"Последний коммунист" - читать интересную книгу автора (Залотуха Валерий Александрович)

V. Насыщенный день (окончание)

Поздней ночью, когда уже выключили уличные фонари, к одной из панельных пятиэтажек придонских Черемушек, тяжело шурша шинами, подъехал черный печенкинский "мерседес". У подъезда стоял "субурбан" и темнели неподвижные охранники. Угловое на пятом этаже окно светилось желтым светом. Еще раз глянув на него, Владимир Иванович вбежал в темный подъезд. Перемахивая через две ступеньки, по-юношески легко он взлетел на площадку пятого этажа, где стоял рыжий охранник, тот, который выводил Илью из самолета. Печенкин задержал дыхание, подмигнул рыжему и спросил шутливым тоном:

- Ну что, самбист, когда сразимся?

Охранник смущенно улыбнулся:

- Когда скажете, Владимир Иванович.

Печенкин прислушался - из-за фанерной двери доносились гитарные переборы. Он легонько толкнул дверь, и она открылась.

В маленькой комнате однокомнатной квартирки стояли от пола до потолка полки с книгами, и тут же умещались во множестве мелкие предметы: сувениры из дерева, глины и металла - человечки, собачки и птицы, кораблики, фотокарточки в рамках и без. Для одной самой большой фотографии молодой, с дерзким взглядом Марины Цветаевой была устроена специальная ниша, в которой стоял букетик засохших цветов. На тумбочке в углу, где, как у всех, должен был находиться телевизор, лежал старый проигрыватель-чемоданчик и кипа пластинок рядом. На верхнем конверте был запечатлен знаменитый дирижер знаменитого оркестра, и, проходя мимо, Печенкин почему-то постучал по нему ногтем.

На широкой старой, накрытой пледом тахте, опершись о стену, полулежала женщина лет сорока с коротко остриженными, крашенными когда-то волосами, без капли косметики на лице. И одета она была небрежно, совсем по-домашнему: в старые выцветшие бриджи и клетчатую ковбойку. На животе ее лежала старая гитара. Женщина не была красавицей, скорее наоборот, но Печенкин смотрел на нее взволнованно и робко. Она же смотрела в ответ рассеянно, с легкой ироничной улыбкой и, продолжая наигрывать какую-то мелодию, прислушивалась к ней.

Женщину звали Геля, Ангелина, Ангелина Георгиевна Всеславинская.

- Зря ты все-таки дверь не запираешь, - негромко, осторожно проговорил Печенкин.

Не запира-айте вашу дверь,

Пусть будет дверь откры-ыта,

иронично улыбаясь, пропела в ответ Геля.

Рядом с тахтой на маленьком треногом столике стояла початая бутылка водки, рюмка, на деревянной дощечке лежал нарезанный хлеб, а на тарелке - колбаса и соленый огурец. Печенкин смотрел на выпивку и закуску с легким изумлением, но молчал, не решаясь спрашивать. Геля, загадочно улыбалась, продолжая наигрывать ту же мелодию.

Печенкин подошел к столику, поднял бутылку, увидел на этикетке собственное изображение и как будто немного успокоился. Водка так и называлась "Печенкин". После этого Владимир Иванович глянул в незадернутое окно, нашел вдалеке как бы парящие над городом красные неоновые буквы "ПЕЧЕНКИН" и успокоился совсем. Победно, с хрустом расправив плечи, он сообщил:

- Спустили.

- Куда и что? - поинтересовалась, не скрывая иронии, Геля.

- Танкер на воду спустили, - объяснил Владимир Иванович и похвастался: Сам владыка освящал.

Геля усмехнулась:

- "Сам владыка..." Гляди, Печенкин, охмурят тебя попы, как ксендзы Козлевича охмурили.

Она отложила гитару, села на край тахты и, наливая в рюмку водку, стала рассказывать:

- Я тут в "Литературке" прочитала про одного нижегородского миллионера. Богател, богател, а потом взял и на все свои миллионы монастырь в лесу построил! И теперь сам в том монастыре простым послушником...

- Знал я его. Лес у него покупал. Белкин его фамилия, - проговорил Печенкин, почему-то мрачнея.

- А ты бы так смог? - лукаво улыбаясь, спросила Геля.

Печенкин не ответил, мрачнея еще больше.

- Смог бы? - настаивала она.

Он нахмурился и попросил:

- Ты такие вопросы не задавай.

Геля с удовольствием тяпнула рюмку, захрустела огурцом и задорно сообщила:

- А я новую песню сочинила. Знаешь, как называется? "Маленький человек пришел".

- Споешь? - дрогнувшим голосом спросил Печенкин.

- Нет, конечно, - еще более задорно ответила Геля, взяла гитару, заиграла уже знакомую мелодию и запела:

Пришел маленький человек

В утреннем небе горит последняя звезда.

Кто он?

Дон-дили-дон! Дон-дили-дон!

Маленький человек, маленький человек.

Значит, есть ему, что сказать,

Значит, есть ему, что пропеть

Тебе и мне.

Дон-дили-дон! Дон-дили-дон!

Маленький человек, маленький человек.

Он объедет планету

На своей деревянной лошадке

Иго-го-го!

Дон-дили-дон! Дон-дили-дон!

Маленький человек, маленький человек.

Он достанет своими руками

Горящее сердце земли. И подбросит его

Выше неба!

Дон-дили-дон! Дон-дили-дон!

Маленький человек, маленький человек.

Веселитесь люди, радуйтесь люди

Маленький человек пришел!

Твой и мой.

Дон-дили-дон! Дон-дили-дон!

Маленький человек пришел!

В тот момент, когда Илья стал падать в сон, спальня наполнилась вдруг густым красным светом. Он открыл глаза и снова закрыл, потому что никакого красного света не было, но тут же вновь все стало красным... Илья сел на кровати и удивленно посмотрел в окно. За темными стволами сосен одна за другой зажигались большие неоновые буквы: ОКТЯБРЬ.

Илья радостно и смущенно засмеялся. Буквы погасли. Торопливо сунув ноги в тапочки, он выбежал на балкон и вновь проследил рождение красного слова. Почти вплотную к балкону стояла сосна. Илья глянул вниз, примерился, встал на перила, ухватился за толстую ветку, перебирая руками, добрался до ствола, обхватил его по-обезьяньи и быстро спустился на землю...

Это действительно был кинотеатр, самый настоящий кинотеатр!

Босой, в летней пижаме, Илья стоял на освещенном пустом крыльце кинотеатра и удивленно осматривался. Стеклянная дверь была открыта. Везде горел свет. На стенах фойе висели выцветшие от времени фотографии звезд советского кино: красавец Ивашов, красавица Светличная, другие прежние красавцы и красавицы с немодными ныне прическами и несовременным вдумчивым выражением лиц. Было тихо, тихо до жути. Илья оглянулся, зябко поежился и вошел в приоткрытую дверь кинозала. Выкрашенный блеклой розовой краской, он тоже был совершенно пуст. Илья посмотрел на белый экран и сел в крайнее кресло - холодное и твердое.

И тотчас где-то за спиной кто-то растянул меха гармони и неумело заиграл. Звук был высокий, ржавый, трудновыносимый. Он доносился из квадратных окошек проекторской.

- Талы, талы, талы, - как-то неуверенно запел там невидимый человек. Талы, талы, талы...

Илья улыбнулся. Переливчатая, напоминающая татарскую мелодия перетекла в мелодию, напоминающую индийскую.

А-ба-ра-я,

Бро-дя-га-я,

запел тот же человек.

Илья поднялся, чтобы уйти незаметно, но сиденье предательски громко хлопнуло, гармонь вякнула и замолкла, и раздался радостный крик:

- Барин молодой!

Илья удивленно оглянулся. В квадратном окошечке с трудом помещалась большая улыбающаяся физиономия.

- Кино пришли смотреть? - громко спросил киномеханик.

- Нет, нет, я просто... - мотнул головой Илья и направился торопливо к двери.

Киномеханик перехватил Илью в фойе.

Он был коротконогий, плотный, с круглой, покрытой редкими короткими волосами головой, картофельным носом и толстыми губами. Маленькие круглые глазки смотрели кротко и виновато, он улыбался. Илья тоже улыбнулся - трудно было смотреть на этого человека без улыбки.

- Барин молодой, - обожающе повторил тот.

Илья нахмурился:

- Не называйте меня так! Я не барин!

Человек улыбнулся еще шире. Впереди у него был большой золотой зуб.

- А помните, когда Никита Михалков в "Жестоком романсе" приехал? Все там кричали: "Барин приехал! Барин приехал!" Вас все здесь любят. Владимира Ивановича любят... А Галину Васильевну как любят! Они нас не обижают. Деньги хорошие платят. Без вас пропадем. Я зуб вставил золотой, видите? У меня тут дырка была, Владимир Иванович говорит: "Вставь ты зуб себе, Наиль!" Я говорю: "Какой? Железный или золотой?" Он говорит: "Золотой, конечно". Денег дал. Я вставил. Мама заболела, Владимир Иванович узнал: "Наиль, хочешь в Москву ее на лечение пошлем, хочешь за границу, я все оплачу". Мама не согласилась. Говорит: "Наиль, спой мне татарскую песню". Я говорю: "Я не знаю татарских песен, я уже ассимилировался". Она говорит: "Не знаю, что это такое, спой".

Татарин замолчал, глядя виновато и продолжая улыбаться.

- Днем сплю, ночью не сплю, жду - Владимир Иванович позвонит: "Наиль, заряжай!"

Неподвижно и молча сидел Печенкин рядом с Гелей, и рука его лежала на ее колене. Геля молчала. Глаза ее были закрыты.

- Это твоя лучшая песня, - убежденно проговорил Печенкин.

Она открыла глаза, иронично улыбнулась:

- Ты говоришь так после каждой моей новой песни.

Владимир Иванович не услышал.

- Слушай, Гель, а почему ты не в рифму сочиняешь? - заинтересованно спросил он.

Геля наморщила лоб.

- Потому что в рифму пишут все.

Печенкин кивнул, поняв.

Геля улыбнулась и, ласково посмотрев на него, спросила:

- Ты лучше скажи, как Илья?

Владимир Иванович оторвал от ее колена руку и показал свой большой палец.

- Я рада. Я очень рада, - сказала она.

- Латынь выучил, - похвастался Печенкин.

- Я рада. Я очень рада, - повторила она.

Он вернул руку на место, и они снова замолчали.

- Гель, а маленький человек - это образ или конкретно? - поинтересовался Печенкин.

- Образ... Или конкретно... - погрустнев вдруг, повторила Геля и хотела подняться, но Печенкин не позволил ей это сделать, может быть, неожиданно и для самого себя опрокинул женщину на тахту.

Она беззвучно, но отчаянно сопротивлялась; Владимир Иванович вдруг вскрикнул, вскочил на ноги, стал трясти рукой и, морщась от боли, дуть на укушенный палец. Это, кстати, был тот самый палец, который он только что показывал.

- Бешеная, - прошипел Печенкин.

- Чикатило! - парировала Геля, резко поднялась, застегивая ковбойку на груди, и стала что-то искать в стенном шкафу.

- А если б я закричал? Охрана за дверью! - продолжал жаловаться Владимир Иванович.

- Тогда б меня застрелили, - пожала плечами Геля, подходя к нему с бинтом в руке.

- Бешеная, - повторил он, наблюдая, как она забинтовывает его палец, и успокаиваясь.

- Сделай укол, - примиряюще пошутила Геля и прибавила почти ласково: Чикатило...

- Просто я соскучился, - объяснил Печенкин свое поведение.

- Приезжай чаще, - предложила она.

- Приезжай чаще?! - взорвался вдруг он. - Еду к тебе и не знаю, дома ты или нет. Позвонить даже не могу! Говорю, возьми "мобилку"!

С насмешливым чувством превосходства в глазах Геля помотала головой, отказываясь. Печенкина это еще больше разозлило, он вырвал руку, размотал бинт, бросил его на пол и закричал:

- Живешь в "хрущевке"!.. На работу каждый день!.. На троллейбусе!.. Сорок лоботрясов!.. За три копейки!..

- Что ж, не всем учиться в Швейцарии, кому-то приходится в Придонске! язвительно парировала Геля.

- Нормальные люди так не живут! - выкрикнул Печенкин.

- Нормальные люди только так и живут! - прокричала в ответ она.

- По-твоему, нормальные - бедные?

- А по-твоему - богатые?

- Конечно, богатые! Нормальные - богатые!

- Нормальные - интеллигентные!

Печенкин саркастически захохотал:

- Интеллигентные? Что за звери такие? Все говорят, никто не видел.

- Ну почему не видел? - не согласилась Геля. - Видел. Видели. Я видела.

- Это какие такие - интеллигентные? Которые сами ни черта не делают и другим делать не дают? Тот, кто пашет, как трактор, вкалывает по шестнадцать часов, тот, значит, бандит и вор! А тот кто... Ко мне эти интеллигентные каждый день приходят: "Дайте, Владимир Иванович, дайте!" Только одному дашь, другие интеллигентные бегут: "Вы ему неправильно дали. Он плохой, мы хорошие, нам дайте". Я говорю: "Давайте, я у него заберу и вам отдам?" - "Давайте!" Интеллигентные... - Печенкин презрительно скривился. - Правильно Ленин говорил: "Не интеллигенция у нас, а говно!"

Геля не выдержала, топнула вдруг ногой и закричала:

- Печенкин, выйди из класса!

- Из какого класса? - засмеялся Владимир Иванович. Он уже готов был мириться.

Геля поняла, что оговорилась, но ни шутить, ни мириться она сейчас не желала и, подталкивая Печенкина к двери, неумолимо приговаривала:

- Иди... Иди, Печенкин, иди...

- Ну, ладно, Гель, чего ты... - виновато улыбаясь, пятился Печенкин.

- Иди, Володя, прошу тебя... Я прошу тебя! - Геля вытолкнула гостя на лестничную площадку и вдруг шепотом, скороговорно и стыдливо сообщила: - Я беременна.

- Что? - не расслышал он.

- Я беременна! - высоко пискнула Геля и захлопнула перед его носом дверь. Щелкнул замок. До Печенкина дошел наконец смысл ее слов, он растерянно улыбнулся и надавил на дверь сначала рукой, потом плечом.

- Помочь, Владимир Иванович? - услышал он за спиной сочувственный голос рыжего и остановился в задумчивости.