше жить — непонятно? Хотя… Всего через несколько дней положение прояснится. Можно просто проспать все эти дни… А можно и дизентерию подхватить. Если бы прежний Вади-Хальфа не исчез под водой, когда построили Асуанскую плотину, тогда перспектива остаться здесь выглядела бы совершенно иначе. Прогулки вдоль реки (может, она даже поплавала бы), вечера на балконе старого отеля с видом на реку… Но это — Фрэнсис обернулась на новую гостиницу: сплошные стены и пыль — убежище от жары, и ничего более. Она добрела до станции. Поезд стоял пустой, в ожидании пассажиров, готовых отправиться через пустыню в Хартум на следующий день. Стоя у локомотива и сложив руки на пояснице, она уставилась на грязные пальцы своих ног и постаралась сосредоточиться и направить свои мысли в нужное русло — думать о хорошем. Ричард слишком далеко ушел от станции в Абу-Хамеде и отстал от поезда, от которого было невозможно отстать. Он взял с собой рюкзак, потому что хотел что-нибудь купить, а суматохи около отправляющегося поезда он не заметил, потому что… потому что взял и не заметил! Когда он понял, что отстал, перед ним встал выбор: либо оставаться на месте и ждать, когда Фрэнсис вернется за ним (если предположить, что она знает, где он), или подождать следующего поезда в Вади-Хальфу. А еще, конечно же, была третья ужасная возможность — он подождет следующего поезда, но не того, что идет к границе, а того, который идет в обратном от нее направлении, в Хартум. Фрэнсис предстояло решить, на чем скорее всего остановится Ричард, прежде чем действовать дальше. Представить себе, что он слоняется без дела в Абу-Хамеде в слабой надежде на то, что она догадается разыскать его там, Фрэнсис не могла. Он бы что-то предпринял. Вероятнее всего, он отправится в Вади-Хальфу. А значит, надо сидеть и ждать — здесь, в городе солнца. Такоe впечатление, что сквозь шарф макушку прожигал один злосчастный солнечный луч, как лазер, и мозг, пораженный им, плавился от жары, а мысли слипались. И все же из образовавшегося комка явно выделилось милое сердцу открытие: что бы Ричард ни надумал, ему все равно придется ждать поезда. Навряд ли он попытается добраться до границы не по железной дороге: путешествие на автобусе или грузовике растянулось бы на несколько дней, даже если бы ему удалось уговорить кого-нибудь подвезти его. Поскольку Вади-Хальфу и Абу-Хамед связывала одноколейка, ему придется ждать возвращения этого поезда, прежде чем он сможет отправиться на следующем. Поэтому этот самый поезд (Фрэнсис протянула руку и дотронулась до него) — ее спасение. На нем она в случае чего и вернется в Абу-Хамед. Таким образом, она могла предусмотреть все непредвиденные обстоятельства. Если Ричард собирается вернуться в Хартум, он будет стоять на платформе в Абу-Хамеде и ждать поезд, направляющийся на юг. А когда тот остановится, он увидит высовывающуюся из окна Фрэнсис, хочет он того или нет. Если же, с другой стороны, Ричард уже добрался до Хартума на каком-либо другом виде транспорта, она останется в поезде и последует за ним туда. В столице она легко его отыщет. С большой долей вероятности он вернется в отель «Акрополь», где они останавливались, так что ей не составит труда вычислить его местопребывание… Если он не улетит первым же рейсом из страны. Просчитывать варианты можно бесконечно, и, в конце концов, она выдохлась. Она прошла вдоль экспресса, мимо деревянных вагонов с облупившейся краской, знававших лучшие времена, и не могла представить себе, как она в третий раз за две недели замурует себя в его стенах. Она обожала поезда, но у всякой страсти есть предел. Сможет ли она снова пережить духоту? А остановки в какой-то глуши из-за поломок или из чьей-то прихоти, которыми этот маршрут был печально знаменит? Волнуйся потом, не застрянешь ли там на веки вечные. Перенесет ли ее организм еще раз диету из говяжьей тушенки на завтрак? А туалеты? Ужасные, страшные туалеты? Нет, главная цель предстоящего путешествия — найти Ричарда. Она должна думать о нем, а не о том, как доберется в Абу-Хамед или Хартум, и тогда ей легче будет перенести все испытания. Надо только пережить всего несколько дней в поезде, с которым раньше у нее были связаны романтические мечты. У последнего, тринадцатого вагона городской шум уже не был слышен. Солнце садилось, и в его свете все окружающее казалось каким-то уж слишком плотным и подробным миражом, и не было слышно ни звука. В этот момент, среди тишины и пустоты, Фрэнсис подумала, что должно же быть какое-то объяснение того, почему пропал Ричард. И это действительно было так. Когда она стояла уткнувшись лбом в обшивочную доску последнего вагона, она снова услышала слова, которые он пробормотал тогда на рассвете, но на этот раз она явственно их расслышала. И она все вспомнила, и все прояснилось. Она нашла ответ, такой же ясный, как унылые очертания, пересекающие линию горизонта. Больше не было надобности страдать от духоты в экспрессе «Долина Нила»; не было надобности искать в самом сердце Судана того, кто не хочет, чтобы его нашли. Она спокойно могла отправиться на пароме и сопровождать Лину, которая нуждалась в ней. В Египте она почувствует себя как дома, и ей не будет так тоскливо. Вспоминая слова Ричарда, произнесенные перед тем, как тот стремительно выскочил из купе, она без труда решила, что ей делать дальше. Нельзя позволить себе забыть то, что он сказал тогда, или позволить надежде стереть эти слова из памяти. Ее жизнь кардинально изменилась в Судане. Все, что ей оставалось, — это жить дальше. По всему отелю расставили раскладушки. Кругом суетились люди. Фрэнсис проскочила, лавируя между кроватями и телами, и нашла австралийцев, сидящих в тени двора за чашечкой каркаде. — Знаете что, — сказала Фрэн, — я еду назад! Ее решимость длилась не более пяти минут, она уже успела все переиграть. Она не могла жить без Ричарда, неважно, что он там наговорил. У Рода отвисла челюсть. — Что за шутки! Опять поедешь на поезде? — Запросто. Мне нравится этот поезд. И вообще, мы знаем, что Ричард в Абу-Хамеде, так что я с таким же успехом могу поехать к нему, как и ждать его здесь. — Но ведь он может направляться сюда, — сказал Джоел. — Не раньше, чем наш поезд вернется в Абу-Хамед, — торжествующе сказала Фрэнсис. — Это же одноколейка! — Ну да. — Он отправляется завтра вечером, и я на нем поеду. — А почему тебе раньше не пришло это в голову? — спросил Джоел. — Она и думать об этом не хотела, — сказал Род, внимательно глядя на нее, — потому что считала, что он сбежал. Фрэнсис бросила на него сердитый взгляд: — Я была не в состоянии логически мыслить, ты бы тоже не смог, если бы проснулся и обнаружил, что Джоел испарился! — А вдруг ты приедешь в Абу-Хамед, а его там нет? — Я поеду дальше в Хартум. — Что?! — Умереть и не встать, — сказал Джоел, — тогда тебе надо поторопиться и запастись водой. Нам удалось раздобыть только пять литров. В городе все раскупили. — Буду пользоваться водоочистителями. Род встал, отряхивая пыль с одежды. — А если ты не найдешь его в Хартуме? — Найду. — А что, если нет? Тогда ты застрянешь там. Тебе придется опять проделать весь этот путь по дороге домой. — Я улечу самолетом из Хартума. Я не поеду обратно на поезде. — Это хорошо, если у тебя хватит денег. Думаешь, хватит? Фрэнсис закусила губу. — Придется рискнуть. — Значит, у тебя тоже финансы поют романсы. Неплохо! Джоел поднял стакан и посмотрел на розовый напиток: — Из чего он сделан? — Из гибискуса, — сказала Фрэнсис, радуясь, что можно отвести глаза от взгляда Рода. Джоел поморщился: — Я пью сок для пидоров? — Вы очистили его? — спросила Фрэнсис. — Они сказали, что развели его водой из бутылки. — Вы видели бутылку? Оба мужчины нерешительно посмотрели на напиток, который они только что пили. — Я обязательно поеду на этом поезде. Род. По крайней мере, я буду чем-то занята, буду куда-то направляться, вместо того чтобы сидеть в этом пыльном мешке. Зачем мне оставаться здесь, когда я могу отправиться туда, где сейчас Ричард? — Туда, где он, по-твоему, должен быть. Послушай, по странному стечению обстоятельств, я тоже думаю, что тебе здесь не стоит оставаться и ждать у моря погоды, в слабой надежде, что он поедет этим путем. Если хочешь знать мое мнение, тебе следует поехать с нами в Египет. — В Египет? Я не могу искать в Египте того, кто без вести пропал в Судане! — Tы могла бы там его подождать. В Асуане или в Каире. В этой стране женщине лучше не шататься одной, Фрэнсис. Tы не знаешь точно, где Ричард, почему он именно там и куда он направляется. И в любом случае — я не знаю ни одного мужика, который хотел бы, чтобы его женщина таскалась туда-сюда по Нубийской пустыне и искала его! Может произойти все что угодно, и если поезд сломается, с тобой может случиться то же, что со шведкой. Куда уж лучше сесть на паром и разыскивать Ричарда в Каире, а еще лучше — в Лондоне, если так уж хочется. — Нет! Я не могу уехать и не уеду из Судана без него. Они пообедали с Пером и Фредриком. Только Джоел наперегонки с мухами поглощал еду, остальные ковырялись в тарелках, изредка поднося вилку ко рту. После обеда Род спросил у Фрэнсис, не хочет ли та прогуляться. Она с готовностью согласилась. Все что угодно, только бы не смотреть на голые стены комнаты, ощущая присутствие страхов, поселившихся здесь. Они пошли по проселочной дороге мимо маленьких земляных хижин, протянувшихся справа и слева. — То, что ты отправляешься на его поиски, очень смелый шаг с твоей стороны, — сказал Род, — но, если хочешь знать, это абсолютно противоречит здравому смыслу. — Меня не интересует твое мнение. — Надеюсь, он того стоит. — Да, стоит. — Уверена? Если парень встает и сбегает от своей подружки посреди пустыни, ему придется найти веское оправдание. — Наверняка что-то случилось. Ты же сам говорил. — Он взял с собой сумку. Фрэнсис метнула на него сердитый взгляд в темноте. Он повернулся к ней: — Ты уверена, что готова подыхать от жары лишние три дня только затем, чтобы спросить, почему он так поступил? А потом очутиться в большом городе без копейки в кармане? — Да, — сказала она, — готова. Он вздохнул: — Тогда пообещай мне, что если не найдешь его, то сразу обратишься в свое посольство за помощью. — Не могу. — Почему? — Потому что в Хартуме нет посольства Ирландии. Ближайшее представительство — в Каире. Он поднял в воздух руки: — Ах какая прелесть! Еще лучше! И кто же о тебе позаботится? — Зачем обо мне заботиться? — Но ведь это еще раз говорит о том, что ты должна поехать в Египет. Предположим, что Ричард ищет тебя. Куда он в первую очередь обратится? В ближайшее посольство Ирландии в Каире. В горле у Фрэнсис пересохло. Она начала судорожно все обдумывать. Что бы Ричард сделал? Она положила руки на уши. — Боже мой, я больше не могу ясно мыслить. Все эти вопросы — «почему», «а что, если», «может быть» — сводят меня с ума! — Лучше всего поехать в Каир, — настойчиво повторил Род. — Там твое посольство. Это они должны расследовать подобные случаи, а не ты. Если что-то случилось с Ричардом, они разберутся, а если нет, то, по крайней мере, когда начнешь новую жизнь, ты будешь знать, на каком ты свете и что с тобой случилось. Он разложил все по полочкам и уже заглядывал в далекое будущее. — Как я могу жить дальше? Tы думаешь, все так просто? Мы были вместе три года, и должна тебе сказать, что он совсем не такая сволочь, каким ты его сейчас описал. — Послушай, я ничего не имею против этого парня, — сказал Род, — но ты сейчас здесь, а он нет. И я ничем не могу ему помочь, а тебе могу, и мне становится не по себе, когда подумаю, что ты плывешь из последних сил против течения, не имея понятия, что тебя ждет в конце пути. — Но это мое дело, и выбирать мне. — Уверена? Знаешь, с тех пор как я впервые увидел тебя в Хартуме на вокзале, ты на глазах изменилась. Зачахла, съежилась, как морская звезда на горячем камне. И если ты отправишься назад, только чтобы убедиться, что Ричард бросил тебя одну, ты совсем усохнешь, а к тому времени у тебя не останется выбора. Тебе нельзя возвращаться. Переживать трудные времена лучше вместе, и Ричард сказал бы то же самое, будь он сейчас здесь, поверь мне на слово. Но его с нами нет, поэтому я говорю эти слова за него. Он вычислит, где ты, если захочет. С твоей стороны требуется только не потеряться самой. Фрэнсис посмотрела в небо. Звезды слепили глаза, и она почувствовала, как сильно измотана. Стенки желудка, казалось, сейчас растворятся, останется только пустота внутри — пустота, которая жаждет быть чем-то заполненной. Все должно было быть не так. Если бы Ричард был с ней, тишина крутом казалась бы умиротворяющей, вечерняя прохлада освежала бы после жаркого дня, пустыня была бы подругой, а не огромной черной дырой, поглотившей мужчину, которого она так любила. Род не отставал от нее. — Скоро ты будешь в Каире. На полпути к дому. — К какому дому? Мир стал чужим. — Как это? — Мне идти некуда. Я же рассказывала, что покинула свой дом много лет назад. — А он все стоит, на том же месте. У всех есть дом. — Не все в нем нуждаются. — В этом ты права. Он посмотрел на небо, засунув руки глубоко в карманы шорт: — Нет Южного Креста. В таком месте, как это, любой нормальный человек заскучает по дому. В комнате ее встретила Лина, полная решимости. — Сделай так, как я тебе говорю, — продолжала настаивать Фрэнсис. — Только после тебя. Ты что, с ума сошла? Отправиться на поиски в пустыню! Мы почти в тысяче километров от Хартума. Он может быть где угодно. Ты должна подождать его здесь или оставить записку, что будешь ждать его в Каире. Кроме того, на пароме мне без тебя не справиться. — Справишься как миленькая. Если повезет, через двадцать четыре часа ты уже будешь в Асуане. Фрэнсис понимала, что это слишком оптимистический прогноз. На самом деле добраться до Асуана можно было за восемнадцать-двадцать часов, но некоторые паромы делали остановку на ночь, поэтому все зависело от того, на какое судно они сядут и в какое время оно покинет порт. Оно может простоять на берегу ночь или две. «Две ночи, — подумала она, — целая вечность для плода в обезвоженном организме». — Tы не можешь так со мной поступать, Лина. Так нечестно. Когда я пришла сюда утром, я думала, что хуже не бывает. Теперь я так не думаю, но это не значит, что я должна отмахнуться от того, что произошло со мной. Если Ричард бросил меня, то мне неуда идти. У меня кончаются сбережения, у меня нет ни работы, ни дома, ни друзей. Я все это забросила давным-давно, и только с помощью Ричарда я могла вернуться назад, так что у меня нет выбора. Если он не бросил меня, то я во что бы то ни стало должна его разыскать, а для этого я должна остаться в Судане. Мое дело — спасти наши отношения, а ты отвечаешь за ребенка. Ты просто обязана выбраться отсюда. Глаза Лины наполнились слезами. — Я очень хочу этого, но боюсь выходить из комнаты. У меня случится выкидыш на пароме, я точно знаю. — Даже если это произойдет, с тобой будут Фредрик и Пер. — А что с них толку? Откуда они знают, что в таких случаях делать? — Когда придет время, они все сделают как надо. Инстинкт подскажет. Мошкара, жара и неведомый ужас не давали Фрэнсис покоя всю ночь. Лина спала урывками и совершила несколько походов в конец коридора с тающим на глазах рулоном туалетной бумаги. Когда она вернулась в номер в три часа ночи и поняла, что Фрэнсис не спит, она сказала: — Расскажи мне о Ричарде. Какой он? — Лучше не спрашивай, Лина. Я могу рассказывать о нем всю ночь. — Вот и прекрасно. Намного лучше, чем слушать тишину. Фрэнсис подложила подушу под локоть и легла, повернувшись лицом к подруге. — Ладно, хорошо. Он высокий, широкий в плечах. У него светло-карие глаза, каштановые волосы, ровные зубы и ямочка на подбородке. — Ты описываешь его как кусок мяса. — Н-нда. Бифштекс из филейной части. — А что он за человек? — Хороший. Милый. — Милый? — Ага, ну знаешь, такой… заботливый. Дока в социологии. Член «Гринпис» и «Эмнести Интернэшнл» и участвует в каких-то дурацких пикетах, если считает, что дело того стоит. В политике он придерживается левых взглядов, а… — Tы как биографию читаешь, — сухо сказала Лина. — Я пытаюсь нарисовать объективную картину. — Но ведь это так скучно! Расскажи мне, почему вы вместе, что тебя в нем привлекло. — Он понравился мне тем, что он Красивая Вещь. — Прости, не поняла. — Ну, понимаешь, Красивая Вещь, — красавчик. Даже более того, Аполлон. И с ним приятно проводить время, он не напрягает по большому счету, внимательный, добрый, утонченный, щедрый… — Ладно, ладно. Кажется, я поняла, что ты имеешь в виду. — У него такой глубокий взгляд, и он никогда не отводит глаза. Все, что он хочет сказать, он выражает взглядом, без слов, будь то гнев или что-то там еще. Ему стоит только посмотреть на меня, и всякий раз я понимаю, что он хочет сказать. — Продолжай. — Тебе надо выспаться. — Я не могу заснуть. Я пролежала здесь неделю и ни с кем не разговаривала. Расскажи мне еще о Ричарде, а потом я попробую разобраться, что же все-таки произошло. — В общем, ему двадцать пять, он слушает «Полис» и Нила Янга, а еще он фанат «Монти Питона». — Значит, у него есть чувство юмора. — Конечно, есть. — Мне начинает нравиться этот человек. — Угу, но вообще-то он не такой уж идеальный. Он очень упрям. Такой, знаешь, упертый. Если ему что-то очень надо, он идет до конца, пока не получит желаемое. Но действует спокойно. Он просто потихоньку продвигается к намеченной цели. Я могу колебаться, изменять направление, точку зрения, а он будет кивать и ждать, когда все устаканится. — Он студент? — Нет, архитектор. Хороший архитектор. У него большое будущее, и он хочет достигнуть многого, а я так, заодно. Честолюбие — не мой конек, а вот Ричард очень целеустремленный. Я себе мечтаю, а он реализует свой талант. У него настоящий талант, который ломает все мои жизненные планы. — А какие у тебя жизненные планы? — Мои планы — не строить никаких планов. Не пускать корни и не заводить дом, а просто жить сегодняшним днем. Ричард путешествует только потому, что хочет быть со мной. Ему это не надо так, как мне, хотя иногда и ему это нравится. Как, например, позавчера ночью он сошел с поезда, чтобы посмотреть на небо, и был поражен до глубины души, когда понял, что может быть одновременно здесь и нигде, как раз там, где я прожила все эти годы. И хочу остаться навсегда. — Так ты мечтательница, Фрэнсис. Подожди, вот случится что-нибудь гадкое, и тогда ты очнешься и захочешь домой. — Уже случилось, а я все не очнусь. Хотя мне бы очень этого хотелось, — вздохнула она, — потому что я начинаю чувствовать себя как Винни. — Кто такая Винни? — Персонаж из «Счастливых дней». Пьеса Бекетта. Ее похоронили в песке. По пояс, в первом акте, и по горло — во втором. Но несмотря ни на что она продолжает болтать, а меня по колено закопаешь — я уже дышать не могу. Она встала и подошла к окну. — Ричард где-то там, Лина. И он думает, что я его не люблю. А я его очень люблю. Так сильно, что меня охватывает ужас, ведь не бывает любви без страха, а страх делает людей раздражительными. Я пыталась убежать от этой любви, объехав Индию вдоль и поперек, будто искала место, где можно спрятаться, но не могла отделаться от этого чувства. Где бы я ни находилась, я все равно любила Ричарда… И вот последствия. Я пытаюсь убедить себя, что боюсь оседлой жизни, а на самом деле я страшно боюсь его потерять. Легко ему любить меня в дороге, когда все каждую минуту меняется, но будет ли он так же очарован мной день за днем, в четырех стенах? Глядя на одни и те же грязные кружки из-под кофе в раковине по утрам. Если я не буду загорелой, как сейчас, не буду порхать в прозрачной блузке и легких сандалиях, а вместо этого буду бледной, буду носить жилетки и шерстяные носки, будет ли он так же меня любить? Или же задумается: куда же подевалась та заводная Фрэн? — Любовь всегда может закончиться, почему — не угадаешь. Фрэнсис пододвинула одиноко стоящий стул и села, пытаясь вдохнуть хоть немного свежего ночного воздуха за окном. — Понимаешь, когда я ездила во Францию несколько лет назад, я побывала в средневековом замке — где-то в Жура, — и там в одной из комнат в стене была… ну, что-то вроде ниши. Закуток между внешней и внутренней стеной. В этом-то закутке много веков назад хозяин замка заточил свою жену, когда узнал, что она ему изменила. В стене он проделал щель, сквозь которую была видна опушка леса на пригорке, и там он, на опушке, повесил на дереве ее любовника и оставил его тело болтаться там все одиннадцать лет, что она провела в заточении. Можешь себе представить, одиннадцать лет! Я постояла на том месте, где она провела одиннадцать лет. Шириной, может быть, с четыре гроба, если их положить в ряд. Там был высокий потолок, так что над ней открывалось большое пространство, но ей от этого было не легче. — Она выжила? — Да. Я не помню, то ли ее муж умер, то ли освободил ее, но я точно знаю, что она оттуда выбралась. Так что, если она прожила одиннадцать лет в каменном мешке — и осталась в живых, мы с тобой уж точно не пропадем. — Tы рассказала эту историю, чтобы мне стало легче? — Так, просто вспомнила. Фрэнсис вернулась к своей кровати и прилегла. — Знаешь, я даже не имею понятия, где сейчас родители Ричарда. Они поехали в Австралию проведать двух его сестер, они там живут. Но я не знаю их адреса, а его брат живет в плавучем доме в Ирландии, так что, если с ним что-то произошло, я даже не смогу им об этом сообщить. — — Точно, поэтому я должна поехать за ним. — Но только если для этого не надо возвращаться в пустыню. Не думаю, что он будет этому очень рад. В Египте, в посольстве, тебе помогут его отыскать. — Да нет же. Вы все как сговорились с этим Каиром, но вы не правы. Слишком далеко. Получается, что я его бросила на произвол судьбы. А если б ты была на моем месте? Как бы ты поступила? Лина на секунду задумалась и спросила: — А каков Ричард в постели? Фрэнсис рассмеялась. — А это здесь при чем? — Даже я отправилась бы в долгий путь на поиски мужчины, если он хороший любовник, — со смешком ответила Лина. — Наверное, такой мужчина, как Фредрик? Лина вздохнула: — О да, как Фредрик. — Давай выкладывай. Расскажи мне обо всем. Теперь твоя очередь. — В первый раз он любил меня из другой комнаты. — Что ты говоришь? Да он у тебя волшебник! Как это ему удалось? — Я сидела на веранде охотничьего домика в парке «сафари» в Ботсване. Он был в баре внутри дома. Он смотрел на меня в дверной проем, а я почувствовала его взгляд и обернулась. И тут же все поняла. Потом оставалось только найти время и место. — А это было нелегко? — Пожалуй. Мы путешествовали с группой туристов, поэтому со мной всегда кто-нибудь жил в комнате или в палатке. Однажды мы встретились в кустах, пока все спали, но я испугалась насекомых и змей. — Вот и вся любовь. — В итоге все произошло в душевой палатке. Я пошла принять душ, а он зашел за мной — и — Вот тебе и «вуаля». Tы залетела. А тебе не приходило в голову, что нужно пользоваться контрацептивами? — Да с какой стати? Мы не собирались этим заниматься. У меня есть друг в Швеции. Я и не думала изменять ему. — У тебя есть парень? Господи, тебе не кажется, что все и так уже достаточно запутано? Лина опять хихикнула. — Да, и его сестра влюблена в Пера. — А как твой парень отнесется к тому, что произошло между тобой и Фредриком? — Ему это явно не понравится! Они засмеялись, на этот раз во все горло. — А когда его сестра узнает, что Пер тоже влюбился во Фредрика, — хрюкнула Фрэнсис, — она будет вне себя от ярости! Они попытались успокоиться, но обеим надо было разрядиться, прежде чем все пройдет. — Значит, сестра твоего парня без ума от мужика, который влюбился в мужика, который развлекается с его сестрой! Боже, а я то думала, что это в моей жизни все наперекосяк. — Как вы с Ричардом познакомились? — На самом деле точно так же. Мы были без ума друг от друга, но мы ехали в переполненном вагоне, сначала тащились через всю Югославию, а потом по всей Греции. Бесконечно долго. В Афинах мы жили в студенческом хостеле, я — в комнате для девочек, а он — в комнате для мальчиков, так что к тому времени, когда мы добрались до островов, мы сгорали от страсти. Лина вскочила и бросилась к двери, оставив Фрэнсис наедине с темнотой. Хоть глаз выколи. Только кусочек неба над зданием, которое находилось за прямоугольным отверстием в стене вместо окна. Невозможно было забыть ту ночь на пляже, когда они с Ричардом в первый раз любили друг друга. В груди защемило. Неужели это никогда больше не повторится? Через десять минут Лина вернулась. — Все в порядке? — Да. Она легла. — А чем ты занимаешься по жизни? — Учу английский в Уппсале. — Зачем тебе? Ты и так прекрасно говоришь. — Да, но я хочу стать журналистом, а для этого нужно очень хорошее знание языка. — А твои спутники? — У Фредрика семейный бизнес. Они изготовляют оконное стекло. А Пер осенью пойдет в университет. — У вас еще есть братья и сестры? — Нет, только мы двое. — А родители? — Их тоже двое. Фрэнсис улыбнулась: — Вы хорошо ладите? — Да, у нас очень хорошие отношения. — Ричард тоже обожает своих родителей. — А ты? — Мы никогда не встречались. Я была дома только два раза за последние три года, но в Дублине мы были так заняты друг другом, что просто не было времени съездить в Галуэй повидаться с его родителями. — Я спросила о твоих родителях. — Ах вот ты о чем… Ну, как тебе сказать… Это длинная история. Я хорошо ладила с папой, он был замечательным человеком, но он умер, когда мне было семнадцать. А мама, ну, она ненормальная. Когда я росла, она была вся в работе, и ее не волновало, где я и что делаю. А если меня это доставало, она говорила, что все дело в ее артистической чувствительности… В смысле — она витает где-то в других сферах, и мне придется с этим смириться. Судя по всему, материнство ничего для нее не значило. Мы с сестрой обычно шутили, что гормоны, которые отвечают за материнство, не дошли до ее мозга. Инстинкт заботы о своем потомстве отсутствует начисто. Лина поморщилась. — Да нет, правда, я говорю так, как есть. Папа как-то сглаживал этот недостаток, но после того, как он умер, мама даже не обращала внимания, дома я или нет. Поэтому я и решила, что мое присутствие там излишне. Я хотела наказать ее своим побегом, но ей было все равно. На самом деле ее это даже устраивало, так что я решила не тратить силы на то, чтобы возвращаться домой. В конце концов я вошла в ритм, мне понравилось постоянно переезжать с места на место. С тех пор я и блуждаю по свету. Никто меня не ждет. Я заезжаю домой только повидаться с сестрой. — А какая она? — Такая же, как все. Просто вышла замуж в двадцать лет, родила троих детей, и больше ничего для нее в мире не существует. Она читает мне нотации по поводу моей беспутной жизни. Она считает, что Ричард молодец, раз ему удалось уговорить меня осесть на одном месте, а мама в нем души не чает. — Думаю, моей маме понравится Фредрик. — Можешь не сомневаться. Любой матери в здравом уме понравится Фредрик. Некоторое время они лежали, не говоря ни слова. Затем Фрэнсис сказала: — Что бы сказала твоя мама, если бы оказалась сейчас здесь? Не надо было этого говорить. Лина заплакала. — Tы не представляешь, как бы я хотела, чтобы она была со мной. Она бы точно знала, что делать! — Tы сама знаешь, что делать. Фрэнсис встала и подошла к кровати Лины, еле сдерживая слезы. — Лина, подумай о своих близких. Твои родители умоляли бы тебя уехать, если бы у них была возможность. Я прошу за них. Пожалуйста. Я знаю, тебе хватит мужества. Сядь на паром и катись ко всем чертям отсюда, пока еще не поздно! Лина лежала, хлюпая носом. Наконец она прошептала: — Хорошо. Я поеду. С облегчением она услышала, как муэдзин наконец-то возвестил о наступлении утра. В гостиничных коридорах началась суматоха: постояльцы, спящие в коридоре на раскладных кроватях, стали подниматься к утренней молитве. Из окна над кроватью Фрэнсис наблюдала, как рассвет, крадучись, входит в темноту ночного неба. На улице отдавались эхом голоса. По городу разносился зов муэдзина, теряясь где-то вдали. Фрэнсис встала, чувствуя себя разбитой от недосыпания и беспокойного ожидания. В голове роилось множество правдоподобных и маловероятных, возможных и невероятных предположений о том, что сейчас делает, должен делать, может делать Ричард. Она вышла из отеля и уселась под деревом у входа. Свежий утренний воздух придал ей сил, но ведь уже скоро ее друзья сядут на паром, а от перспективы остаться в городе, таком же унылом, как и ее мысли, и броситься снова навстречу пустыни, ей стало не по себе. Лину тоже охватило какое-то нехорошее предчувствие. Полностью подавленная, она лежала на кровати не в состоянии вымолвить ни слова. Дух уныния и подавленности витал в воздуху все утро. Наступил день. Только австралийцы не унывали. На завтрак они съели фуул, пюре из бобов, украшенное яйцами, а хлеб с джемом запили чаем, обсуждая, что бы им посетить на севере Египта, в частности Абу-Симбел, храм королевы Хатсхепсут. Фрэнсис сидела с ними за столом, не находя себе места от беспокойства. Ее волновало не путешествие на пароме, а скорее то, как без потерь добраться до парома по каменистой дороге на разваливающемся автобусе, который к тому же гнал на безумной скорости. Ведь на первой же колдобине можно было потерять ребенка, вынужденного удерживаться в обезвоженной утробе Лины. При виде рюкзаков, сваленных в кучу в вестибюле, Фрэнсис судорожно сглотнула. Правильно ли она поступает? Именно такая жизнь ей была по душе: переправляться на пароме, трястись на грузовике, наслаждаться романтикой переездов с места на место, не оглядываясь назад. От всего этого она отказалась ради Ричарда. Ее тянуло сорваться с австралийцами и тоже увидеть Абу-Симбел, и забавляла сама мысль, что она могла бы с ними поехать. Тогда бы она снова скиталась, как бродяга, и не чувствовала бы себя брошенной. Когда подошел автобус, Пер вынес Лину на руках, поднялся с ней в салон и сел, положив ее себе на колени. Фрэнсис заняла место с другой стороны прохода, не в состоянии поднять глаза на брата с сестрой. Она боялась увидеть страх в глазах Лины или показаться чересчур непринужденной, хотя напрасно. Другие пассажиры заполняли автобус, толкаясь и оттесняя уже вошедших. Фредрик пытался расчистить пространство вокруг Лины, сжав зубы, прыгая взглядом с пассажира на пассажира, от окна к водителю, но, как и Фрэнсис, стараясь не смотреть в сторону Лины и Пера. Между тем невозмутимые австралийцы занимались тем, что австралийцам удается лучше всего, — они непринужденно общались с местными на языке жестов, отпуская шуточки и как-то преодолевая ту неприязнь, которую правоверные мусульмане наверняка испытывали к двум парням, разгуливавшим в исподнем — в майках и шортах. Автобус пустился по ухабистой дороге. На горизонте раскинулось озеро, большое голубое напоминание о свободе, которой Фрэнсис не могла насладиться. Она желала только одного — чтобы зыбучие пески поглотили ее. Порт гудел, люди беспорядочной массой выстраивались в очереди, кричали, чего-то требовали. Женщины, завернутые в разноцветные покрывала, с детьми на руках, мужчины, разгуливающие в галабиях или в грязной западной одежде. Бокаси — местные пикапы, — прорывающиеся по грязи в город и обратно. Фрэнсис осталась с Линой в автобусе, а мужчины отправились договариваться с таможенниками. Они сидели, не проронив ни слова, так же как им бы не пришло в голову разговаривать, сидя в раскаленной печи. Фрэнсис вяло отгоняла мух от лица Лины. «Только не умирай, — думала она, отведя глаза в сторону, — не вздумай умереть на пароме». Но даже если Лина умрет или у нее будет выкидыш, Фрэнсис никогда об этом не узнает. Как только эта трагедия вступит в следующую стадию, уже без ее участия, она сможет полностью посвятить себя своей маленькой драме. Ее проблема действительно казалась не такой уж большой, когда она смотрела на спутницу. Австралийцы вернулись в автобус, чтобы попрощаться, и в тот момент они показались Фрэнсис лучшими друзьями в ее жизни. Род еще раз попросил ее одуматься. С неохотой она покачала головой. Казалось, Ричард остался в какой-то другой жизни, которую она слабо помнила. А это была реальность — Джоел, и Род, и Лина. Люди, не желающие ее покидать. Они просидели почти час в этой душегубке. Фрэнсис обтирала лицо Лины платком, теплым, но влажным. Лина приняла две таблетки имодиума, чтобы ее не прихватило по дороге. Таблетки могли убить плод. Фрэнсис и Фредрик знали об этом, но они решили, что сейчас важнее жизнь Лины. Их обоих шокировало это решение. Никогда в жизни они не думали, что им придется делать подобный выбор. Имодиум пока действовал. Но за все надо платить. Острые режущие боли в животе постоянно мучили Лину. И Фрэнсис ощущала это на себе, — Лина до боли сжимала ее запястье. Наконец Пер и Фредрик появились в клубах пыли в окружении толпы таможенников. Они поднялись в автобус и внимательно осмотрели больную девушку. После продолжительной дискуссии они кивнули Перу, согласившись взять ее на паром. Фрэнсис сжала руку Лины. — Извини, что бросаю тебя, но ты уже почти там. Ты не заметишь, как будешь в Асуане. А с ребенком все будет в порядке, — добавила она как можно более убедительно. Лина отрицательно покачала головой — так же убежденно. На обратном пути в один прекрасный момент Фрэнсис ощутила знакомое волнение. Она была одна, кругом простиралась Нубийская пустыня, а горячий ветер обжигал ей лицо, пока она тряслась в пустом автобусе. Как раз то, о чем она всегда мечтала, — оказаться посреди неизвестности. Перед тем как вернуться в гостиницу, в мрачное уединение комнаты, она прошлась по городу в поисках съестных припасов в дорогу. Неизвестно, сколько времени она проведет в пути и каким будет пункт назначения. Вади-Хальфа напоминал ей деревушку, которую она смастерила из обувных коробок еще ребенком. Низкие постройки без окон, внутри темные, снаружи обшарпанные. Этот городок, названный «вади», то есть «долина» (скорее всего, в честь долины Нила), был перенесен туда, где никакой долины и близко нет — и вообще ничего нет. Люди прибывали в Вади-Хальфу с одной лишь целью: как можно скорее убраться отсюда. Именно поэтому она полюбила этот город, но не настолько, чтобы остаться здесь. Она шла вдоль прилавков, мимо развевающихся на ветру навесов из хлопка, и смотрела на консервы — они выглядели довольно аппетитно. Давиться холодной тушенкой больше нельзя, а хлеб уже весь распродали, но пару баночек консервированных фруктов, печенье и финики она раздобыла. Она поторговалась с лавочниками, пытаясь приподнять себе настроение перед отъездом. Но все было тщетно, — той жажды приключений уже не вернуть. В гостиничном номере ей стало одиноко, и вся усталость прошедших дней вдруг обрушилась в преддверии многодневного путешествия на поезде в неимоверную жару. Упаковывая вещи в рюкзак, она обнаружила в нем футболку Ричарда. Прижав ее к лицу в надежде расплакаться, она поняла, что на такой жаре все слезы, если и были, испарились. Она задремала. Во сне ее преследовала Лина. Полные мольбы глаза обманутого человека. Плач ребенка, приглушенный, будто внутриутробный. Жажда. Снилось, что ее мучает жажда, и Лину мучает жажда, и жалкого пыльного котенка тоже мучает жажда. Она проснулась в холодном поту. А где же таблетки для очистки воды? Хватит ли ей на оставшуюся дорогу? Она схватила рюкзак и засунула ругу в один из боковых карманов, затем в другой, затем в передний наружный карман и во внутренний, пошарила рукой под рюкзаком и снова перерыла весь рюкзак. Она перевернула его вверх дном и вытрясла содержимое на пол. Таблеток не было. Они остались в рюкзаке Ричарда. Что ж, по крайней мере, он не отравится водой. — Черт! Фрэнсис упала на продавленную кровать, на которой еще недавно лежала Лина. Ей стало страшно. Раньше она ничего не боялась. Она путешествовала одна, и куда ее только не забрасывало, но сила духа никогда ей не изменяла. Почему же это случилось именно сейчас? Просто Ричард позволил ей расслабиться, она перестала быть отчаянной и дерзкой, он убил в ней «волка-одиночку». А может, не Ричард в этом виноват, а любовь? Полная капитуляция. Когда находишь свою половинку, тебя неизбежно начинает тяготить ее отсутствие. У входа в отель слышались чьи-то резкие и возбужденные голоса. Фрэнсис пошла посмотреть, что там такое. Люди, отбывающие в Хартум, собрались вокруг администратора и громко спорили. А тот бесстрастно сидел за стойкой, постукивая ручкой по столу. Фрэнсис протиснулась сквозь толпу. — Что случилось? — Отправка поезда задерживается. — Почему? С какой стати? Администратор пожал плечами: — Проблемы. Сегодня не пойдет. — А когда же? Он опять пожал плечами: — Вам надо спросить на вокзале. На вокзале у обшарпанной кассы точно так же бушевала возбужденная толпа, но протолкнуться было уж никак невозможно, поэтому Фрэнсис заговорила с проходящим мимо машинистом. Он подтвердил, что у экспресса сломан мотор и, пока его не починят, поезд в Хартум не пойдет. Его радовало это обстоятельство, и, улыбаясь, он сказал: Через полчаса Фрэнсис не стало легче. В отеле «Нил» все пассажиры уже успокоились. Никто не знал, насколько задержится отправка поезда, и никого это уже не заботило. Аллах предоставит транспорт, когда Ему это будет угодно. Все вернулись на свои раскладушки, улеглись и принялись, покуривая, мило беседовать друг с другом. Но Фрэнсис вся дрожала, когда вернулась к себе в номер. И что ей теперь делать? А Ричарду? Застрянет ли он подобным образом в Абу-Хамеде? Она попалась в ловушку. Ловушка захлопнулась в душной гостинице на распутье. Она не могла понять, почему это случилось именно в той точке планеты, где было не продохнуть от жары и одиночества. Поезд мог отправиться либо через два дня, либо через восемь. Питьевой воды у нее не было ни для того, чтобы пить сейчас, ни для того, чтобы взять с собой в поезд. В гостинице могли вскипятить для нее немного воды, но понравится ли им, если она будет стоять в кухне у них над душой и следить, до конца ли докипела вода? От дешевых газированных напитков, которые продавались на рынке, ей станет дурно, если она ничего, кроме них, не будет пить, а чай иссушит ее, как мумию. В пустыне необходима вода. И еще ей нечего было делать. С собой у нее только две уже прочитанные книги. Она могла бы написать несколько писем, если бы нашла бумагу, но на жаре писать будет не так-то легко, да и писем от нее никто не ждет. Можно выходить на прогулку утром и вечером, но не ночью или днем. Синие стены комнаты, непокрытый пол, только самая необходимая мебель. В этой пустой камере ничто не могло заглушить ее беспокойство, приглушить стон души. Полная изоляция и нарастающая паника. Она могла оставаться здесь целую неделю, ни на минуту не переставая волноваться, до тех пор, пока не сгорит дотла, но не от жары, а от страха перед тем, что, пока она сидит в заточении, Ричард ускользает от нее все дальше и дальше. Паром. Почему ей сразу не пришло в голову, что паром мог еще не отчалить? Когда она это поняла, то выскочила из комнаты, как при пожаре, и побежала по городу в поисках машины, что подбросит ее до озера. Люди толкались кругом, приняв задержку отбытия поезда как должное, с поразительной покорностью. А Фрэнсис судорожно металась из стороны В сторону и просила подвезти ее до парома, который должен был отплыть еще час назад, если верить расписанию. Но кто не обращает внимания на расписание? Кого здесь беспокоит время? Уж точно не речную транспортную корпорацию «Долина Нила». Она просила подвезти ее, но люди всякий раз качали головой. И когда она была уже на грани отчаяния, молодой человек предложил подбросить ее в порт на своем «К черту Ричарда, — подумала она. — Гори она огнем, эта наша любовь!» Австралийцы, стоя на кишащей людьми палубе, разглядели ее вдали. Они приветствовали ее громкими возгласами, когда она выпрыгнула из пикапа, и, когда наконец она преодолела барьер бюрократического произвола, без которого Судана не покинешь, и взошла на борт этого низкого суденышка, Род, крепко обняв, приподнял ее над землей. Она тут же опустилась на палубу, и облегчение разлилось по телу, выходя из каждой поры обильной испариной. Она могла не торопиться. Паром простоял еще три часа. Никто не знал почему. Никому не было до этого дела. Лина заняла каюту первого класса вместе с молодой египтянкой и ее маленьким ребенком. Когда Фрэнсис вошла, у Лины не было сил даже удивиться. Она протянула руку: — Спасибо. — Не надо благодарности. Я вернулась не из-за тебя. Я здесь потому, что поезд задержали. Мне трудно в этом признаваться, но в первую очередь я всегда думаю о себе. — Какая разница! Я тоже отсутствием эгоизма не страдаю. Каюта была до смешного мала. Багаж египтянки занимал две койки, и та жестами что-то показывала Фрэнсис, объясняя ей что-то по-арабски, в общем, всячески давала понять, что каюта тесная и еще для одного человека места здесь нет. Она показала Фрэнсис свой билет и, казалось, требовала того же от нее. Фрэнсис показала ей билет, на котором не стоял номер койки. Женщина открыла дверь, тем самым ясно давая понять: «на выход с вещами». — Но она больна. Я должна остаться с ней. Женщина пожала плечами и громко затараторила. Фрэнсис показала пальцем на дочь египтянки, а потом на свой живот, кивнув на Лину. И вновь указала на живот последней, покачав головой, в надежде, что женщина поймет, что у той сложная беременность. Женщина нахмурила брови, не переставая что-то доказывать словами и жестами. Они пытались общаться, не понимая друг друга, в то же время изо всех сил скрывая от Лины суть разговора. Похоже, египтянка спросила, не выпадет ли младенец, на что Фрэнсис кивнула. Женщина сочувственно опустила нижнюю челюсть. Она что-то сказала Лине и попыталась расчистить место для Фрэнсис. Ее звали Афаф. У нее было круглое лицо, изогнутые брови и широко поставленные глаза. На ней был синий шарф, закрывающий лоб и завязанный под подбородком по-египетски. Они с облегчением вздохнули, когда дочь египтянки (по имени Джамиля) вытащила свою мать из каюты. В конце концов моторы взревели, будто сам паром разродился, и они медленно отчалили. Лина дремала, а Фрэнсис поднялась на палубу и стала жадно дышать свежим воздухом, вглядываясь в даль, пока судно отплывало от берега, оставляя позади смутные очертания суданского берега. За паромом на буксире тащились аж две развалюхи, ржавые и насквозь дырявые, борта которых почти касались воды — столько пассажиров на них набилось. Целые семьи с радиоприемниками, матрасами, алюминиевыми кастрюлями устраивались там поудобнее, готовясь к путешествию в Египет. Фрэнсис удивлялась, как эти плавающие платформы, похожие на листья на воде, не затонули под весом своего груза. Вокруг плескалась синяя, стерильно чистая вода в сумеречном свете. Ей удалось сюда добраться, удалось проехать на скором поезде «Долина Нила» до Хартума, увидеть своими глазами слияние вод Нила и могилу Махди в Омдурмане, но все это меркло перед тем, что здесь произошло. Она думала о Ричарде и молилась, чтобы с ним все было хорошо, и больше всего на свете она хотела, чтобы все это оказалось досадной случайностью, недоразумением, которое в скором времени разрешится. С заходом солнца паром причалил к берегу, и моторы стихли. Это судно на ночь останавливалось. По дороге в Судан эта остановка даже вносила некое разнообразие, но на обратном пути это было испытание. Отправились они позже расписания — значит, завтра они, по всей вероятности, до Асуна так и не доплывут. После того как правоверные прочитали вечернюю молитву, Фрэнсис пошла прогуляться в толпе, наводнившей палубу. Побережье было диким и необитаемым, а на двух платформах, плывущих вслед за паромом, люди готовили и разговаривали, по всей видимости наслаждаясь этим ужасным путешествием. Оттуда раздавался крик младенцев, визг детей и женский смех. Жизнь текла своим чередом на плоту, плывущем по созданному человеком озеру вдали от цивилизации. «А где же смерть?» — подумала Фрэнсис. С наступлением темноты стало тяжелее. Для Фрэнсис и Фредрика каждая минута казалась днем, для Лены — больше чем день. Бессонной ночью было нестерпимо душно, и даже теплое солнечное утро не принесло облегчения от всех переживаний. Фрэнсис улыбнулась Лине: — Еще один денек, и ты дома на свободе. — Плюс еще одна ночь. Было раннее утро, когда австралийцы позвали Фрэнсис на палубу взглянуть на изваяния Абу-Симбеля на берегу. Три статуи неподвижно сидящего Рамзеса Второго уставились на них. — А что с четвертым корешем? — спросил Джоел, щелкая фотоаппаратом. — От него остались только колени. — Развалился, видать, — засмеялся Род. — Ты прав как никогда. Видно, он умирал со скуки. Просидеть четыре тысячи лет в пустыне, где даже футбол не посмотреть, — от такого испытания кто угодно развалится! Фрэнсис проклинала тот день, когда ее потянуло в Судан. Она обещала Ричарду, что они сделают крюк, чтобы осмотреть Абу-Симбел по дороге в Каир. Теперь же ей ничего не оставалось, как смотреть на эти неповторимые святилища издалека, с середины реки. В тот день она пошла, в сопровождении Фредрика и Пера, к капитану попросить его продолжать движение ночью, но он любезно сказал им, что это невозможно, он не может нарушать инструкции. Слишком опасно буксировать плоты в темноте. — Но наша подруга серьезно больна. — Я понимаю, но мне надо думать о сотнях людей, а ранним утром мы будем в Эль-Садд-эль-Али. Подавленные, Фредрик и Пер ушли ни с чем. — Она ждет ребенка, — сказала Фрэнсис. — Две жизни, а не одна подвергаются риску. Мы должны прибыть в Асуан как можно раньше. — Смотри туда. Капитан, кругленький человечек небольшого роста, подвел ее к перилам и указал на переполненные баржи. — Я не могу буксировать их ночью. Извини, но это безумие. И правда безумие. Несколько недель спустя на озере Насер этот самый паром был охвачен огнем и затонул с сотнями жертв на борту. Фрэнсис частенько задумывалась после того случая, остался ли жив ее благородный капитан или пошел ко дну вместе со своим героическим маленьким крейсером. Лина была права. У нее случился выкидыш той ночью посреди озера, и это было ужасно. Когда это началось, чуть за полночь, они стояли на якоре у берега. Уже не в первый раз Фрэнсис проваливалась в забытье. Ее интересовало, как долго еще она будет лететь в эту невероятную бездну. Она пыталась заснуть, когда услышала прерывистое дыхание с нижней койки. — Господи, только не это, — прошептала она. Фрэнсис попробовала не обращать внимания на стоны Лины, абстрагироваться от них, но не слышать их было невозможно. Начались схватки. Афаф включила свет и мрачно взглянула на Фрэнсис. Они были напуганы, поскольку никогда с этим не сталкивались. Они позвали корабельного завмеда, но от него было мало толку. Он не был врачом и не имел ни малейшего понятия, что надо делать, да и не желал ничего предпринимать. Женщины сами разберутся! Он предложил только чистые полотенца и болеутоляющее и пошел на поиски профессионального медика. Система громкого оповещения не работала, поэтому пришлось положиться на моряков, которые ходили по палубе и звали доктора, но среди сотен пассажиров не нашлось ни одного человека с медицинской подготовкой. Фрэнсис прокручивала в голове свои лживые обещания, данные в Вади-Хальфе: «Выкидыша не будет. Все будет хорошо». Как же легко было обещать, когда она думала, что ее не будет рядом, если вдруг эти обещания не сбудутся! А где тот пресловутый инстинкт, который она так красноречиво описывала, заверяя Лину в том, что он проснется у Пера с Фредриком, как только возникнет необходимость в этом? Инстинкт не проснулся. Только страх. Живот скрутило от ужаса. Она неистово схватилась вытирать пот со лба у Лины, будто надеялась, что своей активностью сможет остановить происходящее. Как все пройдет? Как выглядит плод через одиннадцать недель после зачатия? Ей придется на него смотреть? Как узнать, что все уже позади? Афаф догадалась, что лучше будет отвести Лину в уборную. Именно так они и сделали. Они с трудом отвели ее в туалет в три часа ночи и подержали над дыркой в полу, пока ее внутренности выходили наружу. У Фрэнсис звенело в ушах, перед глазами все плыло, еще немного — и ее вывернуло бы наизнанку, но она справилась с собой и удержалась на ногах. После того как ребенок выплеснулся в свою могилу в озеро Насер, они дотащили Лину до кровати, где она начала метаться в бреду, потом ее бросило в жар, потом она похолодела и, в конце концов, стала бледной как смерть. Произошло то, чего так опасалась Фрэнсис, — Лина потеряла столько крови, что казалось, она не выживет. Но Фрэнсис обещала подруге, что вытащит ее из этого ада, а теперь она еще решительнее была настроена завершить начатое. Пер и Фредрик стояли под дверью, в темном коридоре. Как только кто-нибудь из них пытался пробраться в каюту, Афаф орала на них на арабском и выталкивала за дверь. Теперь она командовала парадом, потому что она уже, по крайней мере, рожала и имела понятие, что надо делать. Стальным голосом (и с не менее стальными нервами) она отдавала распоряжения, требуя воды и больше полотенец, посылая Пера и Фредрика то за тем, то за другим, чтобы те не стояли без дела. Несмотря на ажиотаж, — капитана подняли с постели, завмед бегал с высунутым языком, — Пер так и не понял, в чем дело. Он считал, что это дизентерия. Его так потрясло происходящее, что другое ему и в голову не пришло. К пяти утра худшее было позади. Кровотечение приостановилось, бледная Лина недвижно лежала. Фрэнсис сидела у нее в ногах, мысленно поторапливая капитана завести его богом забытое корыто. Он пообещал, что они тронутся в путь с первыми лучами солнца и прибудут в Асуан до того, как Лина умрет. Афаф прикорнула в углу, слегка похрапывая, а Джамиля так и проспала всю ночь на верхней койке. Фрэнсис вышла из каюты. Фредрик и Пер сидели согнувшись на полу. Фредрик без слов последовал за ней. Еще не рассвело, и им пришлось пробираться на ощупь между спящими на палубе телами, пока они не нашли уединенное местечко у перил. Как только Фрэнсис вдохнула полной грудью, голова у нее закружилась, и она стала валиться набок. Фредрик успел ее поймать. Миллиарды звезд на небе не помогали избавиться от клаустрофобии, от впечатления, что их поймали и оставили в ночи, а утро никогда не наступит. Это ощущение появилось, когда она проснулась в поезде и поняла, что совершенно одна, и с тех пор оно ее не покидало ни на секунду. Теперь они потеряли ребенка. Казалось, хуже уже ничего не может произойти. Перекинувшись через перила, она почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. Хотелось свалиться за борт. Она торчала на пароме посреди огромного водохранилища, и никто не знал, что она здесь. — Моего ребенка больше нет? — спросил Фредрик. — Нет. Рассвет забрезжил у линии горизонта на черном небе. Свет пробивался из-за края Земли, а вокруг Фрэнсис, куда хватало взгляда, расстилалась водная гладь. Тишину прорезали голоса, тела шевелились, расправлялись и толкались, а звуки потянулись один за другим (как потягивается кошка после сна), раскатываясь эхом навстречу рассвету. Фредрик рыдал. У Фрэнсис не было сил его утешать. Она не спала четыре ночи подряд. Ричард пропал. А теперь это. Она была не в состоянии даже плакать. Хотя так было бы намного легче. Когда они добрались до Асуана, Фрэнсис чувствовала себя так, будто только что сдала очень трудные экзамены в университете. Ночь, которая преследовала ее, наконец-то развернулась и скрылась на цыпочках со света. Как только они устроились в «Сад-эль-Али», она взяла Лину за руку и улыбнулась: — Вот видишь, я же говорила, что все будет хорошо. Вади-Хальфа далеко позади. Ты добралась в целости и сохранности. — Да уж, как же, в целости. — Лина, хочу, чтоб ты знала. Фредрик рассказал Перу о ребенке. Это я заставила его. — Было бы несправедливо продолжать держать его в неведении. — Наверное, он очень злится. — Да, он рвет и мечет. Его взбесило то, что ты чуть не угробила себя, только чтобы оградить его от потрясения. — Я увела у него мужчину. И я за это наказана. — Не надо так говорить. Вам троим очень повезло. Вы вместе прошли через это испытание. И все вместе вы вернетесь к нормальной жизни. Лина кивнула. — И вот еще что, — поддразнила Фрэнсис, — я бы тоже не смогла сказать «нет» Фредрику в походном душе или где бы то ни было! Робкая, слабая улыбка коснулась губ Лины. — Теперь тебе лучше ехать дальше. — Не говори глупости. Я поеду с тобой в больницу. — Не надо, со мной все будет в порядке. Tы должна поехать в Каир на поиски того человека. — Хм-м, ты думаешь, он хочет, чтобы его нашли? — Не знаю. Страх, пронизывающий каждое движение Лины в Вади-Хальфе, сменился полным смирением. — Ты просто обязана его найти. Если ты не сделаешь этого, твои мытарства никогда не закончатся. — Может, он поэтому так и поступил, зная, что я никогда не хотела, чтобы мое путешествие подошло к концу. — И она начала паковать вещи. — Хорошо, но только при условии, что ты действительно не против. Я поеду, заселюсь в наш отель, приму душ и позавтракаю. А затем навещу тебя в больнице. — Не надо. Ни к чему это, Фрэнсис. — Почему? — Не имеет смысла. Мы ведь никогда снова не встретимся. — Почему же не встретимся? Все мы встретимся. После всего того, что мы пережили вместе… — В том-то все и дело. Давай оставим все как есть. — Но последние три дня мы… — Да. Именно эти последние три дня я и хотела бы забыть и никогда не вспоминать. — Лина, но это несправедливо… ты не должна со мной так поступать. — Спасибо, Фрэнсис, за то, что спасла мою жизнь. — Да ладно тебе, ты сама спасла свою жизнь. Ну а как же наша дружба? — Нас связало несчастье. — Но мы могли бы дружить и дальше. У нас впереди вся жизнь. — Фрэнсис неуверенно улыбнулась. — Неужели тебе неинтересно будет узнать, нашла ли я Ричарда? — Я знаю точно, что если ты не найдешь его, то судьба тебе подарит кого-то еще в награду за все, что ты сделала для меня. Фрэнсис пристально на нее посмотрела: — Ты уверена, что не хочешь продолжить общение? Лина покачала головой. Вошла Афаф, веселая и шумная. Она взяла Лину за руку и что-то сказала ей ободряющим тоном на арабском, а потом, помахав рукой, нежданно-негаданно ставшая повитухой египтянка ушла, будто вернувшийся в бутылку джин. — Ничего не поделаешь, — тихо сказала Лина. Фрэнсис стояла как вкопанная, с косметичкой в руке, но постепенно до нее начало доходить. То, что они пережили, может быть, и было основанием для крепкой дружбы в ее глазах, но для Лины на первом месте стояло не то, что Фрэнсис для нее сделала, а то, что им всем не удалось сделать: спасти ее ребенка. Фрэнсис, сама того не осознавая, стала невольным свидетелем несчастья и навсегда останется в памяти напоминанием о нем. Ей теперь было отведено место в этом акте пьесы, а не в последующих сценах. Пер постучал в дверь и вошел. Он выглядел намного старше, чем три дня назад. Он о чем-то переговорил с сестрой. — Подъехала машина скорой помощи, — сказала Лина. — Мне пора. Она протянула руку Фрэнсис. — Я никогда не забуду тебя, — прошептала она. — Никогда. Не в состоянии вымолвить ни слова, Фрэнсис быстро обняла ее, водрузила на спину рюкзак и шагнула в сторону двери. Пер ее остановил и, с полными глазами слез, пожал ей руку и кивнул. Впервые за последние шесть дней Фрэнсис осталась одна. В номере гостиницы «Абу-Симбел» кондиционер был сломан, а душ работал с перебоями, но все же здесь было прохладно, темно и спокойно. Приняв душ и облачившись в чистую тунику, она позавтракала на балконе. Уже много дней она так не объедалась. Стоило ей сойти с парома на сушу, Египет начел оказывать на нее благотворное влияние. Такое впечатление, будто она сидит в любимом кресле в привычной обстановке. Все выглядело гармонично, может быть, из-за цветовой гаммы: зелень Слонового острова, чистая голубая речная вода, белые паруса фелюг и длинная полоса песчаных дюн на том берегу. А может, это благодаря воздуху без примеси песка и городскому шуму, на фоне которого напряжение снималось само собой. Ее мышцы начали расслабляться — осторожно, будто чувствуя, как уходит опасность, и наконец все ее тело приятно размякло. Настроение заметно улучшалось. Нил проплывал мимо, сам не подозревая того; фелуги дрейфовали; гостиничный паром курсировал между островом и материком. Туристов кругом было не так много, но по набережной Корниш сновали местные женщины, завернувшись в аббайях и спеша мимо пришвартованных к берегу круизных кораблей. В садике под окнами люди сидели в тени деревьев и угощались кофе, мороженым и газированными напитками. Жизнь в Верхнем Египте текла своим чередом, пока Фрэнсис сидела на балконе, распутывая узелки в своей жизни и в волосах. Наконец, расчесав волосы и освободив тело от въевшейся грязи, она насладилась тем, что ценила больше всего на свете, — уединением. Не надо было ни с кем поддерживать беседу, никто на нее не пялился. Никто ее даже не видел. Она была одна, абсолютно одна, и в этот момент отсутствие Ричарда не очень-то ее трогало. Она почти готова была забыть про него — только бы не было больше скандала, взрыва эмоций, шумной толпы снующих потных тел, толкавшихся около нее с тех пор, как они отбыли из Хартума. Она спала рядом с ними, ела рядом с ними, стояла с ними в очередь в туалет, она обнажила перед ними свое безутешное горе. Теперь же, несмотря на стук лошадиных копыт по Корниш и шум машин, она пребывала в уединении. Река завораживала, притягивала, охлаждала. Слишком уставшая, чтобы сесть на поезд до Каира в этот же вечер, она весь день провела в гостиничном номере. Она взяла выходной, чтобы передохнуть в промежутке между уединением Вади-Хальфы и Каиром, этим мегаполисом, от которого голова идет кругом. Ей просто хотелось побыть здесь. Когда-то они с Ричардом были так счастливы в Асуане. Проспав несколько часов, она проснулась с тяжелой головой и вялостью в теле и с отчаянием посмотрела на одежду Ричарда, которую вытащила, обнаружив на дне их общего рюкзака. Подумать только: наконец-то в ее неприкаянной душе возникла решимость посвятить свою жизнь другому человеку — и что же? Тот пропадает, будто своим решением она стерла его с лица земли. Она провалялась еще с час, не в состоянии сдвинуться с места от тоски. Ее часто сильно тянуло к Ричарду во время разлуки, но сейчас отсутствовала уверенность, что ожидание будет вознаграждено упоительной встречей. С закрытыми глазами она представляла, что он в комнате, только что вышел из душа и сгорает от желания. Последний вечер в Асуане она провела, блуждая по восточному базару с Родом и Джоелом. Кругом все просто дышало романтикой, но ее ничто не трогало. — Да это же кальян! — сказал Джоел. — Надо попробовать. В кафе они сели за столик, неустойчивый на неровной поверхности тротуара, и заказали чай и кальян. Когда официант начал показывать, как им пользоваться, у Джоела загорелись глаза. — У меня точно башню снесет! — Не думаю, — сказала Фрэнсис. — Tы поступила правильно, — сказал Род. — Tы о чем? — О твоем решении вернуться в Египет. Если посольство окажется не в силах помочь, ты улетишь в Лондон. Ричард разыщет тебя там, если… — Если захочет? Не все так просто. Моя мама недавно переехала. Я еще сама не была в ее новом доме. Ричард даже не представляет, где он находится. — Ну, так отправляйся к его семье. — Не могу. Их нет дома. Кстати, они в Австралии. — Какие-нибудь общие знакомые? Фрэнсис покачала головой: — Нашими друзьями были люди, которых мы встречали в пути. Мы жили вместе только во время путешествий. — А если попробовать зайти в офис? — спросил Род, раздражаясь. — …Наверное, я могла бы зайти к нему в офис. — Тьфу ты, какая гадость! А это что еще такое? Джоел показал на мужчину, пропускающего стебель сахарного тростника через старинный пресс. — Если тебе так хочется покурить кальян, — сказала Фрэнсис, — надо попробовать тростник. — Нет уж, спасибо. — Значит, если вы не встретитесь до Лондона, — пытал ее Род, — ты отправишься к Ричарду в офис, так? Фрэнсис повернулась к нему. Этот с виду грубый океанограф с их первой встречи опекал ее. Сама того не осознавая, она до этого момента следовала его советам. Да, конечно, она пойдет в посольство в Каире, и, если это ничего не даст, она даже, наверное, полетит в Лондон. Но если к тому времени Ричард не объявится, то она уж точно не заявится в его офис и не будет умолять вернуться к ней. Тем вечером она рано легла спать, остро переживая отсутствие Ричарда на соседней половине кровати. На следующее утро австралийцы присоединились к ней за завтраком в ресторане. Позади нее шумел большой вентилятор, а окна были занавешены большим полотнищем черной ткани. Солнце не проникало в зал, но и видом из окна было не полюбоваться. — Во сколько у тебя поезд? — Я поеду ночным поездом в Каир. — Прекрасно. Мы сможем провести день вместе. — Спасибо за предложение, но я уже осмотрела достопримечательности. — Тем лучше, тогда прокатимся на фелуке. — У меня не хватит денег. — Мы приглашаем. Сезон заканчивается, так что сможем договориться о скидке. — Что это с вами? — нахмурилась она. — Объявлена «Неделя поддержки Фрэнсис»? На борту фелуки Нагиба аль-Монейма на нее нахлынули воспоминания. Подгоняемые легким ветерком, они дрейфовали за Слоновым островом, и Фрэнсис узнала тропинку в гостиничном саду, где они с Ричардом гуляли. Дальше по берегу в тростнике женщины из деревни мыли оловянные кастрюли, а дети стайками носились у них за спиной. И тогда все было точно так же, а она сидела, уютно устроившись у Ричарда между коленями на скалистом уступе. Положив руки ей на плечи, он смотрел вместе с ней, как меняется цвет реки на закате. На какой-то миг воцарились мир и согласие. Оба получили то, что хотели. Фрэнсис наслаждалась коктейлем из экзотики и любви, а Ричард стал обладателем того, чего он так долго добивался: Фрэнсис. На вечные времена. Они принялись дурачиться. Он ткнул ее пальцем в ребра, она обернулась, и завязалась потасовка. Тут они соскользнули с камня, обхватив друг друга за руки. Они толкались и хохотали, пока Ричард не упал спиной в реку. — Не нашла ничего лучше, чем бросить меня в реку, кишащую бактериями! — притворно проворчал он, вставая на ноги. — Хочешь, чтоб я ослеп? — Мне казалось, ты уже ослеп. — От твоей красоты? Ну уж нет, я вижу тебя насквозь, как на рентгеновском снимке. Тогда она обвила его шею руками и поцеловала, потому что, несмотря на всю ее тягу к странствиям, именно этот прирожденный домосед сделал ее счастливой. И пока они стояли в реке, дети, прыгающие поблизости, громко смеялись и дразнились. Да, хорошо было в Асуане. — Фу ты! Джоел в просторной футболке и бейсбольной кепке растянулся на подушках поперек фелуки. — Умираю, как хочу купаться! Род посмотрел на Фрэнсис и дотронулся до ее локона: — Потрясающие волосы. Солнце обжигало ей кону сквозь ткань рубашки. — Я хочу сойти на берег. — Расслабься, — усмехнулся Род, — я не собираюсь подкатывать к тебе. Мог бы, если бы ты не сохла по нему, но это не тот случай. — Да нет же, ты не понял. Я действительно хочу сойти на берег. — И она указала пальцем в сторону береговой линии: — Вон там. Это возможно? — спросила она лодочника. Нагиб покачал головой. — Тогда я доплыву сама. — В реке опасно плавать, — сказал Нагиб. — Мне все равно. — Ты не шутишь? — сказал Род. — Нет. Я хочу прогуляться по острову. Я доплыву обратно на пароме. — Но… — Не забудь мой рюкзак, хорошо? Увидимся в отеле. Нагиб без эмоций воспринимал эксцентричные выходки туристов. Он подвел фелуку как можно ближе к берегу, а Джоел сфотографировал, как Фрэнсис перекинула ноги через борт и спрыгнула в реку. Она плыла, пока не стала доставать ногами до дна, потом побрела по мелководью, где могли быть вирусные бактерии, по илу, который просачивался между пальцами. И все это ради того, чтобы осознать, что и остров не в состоянии вернуть Ричарда назад. На какой-то миг она и вправду поверила, что Нил сможет перенести ее обратно во времени и она снова будет стоять на Слоновом острове в объятиях Ричарда. Вместо этого она вышла из реки и почувствовала себя такой одинокой, жалкой и мокрой, как никогда прежде. Род стоял на борту фелуки — руки в боки — и ругался. А Джоел продолжал щелкать затвором фотокамеры. Интересно, мельком подумала Фрэнсис, как она будет выглядеть на снимках? Некая особа в мокрой юбке, стоящая на берегу в окружении скачущих вокруг нее египетских девочек, или как покинутая женщина с разбитым сердцем? Австралийцы продолжили экскурсию. Дети уставились на тетю, спрыгнувшую с лодки и приплывшую на окраину их деревни. Женщины на берегу оторвались от стирки, и Фрэнсис удивилась: как некоторые вещи могут оставаться неизменными, когда все остальное изменилось так бесповоротно? Она выжала подол юбки и попробовала заплакать. Рыдание вырвалось из груди, но оно было сухим, пустым, и ничего за ним не последовало. Ей стало бы легче, если бы она поплакала, хотя бы вспомнив Лину и ее ребенка, раз свое горе не помогало. Но у ней так и не получилось расплакаться. Слезы спрятались где-то глубоко, сердце билось уже не так часто, а уверенность в том, что ей непременно надо выплакаться, сама собой растаяла. Наступило состояние полного отчуждения, даже от самой себя. Вечером австралийцы проводили ее на вокзал. На Корнише их преследовали по пятам таксисты, не дав Фрэнсис наедине попрощаться с рекой и пустыней, простирающейся далеко за водной гладью. А между тем настоящее начинало прорастать сквозь воспоминания о вчерашнем дне. Внутри зарождалось что-то неведомое, еще совсем неосознанно. С Ричардом или без него, она вновь оказалась на пороге, но не на пороге новых открытий, а на пороге дома. Жизнь, полная странствий, закончилась посреди шума и гама сумеречного Асуана. И все-таки, стоя в состоянии некоторого замешательства на Асуанском вокзале и глядя, как к платформе номер три плавно подходит поезд, готовый доставить ее в Каир, она ощутила, как один только вид поезда и стук колес о рельсы заставляют сердце биться чаще, нехоженые тропы зовут и манят. Австралийцы зашли вместе с ней в вагон. По сравнению с суданским поездом здесь царила роскошь, к тому же у Фрэнсис было отдельное купе. — Неплохо, — сказал Род. — Ты хоть ночью выспишься. — Потом долго еще не сможешь спокойно спать, — сказал Джоел. — Вот спасибо, утешил. — У-у, Каир самый шумный город в мире. Он расползается по швам. В один прекрасный день он взорвется, и осколки унесет течением вниз по реке. — Главное, чтобы это не произошло завтра, — сказала Фрэнсис. Джоел забросил ее рюкзаки на верхнюю полку: — Вот так. На секунду в воздухе повисла неловкая пауза. — Ладно, — сказала Фрэнсис, — попутного вам ветра. Род кивнул в ответ: — Дашь нам свой адрес? — У меня… у меня нет адреса. Я могу написать вам, если хотите. — Только обязательно напиши. Род быстро нацарапал адрес на карте Египта. — И сообщи, чем все… — Я сообщу. Обещаю. Большое спасибо за все. Если бы не вы, я сейчас еще тряслась бы в «Долине Нила». Род обнял ее. Она задержалась в его объятиях немного дольше, чем это обычно бывает. До сих пор эти ребята принимали участие в ее судьбе, теперь же она была полностью предоставлена сама себе, а это была перспектива не из приятных. Джоел расцеловал ее мокрыми губами в обе щеки. — Увидимся в Австралии, лады? Ты еще не видела нашей долбаной пустыни. — Хватит с меня пустыни, спасибо. — Ага, думаю, нелегко приходится тому, кому жених устраивает Судный день в Судане. Род и Фрэнсис прыснули со смеху. На выходе Род поцеловал ее в губы, не так мимолетно, как обычно, и сошел вниз. Они стояли в ожидании на платформе, а Фрэнсис гадала, увидит ли она эту парочку еще когда-нибудь. Раздался звук свистков, вагоны дернулись. Фрэнсис выкрикивала слова благодарности, Джоел пытался шутить, а Род улыбался. — Все будет хорошо, — сказал он. Последним, что она успела увидеть, были две пары длинных загорелых ног на платформе. Фрэнсис подумала, что поставила рекорд, потеряв трех верных друзей и любимого человека за каких-то несколько дней. Она расположилась в купе, где ей предстояло провести семнадцать часов. С одной стороны поезда высились над песками огромные, освещенные розовыми лучами скалы — пограничные стражи пустыни, с другой разворачивался документальный фильм о вечерней жизни феллахов. Проезжающий, минуя одну деревню за другой, мог наблюдать в окно вагона за всеми стадиями приготовления ко сну. Деревеньки были более высохшими, чем в Люксоре, где дома сделаны из песчаника, а не из грязи и тростника. Фрэнсис стояла в коридоре и отрешенно смотрела в окно, как будто просматривала слайды из путешествия давно минувших дней. Мимо проплывали ненагруженные ослики, отдыхающие после тяжкого трудового дня, верблюды, жующие траву, и волы, вышагивающие вокруг колодцев под присмотром детворы. Женщины, спрятавшись под покрывалами, шли с водой, набранной зачастую в застоявшихся грязных запрудах, а кругом играли дети в разноцветных одежках в такие знакомые игры: парня прижали к стене школы товарищи, ребята гоняют мяч, а в одной деревне маленькая девочка кружилась волчком. «И я точно так же, — подумала Фрэнсис, — кручусь и кручусь на одном месте». Железнодорожная станция Рамзес походила на муравейник: все куда-то бежали, что-то делали. Рабочие, солдаты, крестьяне, матери, дети. Фрэнсис пришлось взять себя в руки, перед тем как выйти из купе и влиться в людской поток. Как только она вышла, нескончаемое течение подхватило ее и понесло. Каир — чудовище, но чудовище знакомое, — уже легче. С ее появлением на вокзале шоферы и зазывалы, роившиеся вокруг таксистов, налетели, как пчелы на мед. — Вам лимузин? — Нет, такси. — Со счетчиком? Прежде чем она успела ответить, разгорелся спор между теми, кто хотел посадить ее в такси со счетчиком, и теми, кто хотел запихнуть ее в лимузин. Ее слово не было решающим в этой сделке, просто всем было жизненно необходимо выпустить пар, а она играла лишь роль камня преткновения. Наконец ее зашвырнули в машину под номером «три», в которой уже сидел пассажир, отчего водитель пришел в бешенство. Он выскочил из машины и разразился потоком брани на арабском языке, в то время как другой пассажир, с иголочки одетый бизнесмен, был тайно похищен у Фрэнсис из-под бока и пересажен в другую машину командой из сторонников водителя лимузина. Нервы ее были на пределе. Ей всего-то навсего нужно было такси! Пока шофер продолжал разоряться, его горе-помощники успели договориться с Фрэнсис о цене. Тогда водитель хлопнул пассажирской дверью, запрыгнул на водительское место и рванул на полной скорости. Вжавшись в кресло, Фрэнсис гадала, выживет она или нет. Городской шум заполнил каждую ее клеточку. После спокойствия юга казалось, что она находится в эпицентре взрыва. Самый что ни есть настоящий Каир, и никому и в голову не придет, что он может быть другим. Когда она была здесь с Ричардом несколько недель назад, непомерная суета города бодрила, а теперь лишь пугала. Добравшись до более спокойного пригорода Замалек, она взвалила на спину оба рюкзака и поднялась на лифте на второй этаж, в вестибюль отеля «Лонгчампс». Администратор, молодой человек в очках с толстыми линзами, узнал ее и спросил, понравилось ли ей путешествие в Судан. — А мой друг здесь не появлялся? — выпалила она. Если Ричард решил прилететь обратно в Каир, он прибыл бы сюда раньше, чем она. Он моргнул, ничего не понимая, и сказал: — Простите, нет. — А никакой записки для меня не оставляли? Молодой человек проверил ящики для почты. — Ничего нет. — Черт. — Вы желаете поселиться в той же комнате? — А-а, э-эм. Фрэнсис быстро подсчитала в уме. «Лонгчампс» очень хорошо подходил для того, чтобы ждать здесь Ричарда. Маленькая частная гостиница, принадлежащая одной семье, — весьма приятное заведение. Но платить по семьдесят фунтов в сутки — дорогое удовольствие. Тем более что в ее распоряжении больше не было кредитной карты Ричарда. И все же, где еще он ее найдет? Она не могла рисковать и поселиться где-нибудь в другом месте. — Мадам? Делать было нечего. Решения принимал ее кошелек, и он постановил, что она не может позволить себе остановиться даже в скромном «Лонгчампсе». Австралийцы говорили, что около вокзала есть гостиница с бассейном на крыше, которая стоит всего восемь фунтов в сутки. — Э-эм, извините. Я не останусь. Но если Ричард Кин подъедет, будьте добры, попросите его связаться со мной через ирландское посольство. Она шагала с нарочито уверенным видом по площади Рамзеса, высоко держа голову, будто знала, куда направляется, хотя на самом деле понятия не имела. Австралийцы сказали только, что отель (ей неизвестно было даже его название) расположен на улице, примыкающей к площади, прямо перед вокзалом, но площадь Рамзеса походила на огромного осьминога. Повсюду машины, а улицы разбегаются во все стороны. С воздушного моста открывался хороший обзор. Фрэнсис с трудом поднялась по ступенькам. Рюкзаки тянули вниз. Попав из суданской сухой жары на жару влажную, она просто обливалась потом. Под ногами площадь наводнили пассажиры, сошедшие с пригородного поезда. Они спешили на работу. А машины пробивали себе дорогу к перекрестку, как пассажиры переполненного автобуса проталкиваются к выходу. На мосту, который пересекал площадь, как непослушная прядь волос на лбу, люди шли прямо на нее, не уступая дорогу. Мужчины проносились мимо, придерживая кепки, срываемые ветром, а женщины, увешанные пакетами, семенили следом и болтали с такой скоростью, будто идет перемотка записи: зубы сверкали, губы мельтешили, а визгливая, непрерывная, бессвязная тарабарщина разносилась в пыльном пространстве. Фрэнсис облокотилась на поручень и огляделась в поисках хоть какого-нибудь следа того иллюзорного отеля. Напротив вокзала не было ничего похожего на гостиницу с бассейном на крыше, но зато на глаза ей попалась вывеска за почерневшей злополучной свалкой обветшалых зданий, видневшаяся на одной из построек: «Командор». Знакомое название. Она с трудом спустилась по крутым ступенькам и потащилась в сторону гостиницы по растрескавшемуся тротуару. Нацелившись на здание отеля, как бита на мяч, она свернула на маленькую улочку и устремилась к дверям. Зловещий вестибюль, лифт, по всей вероятности грозящий верной погибелью, но при этом чистые (хотя и пустоватые) комнаты и прохладные душевые. Центр цивилизации находился не в темном вестибюле, а на крыше, там же, где и ресторан (в котором почти все было красного цвета), и тот самый бассейн (размером с большую ванну, причем густой), и ветхая терраса, с которой открывался вид на площадь Рамзеса. Смотреть, конечно, не на что, но по вечерам здесь было прохладно, и всегда играла музыка на зад нем плане. В этом заброшенном месте Фрэнсис провела десять незабываемых дней, и даже днями их не назвать — просто цепочка событий, одно за другим тянувших ее на дно. На рассвете она просыпалась от шума машин за окном, после чего грохот не затихал до трех ночи. Ей оставалось только лежать в постели и вспоминать каждое слово, сказанное в те последние проведенные с Ричардом дни, каждый брошенный взгляд. Должна быть какая-то зацепка. Что могло сделать его таким несчастным? Что свидетельствовало о том, что он дошел до предела? Через несколько дней она уже не знала, что на самом деле они друг другу наговорили и что ей удалось восстановить в памяти, лежа в мрачном одиночестве гостиничного номера. Но один эпизод она прокручивала в голове снова и снова, с каждым разом все яснее представляя его перед глазами, — то, как она проснулась в том поезде и не обнаружила рядом Ричарда. Его и след простыл. Даже когда она переходила самую опасную улицу в Каире, этот момент возникал в памяти и заставлял ее резко остановиться. Больше всего ее убивало то, что прошла уже неделя, а она все еще не разыскала Ричарда и не нашла объяснения его поступку. Она пыталась убедить себя в том, что их отношения подходили к естественному завершению уже давно, только тогда она не хотела себе в этом признаться. Но даже если мельком заглянуть в прошлое, ни тот день, проведенный на Белом Ниле, ни то утро, когда они катались на лошадях в Сахаре, не предвещали ничего подобного, и она не могла заставить себя поверить в то, что эти мелкие ссоры в Судане разлучили их навсегда. Сердце подсказывало ей, что Ричард ни за что не бросил бы ее таким образом, но логика событий свидетельствовала об обратном. Она силилась разорвать логическую связь, развеять сомнения, накатывающие, как морская волна во время прилива, потому что ей нельзя было терять надежду. Без нее она бы никогда не осталась в Каире, никогда не пустилась на поиски и не стала бы его ждать. Требовалась уважительная причина, чтобы оправдать ее пребывание здесь, и потому она только и делала, что пыталась найти уважительную причину его поступкам. -. На следующий день по прибытии она составила список того, что надо сделать. Она решила заглядывать в «Лонгчампс» каждый день — на случай, если Ричард там объявится или позвонит туда. Она должна попросить о помощи в посольстве Ирландии: а вдруг они смогут определить его местонахождение? Она обратится в «Бритиш эруэйз», чтобы проверить, не поменял ли он билет на самолет, чтобы улететь не из Каира, а из Хартума. Но в первую очередь ей необходимо было сделать один жизненно важный звонок. Ей повезло. Пришлось ждать всего час, чтобы дозвониться до Судана, и, когда ее соединили с отелем «Нил» в Вади-Хальфе, ее сердце бешено стучало. Она переговорила с администратором Ибрагимом и узнала, пришел ли поезд из Хартума. Он прибыл. Был ли на нем Ричард? Нет. По словам Ибрагима, на том поезде не было туристов. Фрэнсис не удивилась, просто ей стало тесно, как будто она находилась в прессовальной камере, где с каждым последующим оборотом компрессора воздуха становилось все меньше, а стены сдвигались все ближе. Одно лишь утешало: она правильно сделала, что не осталась ждать на границе. Ричард, скорее всего, вернулся в Хартум. И все же этот факт запечатлелся у нее в сознании наряду с другими незначительными деталями, и с каждой такой новостью таяла надежда, которая не позволяла ей опустить руки. Должно же быть хоть какое-то объяснение. Она еще не могла вынести ему окончательный приговор. Не решаясь сразу обратиться в посольство, она предпочла начать с «Бритиш эруэйз». Их офис находился на улице Каср-эль-Нил. Пешком добираться довольно далеко, но такси стало слишком дорогим удовольствием. Казалось, она будет идти бесконечно. Мужчины нагло приставали к ней, окликали, даже шли за ней по пятам несколько кварталов, но она шагала опустив голову вниз, пока все кругом не утихло, толпа не поредела и она не оказалась на улице, где красовались дома в средиземноморском стиле. Здесь, на улице Каср-эль-Нил, она точно перенеслась в Европу. Девушка в офисе «Бритиш эруэйз» говорила по-английски. — Добрый день. — Фрэнсис протянула свой билет. — Я путешествую с другом. Его зовут Ричард Кин. Заказано два билета до Лондона на воскресенье. Сотрудница авиакассы взяла билет, проверила его и кивнула в ответ на слова Фрэнсис. — И я хотела попросить вас проверить, не перенес ли Ричард время вылета? Девушка подняла глаза. Фрэнсис улыбнулась, понимая, что выглядит идиоткой со стороны. — Простите, я не… — Она ждала объяснений от Фрэнсис. — Не поменял ли мистер Кин время вылета? С воскресенья на какой-нибудь другой день или, может быть, перенес вылет в другой город? — Я не в праве предоставлять информацию подобного рода, — удивленно ответила девушка. — Но это мой жених. Молодая женщина открыла было рот, но тут же снова закрыла. Совершенно очевидным было ее изумление: «Если он твой парень, почему бы тебе самой у него не спросить?» — Ничем не могу вам помочь, нам не разрешено разглашать списки пассажиров. — Хорошо, вы не могли бы сказать мне… билет все еще действителен? Или им уже воспользовались? — Извините, но у нас строгие инструкции относительно списка пассажиров. Она передала билет обратно. — Но послушайте, мы с Ричардом разминулись, и я не хочу болтаться здесь сама по себе. Мне необходимо знать, покинул ли он страну. — Понятно, — сказала женщина, посмотрев на нее с любопытством. — А из отеля он выписался? — Мы тогда не в отеле были. Как бы то ни было, суть в том, что, если он улетел, мне тоже нет смысла оставаться в стране. Не могли бы вы посмотреть хотя бы одним глазком? — Ничем не могу помочь. Если хотите, могу подтвердить ваш заказ. — Спасибо, не надо. — И Фрэнсис убрала билет в нательный пояс-кошелек. — Пока не надо. От нечего делать она пошла в «Гроппиз», знаменитую каирскую кофейню, чтобы обдумать следующий шаг. Такое впечатление, что тебя перенесли на несколько десятилетий назад: над головой шумят вентиляторы, деревянные столы и стулья, а на витрине выставлены старомодные торты. «Немного похоже на „Бейлис“, — подумала Фрэнсис, — только здесь царит прохлада и обстановка мягкая, спокойная, а там — жарко и дымно». Она просидела в кофейне несколько часов, потягивая чай и дегустируя дорогие пирожные, а потом вернулась в отель. Первая атака закончилась неудачей. На следующий день она пошла штурмом на посольство. Когда такси остановилось перед многоэтажным зеленым зданием на берегу реки, где располагался офис посольства Ирландии, Фрэнсис представила, что Ричард ждет ее там. Она поднялась на седьмой этаж и, очутившись в прохладном чистом фойе, незамедлительно почувствовала себя как дома. В конце концов, это территория Ирландии, а не Египта. Две египтянки в черных костюмах сидели за стеклянной перегородкой. Одна из них консультировала посетителей, а другая печатала что-то за столом. Фрэнсис присела и взяла в руки глянцевую книгу об Ирландии с журнального столика. Перелистывая страницы влажными пальцами, она отрешенно рассматривала блестящие фотографии Мохеровых гор, мыса Кашел и Грошового моста. Сердце выскакивало из груди, живот прихватило. Хуже, чем в очереди к зубному врачу. Эти люди могут найти Ричарда, у них все для этого есть. Он гражданин Ирландии, который путешествует «дикарем». Они обязаны вычислить его местонахождение. Когда секретарь подозвала ее к окошечку, Фрэнсис подошла к стеклянной перегородке, не зная, что сказать. Женщина улыбнулась: — Чем могу быть полезна? — Э-эм, просто я хотела узнать… Улыбка не сходила с лица. — Слушаю. — Я хотела узнать, не могли бы вы… то есть я только что вернулась из Судана, и, пока я была там, я потеряла… — Вы что-то потеряли? Женщина просто рвалась ей на помощь. Какие большие восточные глаза. — В Судане, да, и я думала, вы поможете мне его найти. Улыбка сошла с лица. — Его? — Да. Секретарь, женщина с пышным телом и черными кудрявыми волосами, выставила вперед подбородок и задвинула его обратно. — Простите, вы что-то потеряли в Судане? — Да. Нет. Не что-то. А кого-то. Друга. — Расскажите подробнее, как вы, э-э, потеряли его? — Мы расстались после того, как покинули Хартум. — А-а. — И мы постоянно были в пути, так что, понимаете, у нас не было возможности найти друг друга в отеле. Но к этому времени он должен вернуться в Хартум, и я должна поставить его в известность, что я в Каире. По глазам секретарши Фрэнсис прочитала, что из всех вопросов, пробегавших в ее сознании, той больше всего хотелось спросить: почему она в Египте, если ее друг остался в Судане? Поэтому, не дожидаясь вопроса, она ответила: — Мои друзья убедили меня приехать в Египет, потому что в Судане нет посольства. Женщина была в замешательстве. — А ваш друг, — тот, который потерялся, — он в Хартуме, по-вашему? — Да. Наверняка он вернулся. — Вы позвонили в отель, в котором вы останавливались? — В Хартуме? Нет, у меня нет номера телефона. — Ах, ну хорошо, я могу послать сообщение, если хотите. Скажите, пожалуйста, название гостиницы. — «Акрополь». — А как зовут вашего друга? — Ричард Кин. А меня — Фрэнсис Диллон. — Значит, вы бы хотели, чтобы мистеру Кину передали, что у вас все в порядке и что вы в Каире? — Просто пусть они подтвердят, что он там. Обо всем остальном мы сможем договориться потом. Женщина быстро записала их имена. — Ладно, я постараюсь найти номер телекса гостиницы «Акрополь», но не думаю, что смогу сразу дозвониться. — Мне все равно. Я подожду. Фрэнсис вернулась на свое место и наконец-то смогла расслабиться. Ричард наверняка в «Акрополе», — другие отели в Хартуме вряд ли были ему известны, — а это означало, что уже скоро она сможет с ним поговорить! Время этим утром тянулось очень медленно. С собой она не принесла ничего, чтобы скоротать время, и поесть с собой не взяла, но после того, как она провела час за чтением туристических брошюр об Ирландии, она успокоилась. Она больше не подпрыгивала каждый раз, когда звонил телефон, но вместо этого сидела, тупо уставившись в стену. В голове было гулко и пусто. Хорошо, хоть дипломаты не сновали туда-сюда, на месте были только два секретаря. Фрэнсис это радовало. Она и так попала в унизительную ситуацию, и ей бы не хотелось смешно выглядеть в глазах любопытных чиновников. Беспрестанно отвечая на телефонные звонки и отвлекаясь на другую работу, секретарша только через два часа нашла номер телекса гостиницы «Акрополь» и послала сообщение в Судан. В час дня она вышла из-за перегородки и представилась. Ее звали Саба. — Мы закрываемся на обед, но как только получим новости из Хартума, я позвоню вам в отель. У Фрэнсис внутри что-то оборвалось. Они ведь не заставят ее уйти. Она свихнется, меряя шагами пустую комнату под уличный шум орущего города. Здесь было тихо, безопасно, и, только сидя у Сабы под носом, она могла быть уверена, что ее делом будут заниматься. — Я вернусь после обеда, — сказала она, неохотно поднявшись. Выйдя на улицу, она уселась на ограждении у реки. Неба не было видно, только грязный бесцветный смог, в смутной пелене которого можно было разглядеть лишь некоторые отдельно стоящие строения, вроде Каирской башни. Течение уносило коричневые воды Нила. Фрэнсис задумалась, та ли это вода, что текла в Хартуме. Намного ли было легче реке добраться до Каира, чем ей? После продолжительной прогулки Фрэнсис вновь заступила на дежурство. В офисе было относительно спокойно: время от времени раздавались телефонные звонки, но никого из посетителей в этот день не было. В четыре часа Саба принесла ей чашку чая и села перед ней на журнальный столик. — Когда вы разминулись с вашим молодым человеком? — Дней восемь назад. У той отвисла челюсть. — Так давно! Вы звонили его семье? Может, он связался с ними. — Это невозможно. Они в Австралии. — Тогда будем надеяться, что по телексу нам сообщат что-нибудь новое. Я могу позвонить вам в отель. — Лучше я здесь подожду. Мне до зарезу надо узнать, куда он запропастился. Саба улыбнулась: — Все будет отлично. Из Каира тяжело дозвониться в Хартум, но мы обязательно найдем его, клянусь Аллахом. В конце рабочего дня Фрэнсис собралась было уходить, когда Саба вышла из дальнего кабинета и подозвала ее к окошку. — Вот, — сказала она, протягивая телекс, — ответ из Хартума. К сожалению, вашего друга в «Акрополе» нет. Фрэнсис прочитала телекс. Этого было достаточно; надо было выйти из офиса, пойти в авиакассы и взять билет на первый попавшийся рейс, но она не хотела видеть очевидного. — Может, он на пути в Каир? — предположила Саба. — Да, а может, уже в Лондоне. — Вы думаете, он мог улететь домой? — Всякое бывает, но в авиакомпании мне ничего не сказали. Саба переглянулась с коллегой. Фрэнсис прикусила язык. Необходимо было соблюдать осторожность, потому что, если эти женщины догадаются обо всем, они перестанут ей помогать, решив, что Ричард сам от нее сбежал. Так что приходилось скрывать смятение, засевшее камнем в душе. В гостиницу она вернулась как во сне. Тем же вечером, когда в гостиничном номере стало невыносимо одиноко, Фрэнсис поднялась на крышу и встала у ограждения, глядя на противоположную сторону площади Рамзеса. Она стояла будто на краю преисподней, глядя в одну из бездонных пропастей. Внизу копошилась людская масса, накатывая волнами, в пыли и грязи, утонув в море шума. Человекопотоки поспешно перемещались, не останавливаясь. Ни минуты покоя. В этих людях не было никакой восточной лени. Даже не похоже было, что они спешат вечерней порой в свой милый сердцу прохладный дом. Какое-то бесцельное перемещение в хаотичном пространстве. И каждый день Фрэнсис вливалась в этот поток, торопясь на ту сторону лихорадочно пульсирующего перекрестка и обратно. Иногда ей казалось, что она застрянет там навечно, как приговоренная на неопределенно долгий срок кружиться по площади Рамзеса. Проснувшись на следующий день, она долго не вставала с постели, размышляя о последних событиях. Прошло девять дней с тех пор, как Ричард исчез. Достаточно времени, чтобы добраться до Хартума. И даже вернуться в Каир. Он уже мог зайти в «Лонгчампс» и навести о ней справки. Все, что от него требовалось. А она возлагала слишком большие надежды на посольство. Если бы Ричард серьезно заболел или попал в руки суданских правоохранительных органов, в посольстве бы уже об этом знали. Если бы он пытался ее найти, то сам связался бы с посольством или зашел в «Акрополь» или в «Лонгчампс». Но если он с первым же самолетом улетел домой, тут уж ничего не поделаешь. Фрэнсис оставалась в полном замешательстве и не знала, что делать. День пролетел в бессмысленных раздумьях, протащив ее сквозь временное пространство, медленно, будто вздергивая на дыбу. Опять омлет на ужин, и снова заварочный чайник на столике на террасе, и все тот же бессмысленный диалог с любезным официантом о том, как прекрасно она провела время в Египте. Он не лез к ней в душу, не пытался достучаться до нее сквозь пелену оцепенения и не спрашивал, почему она ничего не ест, покорно унося почти нетронутые блюда обратно на кухню. Наоборот, он восторженно рассказывал о своей стране — в надежде, что капля тепла растопит сердце этой женщины, постепенно превращающейся в камень у него на террасе. С каждым днем ее движения становились все более скованными. В отличие от вялотелых туристов, растекшихся у столов после напряжения городской суеты, Фрэнсис ходила и двигалась так, будто руки и ноги у нее окостенели. Таким же окостеневшим было и сознание. Она приняла во внимание невысказанное сочувствие кельнера и пообещала себе, что когда найдет Ричарда, то объяснит египтянину, почему всегда оставалась безмолвной, когда он приносил ей на крышу чай. Макая один конец палочки картофеля фри в кучку соли на краю тарелки, она разглядывала повернувшуюся к ней спиной парочку новоприбывших юных англичан. Они стояли у ограды и пытались рассмотреть сквозь грязную пелену наименее привлекательный район Каира. Женщину откровенно поразили минареты, завывание муэдзинов и визгливая какофония автомобильных гудков. И когда они вернулись на свои места — за сосед ний столик, она улыбнулась Фрэнсис, восхищенно тараща глаза, пожала плечами и сказала: — Просто не верится, что я здесь! Фрэнсис улыбнулась в ответ. Девушка наклонилась к ней поближе: — О-о, как аппетитно выглядит. Что это? Уставясь на тарелку, Фрэнсис вымолвила: — Омлет. — Вот что, Сэм, его-то я и закажу, — сказала молодая женщина спутнику. — Надо есть простую пищу и не разводить вредных микробов в животе. Представляю, какой у нас будет медовый месяц, если мы оба проведем его в туалете. — Вы недавно поженились? — спросила Фрэнсис. Черные очи распахнулись еще шире. — Вот именно, что «недавно»! — И она протянула для приветствия руку: — Привет. Меня зовут Люси, а это мой муж Сэм. У-ух, впервые это произнесла. — Я уж думал, и не произнесешь никогда, — упрекнул ее Сэм. — Мы чуть не поссорились прямо перед свадебной церемонией, — завела свой рассказ Люси. Фрэнсис почувствовала, что ее захлестнул вихрь, но посреди стихии стало спокойнее. Люси беспрестанно лепетала, находясь в эйфории после незабываемой свадьбы в Хенлей, и ее просто распирало, так хотелось кому-нибудь — кому угодно — в подробностях все рассказать. Хотя согласия Фрэнсис и не спрашивали, та была рада покориться. И в самом деле, какой живительный контраст по сравнению со страшным горем Лины. Люси поражала красотой и темпераментом. Короткие черные волосы, темно-карие, почти черные, глаза и бьющая через край энергия, судя по всему уже утомившая Сэма за два дня, прошедшие после их женитьбы. Фрэнсис пила маленькими глоточками чай и то и дело смеялась, слушая, как расписывает Люси подробности их смешанного (в расовом отношении) брака. Сама Люси выросла в состоятельной и образованной семье и воспитывалась в Челтнемском женском колледже, а Сэм, чьи предки были выходцами из Вест-Индии, вступил в сознательную жизнь в Уондзуорте. И та и другая семья не видели ничего хорошего в их отношениях, а возможность брака и в страшном сне не могла им присниться. — Не венчание, а симбиоз Ноттинг-Хиллского карнавала и Челсийской цветочной выставки! — хихикнула Люси. Она настояла на том, чтобы Фрэнсис пересела за их столик, не зная, что спасает ту от очередного кошмарного вечера в одиночестве — такого, как вчерашний и позавчерашний. На следующее утро Фрэнсис заявилась в посольство с началом рабочего дня. Уж слишком мучительно сидеть в гостиничном номере, — помочь может только видимость действия. Саба говорила по телефону. Другая женщина, чопорная Джина, сидела на столе, глядя поверх очков, балансирующих на кончике носа. — Я просто хотела узнать, — сказала Фрэнсис, — нельзя ли снова связаться с Хартумом? — Ваш друг так и не объявился? — Нет. — Поговорите с Сабой. Саба подошла к окошечку и нахмурилась: — Так и не проявился? — Нет. А вы узнали что-нибудь? Я имею в виду, может, произошел какой-нибудь несчастный случай… — Я переговорю с послом, когда он подъедет. — О боже! А может, не надо? — Думаю, это необходимо. Прошел час. Фрэнсис машинально чиркала в записной книжке, изображая географические контуры Египта и Судана и соединяющую их железную дорогу. В каждом конце пути стоял маленький человечек с палочками-ручками и палочками-ножками. Пока она пребывала за этим занятием, низкорослый, загорелый мужчина прошагал мимо нее, энергично здороваясь с секретарями, и прошел прямо в соседний офис. Посол собственной персоной. Саба пошла за ним по пятам и вернулась через десять минут. — Посол Дойл готов встретиться с вами. Фрэнсис замялась. — А вдруг он сможет вам помочь? — улыбнулась Саба. Посол встретил Фрэнсис в своем большом, ярко освещенном офисе теплой улыбкой и ободряюще пожал ей руку. На вид ему было около шестидесяти. Его по-отечески мягкая внешность располагала, и она чуть было не разрыдалась, изложив печальную историю с начала и до конца. Он махнул рукой, приглашая присесть. Она села, нервно выкручивая пальцы. — Насколько я понял, вы разминулись с попутчиком. Несмотря на то что ей не хотелось выглядеть глупым туристом, который восток от запада не отличит, Фрэнсис было не до того, чтобы хвастаться обратным. Она кивнула. — Ясно. Вы можете сказать точно, где видели своего друга в последний раз? Некоторое время она молчала, вновь отброшенная в тот пыльный вагон, скрипящий на жаре. — Я… мы были в поезде. В скором поезде «Долина Нила». Возвращались в Египет. — Да, Саба так мне все и рассказала, но касательно вашего друга, — посол бегло пробежал глазами по своим записям, — Ричарда Кина, так его величают? Она кивнула. — Он был в купе или, может быть, в коридоре, когда вы в последний… — Он сидел у двери. Затем я заснула, а когда проснулась, его уже не было. Ну вот она все и выложила. — Бог ты мой. — Думаю, он сошел с поезда. — Вы так думаете? — Нет, он и вправду сошел, по словам другого пассажира. В Абу-Хамеде. — Ясно. Захотел размять ноги, вероятно, и отстал от поезда. — Наверное. Окна в офисе были огромными. Фрэнсис посмотрела на улицу, на ту сторону реки. Нил — такой величественный и в то же время мутный и грязный. — Когда это произошло? — Две недели назад, в понедельник. — Паспорт у него с собой? — Да. — А деньги? Она кивнула. — Отлично. Значит, документы у него при себе. Во всяком случае, уже неплохо. — И у него еще точно такой же. — И она показала ему рюкзак. — Ясно. Они замолчали. — Хотите чаю? — предложил посол. — Спасибо, но я не хотела бы отнимать у вас время… — Не волнуйтесь. Это наша работа. Он дозвонился до офиса, а затем спросил: — Вы давно путешествуете по Африке? — Около месяца. — Вы из Дублина? — Что-то вроде. Я уже несколько лет не была дома. — А где сейчас ваше постоянное место жительства? — Нигде. Я жила в Риме, но после этого путешествия переезжаю в Лондон. У Ричарда там работа. Послушайте, я уверена, что он объявится. Если б только мы могли обзвонить пару-тройку отелей в Хартуме… — По-моему, мы обязаны активнее заняться этим вопросом. Пропажа одного из наших граждан в Судане — проблема огромной важности. Произошло то, чего Фрэнсис так опасалась. Закусив губу, она размышляла, не признаться ли ей во всем прежде, чем ее личная драма перерастет в дело международного масштаба. Должна ли она сказать правду о том, что, скорее всего, сама довела своего друга до такого состояния, что тот готов был сойти с поезда? Ни в коем случае. Нельзя отказываться от помощи, от кого бы она ни исходила. — Что бы вы делали на его месте, если бы оказались одна в Абу-Хамеде? — спросил посол. — Как часто там ходит поезд? — Теоретически, два раза в неделю, но это маловероятно. Когда садишься в этот поезд, невозможно предугадать, когда прибудешь к месту назначения. Он тогда вообще сломался в Вади-Хальфе по прибытии. — И, я так понимаю, вы дождались следующего поезда? — Нет, я… я не стала ждать. — Как так? Почему же нет? Первое, что приходит на ум, это то, что он сядет в следующий проходящий поезд. — Верно, только когда наш поезд сломался, я думала, что и остальные поезда задержатся, а у меня кончилась вода, и еще там была девушка, у которой был выкидыш, и… — Фрэнсис заставила себя замолчать. — Я поступила неправильно. Мне надо было дождаться. — Вы не собирались вернуться в Абу-Хамед? — Собиралась, но боялась садиться в поезд без запаса воды. — И правильно. Это было бы непредусмотрительно. Он перебрал телексы у себя на столе. — Вы оставили ему записку? — Я просила передать ему, что буду ждать его в Каире, но, позвонив в гостиницу в Вади-Хальфе, я узнала, что он там не появлялся, так что, по всей вероятности, он вернулся в Хартум. — Но почему вы думаете, что он поехал назад, вместо того чтобы продолжать путь в том же направлении? — Не знаю. Принесли чай «Липтон» — сладкий мятный чай — в красивых фарфоровых чашках, а не в обычных бокалах Посол выглядел так, будто заподозрил что-то неладное, сделав три больших глотка из чашки. — Гм-м. Придется мне связаться с посольством Великобритании в Хартуме. Они следят за тем, чтобы наши интересы там соблюдались, так что посмотрим, смогут ли они что-нибудь прояснить. Не нравится мне, что наши соотечественники исчезают в том уголке мира. — Уж не думаете ли вы, что его похитили? — Ой, да ничего настолько мрачного не могло произойти, но нам все равно не нравится, когда наши туристы пропадают из поля зрения. Ричард ведь не был болен, насколько вам известно? — Нет. — А пока вы спали, ничего не могло произойти? — Надеюсь, но не могу понять, что именно… — Надеетесь? — То есть надеюсь, что ничего страшного не произошло. — А пассажир, который видел, как он сошел с поезда, не припоминал часом, что поднялся шум или начались волнения? — Нет, он не обратил внимания. Посол на некоторое время погрузился в раздумья. — Ладно. Мы начнем с британского посольства, а затем снова свяжемся с «Акрополем». А тем временем, если он прибудет в Каир, скорее всего он прямиком направится в вашу гостиницу, как вы думаете? — Да, я захожу туда каждый день справиться о нем. — Вы остановились в другом месте? — Да. Тогда мы останавливались в «Лонгчампс» в Замалеке, но теперь мне это не по карману. Я поселилась рядом с вокзалом Рамзеса. — Тогда нам сам бог велел дать понять служащим «Лонгчампс», насколько это важно для нас, чтобы они своевременно оповестили нас о его появлении. Фрэнсис поставила чашку на стол: — Спасибо. — Не стоит благодарности. Мы разыщем его для вас. В конце концов, в Нубийской пустыне вряд ли найдется веская причина для содержания человека под стражей. Саба тут же отослала телекс в посольство Великобритании в Хартуме, а потом попыталась дозвониться до «Акрополя». Пока она снова и снова набирала номер, Фрэнсис мерила шагами пространство. Она шагала туда и обратно. От волнения у нее скрутило живот. Первый раз за последние десять дней должно было произойти что-то существенное. — Фрэнсис, я дозвонилась, — позвала Саба. Она подскочила к окошку. Саба попросила к телефону мистера Ричарда Кина и взглянула на Фрэнсис. Последовал разговор на арабском. От нетерпения Фрэнсис чуть не переползла через стойку, но когда телефонный разговор закончился, ноги у нее подкосились. Она вцепилась в край стойки. — Ну как? Его все еще нет? Саба подошла к ней. — В данный момент там нет человека с таким именем. Они сказали, что этот человек останавливался у них несколько недель назад. — Да, со мной. А вы… — Я попросила их тщательно все проверить. — О боже. Где же он тогда? — Может быть, в другой гостинице? Я позвоню в «Шератон» или в «Хилтон» и им подобные отели. — У него нет таких денег. Господи, а что, если он свалился с поезда на ходу и умер в пустыне? — Вы не должны так думать. С ним все будет хорошо, я более чем уверена. Посольство в Хартуме долго не отвечало. Как будто на другом конце провода все вымерли. Большую часть дня Фрэнсис тихо сидела, вслушиваясь в каждый телефонный разговор, пусть большинства из них она не понимала, но по ее вопросу ничего не было. И все-таки ее сердце вздрагивало при каждом телефонном звонке. И каждый раз, когда срабатывал телекс в соседней комнате, она сидела не дыша, пока Саба или Джина не подходили, чтобы принять сообщение. Потом выходили с бумагой в руке, смотрели на нее и говорили: — Сожалею, но это из Дублина. А Фрэнсис задумывалась о Дублине. «Это из Дублина». Там она родилась. В этом городе автобус номер «46А» ходит когда ему вздумается, яхты подпрыгивают на волнах у причала в порту Дан-Лери, а маяк на полуострове Хоут мигает на горизонте, как проплывающий мимо корабль, но на самом деле никогда не покидает своего места. Застряв в Каире и потеряв путеводную звезду, Фрэнсис вдруг подумала: как хорошо, что она родилась в таком симпатичном городе, как Дублин, настолько симпатичном, что в нем можно было бы жить. С одной стороны взгорье, с другой — море. Широкие, тихие улицы. Масло. Сконы. Мороженое всяких сортов из «Тедиз»… Дублин манил ее в тоскливые часы одиночества. Вдруг она поняла, что Род был прав. Родной город примет ее, если она решится вернуться, даже несмотря на то, что за последние пять лет такая мысль ни разу не приходила ей в голову. Рабочий день подходил к концу, когда пришел телекс из британского посольства в Судане. В нем сообщалось, что информация о Ричарде Кине к ним не поступала, но они наведут справки и свяжутся с Каиром в субботу. — В субботу? — сказала Фрэнсис. — А почему они не могут связаться с нами завтра? — Потому что завтра мы не работаем. Пятница. Ничего нельзя делать до субботы. — Но к тому времени я сойду с ума. Джина посмотрела на нее так, будто та уже свела ее с ума. Пятница тянулась медленно и нудно. Фрэнсис перешла на другую сторону площади Рамзеса, чтобы встретить ночной поезд из Асуана, как она делала каждый день, потом зашла в «Лонгчампс», но к полудню уже была снова в отеле, снова в красном ресторане. Непрекращающийся гвалт и чай. Кругом ни души. Люси и Сэм уехали на пирамиды. Они приглашали Фрэнсис поехать с ними, но (не говоря уж об опасении, что она будет молодоженам некстати) ей казалось неправильным, если она поедет на подобную экскурсию, когда ее собственная жизнь в подвешенном состоянии. Случайно или нет пропал Ричард — Фрэнсис потеряла близкого человека, и у нее не возникало желания вновь посетить те места, где они были вместе с ним. Но она не могла дождаться, когда Люси с Сэмом вернутся. Она превратилась в паразита, который присасывается к тому, кто проходит мимо, и путешествует с ним, пока его не стряхнут с одежды, как сделала Лина. И в самом деле занятно. Провести столько лет бродягой — одиночкой, астероидом в космосе, летящим по неизменной траектории! — только для того, чтобы обнаружить, что теперь она совсем другая. Когда Фрэнсис рано утром в субботу явилась в посольство, к стойке подошла Саба. — Есть новости из Хартума? — Боюсь, что нет, — сказала Саба. — Может быть, вы должны связаться с его родителями, Фрэнсис, и узнать, не звонил ли он им? — У меня нет их номера телефона. Они в Австралии. — Мы их обязательно разыщем. — А может, их не стоит пока беспокоить? А то они начнут волноваться. — Посол Дойл решит, что делать. Он скоро придет. Фрэнсис погрузилась в одно из кресел и закрыла глаза. Здесь она чувствовала себя не так одиноко, и пропадало ощущение, что она напрасно теряет время. Как будто она пряталась в маленьком уголке Ирландии, далеко от суеты и безумия Каира, которому дела не было до ее злосчастий. Вот и ее охватило смутное чувство принадлежности к родной стране. Для нее никогда не имело значения то, что она ирландка, — это была просто характеристика, сопровождающая тебя с рождения. Но здесь, в Египте, подданство приобрело новое значение: она больше не одинока, не брошена на волю обстоятельств. Она всегда может прийти в этот офис, и ей помогут и, пока она здесь сидит, о ней не забудут. И Ричард в таком же положении… Посол влетел, как легкий бриз. — О, все еще никаких известий? Фрэнсис покачала головой. — Боже мой, боже мой. Просто загадка какая-то. В хартумских отелях не сказали ничего нового — а у него ведь была уйма времени, чтобы добраться до Каира. Вы звонили в гостиницу в Асуане? — Да, и пытаюсь дозвониться в Вади-Хальфу. — Гм-м. Пройдемте в мой офис. Как только они расселись, он сказал: — Дело принимает странный оборот. По-хорошему, мы должны заслать несколько более подробных запросов. На этом этапе посольство в Хартуме должно сделать гораздо больше того, о чем мы их просили ранее. Фрэнсис боялась и рта раскрыть. Если она хоть заикнется, что Ричард мог попасть в беду, сообщат его родителям — и начнется сущий ад. Журналисты могут заинтересоваться подобной новостью: «Ирландский турист пропал в Судане». Разве этого с на добивалась? Готова ли она была привлечь внимание британских и ирландских дипломатов, до смерти напугать его родителей и друзей только для того, чтобы испытать унижение, когда объявится Ричард и скажет, что он всего-навсего сбежал от своей девушки? — Я точно так же сбит с толку, как и вы, — продолжал посол, не получив от нее ответа. — Поразительно, что человек, привыкший путешествовать по миру с рюкзаком за плечами, не успел на поезд и сам себя поставил в затруднительное положение. А тот факт, что он нигде не объявился, сам по себе очень любопытен. Если он совершил что-либо противозаконное, полиция Судана немедленно поставила бы посольство Великобритании в известность, а если у него возникли какие-то другие сложности, то он бы искал помощи. Проблема всегда всплывает на поверхность, как вы знаете. Так что вполне можно предполагать, что с ним все в порядке, и это радует, конечно, но остается один вопрос: куда, черт возьми, он подевался? Фрэнсис теребила пояс-кошелек. — Раз уж на то пошло, я склоняюсь к тому, чтобы связаться с его родителями. — Нет, только не это! — Почему? — Потому что, ну, он мог вылететь домой, в Лондон. — В Лондон? Но, вне всякого сомнения, первым делом он стал бы искать вас? У Фрэнсис пересохло во рту. У нее не осталось доводов. Посол плавно приподнял завесу, за которой она скрывала конкретные факты. Посол откинулся на спинку стула и покачался. Потом он наклонился вперед. — Фрэнсис, может ли быть так, что в данном случае мы имеем дело с чем-то… более личным, возможно, чем с пропущенным поездом? — Конечно же нет. Мы были очень близки. — Но он забрал с собой вещи. Вот и все, он догадался. Когда он ее раскусил? Когда понял, что дело не просто в том, что, мол, два растяпы разминулись? — Он отстал от поезда, — продолжала настаивать она. — Мы возвращались домой. Мы решили жить вместе. С бродячей жизнью было покончено. Я со всем этим порвала. Почему же он ушел, если получил все, что хотел? И с какой стати ему сходить с поезда именно так, бросив меня, пока я спала в купе, не зная, что с ним? Он бы не смог так поступить. Только не Ричард! Он не поступил бы со мной так жестоко. Если бы я знала, где он, я бы вам сказала. Но я не знаю! Посол обошел вокруг своего стола и сел рядом с ней. Помедлив, он сказал: — То есть я полагаю, что мы не можем исключать возможности, что он сошел с поезда по собственному желанию? Она покачала головой, но тут же та сама собой закивала. — Понятно. Любопытный поворот. Фрэнсис уставилась в стену, моргнула и закусила губу. — В ваших же интересах рассказать в точности, как было дело. И тут она выложила всю правду. Он подошел к окну. — Теперь понятно ваше замешательство. Но даже если принять в расчет то, что вы рассказали, легче не намного. Не слишком адекватная реакция на ссору — взять и сгинуть в Нубийской пустыне. А в обычной жизни он не впадает в крайности? — Нет, он очень здравомыслящий человек с устойчивой психикой. Но я всю неделю была невыносима. Как знать, до чего я его довела? — А вы пытались звонить ему в Лондон? — Некуда звонить. Месяц назад он съехал с квартиры, которую снимал с другом. Мы собирались снять другое жилье по возвращении. — А где вы планировали жить, пока не найдете подходящее место? — У его друзей, но у меня нет их номера телефона. Мы даже не знакомы. — Когда он должен выйти на работу? — Послезавтра. Наш самолет завтра утром. — Тогда я предлагаю подождать еще пару дней. Мы позвоним ему на работу, прежде чем разыскивать его родителей. Пока нет надобности их тревожить, тем более что они находятся так далеко и… «И, скорее всего, беспокоиться попросту не о чем». — У меня есть номер телекса его офиса, — сказала Фрэнсис. — Отлично. Дайте его Сабе. — Господин посол, а как по-вашему, наихудшее, что могло с ним произойти, это… — Гоните от себя подобные мысли прочь. Если нам повезет, очень скоро он объявится. Фрэнсис вернулась на свой диван в приемной и все утро не двинулась с места. Но посол уже «откупорил бутылку», и, как только Саба принесла Фрэнсис чашку чая, на нее вылилась вся история — стремительно, как спущенная вода из бачка. Сабу захватил рассказ. — Вы действительно думаете, что он остался в Абу-Хамеде, потому что решил, что вы больше его не любите? — Вроде того. И потому что вышел из себя. Могу поспорить, что он сошел с поезда назло мне, а теперь сидит в Абу-Хамеде, спрашивая себя, что же он, черт возьми, наделал. — Если все и вправду так, как вы рассказываете, почему же вы до сих пор в Каире? — Потому что он мог передумать. Он может приехать или позвонить. Как бы он ни сердился на меня, он же должен удостовериться, что со мной все в порядке. — Но вы уехали из Судана, потому что подумали, что все между вами кончено, а теперь не хотите уезжать из Египта, потому что думаете — еще не все кончено. Вы сбили меня с толку. — Саба, когда я уехала из Вади-Хальфы, у меня был выбор, куда отправиться, была какая-то надежда его найти, но если я уеду из Каира, куда тогда я поеду? В своем номере Фрэнсис легла на кровать и уставилась в потолок. Она думала, думала, пока ей не стало казаться, что голова сейчас открутится и улетит в окно. Чтобы не доводить до этого, она поднялась в ресторан, где принялась водить чайной ложечкой по красной скатерти, пока Люси ее не обнаружила. — А-а, вот ты где! — Привет. Как прошел день? — Как в сказке. Люси присела рядом. — Мы обошли музей вдоль и поперек. Потрясающее место, вот только ноги теперь болят. Сэм уснул. А ты чем занималась? — Ай, всякой ерундой. — Ясно. Люси прищурила глаза. — И что, «всякая ерунда» интереснее музея? — Думаю, нет. — Фрэнсис, могу я задать тебе вопрос? — Давай. — Что ты здесь делаешь? — То же, что и вы. Осматриваю достопримечательности. — Но ведь это не так. Ты уже везде побывала. Tы уже была и в верхней, и в нижней части города — почему же ты все еще здесь околачиваешься? Фрэнсис вздохнула: — Это долгая история, и незачем тебе ее выслушивать в свой медовый месяц. — Я так и знала! Я сказала Сэму, что ты что-то скрываешь. Давай выкладывай! Что ж, раз ее уже разоблачили в посольстве, не было смысла увиливать от ответа, но если она рассчитывала на сочувствие со стороны Люси, то сильно ошиблась. — Бог ты мой, — сказала та, — просто невероятно. Потерять любимого человека в Судане! А потом ждать, когда он разыщет тебя в Каире! — Так смешно, что аж плакать хочется, да? Люси несмело на нее взглянула: — Но так романтично! Намного романтичнее, чем мое замужество в городке Хенлей-на-Темзе. — Может, со стороны все кажется романтичным, но на самом деле довольно печально. — Да нет же, конечно, сейчас это так, но как только вы снова будете вместе, вы оглянетесь назад и подумаете: ну и ну, вот это приключение! И представь себе вашу встречу: вы бросаетесь друг другу в объятия на одной из переполненных людьми улиц Каира, кругом сигналят такси, поднимается пыль с мостовой… — Господи, какие книги ты читаешь? — Ладно, признайся сама — очень эффектно. — Вот уж чего нет, того нет. Очень тоскливо, Люси. Скучно до смерти… И ждешь, ждешь… Такое впечатление, что я уже вечность провела в Каире. Застряла на полпути, забуксовала в зоне бедствия. — Посмотрим, как ты запоешь, когда он объявится. — А если не объявится? — Но это испортит мой медовый месяц! Фрэнсис улыбнулась: — Тебя не переспорить. — А ты слишком волнуешься. В посольстве его отыщут. Это их работа. Знаешь, такое случается на каждом шагу. Туристы сбиваются с пути. Так что не унывай — давай устроим забег по магазинам. Тебе это пойдет на пользу, а я собираюсь заглянуть в «Хан-эль-Халили». — Спасибо, но я не могу ходить за тобой хвостом весь твой медовый месяц. — Почему это не можешь? — Не время и не место, — настаивала Фрэнсис. Но она все равно отправилась за покупками, потому что Люси стала ей опорой, костылем, который не давал ей упасть. И именно на шумных бульварах огромной каирской набережной, где даже знойный вечерний воздух не мог ослабить энтузиазма Люси, произошла неожиданная перемена. Они были в лавке, напоминающей пещеру Аладдина, темной и пахнущей пряностями. Пока перед Люси расстилали шарфы, скатерти и восточные халаты, Фрэнсис сидела у двери, глядя на разгуливающих туристов и спешащих мимо местных жителей. Она отбивала пальцами ритм по стулу. Что-то не давало ей покоя. Она была измучена и несчастна, но не это тревожило ее. Она поняла, что ей все опостылело. Ей было скучно в «Хан-эль-Халили» — самом прекрасном базаре из всех существующих на свете. А было время, когда одно только название «Хан-эль-Халили» манило ее, но теперь, сидя посреди самого большого базара в Египте, одурманенная пряностями и дымом от трубок, вялая от жары и оглушенная шумом египетской уличной жизни, она нетерпеливо постукивала пальцами по сиденью. Конечно, она уже здесь бывала. Ходила по коричневым, завешанным проходам с Ричардом, так же как и по несчетному количеству базаров от Стамбула до Калькутты. Все они бурлили, источали благовония и пленяли… И все же теперь только одна мысль вертелась у нее в голове: «Ну вот, еще один базар». Не думала она, что когда-нибудь доберется до этого «еще одного базара». Вот он, первый отчетливый признак того, что и она может устать от путешествий, что все эмоции, которые пробуждают в ней странствия, могут истощиться. У нее (в отличие от Люси) больше не было чувства новизны, а без него все окружающее не имело значения. Она-то считала, что удивление и восхищение всегда будут ее спутниками, и она часто говорила Ричарду, что никогда не устанет от многообразия и не перестанет удивляться всему новому. Оказывается, она ошибалась. Потрясенная этим открытием, Фрэнсис задрожала. Многие годы она жила за границей, где нашла пристанище и спасалась от обыденности. И именно сейчас, как раз тогда, когда она наиболее остро в нем нуждалась, этот путь был для нее заказан, потому что переезжать с места на место без особого на то желания не имело смысла. И все же пальцы продолжали барабанить по стулу. Да, бессмысленно отрицать: ее страсть к путешествиям сошла на нет. Тем вечером на восточном базаре ее способность к радужному восприятию окружающего мира ослабла под натиском однообразия. Ричард пришел к ней той ночью. Так же, как всегда, когда грохот машин не давал спать. Она дала волю воображению. Если ей суждено потерять его, значит, в конце концов, она забудет жесты и черты, за которые она его полюбила, поэтому она позволяла себе наслаждаться мельчайшими подробностями, пока еще помнила их. Пусть это было самоистязание: видеть его, но понарошку, чувствовать его, но понарошку, любить его, но понарошку. На следующее утро она поехала в аэропорт, чтобы проводить самолет, на котором должна была улететь сама. Она надеялась увидеть, как Ричард пытается проскользнуть мимо. Завтра он выходит на работу. Все еще не готовая поставить крест на их совместном будущем, она сняла бронь со своего места на этом рейсе. Если не удастся найти Ричарда, у нее будет время подумать, куда податься. Без него жизнь представлялась совершенно в ином свете, такой пустой, что ее было видно насквозь. Она попросила разыскать Ричарда по громкоговорителю. Его имя отдавалось эхом в здании аэровокзала, но никто не отозвался. Кошки разгуливали по главному вестибюлю, а какой-то жалкого вида котенок повадился ходить за ней по пятам. Одинокий, как и она, он жаждал общения. Когда самолет наконец поднялся в воздух, для нее все еще оставалось загадкой, на борту Ричард или нет. Но при взгляде на хвост взмывшего вверх самолета на душе было тяжелее, чем когда-либо прежде, когда провожала его. Она провела остаток дня в своем номере. В пять к ней заглянула Люси. — Есть новости? Фрэнсис покачала головой. — Ах, бедняжка. Пойдем чайку выпьем. — Спасибо, не хочу. — Фрэнсис… — Я двинуться не могу, Люси. Tы что, не видишь? Не могу двинуться с места. И даже если бы могла, что бы я делала? Мне некуда идти, и нет желания идти туда. Я смотрю на тебя и Сэма и думаю: вот о чем мечтал Ричард, это было все, о чем он просил, — чтобы мы были вместе, — но я наказала его за то, что он хотел быть со мной, а теперь я вижу вас вместе и завидую вам. У меня было все то, что есть сейчас у вас, но я упустила свое счастье. — Я просто уверена, что в этом и заключается смысл происходящего. Понимаешь, о чем я? — сказала Люси. — Tы снова встретишься с Ричардом и после этого уже не будешь с пренебрежением отвергать то, что он может предложить. В понедельник, когда Ричард должен был вернуться на работу, Фрэнсис снова пошла в посольство. Она не хотела идти, не хотела смотреть правде в глаза, но не могла больше оставаться в Каире без денег и определенной цели. Она пришла в офис после полудня. Как только она вошла, Саба встала. — Посол хочет вас видеть. — Есть новости? — Думаю, что да, — улыбнулась она и открыла дверь. — А-а, — поднялся ей навстречу посол Дойл. — Мисс Диллон, входите, входите. Он жестом предложил ей сесть. Она сцепила руки, чтобы он не увидел, как они трясутся. — Наконец-то у меня хорошие новости. Можете вздохнуть спокойно. Ваш друг цел и невредим. Она как-то сразу обмякла, когда вздох облегчения вырвался у нее из груди, и чуть не сползла со стула, пытаясь подавить слезы. Хорошая новость, безусловно. Он был жив. Но вместе с тем это была плохая новость. — Мы связались с его офисом по телексу сегодня утром. Они прислали сообщение незадолго до вашего прихода. Мистер Кин еще не вышел на работу.. — Что? — Но с ним все в порядке, слава богу. Он звонил из Хартума, чтобы сообщить, что задержится. Он протянул ей телекс. Руки у ней тряслись. Сердце выпрыгивало из груди. В сообщении говорилось, что он задержался в Хартуме и вернется через неделю. — Но здесь не указана причина! Посол склонил голову: — Не указана, и там не говорится, где он остановился. Но то, что он не обращался в посольство, — хороший знак. Совершенно очевидно, что он не попал в беду. — Но ведь он может быть болен. — Да, возможно, но если бы он серьезно заболел, он не обещал бы, что приедет через неделю. В конечном счете, я полагаю, что новость утешительная. Фрэнсис сидела как громом пораженная, совсем не находя эту новость утешительной. У Ричарда в распоряжении было две недели. Он связался с Лондоном, но не позвонил ни в «Лонгчампс», ни в одно из посольств или хотя бы в «Акрополь» или в другое место, где они были вместе. Он был в Хартуме без нее и отправится домой тоже без нее. Она получила ответ на все вопросы, проносившиеся у нее в голове, как дикие лошади. Посол сказал: — Похоже, вы были правы. Он отстал от поезда и вернулся в Хартум. — Я должна была поехать назад, — пробормотала она. — Я больше чем уверен, что вы приняли тогда здравое решение. Нежелательно путешествовать по такой суровой местности одной, к тому же в это время года, когда начинается жара. Вы могли заболеть в пути и сильно ослабеть. Такое легко может случиться. Фрэнсис вспомнила Лину. — И тогда мне пришлось бы разыскивать вас, — улыбнулся он. — С моей точки зрения, вы предприняли ряд очень верных шагов. — Но теперь я здесь, а он там, и мне никак до него не добраться. — Вы ведь наверняка сможете встретиться с ним в Лондоне. — Нет, я… Я не поеду в Лондон. Незачем мне туда ехать. — Вы не хотите его видеть? — По всей видимости, это он не хочет видеть меня. — Всякое бывает, — мягко сказал посол, — но Лондон, по крайней мере, по пути в Дублин. Она поймала его взгляд. Дублин. Каким образом Дублин вдруг появился в ее жизни? Он настойчиво продолжал заглядывать в дверь, как кто-то, ожидающий, что его вот-вот попросят зайти. За окном над Каиром сгустились сумерки. Над городом нависла коричневая туча. Будто в защиту мрачного, невыразительного горизонта, она сказала: — Я останусь здесь. Устроюсь работать преподавателем английского. — Тоже неплохо, но вы прошли через нелегкое испытание. Мой вам совет, Фрэнсис, отправляйтесь на время домой и отдохните. Она встала: — Большое спасибо за все. Наверное, с таким необычным делом вы столкнулись впервые. — Бывало и не такое. Дайте знать, как определитесь, что будете делать дальше. — Хорошо. Она протянула ему руку. — Зато вы испили вод Нила, а это значит, что однажды вы вернетесь в Египет. Когда Фрэнсис покинула бизнес-центр, где располагалось посольство, порыв хамсина чуть не сбил ее с ног. Это не туча нависла над Каиром, а печально известный сезонный ветер подметал улицы города, засыпая его песком Ливийской пустыни. Каждая трещинка на коже Фрэнсис наполнилась песком (причем грязным песком, с угольной пылью, и больно бьющим по телу). Песок застревал в волосах, облепив череп, как кожная болезнь. Ослепнув, она ввалилась обратно в вестибюль, глотая воздух. Они с Ричардом спланировали это путешествием так, чтобы как раз успеть убраться до прихода мерзопакостного ветра. И вот она все еще здесь, в Каире, застигнутая врасплох посреди стихии. Одна как перст. Подъехала машина. Когда она метнулась в сторону такси, ее вновь чуть не унесло сильным порывом ветра. Они продирались к отелю по пустеющим улицам. Когда она вылезла из машины, ветер дул так сильно, что, даже прикрыв рот шарфом, она не могла дышать. Город опустел. Все произошло мгновенно: реакция каирцев на хамсин была такой же быстрой, как и появление ветра. С площади Рамзеса всех как волной смыло, такси испарились, ставни захлопнулись. Каир «спрятал голову в песок». Фрэнсис прошла в свой номер. За считанные секунды уши и глаза наполнились грязью, а на зубах скрипел песок. Волосы выглядели так, будто за ними годами никто не ухаживал. Отмокнув под душем, она поднялась в ресторан в надежде встретить Сэма и Люси. И точно, они сидели в углу, взятые ветром под домашний арест. — Ничего не остается, как сидеть в четырех стенах, пока все не утихнет, — сказал Сэм, — так нам сказал официант. — Значит, будем пить чай, — сказала Люси. — Пойду вздремну, — сказал Сэм. — Позволю вам заняться тем, что у женщин лучше всего получается. — И что же это? — Болтать, часов не наблюдая. Когда он вышел, Фрэнсис повернулась к Люси: — Он в Хартуме. — Кто? — Ричард. Сегодня утром девочки в посольстве послали телекс на его работу. Судя по всему, он звонил в пятницу. Он все еще в Хартуме. У Люси глаза загорелись. — Фрэн! Он тебя ждет! Фрэнсис остолбенела. — Нет. Какое там «ждет». Люси, может, конечно, он и в Хартуме, но и пальцем не пошевелил, чтобы найти меня. — А ты откуда знаешь? — Да это же ясно как день, черт побери! Он даже не пытался навести справки о моем местонахождении. — Откуда ты знаешь? — Да это и ежу понятно! Он не обратился ни в одно из мест, которые сразу приходят на ум, когда разыскиваешь человека. И в то же время без проблем дозвонился до босса и сказал, что задержится. — Так почему же он до сих пор не улетел? — Возможно, нет свободных мест. Господи, откуда мне знать! Может, он встретил кого-то еще. — А вдруг он ждет, когда ты вернешься с пограничного пункта? — Нет, Люси, сомневаюсь. Послушай, он даже живет не в «Акрополе», в том отеле, где мы останавливались. Я к тому веду, что он не выбрал бы другую гостиницу, если бы хотел, чтобы я его нашла. — Черт. Если б только ты могла вернуться. — Я себя никогда не прощу, черт меня дернул. Надо ж было поехать в Египет. Но если бы ты была на моем месте тогда, то поступила бы точно так же. Ты не осталась бы в Судане. — Осталась бы, если б Сэм отстал от поезда. — Ричард не отставал от поезда! — Но почему ты так в этом уверена? — Просто нутром чую. Я хорошо его знаю и помню, что он мне наговорил в тот день. А теперь он в Хартуме и даже пальцем не пошевелил, чтобы меня найти! По-моему, тут недвусмысленный намек, так что мне надо как-то налаживать свою жизнь. Ты согласна? — Но ведь могло произойти что угодно! — Да сними же ты наконец розовые очки! Пока ты этого не сделаешь, то не сможешь мне ничем помочь! — Ладно. Но ты не можешь сдаться вот так, получив какой-то один-единственный телекс. Tы должна сама позвонить в офис и узнать, что его задержало. — У меня нет денег на звонок в Лондон. — Позвони из посольства. — Я больше не могу их об этом просить. Им надо было знать, жив Ричард или нет. Свою задачу они выполнили. — Ну что ж, тогда я позвоню. Дай мне номер. Я заплачу за переговоры. Давай узнаем, что на самом деле творится с этим парнем. — Я не могу позволить тебе… — Отстань. Мы позвоним из твоего номера. Который там час? — Около двенадцати. Фрэнсис встала у окна, а Люси терпеливо дозванивалась до Лондона. Снова и снова она набирала номер, а когда наконец на ее звонок ответили, то сказала как можно более строгим голосом: — Будьте добры мистера Кина, пожалуйста. Фрэнсис перестала дышать. — …А-а. Но я думала, он уже должен был приехать к этому времени!.. Понятно. А вы часом не знаете, почему он задержался? Ответ на этот вопрос был коротким. — Ладно, а вы не подскажете, как с ним связаться? Мне очень нужно с ним поговорить. С каждым последующим словом она говорила все более кокетливо. — Но вам ведь известно, где он остановился? Наши семьи связывает давняя дружба… Она покачала головой, глядя на Фрэнсис. — Все ясно. Только когда он вам позвонит, передайте ему, пожалуйста… Фрэнсис подпрыгнула на месте: — Только не это! — …что я звонила. Меня зовут Люси Велдер. Спасибо. И она повесила трубку. — Если бы они знали, что ты здесь, то скорее всего выдали бы нам, где он скрывается! Он мог оставить тебе весточку. — С чего это ему оставлять сообщение у них, если не сделал этого ни в каком другом месте? Что они говорят? — «Задержался за границей по непредвиденным обстоятельствам». Все, что удалось из них вытянуть. Даже не сказали, где его искать. Придется тебе встретиться с ним в Лондоне, Фрэн. Никакого Хартума. И никакого Каира. Разберешься во всем дома. Фрэнсис посмотрела в окно. Ветхие здания с облупившимися оранжевыми стенами. Синие ставни колотятся на ветру. Остервенело колышется ковер, свисающий с закрытого окна. Она подумала, как странно, что площадь Рамзеса и прилегающий к ней район больше не казались жутким, забытым богом местом: здесь она жила, и ей нравился ее дом. — Фрэн, я говорила, что завтра мы уезжаем в Луксор? Она кивнула. — Мне как-то… Я буду о тебе беспокоиться. Что ты собираешься делать? — Останусь здесь. Найду работу. — Работу? Здесь? Почему? — А что еще мне остается делать? — Ты могла бы поехать в Лондон и встретиться с Ричардом. — В Лондоне за мной захлопнется дверь мышеловки. Если Ричард бросил меня, я застряну в Англии без копейки денег. Уж лучше здесь останусь. Если нам не суждено быть вместе, пусть хоть у меня останется та жизнь, которой я жила бы, не будь его рядом. Другой жизни я не знаю. Люси сидела в длинном черном платье на кровати Фрэнсис, положив ногу на ногу. Черные волосы были кое-где седыми от пыли, в черных глазах мелькало беспокойство. — Меня волнует, что с тобой будет дальше, если ты останешься. Ведь ты живешь сейчас не в Каире, ты находишься в подвешенном состоянии. Мне бы очень хотелось, чтобы ты из него вышла. Фрэнсис села, крепко сжала руку Люси и кивнула. Эта идея пришла ей в голову, как только за Люси захлопнулась дверь. Решение не заставило себя долго ждать: она повернет обратно и поедет в Хартум. А что еще ей остается? Придется возвращаться по своим же следам к тому месту, где он потерялся. А иначе она всю оставшуюся жизнь будет корить себя, что не сделала этого раньше — не повернула обратно. Люси права: он ждет ее в Хартуме. Он держался до последнего и ждал ее, понимая, что она будет продолжать путь, пока они снова не окажутся вместе. Поэтому он должен оставаться на одном месте, а не то поиски никогда не прекратятся и они будут вращаться, как планеты, — каждый по своей орбите, — и их траектории никогда не пересекутся. Путь будет долгим, тем более что проделать его предстоит в одиночестве. Шагая из угла в угол по комнате, Фрэнсис спрашивала себя снова и снова: «Смогу ли я преодолеть этот путь еще раз?» Да. Она должна это сделать, должна закинуть самый большой невод, чтобы отыскать его, даже если потребуется опять трястись в осточертелой душегубке и вновь пережить страшные воспоминания, выдержать еще более невыносимую жару и, может быть, даже застрять надолго в Вади-Хальфе. Потребуется неделя или чуть больше, чтобы добраться до Хартума, а когда она окажется там, сбережений практически не останется, но проблема с деньгами решится сама собой, как только она найдет Ричарда. Она схватила суму, полная решимости выйти навстречу хамсину, как только к вокзалу подтянутся такси. Пора вернуть деньги за билет в «Бритиш эруэйз» и получить новую визу в Судан. Ветер немного утих, когда она вышла из гостиницы и, завернув за угол, направилась к навесному мосту. Земля под ногами беспрестанно двигалась, а пустыня мчалась по площади Рамзеса, как толпа пассажиров, сошедших с пригородного поезда в конце рабочего дня и торопящихся домой. Она шла по знакомому рассыпающемуся тротуару. Хозяева двух магазинчиков — один торговал овощами и фруктами, а другой газированными напитками — открывали ставни, когда она проходила мимо. Фрэнсис улыбнулась, подумав, что больше не будет проходить мимо дверей их лавок по пути на вокзал, куда она ходила раньше встречать поезда. Чтобы добраться до подвесного моста, ей пришлось пробираться, рисуя получить травму, по разрушенному тротуару и идти, утопая в песке, собравшемся у подножия лестницы. Отдельные прохожие, не боявшиеся постепенно утихающего ветра, брели по тротуару. И все-таки Фрэнсис никогда не видела площадь такой безлюдной. Последний день в Каире. Пыль, песок и пара неприкаянных местных жителей. И тут же ирландка. На ступеньках сидела парочка ребятишек, накрывшись тонким рваным покрывалом из хлопка в полосу. Когда она проходила мимо них, они попросили милостыню. Кругом все было серо. Небо заволокло, а кругом сгустились сумерки песчаного цвета. Фрэнсис прикрыла лицо шарфом и пошла наверх, держась за перила, и чуть не споткнулась о старого безногого нищего, гражданина моста. Тот не покинул своего места, несмотря на ветер. Навстречу ей прошли трое мальчиков в развевающихся на ветру галлабиях. Мало-помалу и другие люди стали появляться, несмело выходя на улицу, чтобы завершить начатые дела. Машины снова появились на проезжей части. Автобусы сигналили. И все-таки, невзирая на то что она привыкла к окружающей действительности и даже познакомилась кое с кем, Фрэнсис почувствовала себя не в своей тарелке. Она вдруг осознала, что она здесь совсем чужая, и чем больше каирцев выходило ей навстречу, тем глубже становилось чувство безысходности и отчуждения. Но не из-за них, и даже не по своей вине. На этом подвесном мосту все будто вырвалось наружу. Фрэнсис прорвало, и ощутимо прорвало. Она даже не поняла, как все началось. Она просто осознала, что стоит облокотившись о перила и плачет так, как никогда раньше. Рыдания не прекращались. Она оплакивала и Ричарда, и себя, и ребенка Лины тоже вспомнила. Слезы катились градом и падали на проходившие внизу машины, покрытые пылью. Но она не слышала непрерывного шума сигналящих машин и гула города, оправлявшегося после хамсина. Она могла ощущать только то, что скопилось у нее в груди, скрежещущее отчаяние, невероятной силы рыдания, рвущиеся наружу. Думать она могла только о Ричарде. Ни о Каире, ни о Судане, ни о жалких ссорах. Только о Ричарде. Как только ей удавалось перевести дыхание, его имя слетало у нее с губ. Она тосковала по нему. Она так истосковалась по нему, что ей казалось, что она уже умерла. Никто к ней не подходил. Проходящие мимо люди видали, наверное, зрелища и похуже, чем эта женщина, повисшая на перилах. То, что на нее нашло, не было разрядкой накопившихся переживаний, это было осознание факта. Между ней и Ричардом все кончено. До этого момента она не могла до конца осознать очевидного, и поэтому сейчас все вышло наружу. Слезы высохли, но еще долгое время она смотрела не мигая на оживленное движение, смотрела, как машины проносятся под ней, наугад пробивая себе дорогу, пролезая в любой образовавшийся зазор. Она могла остаться здесь навсегда, не выходя из транса, но в глаза летел песок, причиняя острую боль, лицо покрылось сажей, а ребра ныли. Она взяла себя в руки и направилась в сторону гостиницы. Вот так запросто, самое легкое из того, что она сделала за последние несколько недель. Она преодолевала большие расстояния, еле передвигая свинцом налитые ноги, — а теперь она впервые просто прогуливалась. Она пошла назад по мосту, вглядываясь в лица прохожих, и спустилась по лестнице, сошла с моста. Все прояснилось. Пусть она осталась без денег в Каире, но они с Ричардом больше никогда не будут вместе, и все, что она теперь могла сделать, это ступить в пустоту жизни без него. Через два дня она улетела в Лондон. |
||
|