"Домби и сын" - читать интересную книгу автора (Диккенс Чарльз)

Глава XXIII Одиночество Флоренсы и таинственность мичмана

Флоренса жила одна въ огромномъ мрачномъ домѣ. День проходилъ за днемъ, a она все жила одна, и пустыя стѣны, какъ змѣиныя головы Горгоны, леденили ее мертвящимъ взглядомъ, угрожавшимъ превратить въ камень ея молодость и красоту.

Ни одинъ волшебный замокъ, созданный сказочнымъ воображеніемъ въ дремучемъ лѣсу, среди болотъ и пропастей, не былъ столь одинокъ и запущенъ, какъ домъ м-ра Домби въ его угрюмой дѣйствительности. По ночамъ, когда яркій свѣтъ струился изъ сосѣднихъ оконъ, онъ казался темнымъ пятномъ среди улицы; днемъ, между другими зданіями, онъ хмурился, какъ рыцарь печальнаго образа, мрачный и дикій въ своей непроницаемой таинственности.

Не было здѣсь двухъ свирѣпыхъ драконовъ, стерегущихъ входъ передъ теремомъ угнетенной невинности; но на этихъ страшныхъ воротахъ каждый, казалось, читалъ адскую надпись: "Оставьте всякую надежду вы, которые входите сюда". Весь домъ былъ до такой степени запущенъ, что мальчишки безпрепятственно чертили мѣломъ разныя фигуры на мостовой и на перилахъ и рисовали чертенятъ съ рогами и хвостомъ на стѣнахъ конюшни. Случалось, м-ръ Таулисонъ разгонялъ неугомонныхъ шалуновъ, и тогда взамѣнъ они принимались рисовать самого м-ра Таулисона съ длинными ушами, торчавшими изъ-подъ его шляпы. Никакого шуму, никакого движенія подъ запустѣлой кровлей. Странствующіе музыканты съ мѣдными трубами не осмѣливались прогудѣть ни одной ноты передъ этими окнами; прыгающіе савояры и шарманщики съ вальсирующими маріонетками бѣгали, какъ отъ чумы, отъ запустѣлаго жилища.

Заколдованный домъ спитъ непробуднымъ сномъ цѣлые вѣка, но злой волшебникъ, по крайней мѣрѣ не лишаетъ его обыкновенной свѣжести. Чары надъ домомъ м-ра Домби имѣютъ опустошительное дѣйствіе. Тяжелыя занавѣсы утратили свои прежнія формы и повисли, какъ могильные саваны; зеркала потускнѣли; фигуры на коврахъ полиняли, какъ память минувшихъ событій; половицы покоробились и трещали отъ непривычныхъ шаговъ; ключи покрылись ржавчиной въ замкахъ дверей. Сырость расползлась по стѣнамъ и затмила фамильные портреты. Плѣсень съ гнилью забралась въ чуланы и погреба. Пыль накопилась во всѣхъ углахъ, неизвѣстно какъ и откуда. Пауки, моль и черви распложались съ каждымъ днемъ. Любознательный жукъ, самъ не зная какъ, попадалъ на лѣстничныя ступени или пробирался въ верхнія комнаты. Крысы поднимали страшный гвалтъ по ночамъ и визжали въ темныхъ галлереяхъ, прокопанныхъ ими подъ панелями.

Мрачное великолѣпіе парадныхъ комнатъ, полуосвѣщенныхъ сомнительнымъ свѣтомъ, пробивавшимся чрезъ затворенныя ставни, довольно хорошо соотвѣтствовало типу заколдованнаго замка. Почернѣвшія лапы вызолоченныхъ львовъ, свирѣпѣвшихъ изъ-подъ своихъ чехловъ; мраморныя очертанія бюстовъ на пьедесталахъ, страшно выглядывавшихъ изъ своихъ потускнѣвшихъ покрывалъ; часы, которые никогда не были заводимы, a если какъ-нибудь заводились — били неземныя числа, которыхъ не было на циферблатѣ; случайныя брянчанія висѣвшихъ люстръ, возвѣщавшихъ фальшивую тревогу, какъ набатныя трещотки, и безобразныя группы другихъ фантастическихъ фигуръ, нахлобученныхъ саванами, — все это довершало картину могильнаго очарованія.

Была въ заколдованномъ домѣ большая лѣстница, по которой хозяйскій сынъ спустился въ могилу. Теперь по ней никто не ходилъ, кромѣ Флоренсы. Были другія лѣстницы и галлереи, по которымъ тоже никто не проходилъ по цѣлымъ недѣлямъ. Были еще двѣ вѣчно запертыя комнаты, посвященныя блаженной памяти отжившихъ членовъ фамиліи. Носился слухъ — и всѣ ему вѣрили, кромѣ Флоренсы, — что по ночамъ бродитъ по пустымъ комнатамъ какая-то фигура, блѣдная и страшная, какъ выходецъ съ того свѣта.

И жила Флоренса одна въ огромномъ мрачномъ домѣ. День проходилъ за днемъ, a она все жила одна, и холодныя стѣны, какъ змѣиныя головы Горгоны, леденили ее мертвящимъ взглядомъ, угрожавшимъ превратить въ камень ея молодость и красоту.

Трава пробивалась на кровлѣ и черезъ щели панелей. Передъ окнами въ нижнемъ этажѣ начинали показываться какія-то чешуйчатыя растенія, отдававшія червивою гнилью. Изсохшая глина отваливалась съ закоптѣлыхъ трубъ и кусками падала на мостовую. Два тощія дерева съ чахоточными листьями совсѣмъ завяли и корчились въ предсмертныхъ судорогахъ. По всему зданію цвѣта измѣнили свою форму: бѣлая краска превратилась въ желтую, желтая почти почернѣла. Словомъ, великолѣпный домъ знаменитаго негоціанта со смертью бѣдной хозяйки превратился мало-по-малу въ какой-то темный и душный провалъ на длинной и скучной улицѣ.

Но Флоренса расцвѣтала здѣсь, какъ прекрасная царевна въ волшебной сказкѣ. Книги, музыка и ежедневные учителя, со включеніемъ Сусанны и Діогена, были ея единственными собесѣдниками. Миссъ Нипперъ, постоянная слушательница всѣхъ уроковъ молодой дѣвушки и наблюдательница ея занятій, почти сама сдѣлалась ученою и даже по временамъ разсуждала очень дѣльно объ отвлеченныхъ предмеіахъ, между тѣмъ какъ Діогенъ, оцивилизованный, вѣроятно, тѣмъ же ученымъ вліяніемъ, клалъ по обыкновенію свою голову на окно и, грѣясь на лѣтнемъ солнцѣ, взиралъ умильными глазами на уличную суматоху.

Такъ жила Флоренса въ пустынномъ и дикомъ домѣ среди своихъ занятій, и ничего не тревожило ея. Теперь, не боясь быть отверженной, она часто спускалась въ комнаты отца, думала о немъ и съ любящимъ сердцемъ подходила къ его портрету. Она безбоязненно смотрѣла на предметы, его окружавшіе, и смѣло садилась на его стулъ, не опасаясь угрюмаго взгляда. Она убирала его кабинетъ собственными руками, ставила букеты на его столѣ, перемѣняла ихъ, если цвѣты начинали увядать, и почти каждый день оставляла какой-нибудь робкій знакъ своего присутствія подлѣ того мѣста, гдѣ садился отецъ. Сегодня появлялся на его столѣ разрисованный футляръ для часовъ; завтра этотъ подарокъ замѣнялся другою бездѣлкой ея собственной работы, такъ какъ футляръ, думала она, слишкомъ рѣзко бросается въ глаза. Иногда, въ безсонную ночь, ей приходило въ голову, что отецъ нечаянно пріѣдетъ домой и съ презрѣніемъ броситъ ея подарокъ; въ такомъ случаѣ она вдрутъ оставляла постель и, едва дыша, съ бьющимся сердцемъ, прокрадываясь на цыпочкахъ въ отцовскій кабинетъ, уносила въ свою комнату приготовленный подарокъ. Въ другой разъ, заливаясь слезами, она прикладывала лицо къ его письменному столу и оставляла на немъ поцѣлуй.

Никто не зналъ этой тайны страждущаго сердца, потому что никто не входилъ въ комнаты м-ра Домби, a Флоренса прокрадывалась въ нихъ по сумеркамъ, по утрамъ или когда домашняя прислуга сидѣла за обѣдомъ.

Но въ этихъ грустныхъ прогулкахъ Флоренса была не одна. Фантастическія мечты и призраки сопутствовали ей вездѣ и толпами роились въ ея воображеніи, когда она сидѣла въ пустынныхъ комнатахъ. Часто думала она, какъ полна была бы ея жизнь, если бы отецъ не отвергалъ ея любви, и мечты ея были такъ живы, видѣнія такъ ясны, что иной разъ казалось ей, что она въ самомъ дѣлѣ любимая дочь. Обольщенная яркой мечтой, она припоминала, будто они когда-то вмѣстѣ горевали y постели умирающаго младенца, и сердца ихъ проникались взаимнымъ сочувствіемъ. Она вспоминала, какъ часто послѣ того говорили они о своемъ любимцѣ, и какъ нѣжный отецъ старался ее утѣшить общими надеждами и вѣрой въ лучшую будущность по ту сторону гроба. Въ другой разъ казалось ей, будто мать ея еще жива. О, съ какою любовью вглядывалась она въ этотъ призракъ пылкаго воображенія, какимъ трепетомъ билось ея сердце! Но скоро спокойное размышленіе заступало мѣсто сладкой мечты, и угрюмая дѣйствительность снова леденила ее мертвящимъ вліяніемъ.

Но была одна мысль въ этой душѣ, могучая и пылкая, которая поддерживала ее въ трудной борьбѣ съ несчастной дѣйствительностью. Она увѣрила себя, что смертью не разрываются узы, соединяющія насъ съ предметами нашей любви: увѣренность, общая всѣмъ несчастнымъ, для которыхъ жизнь не представляетъ никакой отрады, никакого успокоенія. Ей казалось, что ея мать и братъ, окруженные лучезарнымъ сіяніемъ, смотрятъ съ высоты неба на оставленную сироту, наблюдаютъ за ея поступками, видятъ ея мысли, сочувствуютъ горю, оживляютъ надежды ея сердца и готовы руководить ею на всѣхъ ступеняхъ ея земного странствованія. Эта мысль впервые озарила ее со времени рокового свиданія съ отцомъ въ послѣднюю ночь и съ той поры уже ни разу не оставляла ее. Думать объ этой надзвѣздной жизни сдѣлалось единственной отрадой ея растерзаннаго сердца. Но вдругъ, по странному сцѣпленію идей, ей пришло въ голову, что, горюя безпрестанно по поводу суровости отца, она можетъ вооружить противъ него умершихъ членовъ семейства. Какъ ни странна и дика подобная мысль, но источникъ ея заключался въ любящей натурѣ, и съ этой минуты она принудила себя думать объ отцѣ не иначе, какъ съ надеждой пріобрѣсти его любовь.

Почему же нѣтъ? Отецъ, — думала Флоренса, — не знаетъ, какъ она его любитъ. Она еще такъ молода, и безъ матери никто не могъ научить ее какъ должно выражать любовь своему отцу. Надо подождать. Со временемъ это искусство, вѣроятно, придетъ само собою, она сдѣлается умнѣе, и тогда-то отецъ узнаетъ, какъ она его любитъ.

Это сдѣлалось задачей ея жизни. Когда утреннее солнце бросало лучи на пустынный домъ, одинокая его хозяйка уже была на ногахъ и трудилась безъ устали съ одною цѣлью — сдѣлаться достойной отцовской любви. Флоренса думала, чѣмъ больше пріобрѣтетъ она познаній, чѣмъ совершеннѣе сдѣлается ея образованіе, тѣмъ пріятнѣе будетъ отцу, когда онъ ее узнаетъ и полюбитъ. Иногда, съ трепещущимъ сердцемъ и слезами, она спрашивала себя, въ состояніи ли она приличнымъ образомъ поддержать разговоръ, когда они вмѣстѣ станутъ разсуждать; иногда старалась придумать, нѣтъ ли особаго предмета, которымъ отецъ дорожитъ больше, чѣмъ другими. Вездѣ и всегда — за книгами, за музыкой, за тетрадями, за рукодѣльемъ, за утренними прогулками и въ ночныхъ молитвахъ — одна и та же цѣль преслѣдовала ее въ различныхъ видахъ, съ разными подробностями. Странный трудъ для ребенка — изучать дорогу къ жестокому сердцу отца!

Многіе безпечные зѣваки, проходившіе въ лѣтніе вечера мимо заколдованнаго дома, видѣли въ одномъ изъ оконъ молодое лицо, обращенное на луну и мерцавшія звѣзды, лицо тревожное и задумчивое; кому и какъ могло придти въ голову, какая мысль отсвѣчивается на этомъ прекрасномъ лицѣ! Только Богъ одинъ зналъ тайну бѣдной дѣвушки!

И жила Флоренса одна въ пустынномъ домѣ. День проходилъ за днемъ, a она все жила одна, и мрачныя стѣны, какъ змѣиныя головы Горгоны, леденили ее мертвящимъ взглядомъ, угрожавшимъ превратить въ камень ея молодость и красоту.

Однажды утромъ Флоренса складывала и запечатывала какое-то письмо. Сусанна Нипперъ стояла подлѣ и смотрѣла на молодую госпожу съ одобрительнымъ взглядомъ, изъ котораго значилось, что содержаніе письма ей было извѣстно.

— Лучше поздно, чѣмъ никогда, миссъ Флой, — говорила Сусанна, — и, я думаю, даже визитъ къ этимъ беззубымъ Скеттльзамъ принесетъ вамъ пользу.

— Сэръ Барнетъ и леди Скеттльзъ, Сусанна, дѣлаютъ мнѣ большую честь, повторяя свое приглашеніе, — возразила Флоренса съ кроткимъ упрекомъ за неосторожную фамильярность, съ какою миссъ Нипперъ произнесла эти имена. — Я имъ очень благодарна.

Миссъ Нипперъ, самая отчаянная партизанка, какая когда-либо существовала на землѣ, вздернула губы и покачала головой, явно протестуя противъ безкорыстности Скеттльзовъ. Готовая воевать всегда и вездѣ, она теперь, пожалуй, дала бы присягу, что старые черти себѣ на умѣ.

— Знаютъ они, гдѣ раки-то зимуютъ, — ворчала Сусанна. — О, вѣрьте вы этимъ Скеттльзамъ!

— Признаюсь, мнѣ бы очень не хотѣлось къ нимъ ѣхать, — сказала Флоренса послѣ нѣкотораго размышленія, — но ужъ отказаться было бы неловко. Поѣду, дѣлать нечего.

— Разумѣется, поѣзжайте, — съ живостью перебила Сусанна, замотавъ головой.

— Дурно то, что теперь каникулярное время, и къ нимъ, вѣроятно, наѣхало много молодежи. Я бы охотнѣе предпочла сдѣлатъ этотъ визитъ во всякое другое время.

— A я такъ думаю, во всякое другое время y нихъ пропадешь со скуки, какъ и въ почтенномъ домѣ вашего батюшки. Ох-г-г-г!

Этимъ послѣднимъ восклицаніемъ миссъ Нипперъ довольно часто заключала свои сентенціи, и въ людской очень хорошо знали, что она выражала этимъ способомъ свое негодованіе противъ м-ра Домби.

— Какъ давно мы не имѣли извѣстій о Вальтерѣ, Сусанна! — замѣтила Флоренса послѣ минутнаго молчанія.

— Давненько, миссъ Флой! Перчъ, правда, приходилъ сюда за письмами и болталъ… ну, да что слушать этого болвана? Много онъ смыслитъ!

Флоренса быстро подняла глаза, и лицо ея покрылось яркимъ румянцемъ. Сусанна пришла въ нѣкоторое замѣшательство, но мигомъ оправилась и съ большой энергіей продолжала:

— Если бы во мнѣ, миссъ Флой, было столько же мозга, какъ въ этомъ болванѣ, я бы предпочла ходить съ нечесаными волосами или, чтобы не быть пугаломъ добрыхъ людей, просто удавилась бы на первой веревкѣ. Я, конечно, не амазонка, миссъ Флой, но и не трусиха, какъ этотъ свинопасъ, который отъ всего приходитъ въ отчаяніе.

— Что же теперь привело его въ отчаяніе? — вскричала Флоренса съ величайшимъ испугомъ.

— Да ничего, ей Богу, ничего. Онъ всегда ходитъ, какъ мокрая курица; и если бы кто потрудился придавить его или размозжить его безмозглую башку, право, потери не было бы никакой. Чортъ съ нимъ!

— Что-жъ такое случилось, Сусанна? Не говорилъ ли онъ, что потонулъ карабль?

— Еще бы! Если бы онъ это сказалъ, ему бы зажали глотку такъ, что онъ своихъ бы не узналъ! Нѣтъ, миссъ, не говорилъ; но эта гадкая папильотка въ образинѣ Перча ходитъ да хнычетъ, что ему до сихъ поръ не шлютъ изъ Индіи инбирнаго варенья, которое, говоритъ, обѣщался прислать м-ръ Вальтеръ. М-съ Перчъ, говоритъ онъ, ждетъ да поджидаетъ, a варенья нѣтъ какъ нѣтъ. Попробуй-ка придти онъ въ другой разъ… — заключила миссъ Нипперъ съ яростнымъ негодованіемъ, — много можно вытерпѣть, миссъ Флой, но вѣдь я же не верблюдъ и не ослица.

— Не говорилъ ли онъ еще чего, Сусанна? Вы, кажется, что-то скрываете отъ меня.

— Какъ вамъ не грѣхъ это думать, миссъ Флой! Стану я пересказывать вамъ все, что навретъ всякій дуракъ! Ну, пожалуй, онъ болталъ еще, что о кораблѣ нѣтъ никакихъ извѣстій, что вчера за справками забѣгала въ контору жена капитана, да никто ничего не знаетъ. Все вздоръ, какъ видите.

— Я должна навѣстить дядю Вальтера, — поспѣшно заговорила Флоренса, — прежде чѣмъ отправлюсь къ Скеттльзамъ. Мнѣ надо сейчасъ же видѣть дядю Вальтера. Идемъ, Сусанна.

Такъ какъ со стороны миссъ Нипперъ не послѣдовало никакихъ возраженій, обѣ дѣвушки одѣлись на скорую руку и отправились къ деревянному мичману.

Читатели помнятъ, въ какомъ состояніи былъ бѣдный Вальтеръ, бѣжавшій къ капитану Куттлю въ тотъ несчастный день, когда жестокій маклеръ собирался дѣлать опись владѣній инструментальнаго мастера. Въ такомъ же точно положеніи была теперь Флоренса на пути къ дядѣ Соломону, съ тою разницею, что, вдобавокъ ко всѣмъ безпокойствамъ, бѣдная дѣвушка думала, что она, можетъ быть, сдѣлалась невинной причиной отъѣзда и опасностей Вальтера. Флюгера на колокольныхъ шпицахъ и на кровляхъ домовъ, какъ зловѣщіе духи, таинственно намекали ей на грозныя бури, и она съ ужасомъ представляла гибель корабля, крикъ и стоны утопающихъ, уцѣпившихся за обломки и пропадающихъ въ морской пучинѣ. Въ говорѣ проходящихъ джентльменовъ ей слышались извѣстія о крушеніи "Сына и Наслѣдника" и о погибели всего экипажа. Выставленныя въ окнахъ гравюры кораблей въ безсильной борьбѣ съ разъяренными волнами поражали ея душу невыразимымъ отчаяніемъ. Ей казалось даже, что именно въ эту минуту на океанѣ свирѣпствуетъ грозная буря, потому что движеніе облаковъ на пасмурномъ небѣ она находила слишкомъ быстрымъ, хотя на самомъ дѣлѣ они неслись очень медленно.

Сусанна Нипперъ, по-видимому, не имѣла времени для такихъ соображеній, потому что вниманіе ея во всю дорогу обращено было на брань съ уличными мальчиками.

Наконецъ, чтобы благополучно достигнуть до деревяннаго мичмана, имъ оставалось только перейти черезъ улицу съ противоположнаго конца. Остановившись здѣсь, задержанныя густою толпою, онѣ съ нѣкоторымъ удивленіемъ увидѣли при дверяхъ инструментальнаго мастера круглоголоваго мальчишку съ одутловатымъ лицомъ, обращеннымъ на небеса, который, въ ту самую минуту, какъ на него смотрѣли, втиснулъ въ широкій ротъ по пальцу отъ каждой руки и свистѣлъ, посредствомъ этой уловки, съ изумительной пронзительностью на стаю голубей, вившихся въ воздухѣ на значительной высотѣ.

— Это старшій сынъ м-съ Ричардсъ, — сказала Сусанна, — горе и кручина ея жизни.

Флоренса уже слышала отъ Полли о возвращеніи на истинный путь ея блуднаго сына и наслѣдника и знала напередъ, что найдетъ его въ домѣ дяди Вальтера. Дождавшись благопріятнаго случая, дѣвушки перешли черезъ улицу и остановились подлѣ Роба. Не замѣчая ихъ приближенія, птичій охотникъ опять засвисталъ во всю мочь, и потомъ, выпустивъ пальцы изо рта, съ необыкновеннымъ восторгомъ закричалъ: "Ой, ой — гуппъ! ой, ой — гуппъ!" Голуби, казалось, хорошо поняли это привѣтствіе и, къ несказанной радости своего патрона, отмѣнили намѣреніе летѣть въ противоположную сторону.

Но изъ этого заоблачнаго восторга первенецъ мадамъ Тудль вдругъ возвращенъ былъ къ земнымъ предметамъ энергическимъ толчкомъ Сусанны Нипперъ, впихнувшей его въ двери магазина.

— Вотъ онъ какъ исправляется, разбойникъ! — грозно говорила Сусанна, входя въ магазинъ, — a бѣдная мать не спитъ изъ-за него по цѣлымъ ночамъ! Гдѣ м-ръ Гильсъ?

Робъ, готовый взбунтоваться противъ нежданнаго судьи, немедленно былъ укрощенъ взглядомъ Флоренсы, которой онъ не замѣтилъ сначала.

— М-ра Гильса нѣтъ дома, — сказалъ онъ, обращаясь къ Сусаннѣ.

— Ступай, найди его и скажи, что его дожидается миссъ Домби, — сказала Сусанна повелительнымъ голосомъ.

— Да я не знаю, куда онъ ушелъ, — отвѣчалъ Робъ.

— Этакъ-то ты исправляешься! — закричала Сусанна пронзительнымъ голосомъ. — Вотъ я тебѣ дамъ, разбойникъ!

— Какъ же мнѣ его найти, когда я не знаю, куда онъ ушелъ? Съ чего вы накинулись на меня?

— Не говорилъ ли м-ръ Гильсъ, когда онъ воротится домой? — спросила Флоренса.

— Говорилъ, миссъ. Онъ хотѣлъ быть дома часа черезъ два или черезъ три.

— Онъ очень безпокоится о своемъ племянникѣ? — спросила Сусанна.

— Какъ нельзя больше, — отвѣчалъ Робъ, обращаясь къ Флоренсѣ и оставляя безъ вниманія Сусанну Нипперъ. — Онъ и четверти часа не бываетъ дома, миссъ. Пяти минутъ не можетъ просидѣть на одномъ мѣстѣ и ходитъ, какъ угорѣлый.

— Не знаете ли вы друга м-ра Гильса, по имени капитанъ Куттль? — спросила Флоренса послѣ минутнаго размышленія.

— Того, что съ крючкомъ, миссъ? — сказалъ Робъ, дѣлая пояснительный жестъ лѣвой рукой. — Знаю, миссъ. Онъ приходилъ сюда третьяго дня.

— A сегодня онъ не приходилъ? — спросила Сусанна.

— Нѣтъ, миссъ, — сказалъ Робъ, опять обратясь къ Флоренсѣ съ отвѣтомъ.

— Можетъ быть, Сусанна, — замѣтила Флоренса, — дядя Вальтера самъ отправился туда.

— Къ капитану Куттлю вы думаете? — перебилъ Робъ. — Нѣтъ, миссъ. Мнѣ поручено сказать капитану Куттлю, если онъ зайдетъ, что м-ръ Гильсъ удивляется, почему не былъ онъ вчера, и теперь проситъ подождать его въ магазинѣ.

— Не знаете ли вы, гдѣ живетъ капитанъ Куттль? — спросила Флоренса.

Робъ отвѣчалъ утвердительно и, вынувъ изъ конторки записную книгу, прочелъ адресъ.

Флоренса начала тихонько переговариваться съ миссъ Нипперъ, и Робъ, вѣрный приказаніямъ м-ра Каркера, старался не проронить ни одного слова. Флоренса предложила отправиться въ домъ капитана Куттля и, развѣдавъ, что думаетъ онъ объ отсутствіи извѣстій о "Сынѣ и Наслѣдникѣ", привести его, если можно, утѣшать дядю Соля. Сусанна отговаривалась сначала дальностью разстоянія, но тотчасъ же согласилась, когда Флоренса заговорила объ извозчичьей каретѣ. Совѣщаніе продолжалось минутъ пять, и во все это время Робъ, взглядывая поперемѣнно на обѣихъ дѣвушекъ, слушалъ съ такимъ вниманіемъ, какъ будто его выбрали посредникомъ разговора.

Наконецъ, когда Робъ привелъ извозчичью карету, посѣтительницы сѣли и отправились, поручивъ сказать дядѣ Солю, что на возвратномъ пути опять загернутъ къ нему. Когда экипажъ скрылся изъ виду, Робъ съ озабоченнымъ видомъ усѣлся за конторку и принялся записывать на разныхъ лоскуткахъ все, что услышалъ, чтобы такимъ образомъ сдѣлать подробнѣйшій докладъ своему патрону. Но эти документы отнюдь не могли быть опасными: каракули, выведенныя на лоскуткахъ, оказались такими гіероглифами, что значенія ихъ не постигалъ самъ авторъ, когда произведеніе его было приведено къ желанному концу.

Между тѣмъ извозчичья карета, послѣ несказанныхъ препятствій на каналахъ и тѣсныхъ мостахъ, загроможденныхъ экипажами всякаго рода, счастливо въѣхала на Корабельную площадь, и путешественницы вышли на тротуаръ, чтобы разспросить о жилищѣ почтеннаго капитана.

На бѣду это былъ одинъ изъ-тѣхъ хлопотливыхъ дней, когда въ домѣ м-съ Макъ Стингеръ все переворачивалось вверхъ дномъ по поводу всеобщей стирки и чистки. Въ этихъ случаяхъ м-съ Макъ Стингеръ обыкновенно поднималась съ постели въ три часа утра и рѣдко оканчивала работу раньше полночи. Во весь день хозяйка въ теплыхъ туфляхъ расхаживала взадъ и впередъ, вытирала стулья и комоды, вытащенные на дворъ, и давала сверхкомплектные щелчки своимъ птенцамъ, которые, не находя пріюта подъ материнской кровлей, выбѣгали на улицу.

Когда Флоренса и Сусанна Нипперъ подошли къ воротамъ, м-съ Макъ Стингеръ, эта почтенная, но грозная дама, тащила изъ сѣней одного изъ своихъ птенцовъ, чтобы насильно усадить его на мостовой. Этотъ птенецъ, по имени Александръ, имѣлъ отъ роду два года и три мѣсяца. Онъ только что получилъ значительное число колотушекъ отъ своей матери и кричалъ во весь ротъ, такъ что лицо его почернѣло отъ надсады и физической боли.

Какъ мать и какъ женщина, м-съ Макъ Стингеръ очень обидѣлась сострадательнымъ взглядомъ, подмѣченнымъ на лицѣ Флоренсы, невольной свидѣтельницы истязаній ребенка. Поэтому, усадивъ крикливое дѣтище на мостовой, она, въ довершеніе дивертисимента, дала ему энергическій подзатыльникъ и грубо отвернулась отъ незнакомыхъ женщинъ.

— Позвольте спросить васъ, — сказала Флоренса, — не это ли домъ капитана Куттля?

— Нѣтъ.

— Развѣ это не девятый номеръ?

— Кто-жъ вамъ сказалъ, что не девятый?

— Что вы хотите этимъ сказать, матушка моя? — воскликнула Сусанна Нипперъ, вмѣшиваясь въ разговоръ. — Знаете ли вы, съ кѣмъ говорите?

М-съ Макъ Стингеръ осмотрѣла ее съ ногъ до головы.

— A зачѣмъ вамъ капитанъ Куттль, смѣю спросить? — сказала м-съ Макъ Стингеръ.

— Какъ вы любопытны, мать моя! — съ живостью возразила Сусанна. — Жаль, что никакъ нельзя доложить вамъ, зачѣмъ намъ капитанъ Куттль.

— Сусанна, молчите пожалуйста — сказала Флоренса. — По крайней мѣрѣ, не можете ли сказать намъ, сударыня, гдѣ квартира Куттля, если онъ живетъ не здѣсь?

— Кто вамъ сказалъ, что онъ живетъ не здѣсь? — возразила неумолимая м-съ Макъ Стингеръ. — Я сказала, что это не домъ капитана Куттля — и это не его домъ, и не будетъ его домомъ, потому что капитанъ Куттль не умѣетъ держать дома, и не стоитъ онъ никакого дома, a это мой домъ; если я отдаю верхній этажъ капитану Куттлю, такъ это моя добрая воля, и никто мнѣ не указъ, хоть капитанъ Куттль — все равно, что свинья въ огородѣ.

Голосъ м-съ Макъ Стингеръ возвышался crescendo furioso, и ея замѣчанія дошли по назначенію до верхнихъ оконъ. Капитанъ Куттль закричалъ изъ своей комнаты нерѣшительнымъ тономъ: — "Тише! что за возня!"

— Чего-жъ вамъ надо? капитанъ Куттль здѣсь, говорю я вамъ! — сказала хозяйка, сердито махнувъ рукой.

Флоренса, не сказавъ ни слова, пошла въ сопровожденіи Сусанны въ верхній этажъ. М-съ Макъ Стингеръ снова принялась за свои дѣла, a птенецъ ея, Александръ, прекратившій на минуту рыданія, чтобы вслушаться въ разговоръ, заголосилъ опять во весь ротъ уже не по необходимости, a изъ удовольствія побѣсить свою матушку.

Капитанъ засѣдалъ среди своей комнаты, какъ на пустомъ островѣ, омываемомъ со всѣхъ сторонъ водами мыльнаго океана. Его руки были опушены въ карманы, a ноги скорчены подъ стуломъ. Окна квартиры были вымыты, стѣны вымыты, печь вымыта, и все, за исключеніемъ печи, сіяло свѣжимъ мыломъ, распространявшимъ пріятнѣйшій запахъ по всему жилищу. Капитанъ, заброшенный такимъ образомъ на пустой островъ, съ горестью озирался вокругъ на произведенныя опустошенія и, казалось, ожидалъ, не мелькнетъ ли гдѣ какая-нибудь барка для его освобожденія.

Никакое перо не опишетъ изумленія капитана, когда онъ, обративъ на дверь отчаянный взоръ, увидѣлъ Флоренсу съ Сусанной. Такъ какъ краснорѣчіе м-съ Макъ Стингеръ заглушало всѣ другіе звуки, то онъ думалъ, что къ нему идетъ молочница или трактирный мальчикъ, a другихъ посѣтителей онъ никакъ не ожидалъ. Когда Флоренса подошла къ прибрежью пустого острова и дружески подала ему руку, онъ остолбенѣлъ и на первыхъ порахъ ему почудилось, что предъ нимъ фантастическій призракъ.

Оправившись отъ восторженнаго изумленія, капитанъ поспѣшилъ перенесть Флоренсу на материкъ, и благополучно совершилъ этотъ трудъ движеніемъ своей руки. Вслѣдъ за тѣмъ миссъ Нипперъ также была перенесена на тотъ же островокъ. Самъ капитанъ, за недостаткомъ мѣста, долженъ былъ остановиться среди мыльнаго океана, и, новый тритонъ, онъ съ глубокимъ благоговѣніемъ поднесъ къ своимъ губамъ руку Флоренсы.

— Вы, конечно, удивляетесь, капитанъ, видя насъ здѣсь, — сказала Флоренса улыбаясь.

Облагодѣтельствованный капитанъ поцѣловалъ свой желѣзный крюкъ и, самъ не зная для чего, проговорилъ: "Держись крѣпче! держись крѣпче". Лучшаго комплимента онъ не придумалъ въ эту минуту.

— Но я пришла, — продолжала Флоренса, — узнать ваше мнѣніе насчетъ милаго Вальтера, моего теперешняго брата. Неизвѣстность о его судьбѣ меня очень безпокоитъ. Не потрудитесь ли вы теперь поѣхать вмѣстѣ съ нами утѣшить его дядю? Вамъ бы, впрочемъ, не мѣшало каждый день навѣщать старика, покуда не будутъ получены извѣстія о его племянникѣ.

При этихъ словахъ, капитанъ Куттль, по невольному движенію, ударилъ себя по головѣ, и устремилъ на Флоренсу отчаянный взоръ.

— Не имѣете ли вы сами какихъ опасеній насчетъ Вальтера? — спросила Флоренса.

— О нѣтъ, мое сокровище! — возгласилъ капитанъ, не спуская глазъ съ прекрасной гостьи. — Насчетъ Вальтера я ничего не боюсь. Вальтеръ невредимо пройдетъ сквозь огнь и сухимъ вынырнетъ изъ морской бездны. Вальтеръ такой малый, что любому кораблю принесетъ съ собой благословеніе неба.

Капитанъ, вполнѣ довольный приведенной фразой, которая такъ кстати подвернулась подъ языкъ, замолчалъ и съ веселымъ видомъ поематривалъ на гостью. Флоренса тоже молчала, и кроткій взоръ ея выражалъ нетерпѣніе.

— До сихъ поръ, сокровище мое, — началъ опять капитанъ, — я рѣшительно спокоенъ насчетъ Вальтера. Была, правда, прескверная погода, въ тѣхъ широтахъ волненія страшныя, и ихъ, вѣроятно, умчало на тотъ конецъ свѣта; но все это пустякъ, миссъ Домби, трынъ-трава. Корабль — славный корабль; малый — славный малый, и, если Господь Богъ милостивъ, все, рано или поздно, устроится къ лучшему. Словомъ, ненаглядное мое сокровище, я ни крошечки не боялся до сихъ поръ.

— До сихъ поръ! — повторила Флоренса.

— Ни крошечки! — продолжалъ капитанъ, поцѣловавъ свой желѣзный крюкъ, — и прежде чѣмъ я стану безпокоиться, мое сокровище, Вальтеръ двадцать разъ успѣетъ прислать письмо съ какого-нибудь острова или пристани. A что касается до старика Соломона, — здѣсь капитанъ принялъ торжественный тонъ, — объявляю вамъ, миссъ Домби, я стану защищать его до страшнаго суда, и егда разверзутся небеса, и воспрянутъ вѣтры отъ концовъ земли!.. воспрянутъ… воспрянутъ… ну, да вы найдете этотъ текстъ въ своемъ катехизисѣ. Теперь, когда надо узнать настоящее, достовѣрнѣйшее мнѣніе насчетъ "Сына и Наслѣдника", то y меня, скажу я вамъ, есть одинъ пріятель, морякъ — да что морякъ? — онъ и на сухомъ пути не уронитъ себя, a морскія тайны ему извѣстны наперечетъ, какъ свои пять пальцевъ. Его зовутъ Бенсби. Когда-нибудь я завезу его къ деревянному мичману, и ужъ онъ, съ вашего позволенія, выскажетъ такое мнѣніе, что старикъ Соломонъ почувствуетъ, будто его съѣздили дубиной по лбу. Ошеломитъ, говорю я вамъ, просто ошеломитъ!

— Покажите намъ этого господина, — съ живостью сказала Флоренса. — Я хочу его слышать. Поѣдемте вмѣстѣ. Съ нами карета.

Капитанъ опять ударилъ себя по головѣ, на которой на этотъ разъ не было лощеной шляпы, и бросилъ на Флоренсу взоръ безнадежнаго отчаянія. Но въ эту самую минуту случилось достопримѣчательное происшествіе. Какая-то невидимая сила отворила дверь, лощеная шляпа впорхнула въ комнату, какъ птица, y улеглась при ногахъ капитана. Потомъ дверь сама собою затворилась опять; загадочное явленіе ничѣмъ не объяснилось.

Поднявъ шляпу, капитанъ Куттль вытеръ ее рукавомъ и принялся разсматривать съ большою нѣжностью. Молчаніе продолжалось нѣсколько минутъ.

— Вкдите ли, въ чемъ дѣло, — заговорилъ наконецъ капитанъ. — Я вчера хотѣлъ идти къ старику Соломону, и сегодня тоже, да вотъ она… она спрятала мою шляпу.

— Какъ спрятала? кто? — спросила Сусанна Нипперъ.

— Домовая хозяйка, — отвѣчалъ капитанъ тихимъ басомъ, дѣлая таинственные сигналы. — Мы немножко поспорили насчетъ мытья половъ въ этой каютѣ, и она… — продолжалъ капитанъ, взглядывая на дверь и облегчая себя продолжительнымъ вздохомъ, — она засадила меня подъ арестъ.

— О, желала бы я поспорить съ вашей хозяйкой! — быстро заговорила Сусанна, вспыхнувъ отъ негодованія. — Я бы ее засадила.

— Неужто, моя милая, неужто! — восклицалъ капитанъ, сомнительно качая головой и съ явнымъ удивленіемъ размышляя объ отчаянномъ мужествѣ прекрасной героини. — Не знаю однако-жъ: тутъ трудная навигація, и дѣло не пойдетъ на ладъ. Никогда не допытаешься, куда подуетъ вѣтеръ. Иной разъ летитъ она на всѣхъ парусахъ въ одну сторону, a потомъ глядь, она уже передъ твоими глазами. У ней чортъ въ головѣ, и когда разбушуется… — здѣсь капитанъ обтеръ потъ, выступившій на лбу, и окончилъ фразу трепетнымъ свистомъ. — A вы неужто засадили бы ее?

Вмѣсто отвѣта Сусанна только улыбнулась, но въ этой улыбкѣ было столько отваги, столько гордаго вызова, что капитанъ вѣроятно никогда бы не кончилъ созерцанія храброй дѣвицы, если бы Флоренса въ эту минуту не повторила своего приглашенія къ оракулу Бенсби. Возвращенный такимъ образомъ къ своимъ обязанностямъ, капитанъ надѣлъ лощеную шляпу, взялъ сучковатую палку — такую же, какую подарилъ Вальтеру — и, подавая руку Флоренсѣ, приготовился идти напроломъ, если непріятель сдѣлаетъ засаду.

Но, къ великому благополучію, м-съ Макъ Стингеръ уже перемѣнила курсъ и лавировала въ другомъ направленіи. Когда капитанъ Куттль спустился съ лѣстницы, достойная дама выбивала y воротъ ковры и половики, отъ которыхъ пыль образовала густое облако надъ головою Александра, продолжавшаго сидѣть на каменной мостовой. Это занятіе до того поглотило умственныя силы м-съ Макъ Стингеръ, что, когда капитанъ проходилъ мимо ея съ обѣими дѣвицами, она принялась колотить еще сильнѣе и ни словомъ, ни движеніемъ не обнаружила, что замѣтила бѣгство своего арестанта. Густая пыль отъ ковровъ толстымъ слоемъ покрыла самого капитана и заставила его нѣсколько разъ чихнуть, какъ отъ крѣпкаго табаку; за всѣмъ тѣмъ онъ былъ очень доволенъ диверсіей м-съ Макъ Стингеръ и едва вѣрилъ своему благополучію. На дорогѣ, между воротами и каретой, храбрый морякъ нѣсколько разъ оглядывался черезъ плечо назадъ съ явнымъ опасеніемъ погони со стороны бдительнаго непріятеля.

Но погони не было, и капитанъ, достигнувъ экипажа, ловко вскочилъ на козлы, отказавшись отъ удовольствія помѣститься вмѣстѣ съ дамами, хотя онѣ усердно просили его занять мѣсто въ каретѣ. По указанію капитана, кучеръ погналъ лошадей къ Рэтклифской пристани, гдѣ стояла "Осторожная Клара", корабль Бенсби, втиснутый между сотнями другихъ кораблей, перепутанныя снасти которыхъ казались издали чудовищной, до половины сметенной паутиной.

Когда путешественники прибыли на пристань, капитанъ, соскочивъ съ козелъ, высадилъ дамъ и попросилъ ихъ идти съ нимъ на корабль, замѣтивъ, что чувствительный Бенсби имѣетъ глубочайшее уваженіе къ женскому полу, и что одно ихъ появленіе на кораблѣ развяжетъ его языкъ для удивительныхъ секретовъ.

Флоренса охотно согласилась, и капитанъ, забравъ ея руку въ свою огромную лапу, повелъ ее съ видомъ покровительства, отеческой любви и вмѣстѣ гордости, по грязнымъ палубамъ, къ "Осторожной Кларѣ", находившейся отъ берега на значительномъ разстояніи. Когда они подошли къ кораблю, оказалось, что входъ на него довольно затруднителенъ, потому что лѣстница была снята и полдюжины футовъ отдѣляли его отъ ближайшаго судна. Капитанъ Куттль объяснилъ, что великій Бенсби, такъ же какъ и онъ, терпѣлъ по временамъ лютыя напасти отъ своей хозяйки и, чтобы избавиться отъ нападеній, становившихся невыносимыми, онъ, въ критическихъ случаяхъ, отдѣлялся отъ нея непроходимою пропастью, приказывая снимать лѣстницу, по которой она взбиралась на "Осторожную Клару".

— Клара, эгой! — закричалъ капитанъ, приставляя руку къ обѣимъ сторонамъ рта.

— Эгой! — откликнулся, какъ эхо, корабельный юнга.

— Бенсби на кораблѣ? — кричалъ капитанъ, привѣтствуя юнгу богатырскимъ голосомъ, какъ будто ихъ раздѣляли сотни саженъ разстоянія.

— На кораблѣ, — прокричалъ юнга точно такимъ же голосомъ.

Потомъ юнга перебросилъ лѣстницу, и капитанъ, устроивъ ее какъ слѣдуетъ, переправилъ Флоренсу и вслѣдъ за ней Сусанну Нипперъ. Дамы остановились на палубѣ, съ любопытствомъ разсматривая нѣкоторыя принадлежности матросской кухни и туалета.

Черезъ нѣсколько минутъ изъ-за каютной переборки высунулась огромная человѣческая голова съ краснымъ деревяннымъ лицомъ и одинокимъ глазомъ, вращавшимся на подобіе маяка въ бурную ночь. Косматые волосы, развѣвавшіеся на чудной головѣ на подобіе пакли, не имѣли преобладающаго направленія ни къ сѣверу, ни къ югу, но склонялись ко всѣмъ четыремъ сторонамъ компаса и расходились по всѣмъ его румбамъ. За головою постепенно слѣдовали острощетинистый подбородокъ, рубашечные воротники, толстѣйшій галстукъ, непромокаемые лоцманскіе шаровары съ высочайшимъ бантомъ, закрѣпленнымъ, какъ на жилетѣ, массивными деревянными пуговицами. Наконецъ во всей красотѣ передъ глазами зрителей выставилась полная особа оракула Бенсби съ руками въ бездонныхъ карманахъ и съ глазомъ, обращеннымъ на вершину мачты, какъ будто на кораблѣ не было ни капитана Куттля, ни его спутницъ.

Глубокомысленный видъ этого мудреца, крѣпкаго и дюжаго, съ величавымъ выраженіемъ молчанія на багряномъ лицѣ, привелъ сначала въ остолбенѣніе даже капитана Куттля, стоявшаго съ нимъ вообще на короткой ногѣ. Шепнувъ Флоренсѣ, что Бенсби въ жизнь никогда ничему не удивлялся и даже не постигаетъ чувства удивленія, Куттль робко наблюдалъ мудреца, глазѣвшаго на мачту и потомъ устремившаго вращающійся глазъ на безпредѣльный горизонтъ. Когда, наконецъ, заоблачный философъ насытилъ свою любознательность, капитанъ проговорилъ:

— Бенсби, дружище, какъ идутъ дѣла?

Суровый, басистый, дребезжащій голосъ, не имѣвіній, казалось, никакой связи съ особой Бенсби и не сдѣлавшій никакой перемѣны на его деревянномъ лицѣ, отвѣчалъ на вопросъ такимъ же вопросомъ:

— Куттль, товарищъ, какъ идутъ дѣла?

Въ это время правая рука философа, вынырнувшая изъ бездоннаго кармана, направилась къ десницѣ Куттля.

— Бенсби, — сказалъ капитанъ, приступая къ дѣлу безъ обиняковъ, — вотъ ты стоишь здѣсь, человѣкъ умный и такой, который можетъ дать свое мнѣніе; и вотъ здѣсь стоитъ молодая леди, которая нуждается во мнѣніи умнаго человѣка. Бенсби, слушай. Рѣчь пойдетъ о Вальтерѣ. Хочетъ о немъ знать и другой мой другъ, человѣкъ ученѣйшій, мужъ науки, которая есть мать изобрѣтеній, не вѣдающихъ закона. Бенсби, такому человѣку, какъ ты, стоитъ познакомиться съ такимъ человѣкомъ, какъ Соломонъ. Бенсби, хочешь ли ѣхать съ нами?

Заоблачный мудрецъ не отвѣчалъ ничего. По его физіономіи можно было судить, что онъ привыкъ созерцать предметы только въ отдаленномъ пространствѣ и не обращаетъ вниманія на вещь, если она не удалена по крайней мѣрѣ на десять миль отъ одинокаго глаза.

Капитанъ, сдѣлавъ выразительный жестъ желѣзнымъ крюкомъ, обратился къ дамамъ и продолжалъ начатую рѣчь такимъ образомъ:

— Вотъ стоитъ передъ нами человѣкъ, который падалъ съ высотъ невообразимыхъ, но никогда не ушибался. Онъ одинъ вытерпѣлъ гораздо больше бѣдъ, чѣмъ всѣ матросы морского госпиталя. Когда онъ былъ молодъ, его колотили по широкому лбу жердями, желѣзными болтами, и о спину его изломалось столько мачтовыхъ деревъ, что можно бы изъ нихъ построить увеселительную яхту. Вѣрьте, это человѣкъ, котораго мнѣніямъ нѣтъ ничего подобнаго на землѣ и на морѣ.

Мудрецъ легкимъ движеніемъ локтей, казалось, выразилъ нѣкоторое удовольствіе панегиристу; но никто въ свѣтѣ не угадалъ бы по его лицу, какая мысль занимаетъ его въ эту минуту. Вдругъ онъ опустилъ глаза подъ палубу и басистымъ голосомъ прогремѣлъ:

— Товарищъ, чего хотятъ выпить эти дамы?

Куттль, испугавшійся при такомъ предложеніи за Флоренсу, отвелъ мудреца въ сторону и шепнулъ ему на ухо нѣкоторыя поясненія. Потомъ они оба спустились внизъ и выпили по рюмкѣ джину. Флоренса и Сусанна наблюдали друзей черезъ открытый люкъ каюты и видѣли, какъ мудрецъ угощаетъ капитана. Вскорѣ они опять появились на палубѣ. Поздравляя себя съ успѣхомъ предпріятія, Куттль повелъ Флоренсу къ каретѣ. Бенсби, съ глубокомысліемъ медвѣдя, предложилъ услуги миссъ Нипперъ, и слѣдуя съ ней по тому же направленію, толкнулъ ее раза два локтемъ, выражая нѣжную чувствительность, къ великому неудовольствію молодой спутницы.

Философъ усѣлся въ каретѣ вмѣстѣ съ дамами, a капитанъ по-прежнему помѣстился на козлахъ рядомъ съ кучеромъ. Вполнѣ довольный пріобрѣтеніемъ знаменитаго оракула, онъ улыбался во всю дорогу, подмигивалъ Флоренсѣ сквозь каретное окошко, и, ударяя себя по лбу, искусно намекалъ о сокровищахъ премудрости въ головѣ Бенсби. Оракулъ между тѣмъ, чувствительность котораго въ отношеніи къ женскому полу не была преувеличена капитаномъ, продолжалъ подталкивать миссъ Нипперъ, сохраняя впрочемъ во всей полнотѣ свое глубокомысліе.

Соломонъ Гильсъ, уже воротившійся домой, встрѣтилъ гостей y дверей и немедленно повелъ ихъ въ свою маленькую гостиную, которая теперь была уже не то, что въ былыя времена. По всѣмъ направленіямъ комнаты валялись морскія карты, по которымъ грустный хозяинъ, съ компасомъ въ рукахъ, слѣдилъ за отплывшимъ кораблемъ, разсчитывая, какъ далеко занесли его бури, и стараясь убѣдиться, что еще не скоро наступитъ время, когда должно будетъ покинуть всякую надежду.

— Вотъ куда сдрейфовало его, — говорилъ дядя Соль, разсматривая карту, — но нѣтъ, это невозможно. A пожалуй, не занесло ли, напримѣръ… предположимъ, что въ тогдашнюю бурю онъ измѣнилъ курсъ и попалъ… да нѣтъ, это опять вздоръ!

И съ такими противорѣчащими предположеніями бѣдный дядя Соль разъѣзжалъ по огромнымъ листамъ, безнадежно отыскивая вѣрный пунктъ, гдѣ бы утвердить румбы своего компаса.

Флоренса тотчасъ же замѣтила, да и мудрено было не замѣтить, какъ ужасно измѣнился несчастный старикъ въ отсутствіи племянника. Кромѣ безпокойства и грусти, обыкновенныхъ чувствъ въ его положеніи, на его лицѣ пробивалась какая-то загадочная, противорѣчащая рѣшимость, которая особенно тревожила чувствительную дѣвушку. Старикъ выражался какъ-то дико и наобумъ. Когда Флоренса изъявила сожалѣніе, что не видѣла его сегодня поутру, онъ сказалъ сначала, что заходилъ къ ней, но потомъ одумался и какъ будто хотѣлъ назадъ взять отвѣтъ.

— Вы заходили ко мнѣ? — сказала Флоренса. — Сегодня?

— Да, моя любезная миссъ, — отвѣчалъ дядя Соломонъ, посмотрѣвъ на нее съ явнымъ смущеніемъ. — Я хотѣлъ увидѣть васъ собственными глазами, услышать собственными ушами, увидѣть и услышать еще разъ, прежде чѣмъ…

— Прежде чего? прежде чего? — сказала Флоренса, положивъ руку на его плечо.

— Развѣ я сказалъ — прежде? — Ну, такъ я думалъ, прежде чѣмъ придутъ вѣсти отъ моего милаго Вальтера.

— Вы нездоровы, — сказала Флоренса съ нѣжностью. — У васъ такъ много было безпокойства. Я увѣрена, вы нездоровы.

— Я здоровъ и крѣпокъ такъ, какъ только можетъ быть человѣкъ моихъ лѣтъ — съ жаромъ заговорилъ старикъ. — Посмотрите на эту руку: она не дрожитъ, и развѣ владѣлецъ ея не можетъ быть столь же отважнымъ и рѣшительнымъ, какъ юноша въ полномъ цвѣтѣ силъ? Увидимъ, увидимъ.

Въ движеніяхъ, сопровождавшихъ эти слова, выражалось слншкомъ очевидное разстройство, и Флоренса, тронутая до глубины души, хотѣла сообщить свои опасенія Куттлю; но тотъ въ эту самую минуту излагалъ, со всѣми подробностями, обстоятельства дѣла, насчетъ котораго требовалось положительное мнѣніе мудреца.

Бенсби, старавшійся, по-видимому, разглядѣть какой-то замѣчательный пунктъ между Лондономъ и Грэвзендомъ, два или три раза пробовалъ протянуть свою косматую руку, чтобы обвить ее вокругъ воздушнаго стана миссъ Нипперъ; но молодая дѣвушка, съ крайнимъ негодованіемъ, отскочила на противоположный конецъ стола, и чувствительное сердце командира "Осторожной Клары" не встрѣтило вожделѣннаго отвѣта. Наконецъ, послѣ нѣкоторыхъ соображеній, могучій гопосъ изъ внутренностей командира, не обращенный ни къ кому въ особенности и управляемый, независимо отъ воли самого владѣльца, какимъ-то фантастическимъ духомъ, забасилъ такимъ образомъ:

— Меня зовутъ Джономъ Бенсби.

— Его окрестили Джономъ, — воскликнулъ восторженный капитанъ Куттль. — Слушайте, слушайте!

— И что я говорю, на томъ стою.

Капитанъ выразительно мигнулъ слушателямъ и, пожимая руку Флоренсы, какъ будто говорилъ:

— Теперь-то онъ расходится! Слушайте его, слушайте! Вотъ зачѣмъ я его привелъ!

— Поэтому, — продолжалъ голосъ, — отчего же и не такъ? A если такъ, что-жъ изъ этого? Кто другой скажетъ иначе? Никто. Баста! утекай!

Послѣ этой аргументаціи голосъ остановился и отдыхалъ. Слушатели безмолвствовали. Черезъ минуту таинственный голосъ забасилъ опять такимъ образомъ:

— Полагаете ли вы, ребята, что "Сынъ и Наслѣдникъ" пошелъ ко дну? Можетъ быть. A я какъ думаю? о чемъ? Пусть будетъ такъ. Шкиперъ идетъ къ каналу Святого Георгія, къ Даунсамъ. Что y него передъ носомъ? Гудвинскія отмели. Кто это сказалъ? никто. Онъ можетъ наскочить на Гудвинсы, можетъ и не наскочить. Разумѣй. Въ зашеекъ не толкаютъ. Баста! Не зѣвать на рулѣ и счастливо оставаться.

Затѣмъ таинственный голосъ вышелъ на улицу, уведя съ собой командира "Осторожной Клары" и сопутствуя ему до самой каюты, гдѣ онъ немедленно погрузился въ койку и освѣжился крѣпкимъ сномъ.

Внимательные слушатели изреченій мудреца съ крайнимъ недоумѣніемъ смотрѣли друтъ на друга, стараясь каждый иосвоему вникнуть въ загадочныя слова Бенсби, который, какъ оракулъ, поставленный на треножникъ, ни на шагъ не отступилъ отъ существенныхъ правилъ, свойственныхъ всѣмъ вообще оракуламъ древыихъ и новыхъ временъ. Еще въ большемъ недоразумѣніи находился Благотворительный Точильщикъ, видѣвшій всю сцену съ чердака изъ потолочнаго окна: маленькая и очень невинная хитрость, которую шпіонъ м-ра Каркера уже не разъ позволялъ себѣ при разныхъ случаяхъ и обстоятельствахъ. Куттль, съ своей стороны, убѣжденный еще больше въ высочайшей премудрости командира Бенсби, въ жизнь не дававшаго никакихъ промаховъ, вывелъ изь его словъ положительное заключеніе, чго "Сынъ и Наслѣдникъ" бросаетъ якорь надежды, за который съ помошью божьею и должна уцѣпиться вся компанія. Флоренса старалась увѣрить себя, что капитанъ былъ правъ; но Сусанна Нипперъ Выжига, энергически замотавъ головой, обънвила прямо и рѣшительно, что командиръ Бенсби такой же дуракъ, какъ Перчъ разсыльный.

Дядя Соль, послѣ торжественнаго совѣщанія, остался въ такомъ же расположеніи духа, какъ и прежде и тотчасъ по уходѣ Бенсби принялся разъѣзжать по географическимъ картамъ, отмѣривая циркулемъ безнадежныя разстоянія. Когда, такимъ образомъ, онъ погруженъ былъ въ свое путешествіе, Флоренса шепнула о чемъ-то Куттлю, и тотъ немедленно подошелъ къ старику.

— Ну что, дядя Соль? — заговорилъ капитанъ, дружески положивъ свою тяжелую руку на плечо инструментальнаго мастера. — Что новенькаго?

— Ничего, Недъ, такъ себѣ, — отвѣчалъ Соломонъ Гильсъ. — Мнѣ пришло теперь въ голову, что въ этотъ самый день мой бѣдный мальчикъ поступилъ въ контору Домби и Сына. Тогда онъ поздно воротился къ обѣду и сѣлъ тамъ, гдѣ ты теперь стоишь. Мы заговорили тогда о кораблекрушеніяхъ, и я насилу могъ отвлечь его отъ этого предмета.

Глаза Флоренсы съ живѣйшимъ любопытствомъ обратились на старика. Онъ остановился.

— Держись, крѣпче, старый другъ! — возопилъ капитанъ. — Будь веселъ и смотри на все очертя голову. A знаешь, что? Я провожу теперь наше сокровище, — здѣсь капитанъ поцѣловалъ руку Флоренсы, — и потомъ, на возвратномъ пути, завербую тебя на цѣлый день. Мы отобѣдаемъ вмѣстѣ y меня или въ трактирѣ.

— Нѣтъ, нѣтъ, — съ живостью возразилъ старикъ, видимо смущенный этимъ предложеніемъ. — Отобѣдаемъ, пожалуй, только не сегодня. Сегодня я не могу.

— Почему же?

— Я… я очень занятъ сегодня. Надобно обдумать и привести въ порядокъ… Право, Недъ, сегодня не могу. Мнѣ надобно подумать о многихъ вещахъ… Я долженъ остаться наединѣ.

— Ну, такъ завтра, Соломонъ?

— Завтра, пожалуй, — отвѣчалъ старикъ. — Да, именно завтра. Это лучше всего. Подумай обо мнѣ завтра, Недъ Куттль.

— Такъ помни же, Соломонъ, завтра поутру къ тебѣ непремѣнно явлюсь.

— Хорошо, хорошо. Утро вечера мудренѣе, Недъ Куттль, a теперь прощай, мой другъ, прощай. Благослови тебя Богъ!

И говоря это, старикъ пожималъ руку капитана съ необыкновеннымъ жаромъ. Потомъ онъ съ большою нѣжностью поцѣловалъ обѣ руки Флоренсы, пристально посмотрѣлъ на ея лицо и съ какой-то странной суетливостью проводилъ ее къ каретѣ. Все это произвело такое впечатлѣніе на Куттля, что онъ нѣсколько минутъ промедлилъ на крыльцѣ подлѣ деревяннаго мичмана, дѣлая увѣщанія Робу, чтобы тотъ внимательнѣе смотрѣлъ за своимъ хозяиномъ до слѣдующаго утра. За этимъ увѣщаніемъ онъ всунулъ ему въ руку шиллингъ и обѣщалъ еще шесть пенсовъ на другой день, если тотъ исправно выполнитъ сдѣланныя порученія. Устроивъ такимъ образомъ это дѣло, Куттль, считавшій себя естественнымъ и законнымъ тѣлохранителемъ Флоренсьы, взобрался на козлы и благополучно проводилъ ее домой. На прощаньи онъ увѣрилъ ее еще разъ, что не разстанется съ Соломономъ до гробовой доски и будетъ охранять его до страшнаго суда. Затѣмъ пришла ему въ голову м-съ Максъ Стингеръ и, припомнивъ храбрый вызовъ Сусанны Нипперъ, онъ, обращаясь къ этой дѣвицѣ, не могъ удержаться отъ восклицанія: "Такъ неужели бы вы засадили ее, моя милая, неужели!"

Проводивъ Флоренсу съ ея спутницей до двери заколдованнаго дома, капитанъ почувствовалъ въ душѣ какое-то неопредѣленное безпокойство, и его мысли обратились къ инструментальному мастеру. Вмѣсто того, чтобы идти домой, онъ нѣсколько разъ прошелся взадъ и впередъ по улицѣ, гдѣ жилъ деревянный мичманъ, и, отложивъ до ночи путешествіе на Корабельную площадь, отправился обѣдать въ матросскую таверну, торчавшую клиномъ на углу одной изъ улицъ въ Сити. Въ сумерки онъ забрелъ опять къ магазину инструментальнаго мастера и въ наблюдательномъ положеніи остановился передъ окномъ. Старикъ Соломонъ съ озабоченнымъ видомъ сидѣлъ въ гостиной съ перомъ въ рукахъ, и рука его быстро бѣгала по бумагѣ. Благотворительный Точильщикъ убиралъ комнату, запиралъ двери и стлалъ себѣ постель. Увѣрившись такимъ образомъ, что все обстоитъ благополучно, Куттль направилъ шаги на Корабельную площадь, твердо рѣшившись на другой день сняться сь якоря какъ можно ранѣе.