"Будда, мозг и нейрофизиология счастья. Как изменить жизнь к лучшему. Практическое руководство." - читать интересную книгу автора (Мингьюр Йонге)

ОТСУТСТВУЮЩИЙ «ДИРИЖЁР»

Тем не менее меня продолжал мучить один вопрос. Если мозг — это симфония, как предположил доктор Ливингстон, то должен быть и «дирижёр», разве не так? Разве там не должно быть какого-то объективно определимого органа или клетки, управляющей всем? Мы, несомненно, чувствуем, будто там есть такая вещь, или по крайней мере ссылаемся на неё, когда говорим: «Я ещё не решил», или «Я ничего не помню», или «Наверное, я сошёл с ума» [9].

Как я узнал из разговоров с неврологами, биологами и психологами, современная наука долгое время искала такого «дирижёра», потратив немало усилий в надежде обнаружить какую-нибудь клетку или группу клеток, которая управляет чувствами, восприятием, мыслями и другими видами умственной деятельности. Однако, несмотря на использование самой совершенной техники, не удалось найти никаких свидетельств существования подобного «дирижёра». В мозге нет никакой отдельной зоны, никакого крохотного «я», отвечающего за координацию общения разных исполнителей.

В итоге современные неврологи отказались от поисков «дирижёра» в пользу исследования принципов и механизмов, посредством которых миллиарды нейронов, распределённые по всему мозгу, способны согласовывать свою активность, не нуждаясь в центральном руководителе. Такое «глобальное», или «распределённое», поведение можно сравнить со спонтанной координацией группы джазовых музыкантов. Когда джазовые исполнители импровизируют, каждый может исполнять немного отличающуюся музыкальную партию, однако каким-то образом им удаётся играть согласованно.

Идея помещения «я» в мозг во многом связана с влиянием классической физики, которая традиционно сосредоточивалась на изучении законов, управляющих локализованными объектами. С этой формализованной точки зрения, если ум способен оказывать воздействие — например, на эмоции, то он должен где-то находиться. Однако современная физика начинает подвергать сомнению представление о существовании материальных тел, тем самым свидетельствуя о необоснованности самого допущения «реальности» объектов науки. Каждый раз, когда кто-нибудь находит самый мельчайший элемент материи, который только можно себе вообразить, кто-то другой обнаруживает, что в действительности этот элемент состоит из ещё более мелких частиц. И с каждым новым шагом вперёд становится всё труднее окончательно определить какой-либо фундаментальный элемент материи.

Рассуждая логически, если бы даже было возможно разделять мозг на всё меньшие и меньшие части, вплоть до субатомного уровня, то разве можно было бы с уверенностью назвать умом одну из этих частиц? Поскольку каждая клетка состоит из множества меньших частиц, каждая из которых состоит из частиц ещё меньшего размера, то как можно узнать, которая из них представляет собой искомый ум?

Именно здесь буддизм способен предложить свежий взгляд, который мог бы создать основу для новых направлений научных исследований. В тибетском буддизме ум обозначается словом сэм} которое можно примерно перевести как «тот, кто познает». Более длинный вариант этого слова сэм чен та нэй в переводе означает «то, как думают чувствующие существа». Эти простые слова могут помочь нам понять, что в буддизме ум считается не особым объектом, а способностью распознавать, а также осмысливать полученный опыт и переживания. Хотя Будда учил, что мозг, безусловно, служит физической опорой для ума, в то же время он подчёркивал, что сам ум невозможно видеть, осязать, или даже описать вербально. Также, как зрение не сводится к физическому органу — глазу, а слух не сводится к физическому органу — уху, мозг — это ещё не ум.

Одним из самых первых уроков, полученных мною от отца, было то, что буддисты считают ум не отдельной сущностью, а скорее постоянно разворачивающимся опытом. Я помню, что сидел тогда в учебном помещении его монастыря в Непале в окружении учеников со всех концов света, и эта идея поначалу показалась мне очень странной. В этой небольшой комнате, обшитой деревянными панелями, нас было так много, что едва можно было двигаться. Но из окон я мог видеть огромное пространство с горами и лесами. А мой отец сидел там очень собранный, не обращая внимания на духоту, вызванную таким количеством людей, и говорил: «На самом деле то, что мы считаем своей личностью, «своим умом», «своим телом», «собой», — это иллюзия, создаваемая непрерывным потоком мыслей, эмоций, ощущений и восприятий».

Я не знаю, что подействовало на меня: абсолютная убеждённость моего отца, говорившего на основании собственного опыта, физический контраст между ощущением зажатости на скамейке между другими учениками и видом открытого пространства из окна, а может, и то и другое, но в тот момент, как говорят на Западе, во мне что-то просто «щёлкнуло». У меня появилось переживание свободы от разграничения между мыслями «мой» ум, «я» сам и возможностью просто ощущать бытие так же открыто и распахнуто, словно это простор небес и сияние горных вершин за окном.

Позже, когда я попал на Запад, мне приходилось слышать, как многие психологи сравнивают переживание «ума» или «себя» с просмотром кинофильма. Как они объясняли, во время просмотра кинофильма нам кажется, что мы воспринимаем постоянный поток звуков и движения, когда через проектор по очереди проходят отдельные кадры. Однако восприятие было бы совершенно иным, если бы мы имели возможность просматривать фильм кадр за кадром.

Именно так мой отец начинал учить меня смотреть на мой ум. Если просто наблюдать за каждой мыслью, каждым чувством и ощущением, проносящимся в уме, то иллюзия ограниченного «я» исчезает, сменяясь гораздо более спокойным, просторным и безмятежным чувством осознавания. А от других учёных я узнал, что поскольку опыт изменяет нейронную структуру мозга, то, наблюдая за умом таким образом, мы можем изменять ту межклеточную болтовню, что постоянно воспроизводит ощущение нашего «я».