"Счастливые кошки (сборник)" - читать интересную книгу автора (Петрушевская Людмила)

Крапива и Малина

В одной семье родились девочки-близнецы, и все решили, что они похожи как две капли воды, только соседка-колдунья сказала, что не будет более разных сестер и одна вырастет злой как крапива, а другая доброй как малина.

Кроме того, сообщила через забор соседка (а ее, между прочим, никто не спрашивал), мало того: обе они, и крапива и малина, должны полюбить одного и того же человека. И им будет дан один дар волшебства на всю жизнь, одно исполнение желаний на каждую — причем сестра пойдет против сестры, вот как!

Так выступила соседка-колдунья и тут же переехала в другой город, больше мы про нее ничего не узнаем, а девочки стали расти и развиваться, черненькая и беленькая, обе милые и добрые, и на этом мы их покинем, потому что прошло шестнадцать лет, и в этом городе появился странный молодой человек: каждый вечер он одним и тем же путем ехал на велосипеде к морю, а через час обратно — зимой и летом, в любую погоду.

Люди стали его предупреждать, что в шторм опасно купаться, тем более вредно так далеко заплывать, тем более зимой и тем более вечером.

Но пловец был человек приезжий, работал учителем и в ответ на все добрые советы только улыбался.

Мало ли, может, он хотел поправить таким диким способом свое пошатнувшееся здоровье!

Короче, никто ему был не советчик, и каждый день в пять часов он пролетал на своем велосипеде вниз к морю, а в шесть ноль-ноль поднимался в гору на том же велосипеде обратно, так оно и шло.

А ездил он как раз мимо домика сестер, каждый вечер туда и обратно, и в один прекрасный момент молодой велосипедист обратил внимание на яркий, как искра, красный цветок в окошке маленького дома.

Ездок даже слегка замедлил ход своего железного коня и подумал, что хотел бы выращивать точно такой цветок у себя в саду.

Неплохо было бы узнать (думал наш вечерний пловец), кто живет в этом домике за белой занавеской!

И он снял на момент свою кепку, приветствуя алое созданье.

И так каждый вечер день за днем он стал здороваться (приподнимая кепочку) с этим цветком и прощался с ним, проезжая обратно, а за белой занавеской тем временем кипела жизнь, как раз в данном доме обитали две сестры-близняшки, черная и белая, причем обе были красивые и добрые, Крапивка и Малинка, черненькая и беленькая — но учитель-то этого не знал.

А в доме у девочек вечно паслось множество друзей и подруг, все они весело учились и проводили время, и предсказание злой соседки (а кто, собственно, сказал, что она была колдунья? Сплетни и все.) — предсказания эти не сбылись.

Единственно, что было плохо в жизни сестер — это то, что они никого не любили. То есть они любили папу-маму, брата, дедушку и бабушек и своих друзей, но что это такое для шестнадцатилетних девушек! Далеко не все, скажем прямо.

Короче, когда в городке появился молодой учитель математики, велосипедист и пловец, что-то случилось.

Наши сестры, не сговариваясь, ровно в пять и ровно в шесть часов вечера прилипали к своим окошкам (разумеется, оставаясь за занавесками), и в результате Малина неизвестно где выкопала красный цветок и поставила его на окно. Сестре она уже потом скромно сказала, что нашла у дороги битый горшок с увядшим ростком, пожалела и подобрала, все.

Кстати, Крапива сначала и не подозревала насчет цветка Малины — а когда узнала, было уже поздно: учитель, сняв кепочку, дважды, в пять и в шесть часов, здоровался и прощался с окошком Малины, на котором сиял роскошный красный, цвета спелой малины, цветок.

На этом мы временно покинем огорченную Крапиву и счастливую Малину, потому что ветреным ноябрьским вечером, в пять тридцать, учитель повернул к берегу, борясь с морскими волнами.

Пловца несло совершенно не туда куда он хотел, его волокло в открытое море, мало того, внезапно потемнело, как будто наступила ночь, и хлынул страшный ливень.

Берег скрылся за стеной дождя, учитель потерял направление и греб теперь бестолку, явно уносясь все дальше от земли.

Но, видимо, не все было потеряно для бедного молодого человека: вдали вдруг зажглась как бы красная искра, вроде сигнала ракетницы. Искра, однако, не поднималась и не падала, а стойко сияла на одном месте.

Учитель бешено обрадовался и заработал руками-ногами не хуже пропеллера, это был бешеный стиль баттерфляй, — но когда он выбрался на берег точно у своего обливаемого дождем велосипеда, никакого фонарика или костра он не обнаружил.

Только под колесом валялся какой-то ярко-красный даже во тьме мокрый лоскутик.

Учитель зачем-то подобрал этот лоскутик, живой на ощупь, и спрятал его в карман своей непромокаемой куртки.

Возвращаясь мимо известного нам дома с цветком, учитель приподнял мокрую кепочку и попрощался с малиновым красавцем в горшке. Это чудо природы неизвестного вида и названия сияло в темном окне словно под прожектором, топорща свои лепестки. Правда, снизу у него не хватало одного зубчика, как у шестилетней первоклассницы.

Учитель помчался дальше, поливаемый жутким дождем, а в доме у Крапивы и Малины две молоденькие девушки радостно вздохнули и вытерли слезы каждая у своего окна, затем зажгли как по команде настольные лампы (целый час перед тем проведя в темноте неизвестно почему и глядя в щель между занавесками) — и продолжали делать уроки.

Утром они должны были идти в школу, где преподавал молодой математик, строгий и любезный, а Крапива и Малина учились обе хорошо, и хотя у них и случались тройки — но не по алгебре!

Надо сказать, что к описываемому моменту разница между сестрами все-таки проявилась.

Крапивка росла решительной и слегка лукавой, а Малинка, наоборот, покладистой и тихой: все как полагается.

Однако жизнь продолжалась, и городок перезимовал у своего грозного моря, удивляясь тому, что учитель регулярно — даже в холодные и ветреные январские ночи (которые начинались в четыре часа дня) — с жутким упорством стремится в море и ездит туда на велосипеде по снегу.

Возник и утвердился слух, что молодой математик скоро уедет из города и что он на самом-то деле готовится к соревнованию по такому виду спорта, как ночной велосипедный пробег в условиях шторма по маршруту Африка — Америка с переплывом океана на ту сторону! И что документы уже готовы, тем более виза.

А учитель, не подозревая об этом, вел подготовку к выпускным экзаменам, причем как раз в классе, где учились Крапива и Малина.

Но выпускные страдания, как известно, кончаются общим праздником, и по этому поводу назревал последний школьный бал.

Крапива в большом секрете шила себе платье из белого прозрачного шелка (успокойтесь, в три слоя ничего не будет прозрачно), а вот Малина не шила ничего, она и шить-то не умела, тихая была девочка без особых, видимо, способностей и на уроках математики все краснела и ошибалась, причем это проявилось совсем недавно.

Молодой учитель, однако, ее старался хвалить и за тройки, как хвалят отстающих, если они очень стараются.

Он даже провозгласил, что нет непонимающих учеников, никто тут не дебил, и сказал потише: «Малина, для вас и для таких усердных школьников как вы, которым просто надо подогнать материал, я и начинаю дополнительные занятия».

И вот тут некоторые мальчики, которые носили за Малиной ее портфель по маршруту дом-школа-музыкальная школа-теннис-дом, причем строго по очереди и без драк — эти мальчики тоже внезапно перестали что-либо понимать в математике и дружно нахватали двоек, и они искренне обрадовались, когда, бледно улыбаясь и пожимая плечами, учитель их тоже пригласил заниматься сверх программы.

Таким образом, Малина ходила к учителю, а Крапива держалась молодцом, по алгебре отвечала находчиво и остроумно, а сама вечерами шила платье, причем сердилась, шипела, рвала нитки и мечтала о моменте, когда музыка заиграет и можно будет пригласить молодого учителя на дамское танго, и все поразятся!

Крапива для этого даже начала посещать по воскресеньям школу бальных танцев, где произвела настоящий переполох своими способностями.

А потом эти две девочки без больших приключений сдали экзамены, и состоялся бал, на котором Крапивка выглядела как тоненькая девочка-невеста в своем белом струящемся наряде, она блистала посреди толпы взволнованных мальчиков, а Малина не танцевала, она тихо сидела за столиком в компании своих трех пажей и блестящими глазами смотрела, как пляшут молодой учитель и Крапивка — оказалось, что математик тоже умеет откалывать танго со всякими наворотами, и этот дамский танец вызвал горячие аплодисменты.

Малина сама была виновата, что к выпускному балу оказалась с опухшей ногой: накануне вечером она помогала Крапиве, подшивала ей подол, но ровно в пять часов бросила все и кинулась в свою комнату к окошку как по тревоге, — и, к сожалению, от этого резкого движения Крапивка рухнула прямо на пол, в ноги сестре, а Малинка споткнулась о Крапиву и так далее; и к вечеру ступня у Малинки распухла, хорошо еще, что Крапива не ободралась и новое платье осталось в целости, большое счастье — а не бегай как сумасшедшая к окошку в пять часов, сказала Крапивка с особенным блеском в глазах, зайдя вечером к сестре с грелкой.

Так что к утру выпускного бала Малина, хромая, отправилась домой, а все другие во главе с учителем математики пошли в горы встречать рассвет.

У молодого учителя, видимо, от танцев кружилась голова (и от виноградного вина тоже) — и в глазах стояла милая маленькая Малина, тихо глядящая на него издали, неотрывно, тревожно, а сердце его замирало от какого-то непонятного счастья, когда он шел впереди всех над пропастью по крутой тропе; в самом опасном месте педагог встал на краю, пропуская своих бывших учеников, чтобы никто не свалился — мало ли, все устали, все слегка выпили, а девушки вообще на каблуках (он не принимал во внимание, что эти дети выросли в горах и знают их не хуже пастухов) — так вот, он стоял, а Крапива вдруг затанцевала на камушке над обрывом, привлекая к себе всеобщее внимание, а камушек-то качнулся!

И тут учитель рванул к Крапиве, чтобы ее подхватить.

В этот самый момент что-то произошло: то ли Крапива отступила в сторону, то ли молоденький учитель не рассчитал силы своего прыжка — короче, он внезапно оказался на вольном просторе над пропастью, в долгом полете, он все еще быстро перебирал ногами, но уже напрасно, это был, видимо, его последний танец, бесполезная пляска смерти, ветер свистел и хлопал вокруг, сердце остановилось, а ученики, остолбенев, смотрели, как переворачивается внизу маленькая нелепая фигурка, пытаясь схватиться за ничто, за воздух, и дико завыла какая-то девочка, это была, наверно, Крапива.

Учитель падал в страшной обиде, все вокруг него просвистывало мимо, вверх, не даваясь в руки — и вдруг глубоко внизу сверкнула какая-то яркая красная точка, она подлетела и сунулась ему прямо в руки, и учитель вцепился в эту точку, ему чуть не вынесло руки из суставов, но дело было сделано: он висел, держась то ли за корень, то ли за ветку над уже не глубокой пропастью — внизу, метрах в десяти, виднелись острые скалы.

Он повис, болтая ногами, вроде бы безо всякой надежды, но недаром этот математик вертел колеса велосипеда и плавал, могучие руки не подвели его. Через пять минут он уже сидел в ближайшей каменной зазубрине, держась за корявый стволик, спасший его.

На маленьком дереве, кстати, болтался, вилял на ветру, как флажок, какой-то ярко-красный лепесток — видимо, остаток цветка, которым это корявое деревянное существо еще минуту назад праздновало весну…

Учитель почему-то потянулся над пропастью и с опасностью для жизни снял лепесток, а потом положил его в карман, просто так; делать ему было нечего, и он продолжал сидеть буквально ни на чем, на запятой в каменной книге горы, вцепившись ногтями в скалу, а ногами упираясь в убогий стволик, дрожащий под налетевшим внезапно ветром: ветер означал, что далеко над горами, видимо, взошло солнце (учитель же сидел во мгле).

Вверх идти было некуда, там имелся так называемый «отрицательный угол», то есть гора слегка нависала над бедным учителем. Альпинисты знают такие сюрпризы и на отрицательные углы ходят только со страховкой и в полном обмундировании. Наш педагог при своих новых кожаных ботинках не годился для таких подъемов.

Вниз — это альпинисты тоже знают — идти еще более опасно, чем вверх. На спуске ты не видишь, куда ставить ногу!

Кроме того, внизу, как стадо акул с раззявленными пастями, ожидало молодого учителя скопище острых скал.

Учитель постепенно каменел от холода, не смея шелохнуться.

Время тянулось медленно.

Наступил приблизительный рассвет, вокруг посерело. Ущелье теперь хорошо просматривалось, хотя не до дна: вокруг скал кипел густой волокнистый туман, укрывая, видимо, речку. Там шумело, как будто постоянно работал душ, причем очень холодный.

Прилетели какие-то милые, довольно крупные птицы типа орлов.

Они сели неподалеку и, словно чего-то ожидая, чистили перышки и временами гаркали в полную силу.

Так вопят в кино нетерпеливые подростки, когда им долго не показывают любимого фильма.

Три часа спустя в школе уже знали, что молодой математик разбился; слишком хорош он был для этой жизни, постановил женский педагогический коллектив, а кто-то и всплакнул.

Все говорили, что надо вызывать спасателей и вертолет, но в ущелье не спуститься на вертолете, слишком узко и опасно. Так что лучше позвонить альпинистам в горный лагерь, но там, как выяснилось, пока что не работает телефонная линия.

Что касается Крапивы, то она, потолкавшись в школе, вдруг сама себе кивнула и, ничего не говоря, помчалась вон, ворвалась в свой спящий дом и там на цыпочках прокралась к себе в комнату, попутно увидев, что из-под двери Малины сочится свет настольной лампы почему-то…

Добравшись до кровати, Крапива накрылась с головой одеялом и стала звонить по некоторому номеру.

Это был телефон одного безнадежно влюбленного лесного пожарника, вертолетчика из соседнего района, который не раз приглашал ее прокатиться на своем воздушном агрегате.

Короче, через пятнадцать минут вертолет приземлился на задворках их дома, а затем хмурая, вся в красных пятнах, Крапива села в кабину счастливого пожарника и попросила прокатить ее в Ущелье Смерти.

Где полчаса спустя, снизившись насколько возможно от пешеходной тропы, они и обнаружили летучего педагога, который, балансируя, сидел на почти вертикальной стене, цепляясь ногтями за камень, а ногами уперевшись в некий корешок. Он даже не взмахнул рукой в виде приветствия, а только осторожно кивнул головой, да-да, я здесь. Кстати, его чуть не сдудо ветром от вертолетного пропеллера, но умный пожарник взлетел повыше и выкинул трап.

Через полчаса хлопот, тарахтения и подскоков вертолет занял удобную позицию, и веревочная лестница, наконец, видимо, болтнулась в нужном месте, поскольку трап натянулся как леска, уловившая рыбку.

И действительно — над полом кабины показалась сиреневая от холода физиономия математика.

Взгромоздившись на палубу воздушного корабля и увидев Крапиву, учитель сделал строгое педагогическое лицо, готовясь сказать все, что было им передумано за последние часы, но Крапива так искренне и охотно (даже радостно) зарыдала у спасенного на плече, что он сделал только одно: достал из кармана своего праздничного изодранного костюма платок и, с трудом оторвав ученицу от себя, вытер ей глаза и распухший нос.

При этом из кармана у преподавателя вылетел ярко-красный лепесток.

Крапива увидела этот сигнал тревоги и хотела было поднять лепесток с полу, но учитель крепко держал ее за нос и вытирал его довольно-таки усердно, крутя туда и сюда, так что у бедной девочки временно полились совершенно иные слезы.

И математик смог довольно спокойно нагнуться и бережно спрятать потерю в карман, а Крапива все трясла головой, держась за нос.

Вертолет сел на тех же задворках, учитель пожал руку пожарнику, который улыбался, глядя на Крапиву, и все толковал насчет дискотеки сегодня вечером у них в клубе — увезу и привезу, объяснял он, керосин есть!

— И ты приходи, друг, не знаю как звать, — бормотал он, глядя опять-таки на Крапиву.

Но потом вертолетчику пришлось упорхнуть, у него кончалось ночное дежурство, он летел и улыбался, остальные же участники полета разошлись по домам хмурые и усталые, причем математик, войдя в свою квартиру, сразу же опустил лепесток в чашу с водой, где у него уже плавал тот, первый — и не завял с зимы!

Учитель постоял над чашей, отдыхая: ему нужно было отойти после долгих часов, проведенных рядом со смертью, и он, вместо того чтобы лечь в горячую ванну, осматривал свою новую добычу и все гадал, что же это с ним происходит.

Педагог думал: уже два раза ему полагалось погибнуть, однако оба раза он мало того что спасался, но и тут же, на месте спасения, чудесным образом находил красный лепесток неведомого цветка.

На этом мы оставим нашего молодого учителя, который все-таки побрел в ванную, и сообщим, что он был странный человек — например, он считал, что все у него, возможно, впереди и что профессию он еще не выбрал окончательно.

То есть математик еще не решил кем быть.

И пока он медленно снимает с себя порванный в трех местах (под мышками и на сиденье) костюм, мы вам скажем, что молодой педагог иногда (после некоторых уроков) думал, а не сделать ли своей профессией разведение цветов! Цветы не орут, не кидаются книгами, не дерутся и т. д.

С цветами можно разговаривать, им можно что-то объяснить, их можно переделать.

Вывести, например, новый сорт.

С учениками такого не получалось.

Сменить, сменить профессию, она становится смертельной, как у укротителя зверей!

И как пригодились ежедневные купания в ледяной воде-то! Без этого жуткого тренинга учитель свободно мог бы сейчас представлять собой шведский стол (холодные закуски) для десятка птичек…

Так в шутку думал педагог, только недавно свалившийся в пропасть из-за слишком бойкой ученицы.

Тем более что он и начал, в сущности, уже разводить цветы — с одного лепестка. Некоторые лепестки ведь (он читал) способны пускать корни, так что каждое утро молодой математик с надеждой осматривал свой ботанический трофей насчет новых ростков — тот держался в полной свежести и сохранности, плавал в воде, не завядая, но никаких корешков себе не отпустил.

Теперь к нему добавился второй точно такой же. Он так же сиял в хрустальной чаше, и красные огоньки дробились на острых гранях стекла.

А девушка Крапива вернулась домой и сразу пошла к сестре — тем более что свет у нее так и горел. Сестра сидела в кресле поникнув головой.

— Что с тобой? — спросила Крапива весело. — Ножка болит?

Малина ничего не ответила.

— Пойди прими таблетку, — безжалостно сказала Крапива. Она была в хорошем, смелом настроении после спасения учителя, и ее раздражали чужие страдания. Надо быть бодрой! — Пойдешь? Или тебе принести?

Малина опять промолчала.

— Ты все знаешь? — безжалостно спросила Крапива. — Что я виновата?

Малина посмотрела на нее сухими, ввалившимися глазами.

— Но математик спасен! — воскликнула Крапива.

Малина вдруг густо покраснела, как полагается этой ягоде, и заплакала. Слезы текли у нее сквозь пальцы, которыми Малина закрыла лицо.

— Я его спасла на вертолете. За мной залетел Андрей из пожарки. Он за мной бегает еще с зимы. Помнишь, мы были там на экскурсии? — трещала возбужденная Крапива. — Вот я ему и позвонила. Мы сняли учителя, он сидел внизу, в Ущелье Смерти. Андрей здорово водит вертолет! Мы чуть с ним не разбились, там такое узкое место! Винт даже не помещается! Он обещал меня тоже научить водить, хочешь?

Малина все рыдала, не в силах остановиться.

— Кончай! — сурово сказала Крапива. — Все?

— Все, — прошептала Малина и судорожно вздохнула.

— И обними меня! — потребовала Крапива.

Сестры обнялись. Малина все еще вздыхала.

— Слушай, Малиночка, — заговорила Крапива, гладя сестру по голове. — Слушай! Помнишь, у нас была соседка? Ну, про которую говорили, что она колдунья и что она напророчила нам… Помнишь? Мама-то рассказывала в детстве.

— Помню, — еле слышно откликнулась Малина.

— Ну, помнишь, она пообещала, что у нас будет у каждой свое колдовство?

— Да.

— Ты уже нашла свое колдовство? А?

— Не знаю, — растерянно ответила Малина.

— А как ты наколдовала?

— Я не колдовала, — прошептала Малина. — Я все придумала… Придумала — и все.

— А вот что ты придумала? Отвечай! — требовательно сказала Крапива.

— Я ничего не могу, — помолчав, отозвалась Малина. — Ничего сказать не могу.

— Нет, ты ответишь! Ты ответишь! Скажешь мне! Мне нужно мое колдовство!

Малина как онемела. Ей было стыдно, но она не могла помочь сестре.

— Хорошо, я тебе скажу так, — продолжала Крапива. — Мое желание уже противоположно твоему? Да? Я подозревала это. Но нам это и предсказали, Малиночка! Что я захочу того, чего не хочешь ты! Но это не значит, что твое желание главнее! И я добьюсь своего. Имей в виду! Я спасла ему жизнь и теперь имею право. Я все сделаю! И для этого не надо никакого колдовства! Я и сама смогу! И кругом люди, они мне во всем помогут, у меня много мальчиков, да! Они готовы на все! Но важно другое — чтобы и он меня полюбил.

Малина вдруг ответила:

— А разве можно заставить человека любить?

Крапива удивленно спросила:

— А если он сам не понимает своего счастья? Если он еще молодой? Когда мы с ним танцевали, мне показалось, что он все понял. Но он тут же пригласил на танец Калину, ты помнишь? А не меня! Он не понимает своего же счастья! Ты видела это безобразие? Калина танцевать не умеет!

— Я не помню.

— Ах да, ты ведь сидела с больной ногой. Ну и в чем тогда заключается твое колдовство, если он даже тебя ни разу не пригласил? Ты небось истратила все на какую-нибудь ерунду? Да? Да? На что?

— Я не знаю… Мне что-то снится… И все.

— Что тебе снится, дурочка?

— Я не помню…

— Ну скажи мне, что тебе снится, — настаивала Крапива. — Море? Горы? Лес?

— Не знаю.

— Но ведь у тебя это получилось? И хватит с тебя. Теперь давай это мне.

— Я ничего не помню, — в который раз тихо произнесла Малина.

Крапива подумала и повела атаку с другой позиции:

— А о чем ты все время думаешь, скажи! Ну скажи! Ну ведь у тебя никогда не было секретов от меня! Мы же самые близкие люди на свете!

— Нельзя, — тихо ответила Малина.

— А то что будет? — не унималась Крапива.

— Нельзя.

— Какая ты стала злая! — завопила Крапива. — Правильно колдунья сказала, что я буду добрая, а ты злобная!

— Ну все, — решительно произнесла Малина и надулась, как бы обидевшись. Так у них всегда бывало в детстве. Крапива долго могла дразнить тихую Малину, но когда та обижалась, то ее никакими силами было не уговорить. Малина молчала неделями.

Крапива весело воскликнула:

— Ну смотри! Когда я пойму, что это такое, а я это пойму — то я тебя не пожалею! Смотри у меня! Колдунья нам обеим предсказала, и со мной это тоже случится! Так что я буду безжалостна!

Малина горестно молчала и только покачивала головой. Крапива тоже стала горестно качать головой, как бы стыдя сестру. И в зеркале отражались два одинаково расстроенных личика, которые вертели носами как маятники, из стороны в сторону, только одна голова была белокурая, а другая черная как ночь.

Что же касается молодого учителя, то он, возвратившись из душа, опять встал столбом над хрустальной чашей с лепестками, а потом подумал и бросил туда дополнительную крошку сахара и полтаблетки аспирина, так научила его делать старушка, преподаватель биологии.

Каждому лепестку— дополнительное питание, подумал он.

И только после этого учитель, морщась, начал обрабатывать свои ссадины.

А Крапива тем временем не дремала: она написала математику письмо, что приглашает его на свой день рождения. И подписалась: «Калина». И бросила это письмо в почтовый ящик, внутренне хохоча. Письмо это было целиком написано на компьютере, так что учитель не смог бы разобрать, что почерк тут совершенно другой.

Кстати, день рождения Калины должен был состояться через два дня, и Крапива бросила все силы на то, чтобы подготовиться к нему.

У нее родился хитроумный план! Волшебство могло и подождать, у Крапивы хватало ума, чтобы все сделать и без помощи чудес, только одной силой разума.

Для начала Крапива очень простым путем решила покончить с одной вещью.

Дело в том, что Малина тоже была приглашена на день рождения к девочке Калине и собиралась туда пойти, несмотря на больную ногу.

Она уже приготовила свой красный костюмчик и решила надеть мамины мягкие туфли, чтобы не слишком прихрамывать.

Она даже немного разрумянилась и тихо напевала с утра.

А вот нетерпеливая Крапива, зайдя к сестре, сказала так:

— Вот ты на меня дуешься, а я тебе же еще и пригожусь. Я тут встретила нашего бывшего учителя математики. Он передал тебе привет и сказал, что если ты не против, он сегодня вечером зайдет поговорить с тобой! Все будут на дне рождения, а его, бедного, не пригласили! И он придет к нам. Как ты на это смотришь?

— А зачем? — спросила Малина, покраснев.

— А, заговорила со мной, злая колдунья! — торжествующе воскликнула Крапива. — Зачем — я не знаю. Может, он что-то хочет тебе предложить?

Малина в ответ еще больше покраснела.

— Нет, скорее всего он просто жалеет тебя с твоей больной ногой. Он ведь не знает, что ты решила идти на день рождения.

— Нет, я не пойду, — откликнулась Малина мгновенно.

— А, не пойдешь? Ну тогда ты дашь мне свой красненький костюмчик на один вечер?

— Пожалуйста, — сказала Малина, слегка нахмурившись. Может быть, она как раз хотела сидеть дома в этом наряде и ждать учителя, кто знает.

Крапива так и подумала. Победно улыбаясь, она полезла в шкаф, взяла оттуда красный костюм и скрылась с ним за дверью со словами:

— Жди, авось дождешься!

Дверь захлопнулась, и Малина стала рыться в шкафу и искать что-нибудь другое, юбку с кофтой, например.

А дверь открылась, и хитренькое личико Крапивы просунулось в комнату:

— Ты не торопись! Он сказал, что придет между семью и девятью, но не позже шести! Кстати, дай уж мне заодно и свою черную шляпку! И черные туфельки, ладно? И красную сумочку!

С этими словами Крапива, как буря, ворвалась к Малине, все перевернула вверх дном, подхватила и черные колготки, и светлую пудру, и жемчужную нитку, и жемчужное колечко: словом, все богатства сестры.

Малина осталась прибирать в комнате, она, прихрамывая, поднимала с полу вещи, рассыпанные бусинки, булавки, колечки, носки, а также засушенные цветки из блокнота и т. д. — все, что выпотрошила кипучая Крапива.

А Крапива тем временем, как вихрь, помчалась куда-то в город, видно, в магазин, так как в ее комнате осталась разбитая свинка-копилка и точно такой же беспорядок, что и у Малины.

Очень скоро она вернулась с пакетом, закрылась в своей комнате и затихла там, а около пяти часов вечера тише мыши выскользнула из окна прямо на улицу и помчалась пригнувшись, чтобы Малина из своего окна ничего не заметила.

На Крапиве был красный костюмчик и черные туфельки, волосы она спрятала под черную шляпку, щеки ее алели как малина, и она слегка прихрамывающей походкой прошлась туда и сюда, пока не показался знакомый велосипедист, мчащийся под гору.

Велосипедист приподнял кепочку при виде красного цветка в окне (занавеска шевельнулась), а затем удивленно приподнял кепочку еще раз, увидев слегка хромающую знакомую фигурку в красном, и девушка чинно склонила румяное личико под черной шляпкой.

— Приветствую вас! — пролетел над улицей голос учителя.

Он исчез, исчезла и довольная неизвестно чем Крапива, а вот Малина напрасно просидела у окошка — в шесть часов учитель, как всегда, промелькнул в обратном направлении, приподнявши кепочку, и исчез.

Он не пришел к Малине ни в семь, ни в восемь, ни в девять, зато в девять тридцать домой явилась довольная, вся разлохмаченная Крапива, она вернула бледной Малине ее помятый костюм и все остальное, а сама села перед телевизором вместе с бабушкой и братом.

Дело в том, что Крапива, встретивши учителя в пять вечера на улице, через полтора часа появилась на дне рождения у девушки Калины в совершенно новом виде — с золотыми волосами и румяными щеками, а шляпку она держала в руке. Глаза ее сияли, щечки пылали, а рот напоминал собой три ягоды малины (две снизу и одна сверху).

При этом Крапива артистически прихрамывала.

Тут же все закричали:

— Малинка! Тебе уже лучше! А где Крапивка?

— У Крапивки болит сердечко, бедняжка переволновалась и лежит, — отвечала хитренькая Крапива собственной персоной. — Она ведь спасла на вертолете нашего учителя! Вы не знали? Он разве не рассказал? Крапивка заставила пожарника Андрея полететь с ней на вертолете в самое Ущелье Смерти! Пожарник влюблен в Крапиву! Учитель не рассказал ничего? А кстати, где он?

— Да вот он, — засмеялись все, потому что учитель в своем велосипедном наряде сидел за столом в окружении бывших учеников. — Он так неожиданно ввалился, мы все так обрадовались!

— Он, оказывается, помнит, когда у меня день рождения! — горделиво сказала толстая девушка Калина.

Крапива ядовито улыбнулась и сказала голоском Малины:

— Он что, пришел без приглашения?

Учитель с любопытством посмотрел на очень румяную Малину и с трудом узнал ее: у беленькой Малины были какие-то необычно черные, видимо, накрашенные неизвестно зачем брови и необычно резкие движения. Ее как будто подменили. Мало того что Малина тут же потребовала большой бокал шампанского, она начала бурно хохотать, танцевать, несмотря на больную ногу, и, наконец, громко завопила:

— Внимание! Слушайте все о моей любви! Я люблю тебя, учитель математики, до гроба! И хоть тебя спасла Крапивка, но ты должен любить меня! Приходи ко мне сегодня ночью! Я открою тебе свое окошечко с красным цветком. У него уже опадают лепестки, скоро ему придет конец! И я умру вместе с ним, ха-ха-ха! Так что торопись, учитель!

Тут Крапива вообще, взгромоздясь на стол, прямо среди посуды запела громкую песню «Я вас люблю, люблю безмерно!» и даже стала танцевать танец живота.

Все были буквально потрясены.

У многих от ужаса на лицах застыли жалкие улыбки, Калина заплакала, мальчики избегали смотреть на стол.

Учитель же совершенно спокойно дождался окончания арии, подал Крапиве (Малине) руку и сказал:

— Вызвать вам такси?

— Ты что меня гонишь, любимый, — театрально воскликнула Крапива. — Меня, Малину, которая любит тебя больше своей жизни! Ну хорошо же!

И с этими словами Крапива, румяная как малина, притворно зарыдала, выскочила вон и растворилась, исчезла — причем даже забыла о своей хромоте.

И никто из мальчиков не побежал ее проводить.

Тут же на улице Крапива сдернула с себя белокурый парик, спрятала его в сумочку, а затем вернулась домой уже обычным путем, через дверь, после чего наша хитрая путешественница переоделась и с вещами Малины постучалась в ее комнату.

Она положила на кровать сестры сильно помятый и забрызганный чем-то красный костюмчик и заботливо спросила:

— Он что, приходил? Учитель этот дурацкий?

Малина сидела на своем месте в белой кофточке и черной юбке и молчала. Вид у нее был бледный и больной.

— Ах да, правильно! — воскликнула Крапива. — Он же целый вечер был у Калины, явился без приглашения, как конь весь потный, в велосипедном костюме. Представляешь, танцевал с Калиной. Ухаживал за ней. И танцевал со всеми, со мной ни разу! Он так весело развлекался! Может, он забыл о своем обещании?

Малина неподвижно смотрела в стену своими синими глазками.

— А! — вдруг завопила Крапива. — Я должна тебе признаться, что он и не собирался тебя навещать, это я встретила его в городе, честно тебе признаюсь, и попросила его навестить тебя. Говорю: она вас так любит, хоть бы вы к ней зашли. Говорю: она прямо ночей не спит, так влюблена в вас, а он: да я не знаю, да мне некогда… Как бы занят… Я говорю: ведь она подыхает по вам! И стала настаивать, чтобы он зашел к тебе. Говорю: если вы согласитесь, я вам открою один секрет! И он, представляешь, согласился! Дурак-то! Тогда я ему открыла секрет, что у Калины сегодня день рождения и мы все туда идем. Только ты не идешь. Я сказала, что тебя не позвали. Ну, что тебя не очень-то любят в классе. Никто с тобой не дружит, с бедной, ты никуда не ходишь и так далее. Ну, я хотела, чтобы он тебя пожалел. И я твердо сказала: я ей передам, что вы будете после семи! А вот слушай, он в ответ сказал, я бы пришел, но почему у вас такой некрасивый цветок на окне, зачем, говорит, вы держите такое грубое красное растение! Не советую, говорит, это у Малины отсутствие вкуса! Давай мы выкинем цветок, а?

С этими словами она испытующе посмотрела на сестру. Малина все так же смотрела в стену, но взгляд у нее стал какой-то очень блестящий, как у ребенка с высокой температурой.

И она вдруг закричала:

— Нет! Нет! Нет!

Крапива в ответ тоже заорала:

— Ма! Ма! Малинка заболела!

Мама пришла с градусником, а через десять минут вся семья, сильно переполошившись, уложила Малину в кровать и вызвала врача. У Малины началась тяжелая горячка.

Она не пришла в себя даже вечером следующего дня, когда ровно в пять часов молодой учитель браво проехал мимо домика сестер, значительно приподнял кепочку в виде приветствия красному цветку, но у цветка был какой-то жалкий вид, его лепестки, числом три, как-то потемнели и больше не сияли.

А вот когда учитель ехал с моря обратно, то он увидел, что цветок вообще выпал из раскрытого окна. Горшок раскололся, стебелек надломился, а лепестки алели на тротуаре как темные лужицы крови.

Учитель остановился, поднял горшок и аккуратно положил его в полураскрытое окно, причем один лепесток отвалился и упал.

Учитель снял его с асфальта и задумчиво положил себе в карман, а затем этот лепесток присоединился к тем двум, что плавали в огромном бокале в воде, причем учитель добавил еще крупинку сахара и полтаблетки аспирина, по порции питания на брата.

На следующий день по городу поползли слухи, что девушка Малина тяжело больна. Крапива как метеор пробегала по аптекам, ездила на такси за доктором, тащила из магазина сумку лимонов и т. д., и раза два видела учителя, который возился в своем палисаднике, вскапывая кусок земли размером с полотенце. Крапива, затормозив, оба раза вступала с учителем в продолжительные беседы о здоровье своей сестры, а в пять часов вечера Крапива просто торчала в своем окне и встретила и проводила учителя взмахом руки.

Горшка с остатками цветка учитель больше не увидел — в соседнем окошке было пусто.

Днем позже учитель и Крапива опять столкнулись — Крапива тащила из аптеки кислородную подушку и, в другой руке, пакет клюквы, и попросила учителя помочь донести этот тяжелый груз до места.

Он увидел наконец их дом изнутри, там стояла напряженная тишина, не как обычно в жилье — журчит телевизор, звонит телефон, бабушка угощает внука кашей и воспитательной беседой — нет, здесь было пусто и мертво, только из-за одной полузакрытой двери слышалось тяжелое дыхание и чей-то шепот, видимо, родителей.

— А где цветок-то? — не удержавшись, тоже шепотом спросил учитель (когда они подошли к дому, горшка на окне не было).

— Тихо, тихо! — испугавшись, зашипела Крапивка. — Потом!

Учитель тут же ушел, едва попрощавшись, а Крапива подумала: «Заметил, надо же!»

С этим цветком тоже вышла какая-то глупая история: как-то вечером Крапива просто выкинула его за окно, так ей захотелось вдруг. Она сделала это довольно быстро и грубо, даже не стараясь заглушить стук горшка об асфальт. Потом, правда, Крапивка оглянулась на сестру — поняла ли она, что произошло, и не потащится ли больная искать свой погибший цветочек, на который она чуть ли не молилась. Однако Малина даже не вздрогнула, тихо лежала и все.

«Потом, — решила Крапива, — я его подберу на улице и вынесу, авось она не заметит».

Но вскоре Малине стало совсем плохо, и Крапива просидела у ее кровати почти всю ночь, меняя на лбу у сестренки холодные платки. К утру Крапиву сменила бабушка, и только потом, днем, очнувшись от тяжелого сна, Крапива пошла в комнату Малины проверить окно — и увидела, что на подоконнике снова, как ни в чем не бывало, находится цветок, в расколотом горшке, правда, но все еще живой, хотя и с переломанным стеблем и последними двумя лепестками.

«Вспрыгнул, что ли? — ошарашенно подумала Крапива. — Волшебный, что ли?» — и она оглянулась на сестру. Та явно лежала без сознания. Крапиве пришло в голову, что надо вынести вон это сверхживучее растение, причем ничего не пряча, и так она и поступила.

И цветок оказался в мусорном контейнере и вступил на ту дорогу, по которой уходит все в этом мире — далеко-далеко, в страну забвения, в сердце земли.

Попутно, вместе с цветком, Крапива выбросила и еще кое-что, что надо было удалить из дому, пока никто не обнаружил.

А Крапиву опять послали в аптеку, и по дороге ее останавливали многие люди, весь город знал, что дела у Малины плохи. С учителем она тоже поговорила, а на обратном пути даже специально сделала крюк и прошла мимо его двери — но она выглядела теперь наглухо запертой.

Хозяин, видимо, уже двинулся к морю на свою ежевечернюю прогулку, правда, немного раньше времени, и Крапива разочарованно отправилась домой, и в груди у нее бушевала сильная печаль.

А учитель, действительно, покинул город на своем новом велосипеде, он отправился в головокружительный поход по горам и окрестным долинам, предварительно опросив местное население. Он что-то упорно искал.

Кстати, последний разговор с Крапивой у него был такой:

— Как самочувствие больной?

— О, — просияв при виде учителя, сказала Крапива, — у нас состояние вообще-то средней тяжести. — Глаза ее блеснули слезой. — Я просто не могу на нее смотреть. Ночью я сижу с ней, а днем бегаю по врачам и аптекам, отвлекаюсь от этого ужаса.

— Я прошлый раз интересовался у вас, куда делся цветок, — как бы между прочим сказал умный педагог. — Дело в том, что я хотел попросить у вас отросток.

— Ой, да вы что, — покачала головой Крапива. — Видимо, был сильный ветер… Его свалило с окна… Я не стала говорить бедной Малинке, она бы тут же умерла от горя… Я сбегала, подняла цветок, горшок уже был расколот… Я поставила его на окно… Думала купить новый горшок… Но забегалась, все забыла, так и не купила. А цветок завял совсем. Я его вынесла в мусор… Хорошо что Малина все равно не видит этот цветок, она же не встает… Нога у нее все хуже и хуже… С тех пор, с выпускного бала, ну вы не помните, наверно… Она даже не танцевала, бедняга…

— Я не помню…

— Ну вот. Уж я ее тянула к врачу… Но она упрямая как баран, сидела сиднем в кресле…

— Так с тех пор и не выходила? — спросил учитель осторожно.

— Так с тех пор.

— А что врачи говорят?

— Кто говорит, что надо ампутировать ногу… Кто говорит, что уже поздно, лишние страдания…

Тут Крапива заплакала и прижалась к плечу учителя.

— Как жалко цветок, — внезапно сказал учитель очень резким тоном.

— Да, жалко. Лежит теперь где-нибудь на городской свалке, — извиняющимся тоном сказала Крапива. — Если бы я знала, я бы принесла его вам.

— А я же ее видел где-то… В каких-то гостях, — произнес педагог.

— Да, кстати, я ведь совсем забыла! Да! Я вспоминаю, Малинка куда-то выходила один раз в красном костюмчике, я забыла. И напрасно, кстати, выходила. Она уже заболевала. «Я должна все сказать», — твердила, причем как сумасшедшая. Так что вот. Только хуже себе сделала. Я ее отговаривала, а она сказала, что это для нее важнее жизни. Дурочка, конечно, что может быть важнее жизни! Правда?

Такая у них получилась беседа.

Стало быть, теперь учитель ехал по горной дороге на своем велосипеде, ехал-ехал и уже к вечеру нашел то что искал — а именно грандиозную городскую свалку, которая дымила и воняла на километры вокруг и потому была сослана подальше от людей.

Уже смеркалось, учитель ехал, подпрыгивая на неровностях среди куч чего-то невыразимо пестрого. Стали попадаться битые стекла и железные обломки, наш путешественник спешился и повел велосипед очень аккуратно.

Однако довольно скоро с другой стороны свалки послышался далекий рев мотора — и учитель снова вскочил в седло и помчался, не разбирая дороги и не жалея шин.

Было очевидно, что там, вдали, среди холмов, гребет к городской помойке следующий дежурный мусоровоз. Он уже был виден внизу, гудящий как навозный жук, он ехал с новой порцией хлама, которая должна была скоро хлынуть и завалить предыдущее — а именно утренний привоз.

Учитель теперь видел, где у этих кораблей свалки находится пристань, т. е. куда они сваливают свежатинку.

До той границы было недалеко.

Однако мусоровоз уже подъехал, стал приподнимать спину — и в наступающей тьме учитель стал быстро расшвыривать какие-то днища, рваные книги и ломаные стулья. Он надеялся успеть и не видел, что над ним нависли тонны строительного мусора…

Но тут он внезапно увидел в глубине короткий красный блеск, вроде слабого сигнала или искры.

Могучий педагог отшвырнул в сторону какой-то тяжелый ящик с битым кафелем, затем рваный чемодан — и увидел свой цветок.

Он лежал, как поломанная стрела, зигзагом, на кусках кирпича, тлея последними двумя лепестками, и корень его уходил в пластиковый мешок для мусора.

Осторожно высвобождая корень, учитель вдруг увидел в глубине мешка чью-то светлую кудрявую голову — и сердце его почти остановилось от ужаса. Похоже было, что это волосы Малины.

Учитель поднял мешок — однако тут же понял, что в этом пластиковом мешке лежит: кто-то, выбрасывая цветок, одновременно выкинул и какой-то светлый парик…

И тут одинокий лепесток сорвался с облысевшего цветка и полетел куда-то в сторону.

Не выпуская из рук мешка, учитель, как вратарь, сделал бросок в сторону, ловя лепесток — и вдруг ужасный грохот потряс все окрестные горы. Буквально в десятке сантиметров от педагога на свалку обрушился град камней и осколков кирпича. Окрестности заволокло белой пылью.

Затем все затихло, только эхо ныряло в горах.

На том месте, где он только что стоял со своим велосипедом, высилось огромное каменное надгробие.

Там, под камнями, был погребен новенький железный друг, совсем недавно купленный на средства, собранные за год тяжелого труда. Тридцать скоростей было в этом чуде техники, нелопающиеся шины и легкий ход вверх по горам.

Но там же, под камнями, мог лежать и сам бедовый педагог, и никто бы никогда не обнаружил его безымянную могилу.

Прощай, велосипед, тихо сказал себе учитель и побрел в сторону города по широкой мусоровозной дороге, а пойманный лепесток он положил в свою кепку для сохранности.

Что же касается цветка, то он явно умер — почернел, съежился как тряпочка. Учитель нес его и всю оставшуюся долгую дорогу тосковал безмерно.

И, придя домой, бедняга вынул его из пакета, где все еще зачем-то лежал белый парик, и похоронил все, что осталось от цветка, в только что вскопанной грядке при свете крупных южных звезд, а потом щедро полил это дело из леечки.

Лепесток же он бережно опустил в свой круглый аквариум, где бодро плавали предыдущие ярко-красные лоскутки.

Что касается парика, то ему было место только в помойном ведре!

Тем же темным вечером Крапива внезапно навестила учителя в его педагогической берлоге.

— Вот как вы живете, — сказала она с оживлением, глядя блестящими глазами вокруг. Внезапно она побледнела.

Перед ней стояла хрустальная чаша с яркими, как искры, лепестками.

— Ой, как красиво, это что? — забормотала она. — Ой. Что это со мной? Ой. Мне плохо! Мне воды…

Учитель пошел на кухню и услышал вдруг за своей спиной грохот, звон разбившегося стекла и крик.

Крапива лежала на полу среди осколков и виноватыми глазами смотрела на педагога.

— Мне стало дурно, простите, — забормотала она, — но я все уберу…

Вскочив, Крапива метнулась мимо учителя в кухню, безошибочно нашла веник и совок и, не давши математику опомниться, сгребла все в кучу, в том числе и три красных лепестка — и выбросила в ведро…

— Я куплю вам новый аквариум, завтра же, — пробормотала Крапива, исчезая.

После ухода девушки учитель высыпал на газету все осколки из ведра.

Лепестков среди них как не бывало. Не было и парика.

Математик сжал кулаки, но было поздно, поздно, поздно…

Ближайшие два дня он провел дома при запертых дверях, просто лежал, пытался читать и даже не поехал на своем старом велосипеде купаться….

А когда поехал, его остановила старенькая учительница биологии и среди прочих новостей преподнесла ему и такую, что девушка Малина лежит при смерти, надежды нет. Даже Крапива, ее сестра, которая все время бегала по аптекам, перестала появляться.

Учитель отправился по привычному маршруту к морю, но как только доехал до знакомого беленького дома, то быстро слез с велосипеда, подошел к знакомому окну, на котором уже не было цветка, подумал, прислушался и перемахнул через подоконник как вор.

Малина в полной тишине лежала под одеялом очень светлая, как из белого мрамора, исхудавшая, с широко открытыми глазами, и у нее было такое прекрасное лицо, что хотелось плакать или молиться.

Учитель склонился и прижался лбом к руке умирающей.

Вдруг послышались быстрые шаги. Он тут же вскочил и вымахнул в окно, и остался по ту сторону. Занавеска скрыла от него все, что происходило в комнате. Он только слышал, что кто-то вошел очень аккуратно, прикрыл за собой дверь, потом как будто рухнул на колени, такое было впечатление…

Затем раздался тонкий дрожащий звук девичьего голоса:

— Господи, прости меня! Господи, помилуй ее! Господи, прошу, верни ей жизнь! Я знаю, что была грешна и пыталась колдовать, но мне не надо ничего! Господи, возьми мою жизнь, я так больше никогда не буду делать! Мне не надо колдовства, спаси мою сестру! Она ни в чем не виновата! Ну убей меня! Прости и помилуй! И пусть теперь мое колдовство исполнится, она не хочет жить, но я… (торжественно) Я ЖЕЛАЮ, ЧТОБЫ ОНА ОЖИЛА!

Учитель, ничего не понимая, слушал этот бред. А потом вошли какие-то люди, заговорили «пойдем, пойдем» и увели ту, которая бормотала как в горячке.

Настала полная тишина.

Учитель стоял на улице, прижавшись лбом к стене. Прохожие смотрели на него, видимо, но ему было все равно.

В комнате, однако, нечто произошло. В той полной тишине, которая царила там, за занавеской, прозвучало что-то, чего раньше не было — кто-то вздохнул, тяжело и хрипло. Потом опять… И еще раз…

Учитель не удержался, он полез головой за занавеску и увидел Малину — глаза у нее были закрыты, но она дышала!

И наш математик вскочил побыстрей на свой велосипед и помчался, но не к морю, а домой.

Он зашел за низкий забор, отделявший палисадник от улицы, и там, на черной как смола земле, которую он поливал два раза в день с остервенением безнадежности, сиял ярко-зеленой искрой только что проклюнувшийся росток! Проклевыш, правда, был небольшой, размером с конец иголки.

Учитель суеверно зажмурился и не позволил себе обрадоваться, это мог быть вполне стебелек лопуха или полыни, мало ли. Той же крапивы, будь она неладна.

Затем молодой педагог выпрямился и почувствовал себя очень взрослым: он понял, что до сих пор ничего не боялся, поскольку его кто-то охранял (и тот случай на море, и чудесное спасение в Ущелье Смерти, когда он зацепился за веточку, и тот момент на свалке, когда его чуть не задавило вместе с велосипедом). Теперь же Малина была больна, и охранять надо было ее — и ныне, и в будущем.

Кроме того, он почему-то точно знал, что Малина поправится, и открывались некоторые перспективы, от которых замирало сердце, но прибавлялось забот. Учитель должен был думать о будущем, потому что у них с Малиной родится четверо детей (две девочки сразу и потом два мальчика по очереди), и дом должен быть двухэтажный, чтобы наш кот свободно бегал за нашим щенком. И какие вырастут красные цветы — они будут видны даже ночью, их будет много, и они спасут и сохранят всех, цветы ведь — это живая любовь, и никакого колдовства здесь нет.

И учитель, переодевшись и купив пять пачек сока и букет пионов, отправился с первым официальным визитом к своей невесте, но сначала на всякий случай накрыл росток баночкой из-под варенья.