"Грезящие над кладезем" - читать интересную книгу автора (Гринленд Колин)

Грезящие над кладезем

На Умбриеле,1 где были найдены колодцы грез, всегда ночь — того или иного рода. Ночи большие и ночи маленькие следуют друг за другом, догоняя тьму тьмою, лишь изредка допуская на небо призрачный серебристый свет. До Солнца, даже если Уран его не заслоняет, слишком далеко, чтобы ждать от него серьезной помощи, — по пути сюда солнечный свет почти выдыхается. Поэтому день здесь является чистой условностью наподобие иррациональных чисел или географической долготы. Он вроде бы и существует, но вряд ли потревожит чей-либо сон.

На Умбриеле у вас есть полная возможность сосредоточиться на своих снах и фантазиях.

На посадочном поле, прямо под маяком, стоял один-единственный корабль. Казалось бы, с тем же успехом он мог сесть и в любом другом месте — везде одна и та же белая, словно солью присыпанная пустыня с иззубренными выходами каких-то черных пород, да и развлечений особых тут можно было не ждать, однако такие вот крошечные захолустные поселения имеют привычку относиться к своим зонирующим законам до ужаса серьезно, а агентство столь же серьезно придерживалось своего правила: не нанимать проштрафившихся водителей вторично, а потому Табита Джут остановила свой выбор на посадочном поле.

Никто не рвался ее поприветствовать или хотя бы снабдить минимальной информацией. Не ездили машины, не суетились работяги, не замечалось даже людей, вшивающихся без дела, каких можно обычно видеть даже на самых занюханных лунах. Женский голос, ответивший при приближении ее корабля и давший разрешение на посадку, был записью.

— НЕ СЛИШКОМ ДРУЖЕЛЮБНОЕ МЕСТЕЧКО, НЕ ПРАВДА ЛИ, КАПИТАН? — заговорила Алиса.

Капитан Джут ходила на этой посудине сравнительно недавно, а потому Алисино замечание ввергло ее на мгновение в оторопь. Она сильно подозревала, что какой-то безвестный умелец похимичил с программами личности, задирая уровни чувствительности и усиливая контуры сродства. Нужно выбрать как-нибудь время и всерьез покопаться в кишках Персоны «Берген-Кобольда» 5М179476.900, как официально звали Алису, и поглядеть, чем она думает.

— Да, Алиса, не слишком дружелюбное, — согласилась она. — Да ты не бери в голову, мы здесь долго сидеть не будем.

Табита оделась и вышла на поверхность, напоминающую застывшее море. Ощущая подошвами, как беззвучно сминается под сапогами тонкая корочка наста, она медленными прыжками проследовала в контору.

Здесь ее тоже никто не встретил. За выгнутой подковою конторкой, рассчитанной человек на двенадцать, сидел, откинувшись в кресле, один-единственный человек, он увлеченно смотрел АV.

— Привет, — сказала капитан Джюс, открывая шлем. Человек молча вскинул в приветствии вялую, безразличную руку.

Воздух в конторе был очень теплый и с повышенным содержанием кислорода. И конечно же, повторно использованный: в нем густо висел запах мятного освежителя.

На экране АV были парень и девушка, сидящие в джипе. Они делали вид, что куда-то там едут, а за окнами джипа прокручивалась запись поездки по горной дороге. Они весело болтали и время от времени начинали смеяться.

— Сообщений для меня нет?

— Не-а, — откликнулся дежурный, не отрывая глаз от экрана.

Капитан отстегнула левый манжет и набрала место предстоящей работы.

— Вы можете объяснить мне, где это?

Дежурный скользнул взглядом по ее комсету и ткнул большим пальцем куда-то в стенку.

— Двадцать минут, — сказал он, не поворачивая головы.

— Где тут телефон?

Дежурный ткнул пальцем в том же направлении.

— Она не подойдет, — сообщил он.

Капитан Джут одним длинным шагом перенеслась к телефону, подключилась и начала нажимать кнопки.

Последовал один длинный гудок. Потом негромко заиграла какая-то давнишняя попса. Тоскливый, словно на всех обиженный женский голос что-то там пел под торопливую долбежку драм-машины. Если слова какие-нибудь и были, они явно не имели отношения к телефонному звонку.

Табита думала, что с ней поговорит хотя бы автоответчик, но так и не услышала ничего, кроме все той же музыки. Через пару минут она вытащила штекер из гнезда.

— Она никогда не подходит, — утешил дежурный, его сцепленные руки мирно покоились на животе. — Двадцать минут, — сказал он еще раз. — Это если машиной.

Он говорил с абсолютным безразличием и словно в пустоту.

— Я экономлю, — сказала Табита.

— Сорок пять минут.

Сквозь тройное стекло она видела следы многих машин — или, может быть, одной машины, долго катавшейся туда-сюда. А еще она увидела плато, на котором высился маяк.

Там, в северо-западном направлении, горбатился тускло-коричневый купол. Вдали, словно падшие звезды, сияли три или четыре огонька, немигающих и отчетливых.

На экране юная парочка так и продолжала кататься. Геперь говорил один только мужчина, а женщина смотрела на него и улыбалась. Конец шарфа, накрученного ею на голову, трепался во встречном, от вентилятора, потоке воздуха, словно вымпел боевого корабля.

— А где мне можно взять машину? — спросила капитан Джут.

— А вы подождите пару часов, и я вас туда подвезу, — предложил дежурный.

Но это ее никак не устраивало.

— Но должны же здесь быть такси.

— Сомневаюсь. Сейчас апогей, — пояснил дежурный, словно она этого не заметила. — В апогей посетителей не бывает.

— Здесь что, бывают посетители? — сказала Табита и защелкнула свой манжет. — Так в какую там сторону?

Дежурный снова указал на восток — короткий тычок пальцев в противно надушенном воздухе.

— Здоровенный дом и весь сплошь в окнах, — сказал он, активируя для нее шлюз. И добавил: — Все равно она вас не пустит.

Капитан Джут тронула пальцем герметизатор скафандра. На базе ей дали контактное имя, Мортон Годфри. Мужское, надо думать.

— Мне же только взять отсюда груз, — сказала она.

Дежурный наблюдал за экранной парочкой с неослабным вниманием, как ревнивый любовник или шпион. Возможно, это он написал сценарий и теперь хотел убедиться, что все поставлено верно.

— Она никогда никого не пускает, — обнадежил он.

Дом стоял на дальнем возвышающемся склоне плато. Он представлял собой асимметричную груду серебристых алюминиевых блюдец. Блюдец было много, а окон в них гак и вовсе была чертова уйма, думала Табита, поднимаясь по склону. И все эти окна горели, словно нанимательница мистера Годфри решила задать сказочный бал.

Камера тщательно осмотрела посетительницу, затем в ее наушниках прозвучал механический голос:

— Изложите ваше дело.

— От агентства «Кейруэйз» к Мортону Годфри, для приемки груза, — сказала Табита.

Она подошла к камере вплотную и показала свое запястье. «Предметы искусства» — гласило описание груза.

— Мистер Годфри находится в недоступности.

— Чей это дом?

— Этот дом принадлежит принцессе Бадрульбудур, — сказал робот. — Она находится в недоступности.

— Я что, спросила что-нибудь не так? — спросила капитан Джут.

— Я не имею возможности ответить на этот вопрос, — сказал робот. — В настоящий момент нет никого, кто мог бы вас принять.

Она прямо видела его, «Факто-4000», с расширенными возможностями и до крайности чопорного. Ей представилось, как он, с метелочкой из перьев в манипуляторе, неспешно движется вдоль вереницы серых гипсовых статуэток.

— Где и как я могу с ними связаться? — спросила она.

— В настоящий момент нет никого, кто мог бы вас принять, — сказал робот. — Ваш визит полностью записан и зарегистрирован в ноль пять двадцать два тридцать два. Зайдите, пожалуйста, в другой раз.

Спускаясь со склона, она обернулась на дом. В ослепительно освещенных окнах не было никого, ничто и нигде не двигалось. За домом вдали всходила постная бледно-желтая физиономия Урана.

Она связалась с кораблем:

— Ну как там все, Алиса?

— КОММУНИКАЦИОННЫЙ ТРАФИК ПОЧТИ НА НУЛЕ.

Капитан окинула взглядом маленькие пузырьковые купола, в беспорядке раскиданные по чуть волнистым просторам метанового льда. Там тоже ничего не двигалось. Живет же здесь кто-то, а зачем? С какой стати?

— ЗАРЕГИСТРИРОВАНО ОДНО ПРЕДПРИЯТИЕ СОЦИАЛЬНО-БЫТОВОГО ОБСЛУЖИВАНИЯ.

— Бар? Тут есть бар?

— ВЕСЬМА ВЕРОЯТНО. ИМЕЕТСЯ ГОСТИНИЦА НА СТО КРОВАТЕЙ.

— Значит, кто-то и правда сюда приезжает. — При ее всегдашней удачливости, не иначе как отшельники, свихнутые на религии. Обстановка начинала действовать ей на нервы. — А кто она такая, эта принцесса Бадрульбудур? Нам это известно? — спросила она у корабля, набирая параллельно номер гостиницы.

Телефон на секунду смолк, это Алиса наводила справки.

— ПО ЭТОМУ ИМЕНИ Я НЕ СМОГЛА НИЧЕГО НАЙТИ. СЛЕДУЕТ ЛИ МНЕ ПОСЛАТЬ ЗАПРОС?

— Нет, Алиса, чушь это все.

Гостиница ответила. Табита услышала медленную негромкую музыку и на дальнем плане разговор какой-то пары.

— Вы открыты? — спросила она.

— Спроси меня вежливо.

Голос был культурный, хрипловатый, доброжелательный, женский. У Табиты слегка отлегло от сердца.

— Я только что прибыла. Мне нужны свежий воздух и перезарядка.

— Если ты, дорогая, найдешь на Умбриеле хоть что-нибудь свежее, расскажи нам, и поподробнее.

Гостиница называлась «Грезы». Она располагалась в том самом коричневом куполе, который Табита заметила из окна конторы. В гардеробе не было ни души. Она вложила свой чип в прорезь, а скафандр повесила в шкафчик.

В коридорах «Грез» царила тишина, они были сплошь покрыты толстыми лиловыми коврами — на случай, наверное, если кто-нибудь стукнет или топнет. А еще были стрелки, направлявшие к некоему «кладезю». Капитан Джут пошла по их указаниям.

Стрелки привели ее к маленькой круглой камере, от которой расходилось два других коридора. И еще была лестница вниз. У начала лестницы стояла высокая синяя стеклянная ваза с одним-единственным цветком.

Цветок был очень большой, он выглядел вызывающе и не слишком правдоподобно. От его середины томно изгибались шесть темно-синих лепестков. А середина представляла собой лицо.

Лицо было человеческое, в натуральную величину. У него были зеленые глаза, широкий нос, лавандовые, влажно мерцающие губы. Глаза смотрели рассеянно и безучастно, но как только появилась Табита, губы чуть-чуть раздвинулись, словно издав беззвучный вздох.

Спускаясь по ступенькам в «кладезь», Табита все время ощущала, что цветок провожает ее взглядом.

«Кладезь» был сплошь облицован белым пенокамнем и винилом с отделкой из самой доподлинной сосны. В нем находились восемнадцать столиков и концертный рояль. Рояль был накрыт чехлом, а все столики пустовали.

У конца барной стойки играл музыкальный автомат, в нем под аккомпанемент одинокого саксофона неясное количество людей скорбно пело в унисон на каком-то неизвестном языке. Напротив бара было венецианское окно, дававшее прекрасный вид на безлюдный тоскливый пейзаж. Окно было тонировано в синевато-зеленый цвет, что ничуть не помогало. В помещении было шестеро человек. За стойкой стояла женщина, а еще одна женщина и четверо мужчин сидели перед ней на высоких табуретках. Все они выглядели старше Табиты. Все они смотрели на нее, когда она спускалась по лестнице.

Табита ненавидела, когда кто-нибудь ее рассматривал, — это вызывало у нее ощущение, что ей нужно поддернуть джинсы повыше и заправить в них футболку.

У барменши были тусклые блондинистые волосы и лицо, на котором жизнь прочертила глубокие неизгладимые линии.

— Ну как вам наш воздух? — бледно улыбнулась она.

— Ничего, а с пивом будет еще лучше.

— Какое берете?

— Самое дешевое, — сказала капитан Джут, а затем отошла и села за один из столиков.

Прочие клиенты перестали на нее глазеть и возобновили сонную негромкую беседу. Табиту ни они, ни все их разговоры напрочь не интересовали.

«Кладезь» был похож на любой другой гостиничный бар на любой другой планете. Местные липли к его стойке как приклеенные. Они деловито и непринужденно добивали свои печени алкоголем. На маленьком голоэкране музыкального автомата некий белокурый, бледнолицый, в мешковатом костюме лелеял и нянькал черный саксофон, испускавший белые, плавно всплывавшие к потолку яйца звука. Идеальный образчик безликости и обыденности, если бы не украшения.

По мнению Табиты, ничего они не могли украсить, но таково, надо думать, было их назначение. Все они были примерно одного размера, сантиметров тридцати, как серединка цветка при входе, и все они были установлены чуть выше уровня глаз, словно чтобы было на что смотреть.

Оттуда, где сидела Табита, было видно три штуки.

Одно представляло собой большое прозрачное яйцо, наполненное прозрачной же жидкостью, в которой скрючилась некая тварь, едва в яйце умещавшаяся. Если эта тварь и была на что-то похожа, то на помесь человека с рыбой.

И она была частично анимирована, подобно лицу в цветке. Время от времени рыбопарень начинал вроде как корчиться в своей скорлупе, и каждый такой раз из углов его рта всплывали цепочки пузырьков.

Второе украшение представляло собой другую тварь. Это был довольно точный слепок транта, изготовившегося к прыжку. И трант тоже мог немного двигаться — он периодически разминал свои длинные мускулы, никогда, однако, не сдвигая с места ступней. И он явно интересовался капитаном Джут.

Табита искренне надеялась, что все-таки эта тварь не способна прыгать. Она надеялась, что даже на Умбриеле, даже когда он в апогее, подобные номера не считаются милыми шутками. Третье украшение представляло собой попросту голову в натуральную величину. Голова была человеческая и вполне натуральная, даже слишком. У нее было мертвенно-бледное лицо и абсолютно лысый череп. Из черепа торчали во все стороны длинные железные шипы. Голова многозначительно улыбалась и облизывала губы ярко-красным языком.

— Приветик, — сказал один из мужчин, который слез за это время с табуретки и подошел к ее столику. — Разрешите, я возьму вам еще?

Табита взглянула на свое пиво. Ну так и есть, она уже все выпила.

— Почему бы и нет, — равнодушно отозвалась она. Мужчина был темнокожий, с золотыми колечками в обоих ушах и пышной копной черных блестящих волос. Он был в легкой, без ворота, рубашке в синюю полоску и ярко-малиновом блейзере. На его подбородке чернела аккуратная борода, заправленная в третье золотое кольцо. Как-то слишком уж разодет для медвежьего угла, где никто никогда не бывает.

Ну разве что он поджидал ее.

— А вы, случаем, не Мортон Годфри?

За столиком услышали это и дружно рассмеялись. Она их гордо проигнорировала, сосредоточившись на своем новом знакомом. Тот широко улыбался.

— Нет, — сказал он, — я не Мортон Годфри. — Его взгляд внимательно ее изучал. — Я Олистер Крейн. — Звучный, хорошо поставленный голос словно допускал возможность, что она уже слышала это имя.

Она никогда его не слышала.

— Вы не возражаете, если я сяду? — спросил он, взявшись за спинку стула напротив.

— Я ни для кого его не берегу, — пожала плечами Табита.

— Так это ваш «Кобольд» стоит там на поле? — поинтересовался Крейн.

Да, подтвердила Табита, ее.

— За вами послал мистер Годфри?

Табита кивнула. Кивнула, нагло уклоняясь от истины, но это было не его, Крейново, дело, кто бы он ни был. Она допила свой тюбик и взялась за новый. Но Крейн и не думал от нее отставать.

— Вас зовут Мо, — предположил он игриво. — Вас зовут Лаки.

Но Табита не хотела играть ни в какие игры.

— Меня зовут Табита Джут, — сказала она.

Крейн на мгновение прикрыл глаза, что должно было, видимо, означать одобрение.

— Как можно понять, капитан Джут, вам известно, на кого работает мистер Годфри.

— Видимо, на принцессу.

Неизвестно чем, но Крейна этот ответ позабавил.

— На принцессу, — кивнул он.

Саксофонная запись уже пару минут как кончилась. Теперь один из клиентов наклонился над панелью музыкального автомата и тыкал кнопки, запуская что-то другое. Сначала кто-то принялся шаркать по стальной палубе стальной же щеткой; затем скрежет поутих и запела женщина. Ее стенания звучали ничуть не радостнее, чем голоса мужиков, певших под саксофон. На экране крутилось и дергалось нечто вроде куклы-марионетки.

— Да, теперь она здесь, — сказал Крейн. — Принцесса Бадрульбудур. Озарившая нашу маленькую колонию своим неземным сиянием.

Он явно следил за реакцией Табиты. Похоже, ему хотелось, чтобы эта новость произвела на нее впечатление.

«Нет ничего тоскливее, — думала Табита, продолжавшая спокойно пить пиво, — чем люди, которым хочется произвести на тебя впечатление». Крейн был чем-то похож на ее отца. И тот бы тоже мог в конце концов дойти до этого — сидеть на захолустной, никому не нужной луне и пить, чтобы развеять тоску.

— А вы, Табита, уже видели ее? — спросила белая женщина, стоявшая за стойкой. Они уже признали ее за свою, приняли в свой маленький клуб. — В прошлом году она купила кое-что из моей ювелирки.

— Расскажи ей про свою ювелирку, Сериз, — ввязался другой мужчина, совсем уже засыпавший над своим пивом.

— Вы любите драгоценности, Табита? — Длинные светлые волосы барменши были украшены железной с бирюзой гребенкой. Она окинула Табиту цепким взглядом специалистки и резюмировала: — Вам бы следовало носить рубины. У меня есть вещички, которые просто должны вам понравиться.

Капитан Джут молчала и пила.

— А еще вам нужно бы ознакомиться с моими стихами, — негромко вставил Олистер Крейн. — И с Ноландовым романом, и с оперой Гидеама. — Он извлек из кармана огромный белый носовой платок и чуть тронул им уголки своих глаз, словно они увлажнились от избытка чувств — или от смехотворности предложения. На его лице играла улыбка. — И может статься, что к тому времени, как вы со всем этим покончите, принцесса соизволит разрешить вам встретиться с мистером Годфри.

Он положил свою широкую ладонь на столик — то ли как знак дружелюбия, то ли о чем-то предупреждая.

Табита читала мелкий шрифт на этикетке пивного тюбика. Когда все наконец-то оставили попытки ее разговорить и вновь принялись беседовать между собой, она спросила Крейна:

— А откуда она, эта принцесса?

Это опять возбудило их всех, ее новых корешей, сидевших у стойки. Они указывали на экран автомата. Они хотели, чтобы она взглянула, что на нем происходит.

Тряпичная кукла исчезла. Теперь на голограмме была живая женщина в сером комбинезоне в обтяжку на манер гидрокостюма, только вместо ступней и ладоней ее ноги и руки заканчивались пучками электрических проводов.

Провода сплетались, расплетались и множились в такт судорожным движениям фигуры.

— Это она, — сказала Сериз. — Принцесса Б.

Табита пару секунд смотрела. Эта фигура, полуженщина-полумашина, напомнила ей некую Деверо. Деверо жила неподалеку от Деймоса, в частном хабитате. Вспоминать о ней не хотелось.

— А вам это все нравится? — спросила она Олистера Кейна, только что купившего ей очередной тюбик.

— Табита, Табита, — укоризненно качнул головой Крейн. — Вы что, и вправду не знаете принцессу? Это же она придумала трейпс!

— Это все не по моей части. Поставьте-ка лучше какой-нибудь блюз, — предложила капитан Джут.

Хрен там дадут послушать. Они нашли ей что-то более или менее похожее на ар-эн-би и тут же принялись болтать наперебой.

На них была возложена кем-то обязанность просвещать и информировать. Либо это, либо они решили покарать ее за вялый интерес к их местной знаменитости.

— И вы помните, конечно же, эту крылатую фразу: мол, нужно изобретать себя наново тридцать два раза в секунду, — сказала толстая тетка по имени Джорджинель. — Так это принцесса Бадрульбудур, это она так сказала.

— Принцесса Бадрульбудур — радикально — изменила — лицо — современной — музыки, — возгласил Гидеам, сочинитель опер.

Он был сильно пожилой и даже толще Джорджинели. Здешняя гравитация была весьма снисходительна к людям такого размера, и все равно Гидеам говорил с заметным трудом, захлебываясь от слюны:

— Она сама стала этим лицом.

Лицо музыки было оборудовано поразительно огромными глазами и ртом, который словно выражал крайнее недовольство мироустройством, либо условиями человеческого бытия, либо чем-то еще. «Колодезная» братия ознакомила Табиту с целым букетом принцессиных работ, исполнявшихся с различной скоростью, но равно нервозных и непременно с этим скрежещущим ритмом. Принцесса являлась народу в доброй дюжине различных одеяний — и в тряпье, и в мехах, и даже в диком складном платье, чьи секции во время танца скользили по ней вверх и вниз. Без сторонней подсказки капитан Джут могла бы и не принять всех этих женщин за одну, впрочем, их роднила пугливая нервозность, словно то, чем уж там они были недовольны, грозило сию же секунду сожрать их заживо.

У капитана Джут было ощущение, что правление этой принцессы оказалось крайне недолгим, как свойственно всем таким вещам. Она все еще не имела понятия, что такое трейпс и в чем его такое уж значение. А еще у нее было чувство, что, скажи она им, насколько глупым и бессмысленным кажется ей все это, кто-нибудь откликнется: «Вот именно».

Тем временем Крейн явно считал, что у него на Табиту есть особые права.

— Так что же привело вас сюда, — спросил он, — на этом вашем «Кобольде»?

— Я должна принять груз.

— Капитан должна принять здесь груз, — кинул Крейн остальным, не отрывая глаз от Табиты.

— Счастливица, — прохрипела барменша.

— А что вы принимаете, капитан? — спросил заплетающийся голос.

— Я должна погрузить предметы искусства. Это нехитрое сообщение удвоило их интерес.

— Она снова творит!

Джорджинель была в полном экстазе. Она откинула голову и воззрилась на потолок, туго стиснув пухлые кулачки.

А вот Сериз так ничуть не удивилась.

— Она просто не могла уйти от дел, — заметила она таким тоном, словно это ясно всем и каждому. — Ты не можешь остановиться. Если в тебе это есть, ты не можешь остановиться.

Она ждала согласия, подтверждения, и тут же его получила. Ты не можешь остановиться и не работать, дружно согласились все присутствовавшие. Впрочем, никто из них в данный момент не спешил приступить ни к какой работе.

Зато все они хотели знать все, что знает Табита. Табита сообщила им, что не знает ровно ничего. Она показала им свой комсет.

— Видите, что здесь написано? «Предметы искусства». И больше ничего.

— Но для чего ей вдруг понадобился транспорт? — вопросил Крейн всех вместе и никого в частности. — Она ведь может просто выпустить их, и все.

— Безопасность, Крейн, — сказал Гидеам. — Здесь нет никакой охраны. Любой, кто серьезно — того — захочет, — может украсть — все твои мысли.

— Она не хочет, чтобы люди знали, где она находится, — возгласила Сериз. Возгласила во весь голос, явно претендуя на славу первой, кто решился признать неприятную истину.

— Где она находится, это знают все, — сварливо вставил клиент, засыпавший над пивом. Под всеми он явно имел в виду всех обитателей Солнечной системы, как постоянных, так и проездом.

— Принцесса Бадрульбудур, — продолжила Сериз, словно склоняясь пред волею судьбы, — может вернуть это место на карту вселенной, если она того пожелает.

— Она не должна Умбриелю ровно ничего, — вступилась за принцессу Джорджинель. — А уж нам-то и тем более ничего не должна.

Это был своего рода ритуальный довод. Ни одна из них не имела возможности переубедить другую. А может быть, это был трейпс.

— Да вы тут все художники, — сказала Крейну Табита.

— Все мы тут грезим, грезим над кладезем, — медленно произнес Крейн.

Его рука скользнула по столику и легла Табите на запястье. Крейн провел эту вылазку неспешно, тактично, глядя ей прямо в глаза. Возможно, он искренне думал, что обладает способностью гипнотизировать. Либо это был своего рода вызов, решится ли она его осадить.

Табита убрала руку. И поднесла пивной тюбик ко рту.

— Сидите, значит, здесь и грезите, — сказала она. Ее слова откровенно позабавили Крейна.

— Да, капитан, так мы и делаем, только не здесь. Ведь здесь отнюдь не колодец. Здесь только бар, который так называется. Своего рода шутка. Колодцы Умбриеля — вы о них слышали? — Он откинулся на спинку, внимательно вглядываясь в лицо Табиты. И медленно покачал головой. — Вы же действительно ничего не знаете, верно? — В его голосе звенело сочувствие.

— Господи, — сказала барменша, глядя через головы клиентов в травянисто-зеленое окно. — Или это она, или уж я и не знаю.

Крейн встал. Джорджинель, Гидеам и Ноланд повернулись на табуретках. Все они смотрели в окно.

По исполосованной колеями снежной пустыне к гостинице приближался громоздкий серый автомобиль.

— Это она.

Все сидевшие в баре продолжали молча смотреть. Их недавнее восхищение отставной поп-звездой словно куда-то испарилось. Они стали до странности осторожными, словно подозревая, что принцесса может услышать, как они ее обсуждают.

— Вы думаете, она сюда, к нам? — негромко хихикнула Джорджинель.

Табита встала и вышла из бара. В лиловом коридоре она с удивлением обнаружила, что не идет, а бежит. Почему? Возможно, ей просто не терпелось поскорее начать и закончить работу. Или это песни так ее достали. Возможно, она смутно опасалась, что принцесса окажется неким метастабильным короткоживущим объектом, который может исчезнуть столь же быстро и непредсказуемо, как и появился.

Серый автомобиль оказался допотопным, позапрошлого века, «роллс-ройсом», варварски поставленным на полугусеничный ход. Он плавно и бесшумно скользил на Табиту по инопланетному льду.

Под куполом «роллс» остановился, не заезжая на парковочную площадку, — кто-то, наверное, опасался, что близкое соседство с другими машинами может его осквернить. Из распахнувшейся водительской дверцы вышел водитель, живой человек. Его униформа была тоже серая, как и кузов машины, но чуть потемнее. Его лицо скрывалось за шоферским кепи и серой, литой из пластика дыхательной маской. Он обошел машину и помог своей хозяйке выйти из задней дверцы.

На ней была точно такая же дыхательная маска и три полотна густого, черного в розовых крапинках меха — одно вокруг шеи, одно вокруг рук на манер муфты и одно свободно накинутое на лодыжки. На ее голове был шлем из черного бархата. Ее тускло-багровый, как запекшаяся кровь, костюм состоял из куртки с высокой талией и длинной, до самой земли, юбки, в которой она казалась тонкой как стебелек.

Принцесса Бадрульбудур шла высоко вскинув голову и расправив плечи. Она смотрела на парковочную площадку и вход в гостиницу, как осторожный хищник, везде подозревающий присутствие врага.

Капитан Джут двинулась по парковочной площадке ей навстречу, расстегивая на ходу манжет, чтобы показать свои документы.

— Принцесса? — спросила она. — Я от «Кейруэйз», мне нужен Мортон Годфри.

Принцесса высвободила из мехов затянутую черной перчаткой руку и нетерпеливо сдернула дыхательную маску.

— Кто это? — спросила она у шофера с таким изумленным высокомерием, что на скулах Табиты заиграли желваки. — Чего она хочет?

Капитан без труда узнала оригинал голографических клипов: голова как у древней негритянской скульптуры — с глубоко запавшими щеками и оскорбленным презрительным ртом. Глаза принцессы были точно такими же, как на снимке, а искусно наложенные тени заставляли их казаться еще огромнее.

— «Кейруэйз», — повторила Табита. — Вы отправляете в Нью-Малибу груз предметов искусства.

Она попыталась показать свой комсет, но принцесса его вовсе не заметила. В ее глазах пылала ярость.

Шофер стоял позади своей хозяйки, как-то слишком уж близко для почтительного отношения. Его грудь была серой, гладкой и широкой, как шкаф. На его куртке сверкали два ряда серебряных пуговиц. Поп-звезда закинула руку себе за плечо, словно чтобы удостовериться, что он здесь и готов прийти к ней на помощь.

— Я не стану предполагать, что вы Мортон Годфри, — сказала Табита шоферу.

— К вашим услугам, — откликнулся шофер. В его голосе, пусть и приглушенном маской, звучала улыбка.

Принцесса резко развернулась и взглянула на него в упор, словно усмотрев в этой фразе некое оскорбление.

— Кто это такая? — спросила она не терпящим возражения тоном.

— Сколько там у вас? — спросила Табита, обращаясь исключительно к Годфри.

— Денег? — переспросил шофер.

— Груза, — отрезала Табита.

Поп-звезда с идиотским — курам на смех — псевдонимом все еще пыталась испепелить ее взглядом.

— Ничего еще не готово, — ответила она за своего шофера. Тот самую малость, на несколько градусов, вскинул голову. Его глаза чуть поблескивали из-под шлема.

Принцесса Бадрульбудур снова развернулась и решительно прошагала мимо Табиты.

— Ничего еще не готово, ничего, — бросила она через плечо усталым, равнодушным голосом.

Шофер проследовал за хозяйкой в гостиницу. Капитан держалась в шаге за ними.

— Так когда я смогу забрать груз? — не отступала она.

— Ну как они хотят, чтобы что-то было готово, — обратилась непонятно к кому принцесса, — когда сами же не желают оставить меня в покое?

Похоже, она хотела возложить вину за свою промашку на кого угодно — на Годфри, на транспортное агентство, на Табиту, — только не на себя.

Принцесса Бадрульбудур и Мортон Годфри летели по лиловым коридорам легко и быстро, как дети при малом тяготении. Капитан Джут шагала вслед за ними, постепенно отставая.

— Мистер Годфри! — крикнула она.

— Не здесь, — откликнулся, не поворачиваясь, шофер. — Подходите к дому.

— Да я была там два часа назад, — сказала Табита, но они уже скрылись за поворотом.

Она догнала их только тогда, когда принцесса задержалась перед еще одним из здешних тошнотворных украшений. Украшение изображало хитромордого темнокожего мальчишку с наголо обритым черепом. Выглядел он лет на двенадцать. А голова его была непомерно велика для щуплого детского тельца.

Принцесса Бадрульбудур стояла в неестественной, почти пародийной позе знатока искусств: ее левая ладонь поддерживала правый локоть, длинные пальцы правой руки картинно расплескались по щеке.

— И это отнюдь не такая вот дребедень, — сказала она. Мальчишка негодующе поджал губы.

— Жалко, иначе не скажешь, — подытожила принцесса и шлепнула мальчишку по щеке своей муфтой.

Тот никак не реагировал.

«Не дай-то бог, — подумала Табита, — если Крейн и его приятели затаились где-нибудь за углом и наблюдают эту сцену».

Принцесса Бадрульбудур снизошла наконец до того, чтобы заметить ее присутствие.

— Скорей всего, вы ожидали чего-то в этом роде, — высокомерно бросила она.

— Я всего лишь извозчик, — пожала плечами Табита. Пальцы принцессы метнулись к ее руке и цепко сжались.

— Подойди поближе, извозчик.

Табита с трудом сдержала желание пнуть ее ногой. Ей случалось уже терять работу за отказ мириться с хамским поведением клиентов. Сейчас это было бы крайне не вовремя, и она позволила передвинуть себя в положение между певицей и статуей.

— Ну так вот. Расскажи мне, что это, по-твоему, такое.

— Уродливый мальчишка.

— Это дерьмо, — сказала принцесса без полусекунды промедления, словно таков был единственно приемлемый ответ — ответ, который должна была дать Табита. — Но как ты думаешь, это хоть отчасти интересно?

Неожиданная вкрадчивость вопроса заставила Табиту повернуться и посмотреть на нее.

Принцесса сардонически улыбалась. Под ее подбородком висела дыхательная маска того же продвинутого дизайна, что и у шофера, но только сплошь в розовых крапинках, в пандан мехам.

— Я бы не стала держать ее у себя дома, — сказала Табита.

Принцесса звучно рассмеялась, словно услышав в этом ответе больше, чем капитан собиралась в него вложить; шофер рассмеялся за ней следом.

— И где он находится, этот ваш дом? — спросила она.

На языке у Табиты вертелось несколько возможных ответов разной степени оскорбительности. У нее не было дома, как не было и машины. Вся ее собственность состояла из престарелого транспортника «Берген-Кобольд 009059», регистрационное название «Алиса Лидделл».2

Она смолчала.

— Послушай, послушай, ты! — заговорила принцесса, не знавшая, похоже, никакого удержу. — То, что тебе предстоит везти, — это первое собрание лунных грез, когда-либо экспонировавшееся в галерее. Ты сумеешь обращаться с ним должным образом?

На лице Табиты не дрогнула ни жилка.

— У вас есть все подробности страховки, — сказала она, обращаясь к Годфри, стоявшему в шаге от них. — Если вы хотите поручить свой груз заботам «Кейруэйз», я приму его. Если нет, с вас будет удержана обычная плата за отказ.

— Возможно, тебе бы стоило подумать об этом, — сказала принцесса, вся вдруг шарм и обаяние. Казалось, она не слышала ни слова из того, что говорила Табита.

— Если груз еще не готов, будет взыскана плата за простой, — сказала Табита, вновь обращаясь к шоферу.

Принцесса прикрыла огромные, обведенные черным глаза; испятнанный розовым мех хищно топорщился на ее плечах.

— Разберись со всем этим, — вполголоса бросила она своему спутнику.

Годфри заступил между нею и излишне строптивой космической извозчицей. Он явно хотел успокоить хозяйку, умиротворить ее, сколько можно, не позволяя при этом себе до нее дотронуться. Он достал откуда-то телефон, открыл его и заговорил — с той самой барменшей, как поняла через секунду Табита; еще через две секунды она осознала, что шофер заказывает ей номер.

В «Кладезе» все клиенты столпились у зеленого окна, наблюдая за отбытием принцессы. За недолгое время, пока Табита отсутствовала, их число значительно прибыло. И все они, похоже, все про всех уже знали. Не дожидаясь просьбы, барменша достала из холодильника новый тюбик и протянула его Табите со словами: «Все включается в счет за номер».

Серая машина выскользнула из-за изгиба купола и помчалась прочь, быстро набирая скорость.

— Уехала, — сказала Сериз, на случай, наверно, если кто-нибудь не видел.

— Ну, Табита, поздравляю, — разулыбалась Джорджинель. — Уж теперь-то ты можешь ни о чем не беспокоиться.

— Так над чем же она все-таки работает? — поинтересовался романист Ноланд.

Он был похож на усталого родителя, расспрашивающего учительницу о поведении строптивого чада.

— Она тебе что-нибудь рассказала? — жадно спросила Сериз.

— Ну конечно же, она, ничего ей не сказала, — ввязался Олистер Крейн.

Он вновь оказался рядом с Табитой, щеголяя оправленной в золото бородкой и малиновым блейзером.

— Она спросила меня, смогу ли я обращаться с ее собранием лунных грез достаточно осторожно, — сказала Табита, чтобы насытить неистовое любопытство этих людей, а заодно посмотреть на их реакцию.

Все остолбенели.

— Ее грезы? — пискнула Сериз.

Джорджинель пробормотала нечто нечленораздельное. Мужчины иронически ухмылялись друг другу.

— Собрание лунных грез Ее Высочества, — со значением выговорил Крейн.

— И ты, считается, должна их взять и увезти? — спросил Ноланд, еле сдерживая смех.

— Пункт назначения Нью-Малибу, — кивнула Табита.

Вот тут-то все и вправду рассмеялись, все, кто там был. Капитан Джут раздраженно поерзала на стуле: ей казалось, они смеются над ней.

— Они для какой-то там выставки, — пояснила она в надежде закрыть этот вопрос.

— Бедная глупая телка! — экспансивно выкрикнул Ноланд, а Джорджинель поцокала языком и покачала головой, изображая на лице сострадание.

— Никуда они не поедут, — заверил Крейн Табиту. Табита возмущенно вскинула голову.

— Да вам-то откуда знать? — спросила она. — Возможно, она все так и сделает. А не сама, так Годфри ее уговорит.

Крейн выпятил губы и покачал пальцем перед самым ее носом.

— Нет, нет, нет и еще раз нет, — сказал он наставительным тоном, явно обращаясь к ней одной. — Грезы не выдерживают перевозки.

Он говорил с абсолютной уверенностью, словно напоминая Табите некую общеизвестную истину.

— Нью-Малибу! — воскликнула некая женщина, которую Табита не знала. Похоже, сама эта мысль казалась им очень смешной.

— А может, принцессиных грез это как-нибудь не касается? — предположила Табита. Ей хотелось получить эту работу.

К столику подошла Сериз.

— Слушай, Табита, взгляни, — сказала она, указав на лысую голову, из которой торчали шипы. — Это я. Это сон, который я приснила.

Табита присмотрелась. Голова заговорщицки ей подмигнула. Если бы не шипы да лысина, это была бы вылитая Сериз.

Теперь она окончательно запуталась — искусство это, или грубая шутка, или вообще невесть что.

— Не думаю, чтобы тебе хорошо спалось со всеми этими палками, торчащими из головы.

К ее облегчению, эти слова привели всех, кто там был, в восторг. Видимо, они усмотрели в них верное отношение к проблеме.

— А вот это, — Гидеам указал на яйцо с рыбочеловеком, — это я собственной персоной. Это предмет моей гордости, лучший сон, какой я только пригрезил. Именно он подтолкнул меня к написанию «Выводков».

— Так все эти штуки и есть лунные грезы? — спросила Табита у Крейна.

Тот кивнул.

— Так что же они все-таки такое?

— Наше истинное «я», — ответил Крейн с полнейшей серьезностью.

— А который тут ты?

— Если хочешь, пошли, я тебе покажу. — Он встал и галантно протянул ей руку.

Капитан Джут тоже встала, но руки его не взяла. Крейн впереди, она сзади вышли на лестницу.

Крейн поднялся на несколько ступенек и указал на цветок с лицом. Цветок поджал губы и пару раз бессмысленно моргнул.

— Они выглядят вполне материально, — заметила Табита.

— Такие они и есть, — согласился Крейн, благоговейно потрогав один из синих лепестков. — Но лишь пока мы сами где-нибудь неподалеку. Вот потому-то мы и держим их здесь, в баре.

Похоже, эта шутка была далеко не новой и ему самому она нравилась.

Табите оставалось лишь надеяться, что принцесса Бадрульбудур не надумала отправиться в космос вместе со своей коллекцией.

— А как их делают?

— Для начала ты идешь к Колодцу, — сказал Крейн, спускаясь к ней по ступенькам. — Я тебе все покажу по порядку.

Но Табиту это в общем-то мало волновало. Долгий полет и все эти хождения туда-сюда измотали ее вконец.

— Я выжата как лимон, — сказала она. — Я вернусь на свой корабль и посплю.

— Я подвезу тебя, — предложил Крейн, быстрый, что твой змей.

— Ты забываешь, милая, что для тебя заказан здесь номер, — сказала барменша, слышавшая, видимо, весь их разговор. — Он уже совсем готов. Почему бы тебе не подняться туда и не отдохнуть немного?

Табите вяло подумалось, не хочет ли ее эта женщина предостеречь насчет Крейна. Тот стоял, сверкая малиновым блейзером, в полной готовности показать ей все свои грезы. Предупреждения ей были ни к чему.

Капитан потерла рукой висок и широко зевнула Корабль был ее пещерой, ее гнездом, но там было тесно, не повернуться. Гостиничный номер представлялся ей куда более удобным. А в данный конкретный момент уют и удобства ей совсем не помешали бы.

Номер оказался огромным. В нем стояли три титанических дивана плюс кровать, не иначе как четырехспальная. Подчеркнутая, бьющая в глаза расточительность всей этой роскоши наводила глухую тоску. Она не смогла бы прожить здесь достаточно долго, чтобы заметно все перепортить.

— Да, Алиса, здесь явно бывают туристы, — сказала она.

— ОТКРЫТИЕ ТАК НАЗЫВАЕМЫХ КОЛОДЦЕВ ГРЕЗ МГНОВЕННО ПРИВЛЕКЛО НА УМБРИЕЛЬ ТОЛПЫ ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ, ПРЕДПРИНИМАТЕЛЕЙ И ЛЮБИТЕЛЕЙ ЭКЗОТИКИ, — сказала Алиса, предпринявшая, видимо, собственные исследования. — ПОСЛЕ ТОГО КАК СТАЛО СОВЕРШЕННО ОЧЕВИДНО, ЧТО СУЩЕСТВОВАНИЕ КОЛОДЦЕВ СВЯЗАНО С НЕКИМ ПРИРОДНЫМ ЯВЛЕНИЕМ, КОТОРОЕ НЕ ПОДДАЕТСЯ НИ ПРИБОРНЫМ ИССЛЕДОВАНИЯМ, НИ ПРЕДСКАЗАНИЮ, НИ КОНТРОЛЮ, НАЧАЛЬНОЕ ЛЮБОПЫТСТВО ЗАМЕТНО ПРИУГАСЛО.

— Заметно, — пробормотала Табита, раздвигая дверцы одного из шкафов. Там лежали в кошмарном количестве толстые пушистые полотенца нежных, пастельных тонов. — Я вот тут тоже взглянула краем глаза на это самое явление.

Она закрыла шкаф и раскрыла соседний. Это оказался холодильник, богато экипированный закусками в целлофановой упаковке, всевозможными шоколадками и тюбиками того самого пива, которое она недавно пила.

— Алиса, ты бы не сказала этим, в «Кейруэйз», что груз еще не готов и я договорилась насчет платы за простой? — произнесла она, доставая с полки тюбик.

— НЕПРЕМЕННО, КАПИТАН, — ответил верный корабль. — ДОЛЖНА ЛИ Я СООБЩИТЬ ИМ ТАКЖЕ, ЧТО ВЫ ЖДЕТЕ ОТ НИХ ДАЛЬНЕЙШИХ УКАЗАНИЙ?

— Да, — согласилась капитан Джут, — скажи им и это тоже.

Она длинным прыжком перенеслась на кровать и включила АV. Каналов было так много, что ей быстро надоело нажимать кнопки. Она поставила программу на пятидесятисекундный цикл и тут же провалилась в сон, чтобы видеть сны об автодорожных катастрофах, спортивных соревнованиях, льющихся через край шипучих напитках и лощеных факельщиках в синих костюмах. У всех до единого факельщиков из голов торчали железные шипы.

Она проснулась от тактичного мелодичного звона. Это был приземистый служебный робот. Ей прислали ее скафандр, вычищенный и подзаряженный.

Капитан Джут опять уснула, проснулась, поела, долго с наслаждением купалась в настоящей воде, вытерлась, напилась, посмотрела какую-то порнуху, позвонила в контору гостиницы, позвонила на корабль. «Кейруэйз» подтвердила прием сообщения, но своих сообщений не оставила. От Годфри не было ни слова. В какой-то момент запасы в холодильнике были бесшумно пополнены.

Капитан Джут проделала все это снова, и снова, и снова в различных последовательностях. Она ела, спала и просыпалась и смотрела в окно на плавный танец Оберона с Титанией, на ночь, набегавшую на горные хребты повисшего в небе Урана.

Не прошло много времени, как скука снова загнала ее в бар. Трудно себе представить, чтобы это был все тот же самый день, какой бы системой единиц ни пользоваться, однако Крейн оказался на прежнем месте. И он был один за столиком. Он вскинул взгляд и улыбнулся, как если бы специально ждал ее.

— О'кей, — сказала Табита, — Покажите мне тогда эти колодцы.

Они ехали, не включая фар, по тревожно мерцавшему насту. В небе сверкала алмазная россыпь ослепительных, немигающих звезд. Солнце было ярчайшей из них — горячей, яростной точкой, словно кто-то из чужого пространства пытался вломиться в наше при помощи паяльной лампы.

Крейн искоса поглядывал на Табиту. Хотя его айсровер и ехал на автопилоте, он держал свои руки при себе.

— Так ты что же, — спросил он, — вот так вот и летаешь в одиночку? Всегда?

— Всегда, — подтвердила Табита.

— Ты не любишь людей.

— Я прекрасно справляюсь и одна, — сказала она и соглашаясь с этим утверждением, и слегка его смягчая.

— Ты прекрасно справляешься и одна, — повторил Крейн и коротко, беззвучно хохотнул.

Мимо километр за километром бежала мертвая промерзлая пустыня.

— Здесь тебе будет хорошо, — сказал Крейн. — Это место просто создано для людей, которые сами со всем справляются. — Его голос звучал весело и беспечно.

— Я здесь надолго не задержусь, — напомнила Табита.

— Нет, конечно же нет, — успокоил ее Крейн и опять почему-то хохотнул.

Машина у Крейна была ярко-желтая. Табита бездумно смотрела, как мчится по льду ее смутное отражение.

— А как там мистер Годфри? — спросила она.

— Он тебя беспокоит?

Табите не очень понравился отзвук некоего собственничества, ощущавшийся в этих словах.

— Это она привезла его сюда?

— Да, его привезла принцесса. — На этот раз голос поэта звучал холодно и бесстрастно. — Он ее первейший фэн. И весьма импозантный мужчина, — добавил он. — Крупный мужчина. — По его лицу скользнула улыбка.

Табита ничего не сказала.

— И лучше его не касаться.

— У меня и в мыслях не было его касаться, — сказала Табита, начиная выходить из себя.

— Нет, конечно же нет, — еще раз успокоил ее Крейн. Табита резко, с шумом выдохнула.

Мимо бежала все та же бесплодная пустыня.

— А как насчет тебя? — спросила она через какое-то время. — Сколько ты здесь уже живешь?

— Годы, — сказал Крейн. — Годы и годы.

— Нравится, видимо.

— Я поэт, — пожал плечами Крейн. — У меня поэтическое эго. Мне нравится, что есть уголок вселенной, способный показать мое отражение.

Судя по всему, это была строчка, которую он сейчас оттачивал.

— Синий цветок? — спросила Табита.

— Согласно моей теории, это было нечто вроде шутки, — сухо заметил Крейн. На приборной доске замигали огоньки, и машина свернула в сторону продолговатого купола. — И мне он нравится, а как тебе? Лично я думаю, что здорово.

— И это получается само собой? — спросила она. — Естественным образом?

— Да в общем-то нужно и поработать, — ответил, чуть задумавшись, Крейн. — Сконцентрировать всю свою волю.

— А вот ты — ты сколько их сделал? Крейн не ответил, а только покачал головой.

Купол выглядел простейшим утилитарным сооружением: грязно-голубой стандартный префабрикат, из которого торчало множество малых модулей.

— Это оно и есть?

— Оно и есть, — кивнул Крейн. — Есть и другие, но этот — главный.

Унылая конструкция больше походила на какое-нибудь лунное общественное здание, чем на место, куда люди приходят, чтобы грезить осязаемые грезы.

— Ты, наверно, проводишь здесь массу времени, да?

— Массу времени, — согласился Крейн. — Это вроде как делать детей, — добавил он самым невинным образом. — Прежде чем раз повезет, приходится делать уйму попыток.

— А бывает, что и никогда не повезет, — сухо отрезала Табита.

— Тоже верно, — согласился Олистер Крейн и вытер пальцами уголки рта. — Создание грез доступно далеко не каждому.

— Ну ты-то и стихи ведь пишешь, — заметила Табита.

— К слову сказать, я ведь тут думаю написать про тебя.

— Не путай меня в эти штуки, — твердо сказала Табита.

— Прекрасное название, — обрадовался Крейн.

— Я не хочу, чтобы ты про меня писал, — сказала Табита, еле сдерживая злость.

Крейн подергал себя за бородку.

— А про таких, кто не хочет, писать особенно интересно, — сказал он игривым тоном.

— Я бы тебе все-таки не советовала. — В голосе Табиты звенела почти не скрываемая угроза. — И грезить обо мне тоже не советовала бы.

— Поздно, — вздохнул Крейн. — О тебе уже грезят все и каждый.

На скулах Табиты заиграли желваки.

— Да вы не бойтесь, капитан, — успокоил ее Крейн. — Никто здесь не собирается похищать вашу душу.

Там, куда они вошли, в ближнем конце цилиндрического модуля воздух был теплый, затхлый и сырой, как в плавательном бассейне. Для полноты сходства он даже припахивал хлором. Биофлюоресцентные трубки заливали все помещение тошнотворно зеленым светом.

За конторкой сидел иссохший старик в грязной фельдшерской куртке. Они с Крейном перекинулись парой фраз про сегодняшних посетителей. Табита расслышала несколько имен, но среди них ни одного знакомого. Контролер неумело тыкал пальцем в клавиатуру.

— Как имя вашей подруги, мистер Крейн? — спросил он, считая, очевидно, что сама она говорить не умеет.

— Это капитан Джут, — представил Табиту Крейн. — Капитан Джут летает на всяких штуках.

«Только бы он не стал говорить про эту принцессу Бад», — взмолилась про себя Табита.

— Капитан Джут работает на принцессу, — продолжил Крейн.

Но все обошлось: старик только вскинул бровь и негромко рассмеялся.

Они вошли в длинный коридор. Кто-то решил, что это заведение будет выглядеть достойнее, если наляпать на стенах огромные ромбы. Ромбы были зловеще красного цвета с золотой окантовкой. Тот же самый или другой остряк расположил посреди коридора замызганный зеленый шезлонг и две большие груды чего-то точь-в-точь похожего на грязное белье. Следуя за Крейном, капитан Джут обогнула эти препятствия. Шезлонг был, похоже, обычным шезлонгом, а белье — бельем. Она с нетерпением ждала, когда же начнутся всякие жути и чудеса.

Вдоль коридора шло множество дверей, иногда открытых. За открытыми дверьми были пустые комнаты.

— Так посетители все еще есть? — спросила Табита.

— В сезон, — коротко бросил Крейн.

У Табиты вертелся на языке вопрос, как давно закончился последний сезон. Крейн словно подслушал ее мысль.

— В них нет коммерческого потенциала, — согласился он, немного подумав. — Колодцы могут делать почти что угодно, но только не деньги.

Они миновали стеклянную стену, на которой сиротливо скучали останки какого-то научного эксперимента. Среди них был дорогой, но начисто выпотрошенный медицинский сканер. На полу валялись неподъемно тяжелый освинцованный коврик и несколько пустых газовых баллонов.

Ярдах в двадцати от них коридор пересекла женщина, завернувшаяся в простыню. Она вошла в одну из дверей, и та за ней закрылась. Она не удостоила их ни единым взглядом. Возможно, она спала на ходу.

— В первый момент, — рассказывал Крейн, — сюда бросились все кому не лень. Все, у кого свербело в заднице или в мозгу. Художники, ученые, пропагандисты. Религиозные психи, охочие до тайн. Люди с завиральными идеями. Те, у кого было слишком много времени и денег. Люди, бывшие на грани смерти, у которых времени не оставалось вовсе.

По мере того как приближался конец коридора, он говорил все тише и тише.

— Приходили и люди другого сорта — зарабатывавшие на психах, — говорил Крейн. — Толкователи. Грезоцелители вроде нашей Джорджинель.

Они ступили под купол.

— Есть люди, считающие, что всем и каждому ну прямо позарез необходимо увидеть свое собственное «я».

В главном куполе царила полумгла. Вдоль стен тянулись шеренги затененных, занавешенных отсеков, похожих на исповедальные кабинки. Тут тоже было не много порядка — старая разнокалиберная мебель, какие-то научные приборы. Вокруг большого округлого бассейна была проложена промышленная, с большой силой сцепления, ковровая дорожка.

— И всегда неизбежное разочарование, — говорил Крейн. — Ведь истина пугающа и пуглива. По большей части. Она редко приходит при свете дня.

Вокруг бассейна через равные промежутки располагались подставки с наборами разного рода орудий с длинными ручками: грабель, багров и сачков. В верхней части каждой подставки имелась полка из блестящей отшлифованной нержавейки; едва ли не все они пустовали.

— Ну, люди и двинулись дальше, — говорил Крейн, приближаясь к краю бассейна. — Искатели решили, что лучше бы им поискать что-нибудь еще в каком-нибудь другом месте.

— Легко их понимаю, — сухо съязвила Табита.

Крейн ее словно не слышал. Он всматривался в дальний берег бассейна, где стояла небольшая палатка; в ней лежал какой-то человек, представлявшийся сквозь плотный молочно-белый пластик смутным продолговатым пятном. Крейн привстал на правое колено.

— А кое-кто остался, — завершил он. — Грезящие над кладезем. Бог уж знает, чего они ищут.

Он слегка засучил рукав и макнул руку в воду.

Только эта вода не была водой. Она была темной, как пиво. И с пальцев она стекала не так — медленными жирными каплями.

А на ближайшей полке из нержавейки что-то все-таки было, что-то округлое. И, как в намек, размером с человеческую голову.

Капитан Джут стиснула кулаки и пошла посмотреть.

Это было нечто вроде жирной курицы с кургузыми пеньками вместо лап и кричаще-ярким, неопрятным оперением. В пустой глазнице проглядывала какая-то грязно-желтая мерзость, и все это, похоже, понемногу разлагалось.

— Ладно, пойдем отсюда, — сказала Табита. Ее голос звучал тоном выше обычного и предательски срывался.

Крейн встал, отвернулся от Колодца и вытер руку рукой. Его лицо буквально светилось — то ли внезапно нахлынувшей радостью, то ли злобой.

— В чем дело, капитан? Это всего лишь сон…

С другой стороны бассейна донесся жалобный вопль, искаженный отзвуками от стен до полной невразумительности. Из палатки торчала мужская голова. «Любопытно, — подумала Табита, — от каких таких снов мы его пробудили».

Дежурный сидел, глубоко утонув в своем кресле и закинув ноги на конторку. Его глаза были мирно сомкнуты.

Крейн улыбнулся и постучал по конторке костяшками пальцев.

— Тебе бы стоило спать там, а не здесь. Старик широко улыбнулся беззубым ртом.

— Только не я, мистер Крейн, — весело прохрипел он. — У меня нет способностей.

От агентства так и не было ни слуху ни духу. Табита скучала на исполинской кровати.

— Ты бы, Алиса, только видела эти штуки, — сказала она.

— ВОЗМОЖНО, Я ИХ СКОРО И УВИЖУ, — негромко откликнулось из угла, где располагалась стенная розетка и где лежал сейчас комсет, поставленный на подзарядку.

— Если Крейн и вся эта компания окажутся правы, ничего ты не увидишь. — Она перекатилась на живот, немного подумала и вернулась в прежнее положение. — Сдуреть же можно, столько времени псу под хвост.

По АV гоняли бессчетную серию идиотского сериала про двух марсианских торговцев солью и их взбалмошного верблюда. На кровати валялись пластиковые тарелки с объедками, одежда и пустые пивные тюбики. Вернувшись из колодезного заведения, она убила весь остаток дня на бесплодные розыски кого-нибудь, у кого можно было бы нанять грузовик.

— Лежа здесь на боку, мы не зарабатываем ни гроша. Пожалуй, стоило бы зарегистрироваться и поискать здесь что-нибудь вроде работы.

— ЭТО, КАПИТАН, БЫЛО БЫ ПРЯМЫМ НАРУШЕНИЕМ ВАШЕГО КОНТРАКТА С ФИРМОЙ «КЕЙРУЭЙЗ». РАЗДЕЛ ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ, ПАРАГРАФ ЧЕТЫРЕ ЧЕТЫРНАДЦАТЬ: ДО ПРЕКРАЩЕНИЯ ДЕЙСТВИЯ ДАННОГО ДОГОВОРА ОПЕРАТОР НЕ ДОЛЖЕН ВСТУПАТЬ В КАКИЕ БЫ ТО НИ БЫЛО ДРУГИЕ ЛИБО ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ…

— Слушай, Алиса, не читай мне эту хрень. Они и понятия не имеют, как тут все устроено.

— ВОЗМОЖНО, КАПИТАН, ВАМ БЫ СТОИЛО ОТНОСИТЬСЯ К ПРОСТОЮ КАК К ДОПОЛНИТЕЛЬНОМУ ОТПУСКУ, — предложил заботливый корабль. — КАК ПРАВИЛО, ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ СУЩЕСТВА ФУНКЦИОНИРУЮТ ЗАМЕТНО ЛУЧШЕ, ЕСЛИ ПЕРИОДЫ АКТИВНОЙ РАБОТЫ ЧЕРЕДУЮТСЯ С ПЕРИОДАМИ ОТДЫХА И РАЗВЛЕЧЕНИЙ.

— Не дай-то бог, чтобы тебя услышал Крейн. — Капитан Джут завернулась в покрывало и сладко зевнула. — Он понимает развлечения несколько по-своему. Если ничего тут в ближайшее время не сдвинется, я посылаю все на хрен. Я знаю, что я…

Телефон нежно заворковал.

Табита выпростала из-под покрывала левую руку и нащупала кнопку.

— Да?

— Тут к тебе, милая, заявился Мортон Годфри.

— Господи. Наконец-то. Я сейчас спущусь.

— Угу. А он как раз поднимается. — Барменша длинно закашлялась. — Я хотела его попридержать, но не смогла.

— Господи! Господи!

Капитан Джут слетела с кровати как ошпаренная и принялась ногами запихивать под нее всякий мусор. Забыв про слабость здешнего тяготения, она преуспела лишь в том, что раскидала мусор по всей комнате. Тут же выяснилось, что на ее рубашку неизвестным образом пролилось нечто ярко-розовое. Яростная обработка пятна скомканным носовым платком не дала никаких результатов; тогда она схватила одной рукой свою куртку, а другой — дистанционный пульт, пытаясь одновременно надеть куртку и вырубить телевизор. Она уже успела просунуть одну руку в рукав и вырубить звук, когда дверь тактично звякнула.

— Сейчас! — проорала она, лихорадочно пытаясь нашарить за спиной второй рукав.

— КАПИТАН, — рассудительно сказала Алиса, — ВОЗМОЖНО…

— Выключи голос! — приказала капитан и направила пульт на дверь.

Аки чудесное видение из какого-то давнего, элегантного века, на пороге стоял Мортон Годфри. Высокие, до колен, сапоги «Репеллекс» сияли умопомрачительно. Ниоткуда исходящий свет гостиничного коридора превращал его униформу в стальные, прекрасного покроя латы.

Он снял шоферское кепи и сунул его под мышку.

— Капитан Джут.

Табита двигалась ему навстречу не слишком изящными прыжками.

— Не нужно вам было подниматься сюда. Ее голос звучал довольно сердито.

— Извините за вторжение, — сказал Мортон Годфри, переступая порог.

Он высился над ней, как колокольня. Без кепи и маски он выглядел абсолютно безукоризненно, как, конечно же, и должно выглядеть споспешнику сиятельной особы. Он исходил строгим благоуханием стерильно чистой больницы.

— Принцесса готова.

— Сейчас? Посреди ночи?

Шофер стоял, уперев руки в боки и разглядывая фигурки, беззвучно склочничавшие на экране исполинского АV.

— Здесь всегда посреди ночи, — заметил он.

— Я уже легла, — возразила Табита.

Мортон Годфри смотрел в некую точку между ее глазами.

— Так мне это представляется, — согласился он и на мгновение оплел каждое свое запястье пальцами другой руки.

Табита ощутила, как кровь бросилась ей в лицо.

— Я весь день пыталась раздобыть транспорт, — сказала она.

— У нас есть транспорт, — сказал Мортон Годфри, глядя опять на АV.

В том, как он отводил от нее глаза, было нечто натужное, преднамеренное.

— Второй сезон, — сказал он, кивнув на экран. — После ухода Калигулы Проберта все это стало совсем не то.

Тут даже шоферы ходили в искусствоведах.

Он снова взглянул на переносицу Табиты, а затем скользнул глазами по растерзанной кровати, по завалам одежды и объедков.

— Я скоро вернусь, — сказал он. — Ровно в шесть. Вы можете быть готовой к этому времени?

— Я долго была готова, — грубо отрезала Табита. — Так долго, что даже устала.

— Но сейчас-то вы не готовы, — невозмутимо напомнил ей Мортон Годфри.

— О'кей, — сказала Табита. — Едем.

— Нет, — качнул головой Мортон. — Вы сейчас лучше поспите, а я зайду за вами попозже. — Он вроде как подмигнул и значительно воздел указательный палец. — В шесть.

Затворив за ним дверь, Табита с размаху плюхнулась на кровать.

Секунды через две она осознала, что злится в общем-то не на него, а на себя. Она вела себя в высшей степени непрофессионально. Он в полном праве направить в агентство жалобу и потребовать, чтобы ее заменили.

Она перекатилась на спину.

— Включи голос, — сказала она. Обрадованный сетком замигал огоньками.

— БЫЛ ЛИ ЭТО МОРТОН ГОДФРИ, КАПИТАН?

— Да. А что?

— НАПРЯЖЕННЫЕ ИНТОНАЦИИ ЕГО ГОЛОСА ВЕСЬМА СХОДНЫ С АНАЛОГИЧНЫМИ ИНТОНАЦИЯМИ В ГОЛОСЕ ОЛИСТЕРА КРЕЙНА, — доложила Алиса.

После долгих стараний Табита сумела наконец выключить АV.

— Правда, что ли? — спросила она.

— ЭТО ДАЕТ ОСНОВАНИЯ ПРЕДПОЛОЖИТЬ, ЧТО ОН ТОЖЕ ТЕБЯ ЖЕЛАЕТ, — сказала Алиса.

Капитан ощутила, что кровь снова прилила к ее лицу. Только этого ей и не хватало.

— Да нет, Алиса, я так не думаю, — сказала она. — А этот разговор ты сотри, пожалуйста.

— ДА, КАПИТАН, — прошептало из угла.

— Люди ее просто обожают, — сказал Мортон Годфри. — Обожают, я вам точно говорю. А вот каналы на нее ополчились все как один.

Поразительно, сколько здесь было людей, желавших ей что-нибудь рассказать.

Они сидели за стойкой и пили кофе. Барменша то исчезала по каким-то своим делам, то появлялась. А больше — никого, ни души. У Табиты снова возникло чувство, что они затаились где-то в засаде и подсматривают. Наблюдают издалека из боязни спугнуть любезную парочку.

Годфри развернулся на табурете и сидел теперь лицом к ней. Он держал чашку обеими руками и водил большими пальцами по ее краешку, словно лаская. Капитан Джут без труда представляла себе, как эти большие ладони ласкают щеки и шею невротической звезды, ее еле намеченные груди.

— Они ее не понимают, — продолжал Годфри. — Не понимают и боятся.

Он вскинул на нее глаза, чтобы понять, поняла ли она. Увидев, что Табита не реагирует, он кивнул, словно его слова нуждались в чьем-нибудь — хоть даже в его собственном — подтверждении, и лишь потом можно было продолжить.

— Они завидуют ее таланту.

Как назло, возникли некие обстоятельства, тормозившие дело. Либо принцессе все эти радости были совсем некстати, и она преднамеренно ставила палки в колеса. К шести часам Табита уже встала, оделась и была готова идти. В полседьмого позвонил Годфри — сказать, что «график немного изменился» и он приедет к восьми. К тому моменту, когда появился его синий двухместный слайдер «Гигнуки», время шло уже к девяти. Теперь было почти одиннадцать, а они все еще сидели в баре. Впрочем, Табиту его общество не тяготило. И какая разница, что там болтает Алиса; ничего она не понимает. Мортон Годфри был естественным, прирожденным спутником, так же неспособным изменить свою траекторию, как Умбриель или Луна. Если в его жизни и был хоть какой-то свет, весь этот свет исходил от центрального светила.

— Так глянем мы когда-нибудь на все это хозяйство? — спросила Табита.

— Да, — кивнул Мортон Годфри. — Скоро.

Он поставил чашку рядом со своим кепи, которое лежало на стойке вверх ободком, как пустая тарелка, и, похоже, с трудом подавил вздох. Возможно, они с хозяйкой крупно сегодня поцапались.

Барменша разгружала посудомоечную машину. Годфри посигналил ей рукой.

— Дорин, — сказал он. — Поставь, пожалуйста, «Знаешь».

Но барменше в данный момент это было совсем некстати. Она молча указала подбородком на свои руки, полные мытых стаканов.

Годфри встал, подошел к музыкальному автомату и нажал пару кнопок.

На голографическом экране возникла тонкая, как лоза, фигурка в черной рубашке и непомерно просторном, синем с прозеленью мужском костюме.

— Вы это уже видели, — сказал Годфри.

— Может, и видела, — устало откликнулась Табита. — А может, и нет — откуда мне знать?

Кукла, танцевавшая на экране, вращала бедрами. Сквозь нее просвечивали часть стены и украшения, словно она была целлофановой.

— Тридцать четыре дубля, — с гордостью произнес Годфри и отпил глоток давно остывшего кофе. — И тридцать четвертый она делала с той же энергией, что и первый. Она всегда выкладывается до конца.

Его преданность умиляла до слез.

На крупных планах принцесса Бад выглядела высокомерно и бесполо. Тогда, во время съемок, ее глаза были поуже, либо их делали уже при помощи грима или чего там еще. Она исполняла некий утонченный жеманный танец, а тем временем ее голос пел с фонограммы что-то о снеге. Всем своим видом, всеми ужимками она была ну прямо вылитый японец-трансвестит.

— Вы оцените эту глубину, эту проработку мельчайших деталей. Теперь такой работы уже не встретишь.

Было трудно понять, кого это он хвалит: принцессу Бадрульбудур или оператора. И как, интересно, отнеслась бы к таким комплиментам сама принцесса? Возможно, они бы ей и понравились. Возможно, как раз о таком двоении она и мечтала в своих одиноких раздумьях.

Музыка зазвучала чуть громче, а затем стихла, изображение расплылось и исчезло.

— Этот снег имел для нее особую важность, — доверительно сообщил Годфри.

— Капитан Джут недавно говорила, что принцесса снова работает, — встряла Дорин, вытирая руки о фартук.

Возможно, она заметила все нараставшую нервозность Табиты и решила ей помочь.

— Ну да, в общем-то.

Вмешательство Дорин было очень некстати шоферу, не желавшему включать ее в число своих слушателей. Он глядел на опустевший экран, словно в надежде, что призрак принцессы снова появится и направит его на верный путь.

— Она никогда и не прекращала, — сказал он в конце концов.

— И она теперь делает грезы, — добавила Дорин.

— Ну да. — Шофер развернул свою кофейную чашку на сто восемьдесят градусов. — Ваша луна пошла ей на пользу, — сказал он задумчиво. — Ее новое произведение лучше всего, что делалось ею прежде.

— Мне очень хотелось бы на них взглянуть, — заметила Дорин вполне благодушно, но вроде как и с обидой.

Она подхватила поднос со стаканами и исчезла в неведомых далях служебных помещений.

Мортон Годфри проводил ее взглядом и что-то пробормотал. Видя, что Табита никак не реагирует, он повторил негромким отчетливым голосом:

— Принцесса не демонстрирует незавершенных работ никогда и никому. Они это прекрасно знают.

Он допил холодный кофе и аккуратно, с хирургической точностью установил свою чашку посредине блюдца. Было видно, что верный поклонник вне себя от самой уже мысли, что кто-то посмел усомниться в целостности творческого облика его повелительницы.

Капитан Джут взглянула на лунные грезы, украшавшие бар, — шипованную голову и маленького транта, все так же игравшего мышцами.

— Мне говорили, — сказала она осторожно, — что вдали от создателей все эти штуки быстро погибают.

Годфри взглянул на нее в упор впервые с того момента, как на экране возникла принцесса. В его взгляде была странная беззащитность, мольба об участии. Он словно говорил ей: ну не надо так, делай как я, даже словом не заикайся, что все ее надежды впустую.

— Нужно ехать, — сказал Годфри. — Она уже ждет. Однако сам он не двигался, а только сидел с несчастным видом и смотрел на Табиту.

Табита решила взять события в свои руки и посмотреть, не этого ли он ждет.

— Позвоните ей, — предложила она. — Скажите, что мы уже едем.

Не отводя от нее глаз, Мортон Годфри наполовину вытащил телефон из кармана. И тут же затолкал его обратно.

Его рука поднялась и прошла над плечом Табиты, широкая ладонь легла ей на затылок.

— Из машины позвоню, — хрипло сказал Годфри, а потом слегка приоткрыл рот и отчаянно, словно ради спасения собственной жизни, впился ей в губы.

За краткие доли секунды Табита успела и возмутиться, и позабавиться возникшей ситуацией. Она крепко, что было сил, уперлась руками в широченную грудь шофера и ощутила колючую боль от серебряных пуговиц, врезавшихся ей в ладони. Плотно зажмурившись, с бешено колотящимся сердцем, она резко повернула голову, хватила глоток воздуха и увидела через плечо Годфри синюю вазу с грезовым цветком Олистера Крейна, а рядом с ней — принцессу Бадрульбудур, холодно наблюдавшую за происходящим.

От неожиданности она дернулась еще сильнее и свалилась с табурета.

Капитан Джут закрыла правый передний шлюз и закинула шлем в пустующий гамак второго пилота.

— Алиса, приготовься к отбытию.

— НО ВЕДЬ ТРЮМ ЕЩЕ ПУСТ, КАПИТАН, — напомнил корабль. — ЗАКАЗАННЫЙ К ПЕРЕВОЗКЕ ГРУЗ НЕ БЫЛ ЕЩЕ ЗАГРУЖЕН.

— Я и сама знаю, что этот долбаный груз не был еще загружен!

Она была в ярости: на себя, на «Кейруэйз», на Мортона Годфри, на принцессу, драть ее и резать, Бадрульбудур. Это ж нужно было быть такой дурой: притащиться в эту чертову даль — и все лишь затем, чтобы битую неделю пить в три горла и смотреть идиотский АV и чтобы тут всякие придурки пускали на тебя слюни. А теперь ей ни шиша не заплатят, и Бад уж точно сохранила достаточно связей, чтобы ее имя попало в черные списки всех до единого транспортных агентств внешней системы.

Гравитация на Умбриеле низкая, а потому ее падение было не столько болезненным, сколько унизительным. Столь же унизительна была минута, пока она старалась отдышаться и вставала на ноги. А когда встала, их уже не было.

Дорин, помогавшая ей подняться, рассказала потом, что вернулась в бар и увидела спину принцессы, молча уходившей по лестнице.

— А этот Годфри, он стоял и таращил глаза, словно увидел знамение, — сказала Дорин.

— Какое еще знамение? — спросила Табита, потирая ушибленное бедро.

— Знамение, — повторила Дорин и написала пальцем в воздухе невидимые буквы. — ИЕРУСАЛИМ, — продекламировала она, — ЗАКРЫТО ДЛЯ ПЛАНОВОЙ ПЕРЕСТРОЙКИ. Затем он схватил эту свою шапку, нахлобучил ее и бросился следом. Боже милосердный, дал бы ты мне хоть одного мужика, чтобы так за мною бегал. А ты-то как, милая, отошла? Налить тебе кофе?

— Трижды… придурок, — сказала Табита и добавила несколько совсем уж непристойных выражений.

Дорин смотрела на нее с откровенным интересом, а затем, когда поток ругательств иссяк, спросила:

— Он тебе что-нибудь повредил?

— Он меня, на хрен, поцеловал! — продолжала кипеть Табита.

Дорин заметила на стойке лужицу кофе и принялась ее вытирать.

— Значит, не все в убыток, был хоть какой-то плюс, — сказала она, продолжая драить стойку.

— По-твоему, это смешно? — возмутилась Табита. Дорин вскинула руки в знак безоговорочной капитуляции.

— Поостынь, дорогуша, поостынь. Ты знаешь, что это за мужик? Да он же клеится к каждой встречной и поперечной. Так что ты не обижайся, — проворковала она, — но иначе и быть не могло. — От избытка чувств она встряхнула кудряшками. — И если принцесса об этом не знала, ей предстояло узнать, и не сегодня, так завтра.

— А как она выглядела?

— Со спины не больно-то разберешь, но, судя по походке и по тому, как дергались плечики, она готова была на стенку лезть, — сказала барменша и вдруг рассмеялась; это было настолько неожиданно, что ее поддержала и Табита.

Отсмеявшись, Табита села за стойку и попросила налить ей кофе.

— Господи, — пробормотала она, — ну почему я никогда не могу получить простую, нормальную работу? Ну хоть бы раз для разнообразия.

— Знаешь, милая, — вздохнула Дорин, — если ты найдешь в этой системе хоть что-то простое и нормальное, непременно расскажи нам, мы очень порадуемся. Слушай, а как ты насчет плеснуть в кофе виски? Настоящего, из личных запасов тети Дорин.

Пока барменша копалась под стойкой, Табита размышляла, что, когда местные шутки начинают повторяться, это вернейший знак, что пора двигать дальше.

И вот теперь она сидела в кокпите своего «Кобольда», готовясь к отлету и размышляя на совсем другую тему — как скоро ей достанет духу снова появиться в агентстве «Кейруэйз».

— Если так и дальше дело пойдет, скоро мне придется просить Санжау о новом одолжении, — сказала она вслух.

Ей претила сама эта мысль. Это бы было равнозначно признанию, что ей не под силу совладать с кораблем, что дал ей Великий Старик.

— ТЫ ОБЕЩАЛА БАЛТАЗАРУ ПЛЮМУ, ЧТО БУДЕШЬ ПОДДЕРЖИВАТЬ С НИМ КОНТАКТ, — тактично напомнил ей корабль.

— Ну его к черту, этого Балтазара! — отмахнулась Табита. — Он ничем не лучше Мортона Годфри.

— Я НЕ ВПОЛНЕ УВЕРЕНА, КАПИТАН, ЧТО ВЕРНО ПОНИМАЮ ЭТУ РЕМАРКУ, — сказала Алиса, знавшая далеко не все.

— Чушь это все. А ты, Алиса, радуйся, что ты железная.

— ЕСЛИ СТРОГО ПРИДЕРЖИВАТЬСЯ ФАКТОВ, — обиделся корабль, — ЖЕЛЕЗО ИГРАЕТ В МОЕЙ КОНСТРУКЦИИ КРАЙНЕ МАЛУЮ РОЛЬ. ОСНОВНОЙ МАТЕРИАЛ, ПОШЕДШИЙ НА СОЗДАНИЕ МОЕЙ ЛИЧНОСТИ, — ЭТО ПАРНЫЙ ПОЛИСАХАРИД КРЕМНИЯ.

— Ты не больно-то умничай, — нелюбезно оборвала ее Табита. — Доложи, пожалуйста, текущую ситуацию.

— ЗАПРОС НА ВНЕОРБИТАЛЬНЫЙ ПОЛЕТ ПОДАН И ПРИНЯТ, — сказала корабельная личность. — БАЛАНС ПЛАЗМЫ СОРОК ШЕСТЬ ПРОЦЕНТОВ, НАРАСТАЕТ. ОСЦИЛЛЯЦИЯ ИМПУЛЬСА СТО ДВАДЦАТЬ — ДВАДЦАТЬ ДВА. ПРИВЯЗКА ОРИЕНТАЦИИ К ОСИ ВРАЩЕНИЯ ЦЕНТРАЛЬНОГО ТЕЛА ЗАФИКСИРОВАНА. ПРИБЛИЖАЕТСЯ МАШИНА.

— Чего?

На мониторах появился серый «роллс-ройс», лихо мчавшийся по льду посадочного поля.

Капитан Джут длинно и цветисто выругалась.

— Спешит мне сказать, что он не может меня отпустить, так, что ли?

Но секунду спустя она увидела, что «роллс-ройсом» управляет робот — коренастый, с посеребренной грудью «Факто-4000».

— Сбрасывай мощность, Алиса, — сказала Табита, торопливо крутившая увеличение, пытаясь рассмотреть, кто сидит в машине сзади, на пассажирских местах. — Господи, да она это или нет? И чего ей от меня нужно? Если она думает, что мне нравились его приставания, я рассмеюсь ей в лицо, точно рассмеюсь.

Но робот был в машине один.

Аккуратно припарковав «роллс» рядом с «Кобольдом», он распахнул дверцу и столь же аккуратно опустился на лед. Затем он подкатился к левому переднему шлюзу, перестроил конфигурацию мобилаторов и стал подниматься по трапу.

Внутри корабля робот вскинул свою плоскую башку и уставился прямо на Табиту.

— Работник, командированный агентством «Кейруэйз», я имею сообщение к вам от принцессы Бадрульбудур, — сказал робот. — Она готова разрешить вам начать погрузку.

— Это сообщение я уже получала, так что спасибо и до свидания, — сказала Табита и потянулась к кнопке герметизации шлюза.

— Данное сообщение отменяет сообщение, доставленное вам в ноль восемь восемьдесят четырнадцать Мортоном Годфри, — сказал робот. — Данное сообщение было составлено в пятнадцать ноль шесть тридцать шесть.

— Вы шутите, — сказала Табита. — Нет ли там заодно и извинения за неавторизованное и неправомочное вмешательство в сферу межличностных отношений, произведенное одним из работников Ее Высочества?

Какое-то время робот гудел, явно не справляясь с перегрузкой.

— В этом вопросе содержится свыше десяти процентов терминов, не имеющих определения либо мне незнакомых, — сказал он в конце концов. — Я не имею возможности на него ответить. Я имею только возможность препроводить вас к дому и помочь вам в исполнении ваших инструкций, отданных вам агентством «Кейруэйз» и подробно изложенных в контракте агентства «Кейруэйз» девяносто пять тэ-а-эф девять у четыре ноль-ноль два.

Капитан Джут присвистнула, встряхнула ошарашенно головой и потянулась за своим шлемом.

— А можно я поведу машину? — спросила она.

— В настоящий момент данный экипаж способен принимать только мои указания, — совершенно серьезно ответствовал робот.

— Вот так вот, значит? — спросила Табита, переводя параллельно Алису на поддержание в рабочем режиме. — А что случилось с мистером Годфри?

— Я не имею возможности ответить на этот вопрос, — ответил «Факто-4000».

Дворец принцессы Бадрульбудур все так же сиял огнями. Кроме нее, во дворце не было никого, зато она уж была здесь везде. Все оформление интерьера состояло из хроматических вариаций ее собственной личности.

При входе вас сразу встречал голографический, в натуральную величину портрет молоденькой принцессы в белоснежном платье. Стараниями визажистов она была точь-в-точь похожа на древнюю кинозвезду Мерилин Монро, но только с черными волосами. Когда вы шли, она поворачивала голову и смотрела вам вслед, а когда воздух из вентиляции вздувал ей юбку, вы могли заметить, что она без трусов.

— В этот дом приходят люди двух разновидностей, — сказала живая хозяйка дворца, выходя из золоченой клетки лифта. Она указала на свою копию, которая вихляла задом, лучезарно улыбалась и пыталась, но никак не могла совладать со своим платьем. — Те, что сразу же это замечают и начинают ходить кругами и заглядывать под подол, и те, кто и подумать не может о поведении столь вульгарном. — Ее голос звучал устало, но при этом спокойно и чуть игриво. — А к какой разновидности относитесь вы?

— Я довольно вульгарна, — сказала Табита, не двигаясь с места.

Ей пришлось сказать это очень громко, чтобы перекричать музыку.

Прихожая представляла собой округлое помещение, вымощенное большими прямоугольными плитками чего-то жемчужно-серого. Везде, куда ни посмотри, периодически вспыхивали крошечные изображения принцессы Б ад, подобные язычкам оранжевого и ярко-зеленого пламени, в то время как ее же голограмма в полный рост сверкала и трепетала. Видимо, каждая из этих плит представляла собой экран. Музыка и близко не напоминала те номера, которые Табита слышала в баре, но была чем-то вроде неспешных взрывов — громыхание и белый шум, безжалостно перегружающие аппаратуру. От этих звуков ее сразу стало подташнивать. Вполне вероятно, что именно в этом и было их предназначение.

Певица была просто великолепна в своей тунике из лилового переливчатого шелка, пузырящихся шароварах и сетчатой накидке. На ней были туфли на высоких каблуках и безумная масса арабских побрякушек. Немного возбужденная, она была явно довольна собой; от недавней ярости, как, впрочем, и от высокомерия, не осталось и следа.

— Вульгарность — это все, что у нас осталось! — сказала, вернее, прокричала она.

Похоже, принцесса сочла Табиту своей единомышленницей, своей союзницей в противостоянии враждебному миру — неожиданность, совершенно сбивавшая с толку.

— Очень жаль, что я тут провозилась так долго, — продолжила она, направляя Табиту к лифту. — Ведь можно не сомневаться, что все это ожидание было для вас жутким, ужасным кошмаром.

Дверца лифта громко, с клацаньем захлопнулась, оставив Табиту лицом к лицу с принцессой Бадрульбудур. На всякий случай Табита решила четко обрисовать ситуацию.

— Я отправлюсь сразу же, как только получу от вас груз.

Но принцесса ее не слушала, предпочитая говорить сама.

— Я ведь все пыталась, и пыталась, и пыталась сделать выбор, — говорила она, уставив на Табиту огромные, в поллица, глаза. — И никак не могла решить. И знаете почему? Потому что с самого начала единственным разумным решением было послать все.

Поднявшись на один этаж, лифт остановился, и они вышли в искривленный коридор с влажно лоснящимися розовыми стенами, смыкавшимися над головой наподобие арки. В добавление к оглушительной музыке воздух здесь был густо напоен головокружительным запахом мускуса. Весь дворец казался пародийным подобием женского тела, его структура была словно срисована с потаенных внутренностей хозяйки.

— Все, — повторила принцесса Бадрульбудур. — Это более чем логично. Выставка.

Из ямки в стене приветливо улыбалась маленькая голограмма принцессы. Когда живая принцесса и Табита прошли мимо, голограмма насупилась и помрачнела.

— Выставка. Это тут главное, центральный стержень.

Организаторша грядущего показа одарила Табиту лучезарной улыбкой, неприятный случай в баре был полностью забыт. Возможно, Дорин была права и разнузданность Годфри не стала для принцессы такой уж неожиданностью.

Принцесса распахнула дверь и ввела Табиту в комнату.

Комната была очень просторная, с белыми стенами и огромными картинами на них — сплошной абстрактной тоской, какими-то цветными треугольниками на грязно-белом или бежевом фоне. В дальнем углу располагалась компактная автоматическая кухня. Там же находился стеклянный столик, над которым парила белая шаровидная лампа. Лампа была включена, как и все светильники во дворце принцессы Бадрульбудур. На столике стояла открытая банка меда с воткнутой в нее ложкой и валялась груда скомканных пакетов из белой инсулитовой пленки, оставшихся от какой-то еды. На полу, словно скатившись со столика, валялось нечто похожее на черный, с откромсанным краем арбуз.

Принцесса Бад уверенно направилась к этому предмету, словно собираясь то ли поднять его, то ли пнуть ногой.

Капитан Джут держалась в стороне; было невозможно сказать, какой еще номер выкинет эта женщина.

Принцесса остановилась рядом с арбузом и широким царственным жестом пригласила Табиту взглянуть.

Табита подошла и взглянула.

В надколотой черной скорлупе влажно поблескивала бурая вязкая масса. Из этой массы проступало лицо принцессы, будто из нее же и вылепленное. Подбородок принцессы был вскинут, глаза зажмурены, а рот широко, словно в экстазе, раскрыт. Была тут и правая рука, во всяком случае, высовывались ее пальцы. Пальцы то сжимались, то разжимались, словно грезовая женщина пыталась выбраться, вытолкнуться из цепко державшей ее трясины.

— А теперь, — говорила принцесса, — попробуйте себе представить. — Она взяла что-то со столика. — Вы заходите в комнату — точно так, как сделали это сейчас, а там…

Она сунула предмет, что-то взятое ею со столика, прямо Табите в руки.

Табита рефлекторно не дала этому чему-то упасть. Она удивленно взглянула на принцессу и только потом опустила глаза на предмет, оказавшийся у нее в руках.

Это была длинная проволока для резки сыра, снабженная на концах гладкими канареечно-желтыми ручками. Принцесса Бадрульбудур вложила эти ручки прямо ей в руки.

Табита взглянула на сырорезную проволоку, взглянула на черное яйцо с его странным шевелящимся содержимым. Какие мысли копошатся в мозгу у этой женщины? Кто знает, но уж точно не нормальные.

— Ничего я не хочу себе представлять, — ответила Табита и торопливо вернула сырорезку на столик.

— Нет так нет, — пожала плечами принцесса. — Во всяком случае, вы получили общее представление. Размещение, вспомогательное оборудование — это все подробно расписано в сопроводительных документах. Но только вы же понимаете, им нужно увидеть что-нибудь вроде этого, но, с другой стороны, если они увидят что-нибудь вроде вот этого……

Не закончив фразу, певица — или теперь ее нужно было называть художницей? — длинным прыжком перенеслась в другой конец комнаты, распахнула высокие белые двери и пропала из виду.

Ошарашенная, Табита подавила брезгливое отвращение и упрямо последовала за ней.

Здесь были джунгли в миниатюре, царство тропических растений. К громыханию музыки теперь примешивались звуки льющейся воды и многоголосое пение птиц.

Смотреть на то, что собиралась показать эта женщина, Табите было и противно, и даже страшновато. Но это оказалось вполне безобидное и даже симпатичное изображение той же самой принцессы, с головы до ног одетой в яркие перья. В этом комичном наряде она походила на попугая, а еще больше — на клоуна.

— И это ваши грезы? — спросила Табита и тут же сама ощутила слабость, неадекватность этого слова.

— Только не говорите мне снова всю эту ерунду про страховку, — высокомерно сказала принцесса, отталкиваясь от чего-то, одной лишь ей известного. — Я знаю, что их никто не застрахует, их нельзя, невозможно сохранить. Но это-то как раз и интересно.

Она выудила из тропической зелени еще одну голову. На этот раз голова была изжелта-белая, как иссушенная временем кость. Ее глаза были закрыты, рот широко распахнут. Там, где положено быть зубам, сверкали два иззубренных лезвия, две стальные пилы.

— Ведь это и есть настоящая, подлинная эксклюзивность.

Глаза принцессы истерически блестели, она вертела голову в руках, словно соображая, куда бы ее закинуть. Из шеи головы торчало что-то странное и волокнистое вроде зубного корня. Корня, замаранного кровью.

Принцесса Бад рассмеялась, прикрыв рот тыльной стороной ладони; создавалось впечатление, что она может в любой момент потерять равновесие и рухнуть спиной в буйные заросли.

— Экс-позиция и экс-клюзивность, — сказала она, с трудом ворочая языком. — Слышь, а ну его все это на хрен, я хочу вина.

Табита с тоской подумала, что теперь придется вернуться в комнату, где по полу катается этот черный арбуз, но принцесса повела ее куда-то вперед по облицованной сосной и неким желтым металлом галерее, обегавшей по кругу весь дворец, мимо ряда широких окон, выходивших на ледяную пустыню. Там, за окнами, ничего не двигалось. И не будет двигаться, подумала Табита, не будет никогда.

И почти сразу художница вернулась к своей любимой теме, словно и не она предложила ее оставить.

— Экспозиция и эксклюзивность. Принцесса Б. которую никто не видит. Ни даже… — Она оборвала фразу, а секунду спустя заговорила снова, спокойно и рассудительно. — Куда ты уходишь, когда закрываешь глаза? С этого все и началось. С этого и с того, что происходит, когда ты уходишь от самой себя.

Табита решила, что наелась всем этим по уши, и заговорила сама:

— Мне-то казалось, что всем нам полагается заново изобретать себя тридцать два раза в секунду, что бы это ни значило.

— Так именно об этом я и говорю, — сказала принцесса, вводя ее в другой, на этот раз вполне обыкновенный лифт. — Принцесса Бадрульбудур стала пленницей этой фразы. Люди приковали меня к ней намертво. Те самые люди, которых она, эта фраза, должна была освободить. Они не хотят, чтобы их освобождали от них самих, — говорила она медленно и презрительно, а тем временем лифт опускал их вглубь ледяного холма. — Не хотят даже на одну тридцать вторую долю секунды. Они по уши влюблены в свои тупоумные эго. И в принцессу — трижды долбаную Бадрульбудур.

Принцесса взглянула на пилозубую голову, прихваченную ею с собой. Словно чтобы подчеркнуть справедливость ею сказанного, голова открыла невидящие глаза, взглянула ими на нее и нежно улыбнулась.

— К чему я сама же их и подталкивала, — сказала принцесса. — Знаю, я все прекрасно знаю.

Капитан Джут смотрела на свое отражение в стальных раздвижных дверях.

В помещение, куда доставил их лифт, было слишком темно, чтобы увидеть хоть что-нибудь. В воздухе пахло затхлостью. К музыке, сопровождавшей их по всему дворцу, добавились какие-то всхрапы и жужжание. Мотив воды продолжал присутствовать, но стал потише и поспокойнее, больше походил на бульканье в большой кастрюле, чем на плеск огромной реки.

— Они превратили меня в женщину, сказавшую эту фразу, — говорила принцесса, уходя в темноту. — Мне теперь не позволено заново придумывать себя, не позволено бросаться в объятия необычности.

«Если уж кто и влюблен в себя нежной любовью, — подумала Табита, — так это принцесса Бад. Говорит, говорит и не может остановиться, даже чтобы включить здесь свет».

— Вино, — пробормотал голос принцессы. — Включить освещение.

Когда со всех сторон полился бледный мягко-янтарный свет, Табита увидела, что они находятся в спальне. Потому, наверное, и храп, рассудила она. Над большой круглой кроватью свисала бронзовая курильница для благовоний, а посреди этой кровати валялась та самая пилозубая репа.

Широкие мраморные ступеньки вели от кровати к небольшому бассейну, отдаленно похожему на джакузи; вот отсюда и исходило непонятное бульканье — от темной воды, непрерывно кипевшей в этом бассейне.

Куда ни посмотри, твой взгляд натыкался на одежду — одежду, висевшую на вешалках и валявшуюся на полу, одежду, аккуратно сложенную или беспорядочно скомканную, одежду, запихнутую на переполненные полки. То там, то сям, по углам и закоулкам из этих завалов одежды выглядывали головы и фигуры, большие и маленькие. Одна из фигур, с лысым как колено черепом и несколькими руками, валялась на спине в шаге от джакузи и судорожно жестикулировала.

И все они, сколько их было, изображали ее. В случае принцессы Бад ее истинным, потаенным «я» была совокупность ее внешних проявлений. Видимо.

— Вот все они и поедут, — сказала созидательница и прообраз всех этих образов. Она стояла на другом краю комнаты, за круглой кроватью, и наливала в два больших бокала густое красное вино. — Пытаясь что-то здесь отобрать, я угробила попусту дикую массу времени, — объяснила она еще раз. — Теперь я отчетливо вижу, что главная фишка в том, чтобы выставить их все до единой. Вот, держите.

— Нет, спасибо, — качнула головой Табита.

Но принцесса ее словно не слышала, а так и стояла, протянув над кроватью руку с бокалом вина.

— Показать им всем, что может здесь сделать настоящий художник, — заключила она, надменно вскинув подбородок.

И какие там бассейны, какие джакузи! Конечно же, эта темная лужа была одним из колодцев. Принцесса Бад сумела обзавестись своим собственным, частным Колодцем Грез. А вокруг него она построила вот этот самый свой дворец.

Вода в Колодце была темная, а при слабом рассеянном свете и почти непрозрачная. И все же Табита разглядела в ее мелкопузырчатом кипении, что вблизи от поверхности формируется новый образ.

— А вы уверены, что со всеми этими штуками ничего не случится?

Принцесса громко расхохоталась.

Потом она долго рассуждала об особых преимуществах своего дворца, о его «гомеостатических системах». Так говорят не всемирно знаменитые поп-звезды, а скорее уж бойкие риелторы. Если и было у Табиты хоть какое-то перед ней благоговение, то теперь оно исчезло окончательно.

— Посмотрим, как там идет погрузка, — предложила принцесса Бад.

В светлом просторном гараже не было никого, кроме знакомого робота. Он вытаскивал из грузового лифта зеленые пластиковые контейнеры и препровождал их во вместительный кузов большого, с шипованными колесами грузовика. Контейнеры полнились грезами; Табита видела, как моргали глаза этих грез, как, словно в прощании, махали их крошечные ручки.

У стены стоял синий айсровер «Гигнуки». А Годфри как не было, так и не было.

Еще издалека, как только позволила мощность рации, с ними связался дежурный таможенник. Это был тот же самый мужик, что и в прошлый раз. Вероятно, у него не было дома телевизора.

— А ведь она меня впустила, — сказала Табита, наклонившись к микрофону.

Робот остановил грузовик прямо перед конторой. Они ждали и ждали, но дежурный все не появлялся.

— Так вы хотите хотя бы взглянуть? — спросила Табита.

Чтобы видеть через стекло конторы дежурного, она наполовину слезла с сиденья. А ему там было тепло и уютно, ему совсем не хотелось наряжаться в скафандр и вылезать наружу, где холод собачий и почти полный вакуум.

— Да ладно, — сказал он, — вы просто задиктуйте мне цифры.

Табита принялась задиктовывать ему все цифры в установленном правилами порядке: вес нетто, вес брутто, объем, классификационный код.

— Пятьдесят восемь человеческих голов, — сказала она. — Страховая стоимость: ноль.

Ожидаемого смеха не последовало. Сквозь слоеное стекло едва проглядывали контуры чиновника — серое пятно, согнувшееся над клавиатурой.

Робот выкатил грузовик на поле и поставил его рядом с «Алисой Лидделл», точно в то же самое место, куда он ставил в прошлый раз «роллс-ройс».

Капитан Джут приказала Алисе открыть грузовой трюм. Вместе с воздухом наружу вырвался мелкий мусор — частицы бог весть скольких различных миров, пренебрежимо малая добавка к массе мира этого. В облаке пыли она распознала давно потерянную отвертку, пустой пакетик от крекеров с крилем.

В трюме от стенок стали отстегиваться держатели груза.

— С этим хозяйством, — сказала Табита, герметизируя свой скафандр, — справятся и робогрузчики.

— АКТИВИРУЮ, — благодушно сообщил корабль.

После короткой паузы на лед вразвалочку вышли четыре коренастые фигуры, похожие на космовокзальных чистильщиков сапог.

В кабине грузовика принцессин «четырехтысячный», сидевший рядом с Табитой, любознательно удлинил свою шею, превратив ее в толстый стержень. Покрутив секунду-другую свой набор сменных глаз, он выбрал из них самые подходящие.

— Я имею возможность переместить доверенный мне груз самостоятельно, — сказал его голос в наушниках Табиты, выпрыгнувшей на лед.

— Помоги, если хочешь, — предложила она.

Робот выбрался наружу, не спуская глаз с робогрузчиков. Во всем его поведении явно сквозило недоверие. Подойдя к самому крайнему, он помигал ему что-то цветными огоньками.

Робогрузчик развернул свой верхний кожух и помигал в ответ.

«Четырехтысячный» развернул свою голову на Табиту, открывавшую задний борт грузовика.

— Возможности этой модели заметно ниже моих собственных, — сообщил он ей.

— Только их здесь четыре штуки, а тебя только одна, — заметила Табита. — Так что ты уж там поосторожнее.

Пока сознание корабля расписывало маршрут к астероидному поясу, капитан Джут гуляла по узеньким мосткам, обегавшим трюм по кругу, и наблюдала за работой стальной бригады. Роботы дружно и слаженно выгрузили из грузовика пятьдесят восемь масок и статуэток, поясных и в рост принцессы Бадрульбудур, и погрузили их на «Алису Лидделл».

На это ушло порядочно времени. Лунные грезы отличались склонностью высовываться из контейнера и болтаться из стороны в сторону. Одна из них вылезла из контейнера полностью; капитан соскользнула по трапу и отловила ее, чтобы, не дай-то бог, не залезла куда не надо и не устроила какую-нибудь пакость.

Беглая греза была поясной статуэткой длиной сантиметров тридцать. Она была совсем голая и целомудренно прикрывала свои груди рукой. Ее кожа имела цвет и текстуру графита. Капитан подхватила беглянку под мышки и держала ее перед собой, как ребенка. Греза не шевелилась. Она вяло висела у нее на руках, словно оглушенная бледным унылым светом Урана. Капитан запоздало спохватилась, не нужно ли было защитить все эти штуки от вакуума.

— Я же говорила, что не беру на себя никакой ответственности, — напомнила она фигурке.

И то ли увидела, как серые губы пошевелились, то ли это ей померещилось.

Принцессин робот подкатился поближе и вперил в нее осуждающий, иначе и не скажешь, взгляд. За его спиной робогрузчики начинали растягивать грузокрепящие сетки.

— Подождите, подождите, — остановила их Табита. — Тут еще эту забыли, последнюю. — И запихнула серый холодный торс назад в контейнер.

Корабль устремился в черный холодный провал, зиявший под желтым диском Урана, и черный провал его принял.

— Вот так-то будет лучше, — сказала Табита, когда исчезли последние признаки веса и она мирно воспарила в своем гамаке над пультом управления и приборами.

Космос был для нее родной стихией, и при каждом взлете, вот в такой примерно момент, она непременно об этом думала — ей нравились безбрежность, бездонность и одиночество. Другим людям всегда от тебя чего-то нужно, и, как правило, чего-то такого, чего у тебя и в помине нет. Имея хороший корабль, ты можешь оставить за кормой все их сложности и путаности вкупе с их тяготением. Пока курсовые компьютеры вносили в программу полета последние уточнения, она стала думать о Мортоне Годфри, о нужде в его глазах, о беспросветном отчаянии в его поцелуе. Как безнадежно запутаться должен он был в бесконечно двоящейся и ветвящейся личности принцессы Бадрульбудур.

— КАПИТАН, МНЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО ВАМ БЫ СТОИЛО ПРОВЕРИТЬ ГРУЗ, — сказала Алиса.

— Господи милосердный, — вздохнула Табита и принялась выводить на мониторы картинки из разных точек трюма. — Там-то еще что?

— У МЕНЯ СОЗДАЛОСЬ ВПЕЧАТЛЕНИЕ, ЧТО ТАМ ИМЕЕТ МЕСТО НЕКОТОРАЯ ПОРЧА, — бесстрастно ответствовал корабль.

Табита отстегнула карабины гамака, подплыла к внутреннему люку трюма и торопливо его открыла.

Они находились в десяти тысячах километров от Умбриеля, и грезы уже выказывали явные признаки разложения. Вдали от своего творца, без его постоянной поддержки они кривились и расплывались.

Капитан сунула руку в отверстие сетки и вытащила большой черный шар с неправильной формы отверстием. Внутри шара было нечто иссохшее и шелушащееся, похожее на безногую курицу, виденную ею во время поездки к колодцу. Лицо почти уже отсутствовало и не поддавалось узнаванию.

Она не успела еще задаться вопросами, что же теперь делать и огорчает ее все это или нет, как заработал коммуникатор.

— Вызываю Браво Кило3 ноль — ноль — дебатка — ноль — пятер — ка-дебатка. Звами аварит палица. Демедлено верните, повторяю: верните да Убриэль.

Ну что же, можно не сомневаться, это они и есть, копы. Да и этот грубый, нелюдской акцент говорил сам за себя. И все же капитан одним толчком перенеслась обратно к пульту и взглянула для проверки на экран.

И вот оно, пожалуйста, в кошмарном, не для человеческого глаза цвете: синяя, гладко выбритая собачья морда какой-то эладельди из транспортной полиции

— Капитад Жут, — скомандовала полицейская. — Демедлено верните да Убриэль.

Само собой, инспектором была тоже эладельди. Она ни на секунду не расставалась с антиаллергенным ингалятором и с того самого момента, как вышла в сопровождении двоих своих подчиненных, непрерывно демонстрировала, насколько он ей необходим, прерывая все дела, чтобы тщательно попрыскать в одну и в другую ноздрю.

— Жют, Табита, капитад, — сказала она, как положено по закону. — Я уболдомочена обыскад баш кораб.

Табита очень жалела, что нет у нее под рукой, да и вообще нигде нет своего собственного ингалятора. И не на Умбриель была у нее аллергия, и даже не на эладельди. У нее была аллергия на копов. Один уже вид полицейского превращал ее в нервозную, дурно воспитанную, крайне раздражительную особу. Из рефлекторной своей поперечности она заранее отключила Алису.

— С какой такой стати? — вопросила она, не вставая и не отходя от пульта. — В чем дело?

— Я уболдомочена обыскад баш кораб, — повторила инспекторша. — Атстегниде, пожаста, баш гамак и адайдиде ад бульда.

Сквозь стекло иллюминатора был виден патрульный корабль: каледонский «Кумулюс» громоздился над посадочным полем как средних размеров крепость. Почерневшие дюзы двигателей выступали из его корпуса словно крупнокалиберные орудия, угрожавшие грязному льду полным уничтожением.

Засунув лапы в карманы форменного плаща, инспекторша стояла в самом центре кабины. Молча, легким движение морды она направила одного из своих подчиненных в основную часть корабля. Тот рысцой миновал трюмный люк, загерметизированный Табитой перед заходом на посадку, и скрылся в узком проходе, который вел на корму, к жалкому подобию капитанской каюты.

— Поищи там, поищи, может, что-нибудь и найдешь! — крикнула вслед ему Табита. — Лично у меня не получается.

Она враждебно нахмурилась на правоохранительницу, та же хмурилась на нее с откровенным подозрением, а затем окинула неприязненным взглядом раскиданный по кабине хлам — пустые упаковки от еды и нестираные майки, опять поднесла к носу свой ингалятор и пару раз им длинно прыснула.

— Капитал Жут, одойдиде, пажаста, од булда, — сурово приказала она. — Я брошу вас бежливо.

— А я вот вежливо вас прошу объяснить мне, что за херня здесь происходит, — сказала Табита, но все же расстегнула свой гамак, выбралась из него и неохотно отошла от пульта.

И тут же на ее месте оказался другой полицейский, он вставил в вертушку какой-то диск без этикетки и начал стучать по клавиатуре.

— Вы там с ней поосторожнее, — охолодила Табита оккупанта, — а то шарахнете не по той клавише, и будет вам весело, как не знаю что.

Инспекторша уставилась на Табиту, явно намереваясь что-то сказать, но тут послышался грохот сапог по палубе, и из прохода вылетел полицейский с маленьким пластиковым пакетом какой-то сушеной травы. Остановившись перед начальницей, он вручил ей свою добычу на осмотр.

— Орегано, — сказала Табита.

Инспекторша устало взглянула на пакет, сунула его в карман плаща и коротким взмахом лапы послала замершего в ожидании полицейского продолжать обыск.

— И где он только его нашел? — поразилась Табита.

— Одгройде трум, — приказала ей инспекторша.

— Только имейте в виду, что там жуткий бардак, — предупредила Табита. — Этот ее груз малость попортился. Я ей заранее говорила, что так не советуют. В смысле — говорила этой самой Бад. Принцессе Бадрульбудур. Уж это-то имя вам наверняка знакомо.

Из глубины гортани инспекторши выкатился низкий фыркающий звук.

Трюмный люк широко распахнулся. Бардачность бардака, царившего в трюме, превысила все ожидания. Многие изображения взорвались наподобие венерианских грибов-дождевиков, их желтые липкие ошметки забрызгали пол и все стены, как в древние времена подгоревший кухонный жир. У Табиты мелькнула на мгновение мысль, что с них теперь станется отобрать у нее лицензию за санитарное нарушение.

Собакомордая инспекторша подошла к ровным рядам зеленых контейнеров. Просунув между прутьями решетчатого ящика задний конец своей авторучки, она потыкала им вялые останки попугая-принцессы. В воздухе стоял приторно-сладковатый запах тления и распада.

— Капитал Жуд, бде бы были бчера бежду одидадцатью доль-доль и пятдацатью доль-доль?

— Здесь, — пожала плечами Табита, — прямо здесь я и была. Впрочем, в одиннадцать я была еще, пожалуй, по пути сюда. От «Кладезя».

— И какой же это был Кободец?

— Это бар так называется, гостиничный бар.

— Ясссдо, — выдохнула инспекторша.

Достав стандартный пакет для сбора вещественных доказательств, она с траурным видом препроводила в него липкий комок погибшей грезы, приставший к ее авторучке.

— Кто бас там бидел? Бидел в гостибице?

— Ну, само собой, Дорин. И Мортон Годфри — я с ним завтракала.

Инспекторша взглянула на Табиту в упор. Ее пасть была приоткрыта, кончик фиолетового языка загнут назад. Было трудно сказать, что это значило, да и значило ли что-нибудь.

— Затем появилась принцесса Бад, и они уехали. Они, эти двое. Вместе.

— Фбесте, — повторила инспекторша.

— Да, — кивнула Табита. — Ну, в общем-то она ушла, а он за ней последовал. Демедленно.

Инспекторша пропустила издевательство мимо ушей и снова принялась ковыряться авторучкой в ящиках со сгинувшими грезами.

— Куда бы заходили бежду баром и бозбращением сюда? — спросила она, продолжая ковыряться.

— Куда? — повторила Табита. — Никуда. Я прямо сюда и вернулась.

— Что бы делали потоб?

У Табиты заколотилось в висках. Эти эладельди искренне уверены, что невиновных не бывает, виноваты все. Вопрос только в том, чтобы узнать, в каком конкретно преступлении ты виноват.

— Я начала готовиться к старту.

Инспекторша отложила ручку-ковырялку, достала ноутбук и вызвала на экран какую-то информацию.

— Отчеты с беста, — сказала она секунд через двадцать, — регистрируют старт б двадцать два двадцать бять. Окончание погрузки б дбадцать себьдесят себь. Начало погрузки в дбадцать тридцать.

Она устремила на Табиту черные блестящие глаза, давно и подробно знакомая с привычкой людей к недоговоренностям, уловкам и обману, в вечной надежде хоть на какой-нибудь проблеск истины.

— Я собиралась улететь еще раньше, — сказала Табита. — Думала, принцесса отменит заказ. Потом приехал робот и сказал, что все остается в силе. Это было примерно в пятнадцать ноль-ноль. Ну, может, чуть позже. А что бы вам не спросить его самого? Это «четырехтысячный», вы с ним должны прекрасно поладить. И вообще, что тут за хрень такая происходит?

Инспекторша принялась ковыряться в содержимом другого ящика.

— Вы думаете, я сперла это хозяйство или что?

Инспекторша громко, раскатисто фыркнула и начала вытягивать из липкой охристой массы некий осязаемый предмет.

Это оказался длинный кусок проволоки. Эладельди вытащила его из ящика и из-под сетки, подцепив концом авторучки; она походила на осторожного едока, впервые в своей жизни столкнувшегося со спагетти.

На обоих концах проволоки болтались желтые деревянные ручки. Когда проволока высвобождалась из ящика, одна из ручек застряла в решетке. Инспекторша достала из кармана кусок грубой ткани и осторожно, без рывков ее высвободила.

— А это что такое, по башему бдению? Табита потерла лоб тыльной стороной ладони.

— Это похоже на эту штуку для резки сыра, — сказала она. — А в общем не знаю. Я не знала, что оно здесь, в контейнере. Это не мое.

— Но бы знаете эту бещь.

— Да, — подтвердила Табита со странным ощущением близкой опасности. — Она принадлежит принцессе. Она сама мне ее показала. Тогда, во дворце. В смысле — в своем доме.

Она протянула руку, чтобы взять обсуждаемый предмет у инспекторши, но та неожиданно взлаяла и отдернула сырорезку прочь. В тесном, замкнутом помещении трюма ее лай прозвучал оглушительно громко и угрожающе.

— Эта штука была с одним из экспонатов, — сказала Табита. — Там, в доме. Наверное, робот запаковал ее по ошибке. А может, так и надо, чтобы они были вместе, я не знаю.

Инспекторша осторожно, сосредоточенно укладывала кольца проволоки в другой, побольше, пакет для вещественных доказательств.

Появился и по-уставному приложил лапу к уху полицейский, проводивший обыск в кормовой каюте. Несколькими словами их мягкого, словно чихающего языка инспекторша поручила Табиту его заботам и ушла из трюма в кабину.

— Вы что, хотите посадить меня за кражу обрывка проволоки?! — крикнула ей вслед Табита.

Ответа не последовало. Полицейский прижал ее лицом к обжигающе холодной стальной переборке, заставил растопырить руки и ноги.

Пока она изо всех сил сопротивлялась громадной синей лапище, державшей ее за затылок, он бесцеремонно ее обшарил и не нашел, конечно, ничего. Затем отвел ее в кабину и засунул в правый воздушный шлюз.

В тот момент, когда дверь шлюза начала закрываться, капитан Джут бросила последний взгляд на две синие шерстистые фигуры, оставшиеся в кабине. Инспекторша сравнивала записи в автоматическом бортовом журнале с чем-то из своего ноутбука. У ее подчиненного был потерянный вид; похоже, результаты сверки были совсем не тем, чего инспекторша ожидала. Ее уши понуро повисли.

— Ничего им не говори, Алиса! — крикнула капитан, когда ее скафандр был уже герметизирован и воздух из шлюза начал выходить. — Пусть сами ищут, чего им надо!

Она прекрасно знала, что отключенная личность корабля ее не слышит.

Во взлетно-посадочной конторе дежурный сидел, сложив руки на животе, и смотрел телевизор. Тут же сидел и еще один полицейский, человеческой породы. Когда дверь конторы открылась, полицейский встал, повернулся и отдал честь конвоиру Табиты. Табита тоже отдала ему честь — так, для хохмы. Судя по кислым лицам присутствующих, никого эта хохма не рассмешила.

— Вольно, ребята! — скомандовала она.

Конвоир силой, без всяких разговоров усадил ее на стул и махнул лапой копу-человеку, который тут же подошел, отсканировал капиллярные узоры ее пальцев и надел на нее наручники.

Собакомордый коп ушел. Табита старалась держать себя в руках. На нее попеременно накатывали волны страха, недоумения и ярости. Судя по всему, они отнюдь не собирались сказать ей, что же такое она, по их мнению, сделала. Коп и дежурный не отрывались от экрана.

— А можно и я посмотрю? — спросила она.

Через пару секунд коп поддернул сползавшие брюки, потянулся и подошел к ней. На мгновение ей показалось, что он хочет ее ударить, но вместо этого он сунул руки ей под мышки, вздернул ее на ноги и грубо подтащил к телевизору.

Когда она увидела, что творится на экране, очередная хохма увяла у нее на губах, не успев родиться. Там было изображение человека, мужчины. Он лежал прямо на здешнем льду.

Затем появился другой снимок того же самого человека. Одежды на нем не было. Лицо его было синюшно-багровым, выпученные глаза почти вываливались из орбит. Черная мерзость, торчавшая из его рта, была, надо думать, его языком. Было в этих снимках нечто тусклое, безразличное и в то же время ирреальное, и это подсказывало Табите, что она смотрит отнюдь не на компьютерную графику какого-нибудь фильма ужасов.

И как бы то ни было, этот мужчина был ей знаком.

— Мортон Годфри, — сказала она.

Коп и дежурный смотрели на нее с тем же вниманием, как до того на экран.

— Ваш друг? — спросил полицейский.

— Нет, — качнула головой Табита. — Он работал у принцессы Бад.

Шея и нижняя челюсть шофера кошмарно раздулись. Он выглядел как багровый взбесившийся лунный бред.

— Я пила вместе с ним вчера утром, — услышала Табита свой голос. — Кажется, меня сейчас стошнит.

Дежурный пинком подкинул ей корзину, и очень вовремя. Ей потребовалось какое-то время, чтобы досуха проблеваться.

— Что это с ним? — спросила она дрожащим шепотом. Мужчины переглянулись, словно соображая, много ли

удовольствия можно будет извлечь из того, чтобы ничего ей не рассказывать.

— Спутник заметил его в два девяносто, — снизошел в конце концов коп. — Кто-то задушил его и выкинул тело на лед.

— А ведь крупный был мужчина, — задумчиво заметила Табита.

— Ваш любимый тип? — поинтересовался таможенник.

— Да иди ты!.. — вспылила Табита. — Господи, ну с какой такой стати все вы вяжетесь ко мне?

— Вы были последней, кого видели в его обществе, — напомнил коп.

— Да не душила я его, не душила!

Искаженное смертью лицо шофера стало приближаться и заполнило все пространство экрана, превратилось в безжалостный крупный план. Таможенник жал кнопки на пульте управления.

— Но кто-то же это сделал, — заметил он рассудительно. На экране бугрилась багровая плоть.

— Все, что им теперь нужно, — это найти ту веревку, — сказал таможенник.

— Проволоку, — поправил его коп. — Отмотай чуть-чуть назад. Вот, посмотри. Видишь, какая глубокая борозда и какая узкая? Видишь? Словно не душили, а ножиком резали.

За их спинами распахнулась дверь, и вошла инспекторша со всей своей командой. Полицейский вскочил и вытянулся по стойке смирно.

Табиту охватило какое-то вялое оцепенение. В ее голове стоял неумолчный шум, словно от сотни моторов, работающих на малых оборотах.

— Вы решили меня арестовать? — спросила она. Инспекторша едва удостоила ее взглядом. Ее уши торчали торчком, шерсть на затылке недовольно топорщилась.

— Бы будеде задержады для пробедежия допроса, — пролаяла она и достала из кармана плаща прозрачный пакет с мотком сырорезной проволоки.

Как заряжается электричеством воздух перед грозой, воздух в комнате мгновенно зарядился следовательской лихорадкой.

— Одпечатки бальцев, — приказала инструкторша, передавая пакет своему подчиненному-человеку.

Табите снился сон.

Ей снилось, что она плавает в зеленом море, а вдали смутно виднеются красноватые скалы каких-то островов. Она отчетливо ощущала вкус и запах морской воды. Она была не совсем уверена, стоит ли ей сейчас плавать. Море было неспокойное и грозило утащить ее под воду. А еще в море были фонтаны, она видела, как их струи бьют в небо и рассыпаются. Она знала, вернее, чувствовала, что, если удастся доплыть до одного из фонтанов, она будет в безопасности. Под фонтанами в зеленом море скользили синие, едва различимые тени. Это были киты, это они выпускали в небо фонтаны. Там, во сне, было жизненно важно, чтобы она поднырнула под один из фонтанов, чтобы этим спасти некое существо, не вполне отличное от нее самой. В какой-то момент неожиданно оказалось, что она держит за плавники какое-то крупное, лилового цвета морское животное и пытается подтащить его к себе. Она тут же поняла, что это китеныш, хотя он походил скорее на тюленя.

А затем она проснулась, не понимая, кто она и где. Она села на жесткой койке, а затем и встала. Жесткий пенопласт, напыленный на пол камеры, неприятно царапал босые ноги. В узенькое как щель окно светил Уран, только-только прошедший фазу полноурания. Она стояла и стояла, ни о чем не думая, а тем временем дверь со скрипом открылась, и вошел коп-человек.

— Шевелитесь, — сказал он. — Собирайте свои вещички. Голос тюремщика звучал скучно и не слишком дружелюбно.

— А что такое? — спросила Табита. — Куда это вы меня?

— На Гавайи, — сказал коп; он взял ее за руку и повел по проходам «Кумулюса», где пахло собаками, дезинфекцией и черным отчаянием.

На самом верху сходного пандуса стоял маленький письменный столик. Олистер Крейн сидел за столиком перед раскрытым блокнотом и что-то писал перьевой авторучкой. Уж не та ли это поэма, которой он грозился, мелькнуло у Табиты.

— Это что же теперь, меня отпустили на поруки? — спросила она.

На Крейне были все тот же малиновый блейзер и золотое колечко вокруг бороды. Он закрутил колпачок авторучки и аккуратно положил ее в нагрудный карман. Ногти у него были длинные, но абсолютно чистые и красивой формы.

— Они уже знают, капитан, что это не вы его задушили, — сказал он будничным голосом.

Загрузившись в его желтый «ровер», они помчались от «Кумулюса» прочь по безмолвным промерзшим просторам. Табита с трудом отходила от пережитого. Она чувствовала себя грязной и насухо выжатой.

— Мне срочно нужен душ, — сказала она, подергав себя за волосы.

— И выпить бы тоже очень не мешало, вы согласны? В лиловом коридоре грез они миновали уродливого

мальчишку, так возмущавшего принцессу Бадрульбудур. Мальчишка пожирал их глазами и придурочно улыбался.

— А это чей? — спросила Табита.

— Один из моих, — гордо признался Крейн. — Симпатичный паршивец, верно?

По местному счету было четыре часа ночи, однако бар все еще был открыт. «Закрывают ли его когда-нибудь вообще?» — подумала Табита.

А в баре сидела Джорджинель. Сидела и пила в одиночку. Услышав, как обошлись с Табитой, она безмерно возмутилась.

— Само собой, никто и не почешется перед тобой извиниться, — сказала она с сознанием своего превосходства над всем этим жалким неправедным миром.

Табита говорила мало. О сырорезной проволоке она не сказала вообще ничего.

Она огляделась по сторонам. Жутковатые украшения выглядели безвкусно и неестественно, словно даже временного отсутствия их творцов было достаточно, чтобы лишить их некой толики жизни.

На этот раз Крейн сидел рядом с Табитой.

— Отведи меня в дом, — попросила она, потрогав его за руку.

— В дом? — вскинул брови Крейн. — В смысле — в мой дом?

Табита знала: он прекрасно понимает, какой дом она имела в виду, но по неким причинам хочет, чтобы она сказала это вслух.

По пути они увидели в небе три голубые стрелы — флаеры патрульного корабля спешили навестить принцессу Бад. Табите представилось, как там, под землей, в лишенной окон спальне принцесса ожидает их, сидя на своей круглой кровати. Она снова увидела ее в окружении лунных грез, безвозвратно погибших в трюме «Алисы»: арбуза и попугая, пилозубки и черепа, всех фантастических версий на тему себя самой, какие закатившаяся поп-звезда произвела за годы своих одиноких раздумий. Капитан Джут буквально видела, как она сидит, упершись взглядом в студенистую воду, пытаясь вызвать из нее еще один, последний, всеобъемлющий портрет, в котором все образы всех персонажей, когда-либо ею сыгранных, соединились вокруг единого центра, как грани алмаза.

Еще задолго до того, как показался дворец алюминиевых блюдец, серебристые отсветы его огней затопили полнеба, заставив померкнуть звезды.

— Все равно вас туда не пустят, — негромко сказал Крейн.

— Ну почему все спешат с этим пророчеством? — Табита торопливо герметизировала скафандр. — Сбросьте меня на том повороте, — попросила она, — а сами поезжайте прямо к главному входу, это будет отвлекающий маневр.

— Отвлекающий маневр, — лениво хохотнул Крейн и покачал головой. — Вы что, думаете, это кино?

Без малейшего звука, ведь воздуха здесь не было, «ровер» помчался дальше, все выше и выше по склону. Уж что-нибудь он там устроит, в этом Табита ничуть не сомневалась. Ну, скажем, организует копам небольшую читку поэзии.

Остаток пути она пробежала на четвереньках, используя для укрытия профиль местности. Она почти ощущала, как невозможный холод инолунного льда заползает ей под скафандр. И никто не попался ей по дороге.

У двери в гараж ее встретил робот.

— В настоящий момент в доступности нет никого, кто мог бы вами заняться, — прозвучал его голос в наушниках.

— Это я, — сказала Табита. — Я, капитан Джут. Да ты же меня помнишь.

После недавнего приезда полиции робот окончательно перестал понимать, что может быть и чего не может. Среди вариантов, предусмотренных программой немудреного «четырехтысячного», не числился конец света.

— Я пришла за остатками произведений искусства, — пояснила Табита.

— Ваше утверждение нуждается в проверке, — усомнился робот.

— А ты спроси у принцессы, — предложила Табита. Она знала, что полиция должна была первым делом

изолировать хозяйку дворца от всех его систем, для чего есть такие удобные маленькие диски.

— Принцесса Бадрульбудур занята, — сказал упорный робот. — Все ваши слова были записаны и зарегистрированы вкупе со временем…

— Но я не могу ждать, — возмутилась Табита. — Если я улечу, оставив их здесь, принцесса будет крайне недовольна.

Робот тревожно заморгал красными огоньками.

— Ваше утверждение будет при первой возможности препровождено принцессе Бадрульбудур, — не сдавался он. — Вернитесь, пожалуйста, позднее.

Капитан Джут попыталась изобразить нервозную спешку. Она замахала руками, а затем обняла себя за плечи и стала переминаться с ноги на ногу.

— Через пятнадцать минут я буду вынуждена отсюда уехать, — сказала она. — Мне бы очень не хотелось доставлять принцессе огорчение.

Вместо красных огоньков заморгали янтарно-желтые: скорее всего, робот делал новую попытку связаться с хозяйкой. Табите оставалось только надеяться, что копы не отслеживают его разговоры.

— Ладно, — вздохнула она, — ничего тут, видно, не поделаешь. Тебе что говори, что не говори. Но ты непременно расскажи принцессе, что я приходила, а ты меня не пустил. И передай ей, мол, мне очень жаль, что я не имела возможности сделать, как она просила.

Огоньки на роботе погасли, остался только один. Красный.

Какую-то, и немалую, долю секунды робот продолжал упорствовать.

А потом красный свет сменился зеленым.

— Я провожу вас к принцессе, — сказал «четырехтысячный», распахивая дверь.

— Нет, нет, — заторопилась Табита, — подожди меня здесь. Ты еще потребуешься, чтобы отвезти меня на посадочное поле. А до того тебе еще нужно подготовить грузовик.

«Четырехтысячный» развернул голову, выпустил еще одну пару глаз и стал задумчиво разглядывать грузовик, громоздившийся в углу гаража на гигантских шипованных колесах. К тому времени, как он что-то решил и захотел взглянуть на Табиту, та уже входила в лифт.

В коридоре она прошла мимо голограммы молодой и довольно толстой принцессы Бадрульбудур, танцевавшей в невесомости. Ей и в голову не пришло задержаться и рассмотреть голограмму получше. Теперь она знала буквально все, что хотел передать этот бешеный танец.

В принцессиной спальне горели все лампы и кишмя кишели полицейские. Они обшаривали своими детекторами все шкафы, все полки с безделушками и даже балдахин над кроватью.

Из лифта ее не выпустили, а героически задержали и начали звать начальство.

Тут же был и тот коп, который обшаривал раньше «Алису»; он стоял за круглой кроватью со сканером на шее. Узнав Табиту, он что-то пролаял инспекторше.

Инспекторша даже не повернула головы, ей было некогда. Ее плечи хищно сутулились, уши стояли торчком. Она стояла на чуть согнутых задних лапах, упершись передними в колени, ее плащ был расстегнут.

Все ее внимание было сосредоточено на принцессе Бадрульбудур.

Принцесса стояла перед ней в белой рубашке с капюшоном и черных леггинсах — и она накинула себе на плечи шоферскую куртку с серебряными пуговицами. Изящный штрих, ухмыльнулась про себя Табита.

Принцесса была тонкая как тростинка. Ее ненакрашенное лицо оказалось пористым и морщинистым, огромные глаза покраснели от слез. Она выглядела так, словно не спала всю ночь, репетируя роль несправедливо обиженной женщины.

Принцессин Колодец Грез продолжал кипеть. Люди в стерильных комбинезонах из белой бумаги что-то в нем разглядывали при ослепительном свете прожекторов. Ими командовала женщина в гидрокостюме и с аквалангом, стоявшая тут же.

— Бад, — сказала Табита через головы героических колов, — все твои грезы погибли.

Принцесса оглушительно взвизгнула. Искателей аудио-следов словно подбросило, они стали поспешно срывать со своих голов наушники.

— Вот она! Преступник возвращается на место преступления, — возгласила принцесса мелодраматическим клокотанием в голосе. — Держите ее, держите крепче, — приказала она полицейским. — Не дайте ей убежать.

— А я никуда и не бегу, — сказала Табита и сложила руки на груди.

С негромким медленным всплеском прыгнула в воду аквалангистка.

Инспекторша раздраженно встряхнулась. Это дело было слишком сложным и муторным, чтобы отвлекаться по пустякам. Взмахом лапы она приказала полицейским пропустить Табиту в спальню.

— Зачем бы пришли? — спросила она. — Бы что, хотите бде что-дибудь сказадь? — И отрешенно вздохнула.

— Нет, — нагловато улыбнулась Табита. — Сейчас вы сами все узнаете.

Тем временем принцесса Бадрульбудур запела свою арию.

Впоследствии Табита много раз думала, что это был, наверное, величайший из ее спектаклей. Одетая под беженку, она стояла посреди чрезмерно жаркой, слишком сильно освещенной спальни и выжимала слезу из зачарованной аудитории, сплошь состоявшей из копов. В самой ее песне ничего оригинального не было, только простейшие никчемные мысли, ставшие за последние годы всей ее сущностью, зато исполнение было изумительным, оставляло полное впечатление искренности. С минуту или около того она оглашала надушенный воздух страдальческими рыданиями, а тем временем остатки ее здравого рассудка осыпались с нее осколками разбитой скорлупы.

— Это она, инспектор! Грязная шлюха, которую я застала с Мортоном в этой второразрядной ночлежке. И я ведь видела ее насквозь и его предупреждала, только он ведь был слабый, мягкий. Никаких защит. Вот, посмотрите на нее! Женщины такого пошиба думают, что могут получить все, что им только захочется. Прилететь, попользоваться приглянувшимся им мужчиной и тут же упорхнуть без единой мысли о чужих судьбах, походя ею разбитых.

Ее голос сорвался, узкая грудь судорожно вздымалась и опадала. Жилы на ее шее натянулись тугими веревками, превратив большой тонкогубый рот в презрительно перевернутый полумесяц.

— Она убила его. Она убила его. Бог весть чего такого она от него хотела, а он не мог, не хотел сделать, потому что был слишком честный и порядочный… — Ее голос смягчился, теперь в нем звучала печаль. — Она хотела его, но не могла получить, потому что он был мой, и тогда она его убила.

Принцесса крупно, всем телом передернулась, ее голос опять нарастал con tremolo4.

— Потому что она ревновала ко мне. Они все ко мне ревнуют, буквально все. Все женщины, которым недостает таланта, или смелости, или удачи для того, чтобы быть мною.

Принцесса Бадрульбудур взяла инспекторшу, пришедшую ее арестовать, за плечо.

— Заберите ее, инспектор, — приказала она. — Заберите ее, и заприте в самом темном каземате вашего огромного черного корабля, и увезите ее прочь, в ледяные просторы космоса. А потом, подобрав самое темное место этого космоса, откройте люк и вышвырните ее наружу. И пусть в те мгновения, когда пустота будет высасывать ее легкие через рот, она подумает о мужчине, которого убила, и о женщине, чью жизнь она сломала.

Она развела руки, откинула плечи и повернула голову сперва налево, а затем направо, взывая к полицейским словно к хору, который должен сию же секунду сомкнуть руки и откликнуться на ее чувства громогласной гармонией.

Но криминалисты будто не видели ее и не слышали. Похожие на охотников за сувенирами, они продолжали дотошно обыскивать спальню этой былой знаменитости.

А внизу, где кончалась мраморная лестница, тянувшаяся от самой кровати, жирная вода Колодца Грез наконец-то утихла, разрешившись своим последним бременем. Итоговая греза принцессы лежала на большой белой клеенке, куда положила ее аквалангистка. Табита видела эту грезу в просвете между спинами полицейских. Малость недоделанная, она все же была вполне узнаваема.

В отличие от всех лунных грез, встречавшихся до того Табите, у этой было две головы, большая и поменьше. То, что соединяло эти головы, можно было с натяжкой считать тонкой змеистой шеей, так что греза напоминала двухголовое существо, глядящее само на себя. Большая голова склонилась над малой, как Мадонна над младенцем.

Лицо большой головы кривилось и дрожало, как плохо настроенная голограмма. Ее глаза периодически выпучивались, как капризные губы. Возможно, подумала Табита, этот образ безмерно ярился, что его, недозревшего, силой вырвали из минеральной утробы.

Нижняя, меньшая голова была вскинута вверх. На ней, грубой и неподвижной, полностью отсутствовали все детали.

Ее лоб выпирал вперед, как козырек фуражки, почти закрывая подобие лица. Оттуда, где Табита стояла, она могла рассмотреть только нечто вроде улыбки, блаженной улыбки преданного поклонника, сидящего на концерте в первом ряду.

А вокруг шеи, соединявшей две головы, была захлестнута блестящая липкая нить. Концы этой нити были крепко зажаты в руках — в маленьких, тонкопалых, паучьего вида руках с каким-то диким количеством пальцев, — выступавших из-под подбородка верхней беззвучно хохочущей головы.

Раз за разом на глазах Табиты и копов эти маленькие ручки туго натягивали влажную нить.