"Пути небесные (часть 2)" - читать интересную книгу автора (Шмелев Иван)

XII


ВЕЩИЙ РОЙ

Она чувствовала себя на крыльях, спешила увидеть все. Мухомор был в мыслях. Алеша молчал. Она спросила его, почему он опять молчит,- устал показывать?

- Я?! - будто проснулся он.- На вас молиться можно…- смущенно сказал он тихо и опустил глаза.

- А вон, за сиреньками,- показал Мухомор,- Ольга Константиновна церковный сад устроила…

Даринька хотела спросить про «церковный сад», но ее отвлекла сиреневая заросль. Не только заросль, а высившаяся над ней рябина, завешенная гроздями. Толкнулось сердце в испуге, и она остановилась перед сомкнутыми сиренями.

Эта рябина над сиренями напомнила ей московский сад, то место, где недавно простилась она с Димой. Было совсем как там. Она вспомнила большую клумбу, засаженную маргаритками. Она выкапывала тогда в лоточек маргаритки, и вот, белея в деревьях кителем, нежданно явился Дима проститься с ней. Теперь, увидав рябину, она почувствовала тоску и боль. Не темная была тоска эта, и боль - не больная боль, а светлая тоска и боль-грусть.

- Совсем как тогда!.. - невольно воскликнула она,- там… клумба, в маргаритках…

- Маргаритки?.. - крикнул удивленный Мухомор.- Сейчас увидите маргаритки!..

Он шарахнулся, разодрал и примял сирень, и она увидала большую клумбу, покрытую маргаритками, и лавочку, как и там.

- Господи…- прошептала она в испуге, смотря на клумбу.

- Присядьте, барыня, на лавочку, устали…- услыхала она голос садовника, еще державшего кусты сирени.

Она почувствовала большую слабость, села на лавочку и смотрела на маргаритки. Грустны были они, розовые и белые, немые, как таимая в сердце боль. Это были другие маргаритки, махровые, но они были грустные, как и те. Она видела те, и белое, то, платье, свои руки, в земле от маргариток… слышала треск кустов, видела белую фуражку на сирени… Все помнила. Взял он с куста фуражку, слышала, как сейчас: «До свиданья?..» Как потянул белую сирень, которой она укрыла слезы… Последнее слово слышала - «Чудесно!..» - крикнул он там, за садом.

Даринька поглядела на небо.

Чудесно было в лазури, в набежавшей снежности облачка. «Какая чистота…- думала она, смотря на таявшее облачко.- Такая его душа… тогда открылась…»

Мысль, что Дима-чистый, что он понял ее, смирился и выбрал достойный путь, свеяла грусть, и она снова почувствовала себя «отпущенной». Чудесное какое небо, какое чистое,- смотрела она в безоблачную голубизну.

- Смотри-ка ты, что… а!..- услыхала она голос. Алеша и садовник смотрели на рябину. Мухомор указывал на что-то, тряся пальцем. Она спросила, что это там.

- Рой, рой сел!.. и,- сказал шепотом Мухомор,- Егорыча надо, он умеет их огребать…- и побежал на пчельник.

Даринька увидала в рябине отблескивавший золотцем темный ком, державшийся чудом в воздухе, под сучком. Вокруг этого, с голову, «яйца» вились и налипали пчелы.

- Рой увидеть- к счастью, - сказал Алеша.

- Никогда не видала… к счастью?..

- Такая примета. Вчера мы с Костей разбирались в чердаке. И вот в маминой шубке… она проветривалась перед слуховым окошком… вдруг увидали рой, в рукаве шубки, и Костя сказал: «Какое-то нам будет счастье?» И вот, приехали вы… вспоминали сегодня ночью. Будто мама дает нам знак. Костя не признает примет, а сказал: «В маминой шубке, счастье!» Пчелы всегда облепляют матку, где она сядет. И все говорили: «Будет счастье, вас мамаша не забывает». Вы приехали и сняли тяжесть, Костя веселый уехал…

- Какой-то «церковный сад»… говорил садовник?..

- Здесь особые цветы, «церковные»: астры, георгины, бархатцы, бессмертники… вон, за канавкой спаржи. И душистый горошек. Мама называла «мотылечки», очень любила. Эти цветы и спаржевую зелень посылали в церковь, на Животворящий Крест. И всегда хоругви украшали…

Пришел Мухомор с Егорычем, принесли лесенку. Веселый, подвижный Егорыч хотел ручку поцеловать, но Даринька сказала: «Нет, нет… батюшке целуют руку…» Егорыч покачал головой и сказал весело: «Ишь ты, какая умница-разумница! ну, поклонюсь тебе». Шутник был, Дариньку будто за ребенка принял, сказал:

- Ужо, на Спаса, загляни на пчельник ко мне, медком-почином попотчую новую хозяйку нашу. А на хозяйку-то не похожа, не строгая.

Смотрел умильно, и у глаз его лучики сияли,- совсем как пчеляки-монахи.

- А ну, загану тебе, а ты разгадай; «Висит мохнато, увидал - жить богато!» Чего будет?..

- Ро-ой!..- засмеялась Даринька.

- Говорю- красавица-умница! А ну еще: «Сидят чернички во темной темничке, без нитки, без спицы,- вяжут вязеницы… ни девки, ни вдовы, ни мужни жены… детев не рожают, Господу Богу угожают»?..

- Пчелки!..-воскликнула радостно Даринька.

- А, ты, бедовая какая, светленькая.,.- всплеснул руками Егорыч,- весело с тобой балакать. А теперь огребать давай, милая, тебе на счастье. Господи, баслови… далось бы…

Он покрестил рой, пошептал чего-то и полез по стремянке. Подставил под ком широкий сачок из кисейки и сверху тряхнул сучок. Ком мягко упал в наметку,

- Богатый роек, фунтикам к пяти, кака прибыль-то! На счастье тебе, роиться… - сказал он с ласковой ухмылочкой.

Даринька не поняла, чего это говорит «роиться». И вдруг так вся и вспыхнула.

- Како подвесило-то… молись Богу.

И пошел, покачивая в наметке, как кадило. Где висел рой, еще кружились сорвавшиеся с кома пчелы.

- Это здешний? - спросила Даринька.

- Егорыч наш, пчеляк,- сказал Мухомор. - Большой пчельник у нас к малиннику. Егорыч всегда оправдается, пудов полсотни медку сотового продает Матвевна, Вещатель будто… погоду по пчелам за неделю знает.

- Вещатель?..

- Странный он,- сказал Алеша,- вещие сны видит.

- Да?!.. вещие?..- будто испугалась Даринька.

- За год еще сказал Матвевне про маму: «Не жилица она…»

- Так и сказал?..

- Да. Доктора думали, что малокровие, опасного не предполагали. А Косте сказал, когда решили продать усадьбу: «Продадите, да не продадите, все медок мой есть будете». Посмеялись тогда, а вот вы вчера сказали…

- Бывают чревовещатели…- сказал раздумчиво Мухомор.

Смотрели грунтовые сараи, полные шпанских вишен, персиков, ренклодов, укрытых стеклянными стенами. Оранжереи, налитые банным теплом, с апельсинами и лимонами в кадушках, с душистыми цветами и спеющими плодами. У Дариньки закружилась голова от парева и аромата. Не помнила, как очутилась на веранде в кресле. Виктор Алексеевич опять переволновался, укоризненно говорил: нельзя же так! Она истомленно повторяла:

- Сколько я видела… будто сон. Я видела, да?..- шептала она, осматриваясь.- Колокольчики… помню, теперь все помню… И пчелы у нас… сказал он… «молись Богу…»

Все, живое, стояло перед ее глазами, и все казалось чудесным сном.