"Домби и сын" - читать интересную книгу автора (Диккенс Чарльз)

Глава XXV Странныя вѣсти о дядѣ Соломонѣ

Несмотря на твердое намѣреніе чуть свѣтъ сняться съ якоря, капитанъ Куттль не прежде, какъ въ шесть часовъ, проснулся въ своей каютѣ послѣ того достопамятнаго вечера, когда онъ наблюдалъ черезъ окно, освѣщенное лампой, дядю Соломона за его письменнымъ столомъ, вмѣстѣ съ деревяннымъ мичманомъ на прилавкѣ и Благотворительнымъ Точильщикомъ, возившимся около своей постели за тѣмъ же прилавкомъ. Зато теперь капитанъ пробудился и тѣломъ, и душой. Сидя на постели, онъ озирался вокругъ комнаты и протиралъ свои глаза съ какимъто особеннымъ неистовсівомъ, какъ будто отъ нихъ теперь требовалась чрезвычайная услуга. Случай необыкновенный. Передъ особой капитана лицомъ къ лицу, задыхаясь отъ усталости, стоялъ Робъ Тудль, съ раскраснѣвшимися щеками и выпученными глазами, блиставшими самымъ яркимъ свѣтомъ.

— Ура! — проревѣлъ капитанъ. — Что новаго?

Но когда Робъ хотѣлъ отвѣчать, капитанъ вепремъ спрыгнулъ съ постели и рукою зажалъ ему ротъ.

— Погоди, любезный, плгоди, — сказалъ онъ, — не говори покуда ни слова.

Затѣмъ капитанъ повернулъ посѣтителя налѣво кругомъ въ другую комнату, и, скрывшись самъ на нѣсколько минутъ, воротился въ синемъ камзолѣ, подошелъ къ шкапу, налилъ двѣ рюмки водки и подалъ одну Благотворительному Точильщику. Потомъ, опорожнивъ собственную рюмку, капитань приложился спиною къ стѣнѣ, какъ будто хотѣлъ на всякій случай предупредить возмзжность опрокинуться навзничь и, обративъ глаза на Точильщика, скомандовалъ довольно рѣшительнымъ тономъ:

— Ну, теперь отваливай, дружокъ, отваливай!

— Вы хотите, чтобы я говорилъ? — спросилъ Робъ, озадаченный капитанскими приготовленіями.

— Да, начинай.

— Мнѣ почти нечего разсказывать, капитанъ. Вотъ вамъ!

Робъ показалъ связку ключей. Капитанъ, еще плотнѣе прислонившись къ стѣнѣ, бросалъ поперемѣнно взгляды то на ключи, то на Точильщика.

— Вотъ вамъ еще, — продолжалъ Робъ.

Тутъ онъ вынулъ запечатанный пакетъ, на который каиитанъ посмотрѣлъ съ такимъ же вниманіемъ, какъ и на ключи.

— Вставши сегодня въ пять часовъ, — продолжаль Робъ, — я нашелъ всѣ эти вещи на своей постели. Двери въ магазинъ были отперты, и м-ръ Гильсъ отошелъ…

— Какъ?! умеръ?! — проревѣлъ капитанъ, поблѣднѣвъ какъ смерть.

— Не умеръ, a исчезъ, — возразилъ Точильщикъ.

— Исчезъ?

— Скрылся изъ магазина, неизвѣстно куда.

Капитанъ заревѣлъ такимъ неистовымъ голосомъ и съ такою быстротою ринулся отъ стѣны, что бѣдный Точильщикъ, вооруженный ключами и пакетомъ, поспѣшилъ забиться въ противоположный уголъ.

— На ключахъ, сударь, и на пакетѣ написано: "Для капитана Куттля", — завопилъ Робь, — Вотъ я и прибѣжалъ къ вамъ. Больше я ничего не знаю, капитанъ Куттль, ей-же-ей! Ужъ лучше бы мнѣ провалиться сквозь землю. Вотъ нашли мѣсто для бѣднаго парня! Хозяинъ бѣжалъ и мнѣ придется разстаться съ мѣстомъ, a еще меня же обвиняютъ!

Эти жалобныя восклицанія были вызваны сверкающими глазами капитана, который весь, съ ногъ до головы, пылалъ подозрѣніемъ и угрозами. Принявъ пакетъ изъ рукъ Точильщика, капитанъ разломалъ печать и принялси читать:

"Милый мой Недъ Куттль, здѣсь ты найдешь мою волю" — капитанъ для удостовѣренія перевернулъ листъ — "и завѣщаніе"…

— Гдѣ же завѣщаніе? — закричалъ капитанъ, бросивъ подозрительный взглядь на Точильщика. — Воля здѣсь, a завѣщанія я не вижу. Куда дѣвалъ ты завѣщаніе?

— Я не видалъ никакого завѣщанія — возразилъ Робъ. — Пожалуйста, капитанъ, не нападайте на меня. Я не трогалъ завѣщанія.

Капитанъ сомнительно покачалъ г. оловой и съ важностью продолжалъ чтеніе:

"Не вскрывай документа до истеченія года или пока не будетъ получено вѣрнаго извѣстія о моемъ миломъ Вальтерѣ, который также — я увѣренъ въ этомъ — дорогъ и для тебя, любезный Недъ…

Здѣсь капитанъ остановился съ видимымъ волненіемъ. Понимая, однако-жъ, важность настоящаго случая, онъ, для возстановленія своего достоинства, бросилъ на Точильщика строгій взглядъ и продолжалъ:

"Если ты никогда не услышишь обо мнѣ или не увидишь меня больше, вспоминай, любезный Недъ, о старомъ другѣ такъ же, какъ онъ будетъ вспоминать о тебѣ до послѣдняго издыханія — съ любовью, и заступи, ради Вальтера, его мѣсто при магазинѣ до истеченія упомянутаго срока. Долговъ нѣтъ. Заемъ фирмѣ Домби и Сынъ уплаченъ. Посылаю тебѣ ключи. Храни все это въ тайнѣ и не дѣлай обо мнѣ никакихъ разспросовъ. Это безполезно. Больше писать нечего, любеный Недъ. Остаюсь твой вѣрный друтъ Соломонъ Гильсъ.

Капитанъ перевелъ духъ и читалъ далѣе постскриптъ.

"Мальчикъ Робъ, рекомендованный фирмой, какъ я тебѣ говорилъ, можетъ остаться при магазинѣ… Если окажется необходимымъ продавать вещи съ аукціона, прибереги, милый Недъ, маленькаго мичмана".

Капитанъ Куттль перечиталъ письмо, по крайней мѣрѣ, двадцать разъ и съ сотню разъ перевернулъ его въ рукахъ, сидя въ глубокомъ раздумьи на своемъ стулѣ. Сначала мысли его были исключительно прикованы къ письму, и онъ ни о чемъ больше не былъ въ состояніи думать. Потомъ онъ постепенно началъ вникать въ постороннія обстоятельства, и мало-по-малу идея военнаго суда образовалась и созрѣла въ его головѣ. Но подсудимымъ былъ Благотворительный Точильщикъ, и никто больше. Его слѣдовало допросить. Утвердившись въ этой мысли, капитанъ принялъ такой рѣшительный, строгій, истинно судейскій видъ, что Точиьщикъ, еще прежде начатія допроса, понялъ всю опасность своего положенія и счелъ необходимымъ опровергнуть обвинительные пункты, начертанные на челѣ грознаго судіи.

— О, зачѣмъ вы на меня такъ смотрите, капитанъ? — воскликнулъ Точильщикъ. — Въ чемъ я провинился передъ вами?

— Не кричи, любезный, не кричи! Нечего обвинять себя прежде времени.

— Я ни въ чемъ не виноватъ, капитанъ!

— Увидимъ, a покамѣстъ распускай-ка паруса и — маршъ впередъ!

Съ глубокимъ чувствомъ отвѣтственности, возложенной на него въ настоящемъ случаѣ, капитанъ рѣшился немедленно произвести строжайшее слѣдствіе на самомъ мѣстѣ и, вооруживщись сучковатымъ жезломъ, отправился въ Сити вмѣстѣ съ Благотворительнымъ Точильщикомъ. Считая этого малаго своимъ арестантомъ, онъ думалъ сначала сковать его или, по крайней мѣрѣ, стянуть его руки, но, не зная обычныхъ формъ, употребительныхъ при такомъ арестѣ, удовольствовался лишь тѣмъ, что держалъ его плечи во всю дорогу, приготовившись, въ случаѣ малѣйшаго сопротивленія, дать ему пинка и повалить на мостовую.

Но сопротивленія не было, и они, безъ всякихъ приключеній, достигли въ Сити до дверей инструментальнаго мастера. Такъ какъ ставни еще не были открыты, то капитанъ прежде всего озаботился освѣтить магазинъ, и когда дневной свѣтъ пробился черезъ окна, онъ приступилъ къ дальнѣйшимъ изслѣдованіямъ.

Расположившись въ креслахъ, какъ судья торжественнаго трибунала, капитанъ приказалъ Робу лечь въ свою постель подъ прилавкомъ и въ точности объяснить: во-первыхъ, гдѣ и какъ нашелъ онъ ключи съ пакетомъ по своемъ пробужденіи; во-вторыхъ, въ какомъ положеніи находились двери по его пробужденіи; въ-третьихъ, за чѣмъ и какъ побѣжалъ онъ на Корабельную площадь по своемъ пробужденіи — пунктъ очень важный въ случаѣ, если бы Точильщикъ скрылся черезъ окно. На всѣ эти и другіе, менѣе важные пункты подсудимый отвѣчалъ нѣсколько разъ очень удовлетворительнымъ образомъ. Судья опустилъ голову и, казалось, вывелъ положительное заключеніе, что дѣло принимало очень дурной оборотъ.

Вслѣдъ затѣмъ былъ учиненъ строгій розыскъ по ісему дому съ неопредѣленной мыслью отыскать тѣло Соломона Гильса. Въ сопровожденіи подсудимаго, ставшаго со свѣчей на лѣстницѣ, капитанъ спустился въ погребъ, ощупалъ всѣ углы желѣзнымъ крюкомъ, безпрестанно ударяясь лбомъ о бревна, и воротился оттуда облѣпленный паутиной. При обозрѣніи спальни старика, они нашли, что Соломонъ не ложился въ прошлую ночь и только сидѣлъ на постели, такъ какъ одѣяло не много было смято.

— Такъ вотъ что, — вскричалъ Робъ, озираясь вокругъ, — я знаю теперь, зачѣмъ м-ръ Гильсъ такъ часто выходилъ въ эти дни изъ своей комнаты! Онъ, видите ли, капитанъ, потихоньку выносилъ отсюда вещи, чтобы не быть замѣченнымъ.

— Правда, любезный, правда, — сказалъ капитанъ съ таинственнымъ видомъ, — a какія это вещи?

— Да я не вижу здѣсь ни его бритвеннаго прибора, капитанъ, ни щетокъ, ни рубашекъ, ни сапогъ.

При исчисленіи этихъ статей, капитанъ оематривалъ подсудимаго съ ногъ до головы, вникая въ каждую частицу его туалета и стараясь угадать, не употребилъ ли онъ въ дѣло упомянутыхъ вещей своего хозяина. Но бритвы Робу, казалось, были не нужны, щетки — тоже, потому что его платье никогда не подвергалось вліянію щетокъ, a дырявые сапоги его никакъ не могли принадлежать дядѣ Соломону.

— A что ты скажешь насчетъ времени, когда онъ ушелъ, — спросилъ капитан ь строгимъ голосомъ, — ну?

— Я думаю, капитанъ, м-ръ Гильсъ ушелъ очень скоро послѣ того, какъ я началъ храпѣть.

— Въ которомъ же часу?

— Какъ мнѣ вамъ это сказать, капитанъ? Знаю только, что съ вечера я сплю крѣпко, a къ утру y меня очень легкій сонъ. Если бы м-ръ Гильсъ ушелъ передъ разсвѣтомъ, я бы непремѣнно это слышалъ, хотя бы онъ прокрался къ дверямъ на цыпочкахъ.

По зрѣломъ обсужденіи Куттль началъ догадываться, что Гильсъ исчезъ по собственной волѣ. Къ этому логическому заключенію приводило и письмо, оставленное на его имя. Почеркъ безспорно былъ Соломоновъ, и въ теченіи мыслей обнаруживалась обдуманная рѣшительность. Словомъ, дядя Соломонъ давно задумалъ убѣжать — и убѣжалъ. Оставалось привести въ ясность: куда онъ убѣжалъ и зачѣмъ онъ убѣжалъ? Но такъ какъ первая часть проблемы представляла непреоборимыя затрудненія, то мысли капитана сосредоточились только на второмъ ея пунктѣ.

Припоминая странныя манеры старика и его вчерашнее слишкомъ пламенное прощаніе, теперь совершенно понятное, капитанъ съ ужасомъ дошелъ до заключенія, что старикъ, не будучи въ силахъ преодолѣть страшнаго безпокойства насчетъ милаго Вальтера, рѣшился кончить жизнь самоубійствомъ. Уже давно жаловался онъ на треволненія жизни, и теперь, когда исчезла всякая надежда, очень можетъ быть, что онъ разъ навсегда задумалъ покончить съ мірской суетой.

Ему нечего было опасаться за личную свободу и опись имѣнія, потому что всѣ деньги уплачены: что же, какъ не мысль о самоубійствѣ заставила его скрыться? A если онъ забралъ съ собою нѣкоторыя вещи — что, впрочемъ, еще слѣдовало доказать — такъ это, безъ сомнѣнія, — думалъ капитанъ, — сдѣлано для отвлеченія вниманія другихъ людей отъ его грѣшиаго умысла. Стало быть, вопросъ рѣшенъ: Соломонъ Гильсъ прекратилъ жизнь самоубійствомъ.

Остановившись на этомъ роковомъ заключеніи, капитанъ, сокрушаемый лютою скорбью, ыашелъ справедливымъ освободить изъ-подъ ареста Благотворительнаго Точильщика, такъ какъ онъ оказался невиннымъ въ злоумышленіи противь своего хозяина. Потомъ, оставивъ въ магазинѣ за присмотромъ вещей человѣка, нанятаго изъ лавки маклера Брогли, Куттль и Тудль отправились на поиски смертныхъ останковъ Гнльса.

Всѣ полицейскія бюро, всѣ рабочіе дома, всѣ анатомическіе театры, какіе только обрѣтаются въ столицѣ Соедкненныхъ Королевствъ, были изслѣдованы и осмотрѣны капитаномъ Куттлемъ. Новый герой эпической поэмы, воплотившій въ своемъ лицѣ всѣ народные элементы, онъ вмѣшивался во всѣ уличныя толпы, исходилъ всѣ переулки и закоулки, обозрѣлъ всѣ пристани, всѣ корабли, вездѣ и во всемъ отыскивая тлѣнную плоть грѣшнаго друга. Цѣлую недѣлю прочитывалъ онъ въ газетахъ извѣстія о пропажѣ людей, объ отравленіяхъ, объ убійствахъ, и во всякое время дня и ночи готовъ былъ отправиться на мѣсто бѣдственнаго приключенія, "для удостовѣренія, — говорилъ онъ, — что тамъ не было Соломона". Оказывалось дѣйствительно, что тамъ не было Соломона, и бѣдный капитанъ не получалъ никакого удовлетворенія.

Наконецъ, безуспѣшныя попытки были оставлены, и капитанъ принялся сосбражать, что ему дѣлать. Прочитавъ еще разъ это письмо пропавшаго друга, онъ основательно разсудилъ, что нужно прежде всего устроить и сохранить магазинъ въ приличномъ видѣ для Вальтера, и это безспорно есть важнѣйшая обязанность, возложенная на него. Для выполненія этой обязанности оказывалось необходимымъ поселиться самому въ магазинѣ Соломона Гильса, a это сопряжено было съ нѣкоторыми затрудненіями со стороны м-съ Макъ Стингеръ. Такъ какъ нечего было и думать, что почтенная дама изъявитъ на это добровольное согласіе, то капитанъ, послѣ нѣкотораго колебанія, рѣшился на отчаянное средство — бѣжать съ Корабельной площади.

— Вотъ что, любезный, — сказалъ капитанъ, обращаясь къ Робу, когда этотъ смѣлый планъ окончательно созрѣлъ въ его головѣ, — мнѣ надобно идти, и я ворочусь не скоро. Въ полночь дожидайея меня въ магазинѣ, и когда я постучусь, отвори дверь.

— Очень хорошо, капитанъ.

— Ты не потеряешь своего мѣста, — продолжалъ капитанъ снисходительнымъ тономъ, — и, если мы поладимъ, можешь надѣяться на прибавку жалованья. Только смотри, не зѣвай: если я приду въ полночь или передъ разсвѣтомъ, немедленно отвори дверь, когда услышишь стукъ. Вотъ, видишь ли, въ чемъ дѣло, любезный. Легко станется, что за мной пустится кто-нибудь въ погоню, и если ты не скоро отворишь дверь, меня какъ разъ могутъ застигнуть. Понимаешь?

Робъ обѣщался не смыкать глазъ во всю ночь и стоять на караулѣ. Сдѣлавъ это распоряженіе, капитанъ отправился подъ мирную кровлю м-съ Макъ Стингеръ.

Мысль о преступномъ побѣгѣ до того взволновала душу капитана Куттля, что во все остальное время онъ дрожалъ, какъ въ лихорадкѣ, особенно когда ему слышались шаги м-съ Макъ Стингеръ и шорохъ платья. Случилось, въ этотъ день на м-съ Макъ Стингеръ нашелъ добрый стихъ, и она была смирна, какъ овечка, что еще болѣе растревожило добраго капитана.

— Что сегодня угодно вамъ кушать, капитанъ Куттль? — спросила хозяйка ласковымъ тономъ. — Не хотите-ли пуддинга или бараньихъ почекъ? Пожалуйста, не церемоньтесь со мной.

— Благодарю васъ, сударыня, — возразилъ капитанъ. — Не безпокойтесь.

— Не хотите ли пирога съ начинкой, жареной курицы или яицъ? — спросила м-съ Макъ Стингеръ. — Угостите себя хоть разъ хорошимъ обѣдомъ, дорогой мой капитанъ.

— Благодарю васъ, сударыня. Ничего не хочу, — возразилъ капитанъ смиреннымъ тономъ.

— Васъ что-то тревожитъ, капитанъ, и, кажется, вы не совсѣмъ здоровы. Не принести ли вамъ бутылку хересу?

— Не мѣшаетъ, сударыня, если только вы сами выкушаете рюмку или двѣ. A между тѣмъ, — продолжалъ капитанъ, терзаемый лютыми угрызеніями совѣсти, — не угодно ли вамъ получить деньги впередъ за слѣдующую треть?

— Зачѣмъ же, капитанъ? — успѣете отдать въ свое время.

— Нѣтъ, сударыня, я не умѣю беречь денегъ, и вы меня очень обяжете, если потрудитесь взять впередъ. Деньги изъ моего кармана просачиваются, какъ вода.

— Въ такомъ случаѣ, извольте, капитанъ, — отвѣчала м-съ Макъ Стингеръ, потирая руки. — Сама бы я никогда не спросила, но когда вы предлагаете, отказать не могу.

— И еще, сударыня, будьте такъ добры, потрудитесь отъ меня раздать вашимъ малюткамъ по восемнадцати пенсовъ, — сказалъ капитанъ, вынимая изъ шкапа жестяную чайницу, въ которой хранился его капиталъ. — Да ужъ сдѣлайте милость, прикажите всѣмъ дѣтямъ придти сюда: я бы очень желалъ ихъ видѣть.

Немедленно вбѣжали въ комнату маленькіе Макъ Стингеры и обвились вокругъ шеи капитана съ полнымъ довѣріемъ, котораго онъ такъ мало заслуживалъ. Эти ласки острымъ кинжаломъ вонзились въ капитанское сердце. Взглядъ Александра Макъ Стингера, его любимца, былъ для него невыносимъ; a голосъ Юліаны Макъ Стингеръ, вылитой матери, приводилъ его въ судорожный трепетъ, какъ отчаяннаго труса.

За всѣмъ тѣмъ капитанъ довольно сносно сохранилъ наружное спокойствіе и часа два провозился съ дѣтьми такимъ образомъ, какъ будто самъ былъ нѣжнымъ отцомъ семейства. Онъ сажалъ ихъ на колѣни, обнималъ, цѣловалъ и былъ столь снисходителенъ, что нимало не разсердился, когда маленькіе шалуны нанесли значительное поврежденіе лощеной шляпѣ, усѣвшись на ней, какъ на гнѣздѣ. Наконецъ, когда капитанъ разстался съ этими херувимчиками, душой его овладѣла такая лютая тоска, какъ будто бы его приговорили къ висѣлицѣ.

Во мракѣ ночной тишины капитанъ уложилъ и заперъ свое тяжелое имущество въ шкапъ, намѣреваясь его оставить тутъ, по всей вѣроятности, навсегда. Изъ легкихъ вещей онъ сдѣлалъ узелъ и положилъ его подлѣ себя, совсѣмъ готовый къ побѣгу. Ровно въ полночь, когда Карабельная площадь была погружена въ глубокій сонъ, и м-съ Макъ Стингеръ убаюкалась въ сладкомъ забвеніи съ своими птенцами, преступный капитанъ, прокрадываясь въ темнотѣ на цыпочкахъ, отворилъ дверь и… пустился бѣжать во весь опоръ.

Преслѣдуемый образомъ м-съ Макъ Стингеръ, вскочившей съ постели и гнавшейся за нимъ въ своемъ ночномъ туалетѣ, преслѣдуемый также живымъ сознаніемъ огромности преступленія, капитанъ ни разу не перевелъ духу на разстояніи между Корабельной площадью и магазиномъ инструментальнаго мастера. Нырнувъ въ комнату — Точильщикъ не спалъ — онъ тотчасъ же приказалъ запереть двери желѣзными засовами, и мало-по-малу началъ приходить въ себя.

— Уфъ, замучился, — пыхтѣлъ капитанъ, — уфъ!

— Развѣ была погоня, капитанъ? — спросилъ Робъ.

— Нѣтъ, нѣтъ! — отвѣчалъ капитанъ, измѣнившись въ лицѣ и прислушиваясь къ шороху шаговъ на улицѣ. — Только вотъ что, любезный: если придетъ сюда какая женщина, кромѣ тѣхъ двухъ, что были здѣсь при тебѣ, и станетъ спрашивать про капитана Куттля, отвѣчай всегда, что ты ничего не знаешь и даже не слыхалъ никогда о капитанѣ съ такой фамиліей. Помни это хорошенько.

— Не забуду, капитанъ.

— А, пожалуй, ты можешь сказать, что читалъ въ газетахъ объ отплытіи какого-то Куттля въ Австралію вмѣстѣ съ шайкой эмигрировавшихъ сорванцовъ, которые поклялись никогда не возвращаться въ Европу.

— Слушаю, капитанъ, — отвѣчалъ Робъ, мучимый ужасной зѣвотой.

— Если будешь уменъ и въ точности исполнишь всѣ мои приказанія, — продолжалъ капитанъ, — я устрою тебя такъ, какъ тебѣ не грезилось. Ступай теперь, спи, a я уберусь въ Соломонову спальню.

Что капитанъ вытерпѣлъ на другой день при каждомъ появленіи передъ окнами женскихъ шляпокъ или какъ часто выскакивалъ онъ изъ магазина на чердакъ для избѣжанія мнимыхъ м-съ Макъ Стингеръ, описать невозможно. Когда, наконецъ, эти средства самосохраненія оказались слишкомъ тягостными, капитанъ завѣсилъ извнутри стекляную дверь между магазиномъ и гостиной, прибралъ ключъ къ замочной скважинѣ и сдѣлалъ въ стѣнѣ крошечное отверстіе для тайныхъ наблюденій. Выгоды такого укрѣпленія очевидны. Лишь только появлялась враждебная шляпка, капитанъ мигомъ вбѣгалъ въ свою крѣпость, запиралъ дверь и приставлялъ глазъ къ едва замѣтной щели. Убѣдившись, что тревога была фальшивая, онъ опять входилъ въ магазинъ. A такъ какъ шляпокъ мимо оконъ прошло безсчетное число и каждая вызывала фалынивую тревогу, то и оказалось, что капитанъ весь этотъ день только вбѣгалъ и выбѣгалъ.

При всемъ томъ капитанъ ухитрился найти досугъ для обозрѣнія товаровъ въ магазинѣ, и Робъ долженъ былъ вычистить, и выхолить каждую вещь до возможной степени совершенства. Потомъ капитанъ, къ великому изумленію проходящей публики, разставилъ по окнамъ наудачу болѣе привлекательные предметы и прибилъ на нихъ ярлычки съ обозначеніемъ цѣнности, отъ десяти шиллинговъ до пятидесяти фунтовъ стерлинговъ.

Совершивъ всѣ эти улучшенія, капитанъ, окруженный инструментами, почувствовалъ себя очень ученымъ и, когда наступила ночь, онъ, передъ отправленіемъ на чердакъ въ Соломонову сиальню, закурилъ трубку и принялся черезъ потолочное окно, смотрѣть на звѣзды съ видомъ астронома, имѣющаго въ нѣкоторомъ родѣ права собственности на небесныя свѣтила. Онъ началъ также, подобно всѣмъ коммерческимъ людямъ Сити, принимать постоянное участіе въ лордѣ мерѣ, во всѣхъ чиновникахъ городской думы и въ торговыхъ компаніяхъ, вслѣдствіе чего онъ каждый день забѣгалъ на биржу справляться насчетъ повышенія и пониженія курсовъ, хотя, при всемъ знакомствѣ съ правилами навигаціи, никакъ не могъ понять, что значили таинственныя цифры и особенно эти безчисленныя дроби, отъ которыхъ, наконецъ, онъ вовсе отказался. Немедленно по вступленіи во владѣніе деревяннымъ мичманомъ, онъ отправился къ Флоренсѣ съ чудными вѣстями о дядѣ Солѣ; но, къ несчастію, не засталъ ея дома.