"Охотники за черепами" - читать интересную книгу автора (Ларичев Виталий Епифанович)

История пятая Охотники за головами

Декан анатомического факультета — человек не без странностей, особенно когда дело касается неврологии, эмбриологии, анатомии или вопросов происхождения человека и его прародины. Обдумывая эти темы, доктор Блэк может забыть обо всем на свете: о назначенной встрече, о лекции, не говоря уже о еде и сне.

Мисс Гимпель работала на факультете давно, но никак не могла привыкнуть к необычному распорядку дня декана. Немногие часы отдыха падали на утро, затем он обедал, проводил занятия, встречался с друзьями. А поздним вечером, когда коридоры колледжа пустели, Блэк скрывался в кабинете. До трех-четырех часов утра он трудился: читал, препарировал ископаемые кости, писал. Когда мисс Гимпель приходила утром 8 колледж, в кабинете Блэка ее ожидало несколько исписанных листков. В ее обязанности входило расшифровать записи и отпечатать их к приходу профессора.

Сейчас она наблюдала за тем, как Блэк дочитывал письмо Пэй Вэнь-чжуна, молодого аспиранта нального университета и Геологической службы Кита ученика Амедея Вильяма Грабо. Лицо 45-летнего профессора, пожалуй, красиво: худощавое, с правильными чертами, продолговатое и тонкое — типичное лицо интеллектуала. За круглыми в черной роговой оправе стеклами очков видны большие глаза, внимательные, сосредоточенные.

Блэк отличался подчеркнутой аккуратностью и педантизмом в одежде — неизменный галстук и белоснежная рубашка, черный отутюженный костюм и тщательно ухоженная короткая прическа с пробором, белый рабочий халат и идеальный порядок на столе. Он в то же время не беспомощный интеллигент-хлюпик, каким может показаться на первый взгляд. Рассказывали, как он в экспедиции попал в грандиозный лесной пожар. Огонь загнал его в ловушку — в озеро. Блэк выстоял в нем, погруженный в воду по горло, две ночи и день! А хладнокровие, с которым он встретил обстрел своего автомобиля, направлявшегося из Калгана в Ургу?

Со времени поступления в университет Торонто в Канаде, где он с 1901 по 1906 год, до получения докторской степени, изучал анатомию человека, специализируясь по невроанатомии, путь Блэка определялся упорным расширением знаний в антропологии и смежных с нею областях наук. Зимой 1907 года, «почувствовав большие провалы в знаниях по медицине», он, всерьез занялся антропологией и стал работать ассистентом по гистологии. Затем Блэк отправился в Кливленд, где в течение некоторого времени работал «инструктором по анатомии». Потом последовала поездка в Голландию, где он специализировался по неврологи у Адриана Копперса. В 1914 году Дэвидсон Блэк переехал в Англию. Здесь, в Манчестере, в университетской лаборатории выдающегося английского антрополога Эллиота Грэфтона Смита он занялся сравнительным, изучением мозга человека и антропоидных обезьян. Кроме того, Блэк мастерски освоил технику изготовления муляжей черепов и других костей. К этому следует добавить, что одно время он работал сотрудником Канадской геологической службы.

— Простите меня, пожалуйста, мисс Гимпель, — сказал Блэк. — В письме Пэя действительно содержится нечто такое, из-за чего мне следовало прочитать его незамедлительно. Работу для себя на завтра вы, как всегда, найдете утром на моем столе. Доброй ночи!

Блэк перечитал письмо. Он ждал этого сообщения каждый день в течение последних трех лет, с тех пор, как в 1927 году удалось возобновить раскопки в Чжоу-коудяне. Кажется, совсем недавно ему по рекомендации Эллиота Смита предложили в Европе должность профессора и руководителя анатомического факультета Пекинского объединенного медицинского колледжа, а ведь это случилось в 1918 году. Прошло 12 лет.

Блэк недаром принял предложение Фонда, финансировавшего Пекинский колледж. Приглашение последовало вскоре после того, как Блэк совершил путешествие через Атлантику и прибыл в Нью-Йорк. Он посетил знаменитый Музей естественной истории, где, работая над коллекциями, познакомился, а затем и подружился с директором, знаменитым «патриархом палеонтологии» Генри Фэрфилдом Осборном и одним из ближайших его сотрудников, Вильямом Диллером Мэтью.

К этому времени Блэк окончательно выбрал свой путь в науке: проблема возникновения человека и его эволюция — это концентрировало в себе все, что с детства захватывало его воображение. Путешествие в дальние неведомые страны, где люди делали свои первые шаги по Земле. Возможность заниматься не только антропологией, но также геологией и палеонтологией…

В Музее естественной истории Блэк встретил полное понимание. Беседы с Осборном и Мэтью превратили его в сторонника гипотезы центральноазиатской прародины человека. Чтобы внести практический вклад в ее обоснование, следовало отправиться по возможности ближе к предполагаемому центру, где развертывались главные события, связанные с таинствами возникновения человечества. Предложение поехать в Пекин подоспело как нельзя кстати. Блэк, не колеблясь, принял его и отправился в Азию, лелея в душе грандиозные мечты.

На деле все оказалось значительно сложнее. Начать работы в соседних с Центральной Азией районах Китая удалось далеко не сразу. Программа антропологических исследований, подготовленная Блэком по прибытии в Пекин, была принята руководством колледжа более чем прохладно. Главную часть ее, естественно, составляли планы поисков останков древнейшего человека. Но директор считал, что они будут отвлекать Блэка от его прямых обязанностей по службе, и отклонил предложение. Воспользовавшись пребыванием в Пекине американского ученого Алеша Хрдлички, Блэк попытался создать антропологическую ассоциацию, главной целью которой могли стать поиски «недостающего звена». Однако и из этой затеи ничего не вышло.

К тому же гость чуть было окончательно не погубил дело: в лекции «Антропология азиатских народов», которую он прочитал в феврале 1920 года перед членами миссионерских медицинских ассоциаций Пекина, он долго рассуждал о причинах «парадоксального отсутствия следов раннего человека в центральных районах Азии.

Оказывается, древний охотник никогда там не обитал. Переселиться туда ему мешали суровые климатические условия и география: пустыни, полупустыни, безводные степи. Это было полное отрицание главных принципов центральноазиатской гипотезы. Хрдличка и не пытался скрыть скептического отношения к ней. Он говорил о «примечательности» открытия Евгением Дюбуа «предчеловека» и, возможно, очень ранних человеческих форм в Голландской Индии и отмечал полное отсутствие их в Центральной Азии.

Спорить было трудно: ни каменных изделий эпохи палеолита, ни костей палеолитического человека в Центральной Азии не находили. А что, если поискать? С большим трудом Блэку удается получить небольшую сумму денег, и он отправляется на север Китая, в провинцию Кэхэ, намереваясь заняться обследованием пещер и террас в долине реки Ланьхэ. Полная безрезультатность поездки обескуражила Блэка: может быть, прав Хрдличка, утверждая, что Восточная и Северная Азия заселялись человеком с юга?

Следующая экспедиция Блэка направляется в Сиам, страну известняковых гор и многочисленных пещер. Идеальное место, где можно повторить триумф Дюбуа! Увы, снова неудача: пещеры были заполнены твердыми как камень травертиновыми слоями. Раскопки требовали значительных материальных затрат и времени, чем Блэк не располагал. Он вернулся в Пекин, сердито упрекая себя за «отступничество» от идей Осборна и Мэтью. Поэтому, когда вскоре последовало заманчивое предложение переехать в Австралию, на континент, расположенный рядом с Явой, «домом питекантропа», Блэк отказался.

В 1922 году в Пекин из Сан-Франциско прибывают Эндрюс и его коллеги, готовые ринуться в Гоби на поиски «недостающего звена», а из Парижа приезжает молодой палеонтолог Пьер Тейяр де Шарден, направленный в Азию Институтом палеонтологии. Двухгодичная программа исследований француза обширна и примечательна. Один из ее главных пунктов гласит: «Попытаться получить данные и уточнения по важному вопросу о роли, приписываемой Центральной Азии в истории первобытного человека»; «Верно ли, что здесь была своего рода обширная биологическая лаборатория, где осуществлялась дифференциация наиболее прогрессивных существ, а впоследствии и наших прямых предков?» Две экспедиции поставили перед собой цель специальной, организованной и целенаправленной проверки правильности теории Осборна — Мэтью, Путешественники в просторы Центральной Азии вдохновлялись ею. О какой Австралии могла быть в этих условиях речь?

Вместе с женой Блэк присоединяется к Эндрюсу и совершает поездку в Ургу с «целью антропологическая исследований», знакомится со страной, которая, по его представлениям, была родиной человека. Поездка не разочаровывает Блэка. После возвращения он в том же 1922 году составляет новое письмо Эдвину Эмбрелю, секретарю фонда, финансирующего колледж:

Увы, по-прежнему скептически настроен к «прожектам» Блэка директор колледжа Генри Хутон, который оценивает центральноазиатскую гипотезу как «совершенно никчемную». Остается следить за событиями, которые развертываются в Ордосе и Гоби. Что-то удастся найти Тейяр де Шардену и Эндрюсу?

На полгода исчезли в лёссах Ордоса Тейяр де Шарден и его спутник, директор Тяньцзиньского музея Эмиль Лисап. Путешествуют они по старинке, на мулах и ослах, неторопливо обследуют лёссовые каньоны, отыскивают кости вымерших животных, оббитые первобытным человеком кварцитовые гальки и надеются найти кости древнейших людей Центральной Азии. Вести, которые иногда достигают Пекина, а через него Европы, противоречивы и неопределенны.

«Манчестер гардиан», основываясь на неведомых телеграфных сообщениях, ошарашила своих читателей сенсационной новостью: французские путешественники обнаружили в песках Шарооссогола шесть скелетов древних людей и минерализованный череп. У последнего оказались характерные для обезьянолюдей особенности: сильно убегающий назад лоб и огромные надглазничные валики. Автор корреспонденции сетовал, что Тейяру не удалось найти нижнюю челюсть.

Можно представить волнение антропологов, когда вести дошли до них! О громадном интересе, вызванном сообщением, свидетельствовал тот факт, что его перепечатал респектабельный английский журнал «Природа». Ведущий английский антрополог Артур Кизс, комментируя это событие, писал об «открытии величайшего значения» и о «нетерпении», с которым антропологи ожидают исчерпывающей публикации, посвященной человеку, найденному французскими коллегами.

Затем последовало досадное разочарование — оказывается, в Шарооссоголе был найден всего один зуб и одно бедро (!), которые к тому же лишь с «любой степенью определенности можно относить к палеолитическому человеку Азии»! И хотя Блэк, осмотрев находки, уверенно заявил, что «ордосский зуб — первая настоящая часть скелета ранее неизвестного палеолитического человека Азии», превзойти эффект сообщения «Манчестер гардиан» было невозможно.

Правда, французские путешественники сделали-таки по-настоящему великое открытие: нашли в Ордосе несколько стоянок древнекаменного века, погребенных под многовековыми толщами песка и желтой лёссовой глины. Глубокая древность грубых каменных орудий Шуйдунгоу, первых на территории Центральной Азии, не вызывала сомнений: они лежали вместе с костями убитых первобытными охотниками животных, вымерших более 10–15 тысяч лет назад: слонов, носорогов, баранов, оленей, газелей, страусов.

Осборн восторженно приветствовал открытие в Ордосе. Намекая на Хрдличку, он писал: «В тот самый момент, когда один из ведущих американских антропологов отвергает теорию центральноазиатского центра происхождения человека и развивает идеи о европейском центре, французский археолог П. Тейяр де Шарден… открыл большое количество орудий, какие делали неандертальцы в Западной Европе».

Затем последовали находки экспедиции Эндрюса. Дэвидсон Блэк вдохновлен выдающимся успехом. В журнале «Бюллетень Геологического общества Китая» публицуется большая работа «Азия и дисперсия приматов». Применяя теорию Осборна — Мэтью, Блэк задался целью доказать, что центр происхождения и рассеивания приматов, включая современных и ископаемых антропоидов, а также обезьянолюдей и человека, располагался в центральных районах Азии.

Обобщение и сведение воедино всех данных по ископаемым и современным приматам оказалось делом исключительно трудоемким. Блэк блестяще справился с поставленной задачей. Что же касается подхода к обработке материалов и итоговых выводов, то они не отличались от того, что можно было найти в статьях Осборна, Мэтью и Грабо. Центральная Азия рассматривалась Блэком как своего рода «обширная биологическая лаборатория, где осуществлялась дифференциация… наших первых предков».

Далеко не все признали открытия в Гоби и Ордосе как доказательство справедливости предположения Центральной Азии как колыбели человечества. Сомнения сразу же, в частности, высказал убежденный противник Осборна Алеш Хрдличка. В 1926 году он характеризовал эту гипотезу «как просто идею, основанную более на восторженных, чем на критических, антропологически доводах, к тому же вплоть до настоящего времени не подтвержденную ни одним примером фактического доказательства».

Как это ни удивительно, но в лагере противников центральноазиатской теории оказались те, кому принадлежала честь открытия древнейших памятников культуры Азии: Пьер Тейяр де Шарден и Нельс Нельсон. Первый скептически оценил перспективы поисков на территории Центральной Азии остатков раннего человека него культуры. Относительно общей проблемы происхождения человека в центре Азии Нельс Нельсон высказался неопределенно: «Пока трудно на основании имеющихся фактов выступать за или против нее». Даже геологи Берки и Моррис, безусловные сторонники Баррела и Мэтью, в итоговой работе «Геология Монголии» написали: «Надо искать доказательства, что Центральная Азия была местом, где эволюционировал человек».

Легко сказать — искать! Но где, как, а главное, на какие средства? Блэк почувствовал, что неблагоприятное стечение обстоятельств окончательно завело его в тупик. И тут случилось событие, на первый взгляд не имевшее никакого отношения к поискам «недостающего звена»» но оно резко изменило судьбу Блэка. В конце 1926 года к нему обратился шведский геолог Иоганн Гуннар Андерсон, который в течение нескольких лет много путешествовал по Китаю, усердно занимаясь изучением палеонтологии, геологии и археологии. По случаю приезда в Пекин наследного принца Швеции Густава Адольфа, большого любителя и знатока восточного искусства, особенно древнего, сопровождавший принца Андерсон решил организовать большую научную конференцию. Блэка настоятельно приглашали принять в ней участие и непременно высказать свои идеи о центральноазиатской колыбели человечества.

22 октября 1926 года одна из аудиторий Пекинского объединенного медицинского колледжа заполнилась до предела. В зале присутствовал весь цвет интеллигенции. Многих привлекли слухи, что на конференции будет объявлено об открытии останков самого древнего человека Китая. После нескольких вводных докладов, среди которых наибольшее внимание привлек рассказ Тейяр де Шардена «Как и где искать древнейшего человека Восточной Азии», настал черед представить публике «гвоздь программы» — сообщение Андерсона об открытии у станции Чжоукоудянь (постоялый двор Чжоу).

Андерсон попросил включить «волшебный фонарь» и показал фотографии третьего верхнего коренного зуба и второго нижнего предкоренного. Зубы производили странное впечатление смешением антропоидных и человеческих особенностей. Последние преобладали, к тому же предкоренной явно показывал, что клык у джентльмена из Чжоукоудяня не выступал за пределы зубного ряда, а был сильно уменьшен, как у человека. В подробностях описав детали строения зубов, Андерсон присоединился к выводу Зданского и Вимана: в Чжоукоудяне найдены останки древнейшего в Восточной Азии человека. Если это действительно так, Геологической службе Китая и Пекинскому объединенному медицинскому колледжу необходимо развернуть широкие раскопки в Чжоукоудяне.

Дэвидсон Блэк помнил, какой энтузиазм вызвала доклад Андерсона. Кажется, что особенного — всего два зуба, однако выступавшие после Андерсона о них говорили больше, чем о чем-либо другом, и, как всегда часто упоминалось волнующее и таинственное слово — «недостающее звено». Действительно, человек из Чжоукоудяня жил приблизительно в ту же эпоху, что и обезьяночеловек с Явы. Особенно горячую речь произнес Грабо. Он поддержал вывод Андерсона об открытии в горах Сишань костных останков необыкновенно древнего человека и предложил дать ему имя — Peking man — пекинский человек. Раздались, однако, и голоса, предостерегающие от слишком поспешных и оптимистических выводов. Тейяр де Шарден, один из первооткрывателей централыюазиатского палеолита, сказал после осмотра фотографий:

— Я не совсем убедился в их предполагаемых человеческих особенностях. Даже предкоренной, который на первый взгляд наиболее выразителен, может оказаться одним из последних коренных какого-то хищника. То же относится к другому зубу… Даже если, как я надеюсь, никогда не будет доказано, что они принадлежали хищнику, опасаюсь, что никогда не будет абсолютно доказано, что они человеческие. Необходимо быть очень осторожным, поскольку их природа неопределенна.

Блэк не испытывал ни малейших колебаний. Зубы, найденные в Чжоукоудяне, вне сомнений, принадлежали какой-то чрезвычайно архаической человеческой форме. Надо убедить руководство Геологической службы и Пекинского объединенного медицинского колледжа в перспективности возобновления раскопок в Чжоукоудяне. Андерсон — непревзойденный в интуиции разведчик. Он прав — в древней пещере «Горы костей дракона» лежат останки далекого предка!

— Открытие в Чжоукоудяне — удивительный образен романтического научного исследования. Доктор Андерсон начал свое захватывающе интересное выступление с предыстории, — заговорил, волнуясь, Блэк. — Я хочу напомнить о факте почти забытом, но имеющем прямое отношение к вопросу. Речь тоже пойдет о зубе, который нашли четверть века назад. Я имею в виду коллекцию «костей дракона» доктора медицины и антрополога Хаберера. Он собрал ее в аптеках столицы в конце прошлого — начале нашего века. Как известно, «лунгу», главным образом зубы, были посланы в Германию профессору Мюнхенского университета Максу Шлессеру, и он описал их детально в 1903 году. Один зуб, левый третий коренной, задал ему головоломную задачу: особенности, характерные для коренных антропоидной обезьяны и человека, переплетались в нем настолько причудливо, что Шлессер не смог установить точно, кому же он принадлежал. В определении его так и сказано: «Homo? Anthropoid?»

Я понимаю, почему колебался Шлессер — между корнями зуба сохранились частицы красной глины, а в ней обычно находят останки животных, живших около миллиона лет назад. Какой человек мог обитать в Китае в столь далекие времена?! И все же зуб выглядел человеческим, и Шлессер отдавал себе отчет в этом — недаром Homo поставлено прежде Anthropoid. Во всяком случае, Шлессер считал существо, которому принадлежал зуб, «более близким человеку, чем любой антропоид». Обращая внимание будущих исследователей Восточной Азии на находку Хаберера, Шлессер завидовал тем, «кому посчастливится вести раскопки», поскольку «именно здесь может быть найден или первый ископаемый антропоид, или третичный человек, или даже древнейший плейстоценовый человек»!

Мы не знаем, кто, когда, откуда принес в аптеку Пекина зуб, который позже описал Шлессер. Насколько мне известно, зуб этот бесследно исчез из мюнхенской коллекции, и наглядное сравнение теперь произвести невозможно. Но я не удивился, если бы удалось выяснить, что он из Чжоукоудяня. Ведь по общему характеру он близок зубам, выявленным Зданским. Вместе с тем бесспорна несравнимая ценность последних: они извлечены из определенного слоя, который точно датируется остатками вымерших животных. Впервые на Азиатском континенте к северу от Гималаев открыты останки древнейшего человека, возраст которого под. тверждается полными и точными геологическими дан. ными. Геологи и палеонтологи согласились, что красно-цветным слоям Чжоукоудянской пещеры более миллиона лет, то есть они третичные по времени. Такая датировка имеет фундаментальное значение.

Третичный человек на границе с Центральной Азией! Открытие в Чжоукоудяне дает еще одно звено» уже прочной цепи свидетельств, подтверждающих гипотезу об особой роли Центральной Азии в эволюции людей. На запад до Германии, где найдена челюсть гейдельбергского человека, на юг до Явы, где Дюбуа открыл питекантропа, и на восток до Пекина мигрировали с территории Центральной Азии и Тибета древнейшие прелюди. Многое в этой сложной проблеме прояснится, если будет принято предложение развернуть в Чжоукоудяне новые раскопки.

После окончания конференции Дэвидсон Блэк развернул кипучую деятельность. Блэк наносил визиты, беседовал, убеждал, спорил, доказывал, радовался, сердился, терял надежду и вновь обретал ее. В газетах и журналах появились статьи, раскрывающие исключительное значение находок на «Холме костей дракона». Английский журнал «Природа» напечатал статью Блэка с сенсационным названием: «Третичный человек в Азии — Чжоукоудянь».

Однако барьер недоверия и скептицизма преодолевался с большим трудом и скрипом. Дело, наконец, в значительной мере осложнилось тем, что Отто Зданский, продолжая печальную традицию разочарования исследователей в центральноазиатской гипотезе после открытий, как будто подтверждающих ее (Нельсон, Тейяр де Шарден), прислал в «Бюллетень Геологического общества Китая» статью, в которой возражал против «абсолютно рискованных спекулятивных затей и любых далеко идущих заключений, связанных с крайне скудным материалом», обнаруженным при раскопках. Вывод статьи оказался еще более странным: «Моя цель здесь заключается только в том, чтобы сделать ясным, что мое открытие зубов следует считать как определенно интересное, но не эпохальное по значению». О каких головокружительных идеях и сладких мечтах может идти речь, если даже то немногое, что удалось обнаружить, — зубы не могут быть определены точнее, чем принадлежащие «просто Homo Sp.»?

Блэк был поражен удивительной слепотой исследователя, которому выпало редкостное счастье сделать по-настоящему великое открытие, а он все усилия направил на то, чтобы принизить его значение. Разве находка зубов, пусть даже загадочного Homo Sp., в слоях, возраст которых выходит за пределы миллиона лет, не «эпохальное по значению» открытие? Мало напасть на след открытия. Не менее важно по достоинству оценить его и увидеть перспективы. В противном случае деятельность ученого лишается смысла.

В самое неподходящее время задумал Зданский вступать в дискуссию с инициаторами новых раскопок в Чжоукоудяне — Блэком, Грабо, Андерсоном. Его статья прибыла в Пекин в разгар кампании за развертывание исследований на склонах Лунгушаня. Пришлось печатание статьи Зданского «прискорбно задержать из-за трудностей, которых полностью не удалось избежать». Так несколько туманно и загадочно написал редактор журнала в примечании к публикации, увидевшей свет в 1927 году. Но к этому времени работы уже начались и дали первые результаты.

Блэк одержал победу: Генри Хутон и Эдвин Эмбрель согласились финансировать исследование Чжоукоудяня в течение двух лет. Раскопки планировались почетным директором Геологической службы Дин Вэньцзяием при консультации с Блэком. Исследование должен был вести палеонтолог Биргер Болин, ученик Вимава, приглашенный из Упсалы. Все материалы объявлялись собственностью Геологической службы. За пределы Китая находки вывозить запрещалось. Костные останки человека, если они будут обнаружены, следовало передавать для обработки и изучения на анатомический факультет колледжа. Блэку вменялось в обязанность описать их и изучать.

В конце марта из Пекина в Чжоукоудянь отправилась первая группа работников, которая занялась топографической съемкой района. А 16 апреля Биргер Болин отдал распоряжение начать раскопки.

Исследования проходили в чрезвычайно сложных условиях: в Китае полыхала гражданская война; в Чжоукоудяне слышался гром пушек северных милитаристов генералов Чжан Цзо-лина и Ян Си-шаня; к европейцам в столице отношение было настороженное я даже враждебное. Непрерывно раздавались призывы выдворить их из Китая. Ходили зловещие слухи об исчезновении в районе западных холмов офицера- европейца, который отправился туда на прогулку. Не вернулся в Пекин корреспондент лондонской «Таймс»…

Чжоукоудянь постоянно навещали разрозненные группы китайских солдат, и от них, как хозяев положения и лукавых слуг провинциальных генералов-милитаристов, можно было ожидать чего угодно. Болин никога да не был уверен, что доживет до следующего дня. Тем не менее он самоотверженно приступил к раскопкам, зазвенели первые удары лопат и кирок, вонзились в землю тонкие шпатели. Начался долгий путь тяжелых раскопок «Холма костей дракона». Блэк каждый день с замиранием сердца ждал известий из Чжоукоудяня, связь с которым прерывалась порой на целые недели.

Но дни проходили за днями, а успех не приходил. Помимо глинистых и песчаных горизонтов, раскопки которых проходили сравнительно легко, землекопы непрерывно наталкивались на плотноцементированные щебенчатые пласты, каменистые слои, которые принимались вначале за дно пещеры, завалы блоков и глыб известняка. Добраться до ниже расположенных слоев с помощью обычных лопат, кирок и кувалд не было никакой возможности.

Болин вынужден был пойти на беспрецедентный в раскопках шаг — применить взрывчатку! В стенах пещеры и в каменистых слоях сверлили отверстия, в них закладывались взрывные патроны, а чтобы глыбы цементированного горизонта не разлетались в разные стороны, поверхность раскопа перед взрывом покрывали соломенными матами. Их прижимали к слою крупными каменными глыбами. После взрыва обломки спускали вниз по склону, где их дробили на мелкие, до размеров грецкого ореха, камни. Лишь удостоверившись, что костей здесь нет, можно было переходить к очередному блоку. Рыхлые грунты после раскопок тщательно просеивали через мелкоячеистые сита. Ни одна самая мелкая косточка «недостающего звена» не должна была ускользнуть от исследователей.

Несколько раз в день Болин внимательно просматривал только что извлеченные из слоя тяжелые от минерализации кости, окрашенные в черные и красноватые тона. Большинство из них были почему-то раздробленными на мелкие части, и поэтому не всегда удавалось определить, какому животному они принадлежали. Останки человека отсутствовали. Три тысячи кубометров заполнения пещеры просмотрели рабочие за 24 недели раскопок; найденные кости едва удалось разместить в пятистах больших ящиках.

Наступила середина октября. Холода заставили Болина подумать о прекращении раскопок. И нужно же случиться такому: 16 октября, за два дня до установленного срока свертывания работ, удалось найти то, чего тщетно ждали полгода: один из землекопов обратил внимание на торчавшую из окаменевшего блока коронку зуба. Он оказался удивительно сходным с двумя зубами из Чжоукоудяня, которые Болин осматривал в лаборатории Вимана в Упсале. Ликованию не было границ. Не дожидаясь поезда, Болин нанял двухколесную тележку и, несмотря на смертельный риск путешествия по району, где шли бои, бродили банды грабителей и деморализованных солдат, помчался в Пекин.

Не однажды останавливали солдаты тележку, на которой ехал европеец, но каждый раз отпускали с миром. Они и не подозревали, какое бесценное сокровище Азии лежало в кармане Болина. Впрочем, если бы даже при обыске зуб был найден, вряд ли кого заинтересовала одна-единственная «кость дракона». В 6 часов вечера 19 октября Болин, запыленный, грязный, усталый, но радостный, подъехал к дому Блэка и вручил ему главную из находок 1927 года — хорошо сохранившийся левый нижний коренной зуб. Желание услышать заключение антрополога было настолько велико, что он даже не заехал домой.

Почти до самого утра просидели в ту ночь в лаборатории Блэк и Болин. Они обсуждали результаты раскопок и сосредоточенно рассматривали главную находку сезона. Зуб, несомненно, принадлежал человеку, а не антропоидной обезьяне. Блэк сравнивал его с зубом китайского ребенка 8 лет. Сопоставление с рисунками найденных ранее зубов позволило сделать вывод, что все они, возможно, происходят от одной челюсти. Тем более что обнаружили новый зуб в непосредственной близости от участка находок Зданского.

Жевательную поверхность покрывали многочисленные мелкие складки, почти как на коренных зубах антропоидных обезьян. В то же время, несмотря на бросающиеся в глаза слишком большие размеры коронки и корня, зуб выглядел как человеческий. Блэк также обратил внимание на то, что жевательная поверхность зуба изношена так, как изнашиваются зубы человека, но не обезьяны. Значит, челюсть человекообразного существа из Чжоукоудяня соединялась с черепом так же, как у современного человека. Вот сколько мог рассказать обыкновенный зуб опытному глазу антрополога!

В последующие несколько недель Блэк со всей тщательностью, которой требуют обычно уникальность и бесценность предмета, изучал зуб. Пожалуй, никогда еще с таким вниманием и усердием не рассматривалась ни одна из находок, связанных с предком человека: просматривалась каждая складка и бугорок, отмечалась мельчайшая деталь рельефа, по многу раз вымерялись размеры, а главное — сравнения с каждым опубликованным ранее коренным зубом древнейших людей, в том числе питекантропа и неандертальцев, с коренными антропоидных обезьян, современных и ископаемых, а также современного человека.

В результате Блэк пришел к заключению, что зуб, обнаруженный Болином, при всем своем человеческом облике обладает настолько специфическими и своеобразными особенностями, что можно сделать вывод о принадлежности его человеку особого вида, ранее неизвестного антропологам. Никогда еще ни один из специалистов по первобытному человеку не рисковал определить род и вид существа на основании одного-единственного зуба! Но Блэк был бесконечно убежден в правоте и рискнул преступить традиции, чем вызвал лавину обвинений в легкомыслии. Даже Эллиот Смит, учитель Блэка, узнав о выводах ученика, удивился и назвал их «дерзкими и даже безрассудными».

5 декабря 1927 года собралось специальное заседание Геологического общества Китая. После того как геологи и палеонтологи высказали свои соображения о глубокой древности слоев с костями животных и зубов «человека или предчеловека», выступил Блэк:

Блэк продолжал смотреть на события древнейшей истории человека в Азии через призму идей сторонников центральноазиатской гипотезы. Он искренне верил, что нашел первые факты, подтверждающие ее.

В конце 1927 года вышла из печати книга Блэка, посвященная зубу из Чжоукоудяня. Чтобы привлечь как можно более широкое внимание к открытию в Китае, он отправился в Европу и Америку, где намеревался встретиться с видными антропологами и показать им находку. Зуб синантропа помещен в специальный остроумно сконструированный футляр, который прикреплен к золотой цепочке, изготовленной по специальному заказу одним из пекинских ювелиров. Пожалуй, ни один из драгоценных камней не хранился с большей осторожностью, чем этот невзрачный кусочек кости.

В тесном кармане жилета зуб путешествует с Блэйком из страны в страну. Гостей всюду встречают любезно, но не более. Что можно сказать на основании одного- единственного маленького коричневого зуба, пусти даже определенно человеческого и датированного миллионом лет? Антропологов шокировало то, что Блэк осмелился упражняться в таком великом деле, как классификация древнего человека, имея на руках лишь один зуб. Ему снисходительно рекомендовали продолжить раскопки и попытаться найти нечто более определенное.

Результаты раскопок 1928 года, которые возглавил Болин, превзошли самые оптимистические надежды Блэка. Благодаря энергии помощников Болина, молодого аспиранта Грабо Пэй Вэнь-чжуна и палеонтолога Ян Чжун-цзяня, который прошел подготовку в Мюнхенском университете у профессора Макса Шлессера, работа продвигалась особенно успешно. Сначала из Чжоукоудяня пришло известие об открытии сразу более двух десятков зубов синантропов различного возраста. Затем пещера «подарила» Пэй Вэнь-чжуну уже не зубы, а новые костные остатки — два обломка челюсти молодого и взрослого синантропов. К неописуемой радости Блэкая у челюстей сохранились очень важные для диагностики части — подбородок и восходящая ветвь.

И наконец, в антропологическую лабораторию колледжа доставили большую глыбу травертина, в котором было включено то, о чем Блэк втайне мечтал как о чем-то почти фантастически несбыточном и едва ли достижимом: на темно-сером фоне неровной поверхности камня отчетливо выделялись два небольших светло-коричневых обломка черепных крышек синантропа, ребенка и взрослого. Первые фрагменты третичного человека Восточной Азии! Вот она, достойная награда упорству, торжествующий гимн интуиции, непоколебимой вере идеям.

А из Чжоукоудяня нескончаемым потоком продолжали поступать десятки ящиков с коллекциями, которые составляли главным образом кости древних животных, блоки травертина, густо насыщенные костями, образцы слоев заполнения пещеры. В Пекин доставили 575 ящиков коллекций. Поражала грандиозность пещеры, границы которой определились в результате двухлетних раскопок: почти на 50 метров протянулась она в ширину, а высота от предполагаемого уровня пола до распавшейся на блоки крыши составляла не менее 25 метров! Это была колоссальная, поистине уникальная по размерам камера, изучение которой «грозило» затянуться на десятилетия. При мысли, какие сокровища могли скрываться в глубине ее, Блэка охватывало непреодолимое желание, забросив лабораторию, самому ринуться в Чжоукоудянь и взяться за кирку, чтобы ускорить события.

Но, как говорится, каждому свое: в лаборатории на столе лежали маленькие кусочки кости, зубы синантропа, вдавленные в блоки травертина фрагменты челюстей, а на специальной подставке — глыба камня, цепко державшая обломки черепов. Никто, кроме Блэка, не мог выполнить за предельно короткий срок такую тонкую и скрупулезную часть исследования, требующую специальных знаний, навыков, терпения и усидчивости. Высвободив кости синантропа из каменного плена, ему предстояло ознакомить ученый мир со своим любимым детищем.

Нижние челюсти синантропов, как и ожидал Блэк, оказались чрезвычайно архаическими: они отличались большими размерами и значительной, как у обезьян, массивностью, отсутствовал подбородочный выступ. В челюсти синантропа причудливо совмещались особенности челюстей антропоидных обезьян и человека — черта, впервые подмеченная при анализе деталей строения зубов. Значит, в Чжоукоудяне найдены останки обезьяночеловека?

Блэк, однако, не сделал такого вывода. Размеры челюстей, а главное, осмотр включенных в каменный блок обломков височных костей черепа говорят о большом объеме мозга у синантропа, не отличающемся, по существу, от объема мозга современного человека. Конечно, такое заключение предварительно. Височные кости не освобождены от травертина, и поэтому нельзя изучить их достаточно подробно. К тому же обломков черепа всего два и они отличаются небольшими размерами.

После находок челюстей, обломков черепа и большого числа зубов стало ясно, что пещера Чжоукоудянь представляет собой место, где миллион лет назад останавливался первобытный человек. Не водный поток или какая-то случайность занесли внутрь неё изолированные зубы синантропа, как предполагали некоторые, объясняя изолированные находки Зданскоги и Болина. Кости древнейших людей остались лежать там, где, очевидно, располагалось их стойбище и где они спасались от непогоды.

Новые находки Болина и Пэй Вэнь-чжуна подоспели как нельзя кстати, поскольку заканчивался договорный срок финансирования раскопок пещеры. Дин Вэнь-цзянь, Хутон и Эмбрель приняли решение продлить договор. Это позволило создать специальную лабораторию для исследований в области антропологии, археологии древнекаменного века, геологин и палеонтологии. Руководителем лаборатории, главная задача которой заключалась в организации раскопок в Чжоукоудяне, назначался Блэк. Полевые работы возглавил Пэй Вэнь-чжун. В качестве научного консультанта в состав лаборатории вошел Тейяр де Шарден. Вместе с Ян Чжун-цзянем он должен был заняться обработкой и определением костей животных, которые извлекались из пещерных толщ Чжоукоудяня. Даже суровый скептический Хутон подобрел — он разрешил Блэку использовать, необходимые в его работе инструменты и материалы колледжа, а также вести исследования в антропологической лаборатории.

Блэк возлагал на работы 1929 года особые надежды, поэтому они были, как никогда, длительны и велики по масштабам. Почти семь месяцев Пэй Вэнь-чжун копал пещеру. Он прервал работу лишь ни август и сентябрь, когда начались проливные дожди. В храни- лища вновь организованной лаборатории поступали сотни ящиков с коллекциями. Чтобы представить необыкновенный размах исследований, достаточно сказать, что за 26 недель из пещеры удалось извлечь около трех тысяч кубометров разного рода отложений, а вес костей животных, переправленных в Пекин, составлял четыре тысячи килограммов! От предполагаемого уровня крыши пещеры рабочие под руководством Пэй Вэнь-чжуна углубились почти на 23 метра, но так и не смогли достигнуть пола.

Пэй Вэнь-чжун вел работы в чрезвычайно тяжелых условиях. Почти целый месяц отняла операция по удалению каменистого пласта, по ошибке принятого в предшествующем году за пол пещеры. Затем начался двухметровый слой отложений, почти полностью лишенных костей животных. Наконец, в середине июля, когда начались раскопки более древнего горизонта, в изобилии стали попадаться кости различных животных, в том числе черепа. Поскольку особенно часто встречались останки плотоядных и их жертв, Пэй Вэнь-чжун назвал этот горизонт «слоем хищных». На одном из участков при раскопках удалось выявить несколько зубов синантропа, в том числе клык.

Когда наступили осенние холода и Пэй Вэнь-чжун сообщил, что почти достиг придонной части пещеры (ее ширина стала значительно меньше, а ископаемые кости встречались все реже и реже), Блэк почти смирился с мыслью, что и в этом году его мечты не осуществятся. С тем большим рвением принялся он освобождать от травертина кусочки включенных в блок костей черепа синантропа.

Когда вечером 2 декабря в лабораторию зашла секретарь Ольга Гимпель, Блэк обрабатывал одни из обломков височной кости. Своевременная публикация сведений о фрагментах черепа синантропа могла поддержать интерес к Чжоукоудяню.

Блэк знал, что Пэй Вэнь-чжун со дня на день должен оставить пещеру и вернуться в Пекин. Он несколько задержался, потому что в самые последние дни, когда, казалось, дно пещеры достигнуто, рабочие неожиданно наткнулись на две узкие камеры, которые уходили в глубь известнякового основания «Холма костей дракона». Одна из камер оказалась труднодоступной и малоинтересной. Кроме нескольких позвонков гиены, в ней ничего обнаружить не удалось. Зато вторая сразу же заинтересовала Пэй Вэнь-чжуна: в темноцветном песчанистом заполнении, закупоривающем вход в камеру, стали попадаться фрагменты костей крупных животных, а также останки мелких грызунов.

Разворачивая записку Пэй Вэнь-чжуна, Блэк ожидал найти в ней сообщение о благополучном окончании полевого сезона и сроке, когда Пэя следует ожидать в Пекине. То, что он прочитал в письме, заставило забыть обо всем на свете: Пэй Вэнь-чжун нашел череп синантропа, включенный в глыбу травертина!

Это казалось невероятным: буквально в последний день раскопок — череп. Развязка, достойная талантливой драмы, «сочинять» которые мастерица чародейка жизнь!

Блэк, не веря своим глазам, несколько раз перечитал записку Пэй Вэнь-чжуна. В укромной камере нижней пещеры недалеко от черепа носорога и бивня слона, передних конечностей оленя и ступни буйвола найден человеческий череп! Только ему могла принадлежать черепная крышка такой большой величины и характерной конфигурации.

Отпустив мисс Гимпель, Блэк долго сидел в лаборатории, вспоминая обстоятельства, связанные с предысторией и историей изучения Чжоукоудяня. Если там действительно открыт череп синантропа, то его усилия увенчались достойно и славно. Корпеть над обломком височной кости почему-то не хотелось, и Блэк решил, что имеет право отнестись к себе в этот вечер несколько снисходительнее. Он навел порядок в лаборатории и отправился гулять по тихим и безлюдным улицам Пекина. Невозможно заснуть в такую ночь, если даже предшествующие были бессонными. Мысленно он был там, в 50 километрах от Пекина, около известняковой возвышенности с волнующим воображение названием «Холм костей дракона»…

Между тем в Чжоукоудяне Пэй Вэнь-чжун тщательно готовил к отправке в Пекин два травертиновых блока с включенными в них частями черепа синантропа. Он знал, какое нетерпение охватило его друзей и коллег в Пекине после получения записок и телеграмм. Поэтому Пэй Вэнь-чжун решил, не дожидаясь утра следующего дня, подготовить к перевозке каменные глыбы с бесценным содержимым — хрупкими костями черепа.

Все случилось так стремительно, что Пэй долго не мог прийти в себя от радости, которую он испытал, когда увидел в травертине нечто напоминающее черепную крышку человека. Счастливый случай, которого в общем-то могло и не быть. Первую половину дня 2 декабря Пэй Вэнь-чжун занимался в доме, арендованном экспедицией, расчетами с землекопами. Затем отправился на «Холм костей дракона», чтобы в последний раз замерить площадь участка пещеры, вскрытого в 1929 году, и определить объем извлеченной породы. Замеры производились металлической линейкой, конец которой Пэй Вэнь-чжун использовал для зачистки стенок. Свежий срез позволял отчетливее и яснее видеть характер пещерных слоев. До обеда пришлось лазить по крутым склонам главного района раскопок, а в 4 часа пополудни Пэй подошел к «нижней пещере».

Солнце уже склонилось к западу. Из раскопа молотков рабочих доносились редкие глухие удары молотков рабочих о глыбы травертина, выломанные из слоя. Пэй обвязался веревками и с помощью землекопов спустился по узкому колодцу трещины на дно камеры, которая протянулась на северо-запад. Внизу трещина в известняке изменяла направление и располагалась почти горизонтально. Досадуя на темноту, Пэй Вэнь-чжун стал замерять стенки разрезов. Его внимание почему-то привлек слой песка. При попытке зачистить песчаную прослойку линейка неожиданно скользнула по округлой гладкой поверхности. Дальнейшая беглая расчистка показала, что в слое песка находится крупная кость, включенная в блок травертина.

Пэй Вэнь-чжун срывающимся голосом крикнул, чтобы к нему спустились помощники да захватили с собой молотки и зубила. Округлая и гладкая, словно намеренно заполированная, кость, несомненно, была частью черепного свода, причем, судя по размерам… человека! Если череп действительно человеческий, то он мог принадлежать синантропу, и никому более! Ведь вход в камеру был «запечатан» миллион лет назад, и с тех пор никто не проникал под эти низкие своды.

Через несколько минут началась осторожная расчистка участка. С помощью молотка и зубила травертино-вый блок с округлой костью был вырублен и выдвинут наружу… Волна радости захлестнула Пэй Вэнь-чжуна — череп человеческий! Правая его сторона и часть свода залегали в мягких песчаных отложениях пещеры и теперь просматривались достаточно отчетливо. Основание черепа скрывал твердый травертин, но уже сейчас Пэй мог сказать, что ему посчастливилось открыть едва ли не самый полный и лучший по сохранности череп древнего человека, который когда-либо находился в распоряжении антропологов. Пока он осматривал череп синантропа, рабочие извлекли из песчанистого горизонта еще один блок, отломившийся от первого. В травертине просматривались фрагменты костей — они составляли части того же черепа.

Со всевозможными предосторожностями блоки подняли из камеры нижней пещеры и сразу же доставили в здание полевой лаборатории экспедиции. Препоручив все дела помощникам, Пэй Вэнь-чжун приступил к предварительной обработке блоков. Всякие сомнения окончательно оставили его. Ни одна из антропоидных обезьян не могла иметь такой огромный череп с выпуклым сводом. При свете множества подсвечников, доставленных по столь необычному случаю из деревенской лавки, Пэй Вэнь-чжун тщательно осмотрел находку и окончательно освободил ее от крупинок песка. Праздничная иллюминация оказалась достаточно яркой, чтобы произвести несколько фотографических снимков «главного приза Чжоукоудяня». Опасаясь трагических случайностей, которые могли произойти при перевозке черепа в Пекин через районы, где продолжались военные действия, Пэй Вэнь-чжун решил иметь в запасе бесстрастный документ, подтверждающий уникальность находки.

Закончив фотографирование, Пэй Вэнь-чжун принялся за упаковку блоков. Он запеленал их в китайскую хлопковую бумагу, а затем покрыл сверху несколькими слоями грубой ткани, предварительно пропитанной густым раствором муки. Теперь оставалось ждать, когда просохнет «предохранительный чехол», который должен был обезопасить череп от повреждений при перевозке. Утром 3 декабря Пэй Вэнь-чжун отправил в Пекин телеграммы и записки, в которых сообщал о долгожданном открытии.

Несмотря на желание как можно скорее выехать в столицу, отъезд откладывался со дня на день. Стояла настолько холодная погода, что даже в теплой комнате полевой лаборатории блоки просыхали крайне медленно. Пэй Вэнь-чжун не мог рисковать. Пришлось прибегнуть к дополнительным средствам: травертиновые блоки с помощью специальных крючков закрепила над тремя жаровнями.

На седьмой день можно было выезжать. Чтобы не привлекать подозрений солдат, которые могли, остановить его тележку и устроить обыск, Пэй Вэнь-чжун оделся в длиннополый халат, который обычно носили пекинские студенты. Студент, возвращающийся с каникул, вряд ли вызовет подозрения, и его пропустят в Пекин без дополнительного осмотра багажа.

Завернутое в куски ткани «сокровище» Пэй Вэнь-чжун запрятал под полами халата между ног. Он надеялся, что ему не придется подниматься с сиденья тележки и укутанные в холст блоки травертина останутся незамеченными. Будет ужасно, если солдаты начнут вскрывать ткань и добираться до содержимого. При одной мысли об этом Пэй Вэнь-чжуна охватывал ужас.

Однако все обошлось как нельзя лучше. Заставы враждующих сторон беспрепятственно пропустили торопившегося на занятия «студента колледжа». В полдень тележка Пэя остановилась перед зданием Пекинского объединенного медицинского колледжа. Кажется, не было в те мгновения в мире человека более счастливого, чем Блэк. Самые сокровенные мечты осуществились, ожесточенное сражение за предка выиграно!

Пэй Вэнь-чжун помог удалить ссохшиеся лепты холста и пласты хлопковой бумаги. Блэк взглянул на желтовато-коричневый свод черепа, «утонувший» в травертине, черепа человека, который по одному-единственному зубу был рискованно определен им в 1927 году как синантроп пекинский! Кость древняя, минерализованная, очевидно, тяжелая, как все кости вымерших животных из Чжоукоудяня.

Когда первые волнения улеглись и Блэк спокойнее осмотрел находку, то с удивлением отметил, что череп синантропа выглядит далеко не так, как представлялось ему раньше. Верхушка черепной крышки казалась слишком уплощенной и зауженной. Очевидно, что самая широкая часть, скрытая травертином, располагалась где-то внизу. Но самое неожиданное заключалось в том, что лобная кость оказалась не вертикальной, как у современного человека, а пологой, убегающей назад к верхней части черепа. Конечно, до освобождения черепа от травертина рано делать какие-либо заключения и высказывать окончательные суждения, но обезьянообразность крышки слишком бросалась в глаза, чтобы не обратить на это внимания.

Первое, что сразу вспомнилось Блэку, была черепная крышка питекантропа с Явы! Такая аналогия синантропа с обезьяночеловеком Голландской Индии поразила Блэка не менее, чем само открытие Пэй Вэнь-чжуном черепа в Чжоукоудяне. Неужели здесь, неподалеку от границ Центральной Азии, родины человечества, обитали такие же, как на юге Азиатского материка, обезьянолюди? И как же в таком случае быть с одним из главных принципов центральноазиатской гипотезы, согласно которой в эпоху питекантропа в центральной полосе континента бродили орды значительно более прогрессивных людей?

Какой острый парадокс и неожиданный по сокрушительной силе сюжетный ход драмы поиска предков человека: теория, вызвавшая к жизни открытие, ставится под сомнение результатами открытия!

Вечером 10 декабря Блэк по обыкновению зашел в ресторан, где ему, кстати, предстояло участвовать в прощальном обеде в честь отъезжающего из Китая члена британского посольства. Увидев входящего в зал Эндрюса, Блэк пригласил его к своему столу, а когда тот подошел, тихо сказл:

— Рой, мы нашли череп: Пэй Вэнь-чжун извлек его из пещеры второго декабря.

Эндргос не стал тратить времени на разговоры. Он решительно извлек Блэка из-за стола и повел его к своему автомобилю. По дороге к колледжу Блэк рассказал подробности. Затем они и несколько друзей, подъехавших на другом автомобиле, зашли в лабораторию. Потом к ним присоединился Тейяр де Шарден.

Все долго молча рассматривали череп. Окаменевший и впечатляющий остаток скелета далекого предка внушал почтительное благоговение. Чжоукоудянь, «золотой рудник доистории», дал миру один из самых удивительных образцов, который позволял раскрыть сокровенную тайну рождения человека на Земле.

Возбужденный осмотром черепа, Эндрюс заявил, что такое великое событие необходимо соответствующим образом отметить. Он пригласил всех быть его гостями в ресторане отеля «Север». В назначенный час на улице Хадамэн собрались приглашенные, составившие пеструю интернациональную компанию, как нельзя лучше отражавшую необходимость общих усилий ученых различных стран для успешного решения загадок происхождения человека: англичане, китайцы, канадцы, русские, шведы, американцы, немцы, французы. Особым вниманием пользовались те, кто имел прямое отношение к исследованиям в Чжоукоудяне. До утра говорили о возвращении в мир земной синантропа пекинского, о «Холме костей дракона».

Грабо и Эндрюс вряд ли подозревали, что присутствуют на празднике, который является поминальным обедом теории, которую они с таким рвением отстаивали в течение последних 10 лет. Дюбуа тоже ке подозревал, что за тысячи миль от Гаарлема, на противоположном конце Евразии, произошло событие, которое окончательно провозгласит торжество его идей..

Началась подготовка к конференции, посвященной последним открытиям в Чжоукоудяне. Она должна была состояться 28 декабря 1929 года. Блэку предстояло выполнить сложнейшую и тончайшую «хирургическую операцию» — отделить от хрупкой и нежной кости плотно пристывший к ней камень.

Пока удалялись боковые части травертиновой глыбы, которые отстояли от черепа на значительном расстоянии, работа продвигалась сравнительно быстро. Блэк с помощью пилок для резания металла отделял от камня пласты шириной в сантиметр. Это давало ему уверенность, что ни одна частица черепа не осталась в каменной матрице.

Когда ученый приступил к расчистке черепной крышки, темпы работы резко снизились. Она продвигалась вперед буквально черепашьими темпами. По мере освобождения очередных участков поверхности кости Блэк смазывал ее шеллаком и целлюлозным цементом, чтобы закрепить и предохранить от растрескивания.

Каждый вечер каменный блок с черепом извлекался из сейфа для ночной работы. Утром, когда наступало время прекратить расчистку, Блэк закреплял череп на специальной раме, фиксирующей шесть главных положений, наиболее существенных для антропологов, и фотографировал его. На пленку фиксировали прогресс в расчистке черепа. После трех часов утра травертиновый блок вновь отправлялся в сейф лаборатории. Утром пленка проявлялась, делались отпечатки и — невиданное в практике антропологов явление — отсылались трем ведущим специалистам мира, жившим в далеко отстоящих друг от друга точках Земли! Чтобы избежать случайности, отпечатки направляли не только по почте, но и с различными оказиями. К удивлению коллег, Блэк меньше всего думал о ложно понимаемых принципах приоритета, а тем более о призрачной славе первооткрывателя, что заставляло многих работать в тайне и десятилетиями скрывать материалы, ничего не публикуя и лишая других возможности использовать их. Для Блэка не было ничего выше науки в научной истины, ради установления которой пожертвовать личным самолюбием казалось делом самым ничтожным и мелким.

Работы затягивались, поэтому на конференции 28 декабря Блэк смог доложить лишь о предварительных результатах изучения находки. Огромное впечатление на слушателей произвело сообщение, что синантроп имел такие же, как у питекантропа и антропоидных обезьян, массивные, нависающие над глазницами костяные валики. Длина черепа синантропа оказалась такой же, как у питекантропа, но поскольку лобные и теменные части первого были, кажется, более развиты, он несколько превосходил второй по объему мозга.

Обезьяньи черты черепной крышки синантропа оставались совершенно очевидными. Обитатель пещеры Чжоукоудянь был обезьяночеловеком, стоящим приблизительно на той же стадии развития, что и питекантроп. Оба они выглядели значительно архаичнее неандертальцев. Справедливость оценки Евгением Дюбуа значения питекантропа синантроп подтверждал нагляднее и ярче самых строгих и логически четких умозаключений. Блэк недвусмысленно дал понять, что синантроп не боковое тупиковое звено, а один из непосредственных предков современного человека.

Просмотр костей синантропа, обнаруженных за годы раскопок в Чжоукоудяне, позволил Блэку объявить об открытии останков не менее 10 особей обезьянолюдей! Это уже не могло не взволновать любителей сенсаций — журналистов. Газеты всего мира запестрели сногсшибательными заголовками. Как всегда, не обошлось без обычной для прессы путаницы: вместо факта открытия останков 10 синантропов, представленных в большинстве случаев зубами и обломками челюстей, газеты сообщили о находке «10 обезглавленных скелетов», черепная крышка превратилась в «полный череп с хорошо сохранившимися лицевыми костями».

Волнения и ажиотаж вокруг находки из пещерЫ «Холма костей дракона» достигли такой степени, что Блзку пришлось послать в солидный английский журнал «Природа», перепечатавший эти фантастические сведения, официальную телеграмму: «В Чжоукоудяне открыт неразломанный череп взрослого синантропа. Лицевые кости отсутствуют. Подробности письмом».

Четыре месяца продолжалась кропотливая, поистине ювелирно-тонкая расчистка черепа «одного из наиболее древних людей на Земле», «настоящего недостающего звена» Чарлза Дарвина, «самого отдаленного предка человека». Дэвидсон Блэк блестяще выполнил работу.

Это была скрупулезная и трудная операция, требующая исключительной осторожности, мастерства и терпения. После завершения расчистки Блэк сдвинул со всеми возможными предосторожностями лобные, затылочные и височные кости, поскольку швы черепа не срослись, и извлек естественный, приготовленный самой природой слепок внутренней полости черепа. Слепок ясно показал асимметрию мозга синантропа, что позволило сделать вывод: обезьяночеловек охотнее пользовался правой рукой. Сильное развитие левой нижней мозговой извилины натолкнуло Блэка на мысль о том, что синантроп мог говорить.

Для Блэка наступили счастливые времена. Он мог без остатка отдавать себя любимому делу. Он работал, не считаясь со временем. Но едва лишь завершилась расчистка первого черепа синантропа, как при разборке блоков, доставленных из Чжоукоудяня, нашли остатки второго, а затем третьего черепа. Беспрецедентный случай в практике поисков остатков «недостающего звена»! Новые материалы позволили окончательно установить, что питекантроп и синантроп, «наиболее примитивные из предков человека, являются тесно родственными формами».

Дюбуа мог торжествовать победу над своими заклятыми противниками. Однако, к удивлению всего ученого мира, он не думал делать этого. Совсем напротив — Дюбуа, во- первых, не признал в синантропе ближайшего родственника питекантропа и объявил синантропа архаическим неандертальцем, а во-вторых, в оценке питекантропа неожиданно принял точку зрения своего противника, Рудольфа Вирхова, согласившись, что нашел на Яве гигантскую форму гиббона, а не обезьяночеловека.

Антропологи были потрясены: Дюбуа поистине не знал себе равных в строптивости.

Можно ли придумать более парадоксальную ситуацию: питекантропа следовало теперь защищать от того, кто его открыл! Даже самый изощренный ум не мог бы предусмотреть столь неожиданный поворот.

Однако после известий об успехе раскопок в Чжоукоудяне Дюбуа внезапно согласился открыть доступ к знаменитым ящикам в хранилищах Лейденского музея. При разборке старых коллекций с Явы нашли несколько новых бедренных костей питекантропа, которые, будь они представлены на суд специалистов ранее, давно бы сокрушили Вирхова и его сторонников. Вирхова, но… не Дюбуа. Он со знакомым всем упрямством отстаивал то, что ранее вызывало у него негодование и досаду. Попытки вести с ним дискуссии оказались бесплодными, и все в недоумении отступили, потерпев пои ражение в борьбе за Дюбуа…

Тем временем раскопки в пещере Чжоукоудянь не прекращались. Далеко не исчерпанными оказались и «сюрпризы». Еще в 1929 году землекопам стали попадаться обломки костей, окрашенные в какой-то странный углисто-черный цвет. После предварительного осмотра костей Пэй Вэнь-чжун и Тейяр де Шарден сделали робкий вывод о том, что эти потемневшие фрагменты, возможно, побывали в огне.

Впрочем, мало ли по каким причинам почернели фрагменты, пролежавшие в пещерных слоях миллионы лет? Разве на основании единичных, большей частью случайных и не совсем до конца ясных находок можно делать далеко идущие заключения? Если же предположить почти невероятное: кости животных действительно побывали в огне, то почему, собственно, они непременно горели в пещере, а не за ее пределами? Ведь могло статься, что кости обуглились где-то в другом месте: например, на склоне Лунгушаня во время лесного пожара, а затем водные потоки принесли их в пещеру синантропа. Не обезьяно же человек, в самом деле, разводил в пещере костры и подбрасывал в них кости! Что может быть абсурднее мысли о знакомстве человекообразных существ, вроде синантропа и питекантропа, бродивших по земле миллион лет назад, с огнем. Они были слишком примитивны, чтобы оценить его достоинства. Эти размышления призывали к осторожности, и поэтому никаких сообщений в печати о находке в Чжоукоудяне необычных обломков не делалось.

Вместе с тем Блэка и Тейяр де Шардена никак не могла устроить подобная неопределённость. Поэтому когда закончился полевой сезон раскопок 1930 года, они, чтобы разрешить возникшие сомнения, составили «коварный заговор». Отправляющийся в Париж Тейяр де Шарден захватил с собой образцы костей со следами воздействия огня. По прибытии во Францию ученый согласно разработанному плану должен был явиться в Институт палеонтологии человека к Генри Брейлю, крупнейшему в Европе специалисту по древнекаменному веку и пещерным стоянкам, выдающемуся эксперту по культурам раннего человека Старого Света. Пусть ответ Брейля разрешит мучившие их сомнения.

Тейяр де Шарден в точности выполнил задуманное, Когда он разложил на столе перед не ожидавшим подвоха Брейлем «подозрительные кости», тот без малейших колебаний сказал, что доставленные молодым коллегой обломки, «несомненно, побывали в огне». Именно так выглядят костяные фрагменты, извлеченные из культурных горизонтов на стойбищах человека древнекаменного века.

Кости животных, богатые органическими веществами, — превосходное топливо для костров. Они горят долго и жарко, а человек каменного века был достаточно умен и практичен, чтобы оценить это свойство и не выбрасывать на свалку обглоданные кости. Заметив промелькнувшую на лице Тейяр де Шардена тень недоверия, Брейль добродушно пояснил:

— Через мои руки прошло достаточно много костей, побывавших в очагах каменного века, чтобы я сразу мог заметить характерные признаки, появление которых нельзя объяснить не чем иным, как действием огня.

Не успел Тейяр де Шарден сказать, какие мучительные раздумья терзают его в связи с находками этих костей в Чжоукоудяне, как Брейль, внимательно осматривавший один обломок косги за другим, озадачил его новым наблюдением. Брейль увидел отчетливые царапины на поверхности одного из фрагментов и пояснил, что, по его глубокому убеждению, эти нарезки, несомненно, сделаны каменным орудием!

Тейяр де Шарден покинул Институт палеонтологии человека со смешанным чувством радости и не совсем полного удовлетворения беседой. Разумеется, не было никаких оснований сомневаться в глубине знаний и удивительной проницательности Брейля во всем, что касается человека древнекаменного века. Однако не слишком ли он увлекается, когда оценивает царапины на поверхности кости, которые могли появиться совершенно случайно, как следы работы каменным орудием? Кто, кроме синантропа, мог нанести эти нарезки, а разве столь примитивный обезьяночеловек мог использовать в работе каменные инструменты? Что ни говори, но вывод Брейля о нарезках слишком субъективен. И к тому же нет средств, с помощью которых можно было бы подтвердить его.

Иное дело побывавшая в огне кость. Что, если попросить кого-либо из химиков произвести анализы одного из фрагментов?

В конце концов, проще простого установить, обуглились кости или окрашены какими- то растворимыми минеральными веществами, например окислами железа или марганца. Во всяком случае, чтобы подтвердить поистине дерзкую мысль о том, что в пещере синантропа горел огонь, имеет смысл обратиться к точным наукам. Иначе оппоненты- скептики не преминут обвинить руководителей раскопок в Чжоукоудяне в «безудержной фантазии и легкомысленных увлечениях».

Тейяр де Шарден направился в лабораторию минералогии Парижского музея к знакомому доктору Губерту и попросил его произвести химический анализ костей. Тот незамедлительно проделал соответствующие реакции и подвел итог: «потемневшие кости» из пещеры синантропа, бесспорно, побывали в огне; в черный и синевато-белый цвет их окрасило пламя древнего костра!

Можно представить радость Дэвидсона Блэка и Пэй Вэнь-чжуна, когда возвратившийся из Парижа Тейяр де Шарден рассказал им о результатах бесед с Брейлем и об опытах в лаборатории доктора Губерта. Предстояло открыть полевой сезон 1931 года, и одной из центральных задач, поставленных Блэком перед коллективом исследователей Чжоукоудяня, стали поиски новых доказательств использования огня синантропом. Кажется, многое позволяло надеяться на успех, и все же большинству сотрудников лаборатории невыносимо трудно было свыкнуться с мыслью о том, что такое, может быть, самое примитивное человеческое существо, как синантроп, а следовательно, и его ближайший родственник и современник — питекантроп знали огонь.

Давно ли гремели ожесточенные споры, в которых решался вопрос, можно ли вообще ставить питекантропа в ряд непосредственных предков человека, слишком уж обезьяноподобным и чрезвычайно примитивным он выглядел. Прошло немногим больше десяти лет, и, кажется, назревает новый грандиозный «скандал»: упрямые сторонники Чарлза Дарвина готовятся наделить обезьяночеловека, жившего миллион лет назад, способностями, позволившими ему обуздать и поставить себе на службу огонь.

Но в том-то и дело, что эволюционисты умели подкреплять свои «фантазии» поисками фактов, какого бы труда это ни стоило. Уже в апреле, едва сошел снег, жители известной теперь всему миру деревушки Чжоукоудянь увидели на склонах «Холма костей дракона» своих старых знакомых — гостей из Пекина. Пэй Вэнь-чжун усердно рассматривал обнажения Лунгушаня в поисках наиболее перспективного для продолжения раскопок участка пещеры синантропа. К сожалению, oгромная глубина раскопа, где был найден первый череп, не позволяла исследовать наиболее счастливое в Чжоукоудяне место: угроза обвалов и трудности, связанные с извлечением земли, заставили покинуть этот район древней пещеры. Пэй Вэнь-чжун решил начать раскопки около грота Гэцзытан («Храм диких голубей»). Грот представлял собой выемку в пещерных отложениях, сделанную, очевидно, рабочими лет десять назад при добыче известняка. Пэй Вэнь-чжун отдал распоряжение взломать каменистый пол грота и западную стену, составленную из огромных блоков известняка. Далее он предполагал, разбирая заполнения пещеры синантропа, достигнуть наконец ее дна.

К тяжелой и изнурительной работе в Чжоукоудяне привыкли, однако то, с чем пришлось столкнуться около «Храма диких голубей», превзошло все ожидания. Рабочие на недели из землекопов превратились в каменотесов: проламывали окаменевшие слои каких-то осадочных пород, дробили на куски громадные известняковые глыбы, отвалившиеся десятки тысячелетий назад с потолка или стен. Миллиметр за миллиметром проникали исследователи в глубь слоев прочной, как железобетон, щебенки, намертво «схваченной» естественным известняковым раствором, так называемой брекчии. Когда становилось совсем невмоготу, приходилось сверлить отверстия для взрывчатки.

Довольно скоро в слое глины, окрашенной почему-то в разнообразные цвета — красный, желтый и черный, попалось несколько экземпляров костей и обломков рогов крупных животных со знакомыми теперь уже и не вызывающими сомнения следами обжига. Более того, как будто специально для уничтожения последних следов сомнений в руки рабочих начали попадаться угольки, а потом странные прослойки черного песка и глины, удивительно напоминающие скопления золы и порошкообразного угля. В одной из таких прослоек среди россыпей костей животных удалось обнаружить три обломка черепа синантропа и части его нижней челюсти с сохранившимися в них зубами: связь следов огня с деятельностью обезьяночеловека, хозяина пещеры, подтверждена.

Внимательный осмотр разрезов пешерных слоев, вскрытых в предшествующие годы, привел к еще более неожиданному результату. Оказалось, что семиметровая толща, которая раньше описывалась как «песчанистый горизонт», на самом деле представляет собой мощный пласт золы, нечто вроде грандиозного по масштабам очага, огонь в котором, не переставая, десятки, а может быть, и сотни тысячелетий! Как иначе можно было объяснить появление в пещере такого громадного количества золы и углей?

Тем не менее Блэк не преминул привезти из Чжоукоудяня в Пекин потемневшие в огне кости и образцы черного, насыщенного золой и углями слоя, чтобы выполнить контрольные анализы. Профессор фармакологии Пекинского объединенного медицинского колледжа Рид, которому Блэк передал для изучения кости и черную землю, не замедлил с ответом: в образцах из Чжоукоудяня находилось большое количество древесного угля! В пещере горел огонь, и поддерживал его обезьяночеловек, современник питекантропа.

Дотошный Блэк постарался определить в специальной лаборатории, что за дерево горело в кострах синантропа. Анализ угольков показал, что очаги древнейшего из известных предков человека отапливались ветками кустарника Cercis. Его разновидности широко распространены в районе Чжоукоудяня и в настоящее время.

Ни о каком случайном появлении обожженных костей в пещерных толщах Лунгушаня не могло быть и речи. Дэвидсон Блэк без тени колебаний начал писать статью. Для всех, кто занимался изучением проблемы предка человека, ее заголовок звучал поистине сенсационно: «Следы использования огня синантропом»!

Но к этому времени из Чжоукоудяня сообщили о находках огромного количества камней, главным образом кварца, кварцита и песчаника, которые, по предварительному заключению Пэй Вэнь-чжуна, имели достаточно отчетливые следы искусственной обработки.

Этого открытия ожидали на протяжении нескольких лет. Во всяком случае, руководители раскопок в Чжоукоудяне специально обращали внимание рабочих на возможность находок в пещере «археологического материала», то есть обработанных рукой человека каменных орудий, вроде тех, что встречаются при изучении пещерных убежищ неандертальцев Европы. Под руководством Тейяр де Шардена землекопы самым тщательным образом просматривали извлеченную из раскопов глину и, прежде чем отбросить ее в отвал, просеивали сквозь специальные металлические сита. Однако, несмотря на все старания, каменные орудия не появлялись. Создавалось впечатление, что в пещере, пристанище синантропов, заполненном большим количеством костей животных, нет ни одного изделия из камня.

Поэтому-то Блэк, делая обзор находок, полученных при раскопках к 1929 году, прямо писал об отсутствии в Чжоукоудяне «изделий любого вида». Но кого мог удивить или насторожить подобный вывод, если все были согласны в том, что синантроп представляет собой «примитивнейшего из гоминид Земли». Ведь не кто иной, как сам Эллиот Смит, учитель Блэка, сделал незадолго до этого авторитетное заключение о том, что синантроп находился на слишком низкой ступени развития, чтобы предполагать возможность изготовления им «орудий из камня для повседневных нужд».

Как бы то ни было, время от времени на отдельных участках раскопов в Чжоукоудяне попадались кварцевые обломки «подозрительного» вида и даже фрагменты, близкие по внешнему облику настоящим каменным орудиям. Однако каждый раз не в глинистом слое, а на поверхности выброшенной из котлована земли. Поэтому нельзя было с уверенностью сказать, из какого точно слоя они происходят.

В 1929 году Пэй Вэнь-чжун недалеко от знаменитой черепной крышки поднял «кусок кварца» с отчетливой «меткой от удара», что могло появиться на поверхности камня лишь при целенаправленном раскалывании его человеком. Но и этот отщеп кварца был, к досаде Пэя, найден на поверхности слоя, который в го время раскапывался. Поэтому осторожный ученый воздержался от каких-либо далеко идущих заключений: ведь могло случиться, что этот единственный отщеп кварца «изготовила» кирка рабочего, разбивавшего пещерный слой.

Когда рабочие взломали пол грота «Храма диких голубей» и с громадным трудом преодолели восьмиметровую толщу известняковых блоков и каменистой брекчии, то в слое глины, достигающей двух метров толщины, Пэй Вэнь-чжун открыл горизонты, густо насыщенные угловатыми обломками кварца, отщепами и грубо расколотыми гальками. Эти слои с грубо раздробленным камнем, перемежающиеся или сливающиеся с углисто-золистыми прослойками, представляли собой типично культурный горизонт стойбища человека древнекаменного века. Кварцевые, кварцитовые, песчаниковые и изредка кремневые обломки были, вне каких-либо сомнений, изготовлены рукой человека. Они имели все характерные признаки искусственной обработки так называемый ударный бугорок в точке нанесения удара, кольцеобразные круги на поверхности раскола, удлиненные пропорции, следы дополнительной подправки по краю.

Встречались инструменты, предназначение которых не вызывало сомнений: грубые, сделанные из галек рубящие инструменты вроде сечек, гигантские по размерам и увесистые галечные скребла, примитивные режущие инструменты, которые служили, очевидно, ножами, скребки и даже остроконечники — продолговатые треугольные сколы, сходящиеся под острым углом, стороны которых приострялись специальной оббивкой. Попадались также своего рода наковальни — плоские гальки, покрытые на поверхности характерными выбоинами, и отбойники. С их помощью дробили сырье и заостряли рабочие края всевозможных инструментов.

Что касается сырья, которое использовалось для изготовления орудий, то более всего Пэй Вэнь-чжуна удивили куски жильного кварца. Ведь ближайшее место, откуда мастера по обработке камня могли доставить в Чжоукоудянь этот кварц, располагалось в пяти километрах от пещеры, в местечке Хуагань. Не менее продолжительные «экспедиции» приходилось, очевидно, совершать за кремнем и конкрециями лимонита (железная руда), которые также почему-то оказались в слое с расколотым камнем.

Первый вопрос, который поставил перед собой Пэй Вэнь-чжун, а вслед за ним Блэк, Тейяр де Шардеи я другие руководители раскопок Чжоукоудяня: кто же приносил и обрабатывал камень в пещере? Разумеется, когда неумолимые и неотразимые по силе факты позволили сделать вывод о знакомстве синантропа с огнем, его умение изготовлять орудия труда из камня не представлялось для коллектива, которым руководил Блэк, чем-то из ряда вон выходящим. И все же, если Блэку и его сотрудникам трудно было вначале свыкнуться с мыслью, что обезьянолюди типа синантропа и питекантропа умели обрабатывать камень и изготовлять из него разнообразные по типу, а следовательно, и дифференцированные по назначению орудия, можно представить удивление, которое охватило археологов и антропологов мира, когда они узнали об очередной сенсации Чжоукоудяня.

Ни о каком недоверии не могло быть и речи. Статья Пэй Вэнь-чжуна «Заметки об открытии кварцевых и других каменных изделий в пещерных отложениях Чжоукоудяня» была неотразима по логике доказательств. Блестяще подтвердились предсказания десятилетней давности, сделанные первооткрывателем Чжоукоудяня шведом Андерсоном.

Возможно, это открытие произошло бы значительно раньше, будь опытнее помощник Андерсона Отто Зданский. Но насколько же в таком случае примитивными были эти обработанные камни, чтобы можно было не увидеть в них изделий рук человеческих! Потребовались опыт, внимание, наметанный, острый глаз Пэй Вэнь-чжуна и, разумеется, не в последний очередь смелость мышления ученого, если хотите, полет фантазии, чтобы великое открытие стало фактом.

Однако не достаточно ли сенсаций для одного 1931 года? Ведь каждое из двух сделанных Пэй Вэнь-чжуном открытий буквально взрывает привычные, хотя и. едва только утверждающиеся представления о примитивнейших обезьянолюдях Земли. Но кажется, Пэй Вэнь-чжун не собирался давать передышки ученому миру: он привел интереснейшие наблюдения о хозяйственной стороне деятельности обезьяночеловека из Чжоукоудяня. Ученый обратил внимание на необычный характер костей животных, которые залегали в горизонтах, насыщенных углем и золой, а также в слоях с сотнями кварцевых обломков. Большинство костей было «разбито вдребезги», и из рыхлых глинистых толщ не удавалось извлечь ни одной полностью сохранившейся. Края обломков были острые, незаглаженные. Трубчатые кости крупных животных «дробили» в свежем состоянии, то есть до того, как они потеряли органическое содержимое и «окаменели».

Но кто мог раздробить кости? В золистых и кварцевых горизонтах, расположенных ниже грота «Храма диких голубей», не нашли остатков крупных хищных животных, которые могли бы клыками разломать массивные кости жвачных животных. Единственным существом, которое могло расколоть кости, был синантроп. Отсюда следовал вывод необыкновенной важности: обезьяночеловек из Чжоукоудяня умел охотиться на всевозможных животных, стада которых бродили в окрестностях «Холма костей дракона». Жертвами его облавных, по-видимому, охот стали очень крупная по размерам древняя лошадь, две разновидности носорогов, гигантские верблюды, свиньи, макаки, олени, в том числе мускусный и пятнистый, винторогие антилопы, аргали, водяные буйволы, гривастые быки и слоны.

Трудно представить, каким образом, имея на вооружении лишь предельно примитивные каменные орудия, можно было преследовать стремительную, как вихрь, антилопу, ужасного в слепой ярости носорога, могучего слона и быстроногую лошадь. Однако факт остается фактом: в культурных слоях стойбища синантропа с его очагами и россыпями обработанного камня лежат раздробленные черепа этих животных и длинные трубчатые кости конечностей. В пещеру обезьянолюди приносили, очевидно, наиболее мясистые части туш убитых животных. Трубчатые кости дробили на мелкие части и лакомились мозгом.

Чтобы представить, насколько необычным и неожиданным оказался вывод об умении «недостающего звена» охотиться на крупных млекопитающих, достаточно сказать, что до этого господствовало представление: в незамысловатом хозяйстве древнейших предков человека преобладало собирательство. Считалось само собой разумеющимся, что обезьянолюди, обитавшие главным образом в тропических областях Земли, довольствовались сбором плодов различных растений и лишь значительно позже перешли на «мясную диету». Факты, полученные при раскопках в Чжоукоудяне, опрокидывали эту концепцию.

Рацион питания обезьяночеловека оказался довольно разнообразным. При раскопках в пещере Пэй Вэнь-чжул отметил довольно мощные слои косточек дикой вишни. При внимательном изучении этих странных на первый взгляд скоплений выявилась удивительная деталь: косточки дикой вишни были в большинстве случаев раздроблены на мелкие кусочки. Тщательный осмотр поверхности этих фрагментов и характера разломов показали, что дикой вишней питались не грызуны. Когда же в грудах расколотых косточек удалось обнаружить кварцевые отщепы и орудия, загадка появления вишни в пещере Чжоукоудянь разрешилась просто и ясно. Вишню в пещеру приносил синантроп. Причем в пищу шла не только мякоть, у этой разновидности вишни она тонкая и жесткая, как кожура. Вишня, очевидно, собиралась ради ядрышек.

Американский ботаник Чани, который специально занимался изучением остатков вишни из Чжоукоудянп, писал позже, что индейцы Северной Америки тоже собирают осенью плоды близкого вида дикой вишни. Их заготовляют впрок из-за исключительно богатых витаминами ядер, употребляющихся как приправа к мясным блюдам. Очевидно, синантроп тоже предпочитал разнообразить свое меню растительной пищей, в особенности когда охота оказывалась безуспешной.

Разумеется, вегетарианская диета далеко не ограничивалась вишней. Синантроп мог собирать плоды диких яблок, груш, винограда, выкапывать съедобные коренья различных растений. Но об этом можно лишь предполагать, поскольку сотни тысячелетий, промчавшихся над «Холмом костей дракона», без следа уничтожили остатки растительной пищи, которую, возможно, доставлял в пещерное убежище обезьяночеловек.

Особой разновидностью собирательства, no-видимому удела женщин и детей первобытного стада синантропов, следует считать охоту на мелких грызунов. Тысячи косточек их встречаются в золистых горизонтах. В пищу употреблялись также черепахи и речные раки. Панцири их находили в культурных слоях пещеры. Пэи Вэнь-чжуну посчастливилось также отыскать в пластах золы обожженные обломки скорлупы яиц гигантского страуса.

Во время охотничьих экспедиций в прилегающих к Чжоукоудяню участках степи синантропам попадались гнезда страусов. Каждое из яиц по объему заключенного в скорлупе питательного вещества равнялось полутора дюжинам куриных. Обезьянолюди по достоинству оценили яйца страуса. Трудно сказать, в каком виде их употребляли. Но скорлупки располагались главным образом в слоях золы, и можно с достаточной степенью вероятности предполагать, что яйца пекли в горячей золе очагов.

Каждая новая деталь, вскрывавшаяся в процессе раскопок Чжоукоудяня, показывала, в какой напряженной борьбе с природой отстаивал свое право на существование далекий предок человека. В погоне за стадами животных отдельные группы обезьянолюдей покинули благодатные тропики и смело мигрировали на север. Холода и непогода заставляли искать «крышу над головой», и наши предки нашли ее, освоив пещеры.

Обезьянолюди были к тому времени достаточно сильно вооружены — они научились изготовлять каменные орудия, использовать огонь, который обогревал и освещал стойбище. На кострах женщины могли зажаривать мясо. Охотники-мужчины познали секреты успешного преследования самых разнообразных животных: от медлительного слона до изящной и быстрой как молния газели.

Громадную, несокрушимую силу в борьбе за жизнь представляли прочные общественные связи и зачатки социальной организации в стаде обезьянолюдей. Разумные усилия сплоченного коллектива, каждый член которого выполнял определенную работу, позволяли успешно преодолевать многочисленные трудности.

И все же, какими бы значительными ни были достижения обезьянолюдей в их рывке из царства животных в мир людей, борьба за существование далеко не всегда оканчивалась победой предка человека. Его путь к подступам цивилизации знаменовался не тольки успехами. Внезапно и неизвестно почему исчезали животные, и стадо на много дней лишалось пищи. Засуха и другие стихийные бедствия уничтожали растительность, и поэтому надежды на выживание сводились к минимуму. Обезьянолюди гибли от голода и холода, от болезней и хищных зверей, а также во время столкновений с соседями, которые могли претендовать на ту же удобную для стойбища пещеру или желали охотиться в той же долине. Не следует забывать в связи с этим, что обезьянолюди не освободились от многих качеств, характерных для животных. Поэтому столкновения как внутри орды, так и вне ее проходили со всем ожесточением и яростью. Чжоукоудянь частично приоткрывает завесу над некоторыми драматическими страницами древнейщёй истории человечества

В самом деле, если костные остатки главным образом черепов и длинных костей конечностей животных свидетельствуют, что синантроп успешно охотился на крупных млекопитающих, то как в таком случае оценивать находку обломков черепов самого обезьяночеловека, а также их нижних челюстей не где-нибудь, а в золисто-углистом культурном слое вместе с обработанными камнями и раздробленными для добывания мозга костями животных? Этот естественный вопрос, не возникавший, пока не были ясны подробности образа жизни синантропа, теперь, когда стали известны результаты раскопок 1931 года, встал со всей остротой. Дискуссии продолжались и далее, вплоть до смерти Блэка в 1934 году, но окончательное решение загадки принесли исследования его преемника — выдающегося немецкого антрополога Франца Вейденрейха.

Первым объяснение предложил Брейль, который по специальному приглашению прибыл в 1931 году в Чжоукоудянь, чтобы окончательно подтвердить выводы Блэка и его сторонников относительно очагов в пещере и обработанных камней синантропа. Гость, пристрастный к неожиданным и эффектным решениям проблем, связанных с древнейшим предком человека, высказал убеждение, что на склонах «Холма костей дракона» жили обезьянолюди, у которых существовал культ черепов! По его мнению, трупы умерших сородичей синантроп размещал на деревьях в окрестностях пещеры, а на стойбище затем возвращал лишь черепа, освобожденные с помощью каменных орудий от мягких тканей (Брейль обратил внимание Блэка на глубокий срез, сделанный нa одном из черепов острым инструментом). Вот почему, убеждал Брейль, лишь обломки черепов встречаются при раскопках, а остальные части скелета синантропа отсутствуют.

Для подкрепления своей идеи он привлек этнографические сведения. Брейль утверждал, что находка черепных крышек обезьяночеловека и его нижних челюстей не оставляет сомнений в особом к ним отношении со стороны обитателей пещер, иначе говоря, о почитании умерших и даже, возможно, поклонении их духу. Так делали, например, австралийцы и некоторые другие отставшие в развитии племена. Тела умерших они оставляли на поверхности земли или вывешивали на деревьях. Затем родственники забирали черепа и челюсти, которые становились в стойбище объектом поклонения. Жители Андаманских островов извлекали из могил или снимали с деревьев черепа и челюсти умерших родичей и затем долгое время сохраняли эти реликвии. Части черепов и челюстей навешивали иногда на веревку и носили как ожерелье. Другие части скелетов почитались гораздо меньше. В племени курнай на юго-востоке Австралии родители обычно сберегали нижнюю челюсть умершего ребенка. Она служила им напоминанием об ушедшем в иной мир.

Нечто подобное, упрямо утверждал Брейль, наблюдалось и у синантропа. Именно этим обычаям обязано сохранение в Чжоукоудяне черепов и челюстей обезьяночеловека. Брейль заметил к тому же, что края черепных крышек синантропа заполированы, и высказал предположение об использовании их в качестве чаш для пищи или хранения воды!

Какой неожиданный оборот принимает порой ход мыслей исследователя, когда появляются новые факты! Давно ли приходилось убеждать скептиков в том, что существа типа синантропа и питекантропа могут считаться предками человека, и вот уже появились идеи, которые привели в смущение даже самых ярых приверженцев азиатских обезьянолюдей.

Конечно, объем мозга синантропа достаточно велик, чтобы предположить довольно сложную интеллектуальную деятельность его. Иначе как объяснишь умение изготовлять и использовать орудия труда, организацию разносторонней хозяйственной деятельности, освоение огня, развитие зачатков речи, без которой элементарная координация усилий коллектива обезьянолюден была бы попросту невозможной. Но предположить, как это делает с обычным для него спокойствием Брейль, появление у синантропа культа предков, представления о душе умерших сородичей и связанного с этими идеями определенного отношения к мертвым (погребальный обряд и священные амулеты) — не слишком ли это крайняя, а потому искажающая действительность позиция? Блэк и его ближайшие коллеги встретили идеи Брейля сдержанно.

В это время возникла другая крайняя точка зрения, сторонники которой, используя данные последнего года раскопок Чжоукоудяня, попытались принизить и скомпрометировать значение костных останков синантропа для разработки проблем происхождения человека. Вследствие необыкновенной архаичности синантропа нет достаточно веских оснований считать его «хозяином» пещеры. Такое примитивное существо с внешним обликом скорее зверя, чем человека, не могло изготовлять каменных орудий, а тем более «приручить» огонь. Синантроп — не что иное, как жертва человека древнекаменного века. Он охотился на это обезьяноподобное существо так же, как на лошадей, оленей и носорогов. Оспаривать эти предположения было не так просто, как кажется на первый взгляд. Для опровержения их потребовались годы раскопок и тщательных исследований костных останков синантропа, пока не стала очевидной никчемность позиции скептиков. Однако синантропы действительно были жертвами охотников. Этот вывод нашел полное подтверждение в многочисленных материалах, проанализированных Вейденрейхом. Но охотники были такими же, как синантроп и питекантроп, обезьянолюдьми! Речь идет, таким образом, о каннибализме на ранних ступенях эволюции человека. Вейденрейх самым скрупулезным образом подобрал доказательства каннибализма. Он прежде всего отклонил мысль, будто костные останки синантропа представляют собой захоронения черепов типа более поздних культур каменного века. Ведь многие особи синантропа представлены отдельными зубами, обломками нижних челюстей или фрагментами черепных крышек. Было бы совершенно безнадежным делом объяснять подобную фрагментарность результатом обвала глыб крыши, которые могли падать на место захоронения черепов и дробить их на куски.

Правда, череп, найденный Пэй Вэнь-чжуном, действительно имел отчетливые следы «вторичного разрушения», которое могло произойти в результате обваля камней. Тем не менее просмотр всех находок показал, что ни о какой катастрофе, разрушившей захоронение черепов, говорить не приходится. Очевидно, зубы, обломки нижних челюстей и фрагменты черепов залегали! в пещерных отложениях в том положении, в каком оннн были оставлены с самого начала. Поэтому рядом с той или иной находкой части черепа, как правило, не удавалось обнаружить прилегающих участков кости. Зачастую они вообще отсутствовали, и их, следовательно, выбросили задолго до того, как культурный слой оказался перекрытым глинистой толщей.

Вейденрейх обратил далее особое внимание на примечательные детали общего вида черепов, которые ставили под большое сомнение заключение Брейля о захоронении в пещере просушенных на деревьях голов умерших «соплеменников». Прежде всего, как правило, отсутствовали совершенно определенные части: у первого черепа — лицевые кости и основание, у второго, то же самое и, кроме того, височные и затылочные, от третьего остались лишь височная и прилегающие к ней участки теменной и затылочной костей. Вейденрейх высказал уверенность, что черепа подвергались целенаправленной «обработке». Об этом свидетельствовали четкие и ясные отметки, оставленные каменным инструментом. Рациональность действий не оставляла сомнений: обитатели Чжоукоудяня достигали мозговой полости, взламывая те участки черепной коробки, где кости были хрупкими и податливыми — со стороны основания.

Материалы, полученные при раскопках Чжоукоудяня после смерти Блэка, подтвердили ранние наблюдения Вейденрейха. Так, части черепа, открытого в 1936 году, оказались разбросанными на площади 48 квадратных метров. Когда были совмещены обломки теменной кости, то почти в центре ее выявилась примечательная круглая вмятина диаметром около 10 миллиметров, е тремя отходящими от нее трещинами. Они появились в результате сильных ударов заостренным инструментом по кости, покрытой мягкой тканью. На том же участке обнаружили канавку — след от каменного инструмента, с помощью которого с черепа удаляли мягкие ткани. Открытие Цзя Лань-по осенью того же года еще трех черепов окончательно убедило Вейденрейха в каннибализме. При более или менее хорошей сохранности черепных крышек у всех трех черепов отсутствовали основания. Каждый из трех черепов имел к тому же следы ударов, нанесенных при жизни или в скором времени после смерти той или другой особи синантропа.

Внешний вид и особенности вмятин, которые сопровождались трещинами, а также характер «срезов» позволили Вейденрейху сделать вывод, что они являются следствием сокрушительных ударов, нанесенных по черепу, еще покрытому мягкими тканями. Чтобы окончательно убедиться в справедливости такого заключения, антрополог обратился к судебным экспертам. Никогда еще в юридической практике специалистам не приходилось доказывать факт преступления, совершенного сотни тысячелетий назад.

Следы намеренного убийства были налицо: эксперты единодушно констатировали, что вмятины, «срезы» и трещины появились на черепах в результате тяжелых ударов заостренным орудием «типа ножей и топоров». Менее выделяющиеся и глубокие повреждения или, напротив, огромные разломы — очевидно, следы ударов округлыми увесистыми камнями и дубинками. Так называемые «длинные срезы» и «царапины» наносились орудиями с острыми краями.

Любое из этих повреждений невозможно было объяснить обвалом крыши пещеры или какими-то другими сходными причинами. Фрагментарность черепов, следы повреждений на их поверхности, царапины и срезы, свидетельствующие об удалении мягких тканей; отсутствие оснований черепов, что можно было объяснить лишь стремлением получить доступ к содержимому черепной крышки, мозгу; характер разломов, позволяющих предполагать удары тяжелые и сильные, — все подтверждало очевидный факт насильственной смерти обезьянолюдей и «преднамеренность манипуляции» черепами синантропа. Никаких признаков «почтения» к черепам со стороны родственников, подобного тому, что этнографы наблюдали у аборигенов Австралии и Андаманских островов, в материалах, связанных с костными останками синантропа, так и не удалось установить. Оставалось назвать виновника гибели тех, чьи черепа осматривали эксперты судебной медицины. Этот вопрос не вызывал сомнения у Ф. Вейденрейха. Ими были такие же, как синантроп, обезьянолюди.

Все факты во всей их жестокой безжалостности свидетельствовали о том, что на протяжении своей не очень продолжительной жизни синантропы постоянно подвергались «неистовым атакам» противников и в конце концов стали жертвами каннибалов. Их преследовали, а затем убивали тяжелыми каменными орудиями или увесистыми деревянными дубинками. Тела убитых расчленялись: от туловища отделяли голову и приносили на место стойбища как «особенно желанный продукт». В Чжоукоудяне найден только один шейный позвонок. Именно он обычно остается, когда отрубается голова.

Итак, ожесточенные сражения между отдельными членами сообществ обезьянолюдей часто заканчивались смертью. Факты, рассмотренные во всей их совокупности, определенно свидетельствовали, что синантроп охотился на себе подобных так же, как на крупных животных, и с той же целью. Части синантропов, открытые в пещерном стойбище Чжоукоудяня, — обычные кухонные отбросы каннибалов.

Насильственная смерть — одна из главных причин незначительной продолжительности жизни синантропа. Из четырех десятков особей, представленных в Чжоукоудяне различными костными останками, около 40 процентов составляли дети до 14 лет, три по возрасту не достигли 30 лет, три не дожили до 50 (возраст их определялся между 40 и 50 годами), и только обломок одного черепа, очевидно женского, принадлежал «действительно старому индивиду» (60 лет).

Таким образом, детальное изучение черепов синантропа позволило приоткрыть завесу над одним из самых мрачных эпизодов в жизни предков человека. Убийство себе подобных, в том числе детей и женщин, ради пополнения пищевых запасов случалось в окрестностях Чжоукоудяня довольно часто.

Не исключено, однако, что каннибализм на ранних стадиях эволюции человека представляет собой явление более сложное, чем кажется при поверхностном анализе фактов. Ведь охота на себе подобных в более поздние этапы преследовала часто не столько цель получения пищи, сколько представляла собой особый обряд, согласно которому поедание побежденного увеличивало духовные и физические силы победителя. В противном случае трудно объяснить каннибализм в условиях изобилия пищи и доступности иных объектов охоты.

Как же в свете новых исследований представлялась теперь теория о Центральной Азии как возможной прародине человека? Работы палеонтологов и геологов позволили установить, что синантроп и питекантроп не относятся к столь раннему времени, как считалось вначале. О третичном, приближающемся к миллиону лет возрасте их не могло быть и речи. Они освоили пространства Восточной и Юго-Восточной Азии около 500 тысяч лет назад.

Изучение маршрутов миграции древних животных показало, что в северные районы Восточной Азии обезьяночеловек переселился не из Центральной Азии, а скорее всего из южных районов. Там, по мнению Вейденрейха, находился один из возможных центров, где начался процесс превращения обезьяны в человека.

Концепция родины человека в центральных районам Азии стала в основном достоянием истории науки. Синантроп вместе с питекантропом прочно заняли место у основания родословного древа человека.

Как величайшее сокровище хранились костные останки синантропа в стальных сейфах Пекинского объединенного медицинского колледжа. Черепа обезьяночеловека из Чжоукоудяня стали тем светом, который «озарил и происхождение человека и его историю», и они могли превратиться в священные реликвии, к которым с трепетом и благоговением обращались бы поколения ученых. Могли, но не превратились…

Сотни тысячелетий бережно хранила Земля ключ к разгадке рождения человека. И как это ни прискорбно и чудовищно нелепо, но вырванное из самых скрытых тайников природы с величайшим трудом и ценою невосполнимых жертв оказалось вскоре трагически потерянным, возможно, навсегда. Кажется, синантроп явился в тревожный мир своих далеких потомков лишь затем, чтобы возвестить триумф Дарвина, Фульротта, Дюбуа и других, кто самоотверженно отстаивал право обезьянолюдей считаться звеном, связующим мир животных и Человека разумного. Выполнив эту миссию, синантроп таинственно исчез…

Осенью 1941 года стало очевидным, что военное столкновение между Японией и США неизбежно. Поскольку в то же время в Пекин стали поступать сведения о продвижении к городу японских дивизий, директор Геологической службы Китая Ван Вэнь-хао, опасаясь конфискации бесценного собрания находок из Чжоукоудяня, хранителем которых он был, попросил директора Пекинского объединенного медицинского колледжа доктора Генри Хутона принять под свою защиту костные останки синантропа. После некоторых колебаний (ему не хотелось брать на себя ответственность за сохранность коллекции) Хутон согласился.

В конце ноября Хутон и сотрудник колледжа Боуи перевезли стеклянные банки, в которых хранились кости, в здание посольства, которое готовилось к эвакуации, откуда их отправили в лагерь американской морской пехоты, дислоцированный в районе Пекина. Полковнику Вильяму Эшерту, который руководил подготовкой эвакуации подразделений морских пехотинцев, дали инструкцию обратить внимание на «этот особо секретный материал». Несмотря на лихорадочную поспешность при сборах, полковник принял личное участие в размещении в одном из ящиков стеклянных банок с костями синантропа и некоторых наиболее ценных документов посольства. Тщательно упакованные коллекции погрузили в эшелон с армейским имуществом, предназначенным к отправке в небольшой морской порт Циньвандао.

Все, что случилось после того, как 5 декабря в 5 часов утра специальный поезд с морскими пехотинцами отбыл из Пекина в Циньвандао, скрыто туманом неизвестности. Во всяком случае, описания дальнейших происшествий полны вопиющих противоречий.

Согласно первой версии, бомбардировка японской авиацией Пирл-Харбора, случившаяся 7 декабря, застала эшелон на полпути от Пекина к Циньвандао. Эшелон не дошел до места назначения, он был сразу же задержан японцами. Морских пехотинцев разоружили и отправили в концентрационный лагерь под Пекин и в Японию, а багаж конфисковали. Имущество, не представлявшее, с точки зрения японских военных, особой ценности, было уничтожено на месте. В связи с этим высказываются предположения, что кости синантропа пропали именно после этого инцидента. По другой версии, японцы, не зная, какую ценность представляют материалы, хранившиеся в банках, продали их китайцам как «драконовы кости», а те использовали для приготовления лекарств.

После войны Эшерт рассказывал, что, по его сведениям, японцы переворошили весь багаж поезда и, «вероятно, нашли костные останки синантропа, но выбросили их». Один из американских моряков утверждал, что видел, как японцы провозили под охраной через Пекин (по другим сведениям через Тяньцзинь) ящики, которые он с товарищами несколько дней назад грузил в эшелон, отправлявшийся в Циньвандао. В них были упакованы шерстяные одеяла, личное имущество офицеров, а также разнообразное морское снаряжение. Эти сведения подтверждают, что японцы действительно захватили эшелон. Однако вряд ли имущество просто разграбили, а частично даже уничтожили. Японцы в таких случаях обычно составляли описи захваченного и почти все размещали в специальных складах. Туда же мог попасть ящик с коллекциями синантропа. Допросы пленных японских офицеров, специально произведенные после войны для выяснения судьбы багажа, не дали результата.

Японцы прекрасно отдавали себе отчет в огромной научной ценности костей синантропа и потому не могли уничтожить их, если бы они действительно попали им в руки. Дело в том, что после вступления армии в Пекин японские эксперты специально посетили американское посольство и медицинский объединенный колледж, разыскивая костные останки синантропа. Секретарь Агью Перл, свидетель поисков, рассказывала: «Они знали, что ищут, и знали, что кости находятся в Пекине». Одного из сотрудников колледжа японцы арестовали и допрашивали пять дней, выясняя местонахождение черепов синантропа. Очевидно, такого же рода тщательные поиски производились бы и в захваченном эшелоне.

Согласно второй версии, эшелон с морскими пехотинцами благополучно прибыл в Циньвандао. Военное имущество и кости синантропа успели погрузить на военный корабль, отправлявшийся в США или на одну из военно-морских баз Тихого океана. Американский лайнер «Президент Гаррисон», на который в Циньвандао намеревались погрузить коллекции, команда затопила в устье Янцзы 7 декабря; позже японцы подняли его, но при перегоне в Японию лайнер потопила американская подводная лодка. Однако, как и в первом случае, дальнейший ход событий неясен. По одним сведениям, японцы потопили американский военный корабль, по другим — они его захватили, конфисковали имущество, находившееся на борту, а кости выбросили в море или передали в аптеки как материалы, не представляющие интереса. По другим сведениям, японцы захватили эшелон в Циньвандао. Конфискованный груз они погрузили на деревянный лихтер, который должен был переправить имущество на судно, отправляющееся в Тяньцзинь. Лихтер во время плавания по какой-то причине перевернулся, и ящики оказались на дне моря. Среди них находился и тот, а котором хранились банки с костями синантропа.

Третья версия допускает, что американское судно прибыло в Пирл-Харбор. Но во время знаменитого в истории второй мировой войны налета на бухту с военными кораблями судно затонуло, похоронив в океане ящик с коллекциями костных останков синантропа. После войны, насколько известно, американцы не предпринимали попыток поднять со дна моря этот злополучный корабль.

Согласно четвертой версии, коллекцию все-таки вывезли в Японию, а после капитуляции возвратили Китаю. Согласно пятой, высказанной Вейденрейхом незадолго до смерти, черепа и кости синантропа отправили в Тяньцзинь с китайскими научными сотрудниками. Куда они их перевезли позже, неизвестно, но, если рассказ Вейденрейха основывается на достоверных фактах, не исключено, что коллекция костей синантропа хранится на Тайване.