"Прекрасная пленница" - читать интересную книгу автора (Стивенс Этель)

ГЛАВА XI

Сан-Калогеро шел темными сырыми улицами арабского квартала, огибающими Хару, самую старую часть города. Спустя четверть часа он свернул на улицу чуть пошире других, но так же, как они, пробиравшуюся между молчаливыми домами, под темными сводами соединявших их арок. Андалузские окна с толстыми решетками нарушали однообразие стен и свидетельствовали о том, что дома эти были выстроены андалузскими маврами несколько сотен лет тому назад. Сан-Калогеро остановился под одной из арок перед небольшой, выкрашенной синей краской дверью и, вынув из кармана ключ, отпер и запер ее за собой. Поднявшись по лестнице, освещенной масляной лампой, он вошел в большую комнату, где мерцала одна свеча, выхватывая из мрака лишь небольшое пространство.

Тяжелая раззолоченная кровать в алькове составляла почти всю ее меблировку. Подле кровати, опустив голову, сидела на корточках женщина.

При виде Сан-Калогеро она быстро поднялась на ноги.

– Тсс! – шепнула она. – Тише! Она спит.

– Лучше ей? – спросил он, затаив дыхание.

– Спит все время после вашего ухода, с самого заката солнца.

Сан-Калогеро осторожно проскользнул к кровати.

Под одеялом лежал такой крошечный, едва заметный комочек, что у него заныло сердце. Комочек вдруг вздрогнул, зашевелился. Две тонкие руки выпростались из-под одеяла. Он порывисто наклонился.

– Дужа, голубка, я разбудил тебя? Это непростительно! – Он поцеловал бледное детское личико, глубоко ушедшее в подушки.

Черные, неестественно расширенные глаза больной девушки блаженно сомкнулись, когда он обнял хрупкое тельце.

– Господин мой, я и мертвая услыхала бы, что ты подходишь.

Она изо всех своих слабых силенок прижалась к нему. Одно его присутствие, казалось, вливало в нее жизнь. Он погладил ее по голове.

– Ты уже меньше горишь. Лихорадка, верно, проходит. – Он опустил ее на подушки и взял в свои руки ее исхудавшие ручонки.

– Да, лихорадка проходит. Это ты сделал чудо. Лекарство, которое давал мне франкский доктор, совсем не помогало, пока ты не приходил. Я живу только тогда, когда ты подле меня.

Он повернулся к стоявшей подле кровати старухе.

– Приходил после меня доктор?

– Нет, сиди. Он придет рано утром. Но к чему? – продолжала она злым шипящим голосом. – Что может он понимать в ее болезни? Говорю я вам, что в нее вселились джинны, и она умрет, умрет! Разве можно вылечить душу горькими травами и порошками! – Она разрыдалась.

Больная девушка заметалась.

– Прости ей, господин мой. Я сама сколько раз уговаривала ее.

– Я объяснял уже тебе, голубка, – мягко заговорил Сан-Калогеро, целуя худые пальцы, – что вся эта болтовня о джиннах сущий вздор. Ты ведь веришь мне? Тебе уже и лучше. – Он погладил ее по щекам. – Пройдет неделя-другая, и ты будешь совсем здорова, весела, пополнеешь.

Она молчала. Крупные слезы накипали под веками и скатывались на подушку. Он с отчаянием смотрел на нее.

– Но может быть, ты все-таки хотела бы, чтобы тебя посмотрел другой доктор? – вдруг предложил он.

– О, если бы… – пугливо шепнула она, поднимая на него мокрые широко открытые черные глаза.

Он повернулся к старухе, которая сидела, закрыв лицо руками.

– Фатима! Ты знаешь какого-нибудь доктора?

– Да, сиди, – торопливо отвечала она.

– Ступай, приведи его как можно скорей.

Больная испуганно приподнялась на подушках.

– А ты не сердишься на меня, господин мой?

– Разве я когда-нибудь сержусь на тебя, малютка?

Запавшие глаза улыбнулись.

– Не пора ли выпить молока?

Она бросила на него взгляд, полный любви. Он взял у Фатимы из рук кувшин, налил в стоявший у кровати стакан молока и прибавил ложечку водки. Она сделала гримасу, когда он приподнял ее и поднес стакан к ее губам, но все-таки выпила молоко. Потом, задыхаясь, в изнеможении упала на подушки. Старуха уже успела уйти, завернувшись в свой хаик.

Сан-Калогеро сидел у кровати, не спуская с больной озабоченного взгляда. Она не то спала, не то лежала в забытьи, дышала тяжело и неровно. Прошел час. Он не шевельнулся ни разу, чтобы не потревожить ее. Вдруг свеча, догорев до конца, вспыхнула и погасла. Комната погрузилась во мрак. Он тревожно прислушивался – не хлопнет ли внизу дверь, но лишь тяжелое дыхание Дужи нарушало тишину.

Вдруг она заговорила каким-то незнакомым, неестественно мягким голосом. Он нагнулся к ней, но она пылающими руками оттолкнула его. Он понял, что она бредит. Бред усиливался, голос повышался, какие-то свистящие, шипящие звуки слышались порой. Несколько раз повторялось слово: «Кусай, кусай!» Он не настолько знал арабский язык, чтобы понять все. Жутко было слушать в темноте этот чужой, неестественный голос. Он хотел погладить ее по голове, чтобы успокоить. Придвинулся ближе и не мог заставить себя коснуться ее. Непреодолимый страх, почти отвращение неожиданно охватили его. Разве это Дужа – это бормочущее, скулящее существо?

Должно быть, он не привык к больным. Он проминал свои нервы. Как? Он боится темной комнаты и больного ребенка, он – свыкшийся с пустыней, с молчанием мертвого города? Он старался думать о другом – о Риккардо Бастиньяни, о новых раскопках в Карфагене, но мозг отказывался повиноваться, как отказывается дрожащий конь прыгать в огонь, несмотря на шпоры и хлыст хозяина. Необъяснимый ужас закрадывался ему в душу. Сколько часов прошло со времени ухода Фатимы? Когда же она, наконец, вернется?

Бред прерывался паузами. Одна из них показалась ему особенно томительной. Он вспомнил, что у него в кармане есть спички.

Не найдется ли другая свеча? Он дрожащими руками вытащил коробку. Первая спичка не зажглась, вторая слабо вспыхнула. Он бросил беглый взгляд на кровать. Дужа отшвырнула одеяло и лежала, вытянувшись, на животе, рот был оскален, глаза горели между едва раздвинутых век. Лежала она не шевелясь. Во всей позе была напряженность, вызывавшая представление о тигре, который готовится сделать роковой прыжок, или о змее, которая вот-вот укусит. Спичка догорела, обжегши ему пальцы, он отбросил ее в сторону, все снова погрузилось во мрак. «Удивительно ли, – подумал он, – что люди когда-то поклонялись огню, раз одна маленькая спичка может рассеивать ночные ужасы». Прошло немного времени, и он услыхал новый звук. Он снова схватился за коробку, зажег спичку и с ужасом увидал, что Дужа сползла с кровати, и белое тонкое тело извивалось на циновке.

– Дужа! – хрипло крикнул он, бросился к ней, нагнулся, обхватил руками извивавшееся тело.

И в ту же минуту услыхал стук захлопнувшейся внизу двери.

Дужа корчилась у него в руках. Откуда взялись у нее силы? Она била его головой, и какие-то шипящие звуки вырывались у нее из горла. Он инстинктивно старался отвести голову. Но вдруг почувствовал, что ее зубы впились ему в горло. Сделав последнее усилие, он добрался до кровати и положил на нее свою ношу. В это время раздался крик Дужи, дикий животный крик, несколько раз подряд. Джованни не выпускал ее из рук, но в новом приступе судорог она вырвалась от него. И с уст ее вдруг сорвался новый, непохожий на предыдущие, испуганный, но человеческий вопль.

В это мгновение дверь распахнулась, комната осветилась. Он отошел, шатаясь, от кровати.

В дверях стояла Фатима с лампой в руке. Позади нее…

– Как, это вы, Си-Измаил? Я не знал…

Он сделал несколько шагов навстречу, но силы изменили ему, рыдание перехватило горло, и он опустился на пол. Фатима, высоко подняв лампу, подошла к кровати и перевернула на спину лежавшее навзничь нагое тело. Глаза были остановившиеся, на губах выступила пена.

– Поздно! – сказала она, ничем не выдавая с моего горя.

Она осторожно разжала руки, расправила члены и натянула на умершую одеяло.

Си-Измаил нагнулся над потерявшим сознание Джованни и, быстро расстегнув воротничок, обнажил окровавленную ранку на шее.

– Я займусь этим человеком, – коротко сказал он. – Я знаю его. Какие у него были дела с тобой и с ней?

– Дужа – моя племянница. Ее выдали замуж за купца в Гафзу. Она была маленькая и слабенькая. Ей едва исполнилось двенадцать лет. Он жестоко обращался с ней. Сиди стоял как-то лагерем рядом с нами, услыхал ночью ее рыданья и выкупил ее у мужа, который рад был расстаться с ней, потому что она болела. Сначала она немного поправилась, а потом началось… – Голос ее оборвался.

Си-Измаил оторвал полоску от своего тюрбана и перевязал Джованни горло.

– Я увезу его. Рана опасная. Есть у тебя деньги на похороны?

Она покачала головой.

Си-Измаил подал ей кошелек и с Джованни на руках вышел из комнаты.