Андрей Кораблев Кто съел кенгуру?

ГЛАВА I Семь трупов на рассвете

Был День святого Валентина. С самого утра в нашей школе творилось сумасшествие. По партам на всех уроках гуляли валентинки с признаниями в любви. Я тоже получил две, и главное, даже не подозревал от кого. Поди догадайся! Все вдруг, как один, стали католиками. И те, кого родители крестили в православном храме, и те, кому вообще о Боге дома не рассказывали. Большинство же и вовсе не знали, кто такой святой Валентин, и чем он знаменит. Я, кстати, тоже. Но то, что этот святой покровительствует влюбленным, известно всем, даже атеистам.

Из-за этого на последнем уроке химии вообще наступил полный «беспредел». Никто уже не хотел сидеть и слушать мучительные речи нашего химика, пытавшегося вдолбить в нас основы науки о превращении веществ.

— Давайте не будем сегодня учиться! — вопили с места девчонки. — Сегодня праздник!

— Я православный, — слабо отбивался Дядя Химя, такое уж у него прозвище.

В конце концов, он не выдержал натиска, но пошел на военную хитрость.

— Ладно, — заявил Дядя Химя, напрягая голос, чтобы перекрыть шум в классе, — раз вы все окатоличились, то пишите и мне валентинки.

— Ура-а! — закричало подавляющее большинство.

А он что сделал? Он разделил доску на три равные части и дал на них задание для самостоятельной работы, только вместо вариантов написал: «I валентинка», «II валентинка» и, соответственно, «III».

Народ чуть не взбунтовался, но Дядя Химя разрешил пользоваться учебником и в конце урока расставил кучу пятерок, так что праздник все-таки удался.

Лично я валентинок в тот день никому не писал, кроме как по химии. А зачем мне признаваться кому-то в любви, когда я уже признался в этом Светке еще прошлым летом. На третий день нашего знакомства. С тех пор мы с ней встречаемся каждую неделю, и она безраздельно владеет моим сердцем. И уж, конечно, в день Святого Валентина мы тоже должны были встретиться.

Встречаемся мы с ней после школы, потому что в Москве живем в разных районах, мы же на даче познакомились. Раньше наши свидания начинались в метро на «Краснопресненской», у первого вагона, а уж потом мы отправлялись в зоопарк или еще куда-нибудь. Но с тех пор как Светка поступила в клуб юных биологов зоопарка, или по-иному КЮБЗ, я уже никого на станции не жду, а иду прямо к кассам, покупаю билет и встречаюсь с ней на старой территории напротив входа, там, где раньше стоял ящик для пожертвований посетителей на нужды зоопарковских обитателей.

Ящик был установлен прямо возле ограды пруда, в котором плавают даже зимой — в специальной полынье — лебеди, гуси и всевозможные утки, от серенькой кряквы до разукрашенной в радугу мандаринки. Теперь этот ящик убрали. Зато, когда я прихожу в зоопарк, на этом месте обычно стоит Светка.

Но в тот ненормальный день, с которого очередной раз нарушилось ровное течение моей жизни, Светки я у пруда не нашел. Впрочем, меня это не обескуражило. Не впервые! Значит, ее задержали какие-то заботы в слоновнике, где она ухаживала за своим носатым подопечным. Нет, не за слоном, конечно. Слона бы ей никто не доверил, да с ним бы она и не справилась, наверное. Светка за тапиром ухаживала, этот зверь тоже почему-то в слоновнике живет, может, потому, что и у него носик не маленький.

Короче, я мог тогда, не найдя Светки на условленном месте, отправиться прямо к слоновнику. Но дело в том, что в Московском зоопарке, сколько я себя помню, все время идет перестройка или реконструкция. Все что-то роют, копают, строят, ломают старые павильоны и возводят новые. Этим летом дошла очередь до старого слоновника, который стоял на горке за вторым небольшим прудом для водоплавающих. Снесли это слоновье общежитие в один день. Будут новое строить, но пока не построили, и временно все его обитатели живут вообще не в зоопарке, а около него в желтом здании с оцинкованной крышей, расположенном между забором новой территории и каким-то московским или российским ведомством. А мне немного обидно было сразу туда идти, десятку-то я за билет уже заплатил и никого еще не посмотрел. Поэтому решил пройтись вдоль пруда, мимо лам и кенгуру, глянуть на обезьян, безобразничающих в большой яме около перехода на Новую территорию, посмотреть знакомого мне красавца глухаря и посетить «Ночной павильон». После этого я планировал еще взглянуть на волков, а за их вольером есть выход из зоопарка, для служителей. Вернее, выйти-то там может любой, а войти только работник этого учреждения. От этого входа-выхода совсем недалеко и до временного обиталища слонов, где я и рассчитывал найти Светку.

Особенно мне хотелось тогда посетить «Ночной павильон». Там в полутьме, при свете слабых красных лампочек, летают летучие мыши, скачут тушканчики, чешут себе бока бобры в хатке, лазают по веткам сони и летяги — вся та живность, которую днем не видать, потому что они на свету спят. А ночью их не видать, потому что мы спим. Этот замечательный павильон только-только открыли, и я был в нем всего один раз. Но посетить его вторично мне было, видимо, не судьба. Я не дошел даже до ямы с обезьянами, потому что уже возле загона с деревянными домиками, в котором всегда сидели кенгуру, увидел Светку.

Она стояла не одна, а в группе нескольких кюбзовцев и служителей зоопарка. Их всегда отличишь от посетителей и по одежде, и по озабоченному виду, и по поведению.

Светка уже была здесь со всеми на дружеской ноге и ничем от работников зоопарка внешне не отличалась. Грязноватая телогрейка, потертые старые джинсы, не новые сапоги, в которые эти джинсы заправлены, только шапка новая, хорошая, меховая, ей эту шапку на прошлой неделе отец купил, а то ее старую слон съел. Стащил с головы, когда она там что-то в слоновнике делала, и прямо в рот отправил. А на улице холодно, зима еще тянется, хоть и на исходе.

Я подошел к телогреечным попечителям животных, они не сразу меня заметили, и, вольно или невольно, я стал свидетелем следующего разговора.

— Нет, это не бомжи! Кто угодно, только не бомжи, — категорично заявлял малый лет двадцати с добродушной физиономией юного биолога. Я теперь этих натуралистов за версту по физиономии узнаю, она у них вместо штампа. Не от мира сего, как говорит моя бабушка.

— А что ты так уверен, что не бомжи? — горячился второй. — Они ж здесь ночуют? Ночуют. Уток воруют? Воруют. Могли и это.

Обличитель бомжей сам мог сойти за представителя бездомной братии. Низенький, плотный, в какой-то особенно рваной телогрейке с клочками грязной ваты на рукавах, а джинсы, те у него прямо-таки лохмотьями выбивались из резиновых сапог, и через их дыры были видны поддетые снизу тренировочные штаны. Только смышленая симпатичная физиономия и нарушала общее впечатление.

Первого спорщика я не знал, хотя видел не раз в зоопарке, а второго звали Валеркой, он был фигура примечательная, трудно было такого не заметить. И Светка меня с ним уже как-то познакомила.

Разговор продолжался.

— Трюшика жаль, — тихо сказала серьезная темноволосая девочка в очках с тонкой оправой. — Такой хороший был, добрый.

— Да они все хорошие, даже Дуремар, — буркнул Валерка и, помолчав, как-то через силу выдавил: — Были… — будто ему пришлось проглотить кусок несмоченного сухаря перед последним словом.

Все замолчали, понурив головы. Праздничного настроения, царившего в нашем классе, здесь не было и в помине.

Светка отвернулась в сторону и тут-то и заметила меня. Она оттолкнулась плечом от ствола дерева, росшего подле ограды вольера и служившего на тот момент Светкиной подпоркой, и молча направилась ко мне, отодвинув в сторону Валерку, стоявшего на ее пути. Валерка тоже обернулся посмотреть, куда это Светка пошла, и тоже увидел меня.

— Привет, — кивнул он головой, еще раньше, чем Светка ко мне приблизилась.

— Что это у вас? — спросил я. — Похороны какие-то или поминки?

Никто мне сразу не ответил, а девочка в очках даже старательно отвернулась.

— Похороны еще будут, — мрачно сказал наконец тот парень, с которым я не был тогда знаком, — а пока что поминки.

Он так это сказал, что я понял: я ляпнул свой вопрос не к месту и не в той форме, в какой следовало бы.

— А что случилось? — спросил я совсем уже другим тоном, постаравшись вложить в него тревогу и участие.

— Пошли, я тебе расскажу, — ответила за всех Светка, взяла меня за рукав и повела в сторону к замерзшему лебедино-гусино-утиному пруду.

Тут я узнал о той кошмарной трагедии, что разыгралась в зоопарке предыдущей ночью. Пришедшие утром сотрудники обнаружили в вольере австралийских животных семь трупов кенгуру. Животные были убиты одинаково жестоким способом: у каждого на горле зияла рваная рана. Конечно, вызвали милицию. Милиция приехала, потопталась в вольере, опросила сторожа и некоторых служителей, а потом уехала, ничего не сказав. Трупы зверей забрали на экспертизу и вычистили в вольере кровавый снег еще до прихода посетителей.

Пока что почти все грешили на собак, которых прикармливали строители, работающие в зоопарке. Лишь Валерка не исключал из числа возможных виновников трагедии бомжей, которые могли проникнуть на территорию в надежде раздобыть уточку, а то и, подобно знаменитому Паниковскому, гуся.

— И еще Лешку жалко, — сказала в заключение Светка. — Он первый их и нашел. Знаешь, как он их любит. То есть любил… — Светка немного замялась, произнеся неверное слово и поправившись. — Он ведь с утра в школу специально раньше выходил, чтобы успеть еще сюда с ними поздороваться. Сегодня пришел, а в вольере… ужас! С ним тут была истерика. Не верит, что все случайно вышло. Кричал: «Я узнаю, кто это сделал! Найду и зарежу!» Это Лешка-то. Еще и при милиции. Его сейчас домой отправили под присмотром. Я тете Люсе звонила, она с работы приехала.

Светка закончила свое печальное повествование и замолчала, глядя на длинношеего лебедя, который косолапо приковылял на своих черных перепончатых ногах-ластах к загородке пруда, поближе к нам, в надежде получить кусочек хлеба или какое-нибудь другое лакомство. Я тоже пока молчал, хотя догадывался, что, возможно, от меня ожидают каких-то советов, а то и действия.

Для таких расчетов были кое-какие основания. И дело не только в том, что Светка расстроена, — а мы с ней всегда делимся нашими переживаниями, чтобы найти друг у друга поддержку, — и даже не в том, что этот несчастный Лешка — двоюродный Светкин брат, — это с его подачи она узнала про КЮБЗ, — но дело еще и в моем призвании. По крайней мере, я считаю это своим призванием.

Мой отец — частный детектив. У него свое агентство. Конечно, о своих делах он мне очень-то не рассказывает, но пристрастие к детективной деятельности я от него унаследовал, это точно. Я вообще люблю читать и смотреть фильмы по TV и по видику, но особенно мне всегда нравились такие произведения, в которых речь идет о детективных расследованиях. Но и это еще не все. У меня у самого есть уже некоторый опыт в этом деле.

Прошлым летом я открыл убийство и предупредил еще одно преступление, а на осенних каникулах отыскал в полузаброшенной деревне Светкиного пропавшего котенка и старинную икону, о которой там ходили легенды и россказни, да еще способствовал поимке ее похитителей.[1] С тех пор я не только сам верю в свое призвание, но даже отец был вынужден согласиться, что я в этой области не лыком шит. Вот и теперь, наверное, Светка ждала от меня каких-то обнадеживающих слов или конкретных шагов… а может, мне так только казалось…

Да и что я мог сделать? Тем более что кенгуру уже ничем помочь было нельзя. Разве что попытаться собаку-убийцу найти, только зачем? То, что кричал бедный Лешка, наверняка ерунда.

Я уже неплохо знал этого мальчика, он был одним из самых младших в КЮБЗе — лет десяти. Говорят, раньше таких вообще еще не принимали. Лешку в КЮБЗ сосватал его папа — биолог. А уж по примеру Лешки туда подалась и Светка. Он хороший паренек, улыбчивый, ухаживал за этими самыми кенгуру. Конечно, любил их очень. И, когда увидел страшную картину, с ним просто случилась истерика, вот и все. Мало ли что он кричал. Никто же не поверил, что он кого-нибудь может зарезать. Так и все его остальные слова насчет неслучайности происшествия — такая же истерика.

И все ж, глянув на Светку, которая в своем младшем двоюродном братце души не чает — родных-то братьев-сестер у нее нет, — я решил хотя бы имитировать какую-то деятельность.

Говорить я ничего не стал, а просто пошагал к месту трагедии. Кюбзовцы и сотрудники, с которыми до этого стояла и беседовала Светка, уже куда-то ушли, и у пустующего вольера никого не было. А чего там людям делать, если смотреть нечего и не на кого? Но мне-то как раз было, что там посмотреть. Я обошел весь вольер по кругу. Он всего-то на полтора-два метра отстоит от ограды зоопарка со стороны Большой Грузинской. Там, правда, между двумя оградами есть калитка, на которой написано, что «Посторонним вход воспрещен», но я вроде был уже не совсем посторонний, да и просто рядом никого не было, кто мог бы мне воспрепятствовать. В общем, обошел я вольер по кругу и ничего-то там не нашел. Следов полно на снегу и от посетителей, и от служителей зоопарка. Баки мусорные стоят, вот и все.

Собака скорее всего проникла на территорию этого вольера со стороны пруда, откуда и разглядывали прежде кенгуру посетители. Но это всем и без меня ясно было. Там вольер от посетителей отделяла лишь низенькая, ниже чем по пояс, металлическая изгородь, а за ней небольшой ров, из которого любая собака выберется. Правда не назад, а именно в сторону вольера, так как там ров поднимается полого, а со стороны посетителей — отвесно. С противоположной же стороны павильон обнесен довольно высокой оградой из толстых кольев. Но, пожалуй, и эту преграду многие собаки смогли бы преодолеть. Вот, собственно, и все выводы, которые я смог сделать тогда на основе своих наблюдений.

Походив вокруг вольера, я вернулся к Светке, которая перекочевала от пруда опять к тому самому дереву, у которого я ее застал в поминальной компании.

— Ну что? — спросила она меня.

— Ничего, — пожал я плечами и добавил: — Пока ничего.

— Ладно, пошли в слоновник, я переоденусь, и домой. Мне что-то сегодня гулять не хочется.

Я не стал с ней спорить, хотя как раз в тот день собирался зазвать ее к себе в гости. Я купил в прошлое воскресенье новый альбом Сюткина, а Светка у меня немного на нем сдвинута. Ей вообще если что-нибудь нравится, так уж она почти и фанатка. Вот я и хотел, используя в качестве приманки Сюткина, заманить ее еще раз к себе в гости. Но в тогдашнем настроении Светке было не до музыки…

Скоро мы уже были в слоновнике. Светка ушла переодеваться в служебное помещение, а я ходил, общался с ушастыми исполинами. Все слоны в Московском зоопарке азиатские, они помельче, ни одного африканского нет, те бы еще крупнее были и ушастее. Но и эти тоже не маленькие. Я уже с ними со всеми перезнакомился. Их временное пристанище не очень просторное. Загоны в нем с широкими проемами между столбами загородки, и слоны через эти щели протягивали ко мне хоботы. Но я не реагировал, кто знает, что они так в своих здоровенных черепках думают. Вон у Светки шапку-то слопали.

Я прямо пошел в другой конец слоновника, противоположный входу. Там сидел в самом углу маленький слоненочек. Совсем малыш. Едва доставал мне тогда до пояса. С ним и мамаша его обитала в том же угловом загончике. С этим морщинистым пацаном можно было и за хобот поздороваться, и глазом он всегда косил, с таким любопытством разглядывал подходивших к нему. Маленькие, они всегда самые симпатичные.

Хоть во временное помещение слоновника посетителям вход был закрыт, но если кто приходил, скажем, по знакомству к служителям, так всегда задерживались именно у клетки, где слоненок живет. Так и в этот раз там стояли двое сотрудников, я их уже знал в лицо, и какая-то семья: мать, отец и маленькая девочка. Явно пришли на слоненка посмотреть, наверное, как я уже говорил, по договоренности.

Девочка не сводила со слоненка глаз, то и дело брала из копны сена у загородки вольера клочок и протягивала его малышу. Тот неизменно аккуратно забирал своим хоботком именно этот клочок и отправлял его себе в рот, хотя до кучи сена и так без труда дотягивался. Для того так оно и было навалено. Но общаться с девочкой ему было интереснее. Взрослые же, видать, уже насмотрелись на слоненка и просто стояли разговаривали со служителями. Тема бесед в тот день в зоопарке была одна.

— Собака, конечно, собака, — были первые слова, коснувшиеся моего слуха, когда я приблизился. Их произнес высокий, совершенно седой человек с простым лицом, с такой же сивой бородкой и в очках. Я с ним лично не был знаком, только видел здесь несколько раз, но подозревал, что он в слоновнике за главного. Потому что остальные служители разговаривали с ним всегда с подчеркнутым уважением. То ли он знал, что я приятель Светки, то ли просто добрый человек, но он меня из слоновника никогда не гонял и даже не спрашивал, откуда я взялся, и что тут делаю. Не обратил он на меня внимания и в этот раз.

Я подошел и пристроился рядом, глядя на идиллию, установившуюся между слоненком и девочкой, а заодно слушая беседу или, точнее, почти монолог, который сразу же меня заинтересовал.

— Безусловно, собака, и притом одна, — продолжал седой человек в очках. — Но только не простая шавка, что наши рабочие прикармливают. Те бы так не смогли. Тут все сделано профессионально. Все кенгуру убиты одинаково. Один прыжок на горло, потом тряхнет, видимо, и все — труп. Тогда за следующую. Ни у одного животного ничего не отгрызено, ран больше никаких нет, только на горле, один укус. И следы только одной собаки. Это кто-то хотел проверить свою собаку в деле, может быть, притравить. И забраться в вольер помог, и вылезти. Тут без человека не обошлось.

— Может быть, кто-то из охраны, они ведь у вас ночью ходят с собаками? — предположил отец семейства.

— Может быть, — согласился седой. — Хотя вряд ли. Что они, не понимают, что ли, что делают? Все профессионалы, люди трезвые. Не знаю кто, но без человека тут не обошлось.

Седой замолчал.

— А может, забежала какая бешеная? — спросила женщина.

— Нет, — тут же возразил седой. — Зимой бешенства почти не бывает. Да и по поведению не похоже. Бешеная покусала бы, изгрызла, а тут всего один укус.

Они опять помолчали.

— Неужели всех кенгуру? Ни одной не осталось? — прервала паузу опять женщина.

— Одной повезло, — ответил седой. — У нее на морде нарыв был, и ее прошлым вечером отправили в ветлечебницу, она и уцелела. Да еще двух кенгурят в сумках живыми нашли, но они еще совсем маленькие, скорее всего не выживут.

— Может, их этой, уцелевшей, в сумку подсадить? — с сочувствием предложила женщина.

— Да что толку, у нее и молока-то нет. Не первый раз уже такое, — сокрушенно вздохнул он. И закончил: — Не везет кенгуру.

Тут подошла Светка. Посетители слоновника стали прощаться со служителями и благодарить за прием. Мы со Светкой тоже пошли на улицу.

— Ты меня только в метро на поезд посади, ладно? — сказала мне Светка, когда мы вышли из слоновника. — И не обижайся, ладно?

— Ладно, — вздохнув, согласился я. Вот те и Валентинов день.

Так мы и сделали. Я посадил ее на поезд в сторону «Белорусской», но сам домой не поехал. После рассказа седовласого служителя слоновника мне еще раз захотелось взглянуть на место трагедии, а может, и преступления. Теперь я уже не был так уверен, что делать мне там нечего.