"За Веру, Царя и Отечество" - читать интересную книгу автора (Шамбаров Валерий Евгеньевич)

14. ГУМБИННЕН

Русские военные планы проведения не одной, а сразу двух наступательных операций в свое время были раскритикованы вдоль и поперек. Поскольку, мол, противоречили учению Клаузевица об одном главном ударе. Еще больше осуждалась другая их особенность — что наступление начали «неготовыми», до сосредоточения основных сил. Дескать, из-за легкомыслия командования (вариант — поскольку зависели от Франции) вынуждены были в ущерб своим интересам действовать на 15-й день мобилизации, тогда как для общей готовности требовалось 30 — 40 дней (а некоторые уверяют, что до 2 месяцев). Сразу отметим — авторами подобных нападок являлись политические и общественные деятели, абсолютно некомпетентные в военных вопросах, но готовые везде увидеть недостатки "царского режима". Ну и литераторы, бездумно переписывавшие чужие мнения. Что же касается военных специалистов как в старой армии (Брусилов, Алексеев, Деникин), так и советских (см. напр. работы проф. А. Коленковского, предисловие О. Касимова к кн. Б. Такман "Августовские пушки" и др.), то они, несмотря на разницу политических взглядов, приходили к выводу — планы 1914 г. были в своей основе верными, если не единственно возможными.

Впрочем, в этом нетрудно убедиться и не специалисту. Допустим, Россия бросила бы все силы против австрийцев, оставив против немцев лишь заслон. Но ведь это и требовалось Германии — выиграть время, чтобы разгромить Францию, а потом перенацелиться на Восток. А если бы сосредоточили все что можно против Германии, то получили бы мощный удар во фланг и тыл со стороны Австро-Венгрии, ее главная группировка как раз и собиралась от Кракова наступать на север и захлопнуть "польский мешок". А заодно такой вариант событий обрекал на гибель Сербию. Правда, иногда приводится альтернативный план. Бросить все силы на австрийцев, разгромить их и выйти в Силезию, что для Германии было бы более чувствительным, чем Восточная Пруссия и тоже вынудило бы снимать войска с Запада. Однако учтем — разгромить Австро-Венгрию и прорваться в Силезию следовало бы за 2 недели, пока немцы не раскатали Францию и не взяли Париж. А это попахивало авантюрой почище, чем у Шлиффена. Надо иметь в виду и то, что пропускная способность железных дорог — величина ограниченная и сосредоточить, а потом и снабжать две группировки в разных местах — далеко не то же, что сконцентрировать и обеспечивать их в одном месте.

Ну а теории Клаузевица как раз в ходе Первой мировой стали давать сбои. И практику нескольких одновременных ударов впоследствии применяли и русские, и немцы, и французы, и советские армии во Второй мировой. Серьезная ошибка в русском военном планировании, конечно, имелась, но другая — расчет на короткую войну. Но он основывался на вполне объективных исходных данных — ни в одной стране экономика не была рассчитана на длительные военные действия. Вот и Россия к таковым не готовилась. Тот факт, что никакой ее зависимостью от Запада в 1914 г. даже не пахло, признали впоследствии даже советские историки. Наоборот, с военной точки зрения Франция очень сильно зависела от русских. Но и Россия, в свою очередь, была заинтересована спасти союзницу и не остаться одной против трех враждебных держав. И между прочим, обязательство она брала выступить не на 15-й день мобилизации, а после 15-ти дней. Наверное, разница есть. Так, начать наступление Северо-Западного фронта намечалось на 17.8 (18-й день), а Юго-Западного на 19.8 (20-й день).

Что же касается «неготовности», то в России очень умно было распланировано поэтапное развертывание частей. На 15-й день на фронте сосредотачивалось около 1/3 всех войск (27 пехотных и 20 кавалерийских дивизий). Через 8 дней добавлялась еще 1/3 (32 — 35 пехотных и 1,5 кавалерийских дивизии). К 30-40-му дню мобилизации вводилось еще 12 — 17 дивизий. А потом начинают прибывать войска из Сибири. В общем, если Франция и Германия использовали примитивную стратегию прошлых веков — собрать все войска и разом бросить в бой, то русские впервые в мире применили общепризнанную ныне систему эшелонирования боевых порядков! Что позволяло и широко маневрировать силами, и осуществлять наращивание ударов в глубину.

Другой вопрос, что для таких действий требовалось весьма грамотное командование. Вот это во многом и определило разное положение вещей на Северо-Западном и Юго-Западном фронтах. Главнокомандующим Северо-Западного стал 61-летний генерал от кавалерии Яков Григорьевич Жилинский. В строю он за свою карьеру прослужил всего 3 года. А единственный командный опыт имел — год в должности командира Нежинского драгунского полка. Вся остальная служба протекала в штабах и военно-дипломатических миссиях. С 1911 г. он возглавлял Генштаб, но и там больше проявил себя дипломатом (кстати, неплохим дипломатом), отлаживая контакты с союзниками. А перед самой войной был назначен командующим войсками Варшавского округа. Ни освоиться с этим постом, ни изучить здешний театр военных действий не успел. И в роли главкома фронта чувствовал себя весьма неуверенно.

А силы он получал немалые, на его фронте предполагалось развернуть 30 пехотных и 9,5 кавалерийских дивизий, из них к началу наступления — 17,5 пехотных и 8,5 кавалерийских, сгруппированных в 2 армии. План действий, собственно, диктовался самой картой Восточной Пруссии. У побережья располагался мощный Кенигсбергский укрепрайон. Южнее — система Мазурских озер и болот и крепость Летцен. 1-я армия должна была с востока, с рубежа р. Неман наступать в промежуток между этими препятствиями. 2-я армия шла с юга, с рубежа р. Нарев и обходила Мазурские озера и Летцен с другой стороны. Они должны были соединиться в районе г. Алленштайн, расчленив и взломав таким образом систему вражеской обороны и разгромив противостоящие части.

Однако срок готовности к наступлению у двух армий получался неодинаковым. В полосе 1-й, в Литве, сеть железных дорог была довольно разветвленной, подходила к самой границе, сюда можно было быстро стянуть войска из Прибалтики и столичного округа. В Польше, в полосе 2-й, с коммуникациями было хуже, части подвозились издалека, приходилось разгружать их на разных станциях и выводить к границе пешим маршем. И открыть боевые действия армиям приказали не синхронно, а по очереди, в порядке готовности. Что оказалось серьезной ошибкой командования. Другая ошибка была допущена, когда из разведданных стало известно, что главные силы врага собраны в Пруссии, а границу в Польше прикрывает лишь один ландверный корпус. И в Ставке возник импровизированный проект — когда Северо-Западный и Юго-Западный фронты свяжут противника на флангах, сколотить новую группировку и ударить прямо на Берлин. Жилинскому идея понравилась, и вместо запланированного наращивания войск на прежних направлениях части, прибывающие для усиления 1-й и 2-й армий, стали собирать у Варшавы для формирования новой, 9-й армии.

А между тем, географические особенности Восточной Пруссии были очевидны и для немцев. Их командование уже лет 10 предусматривало, что русские будут наносить удар из Польши "под основание" прусского выступа и на различных учениях отрабатывало контрмеры. Тут располагалась 8-я армия фон Притвица, начальником штаба был ген. Вальдерзее, и она представляла собой серьезную силу. Включала в себя 4,5 пехотных корпуса и кавалерийскую дивизию — общей численностью около 200 тыс. штыков и сабель. Но кроме того, в распоряжении Притвица были все местные территориальные и ополченские части, которые русское командование, как и французское, не учитывало. А их тоже хватало — 7 ландверных бригад, 3 эрзац-резервных дивизии, в качестве полевых войск использовали и части Кенигсбергского и Летценского гарнизонов, заменив их в крепостях ополченцами из ландштурма.

И в итоге получалось, что численным преимуществом русские почти не обладали. В двух армиях насчитывалось 254 батальона пехоты, 196 эскадронов конницы, 1140 орудий (из них всего 24 тяжелых), 20 — 30 аэропланов и 1 дирижабль. У немцев было 199 батальонов, 89 эскадронов, 1044 орудия (из них 188 тяжелых), 36 самолетов и 18 дирижаблей. Впрочем, как показали впоследствии военные специалисты, подсчет сил по батальонам, применявшийся в Первую мировую (и до сих пор приводимый многими историками), был уже некорректным, потому что основой боя стал не штыковой удар этими самыми батальонами, а огневая мощь. Поэтому правильнее будет оценка по дивизиям, введенная во всех армиях позже. И с этой точки зрения русская дивизия, включавшая 16 батальонов, примерно соответствовала по силам германской включавшей 12 батальонов, но лучше оснащенной артиллерией. А тогда соотношение выглядит следующим — у Притвица было 15 пехотных дивизий, а в обеих противостоящих ему армиях — 17,5. Однако после раздергивания части сил в 9-ю армию осталось 13. У русских, правда, был заметный перевес в кавалерии, но в условиях Восточной Пруссии — болот и лесов с узкими дорогами, ее массированное применение было проблематично.

Впрочем, и у немцев изначальные планы ломались. Так, по идее Шлиффена, вообще допускалось оставление Восточной Пруссии. И директива Мольтке разрешала бои с превосходящими силами противника не принимать и отходить за Вислу. Но… ведь Кенигсберг являлся как бы сердцем империи, местом коронации прусских королей! Здесь были истоки самой прусской истории. Здесь была родина большинства генералов и располагались их поместья. Да и личный состав 8-й армии был, в основном, местный. Так как же можно было все это отдавать «варварам»? А с начала войны в Германии была развернута колоссальная пропагандистская кампания, изображающая русских именно варварами. Всюду расклеивались плакаты с ужасными рожами казаков и призывами "спасти Восточную Пруссию от славянских орд". Их читали солдаты, а местные жители смотрели на них как на своих единственных защитников. Как же тут отступать без боя? И вразрез с прежними установками командованию 8-й армии сверху стали намекать, что бросать Пруссию все же не стоит. А поскольку в германской армии командующие обладали очень высокой самостоятельностью, решать эту задачу предстояло Притвицу. Помогли ее решить талантливые сотрудники штаба ген. Грюнерт и подполковник Хоффман. Они верно рассчитали, что русские армии перейдут в наступление не одновременно, и предложили разбить их по очереди.

Первой должна была выступить 1-я, или Неманская, армия. Командовал ею боевой и опытный военачальник, 60-летний Павел Карлович Ренненкампф. Закончил Академию Генштаба, служил в штабах разных частей и соединений. Был командиром Ахтырского гусарского полка, традиции которого создавались такими замечательными личностями и лихими вояками, как Денис Давыдов и генерал Мадатов. И Ренненкампф показал себя вполне достойным этих традиций. Когда его позже назначили начальником штаба Забайкальского округа, началась Китайская война. Он сформировал отряд для защиты Благовещенска от хунхузов, а затем с этим отрядом устремился в рейд по Маньчжурии. Перевалив Хинган, прошел с боями 500 км. С сотней-другой казаков дерзкими налетами сваливался на голову противнику, разоружая и беря в плен многотысячные гарнизоны и толпы повстанцев. Причем спас своими стремительными действиями сотни русских железнодорожников, служащих, строителей и членов их семей, ожидавших мучительной смерти, — ихэтуани уже начали казни заложников, подвергая их обезглавливанию, четвертованию и т. п., но отбирали их для расправы небольшими партиями, и большинство Ренненкампф успел выручить. Его отряд брал с налету и большие города — Цицикар, Гирин. Он был произведен в генералы и удостоен орденов Св. Георгия IV и III степени. На Японской он командовал Забайкальской казачьей дивизией и сводным корпусом. Участвовал в сражениях на Шахэ, при Цихечене, под Мукденом героически сдерживал натиск армии Кавамуры. Был ранен. Совершал успешные рейды в тыл врага, заслужив репутацию храброго и инициативного начальника. Потом, возглавив отряд из 2 дивизий, решительно подавил революционные беспорядки вдоль железной дороги Харбин — Чита (за что и был позже оклеветан советской литературой).

С 1913 г. Ренненкампф, будучи уже генералом от инфантерии, командовал войсками Виленского округа, так что знал и свои войска, и театр предстоящих действий, и штаб у него был сработавшийся — в него он взял лучших сотрудников из штаба округа. А вот армия у него была небольшая. Всего 3 пехотных корпуса, но много конницы — 5,5 дивизий. 14.8 передовой отряд, кавдивизия генерала В.И. Гурко, совершила разведывательный рейд, вторгшись через границу и заняв г. Макграбов. Но разведать, собственно, ничего не удалось. У немцев оказалась отлично отработанной система оповещения, в которой участвовало все население. То там, то здесь поднимались в небо дымы — жители зажигали кучи соломы, показывая продвижение русских. А мальчишкам 12–14 лет были выданы велосипеды, и они служили посыльными. И неприятеля дивизия не встретила — своевременно оповещенные, войска уходили. Часто уходили и гражданские лица. Поймали лишь нескольких солдат-разведчиков, переодетых в крестьянские и женские костюмы. Как докладывал Гурко, еще больше наверняка не поймали: "Нельзя же было задирать юбки каждой женщине в Восточной Пруссии". В тот же день дивизия вернулась на свою территорию.

А 17.8 перешла в наступление вся 1-я армия и на 60-километровом фронте пересекла границу. На северном крыле двигался 20-й армейский корпус, южнее — 3-й, еще южнее 4-й. Кавалерия располагалась по флангам. На правом цвет гвардии, корпус Хана Нахичеванского из 4 дивизий. Там же двигалась конная бригада ген. Орнановского. Левый фланг прикрывала группа Гурко из кавдивизии и стрелковой бригады. Притвиц, в общем-то, действовал не лучшим образом. Он действительно мог разбить русских поодиночке или сорвать наступление — если бы проявил большую активность и ударил первым. Ведь немцы были готовы еще 10–11.8, когда войска Ренненкампфа только сосредотачивались на исходных рубежах. Но германский командующий эту возможность упустил. Не использовал он и время от выгрузки русских частей на станциях до их выхода к границе. И разведку наладил слабо — до первых сражений немецкое командование ничего не знало о настоящих силах и порядке развертывания русских. Притвиц выжидал, и только когда корпуса Ренненкампфа устремились вперед, начал выдвигать свои части навстречу. Против 2-й русской армии оставлялся заслон — 20-й корпус ген. Шольца и ландверные бригады. По расчетам Грюннерта и Хоффмана, для того чтобы эта армия изготовилась к наступлению и достигла рубежей, где располагались германские силы, нужно было 6 дней. А значит, за 6 дней требовалось разбить 1-ю армию, чтобы перенацелиться на 2-ю.

Бой было решено дать в районе г. Гумбиннена в 40 км от границы, и сюда направлялись главные силы — на северном фланге 1-й корпус Франсуа с кавалерийской дивизией, правее его — 17-й Макензена, еще правее — 1-й резервный фон Белова. У русских было 6,5 пехотных и 5,5 кавалерийских дивизий и 55 батарей, против них выставлялось 8,5 пехотных, 1 кавалерийская дивизии и 95 батарей, в том числе 22 тяжелые. Однако еще во время марша на исходные позиции в штабе Притвица вдруг узнали, что 1-й корпус миновал Гумбиннен и идет дальше навстречу русским. А его самонадеянный и склонный к авантюрам командир Франсуа намерен атаковать. Задерживать Ренненкампфа на промежуточных рубежах в планы Притвица никак не входило. Наоборот, было выгодно, чтобы он подальше оторвался от своих тыловых баз и побыстрее достиг главных позиций немцев — чтобы успеть его разбить до подхода 2-й армии. И Франсуа слали приказы остановиться.

Но он возражал — дескать, "чем ближе к России, тем меньше опасность для германской территории". Он возомнил себя чуть ли не новым Наполеоном и собирался проявить себя поярче. Противника он обнаружил 17.8 у городка Шталлупенен — в 32 км от Гумбиннена и в 8 от границы. 3-й русский корпус в движении опередил остальные. Брошенные немцами селения и отсутствие сопротивления притупили бдительность. Войска шли колоннами, без разведки и охранения. Этим и воспользовался Франсуа, нацелившись во фланг 27-й пехотной дивизии. Причем он был убежден, что наносит удар по северному флангу всего русского фронта, хотя правее 27-й шла 25-я дивизия того же корпуса, а еще правее — 20-й корпус. Немцы обрушились на авангардный, Оренбургский полк. Франсуа бросил на него бригаду пехоты с 5 батареями, и колонна на марше попала под жестокий фланговый огонь пулеметов, броневиков и артиллерии. Понесла большие потери, погиб и командир. Русские стали откатываться назад. В штабе 8-й армии, узнав, что Франсуа все же вступил в бой, были в бешенстве. Снова приказали немедленно отступить.

Он заносчиво ответил: "Сообщите генералу фон Притвицу, что генерал Франсуа прекратит бой, когда разобьет русских". И донес о победе и 3 тыс. пленных. Откуда он взял этих пленных, исследователи гадают до сих пор. Видимо, таким количеством генерал оценил число раненых, оставшихся на поле боя. Но даже в этом случае они пробыли в руках немцев недолго. Отступившие русские опомнились от неожиданности, сорганизовались и перешли в контратаку. А во фланг Франсуа уже выходила соседняя 25-я дивизия, поспешившая на шум боя. В итоге русские взяли Шталлупенен, и не только отбили своих раненых, но и немецких, оставленных своими удирающими частями. Были также захвачены большие интендантские запасы и 7 вражеских орудий. Ну а Франсуа, спасая лицо (и должность), донес, будто одержал полную победу, но вынужден был отступить, повинуясь приказам Притвица. Хотя на самом деле, если бы он захотел задержаться, его вообще раздавили бы — вырвавшихся вперед соседей догонял и 20-й корпус.

Армия Ренненкампфа перегруппировалась, подтянула отставших и двинулась дальше. Конный корпус хана Нахичеванского, оперирующий на правом фланге, получил от командарма задачу идти в рейд по немецким тылам и погромить вражеские коммуникации. Выступил он 19.8, но никакого рейда, собственно, не получилось. Немцы обнаружили корпус, и сюда была спешно переброшена по железной дороге ландверная бригада из Тильзита. А Хан Нахичеванский, вместо того чтобы обойти ее и углубиться во вражеские тылы, решил вступить в бой. Ведь это была лейб-гвардия, в которой служили представители лучших аристократических фамилий, с молоком матерей и родословными отцов впитавшие традиции доблести и воинской славы. Так как же можно было пройти мимо врага? На пространстве 10 км его 4 дивизии спешились и атаковали в лоб. И опять же каждый демонстрировал доблесть и презрение к опасности, вышагивали не кланяясь, в полный рост. Кавалергарды маршировали, как на параде, даже без выстрелов, а пример подавал командир полка князь Долгоруков, возглавивший атаку и шедший с сигарой в зубах. Под огнем пулеметов и винтовок. Так что потери понесли очень серьезные. А 1-я бригада лейб-гвардии кавалерийской дивизии вообще оказалась в критическом положении.

Она взяла деревню Краупишкен, однако противник с двумя орудиями закрепился в соседнем селении Каушен и поливал картечью. Атака на Каушен захлебнулась, а оставаться на месте или отступить все равно выходило боком, немцы пристрелялись и наносили большой урон. Был ранен и командир конногвардейского полка Гартман. Оставалось одно — любой ценой подавить пушки. И начальник дивизии Казнаков бросил в бой резерв — 3-й эскадрон конногвардейцев, которым командовал ротмистр Петр Николаевич Врангель. Он был выпускником Горного института, потом выбрал военную службу и поступил в гвардию. Отличился добровольцем в Японскую, командуя казаками и заслужив несколько орденов. Позже окончил Академию Генштаба и по собственному желанию вернулся в родной полк. Задача ему предстояла нелегкая — наступать по открытому месту в пешем строю было безнадежно. Единственным шансом было проскочить на скорости — всех не перебьют. И Врангель с эскадроном ринулся в конную атаку. Урон понесли серьезный, выбило всех офицеров, кроме Врангеля, а под ним убило коня. Но орудия захватили, прислугу порубили и Каушен взяли. Врангель стал первым, кто в этой войне был награжден офицерским орденом Св. Георгия. Но потрепанный корпус вместо рейда пришлось отвести во второй эшелон, чтобы привести части в порядок. А хана Нахичеванского за неумелые действия Ренненкампф отстранил от должности. Однако тот был любимцем всей гвардии, офицеры обратились с ходатайством к Верховному. И Николай Николаевич упросил Ренненкампфа отменить приказ, дать командиру корпуса возможность реабилитироваться.

Главные силы Притвица ожидали русских на удобной позиции по р. Ангерапп. Но Франсуа, чей корпус оставался выдвинутым вперед, снова выступил с предложением атаковать немедленно — и уверял, что есть возможность обойти северный фланг всего русского фронта. Притвиц колебался — то ли приказать Франсуа тоже отойти на Ангерапп, то ли подтягивать к 1-му остальные корпуса. Решающими оказались два обстоятельства. Командир 20-го корпуса Шольц доложил, что 2-я русская армия вышла к границе. Да и по расчетам получалось, что миновало 3 дня из 6, имевшихся в запасе у немцев, чтобы разбить Ренненкампфа до подхода Наревской армии. А главнокомандующий фронтом Жилинский нервничал. Счел, что немцы перед 1-й армией бегут, оставляя Пруссию без боя, и срывался план стратегического окружения. И послал приказ Ренненкампфу остановиться. Подождать, пока 2-я выйдет во вражеские тылы.

Немцы зашифрованную радиограмму перехватили. Но сложных кодов в управлении войсками не применишь, а то вдруг и свои не распутают? А в штабе 8-й армии специально имелся профессор математики для таких случаев и разобрал содержание. Притвица приказание Жилинского взволновало. Получалось, что ожидая на позициях, можно попасть в клещи между двух армий. Значит, нужно было или самим атаковать 1-ю, или отрываться от нее и двигаться навстречу 2-й. Но на сражение с Ренненкампфом уже настроились, да и донесения Франсуа о «победе» под Шталлупененом выглядели обнадеживающе, и Притвиц приказал 20.8 нанести удар. Как писал впоследствии военный историк ген. Зайончковский: "Обнаружив движение двух корпусов в направлении Гумбиннен — Инстербург, не выведав еще определенно направления 20-го русского корпуса, германское командование решило обойти северный фланг этой группы, а у суетливого командира 1-го корпуса генерала Франсуа эта мысль развилась даже в желание устроить ей шлиффеновские клещи. Эта предвзятая мысль о русской группировке и идея клещей послужили основным мотивом розыгрыша сражения у Гумбиннена".

Битва разыгралась на фронте 50 км от г. Гумбиннен до г. Гольдап. Соотношение сил было не в пользу русских. У них было 6,5 пехотных и 1,5 кавалерийских дивизии (63,8 тыс. бойцов, 380 орудий, 252 пулемета) против 8,5 пехотных и 1 кавалерийской дивизий немцев (74,5 тыс. чел., 408 легких и 44 тяжелых орудия — по другим данным 508 орудий, 224 пулемета). Вначале схватка завязалась на северном крыле, где на рассвете атаковал Франсуа. Он полагал, что наносит удар во фланг 20-го корпуса, хотя ошибался и развернул наступление в лоб. Но был настолько уверен в успехе и своем превосходстве, что сразу, без разведки, бросил в бой все части. Как вспоминает современник, войска шли "густыми цепями, почти колоннами, со знаменами и пением, без достаточного применения к местности, там и сям виднелись гарцующие верхом командиры".

Удар германского корпуса обрушился на 28-ю русскую дивизию. А кавалерийскую дивизию с тремя батареями Франсуа послал в обход, чтобы прошлась по тылам. Корпуса Хана Нахичеванского в это время на фланге не было — он был отведен в тыл после вчерашней баталии. На пути немецкой конницы оказалась только кавбригада Орнановского. В ходе встречного жестокого боя ее отбросили, и противник погромил обозы 28-й дивизии. Впрочем, дальше углубиться в русские тылы немцам не позволили. Да и на фронте 28-я, хотя и понесла значительный урон, но опрокинуть ее двукратно превосходящим силам врага не удалось. Она организованно отступала под защиту своей артиллерии и отчаянно отбивалась. Предоставим слово самим немцам. Полковник Р. Франц писал: "20.8 впервые после полутора столетий в большом сражении встретились пруссаки и русские. Русские показали себя как очень серьезный противник. Хорошие по природе солдаты, они были дисциплинированы, имели хорошую боевую подготовку и были хорошо снаряжены. Они храбры, упорны, умело применяются к местности и мастера в закрытом размещении артиллерии и пулеметов. Особенно же искусны они оказались в полевой фортификации: как по мановению волшебного жезла вырастает ряд расположенных друг за другом окопов".

А непосредственный участник этой атаки лейтенант Гессле из 71-й дивизии корпуса Франсуа вспоминал: "Перед нами как бы разверзся ад… врага не видно, только огонь тысяч винтовок, пулеметов и артиллерии. Части быстро редеют. Целыми рядами уже лежат убитые. Стоны и крики раздаются по всему полю. Своя артиллерия запаздывает с открытием огня, из пехотных частей посылаются настойчивые просьбы о выезде артиллерии на позиции. Несколько батарей выезжают на открытую позицию на высотах, но почти немедленно мы видим, как между орудий рвутся снаряды, зарядные ящики уносятся во все стороны, по полю скачут лошади без всадников. На батареях взлетают в воздух зарядные ящики. Пехота прижата к земле русским огнем, ничком, прижавшись к земле, люди лежат, никто не смеет даже приподнять голову".

А вот описание того же боя из уст одного из русских артиллеристов: "Утром на 28-ю дивизию обрушился удар германского корпуса, подкрепленного частями Кенигсбергского гарнизона. Долго и упорно держалась наша пехота. Отдельных выстрелов слышно не было, казалось, что все кипело в каком-то гигантском котле. Все ближе и ближе, и вот на батарее стали свистеть немецекие пули. Под страшным огнем, наполовину растаявшая и потерявшая почти всех офицеров, медленно отходила 28-я дивизия на линию артиллерии 4-й, 5-й и 6-й батарей. Меньше, чем в версте от батареи тянулось шоссе, и через минуту, насколько хватал глаз, по шоссе хлынула серая волна густых немецких колонн. Батареи открыли огонь, и белая полоса стала серой от массы трупов. Вторая волна людей в остроконечных касках — снова беглый огонь, и снова все легло на шоссе. Тогда до дерзости смело выехала на открытую позицию германская батарея, и в то же время над нашими батареями пролетел немецкий аэроплан с черными крестами. На батареях стоял ад. Немецкая пехота надвигалась на батареи и обходила 4-ю, которая била на картечь, а в ее тылу уже трещал неприятельский пулемет, она погибла. С фронта немецкая пехота подошла к нашей батарее на 500 — 600 шагов и, стреляя, лежала. Батареи били по противнику лишь редким огнем, ибо уже не было патронов. Понесшие большие потери немцы дальше не пошли, и поле боя осталось ничьим".

28-я дивизия потеряла до 60 % личного состава. Впрочем, тут следует оговориться насчет характерной и очень-очень существенной ошибки, которую слишком часто делают исследователи, автоматически приравнивая слово «потери» к убитым. В Первую мировую подсчет велся отнюдь не так, как в Великую Отечественную, и в цифры потерь включали всех выбывших из строя, вплоть до легко раненных, вскоре возвращавшихся в часть. Но все равно, урон был серьезный. Да только и немцы, сумев всего лишь потеснить противника, заплатили за успех дорогой ценой. Например, упоминавшееся выше шоссе, служившее русским артиллеристам хорошим ориентиром, было завалено трупами в несколько слоев. Враг был остановлен. А к полудню на помощь 28-й подтянулась 29-я дивизия, и русские перешли в контратаку. И части 1-го германского корпуса побежали. Франсуа вообще утратил управление войсками и смог восстановить его только к 15 часам. Правда, в донесениях опять наврал, что побеждал, но должен был отойти из-за неудачи соседей.

А соседям и впрямь досталось еще больше. Наступавший в центре 17-й корпус Макензена выдвинулся на исходные рубежи к 8 часам утра. Но русские обнаружили его и открыли огонь первыми. Пехоту прижали к земле и не давали подняться. Рвались зарядные ящики. А части Ренненкампфа продолжали долбить врага и стали теснить атаками. Потери Макензена достигли 8 тыс. солдат и 200 офицеров. И во второй половине дня 35-я германская дивизия дрогнула. Побежала сначала одна рота — побежала, бросая оружие, — потом другая, потом целый полк, потом соседний… А офицеры штаба опережали их на машинах потом оправдывались, что хотели остановить войска. Русским досталось 12 трофейных орудий. Ну а на южном фланге 1-й резервный корпус фон Белова промешкал с выступлением, сбился с маршрута и в соприкосновение с противником вступил только к полудню. Тоже встретил плотную и хорошо подготовленную огневую оборону, а вскоре в связи с разгромом Макензена дал приказ отступать.

Ренненкампф сперва дал команду преследовать врага, но потом отменил. Требовалось перегруппировать войска и разведать намерения противника. А главное, артиллерия расстреляла боекомплект, а тылы отстали. По данным воздушной разведки Ренненкампф знал о рубеже обороны на р. Ангерапп — и лезть туда очертя голову, без снарядов, было рискованно. Да ведь и главнокомандующий фронтом приказывал остановиться. А наутро выяснилось, что противник перед фронтом 1-й армии исчез… Потому что немцы удирали очень резво, некоторые части бежали 20 км и остановились лишь на позициях у Ангераппа. И настроение царило паническое. Выяснилось, что корпуса Франсуа и Макензена потеряли до 1/3 личного состава. А Шольц докладывал, что 2-я русская армия уже движется по Восточной Пруссии. Дело пахло полной катастрофой. И Притвиц принял решение отступать за Вислу. Причем под впечатлением поражения доносил в Ставку, что из-за летней жары уровень воды в Висле невысокий, и он сомневается, удастся ли без подкреплений удержаться и на этом рубеже.

В Ставке сообщение о Гумбиннене тоже вызвало настроение, близкое к панике. В первом же сражении ни германские военачальники, ни германские войска не показали ожидаемого превосходства над русскими. И становилось ясно, что допускавшееся раньше отступление за Вислу очень может превратиться в дальнейшее бегство. Над Германией замаячил призрак русских армий, движущихся к Берлину. Притвица и Вальдерзее решили снять и послать туда кого-то более талантливого. Кандидатура имелась — генерал-майор Людендорф, герой Льежа. Замначальника Генштаба фон Штейн, направляя ему приказ о новом назначении, писал: "Конечно, Вы не будете нести ответственности за то, что уже произошло на Востоке, но с Вашей энергией Вы можете предотвратить худшее". Однако Людендорф, по германским меркам, не тянул на пост командарма по возрасту и происхождению. Поэтому его сделали начальником штаба, а командующего подобрали такого, чтобы не мешал его инициативам. Им стал 67-летний генерал-полковник Пауль фон Гинденбург, с 1911 г. пребывавший в отставке. С началом войны он подал рапорт о возвращении на службу, и теперь о нем вспомнили. Ну а Мольтке начал лихорадочно выискивать, за счет каких частей можно срочно усилить Восточный фронт. Стратегических резервов германская военная доктрина не предусматривала, а значит, усилить можно было только за счет Западного. И только за счет его ударной группировки, нацеленной на Париж. 23.8 в Ставке приняли решение направить в Пруссию корпуса, которые освободятся после взятия Намюра, и ряд других соединений…

Черчилль писал в 1930 г: "Очень немногие слышали о Гумбиннене, и почти никто не оценил ту замечательную роль, которую сыграла эта победа. Русские контратаки 3-го корпуса, тяжелые потери Макензена вызвали в 8-й армии панику, она покинула поле сражения, оставив своих убитых и раненых, она признала факт, что была подавлена мощью России". А солдаты и офицеры, одержавшие эту победу, не знали, а в большинстве своем так и не узнали, что своим героизмом они фактически уже сорвали "план Шлиффена"… Кстати, Гумбиннена вы сейчас на картах не найдете. Теперь он называется Гусев — по имени командира батальона капитана С.И. Гусева. А Шталлупенен называется Нестеров — в честь заместителя командира корпуса С.К. Нестерова. Что кажется глубоко символичным. Правда, они погибли здесь в другую войну, не в 1914, а в 1945 г. Но какая, собственно, разница? Они тоже были русскими офицерами и сражались, по сути, с тем же самым врагом…