"Перемирие" - читать интересную книгу автора (Баимбетова Лилия)

Глава 14 Секретное совещание

Перемирие закончилось. Моя тайная миссия тоже закончилась. И мое тайное совещание с хэррингом тоже подходило к концу.

Длинный бревенчатый дом южной казармы был поделен на две неравные части, и в меньшей находилось жилье хэрринга, вовсе не похожее на остальные помещения. Занимал хэрринг две комнаты. В одной, большой и почти квадратной, было два окна, кровать с высокой периной, накрытая пестрым лоскутным одеялом, и такой же, сшитый из лоскутков, коврик лежал перед кроватью на полу; на стене тикали ходики, возле окна стоял стол, накрытый клеенкой в голубую клетку, на подоконнике, в расписных фарфоровых горшках, росли кактусы. Что было во второй, без окон, комнате, я не знаю, потому что никогда там не была.

Ярко светило солнце. Сразу же, только придя сюда, я отворила оба окна, отдернула веселенькие голубенькие занавески и, сдвинув в сторону кактусы, уселась на подоконник. Я не любила эту комнату за духоту, обычную здесь в солнечные дни: окна выходили на восток, и до полудня в этой комнате от солнца некуда было деться. Вела я себя несколько нахально и с кактусами обошлась бесцеремонно, но хозяин этой комнаты и этих кактусов многое позволял мне, он всегда помнил, что тех, с кем ты связан секретными обязательствами, надо холить и лелеять. Потому он только усмехнулся, глядя на то, как я хозяйничаю, уселся в плетеное кресло и приготовился меня слушать.

Хэрринг западного участка и мой давний покровитель был высоким сухим стариком. Длинные, абсолютно белые волосы укрывали его плечи, и из этой шелковистой копны выступало прозрачное узкое лицо с орлиным носом и огромными припухшими веками. Белая длинная рубаха, широкие белые брюки и белый плащ — обычное одеяние хэррингов — делали его похожим на древнего призрака, дедушку всех призраков. И, качая обутой в сапог ногой, я рассказывала ему о выполнении своей миссии, чувствуя себя маленькой девочкой под внимательным старческим взглядом. Закончив, я опустила взгляд, словно что-то интересное было в моих пыльных, давно нечищеных сапогах.

— Значит, пророчество Занда, — сказал, наконец, хэрринг своим тенорком, сплетая длинные пальцы на мосластом колене, — Да, это серьезно, моя дорогая, очень серьезно. Ты права. Я всегда знал, что ты умная девочка, и твои выводы мне нравятся. Твой знакомый, несомненно, агент, и то, что на поиски послали агента подобного уровня, говорит, конечно, о многом. Но то, что Перемирие затевалось ради этих поисков, — это чересчур, моя милая. Вороны бросаются искать пророчество всякий раз, как один из сонгов начинает превращаться в занда. Вероятно, там они хотят найти объяснение этому феномену, я уверен, что они и сами не понимают, что это такое — занд. Как бы то ни было, случается это не слишком часто, всего-то их было семь или восемь за последние пятьсот лет.

При звуках его голоса я подняла голову; хэрринг доброжелательно улыбался мне. Его речь показалась мне не слишком содержательной, он любил меня хвалить, и к похвалам я привыкла, но его последняя фраза неожиданно удивила меня.

— Я никогда об этом не слышала.

— Эту информацию Совет хэррингов оставил для своего личного пользования.

Я удивилась еще больше: о Воронах я могла знать, конечно, и не все, но уж о Совете хэррингов…. А я-то думала, что это только лорды играют в секретность, ведут какие-то тайные переговоры, посылают людей шпионить друг за другом, заводят на соседей целые досье. Ради чего хэррингам заниматься чем-то подобным и утаивать информацию от тцалей?

— Это касалось и касается только хэррингов, никого больше из Охотников это не затрагивает, — сказал мой покровитель, — кроме нашей агентуры, естественно. Только поэтому я рассказываю тебе, как обстоят дела. Если бы ты не была моим агентом, ты никогда бы об этом не узнала.

Я смотрела на него, но ничего нельзя было прочитать на этом узком старческом лице, иссеченном морщинами, оно было иронично и спокойно, глаза были скрыты под припухшими, покрытыми сеткой синеватых сосудиков веками.

— При чем здесь агентура? — спросила я.

— А ты как думаешь? — сказал хэрринг, — Ни один из них не стал зандом, занд до сих пор был только один — первый. Мы убивали их еще до перевоплощения. Воплощенный занд мог бы доставить нам немало хлопот.

— Раз они ищут пророчество, на подходе очередное воплощение, — пробормотала я почти про себя.

— Вот именно. Необходимо проверить всех сонгов старше двухсот пятидесяти лет. Если Вороны ищут пророчество, значит, воплощенный занд начал уже проявлять себя.

— И каким образом?

— Необъяснимые вспышки бешенства или, например, приступы апатии. Возвращающийся интерес к физическому миру. Обострение телепатических способностей. Часто доходит даже до способности вести переговоры на расстоянии…

В спину мне светило солнце. Ленивый ветерок шевелил голубенькие шторы. Я зябко поежилась, передернула плечами — от внутреннего, охватившего меня вдруг холода: "я только что говорил с Советом", — "Как — говорил?", — «Мысленно». Славабогам, что они проверяют только сонгов. И даже если его успели сделать сонгом, он все равно не попадет в этот список, ведь ему нет еще и двухсот.

— Ты хочешь, чтобы я занялась этими поисками?

Хэрринг поднял веки и взглянул на меня.

— Не совсем, — сказал он с легкой иронией, словно говоря "уж ты, конечно, была бы рада", — Хотя, возможно, этим ты тоже займешься, если успеешь вернуться. Не поисками будущего занда, разумеется, а его устранением.

Моя улыбка стала несколько натянутой.

— Послушай, моя дорогая, — сказал хэрринг, — неужели ты думаешь, что я не чувствую твоих страхов? Но тебе не о чем беспокоиться. Твой знакомый слишком молод.

Я и сама это знала. Сто девяносто лет — это вовсе не двести пятьдесят. Но — чуяло мое бедное сердце — именно он превращается в занда, именно он, а не кто-то другой. "Я не такой, как другие", — говорил он, и теперь я понимала, что так оно и есть. Сколько их было, этих намеков, мимо скольких странностей я прошла, так и не заметив, но теперь они все всплыли в моей памяти, и я знала — это он. Он превращается в непонятное мистическое существо, нарушающее привычный ход эволюции Воронов. Какой он будет теперь? Я знала, чего можно ожидать от дарсая, знала, чего можно ожидать от сонга, но чего ожидать от того, подобные которому появляются так редко? Что он такое будет? Телепатия, дар пророчества — это все слова, они не отражают сути…

— Ты сказал — возвращающийся интерес к физическому миру? — вдруг сказала я.

— И что же?

Я затрясла головой.

— Я не понимаю. Может, ты и можешь представить себе сонга в двести пятьдесят лет, который вдруг заинтересуется реальностью, но я не могу. Чтобы так далеко зашедший по пути Духа свернул и пошел обратно? Это глупости.

— Это ты говоришь глупости, дорогая моя. Занд — это следующая ступень в вороньей эволюции, только и всего.

Но я качала головой.

— Нет, это не так, иначе бы это случалось со всеми. Разве ты не видишь, что здесь какой-то зигзаг? — я сделала жест рукой, делая выразить мысль, которая и мне самой была не совсем понятна, — У них все закономерно, а тут вдруг такая странность. И ведь не у всех, а только у некоторых… Чем они отличаются, эти некоторые? Как они могут вернуться? В двести пятьдесят сонги уже почти там, с какой стати им возвращаться?

— Почему бы и нет?

— Ты бы вернулся?

Хэрринг наклонил голову, словно признавая мою правоту. За окном послышались голоса и топот копыт. Отклонившись назад, я выглянула в окно, жмурясь от яркого солнца.

Ветер шелестел в желтеющей листве кленов; золотые и зеленые листья трепетали и всколыхивались под его порывами. Между кленами открывался вид на казарменный двор. Там был навес над сложенными дровами, бочки с водой, стог сена, накрытый сверху кожаным покрывалом. На ступенях казармы два мерда играли в монетки, стоя на коленях. Во двор въезжали трое незнакомых мне Охотников — худощавые темноволосые парни, по виду адраи или торренсы. Плащи их по случаю жары были свернуты и привязаны к седлам, у одного на голове была повязана пестрая косынка — этак на пиратский манер.

Худощавый черноволосый кейст, который лежал, растянувшись, на скамье, торопливо поднялся и сел, оглядываясь вокруг.

— Эй, что там? — крикнула я.

Он оглянулся на меня. Держась обеими руками за раму, я высунулась сильнее.

— Ты, что, загорал, что ли?

Кейст усмехнулся и почесал безволосую грудь. Нагнувшись, он потянулся за рубашкой, валявшейся на земле.

— Это пополнение, — крикнул он, выпрямляясь, — Из Раствига, помнишь, я тебе говорил?

— Помню.

— Ты придешь?

— Да, скоро приду. Устрой их пока в казарме, место им найди.

— Ладно.

Я соскочила с подоконника и прошлась по комнате. Хэрринг, улыбаясь, следил за мной.

— Дела зовут, дорогая моя? Скоро-скоро мы закончим. Так, значит, ты не веришь в зандов, возвращающихся из миров духа?

— Души, познавшие абсолют, — сказала я, поворачиваясь к хэррингу, — не возвращаются в реальный мир…

— Потому что теряют чувство «я», — продолжал хэрринг, улыбаясь мне так, как улыбается учитель способной ученице, — Ум перестает быть деятельным, и всякое чувственное сознание исчезает. Лорд Иствар Ирайский. Прелестная книга, что и говорить, но вряд ли слова светского писателя могут служить критерием для оценки Воронов.

— Но что-то они все равно теряют, тебе не кажется? — сказала я живо, — Тебе не кажется, что ты сам что-то теряешь? Способность жить в этом мире? — его лицо дрогнуло при этих словах, и тут же приняло прежнее выражение, — Они не могут возвращаться! Не могут! — говорила я.

— Но они возвращаются.

— Очень редко. Что-то другое влияет на них.

— Исключение из правила? Что ж, это логично. Этакая аберрация в эволюции Воронов. Возможно, — говорил он, — Возможно, и так. Но это не решает нашей проблемы, ибо нам-то все равно, кто они такие, эти занды. Нас с тобой должно интересовать только одно. Они сильны. Если бы сонги начали воевать…

— Но сонги не участвуют в делах войны, — пробормотала я.

— Да. Я сказал — если бы. А эти — они сильнее сонгов. И еще они ориентированы на физический мир, а вовсе не на миры духа. Ты понимаешь, я надеюсь, что воплощенный занд может доставить нам немало хлопот?

— Да, — сказала я.

— Прекрасно. Кстати, я и не знал, что ты читала лорда Ирайского. Ты интересуешься подобными вещами? Я-то думал, что тебя интересует только поэзия. Очень проницательный человек был этот лорд Иствар, особенно мне нравится его концепция трех миров. Можешь ты процитировать это место, деточка?

— Чувственный мир, — сказала я вяло, мне начинала уже надоедать эта игра, — Мир форм — иллюзорный мир, где происходит освобождение живых существ от чувственных переживаний при сохранении их внешней физической оболочки. Делится на шестнадцать уровней, соотносящихся с четырьмя основными типами сосредоточения и их ступенями. Мир не-форм — сфера чистого разума, состоящая из четырех уровней.

— Твоя память поистине бездонна.

— Также он делит душевную область на природу страстей и эмоций, или чувствований, на природу рассудочную, или интеллект, и на природу чистого разума. Это соотносится с его концепцией трех миров. Экзамен закончен, или я должна еще что-нибудь прочитать наизусть?

— Закончен — закончен, — сказал хэрринг, — Есть ли повод так сердиться?

— Ты собирался дать мне задание. Мне надо еще новичков разместить.

— Ах, как ты нервничаешь из-за этого Ворона, которого слишком задержали в звании дарсая…

— Я вовсе…

— Нет поводов для страха, я же объяснял тебе. Нет никаких поводов. Успокойся и послушай меня. Сядь, — я села на кровать, утонув в мягкой перине, — Видишь ли, — сказал хэрринг, — кроме всех этих страстей с тайными убийствами у истории о зандах есть еще одни аспект. Ходят слухи, что воплощенный занд жив, что его видели на Перевале Снов.

Я подняла брови:

— Прожить семь, нет, даже получается десять веков. Не слишком ли много даже для Ворона?

— Вот именно. Но не обязательно Занду с Перевала Снов быть именно тем, первым зандом. Обычно Совет хэррингов старался предотвратить их воплощение, но, может быть, однажды это не удалось. А может, и не однажды. Вот в чем проблема. Если на нашем пути встанет не один, а несколько зандов?

— Граница сместиться к северу, — подсказала я.

— Вполне может быть. Это не шутка, дорогая моя, далеко не шутка.

Я и сама знала, что это не шутка, но вид у хэрринга был такой, словно он и впрямь шутил.

— И в чем же будет заключаться мое задание?

— Я хочу, чтобы ты отправилась на Перевал Снов и нашла этого Занда, который якобы жив.

— Одна?

— Почему же. Подбери людей.

— Ладно, — сказала я, — Я поняла. Я иду на Перевал Снов и ищу Занда. Если я нахожу его, что мне делать? Передать ему привет?

— Ты задаешь глупые вопросы, девочка. Тебе надо будет убить его.

— И это опять задание исключительной важности?

— Да, дорогая моя. Я не помню, я говорил тебе, что лучший агент из всех, что у меня были?

Вот так. Как сказал поэт:

Хэрринг, наконец, отпустил меня. Я вышла на невысокое крыльцо с деревянными перилами. Солнце играло в желтеющей листве. Юг. Уже начинается декабрь, а здесь только по ночам холодает, а днем тепло как в сентябре. Золотая осень длиться здесь до весны.

Сбоку был казарменный двор, оттуда доносились азартные выкрики мердов и звон подбрасываемых монет. Далеко впереди виднелся ровный круглый пруд с синей, яркой, глубокой как небо водой. На его берегах росли редкие клены. И дальше была одна степь с желтеющей на взгорках и зеленой сочной травой в сырых понижениях. У самого горизонта степь встречалась с ярким осенним небом. Как сказал поэт:

Поставляя лицо солнцу, я спустилась по деревянным ступеням. Что за ерунду такую мне хэрринг наговорил?

Занды зандами, но о пророчестве он не сказал мне правды. Конечно, слова его вполне увязывались с тем, что дарсай говорил.

Да ведь только дарсай мне лгал.

Нет, я не чувствовала этого, когда он был рядом. Однако ж — если он хотел скрыть свои истинные мысли, он вполне мог это сделать, да и я рядом с ним становилась слепа, как летучая мышь.

Дарсай лгал мне. Слишком поспешно вороны покинули крепость. Столько лет искать и отступить в двух шагах от цели? Так не бывает. И обыскивали они крепость вяло — будто не искали по-настоящему, а меня старались в этом убедить, да и то без души.

Так что же — никакой книги нет?

Ничего я не понимаю. Ладно, он обманул меня, с этим я смирилась и не собиралась искать объяснения его поступкам. Слишком я молода для этого, где уж мне понять Ворона почти двухсот лет от роду. Обвел он меня вокруг пальца — и ладно; зачем ему это нужно было, я все равно не пойму. А вот зачем мне хэрринг ту же лапшу на уши вешает?

Спустилась я с крылечка и ни в какую казарму не пошла, а завернула за угол и там среди кленов ото всех спряталась. Был бы тцаль в казармах, а заботы всегда найдутся. Просто уму непостижимо, сколько всего приходится делать. Кажется, дела прямо-таки в очередь выстраиваются, пока я в степи болтаюсь, а стоит вернуться, как они тут как тут, набрасываются, словно дикие кошки.

А сейчас у меня была одна забота, что занимала меня сильнее всех хозяйственных проблем. Мне надо было поразмыслить немного, жать только, что логика никогда не была моей сильной стороной.

Мне все рассказывают о пророчестве, которое якобы ищут Вороны. Рассказывают те, кто никак не мог бы сговориться между собой.

Что же это значит?

Пророчество действительно существует. Или есть, например, какая-то общепринятая байка Воронов — этакая версия для внешнего пользования, а наши хэрринги просто ведутся на воронью ложь.

Ход мысли примитивный, но для меня и это уже много. Мы тут к размышлениям не приучены, махом отучаем и тех, кто мыслить умеет. Появится такой человечек в детских казармах, через полгода глядишь, а он уже готов, еще один Охотник, способный лишь чужие эмоции в степи ловить, словно бледных бабочек ночных, да полагать свою жизнь перепутьем между мирами духа. До размышлений ли тут?

Ветер пробежал по листве, стряхнул мне на плечо кленовый лист — чеканную валюту увядания. Болтали во дворе мерды. Следующий порыв ветра донес обрывки смеха и криков — детские казармы неподалеку, а там тишина даже ночью не наступает.

Если пророчество — воронья выдумка, то для чего она? Нет, Вороны не стали бы и думать о внешнем мире без очень веской причины.

С ума сойдешь, ей-богу.

Мифические занды. Подлинное или мнимое пророчество. И странные поиски, которые постоянно ведут Воронов на север. Поиски эти таки не выдумка, ведь я сама была им свидетелем — да? Или чему я была свидетелем?

Нет, подожди, не торопись. Если пророчество — это байка, значит, за ним скрывается нечто очень значимое для Воронов.

Нет.

Нет.

Не так.

Я поверила в книгу Занда, потому что — потому что это было вполне в духе Воронов. Один из них стал вдруг предвидеть будущее — почему бы и нет? Ведь это Вороны, чего только с ними не бывает. Он записал свои пророчества? Тоже ничего странного. У Воронов нет своей письменности, но они вполне владеют нашей; конечно, записывать свои видения — это скорее человеческое развлечение. Но Вороны-то письменность тоже для чего-то используют.

А то, что Вороны гоняются за этой книгой несколько столетий, так это и вовсе наиестественнейший факт на свете. Они будут искать ее, пока не найдут — или пока новую не напишут. Ведь эта книга позволит им меньше заботиться о существовании в физическом мире и больше времени уделять мирам духовным.

Но если это байка…. Нет, не могу я и вообразить нечто, столь же значимое для Воронов, как это чертово пророчество.

Так, может быть, книга действительно существует?

Но ведь не книга Вороны искали в Кукушкиной крепости, нет!

Они знали о крепости, знали обо мне, они искали путь, они пришли туда — и что? Так же ушли.

Дело было не в книге.

Создается впечатление, что они просто хотели дойти и убедиться в наличии этого места. Быть может, дарсай пхотел понять, есть ли они в реальности — серые стены, лестницы, переходы — или это просто видение, предутренний сон. Странная мысль. Но ведь и мне нужно было именно это — прийти и убедиться.

Какой жуткий раздрай царил в моей душе, пока я пребывала на Севере, как я металась, и плакала, и жаловалась — но все это прошло, исчезло, как ночной кошмар испаряется на солнечном свету. Я пришла в свою крепость с болью в сердце и глазами, полными слез, но уходила я оттуда успокоенная и опустошенная, что, в общем-то, вполне меня устраивало. Я побывала в Кукушкиной крепости, и сей факт словно заставил передохнуть всех кошек, царапавших мне душу.

Я долго выбиралась с пограничного севера, сказать по правде. Начиналась война, и все перепуталось там. Я видела разоренные нильфами деревни, беженцев и двигающееся им навстречу ополчение. Но все это прошло мимо меня, все это затронуло меня меньше, чем трогает порой ярмарочное представление.

Я ехала все дальше и дальше на юг, а на улицах кричали о новой северной войне. Но чем южнее я забиралась, тем меньше тревоги было в этих криках, а больше — жадного любопытства. Даже сюда, на Границу, долетали мрачные известия, и люди на рыночной площади охали, обсуждая северные дела, — как месяц назад обсуждали предстоящую свадьбу лорда Итена.

Никого здесь не трогали северные проблемы, и меня — меньше всего.

Но что же было причиной наших совместных странствий? Итак, мы дружною командой явились туда и убедились, что Кукушкина крепость вполне себе на месте, стоит и ждет чего-то — своего часа, надо полагать.

Дело, значит, не в книге.

Хорошо, в этот раз они искали Кукушкину крепость, но что они искали в тот раз, когда мой дарсай угодил в плен к нильфам?

И тут мне отчего-то вспомнился — кто? — муж Лорель Дарринг. Неведомый странник, что пришел из нильфьей страны. И спас своим появлением Птичью оборону и весь человеческий север.

Он был… кем он был — пришелец с северной стороны, почему он вспомнился мне, когда я думала о молодом Вороны, отпущенном из нильфьего плена?

И тут я пошла — быстро-быстро — пошла прочь от себя, от своих мыслей, от этого места меж золотистых кленов. Что за чушь порой лезет в голову!

Я шла сквозь сухую душицу, словно сквозь воду, и сухие соцветия колыхались у моих коленей. У самой стены казармы доцветал непобедимый ни холодом, ни временем белый тысячелистник — самый стойкий солдат цветочного воинства.

Я завернула за угол.

Возле изгороди на перевернутой бочке сидел пленный Ворон с кое-как перевязанной культей вместо правой руки. Я на его присутствие до сих пор и внимания не обращала, настолько он был ко всему безучастен, что и мы становились к нему равнодушны — сидит и сидит, внутреннюю нашу струну затрагивает не больше, чем вороньи разъезды в десяти лигах отсюда.

Ничего особенного, подумаешь, Ворон.

Но эта картина странным образом напомнила мне россказни хэрринга о моем детстве.

Я невольно прислушалась к себе — к нему, к Ворону. И впрямь ведь ирис, как и тот, выдавший меня некогда хэррингу.

Мимо проехала изящная крытая повозка с шелковыми занавесями на окнах — не иначе, как кто-то из семьи лорда. В окошке показалось светловолосое дитя — длинные кудри, бледное личико, огромные любопытные глаза.

Я смотрела, как завороженная. Это так и выглядело — тогда, в моем исчезнувшем детстве? Иди это просто наваждение, чушь мистическая?

Ирис поднял голову, невольно заинтересованный. Солнечный свет отразился в вороньих глазах, и они засияли этим светом — полные чистейшего пламени алые озера.

И я отогнала появившуюся было мысль. В рукописи — той, что давала мне Лайса Эресунд, — говорилось о муже Лорель Дарринг: "глаза его налиты кровью". И на какой-то нелепый миг мне подумалось….

Существует целая куча аргументов против, целая куча. Но у меня есть один поистине неоспоримый: не могу я представить себе человека, который про этакое вот чудо, про величайшую эту драгоценность (даром, что в ожерелье ее не ставить и в перстень не вмуровать), про живой этот ясный свет скажет "глаза, налитые кровью".

И я отправилась на растерзание делам, которые уже выстроились в очередь за моим вниманием. Но когда я беседовала с новичками, и ходила в поисках кейстов, которые разбрелись кто куда, и сидела над картами, мысль о Лорель Дарринг и ее советнике не покидала меня.

И в какой-то момент мне причудилась вековая тьма, холод сырой, каменный — тихий плеск маленьких волн, которые сами собой рождаются даже в полном безветрии.

Но я забыла об этом и вышла из казармы на свет. На чисто выметенный двор падал, лениво переворачиваясь в движениях воздуха, алый кленовый лист. Я следила за его полетом, и сердце мое — глупое сердце — болело и беспокоилось. Как сказал поэт:

Не своей смерти я боялась, а смерти другого. Не меня ли пошлют уничтожить его, когда вычислят, наконец? Хэрринг считал мои страхи безосновательными, и, может быть, следовало разубедить его? Если бы я рассказала ему — шаг за шагом — все то, что я видела и что убеждало меня, хэрринг поверил бы тоже. Но надо ли было мне это сделать? Я не была готова отправиться за его головой, но еще меньше я готова была доверить это кому-то другому…

А вокруг пахло осенью: пахло высыхающими листьями и еще чем-то, что летало в воздухе, словно паутинки, носимые осенним ветром.