"Леонардо да Винчи и Братство Сиона" - читать интересную книгу автора (Пикнетт Линн, Принс Клайв)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ГЛУБИНЫ ЕРЕСИ

Легенды о Магдалине вышли далеко за пределы Прованса, хотя места, связанные с ее земной жизнью во Франции, есть только здесь. Истории о ее пребывании ходят по всему югу, но особенно многочисленны они в районе, примыкающем к Пиренеям на юго-западе и в Арьеже. Говорят, что именно в эти земли она принесла Святой Грааль. Соответственно здесь находится и множество Черных Мадонн, в частности в Восточных Пиренеях.

Оставив позади Марсель и направившись на запад, мы достигли района Лангедок—Руссильон, когда-то одну из самых богатых областей Франции, но теперь одну из беднейших. В этих малонаселенных местах только земля отзывается эхом на слова человека, и миля за милей на ней нет ничего другого, несмотря на возрастающее количество туристов, приезжающих сюда окунуться в пропитанную кровью историю — не говоря уже о вине. И мы, как добрые европейцы, сделали свой вклад в экономику региона, но приехали в первую очередь для исследования прошлого.

Свидетельства бурного прошлого этого региона встречаются на каждом шагу. Развалины замков и древних крепостей, разрушенных по приказам папы и королей, встречаются повсюду, как и предания о жестокости, которая намного превосходила обычную даже по средневековым меркам. Все это результат того, что в Европе если и есть родина ереси, то это Лангедок-Руссильон. Только этим историческим фактом можно объяснить систематическое обнищание этой округи. В других регионах, даже таких, как Босния или Северная Ирландия, редко встретишь пример такого очевидного влияния религии на благосостояние страны.

Лангедок — от Langue d'Oc — местный язык — простирается от Прованса до местности, лежащей между Тулузой и Восточными Пиренеями. До XIII века эта провинция практически не входила в состав Франции: там правили графы Тулузские, которые хотя и присягали на верность французскому королю, но фактически были богаче и мощнее их.

В XI веке эти места были предметом зависти Европы, поскольку намного превосходили остальную ее часть по цивилизованности и культуре. Там были самые передовые для того времени искусства, литература и наука, но в XII веке эта блестящая культура была разгромлена при вторжении с варварского севера. Негодование местного населения по этому поводу не прошло и по сей день. Многие жители предпочитают относиться к своей земле, как к Аквитании по ее бывшему названию. Как мы обнаружили, жители этого района имеют очень долгую память.

Древний Лангедок всегда был рассадником еретических, бунтарских идей, вероятно, потому, что в этой культуре поощрялось новое знание и сложилось толерантное отношение к радикальному новому мышлению.

Центральным элементом этой среды были трубадуры, странствующие менестрели, исполнявшие песни о любви — гимны женскому началу. Традиция куртуазной любви сложилась на идеализированном представлении о женственности, на образе идеальной женщины, богини. Романтические по форме песни трубадуров были насыщены эротикой. Влияние этой традиции простиралось и за пределы Лангедока: она пользовалось особенным успехом в Германии и Низких землях — Нидерландах, где трубадуры были известны под названием миннезингеры — в буквальном переводе «воспевающие женщин», хотя слово «женщина» в этом слове имеет значение женщины идеальной, изначальной.

Лангедок был свидетелем самого первого геноцида в Европе, когда крестоносцы-альбигойцы (получившие свое имя по названию города Альби — главной крепости катаров){4} истребили 100 000 людей, зараженных катарской ересью. Именно для искоренения этой ереси была создана инквизиция. Избиение происходило в XII веке, и, вероятно, поэтому известность этого события невелика, о нем редко упоминают в ряду с другими массовыми убийствами. Однако в этом районе рана еще не зажила, и некоторые местные жители считают, что до сих пор существует многовековое официальное замалчивание факта, заговор, направленный на то, чтобы катарская история не получила широкой огласки.

Помимо катарской ереси, район является и всегда был центром алхимии, и несколько деревень свидетельствуют о занятиях алхимией ее бывших жителей, в частности в деревне Алет-ле-Бейнс около Лиму, где дома до сих пор украшены эзотерической символикой. Именно в Тулузе и Каркассоне в 1330-х и 1340-х годах появились первые известные обвинения в участии в шабаше ведьм. В 1335 году шестьдесят три человека в Тулузе были обвинены в занятиях колдовством на основании признательных показаний, полученных с помощью обычных для того времени средств. Главной среди них была молодая женщина по имени Анна-Мария де Жоржель, которая говорила и от имени других, рассказывая о свой вере. Она заявила, что видит мир как поле битвы между двумя богами, богом небес и богом всего мира. Анна-Мария и другие выступали на стороне бога всего мира, поскольку все они думали, что он победит. Это, по мнению судей-священнослужителей, и было «колдовством», но то был простой гностицизм. Другая женщина, которую подвергли такой же обработке, призналась, что посещала «шабаш», чтобы «прислуживать катарам за ужином»[106].

В этой области сохранились многие элементы язычества, которые можно обнаружить в самых неожиданных местах. Хотя резные изображения «зеленого человека» — бога растительности, которому поклоняются во многих сельских районах Европы, — можно встретить во многих христианских церквях, таких как кафедральный собор Норвича. Как пишут А. Т. Манн и Джейн Лейн:

«В Пиренейском кафедральном соборе Сен-Бертран-де-Комминж в церковь проникла Лилит: здесь имеется резное изображение крылатой женщины с птичьими ногами, которая родит «Зеленого человека», фигуру, подобную Дионису[107]».

Этот же маленький городок претендует не много, не мало, как на то, что здесь имеется гробница самого царя Ирода Антипы, римского ставленника в Палестине, казнившего Иоанна Крестителя. Согласно хронике иудейского историка Иосифа Флавия, трио злодеев — царь Ирод, его жена интриганка Иродиада и его падчерица Саломея, названная так за исполнение «Танца семи покрывал», — были сосланы в римский город Лугдунум в Галлию, который теперь стал городом Сен-Бертран-де-Комминж. Ирод исчез без следа, Саломея утонула в горной реке, а Иродиада по местной легенде продолжала жить и возглавила «стаю» ведьм, «летающих на помеле»[108].

Другая красочная лангедокская легенда связана с «королевой юга» — (Reine du Midi), титулом графини Тулузской. Ее наиболее знаменитое появление на сцене произошло, когда Герберт Орильякский (около 940—1003), который позднее стал папой Сильвестром II, отправился в Испанию, чтобы выведать секреты алхимии. Сильвестр, считавшийся «самым ученым человеком к востоку от Пиренеев», почерпнул свои знания от Меридианы, предложившей ему «свое тело, состояние и колдовские знания»[109]. Знания эти, видимо, были алхимические и эзотерические в некой форме, переданные через сексуальное посвящение. Американская писательница-исследователь Барбара Дж. Уокер считает, что имя Меридиана есть искаженное Мария-Диана, связывая тем самым языческую богиню с легендой о Магдалине в Южной Франции[110].

Кроме того, в Лангедоке была самая большая колония тамплиеров в Европе, пока их не разгромили в начале XIV века, — до сих пор здесь встречаются руины их замков и укрепленных пунктов.

Если, как мы подозревали, существует гораздо большее число «ересей», связанных с культом Магдалины, чем было найдено нами в Провансе, то их место должно быть именно здесь. Во всяком случае, один из первых крупных городов, который мы должны были проехать по пути из Марселя, знал в своей истории невероятное, страстное поклонение ее имени — и тысячи людей погибли там из-за своей веры в нее.

Сегодняшний Безье находится в округе Лангедок-Руссильон и представляет собой многолюдный город приблизительно в десяти километрах от Лионского залива Средиземного моря. В 1209 году за каждым уцелевшим жителем этого города крестоносцы-альбигойцы вели безжалостную охоту до полного уничтожения. Даже для пропитанных кровью — и часто откровенно странных — анналов этой продолжительной кампании этот эпизод превосходит другие по своей странности.

История эта рассказана несколькими современниками, но мы ограничимся свидетельством монаха-цистерцианца Пьера де Вокс-де-Ферра, записавшего ее в 1213 году. Лично он при этом событии не присутствовал, но составил хронику по рассказам крестоносцев, которые принимали в этом участие. Безье стал центром ереси, поэтому, когда крестоносцы напали на него, там был анклав, насчитывающий 222 катара, в то время как остальное население ересью заражено не было. Неизвестно, был ли катаром сам граф Безье или просто симпатизировал им, но, несомненно, он не преследовал их, и это больше всего разгневало крестоносцев.

Они потребовали, чтобы городские жители либо передали им катаров, либо покинули город, чтобы можно было легко расправиться с оставшимися там катарами[111]. Хотя требование была сделано под угрозой отлучения — немалое наказание в те дни, когда преисподняя была полной реальностью в умах людей, — а альтернатива была достаточно щедрым подарком, предоставлявшим католикам шанс избежать предстоящего избиения, случилось поразительное. Жители города отказались выполнить и то и другое требование. Как пишет Пьер де Вокс-де-Ферра, они предпочли «умереть как еретики, чем жить как христиане». Как сказано в отчете, отправленном папе его представителем, жители города дали клятву защищать еретиков.

В июле 1209 года крестоносцы без особого труда взяли город и убили в нем всех и каждого — мужчин, женщин, детей и священников — и сожгли город. Было убито от 15 000 до 20 000 человек, и только двести из них были еретиками: «не спасало ничто — ни крест, ни алтарь, ни распятие». Именно здесь прозвучала знаменитая фраза: когда папского легата спросили, как отличить еретика от благочестивого католика, он ответил: «Убейте их всех — Бог своих узнает».

Легко понять, что жители города хотели защитить себя от мародерствующей армии, но следует помнить, что им была предоставлена возможность уйти из города. Если же высшей ценностью для них было имущество, то они могли выдать катаров и продолжать жить как жили, не оглянувшись. Однако они остались и подписали себе смертный приговор дважды, приняв клятву защищать катаров. Но что за жизнь на самом деле вели жители города Безье до этого?

Первое: следует обратить внимание на дату массового убийства. Это было 22 июля — день Марии Магдалины, — на важность этого обстоятельства указывают все современные комментаторы. Далее, в церкви Марии Магдалины в Безье за сорок лет до этого был убит местный правитель Раймонд Тренкавель I, хотя причины этого убийства неясны. Кроме того, по меньшей мере не случайной в Безье была связь между Марией Магдалиной и ересью, и это проливает свет на причины альбигойского крестового похода в целом.

Как писал Пьер де Вокс-де-Ферра:

«Безье был взят в день Святой Магдалины. О, высшая справедливость Провидения!.. Еретики заявляли, что Святая Мария Магдалина была спутницей Иисуса Христа... следовательно, есть высшая справедливость в том, что город взяли и еретиков убили в день той святой, которую они столь тяжко оскорбили...»

Каким бы шокирующим для доброго монаха и крестоносцев ни была эта новость, но для абсолютного большинства жителей города это оскорблением не было, недаром они встали рядом с еретиками, хотя им грозила за это смерть. Несомненно, такая вера была местной традицией, глубоко укоренившейся в сердцах и умах людей. Как мы видели, гностические Евангелия и другие ранние тексты без колебаний характеризовали связь между Марией Магдалиной и Иисусом как открыто сексуальную. Но откуда узнали об этом средневековые французы? Гностические Евангелия еще не были найдены (да и если бы были найдены, то вряд ли дошли до них). Так как зародилась эта традиция?

Никто не знает с достаточной точностью происхождение катарской ереси, но она быстро распространилась по Лангедоку в XI веке. Лангедокцы не презирали и не высмеивали катаров, как это делает наша культура с сектантами. Эта религия стала доминирующей в регионе, и относились к ней на местном уровне с подобающим уважением и почтением. Все благородные семейства в регионе были либо катарами, либо симпатизировали им и активно их поддерживали. Эта ересь практически стала государственной религией Лангедока[112].

Известные как Les Bonshommes или Les Bons Chretiens — добрые люди или добрые христиане, — катары, по всей видимости, никого не обижали. Современные комментаторы, особенно те, кто говорит о пришествии Нового Века (New Age), считают, что катары представляли собой безупречное движение к фундаментальным ценностям христианства. Хотя, как мы увидим далее, они вобрали в себя многие другие идеи и их идеология была в некоторой степени неупорядоченной по образу жизни, они действительно старались следовать учению Иисуса. Они обвиняли католическую Церковь в том, что она отошла слишком далеко от начальной концепции христианства. Они предавали проклятию богатство и помпезность церкви и считали, что это прямо противоречит тому, чему учил Иисус, к чему призывал своих последователей. При поверхностном рассмотрении они кажутся предтечами протестантов, но, несмотря на некоторое внешнее сходство, их учение было совершенно иное.

Катары вели очень аскетичную жизнь. Они предпочитали встречаться на открытом воздухе или в обычных домах, а не в церквях, и, хотя у них существовала церковная иерархия, включая епископов, все крещеные верующие были духовно равными. Возможно, наиболее удивительным для тех времен было подчеркнутое равенство полов, хотя и в целом Лангедок был более просвещенным в своем отношении к женщине по сравнению с общепринятым подходом в то время. Они были вегетарианцами, употреблявшими в пищу рыбу (по некоторым соображениям мы обсудим это позже), и пацифистами. Они верили также в некоторые формы реинкарнации. Они были также странствующими проповедниками и путешествовали парами, живя в крайней нищете и простоте, останавливаясь помочь и вылечить любого, где бы он ни встретился. Во многих отношениях Добрые Люди не представляли собой угрозы ни для кого, кроме Церкви.

Эта организация нашла множество причин для преследования катаров. Они громко протестовали против символа в виде креста, рассматривая его как ужасное напоминание об орудии смерти, на котором казнили Иисуса. Они также ненавидели культ святых в целом и сопутствующую ему торговлю реликвиями — в те дни главное средство наполнения казны в Риме. Но все это перевешивает главная причина ненависти церкви — катары отказывались признавать власть папы. В течение всего XII века различные советы Церкви осуждали катаров, пока, наконец, в 1179 году катары и их защитники не были преданы анафеме. До этого момента Церковь отряжала к ним особых миссионеров — талантливых ораторов того времени, чтобы вернуть лангедокцев в «истинную веру», но такие миссии встречали довольно апатично.

Даже великий Святой Бернар из Клерво (1090—1153) был послан в этот район, но вернулся оттуда раздраженным их непреклонностью. Стоит отметить, что в своем отчете, направленном папе, он счел необходимым пояснить, что, хотя катары и ошибаются в толковании доктрины, но «по образу жизни ничего предосудительного у них нет»[113]. Это примечание будет сопровождать весь крестовый поход, поскольку даже отъявленные враги катаров были вынуждены признавать, что жизнь они ведут примерную.

Далее Церковь сменила тактику и попыталась переиграть катаров на их собственном поле, послав своих странствующих проповедников. Одним из первых таких странников был Доминик Гусман, испанский монах, основавший нищенствующий монашеский орден (позднее ставший Орденом Святого Доминика, члены которого потом образовали Святую Инквизицию).

Затем состоялось несколько открытых диспутов, страстных публичных дебатов, которые окончились ничем. Наконец, в 1207 году папа Иннокентий III потерял терпение и отлучил от церкви графа Тулузского Раймонда VI за бездействие против еретиков. Решение было явно непопулярное, и папский легат, доставивший известие, был убит одним из рыцарей Раймонда. Это было последней каплей: папа провозгласил крестовый поход против катаров и всех тех, кто симпатизирует им. Крестовый поход был созван 24 июня 1209 года — в день Святого Иоанна Крестителя.

До этого крестовые походы объявлялись только против мусульман — против иностранных «дикарей», которые жили в землях столь отдаленных, что их невозможно даже вообразить. Но этот крестовый поход был организован христианами против христиан, почти у порога дома папы. Исключительно велик был шанс, что крестоносец мог оказаться личным знакомым еретика, которого поклялся уничтожить.

Альбигойский крестовый поход, который начался в Безье в 1209 году, с крайней жестокостью продолжался в виде похода от города к городу под командованием Симона де Монфорта вплоть до 1244 года, срок немалый, позволивший крестоносцам полностью уничтожить ересь. Есть места в Лангедоке, где до сих пор имя Симона де Монфорта произносят со страхом и ненавистью.

Со временем открытые религиозные причины кампании смешались с более циничными политическими[114]. Большинство крестоносцев были выходцами с севера Франции, благосостояние и силы Лангедока были для них столь притягательны, что их нельзя было игнорировать. В начале крестового похода этот регион был практически независимым, в конце — это уже была часть Франции.

Как ни суди, но по любым меркам этот эпизод европейской истории имел огромное значение. Это не только был первый случай геноцида в Европе, но и решающий шаг к объединению Франции, а также повод для создания инквизиции. По нашему мнению, для наших современников альбигойский крестовый поход означает много большее, чем просто забытая религиозная кампания невиданной жестокости.

Катары были пацифистами, они столь сильно презирали грязную оболочку из плоти, что страстно желали от нее избавиться даже тогда, когда это избавление приходило в виде смерти на открытом огне. Во время кампании тысячи катаров взошли на костер, из них очень многие проделали это не моргнув глазом, не проявив никаких признаков страха или ужаса перед мучительной смертью. Некоторые зашли столь далеко, что не проявили при этом никаких признаков боли. Наиболее замечательный в этом отношении случай произошел в конце осады их последнего убежища Монтсегюра. Важный пункт на современном туристическом маршруте Монтсегюр стал своего рода мифическим местом, в некоторой степени подобным пику Гластонбери. Хотя и эта скала покажется для нетренированного человека довольно тяжким испытанием, по крутизне она не может сравниться с дорогой к Шато Монтсегюра. Каменная цитадель вознесена на головокружительную высоту горного утеса, имея форму старинной сахарной головы, доминирующей над деревней и долиной, достаточно опасной из-за регулярных камнепадов. Надписи на различных языках предупреждают о недопустимости самонадеянных попыток подняться к Шато тех, кто не уверен в своем здоровье, — даже бронзовые здоровяки с рюкзаками находят этот маршрут исключительно тяжелым. Трудно вообразить, как катары сумели взобраться туда и принести запасы провианта. Но оказавшись там, они получили место, где было достаточно легко отсидеться, поскольку крестоносцы с тяжелым вооружением и лошадьми не могли даже попытаться взойти на эту вершину.

К началу 1240 года, когда крестоносцы выдавили катаров в холмистые предгорья Пиренеев, Монтсегюр стал их штаб-квартирой. Крепость, в которой укрылись 300 катаров, в том числе их лидеры, представляла собой драгоценный приз для людей папы. Королева Франции Бланка Кастильская особо подчеркнула важность Монтсегюра, написав: «мы должны отрубить голову дракона».

Во время десятимесячной осады произошло любопытное явление. Несколько воинов из числа осаждавших перебежали в осажденную крепость, хотя не могли не понимать, чем это для них закончится. Что заставило их решиться на столь странный поступок? Некоторые предполагают, что примерное поведение катаров произвело на них столь сильное впечатление, что произошел внутреннее обращение в другую веру.

Как было сказано, катары шли к своей неминуемой смерти под пыткой не только с должным стоицизмом, но и при полном внутреннем спокойствии — даже тогда, как говорили, когда языки пламени уже начинали лизать их тела. У тех, кто помнит 1970-е годы, сразу возникнет ассоциация с памятным образом одинокого буддийского монаха, который сжег себя в знак протеста против вьетнамской войны. Он сидел совершенно спокойный, погрузившись в транс благодаря долгой тренировке и самодисциплине, отдав огню свое тело. И катары сознательно готовились к смерти, даже принимали клятву не отрекаться от своей веры при любой пытке. Может быть, они тоже практиковали аналогичную технику вхождения в транс, чтобы преодолеть невыносимую боль? Этот секрет воины хотели бы раскрыть со времен незапамятных.

Падение Монтсегюра привело к возникновению множества тайн, которые привлекали к себе поколение за поколением, включая нацистских охотников за сокровищами и тех, кто искал и ищет Святой Грааль. Самая большая тайна связана с так называемым Сокровищем катаров, которое четверо из них сумели унести в ночь капитуляции, перед тем как всех остальных умертвили. Эти отважные еретики спустились на веревках с особо крутой скалы в середине ночи.

Хотя крепость формально капитулировала 2 марта 1244 года по причинам, которые так и не были выяснены, защитникам разрешили в ней остаться еще на пятнадцать дней, после этого они сами взошли на костер. В некоторых отчетах говорится, что они сбегали вниз по холму и прыгали в костры, для них разожженные на поле внизу. Иногда высказывают предположение, что они попросили дополнительное время, чтобы выполнить какой-то ритуал, но правды об этом никто не знает.

Содержание катарского сокровища уже много лет служит предметом жарких споров. Судя по исключительно трудному маршруту, по которому прошли четверо беглецов, вряд ли это могли быть мешки с золотом. Некоторые предполагают, что это был сам Святой Грааль — или иной ритуальный предмет огромной важности, — другие считают, что это были некие письмена или знания, и даже то, что с сокровищем были посланы именно эти четыре человека. Они могли представлять собой правящую династию, имея легендарную кровную связь с Иисусом.

Но если катарское сокровище было знанием, то в какой форме оно было взято с собой? Во что на самом деле верили катары? Их веру с достаточной точностью проанализировать трудно, поскольку они оставили после себя очень мало письменных источников и большая часть того, что о них говорят, почерпнута из написанного их врагами — инквизицией. Как проницательно указали Уолтер Бирке и Р. А. Гильберт в своей книге «Сокровища Монтсегюра» (1987 г.), слишком много внимания уделяется их предполагаемой идеологии, хотя привлекательным в этой религии был в первую очередь их образ жизни[115]. Вместе с тем эта религия возникла на основе особого взгляда на мир, и ее происхождение до сих пор остается вопросом спорным.

Катары были ветвью богомилов, еретического движения, которое достигло своего апогея в середине X века на Балканах, но оставалось влиятельным и тогда, когда катары уже были уничтожены. Движение богомилов распространилось очень широко — вплоть до Константинополя — и считалось серьезной угрозой ортодоксальной христианской вере.

Сами болгарские богомилы были наследниками длинной цепи ересей и у своих противников пользовались репутацией довольно красочной. Например, английское слово bugger (мерзавец, содомит) имеет корни в слове болгарин и используется как в буквальном значении — все еретики обвинялись в сексуальных отклонениях вне зависимости от того, были в них повинны или нет, — а также в качестве просто бранного слова.

Богомилы и их ответвления, такие как катары, были дуалистами и гностиками: для них мир изначально порочен, дух заключен в грязную оболочку и освободить его можно только через Gnosis, личное откровение, которое ведет душу к совершенству и познанию Бога. У гностицизма много возможных корней — вероятными кандидатами можно считать древнегреческую философию, культы таинств (здесь и далее культы, религии и учения, организованные по принципу посвящения в таинства учения в виде инициации при переходе с низшей ступени в высшую, названы культом, религией или учением таинств, примером учения таинств может служить масонство. — Прим. пер.), такие как культ Диониса, дуалистические религии типа зороастризма. (Более детальное описание вы найдете в замечательном исследовании Юрия Стоянова «Тайные традиции в Европе» (1994 г.)[116].)

Принимая во внимание литературу о катарах, которая продается во многих туристических лавках Лангедока, простого человека можно простить за то, что он представляет себе их религию как религию Нового Века, теологию ясную и простую. В десятках книг и брошюр прославляется гуманизм катаров и вера в столь «модные» теперь реинкарнацию и вегетарианство. В целом же все это сентиментальная романтическая чепуха.

Катары были вегетарианцами отнюдь не из-за их любви к животным, но в силу своей ненависти к процессу размножения, они употребляли в пищу только рыбу потому, что думали, что она размножается внеполовым путем, асексуально. Их представление о реинкарнации базировалось на концепции «доброго конца» (смерти), что обычно означало стремление стать жертвой, погибшей за веру. Если верующий становился такой жертвой, то его возрождение в этой юдоли слез и печали было неминуемо, в противном случае катары были обречены ждать, пока этот мир не перестанет быть юдолью слез и печали.

Некоторые пытаются доказать, что верования катаров были доморощенной религией, местным продуктом Лангедока[117], но это неправда, хотя некоторая часть местного материала была включена в их идеологию. Знаменательно, что только религии катаров была свойственна вера в то, что Мария Магдалина была спутницей или, может быть, подругой Иисуса. Однако это положение религии было предназначено не для простых верующих, но только для посвященных высокого ранга, только для внутреннего круга. Катары были настроены резко против секса и даже против брака, поэтому эту концепцию веры они не предавали огласке, но приберегали для тех, кто уже доказал свою приверженность вере.

Катары часто попадали в неловкое положение с теологической точки зрения: с одной стороны, они всячески поощряли самостоятельное чтение и изучение Библии (в отличие от ортодоксального католицизма, который был противником массового доступа к священной книге и ее бездумному толкованию); с другой стороны, они были вынуждены радикально перетолковывать библейские события, чтобы они соответствовали их вере. Самым поразительным примером их интерпретации Нового Завета служит их взгляд на Распятие Иисуса, согласно которому к кресту была прибита гвоздями чистая душа без тела. Поскольку в Библии на это нет и намека, они были вынуждены изобрести «другого» Иисуса из-за своей ненависти к физическому телу человека — поклоняться Иисусу в реальной физической форме для них было немыслимо.

Следовательно, концепция любовников Иисуса и Марии Магдалины вряд ли была их досужей выдумкой. На самом деле они боролись с несколькими теологическими положениями для того, чтобы объяснить их брак, чем не стали бы заниматься, если бы существовала возможность отвергнуть эту историю как полную глупость[118]. Все это, по всей видимости, указывает на широкое распространение представлений о взаимных отношениях Иисуса и Марии Магдалины в Лангедоке в то время. Эта концепция была не только сутью того, во что верил, не рассуждая, простой народ, но также настолько важной во всем христианском мире, что ее нельзя было игнорировать. Как пишет Юрий Стоянов:

«Более того, концепция образа Марии Магдалины как «жены» или «любовницы» Христа появляется только у катаров и не имеет аналога в доктрине богомилов»[119].

Хотя Магдалина была и до сих пор остается очень популярной святой в Провансе, где, как предполагают, она жила, именно в Лангедоке она стала сосредоточием явно безумных еретических воззрений, и, как мы потом обнаружили, именно в этом регионе на основе культа Магдалины возникло страстное поклонение ей, дикие слухи и темные тайны.

Как было показано, информация о том, что Иисус и Мария Магдалина были любовниками, найдена также в Евангелиях Наг Хаммади, которые были спрятаны в Египте в IV веке. Может быть, аналогичная вера в Лангедоке покоилась на этих или других общих источниках? Некоторые ученые, прежде всего Марджори Малверн, высказывали предположение, что культ Магдалины на юге Франции сохранил эти древние гностические идеи[120]. И тому есть некоторые доказательства.

В 1330 году в Страсбурге был издан замечательный трактат под названием Schwester Katrei (Сестра Катерина), якобы составленный немецким мистиком Мейстером Экхартом, но ученые установили, что настоящим его автором была одна из его учениц. Трактат состоял из серии диалогов между «сестрой Катериной» и ее исповедником о религиозном опыте женщины. Хотя в трактате и содержалось много ортодоксальных утверждений, имелось и совершенно иное. Например, там было такое заявление: «Бог есть вселенская мать...» и ощущалось сильное влияние катарской ереси, помимо общего духа традиций трубадуров-миннезингеров[121].

Этот необычный и откровенный трактат связывает Марию Магдалину с Minne — Леди-любовью миннезингеров, но — что еще более поразительно — заставляет ученых задуматься, поскольку содержит утверждения о Марии Магдалине, которые помимо трактата можно встретить только в Евангелиях Наг Хаммади. В трактате она выступает как главная по отношению к Петру, поскольку лучше понимала Иисуса, здесь же и говорится о напряженности в отношениях между ней и Петром.

Более того, в трактате «Сестра Катерина»[122] упоминаются конкретные стычки между ними, данные о которых можно было почерпнуть только в текстах Наг Хаммади.

Профессор Пенсильванского университета Барбара Ньюмен сумела выразить затруднительное положение, в которое попали академики, следующими словами: «То, что прозвучало в «Сестре Катерине», ставит перед наукой трудную проблему исторической преемственности» и созналась, что «это реальное, хотя и загадочное явление»[123]. Каким образом в руки автора «Сестры Катерины» в XIV веке попали тексты, впервые обнаруженные в XX? То, что в трактате видно влияние катаров и трубадуров Лангедока, не может быть случайностью, и из этого следует очевидный вывод: именно через них было получено знание гностических Евангелий в части, касающейся Марии Магдалины. Их тайна может быть не только в том, что нам известно как тексты Хаммади, но также и в других документах, столь же ценных, но еще не обнаруженных.

Непреходящая вера в сексуальный характер отношений между Иисусом и Магдалиной распространена на юге Франции. В неопубликованных материалах исследования Джона Саула говорится, что он нашел множество ссылок на такой союз в литературных произведениях Южной Франции, написанных до XVII века, в частности у авторов, связанных с Братством Сиона, таких как Сезар, сын Нострадамуса (который опубликовал свои труды в Тулузе)[124].

В Провансе мы убедились, что у всех центров культа Магдалины обычно есть места, ассоциируемые с Иоанном Крестителем. Поскольку катары высоко ценили ее, может быть, они поклонялись и Крестителю. Напротив, по всей видимости, катары столь активно невзлюбили Крестителя, что писали о нем как о «демоне». Эта линия идет от богомилов, которые считали его «предтечей Антихриста»[125]. Один из немногих сохранившихся священных текстов катаров называется «Книга Иоанна» (известная также как Liber Secretum), представляющая собой гностический вариант Евангелия совсем иного Иоанна. Большая часть книги в точности повторяет каноническое Евангелие, но в ней имеются некоторые добавления — «откровения», намеренно произнесенные Иисусом только перед Иоанном — «возлюбленным учеником». Откровения эти дуалистические-гностические и согласуются с общей теологией катаров[126].

В этой книге Иисус говорит своим ученикам, что Иоанн Креститель на самом деле был посланцем сатаны (Властелина материального мира), которого направили для того, чтобы упредить его миссию спасения. Изначально это был текст богомилов, и полностью его не воспринимали ни богомилы, ни все катары. Многие секты катаров исповедовали более ортодоксальные взгляды на Иоанна, и есть доказательства того, что богомилы на Балканах даже отмечали ритуалами его день — 24 июня[127].

Но совершенно точно известно, что катары питали особое уважение к Евангелию от Иоанна, которое ученые считают сейчас наиболее гностическим в Новом Завете. (В оккультных кругах давно ходит слух, что у катаров был другой, ныне утраченный вариант Евангелия от Иоанна, и многие из тех, кто увлекается оккультизмом, обшарили все окрестности Монтсегюра, надеясь найти его, но безуспешно[128]).

Очевидно, что катары придерживались неортодоксальных, хотя и несколько непоследовательных, представлений об Иоанне Крестителе. Но скрывалось ли что-либо за их концепцией дурного Иоанна и доброго Иисуса? Вероятно, нет, но, как полагают некоторые современные комментаторы, отношения между этими двумя людьми были не столь безоблачными, как считают большинство христиан[129]. Взгляды катаров, возможно, представляли собой их философию дуализма в самой простой форме: если в паре один хороший, то другой плохой. Но если это так, то по логике следует предположить, что они считали их противостоящими, но равными. Из этого следует, что думали о них как о соперниках, что вряд ли можно назвать традиционным христианским мышлением. Кроме того, вследствие этого возникают сомнения в том, что в Средние века в этих местах признавали постулат о предполагаемой поддержке миссии Иисуса Иоанном Крестителем. Как и в случае Магдалины и Иисуса, взаимоотношения Иоанна и Иисуса воспринимались в варианте, радикально отличающемся от принятого Церковью.

На первый взгляд, поиск подтверждения в теологии катаров важности Иоанна Крестителя для еретических движений не несет в себе ничего, кроме разочарования. Но есть другая известная в истории организация, которая круто изменяет ситуацию. Разумеется, это тамплиеры, для которых Иоанн Креститель всегда был — без исключений — предметом особого поклонения. И так же, как крестовый поход против катаров оставил после себя видимые следы в Лангедоке, так и руины замков этих загадочных рыцарей все еще встают из тумана в самых отдаленных местах этого региона.

Наименование «тамплиер» стало сейчас своего рода эзотерическим клише, поскольку каждый, кто знаком с романом Умберто Эко, знает об их тайных занятиях, а историки без сожаления и с величайшим презрением отвергают всякие поползновения добраться до их «секретов». Однако всякая тайна, связанная с Братством Сиона, неизбежно приводит к этим воинам-монахам, поэтому они стали неотъемлемой частью нашего расследования.

Треть всего имущества тамплиеров в свое время находилась в Лангедоке, и руины их замков добавляют теперь очарования этой прекрасной земле. В одной из самых красивых легенд говорится, что, когда 13 октября приходится на пятницу (день недели и дата внезапного разгрома Ордена), в руинах появляются странные огни и видны темные фигуры, бродящие вокруг них. К сожалению, в те пятницы, которые мы провели там, мы ничего не видели и не слышали, кроме тревожного хрюканья диких свиней, но история показывает, насколько органично тамплиеры вписались в местные легенды.

Тамплиеры живут в памяти местного населения, и эта память сохранила только положительное. Даже в этом веке знаменитая оперная певица Эмма Кальве, которая родилась в Авероне на севере Лангедока, написала в своих мемуарах, что до сих пор местные жители, желая положительно аттестовать красивого или умного мальчика, говорят о нем: «Он — сын тамплиеров»[130].

Основные факты, касающиеся Ордена Тамплиеров, весьма просты[131]. Известный под официальным названием Орден Бедных Рыцарей Храма Соломона был образован французским дворянином Гуго Пайенским для того, чтобы составить рыцарский эскорт для паломников, направляющихся в Святую Землю. В течение девяти лет в Ордене было всего девять членов, затем Орден был открыт для приема и вскоре стал силой, с которой нельзя было не считаться не только на Среднем Востоке, но и во всей Европе.

После признания Ордена Гуго Пайенский отправился в поездку по Европе для сбора у королей и дворянства пожертвований в виде денег и земель. Он посетил Англию в 1129 году, где основал первое в этой стране учреждение тамплиеров в том месте, где сейчас стоит станция метро Холборн.

Подобно всем другим монахам тамплиеры давали обет нестяжания, безбрачия и послушания, но в миру и в случае необходимости использовать меч против врагов Христа. Представление о тамплиерах было неразрывно связано с крестовыми походами, организованными для изгнания неверных из Иерусалима и возвращения ему статуса христианского города.

В 1128 году Совет официально признал тамплиеров в качестве религиозного и военного ордена. Главным организатором этого выступил Бернар Клервоский, глава Ордена цистерцианцев, впоследствии канонизированный. Но, как пишет Бамбер Гасконский:

«Он был агрессивный, он был жесткий... и он был хитрый политикан, неразборчивый в методах, когда надо было повергнуть врагов»[132].

Бернар написал устав тамплиеров, который составил на основе устава цистерцианцев, и именно один из его приверженцев, став папой Иннокентием II, провозгласил в 1139 году, что рыцари-тамплиеры отныне и навсегда будут подотчетны только папе. Оба Ордена — тамплиеров и цистерцианцев — развивались параллельно, и можно обнаружить следы того, что действия свои они намеренно координировали — например, лорд Гуго Пайенский, граф Шампани, даровал святому Бернару землю в Клервосе, на которой он построил свою монастырскую «империю». Знаменателен тот факт, что Андре де Монбар, один из девяти рыцарей-основателей, был дядей Бернара. Высказывалось предположение, что тамплиеры и цистерцианцы действовали вместе по заранее составленному плану для завоевания власти во всем христианском мире, но осуществить его не удалось[133].

Преувеличить престиж и финансовую мощь тамплиеров, когда они достигли вершины своего влияния в Европе, трудно, вряд ли можно найти крупный центр цивилизации, где у них не было бы общины, о чем свидетельствуют, например, такие названия, как Темпл Форчун (Храмовое Богатство) и Темпл Бар (Храмовая Застава) (Лондон), Темпл Мидс (Храмовые Луга) (Бристоль), и это только в Англии. Но, по мере того как возрастало богатство тамплиеров, возрастало их высокомерие и надменность, и отношения как с духовными, так и со светскими главами государств начали портиться.

Благосостояние тамплиеров во многом определялось Уставом: при вступлении новый член Ордена должен был передать свое имущество Ордену, кроме того, их владения умножались благодаря массовым щедрым пожертвованиям многих королей и представителей благородного сословия. Вскоре их казна переполнилась, и в значительной мере этому способствовала недюжинная финансовая проницательность, в результате которой они стали первыми международными банкирами, от мнения которых зависел кредитный рейтинг других. Это был надежный путь для того, чтобы стать главной силой. За короткое время определение «нищий рыцарь» стало бутафорской оболочкой, хотя рядовой состав таким и остался.

Помимо ошеломительного богатства тамплиеры прославились своим боевым умением и мужеством — иногда до безрассудства. У них были выработаны особые боевые правила, например, им было запрещено сдаваться, если одному рыцарю противостояли не более чем три противника, и даже в случае абсолютного численного превосходства врага было необходимо сначала получить согласие командира на капитуляцию. Они были спецназом тех времен, элитное подразделение, на стороне которого был Бог — и деньги.

Несмотря на их отчаянное сопротивление, Святая Земля пала под ударами сарацин, отрывавших от нее кусок за куском, пока в 1291 году последняя христианская территория — город Акр — не оказалась в руках врага. В этих местах тамплиерам делать больше было нечего, и они вернулись в Европу для сбора сил на реконкисту, но, к несчастью, мотивация такой кампании у тех королей, которые могли финансировать войну, уже исчезла. А вместе с этим исчезла и главная причина их существования. Не имеющие определенного занятия, но все еще богатые и высокомерные, они пользовались всеобщей антипатией, поскольку были освобождены от налогов и подотчетны только папе, и ему одному.

Поэтому в 1307 году произошло неизбежное. Могущественный король Франции Филипп Красивый организовал разгром тамплиеров с согласия папы, который был его ставленником. Были разосланы секретные приказы, и в пятницу, 13 октября 1307 года, тамплиеры были окружены, арестованы, подвергнуты пыткам и сожжены.

Такова, во всяком случае, история, изложенная в большинстве стандартных работ на эту тему. Складывается впечатление, что весь Орден встретил свою судьбу в этот день много лет тому назад и тамплиеры были эффективно сметены с лица земли навсегда. Но это весьма далеко от реальности.

Прежде всего казнены были очень немногие, хотя большинство захваченных тамплиеров были подвергнуты допросу, что означало изощренные пытки. Очень немногие пошли на плаху, хотя, заметим, что их Великий Магистр был сожжен на медленном огне в тени Собора Парижской Богоматери. Из тысяч других только те, кто отказался признаться или отказался от своих признаний, были убиты. Но насколько достоверными были их признания, полученные с помощью раскаленной кочерги или сжимания пальцев в тисках? И в чем конкретно им предлагали признаться?

Отчет о признаниях тамплиеров по меньшей мере весьма красноречив. Мы читаем: они молились кошке, принимали участие в оргиях, что было частью обязанностей рыцаря, поклонялись демону по имени Бафомет или отрубленной голове. Их обвиняли также в том, что они наступали на крест и плевали на него, что было частью обряда инициации. Все это, конечно, выглядит глупостью, учитывая то, что они были рыцарями Христа и хранителями христианских идеалов: чем больше их пытали, тем более очевидным становилось это противоречие.

Вряд ли это удивительно: очень немногие жертвы пыток сумели сжать зубы и отказаться от слов, вложенных в их уста мучителями. Но в таком случае в этой истории кроется большее, чем кажется на первый взгляд. С одной стороны, предполагают, что все обвинения против тамплиеров были изобретены теми, кто завидовал их богатству и преувеличивал их власть, что выдвинутые обвинения послужили королю хорошим поводом преодолеть экономические трудности с помощью конфискованных богатств. С другой стороны, хотя обвинения и не могли быть правдивыми, имеются доказательства того, что у тамплиеров имелись какие-то таинственные и, возможно, «темные» дела в оккультном смысле. Эти две стороны, разумеется, друг друга не исключают.

Однако есть одно признание, которое может навести на размышления. Некто Фальк де Труа заявил, что ему показали крест и сказали: «Особо в него не верь, он слишком молод»[134]. Учитывая малую образованность в истории, свойственную тому времени, вряд ли это загадочное заявление мог бы придумать инквизитор.

Вне сомнения, Братство Сиона претендует на то, что именно оно было той силой, которая стояла за созданием Ордена Тамплиеров: если это так, то это один из лучше всех хранившихся секретов в истории. Утверждают также, что Братство и Орден были практически неразличимы вплоть до раскола в 1188 году, после которого их пути разошлись[135]. Одно это говорит о существовании какого-то заговора молчания в отношении концепции тамплиеров. Здравый смысл не позволяет согласиться с тем, что для защиты всех паломников, посещающих Святую Землю, было достаточно девяти рыцарей, особенно принимая во внимание срок — в течение девяти лет. Более того, нет никаких свидетельств того, что они вообще когда-либо предприняли серьезную попытку защитить паломников. Вскоре тамплиеры стали баловнем Европы: им предоставили привилегии и оказывали честь, совершенно не соответствующие их действительным заслугам. Например, им отдали целое крыло дворца в самом Иерусалиме, то место, где раньше была мечеть. Она, в свою очередь, была построена на фундаменте храма, который дал имя Ордену, Храма Соломона.

Другая тайна, связанная с организацией Ордена, основана на том, что есть доказательства существования Ордена задолго до 1118 года, хотя осталось неясным, зачем эта дата была сфальсифицирована. Многие комментаторы предполагают, что первый отчет об этом событии, написанный архиепископом Вильямом Тирским через пятьдесят лет после события, был просто прикрывающей историей[136]. (Хотя Вильям Тирский был враждебно настроен по отношению к тамплиерам[137], он, предположительно, записал историю так, как понимал ее.) Но снова то, для чего служила прикрытием эта история, служит предметом многочисленных досужих предположений.

Гуго Пайенский и девять его соратников были уроженцами либо Шампани, либо Лангедока, и среди них был граф Прованский[138] — в Святую Землю они прибыли явно с особой миссией. Возможно, предполагают многие, они искали Ковчег Завета[139], или другое древнее сокровище, или документы, которые могут привести к нему, или же за тайными знаниями, которые позволят управлять людьми и их состоянием.

Недавно Кристофер Найт и Роберт Ломас в своей книге «Ключ Хирама» выдвинули предположение, что тамплиеры искали и нашли ковчег с манускриптами, имеющими тот же источник, что и Свитки Мертвого моря. Однако, как ни привлекательно это предположение, доказательств авторы не представили, и, как мы увидим, вся тема, связанная с источником Свитков Мертвого моря, насыщена недоразумениями и мифами. Но имеются доказательства того, что тамплиеры искали у арабов и всех других новые знания во время своих путешествий.

Для нас наиболее увлекательной вещью в отношении тамплиеров было необычно сильное поклонение Иоанну Крестителю, который, видимо, был гораздо более важным для них сравнительно с обычными покровительствующими святыми. Братство Сиона — когда-то, как заявляют, неотделимое от тамплиеров — называет своих Великих Магистров Иоаннитами, возможно, из особого почтения к этому святому.

Однако установить причину особого отношения тамплиеров по обычным стандартным историям практически невозможно: тамплиеры обычно ссылались на то, что Иоанн был учителем Иисуса. Некоторые предполагают, что отрубленная глава, которой, по слухам, они молились, была головой самого Иоанна Крестителя[140], но культ такого рода требует, чтобы в любом случае тамплиеры были бы совершенно иными людьми, а не достаточно простодушными христианскими рыцарями.

Даже в их внешне ортодоксальной символике спрятаны намеки на Иоанна. Например, у них одним из наиболее важных символов был Агнец Божий. Большинство христиан считает, что это относится к Иисусу. Креститель недвусмысленно сказал «Се Агнец Божий», но во многих районах, в частности на западе Англии, этот символ считается обозначением самого Иоанна, и тамплиеры, видимо, использовали его именно в таком значении. Символ Агнец Божий был выгравирован на одной из их официальных печатей, которая, в частности, была характерна для отделений Ордена на юге Франции.

Доказательство того, что поклонение Иоанну Крестителю было для тамплиеров не просто данью покровителю, но скрывало в себе нечто более серьезное, можно найти в работе ученого священника Ламберта де Сент-Омера. Ламберт был компаньоном одного из рыцарей-основателей Ордена, второго по рангу после Гуго Пайенского Годфрида де Сент-Омерского. В книге «Ключ Хирама» Кристофер Найт и Роберт Ломас воспроизвели иллюстрацию из труда Ламберта, где изображен «Небесный Иерусалим», и заметили при этом:

«...изображение отчетливо показывает, что основателем (небесного Иерусалима) является Иоанн Креститель. В этом, так называемом христианском документе Иисус вообще не упоминается»[141].

Как и в символизме картин Леонардо, Иоанн Креститель выступает как фигура важная сама по себе, а не просто в роли Предтечи Иисуса.

Спустя два года после массовых арестов, когда рыцарей все еще судили, каталонский провидец, занимавшийся оккультизмом, Раймон Лалл (1232—1316), ранее бывший непоколебимым сторонником Ордена, писал, что суды представляют собой угрозу «лодке святого Петра», добавляя при этом:

«Среди многих христианских секретов, быть может, есть такой, что вызовет неслыханное разоблачение, такое же, как возникло в случае тамплиеров... такой очевидный публичный позор может сам по себе опрокинуть лодку святого Петра[142]».

Лалл, по всей видимости, говорил не только об опасностях для Церкви, связанных с разоблачением тамплиеров, но и о других секретах равной сокрушительной силы. Видимо, он согласился с обвинениями в адрес Ордена, хотя в данный момент было бы недальновидным сомневаться в них.

Можно ли найти в Лангедоке, бывшем когда-то домом для самого большого количества тамплиеров в Европе, правду об Ордене? Даже по прошествии столь долгого времени в этом районе жива очень долгая память и здоровый скептицизм по отношению к общепринятым воззрениям.

Итак, катары и тамплиеры процветали здесь в одно и то же время, но, принимая на веру их ценности, эти две весьма влиятельные группы, по всей вероятности, находились на противоположных сторонах. Конечно, символ тамплиеров — красный крест на белом поле — считается чистым символом крестового похода. Но есть много признаков, указывающих на то, что тамплиеры были если не активными сторонниками катаров, то по меньшей мере симпатизировали «еретикам» в горах. Неоспорим бросающийся в глаза факт: тамплиеров в альбигойском крестовом походе не было. Следует признать, что интересы рыцарей в это время были связаны с далекой Святой Землей, и многие из них происходили из тех же семей, которые дали и катаров, но ни одно из этих обстоятельств не объясняет их полную незаинтересованность в ловле катаров.

Но каковы были подлинные интересы тамплиеров и мотивы, определявшие их деятельность? Были это простые воины-монахи, какими притворялись, или же было тайное оккультное измерение в их планах?