Глава десятая СНОВА «МАЛЫЙ». КОМАР. ЗАГОВОР ПРОТИВ СТЕПКИ

Я начал готовиться к великому путешествию. Разведал, когда лоцман собирается ехать в Братск, и буквально не спускал с него глаз. Куда дед, туда и я. В конце концов дед заметил это и сказал:

— Что ты, однако, липнешь ко мне?

План у меня был такой. Поеду на автомашине в Братск, а там проберусь на баржу и спрячусь в какой-нибудь темный угол. Когда баржа будет подходить к порогам, я выйду из укрытия и скажу:

«Здравия желаю, товарищ лоцман!»

Старик очень удивится и подумает: «Отчаянный, однако, народ эти москвичи!»

И вот наконец настал долгожданный день. Лоцман собрал в сумочку краюху хлеба, соленого омуля, несколько головок лука и сказал Степке:

— Ну, я, однако, поехал.

Меня приглашать не надо было. Дед из избы — и я за ним. Забрался в кузов и сел на самое удобное место, как настоящий пассажир. Лоцман в это время уже сидел в кабине рядом с шофером. «Ну, — думаю, — теперь дело в шляпе. Вперед, товарищи моряки!»

К сожалению, получилось совсем не так, как я предполагал. В самую последнюю минуту, когда, казалось, машина уже вот-вот тронется с места и начнет прыгать и танцевать по знаменитой кишке, произошло следующее. Совершенно неожиданно для меня над бортом кузова показались голова и рыжие усы «малого».

— А ты, мальчик, куда? — спросил «малый», или, как вы уже догадались, отец Комара.

Я сразу же сообразил, что надо делать. Сел удобнее на скамейке и равнодушно сказал:

— Шофер знает куда. Поехали!

Ни слова не говоря, «малый» высадил меня из машины а сам сел за руль рядом с лоцманом и дал короткий, но внушительный сигнал.

Кто мог предположить, что «малый» теперь уже не «малый», не ученик, а настоящий шофер!

Этот день угостил меня еще одной неожиданностью. Когда я подошел к избе, то сразу же увидел на заборе знакомую, но совершенно свеженькую надпись: «Степка прохвост» (прежнюю надпись Степка уже давно стер). Сомнений не могло быть: таинственный Комар снова появился на Падуне.

Степка был дома. В левой руке он держал ботинок, а в правой — вытертую до самой деревяшки сапожную щетку. Степка не обратил внимания на мой приход. Он лишь на минуту прервал работу, отвел ботинок в сторону и придирчиво посмотрел на него, как хозяйка на стрелку весов в магазине.

— Степка, — торжественно сказал я, — Комар здесь.

Эта новость не произвела на Степку впечатления.

— Знаю. Он приехал с матерью насовсем. В шестой палатке живет.

— Пойдем?

Степка снова отвел ботинок от глаз и сказал:

— Некогда заниматься чепухой. Меня вызывает секретарь комсомольской организации Аркадий Смирнов.

Странно! Я даже не знал, что Аркадий уже секретарь. Почему же он забыл о нашей дружбе и водится с каким-то Степкой?

— Зачем он тебя вызывает? — недовольно спросил я.

— Дельце одно хочет поручить нам, рыба-салака.

— Сам ты салака! Тебе поручать будет, что ли?

Степка провел последний раз щеткой по ботинку и, видимо оставшись довольным своей работой, сказал:

— Не только мне, братуха.

— Ты не обезьянничай! Говори толком!

— Я и говорю толком: тебе, Комару. А потом еще Тане и Мане. Вчера на Падун приехали. Хорошие девчонки. Из Ленинграда.

— Не хочу я никаких дел иметь с твоими Танями и Манями! Понял?

Я думал, что Степка начнет кипятиться, обзывать меня писателем и так далее, но ничего этого не произошло. Степка отвернулся и стал молча зашнуровывать ботинки. Ну что ж, не хочешь разговаривать, и не надо. Обойдемся и без тебя.

Я хлопнул дверью и вышел на улицу. Как насолить Степке? Пожалуй, лучше всего объявить ему бойкот. Не замечать, не отвечать на вопросы и, конечно же, не брать больше в руки веника и топора. Надо перетащить на свою сторону и Комара. Не дорога Степке дружба, пусть остается со своими Танями и Манями!

Приняв такое решение, я отправился разыскивать Комара. Падун — не Москва, человек здесь не затеряется. Я подошел к шестой палатке и увидел худощавого веснушчатого паренька с шапкой рыжих кудрявых волос на голове.

Комар вытряхивал из матраца серую пыльную труху. Рядом поблескивала степным золотом гора свежей пушистой соломы.

— Здравствуй, — сказал я и протянул мальчишке руку. —Ты Комар?

— Ну я.

— Дружить будем?

Комар подозрительно покосился на меня и спросил:

— Тебя Степка подослал?

— Ничего подобного! Я объявил Степке бойкот. Теперь мы с ним враги.

Лицо Комара оживилось. В глазах блеснули искорки.

— А не врешь?

— Вот еще! А почему ты со Степкой поссорился?

Комар помолчал, снова смерил меня недоверчивым

взглядом:

— Ивана Грозного он мне испортил.

— Какого Грозного?

— Того, что сына копьем убил. Подошел к картине и сказал: «Долой кровавых царей!» — и размазал все лицо.

Мне было очень приятно познакомиться с художником. Я помог Комару набить соломой матрац и вместе с ним пошел в палатку. В самом углу за фанерной перегородкой стояли две кровати, табуретка; над столом, прикрепленная булавкой к брезенту, висела картина. На ней были нарисованы зеленое море, черные скалы и человек с волосатым лицом.

— Кто это?

— Неужели не узнаешь? — удивился Комар.

Мне не хотелось огорчать нового товарища, но узнать, кого он изобразил на картине, я решительно не мог!

— Это Пушкин, — подсказал Комар. — С картины художников Репина и Айвазовского.

Но дружба дружбой, а кривить душой я не мог.

— Пушкин был молодой, а у тебя бородатый старик, — сказал я.

— Это не борода, а бакенбарды. Раньше все такие выращивали.

Комар помрачнел. Наверно, обиделся, что я не похвалил его картину.

— Ты думаешь, людей легко рисовать? — спросил он. — Даже у Айвазовского люди не получались…

— А ты бы рисовал только одно море, — посоветовал я.

— Без людей неинтересно…

Комар был прав. Картины и книжки без людей не стоят выеденного яйца.

Кстати, я сообщил Комару, что хочу писать о своей жизни, и пообещал показать ему тетрадку. — Пойдем завтра на порог, — предложил я Комару. — Ты будешь рисовать, а я писать. Идет?

Комар охотно заключил союз. Мы крепко пожали друг другу руки и поклялись дружить до гроба.

Так и начался великий заговор против Степки…