"Стена" - читать интересную книгу автора (Лонг Джефф)

27

Утлый плот так и швыряло на волнах ветра. Скорчившись у самой стены, уцепившись одной рукой за петлю, пристегнутую к якорной веревке, Хью открыл рацию и засунул батарейку на живот, в тепло. В Гималаях они спали, держа рации на теле, чтобы сохранить заряд. Но, увы, эта батарейка разрядилась полностью.

Он потряс рацию и швырнул ее о стену, как разъяренная горилла. Слишком поздно, говорил он себе. Слишком поздно. Льюис уже начал спуск в воздушный Мальстрём, и Хью никоим образом не мог воспрепятствовать этому.

Немного повозившись, он распустил шнуровку на одном углу палатки и высунул голову наружу, чтобы предупредить Огастина. От увиденного он сразу похолодел. В луче его фонаря Огастин, казалось, уплывал в кромешный мрак вместе со своей мертвой возлюбленной.

Одетый в парку, в перуанской шерстяной шапочке, с чистыми белыми носками на руках, он лежал, натянув на ноги пустой мешок из-под снаряжения, крепко привязав к себе труп Анди. Никакого применения для гамаков он не нашел. Но, повинуясь вошедшему в плоть и кровь принципу альпинизма — никогда ничего не выбрасывать, — он прицепил их к веревкам якоря, и теперь гамаки раздувались и метались на ветру, как яхтенные спинакеры^[39] во время шторма.

Хью светил на него фонарем, орал, но Огастин ничего не видел и не слышал. Он плыл в никуда через шторм на своем привязанном к берегу утлом ялике. Возможно, мысленно он двигался навстречу дню или же просто пролагал курс через черную как смоль Долину.

Измученный творящимся безумием, Хью вернулся в ненадежную палатку. Привалившись к скале, упираясь коленями в спящую Кьюбу, он попытался определить собственное состояние. Он был измучен бессонницей, недоеданием и жаждой. Его руки болели, в горле сильно першило от кашля, в груди саднило из-за того, что он несколько дней дышал дымом. Завывания ветра сделались оглушительными.

Он поднялся на большую высоту, не щадя себя в борьбе, преодолевая все препятствия и ужасы, которые Эль-Кэп выставил на его пути. Он нашел объяснение всему, что пыталось повредить его разум. Он разгадал доносившийся неизвестно откуда шепот, и полуночные крики баньши, и развязывавшиеся узлы, спасся от нападения Джошуа и уцелел в пожаре. Он раскладывал все странные случаи в отдельные клеточки памяти, словно яйца, наклеив на каждый ярлык то ли случайности, то ли игры воображения, и шел дальше, делая вид, что стены всего лишь берут с него свою обычную дань.

Но теперь он больше не мог отрицать очевидного. Пора было признать, что восхождение действительно было проклято. Ни у кого, никогда не было такого количества неудач. Что-то преследовало их — какая-то внешняя сила. Все, что случалось, мелкое и крупное, начиная от несчастья с женской группой и кончая закладками, выскакивавшими из гнезд, от неожиданно налетавших порывов ветра до пожара и этого шторма, — все являлось частями какого-то всеобъемлющего плана. Он не мог понять причин. Разве что Льюис прав, и это было карой за гордыню троянок. А может быть, права была Кьюба, и происшедшее служило воздаянием — око за око — за то, что Огастин совершил на Серро-Торре.

Едва успев подумать об этих вещах, Хью испугался за собственный рассудок. Зловещий замысел дикой природы? Разумное неживое? Это было нерациональным. Внезапно он исполнился благодарности к Льюису за то, что тот решился бросить вызов ночи. Потому что единственная надежда Хью состояла в том, чтобы сбежать отсюда, прежде чем он окажется проглоченным.

Внезапно палатка озарилась чрезвычайно ярким красным светом.

Только что Хью сидел, пригнувшись за самодельным нейлоновым ограждением, и ломал голову над тем, как ему сгруппировать экспонаты в галерее бедствий последних дней. В следующее мгновение он ослеп и в испуге нащупывал страховочные петли. Сначала он подумал, что что-то взорвалось, а потом — что восходит солнце, а он волшебным образом проспал и ночь, и бурю.

Но для солнца свет был слишком ярким. К тому же он светил снизу, так что Хью и Кьюба оказались словно на мембране, состоявшей из одного света. Сквозь все даже самые мельчайшие отверстия в платформе прорывались белые лучи.

Затем на стенку палатки упала тень гигантской птицы — или ангела, или дьявола. И тут же исчезла. Птицу, или ангела, или дьявола затянуло в Мальстрём. А может быть, ему это просто померещилось, что тоже было возможно. Он так старался держать Капитана в туго натянутых вожжах. Но когда дело доходит до конфликта с земным притяжением, все на свете начинает давать слабину.

Он рассматривал ослепительно яркий красный экран и пытался угадать, какие еще фантомы выпустит против него Эль-Кэп. Казалось, будто падение девушки пробило земную твердь и выпустило наружу полчища духов. Альпинисты, оказывавшиеся рядом с ним, один за другим становились жертвами тихой массовой истерии. Теперь наступила его очередь, в этом трудно было усомниться.

Черная тень снова накрыла стену. Она была огромной. Потом резко уменьшилась и вновь увеличилась. Она плясала на ветру, тянулась к нему, а потом вновь отплывала — немыслимая фигура с распростертыми крыльями, неподвижно висящими ногами и руками с пальцами. И головой в форме скругленной пули. По крайней мере, рогов не видно, подумал Хью. И остроконечного хвоста.

Затем он разглядел тянувшиеся сверху нити, на которых плясала эта марионетка. И все сразу стало ясно. Это был Льюис. А на лугу стоял мощный прожектор, освещавший ему цель.

Хью высунул голову в отверстие и сразу же ослеп от ветра и ярчайшего света. Тогда он прикрыл глаза рукой и стал глядеть в щелочку между пальцами. Ему предстало неземное зрелище.

То, что раньше представлялось темным кратером в стене, теперь было залито ослепительным светом. Диоритовая полоса четко выделялась на белом граните. Каждая неровность отбрасывала поразительно четкую тень. Каждая блестка слюды искрилась, как грань бриллианта. На ветру бились яркие флаги. Хорошая ночь для крылатых коней и молящихся буддистов, подумал Хью.

На тридцать футов ниже нависающего свода крыши парил в воздухе Льюис, подвешенный на веревках. Он казался почти беспомощным, привязанный вертикально к краю длинного узкого сооружения из металлических ребер и тонких веревок. Его болтало во все стороны, и он походил не столько на спасателя, сколько на спасаемого.

Хью выбрался из палатки, всунул ноги в стремена, которые ветер относил в сторону, и медленно спустился на жумарах туда, где Льюису было бы лучше видно его, а Хью легче ловить веревку.

Льюис тут же принялся радостно размахивать руками, но ветер развернул его лицом к пустоте, потом снова к стене, а потом на восток. Оглядываясь то через одно плечо, то через другое, он порхал, словно моль, в луче яростного света. На последней стадии каждого размаха он исчезал в черноте. Хью почувствовал, что его начало подташнивать от одного только вида происходившего.

Несмотря на все неудобства, Льюис казался полностью счастливым. Оказываясь на виду, он светился, как древнегреческий бог или киногерой Голливуда. Его плечи были шириной чуть ли не в милю. Кто-то одолжил ему шлем с нарисованной на макушке мишенью. Льюис смело кидал вызов небесам. Он вышел на арену для своего бенефиса.

Льюис что-то прокричал, но ветер разорвал его слова и унес прочь. Тогда он поднял рацию и приложил ее к уху. Хью вместо ответа приложил ладонь ребром к горлу. Его рация сдохла. Льюис понял жест.

Изгибая ноги и толкая носилки, Льюис изо всех сил старался совладать с ветром. В конце концов, поняв, что шансов в борьбе с беспорядочно мечущимся воздушным потоком у него нет, он бросил попытки проплыть в воздухе, отдался на волю ветра и взялся за работу.

Бросательный конец представляет собой очень простую вещь: увесистый мягкий мешочек на конце длинного тонкого каната. Чтобы пользоваться им, нужны лишь две пары ловких рук — у бросающего и у ловящего.

Первый бросок Льюиса был почти идеальным. Уловив момент, когда ветер качнул его в глубину Глаза, он швырнул груз и попал Хью точно в ступню. Хью быстро наклонился, но не успел подхватить груз. Огастин, проснувшийся в своей веревочной колыбели, повернулся в сторону пропасти, но даже не поднял руки, чтобы попытаться схватить шнур. Груз по дуге улетел в темноту.

При повторном броске шнур запутался, и груз не пролетел даже половины расстояния. Следующие десять минут Льюис потратил на распутывание узлов.

Хью использовал возникшую паузу для того, чтобы спуститься и занять более удобную позицию. На пути он приостановился около Огастина. В свете прожектора снизу его лицо было синим от копоти, холода и ветра.

— Помогите мне, — крикнул Хью. — Дело почти закончено. Осталось совсем немного.

— Мы совершили ошибку, — ответил Огастин.

Ветер сводил его с ума. Он снова и снова возвращался на Серро-Торре. Мертвые заманили его в свою смертельную ловушку и уже почти закрыли дверь.

Хью все же не оставил попыток растормошить своего напарника.

— Мы возвращаемся домой. Вместе. Никого здесь не оставим.

Огастин помотал головой: нет. Лишь нагнувшись почти к самым его губам Хью смог расслышать:

— Слишком поздно.

Хью потянул его за руку.

— Вставайте.

— Она засосала нас. Это часть ее плана. Око за око. — Почти дословное повторение бредовых высказываний Кьюбы.

Взгляд Хью перескочил на укутанный в импровизированный саван и обмотанный веревками труп, привязанный к якорю. Огастин говорил не о Кьюбе. Его преследовал призрак Анди. Уже много часов он лежал, прижавшись к ее телу, терзаясь мрачными раздумьями, убеждая себя, что ветер разговаривает ее голосом. И потому бежать отсюда нужно было как можно скорее.

— Прочистите мозги! — крикнул Хью. — Ее больше нет.

— Она здесь. Неужели вы не слышите ее?

— Послушайте меня. — Хью крепче вцепился в веревку. — Погибших уже не вернешь. Оставьте ее позади и идите вперед, не оглядываясь.

Огастин все так же лежал в своей паутине.

— Посмотрите вон туда, на Льюиса! — потребовал Хью. — Он рискует своей жизнью, чтобы спасти нас. Вставайте! Сделайте для себя хоть что-нибудь.

Огастин не пошевелился. Хью толкнул его коленом.

— Вы же спасатель. Вот и спасайте себя.

— Ничего не получится.

— Вы уже убили двоих, — сказал Хью. — Так не убивайте еще и нас.

Огастин вздрогнул. Хью нанес запрещенный удар.

— Возвращайтесь к живым, — продолжал убеждать Хью. — Нам необходима ваша помощь. Помогите нам.

Огастин наконец-то вступил в борьбу с веревками. Хью помог ему вынуть ноги из баула. Привалившись задом к скале, Огастин повернулся лицом к ветру.

Хью спустился еще ниже и в сторону. Чтобы сподручнее было ловить, он снял перчатки. Это место было гораздо удобнее. Отсюда он мог смотреть на носилки снизу вверх, и его не ослеплял луч прожектора.

Огастин наклонялся навстречу ветру, как аутфилдер, готовящийся совершить рывок в пустоте. Тревога Хью немного ослабела. В четыре руки они, конечно же, поймают груз. Можно считать, что они уже дома. Не бойтесь, я кайзер. Он ощутил почти эйфорический подъем. Больные разбегаются из психушки.

Льюис раскрутил мешок на конце каната и снова бросил. Груз, как ракета, устремился… в темноту. Льюис снова смотал канат, снова бросил и снова промахнулся. И снова терпеливо смотал веревку. И совершил еще одну попытку, и еще одну…

Хью почувствовал нечто, похожее на укус насекомого, потом еще и еще. В луче прожектора внезапно засверкала серебряная мишура. Начался дождь.

Еще когда буря только начиналась, он готов был молиться, чтобы она сразу разразилась снегопадом. Снег можно стряхнуть с одежды, с волос. Во время снегопада можно как-то выиграть время и спастись. При дожде все не так. В такую ночь, как эта, да еще если приморозит, дождь может убить.

Хью вытер глаза. Восхитительный сумасшедший кайзер так и не появился. Наступило время эпоса.

Льюис бросил канат. Вытянул и бросил опять. Каждый промах съедал по несколько минут.

Серебряные брызги разом, словно косяк рыбок, меняли направление, они летели то вниз, то вбок, то вверх. Крыша Глаза хоть как-то укрывала от дождя. Зато Льюис был беззащитен перед бурей, но оставался неукротимым. Он снова метнул бросательный конец.

Над Долиной сухо треснул и раскатился гром.

Хью словно парализовало. В воздухе сильно запахло озоном. Похоже, буре предстояло оказаться одной из тех, о которых вспоминают годами. Альпинисты — и потерпевшие бедствие, и спасатели — попали в лес из электрических деревьев, среди которых извивались смертоносные высоковольтные змеи. Он попытался найти глазами хоть одну молнию, но в сравнении с прожектором все прочие источники света казались жалкими.

Льюис между тем продолжал свое дело — бесстрашный, решительный, непокорный. Его, должно быть, вызвали по радио: он опустил груз, взял рацию, поднес к краю шлема, послушал и бросил устройство обратно в носилки. Его вызвали снова. Он опять взял рацию. Хью не нужно было слышать для того, чтобы точно знать, что говорил руководитель. Прежде всего помните о собственной безопасности. Их лагерь на вершине притягивал к себе молнии. Они хотели убраться оттуда. Спасательная операция завершилась.

Но Льюису удалось выторговать еще немного времени. Страхующие могли вытащить его лебедкой наверх, и он был бы бессилен этому помешать. Но носилки остались на месте. Льюис снова принялся сворачивать канат.

Хью решил было попытаться самому бросить веревку, прицепив к ней в качестве груза связку карабинов. Но, находясь возле самой стены, он не имел возможности раскрутить груз, а веревка была слишком тяжела, а ветер слишком силен.

Льюис снова промахнулся, теперь уже на целую милю. Прославленная Большая Обезьяна начала выбиваться из сил. Это было самое настоящее сумасшествие. Риск уже перешел все возможные пределы.

Волосы Хью промокли. Вода стекала на шею. Пальцы двигались с трудом. Зачем он сам себе дурит голову? Даже если им удастся поймать бросательный конец… они находятся на расстоянии высоты пятидесятиэтажного дома от вершины, в эпицентре бури. Нужно дать понять Льюису, чтобы он убирался, иначе он будет сражаться со стихией до Судного дня. Все должны разойтись по убежищам.

Хью проревел короткие слова:

— Луи! Уходи! Стоп! — Но ветер заткнул ему рот, и наружу вырвались не слова, а нечленораздельный вой.

Налетающие шквалы теперь уже затеняли прожектор. Яркий луч начал мигать. Глаз то появлялся во всех деталях, то погружался в полумрак. День — ночь — день — ночь.

Хью снова поднес ладонь ребром к горлу. Потом сделал характерный жест, как будто крутил диск телефона. Поднес к уху воображаемую трубку и указал наверх: звони туда, пускай вытаскивают.

Льюис помотал головой — нет. Он тщательно прицелился, опять промахнулся.

Резкий сладковатый запах озона между тем усиливался. Хью чувствовал покалывание во всем теле. По коже побежали мурашки. Он ощутил движение электрического тока в своих волосах, в позвоночнике. Боже! Он принялся поспешно выбрасывать все металлические вещи — запасные карабины, несколько пенни, случайно завалявшихся в кармане куртки.

Ему доводилось встречать людей, оставшихся в живых после удара молнии. Он видел страшные следы ожогов, слышал их невнятную речь. Только бы не стать вторым Джошуа, подумал он, с силой стиснув зубы.

Молния развернулась наверху, как огромный кусок бархата, окрасив край крыши сине-зеленым цветом.

Ни в одном из своих походов, ни в одних горах ему еще не случалось видеть в натуре огни святого Эльма. Он знал их лишь по известной главе «Моби Дика» и гравюрам, изображавшим альпинистов, стоящих на коленях перед пылающими крестами на вершинах гор. Не видел, а теперь довелось.

Электричество растекалось, словно огонь, медленно распространяющийся в парах рома. Широкая лента не спеша сомкнулась в кольцо, а затем поползла по камню вниз, уходя под крышу. Зрелище было удивительным. Светящееся пятно растекалось среди выступов и неровностей, никуда не торопясь, искало пути для своего расширения.

Хью поперхнулся дождевой водой, закашлялся и закрыл рот. Он не мог оторвать глаз от этого зрелища.

Из палатки появилась Кьюба. То ли действие транквилизатора постепенно проходило, то ли ее разбудил гром. Было видно, что силы вернулись к ней. Девушка стояла, непривязанная, на краю сотрясающейся платформы.

Огастин что-то пробормотал насчет того, что следует делать с ведьмами.

Призрачный огонь спускался все ниже по стене. Он дотянулся до одной из веревок устроенного Кьюбой якоря, и сразу вся паутина зажглась холодным синим светом. Девушка, как ребенок, протянула к нему руку.

Было поздно предупреждать ее. Колдунья оказалась околдована. Зачарована. Хью молча смотрел, страшась того, что могло последовать. Сейчас тело девушки вспыхнет. Или взорвется. Или ее швырнет в пропасть.

Холодный свет перескочил на ее ладонь, и она подняла руку, словно держала факел над бездной. Прометей в спортивном топе.

Возможно, этот огонь обжигал. Ее рот открылся в крике. Хью не мог ее услышать, потому что небо орало намного громче. Огастин не лгал. В ветре звучало множество голосов. Фурии. Или духи мертвецов. Она присоединила свой голос к ним.

Хью устремился к ней вверх по веревке. Они слишком далеко забрались для того, чтобы позволить себе потерять ее. Она сделалась их музой.

Синий огонь угас. Девушка без сил опустилась на край самодельной палатки. Еще минута, и она соскользнет в бездну.

Хью буквально взлетел наверх мимо стоявшего в остолбенении Огастина. Из-под жумаров брызгала вода.

Ее рука перевесилась через край. Платформа дергалась под ветром, каждый раз сдвигая упавшую женщину на несколько дюймов — каждый раз освобождая себя от нескольких фунтов ее веса. Вот над краем появилась ее голова с развевающимися по ветру волосами.

Он бросился на нее, придавил к платформе. Или его бросило. Удар грома, как ему показалось, пришелся прямо по спине. Больше всего это походило на то, что кости начали плавиться. Он скрючился от сотрясения.

Ветер стих. Он не прекратился. Просто Хью оглох. Вероятно, от шока. Но тут же открыл глаза, вспомнил, где находится, и посмотрел вперед.

Льюис находился на прежнем месте, неподалеку от гирлянды бьющихся на ветру молитвенных флажков.

Его все еще трясло от удара электротока. Далеко запрокинув голову, оскалив зубы, он изо всех своих огромных сил вцепился в металлические носилки. Даже сквозь одежду было видно, как вздулись мышцы. Этим отчаянным напряжением он заставил мир еще секунду пробыть в неподвижности.

А затем ночь втянула его в себя и скрыла из вида. Еще через минуту он вернулся, неспешно пролетев по широкой дуге.

Тот, кто только что был сильным человеком, превратился в безвольную марионетку. Все, кто мог тянуть сверху эту куклу за ниточки, разбежались. Его руки и ноги болтались. Спина выгнулась. Голова свесилась набок. Он крутился в воздухе, неуклюже растопырившись, как будто никогда не выказывал чудеса ловкости на скальной стене, не читал стихов, не встречал восход солнца.

— Льюис… — пробормотал Хью.

Такого просто не могло случиться. Этот парень умер. Благородный дурак. Его самый дорогой друг.

Кьюба пошевелилась. Хью так и лежал, согнувшись, придавив ее к полу. Она заговорила. Он уловил голос, хотя в ушах стоял могучий звон.

— Что? — спросил он, отодвинувшись от женщины.

— Не бросай меня, Хью.

— Что мы наделали! — Возможно, он заорал на нее. Ему было трудно сообразить, что он делает.

Она подняла руки и обняла его.

— Не плачь, — сказала она ему в самое ухо. — Теперь ты со мной.