"Выбираю любовь" - читать интересную книгу автора (Картленд Барбара)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Рейберн Лайл пересек гостиную и остановился у висевшего над камином зеркала, чтобы поправить свой серый галстук.

«Большего неудобства, чем заниматься любовью в гостиной, по-моему, не существует», – с досадой подумал он.

Однако как бы то ни было, но именно пять часов пополудни стало излюбленным временем для романтических свиданий, и зачастую дама приглашала к чаю лишь одного гостя – кавалера, к которому она благоволила.

Мода эта пошла от короля Эдуарда, который – еще в свою бытность принцем Уэльским – понял, что только в половине пятого может беспрепятственно ускользать из Мальборо-хаус и встречаться с понравившейся ему леди.

Как правило, мужья проводили это время в обществе чужих жен или в клубе.

По неписаному этикету, джентльмен, пришедший навестить даму во время файв-о-клока, не должен был оставлять свой цилиндр, перчатки или трость в холле. Все эти вещи полагалось класть на пол в гостиной, чтобы можно было в любую минуту ретироваться.

То, что к чаю приглашался всего один гость, уже никого не удивляло, и даже слуги были вышколены таким образом, что никогда не заходили в гостиную, пока их не вызывала хозяйка.

Большие диваны были не менее удобны, чем кровати с перинами. Однако оставалась еще одна трудность – от воспылавшего страстью джентльмена требовалась немалая настойчивость и изобретательность, чтобы добиться своего, ибо в это время дня на даме, как правило, был весьма сложный туалет, справиться с которым могла лишь ловкая горничная.

Согласитесь, нелегко соблазнить женщину, от груди до бедер закованную в тугой корсет, современную разновидность средневековых рыцарских доспехов!

Помимо этого, чтобы придать пышность фигуре, дамы зачастую подкладывали сзади под платье подушечки, а некоторые – увы, излишне костлявые! – были вынуждены подкладывать их и спереди.

Немалое препятствие создавали многочисленные нижние юбки, обильно снабженные всевозможными ленточками и рюшами, туго затянутый корсет, а также лиф платья, который, хотя и шился чаще всего из прозрачного кружева имел на спине длинный ряд мелких пуговок или шнуровку.

Воистину дама должна была быть настоящей богиней-соблазнительницей – каковыми они, как правило, и были, – чтобы мужчина, призвав на помощь все свое умение и терпение и на время преобразившись в искусную горничную, добрался наконец до этих восхитительных изгибов и округлостей, ради которых он явился на свидание.

Подобные мучения длились до тех пор, пока на радость всем любовникам в начале века некая дама по имени Люсиль изобрела нечто совершенно неожиданное – так называемое «чайное платье».

Ничего более привлекательного и в то же время подходящего для интимных романтических свиданий, приуроченных к послеобеденному чаю, нельзя было придумать.

Шилось оно из прозрачного шифона или шелка и каскадом ниспадало с плеч дамы до самого пола. Этот наряд, делавший женщину воздушной, как сказочная фея, и одновременно чрезвычайно соблазнительной, позволял добиться главного – избавиться на драгоценные часы свиданий от ненавистного корсета.

Сама королева Александра одобрила это изобретение, облачившись однажды во время вечернего чая в изысканный наряд из белого шелка, расшитый кружевом и украшенный великолепными драгоценностями.

Когда сегодня днем Рейберн Лайл переступил порог гостиной Элоизы Давенпорт, она уже ждала его, одетая в чайное платье из зеленого шифона, которое, призванное скрывать экзотические прелести ее чувственного тела, скорее выставляло их напоказ.

Рейберн положил на пол свой цилиндр, трость и перчатки.

Опустившись на мягкие подушки дивана, они без лишних разговоров заключили друг друга в объятия. Чай, изысканно сервированный на серебряном подносе, а также сопутствующие ему лакомства – тосты, бриоши, горячие булочки, пряные кексы, глазированные пирожные с кремом и печенье – в этот сладостный миг были забыты.

Элоиза и впрямь была голодна, но утолить этот голод мог лишь Рейберн. Его горячие губы и руки рождали в ней огонь страсти, от которого, казалось, плавилось все ее тело.

Для него тоже в этот момент существовала лишь Элоиза. Аромат экзотических восточных духов щекотал ему ноздри, а ее искусные ласки горячили его кровь.

Однако теперь, когда Рейберн поправлял перед зеркалом одежду, с неудовольствием заметив красную полоску, которую натер на шее слишком тесный воротник, ему внезапно показалось, что духи Элоизы, пожалуй, излишне резки для такой небольшой гостиной, где к тому же и так душно из-за наглухо задернутых штор.

Обычно в это время дня шторы во многих лондонских гостиных опускали под вполне невинным предлогом – после чая дама желала отдохнуть, а яркий солнечный свет мог ей помешать.

Впрочем, глаза Элоизы сверкали ярче солнца. Она не сводила влюбленного взгляда с Рейберна.

– Я люблю тебя! – страстно прошептала она. – Ну почему мы не можем провести этот уик-энд вместе? Ты вполне можешь остаться в Лондоне, если захочешь…

– Я уже принял приглашение, и теперь неудобно отказываться, – возразил Рейберн. – Кроме того, если нас увидят вдвоем, пойдут сплетни. О нас и так уже судачат!

– Ты беспокоишься обо мне или о себе?

О нас обоих, – чистосердечно признался Рейберн. – У тебя есть муж, а у меня – моя политическая карьера.

– Но ведь Джордж в Париже! – воскликнула Элоиза. – И потом, я знаю одно уютное местечко, где нас никто не увидит… Это загородная гостиница.

Рейберн замер.

Никогда прежде Элоиза не делала ему таких предложений, и теперь он с удивлением обернулся к ней.

– Я хочу быть с тобой! – страстно прошептала она. – Хочу провести целую ночь в твоих объятиях… Мне надоело видеться урывками, постоянно прятаться и вздрагивать от каждого шороха!..

В глубине души Рейберн был согласен с Элоизой, но вслух этого не сказал.

– К сожалению, у нас нет выбора, – со вздохом напомнил он. – Ты не хуже меня знаешь, что будет, если твой муж нас застанет!

Да, это Элоиза знала…

Джордж спокойно закрывал глаза на ее многочисленные любовные интрижки, да и сам был не безгрешен, но если бы поведение жены послужило причиной скандала и оказалась задета его честь…. Нет, лучше об этом не думать!

Общество в то время руководствовалось десятью официальными заповедями и одиннадцатой негласной, смысл которой сводился к следующему: «Делай что хочешь, но тайно!»

Считалось само собой разумеющимся, что можно бесконечно предаваться тайным любовным утехам, однако если дело выходило наружу, то возникший скандал задевал не только тех людей, кого он непосредственно касался, но и все высшее общество.

В молодости король, жадный до удовольствий, частенько попадал в затруднительное положение из-за женщин, но всегда выходил сухим из воды. Да и теперь его любовная связь с умной и утонченной миссис Кеппел была широко известна – о ней знала даже королева, – однако обсуждать это вслух было бы признаком дурного тона.

Таким образом, то, что предлагала сейчас Элоиза, никак не вписывалось в рамки общепринятых норм поведения, и оба они прекрасно знали это.

– Пожалуй, я все же проведу этот уик-энд так, как намеревался, – с улыбкой проговорил Рейберн. – А ты, по-моему, склонна творить безумства, Элоиза. Того и гляди забросишь чепчик за мельницу!

– Что там чепчик! Я готова бросить к твоим ногам свое сердце…

Откинувшись на подушки, она подняла руки и томно потянулась, искоса поглядывая на любовника, чтобы оценить произведенный на него эффект.

Прозрачный зеленый шифон соскользнул с ее плеч, обнажив их ослепительную белизну, а когда Элоиза закинула назад голову, перед Рейберном во всей красе предстала ее лебединая шея.

В этот момент она выглядела чрезвычайно привлекательно и соблазнительно, и все же умом Рейберн понимал – здесь таится опасность…

Никакая другая женщина не возбуждала в нем таких сильных, таких чувственных желаний, как Элоиза. Однако он был убежден, что не влюблен в нее.

Было ясно, что эта женщина – эгоистка до мозга костей, для которой существуют лишь ее собственные желания и прихоти, пустая кокетка без каких-либо моральных принципов.

Все ее помыслы были сосредоточены лишь на одном – по возможности выглядеть наиболее привлекательно и удовлетворять свои чувственные порывы.

Элоиза была средоточием необузданных страстей, и, поскольку она обладала божественной красотой, всегда находились мужчины, которые считали ее неотразимой.

Однако Рейберн, хотя и был весьма ею увлечен, все же не потерял рассудок. И сейчас рассудок подсказывал ему, что эта любовная связь, как и множество предыдущих, вот-вот подойдет к концу.

Собственно говоря, ее пик уже миновал. Конечно, еще какое-то время они будут наслаждаться друг другом, а потом неизбежно наступит день, когда экипаж Рейберна больше не будет останавливаться у дверей Элоизы – не только во время послеобеденного чая, но и вообще… Он посмотрел на часы.

– Мне пора.

– Не уходи, дорогой, побудь со мной еще немного! – взмолилась Элоиза.

Она протянула к Рейберну руки, давая понять, что ждет поцелуя. Ее темные глаза сверкали, чувственный рот был так соблазнительно приоткрыт.

Однако Рейберн уклонился от ее объятий и только поцеловал ей руку.

– Благодарю тебя за то удовольствие, что ты даришь мне, Элоиза, – медленно и торжественно произнес он.

– Я увижу тебя завтра?

– Я ведь сказал, что уезжаю за город.

– Но ты мог бы навестить меня до отъезда, – нашлась Элоиза. – Я непременно должна тебя видеть!

В ее голосе появились отчаянные нотки. Хотя Рейберн вел себя безукоризненно, Элоиза почувствовала, что он ускользает от нее.

Это не укладывалось у нее в голове. Неужели на свете найдется мужчина, способный противостоять ее обаянию? Да еще не кто-нибудь, а Рейберн, которому она подарила не только свое тело, но и сердце!..

– Мы могли бы вместе пообедать, – торопливо предложила она. – Здесь или в другом месте – как ты захочешь…

– Право, не знаю… Я пришлю тебе записку, – уклончиво пообещал он.

Элоиза вскочила с дивана и, пока Рейберн подбирал с пола свою шляпу и трость, обвила руками его шею.

– О Рейберн, – страстно проговорила она, – ты самый восхитительный, самый очаровательный любовник на свете! Ну как я могу отпустить тебя даже на секунду?..

Он промолчал. Элоиза вздохнула.

– Как было бы чудесно, если бы мы были мужем и женой!.. Рейберн, дорогой, обещай любить меня всегда! Клянусь – я умру, если ты меня разлюбишь…

Он нехотя поцеловал Элоизу, а затем решительно высвободился из ее объятий.

– Значит, решено – завтра утром я пришлю тебе записку. А сейчас мне действительно пора идти – меня ждет премьер-министр.

Это было не совсем так. На самом деле Рейберну предстояло встретиться не с самим премьером, а с другими членами кабинета. Впрочем, для Элоизы это прозвучало достаточно убедительно, и она его больше не задерживала, прекрасно понимая – как бы Рейберн ни дорожил ею, политика стоит у него на первом месте.

– Я люблю тебя! – снова повторила она, когда он уже стоял на пороге. – Не забывай об этом… Обещай мне, Рейберн, что ты будешь постоянно думать обо мне!..

Эту просьбу ему поневоле пришлось выполнить, ибо, даже сидя в экипаже, Рейберн ощущал, что его костюм насквозь пропах духами Элоизы, а губы все еще хранят прикосновение ее губ.

Внезапно его охватила досада. Ну вот, на что он потратил несколько часов! А ведь он вместо этого мог заняться верховой ездой или поиграть в теннис…

После удушливой атмосферы гостиной в доме Элоизы Рейберн чувствовал себя так, словно объелся сладостями и теперь его немного тошнит.

Он попытался выбросить из головы эти мысли и сосредоточиться на деловой встрече, которая предстояла ему в палате общин.

Относительно уик-энда окончательное решение тоже было принято. Никто и ничто не помешает ему поехать завтра в имение графа Кроксдейла.

Элоиза Давенпорт на следующее утро получила записку Рейберна, когда завтракала, лежа в постели. Одновременно горничная внесла в спальню огромную корзину экзотических орхидей – тоже от него.

Стараясь казаться равнодушной, а на самом деле сгорая от нетерпения, Элоиза разорвала конверт.

Впрочем, она знала, что ей предстоит прочесть. Извинения Рейберна по поводу того, что он не может отменить свою поездку за город, приходилось принимать как неизбежность. И отсутствие в записке слов любви – тоже.

Элоиза давно, еще с момента их первой встречи, поняла, что Рейберн слишком умен и осторожен и никогда не доверит бумаге ничего такого, что могло бы в дальнейшем бросить тень на его репутацию, которой он очень дорожил.

Ей также было известно, что ни одна женщина, состоявшая с ним в любовной связи, не была скомпрометирована – Рейберн всегда вел себя предусмотрительно.

И все же эти соображения мало утешали Элоизу. Ее тело жаждало его ласк. Ей казалось, что более привлекательного мужчины она в жизни еще не встречала.

«Я еще ни разу не была так безумно влюблена, – подумала Элоиза, – и так обворожительна, как сейчас!..»

Она взглянула на себя в зеркало. Эта изящная вещица в золотой раме была установлена на ее туалетном столике таким образом, чтобы Элоиза могла любоваться своим отражением, даже не вставая с постели.

«Интересно, – подумала она, – что сказал бы Рейберн, если бы увидел меня сейчас?»

В этот момент Элоиза и впрямь была неотразима – длинные светло-каштановые волосы ниспадали на ее белоснежные плечи, а прозрачная шелковая ночная рубашка, отороченная дорогим кружевом, почти не скрывала обольстительного тела.

Взглянув на орхидеи, Элоиза решила, что эти экзотические цветы должным образом дополняют ее красоту. Мужчины часто говорили ей, что она похожа на орхидею – волнующую, таинственную и непредсказуемую.

Она откинулась на обшитые кружевом подушки и погрузилась в сладостные мечты.

Рейберн обязательно придет к ней в понедельник. И Джордж не будет им помехой – даже если к тому времени он вернется из Парижа, то наверняка отправится в клуб, чтобы похвастаться перед друзьями своими победами над француженками.

Они непременно снова будут вместе! При воспоминании о вчерашнем восхитительном свидании у Элоизы учащенно забилось сердце.

Заседание комитета палаты общин, на котором председательствовал Рейберн Лайл, закончилось в пятницу утром, и молодой человек решил, что успеет перекусить перед тем, как ехать в Кроксдейл-Парк.

Поездка на новом «Мерседесе» – эта современная машина мощностью шестьдесят лошадиных сил была куплена им на прошлой неделе – займет никак не более трех часов.

Значит, рассудил Рейберн, если выехать в два часа пополудни, он прибудет на место примерно в пять. Как раз к этому моменту и съезжается большинство гостей. Да и камердинеру хватит времени, чтобы распаковать его вещи до того, как нужно будет переодеваться к обеду.

Он решил, что перекусит в Сент-Джеймс-клабе – тамошний повар славился своим искусством, а в еде, как и во всем остальном, Рейберн был весьма разборчив.

В столовой клуба, просторном помещении с высоким потолком, он увидел своих знакомых и решил присоединиться к ним.

За столом разговор шел исключительно о политике. Всеобщее беспокойство у англичан вызывало намерение Германии усилить свой военный флот, построив дополнительные корабли, которых у нее и так было немало.

Тема оказалась увлекательной, и когда Рейберн взглянул на часы, выяснилось, что уже половина второго. Значит, если он намерен, как и собирался, выехать в два часа, ему надо торопиться домой, чтобы переодеться.

Поднявшись из-за стола, молодой человек уже начал прощаться, как вдруг увидел, что в столовую входит его давнишний знакомый.

Майор Вильям Гартуэйт, дипломатический курьер, часто встречался с Рейберном по делам, ибо в его обязанности входила доставка депеш министерства иностранных дел английским послам в различных странах Европы.

– Здравствуйте, Гартуэйт, – сердечно приветствовал его Рейберн, протягивая руку. – А я и не знал, что вы уже вернулись из Парижа!

– Вообще-то я собирался повидаться с вами сегодня днем, – заметил Вильям Гартуэйт.

– Простите, но я уезжаю на весь уик-энд, – сказал Лайл. – А у вас что-нибудь срочное?

– Да нет, вам не стоит менять свои планы, Лайл. Это вполне терпит до понедельника.

– Ну вот и пусть потерпит! – с улыбкой произнес Рейберн.

Он уже собирался отойти от Гартуэйта, но в этот момент тот произнес нечто такое, отчего ноги Лайла буквально приросли к полу.

– Я полагаю, вы уже слышали о том, что произошло в Париже с Джорджем Давенпортом?

– Нет… – с замиранием сердца ответил Лайл.

– Вчера с ним случился сердечный приступ, и вечером того же дня он скончался!

– Боже правый!

Это восклицание невольно сорвалось с уст Рейберна Лайла.

– Эта смерть будет тяжелым ударом для всех, кто его знал, – печальным тоном добавил Вильям Гартуэйт, – но больше всего, разумеется, для его вдовы…

Тут кто-то обратился к нему с вопросом, и, воспользовавшись этим, Рейберн поспешил удалиться.

Сообщение Вильяма Гартуэйта задело его больше, чем он того ожидал. Молодому человеку припомнилось, как не однажды с презрительной гримаской на лице Элоиза говорила:

– Джордж такой мнительный! Он воображает, что у него больное сердце. Какая чепуха! Это просто несварение желудка. Он слишком много ест и слишком неумеренно пьет…

Однако, как выяснилось, дело было вовсе не в желудке. И вот теперь, когда Джорджа Давенпорта не стало, Рейберна не покидало тоскливое ощущение, что эта неожиданная смерть мужа его любовницы чревата для него серьезными последствиями.

Возвращаясь к себе на Куин-Эннс-гейт, Лайл чувствовал себя так, словно у его ног внезапно разверзлась бездна и, если он сделает хотя бы один неосторожный шаг, он непременно в нее угодит.

Время уже поджимало. Молодой человек поспешно взбежал по ступенькам и не успел даже постучать, как дверь распахнулась.

– Ваши вещи уже уложены, сэр, – объявил дворецкий.

Рейберн собирался пройти прямо наверх, но в этот момент слуга добавил:

– Некоторое время назад, сэр, вам принесли письмо. Его принял не я, а Генри. Он же сообщил мне, что дело весьма срочное и требуется немедленный ответ.

Рейберн взглянул на конверт, дожидавшийся его на серебряном подносе. Ему было слишком хорошо известно, от кого пришла эта депеша.

Не узнать дорогую бледно-зеленую бумагу и мелкий витиеватый почерк Элоизы было просто невозможно.

– Так вы говорите – Генри открывал дверь посыльному? – уточнил Рейберн.

Так звали мальчика на побегушках, служившего в доме Лайла. По правде говоря, он был слегка глуповат, но дело свое выполнял исправно, хотя и не слишком расторопно.

– Да, сэр.

Рейберн некоторое время размышлял.

– Послушайте, Бейтсмен, – наконец обратился он к дворецкому. – Если кто-нибудь будет спрашивать, скажете, что я уехал до того, как принесли это письмо. Соответственно, ответить на него я не мог. Понятно?

– Вполне, сэр.

– Отлично! Так и действуйте, – напутствовал слугу Рейберн, торопливо поднимаясь по лестнице.

Удаляясь от Лондона, он чувствовал, что с каждой милей становится – по крайней мере, на время – дальше и от Элоизы.

Хорошо изучив свою любовницу, Рейберн был совершенно уверен, что в своей записке она уведомляет его о смерти мужа и наверняка полагает, что, как только истечет срок траура, они поженятся.

Вчера она не в первый раз упомянула о том, как было бы хорошо, если бы они стали мужем и женой, – об этом в минуты близости Элоиза говорила частенько.

Сам он такого желания никогда не высказывал. Однако Лайл достаточно хорошо знал женщин, а потому понимал, что Элоизу Давенпорт это ничуть не смущает – она всеми силами стремится завладеть им и готова на все, чтобы сделать их любовную связь постоянной.

«Только англичанки способны на такое! – с досадой подумал Рейберн. – Им почему-то хочется, чтобы пустяковая любовная интрижка длилась всю жизнь…»

В эту минуту он, как никогда прежде, был убежден, что меньше всего на свете хотел бы видеть своей женой прекрасную Элоизу.

Когда Рейберн мысленно воображал себя женатым, то хозяйкой своего лондонского дома или поместья в Хэмпшире он представлял женщину совершенно не того типа, к которому принадлежала Элоиза Давенпорт.

Правда, собственный идеал будущей супруги рисовался ему пока довольно смутно, однако это ни в коем случае не могла быть женщина столь необузданных порывов и непредсказуемых желаний, как его теперешняя любовница.

Будучи по натуре дамой весьма страстной, Элоиза требовала того же от Рейберна, нимало не считаясь с его наклонностями и характером.

Сам же он, начитавшись древних греков, весьма дорожил своей индивидуальностью и не собирался лишаться ее в угоду дамским капризам. Знакомство с этими философами началось у Лайла задолго до того, как он поступил в Оксфорд.

И сейчас в недолгие часы досуга он любил почитать что-нибудь возвышенное. Среди его окружения было мало людей, с которыми Рейберн мог бы поговорить на столь серьезные темы, и уж, во всяком случае, это были не женщины!

Конечно, молодому человеку приходила в голову мысль, что когда-нибудь он влюбится. Если судьба окажется к нему благосклонной, то его избранница по праву займет место, которое когда-то принадлежало матери Рейберна, а сам он будет не только любить и желать ее, но и уважать.

Итак, примерно на полпути к Кроксдейл-Парку ключевое слово было найдено!

Вот чего хотелось Рейберну – уважать свою жену. А все светские Элоизы Давенпорт годились только на то, чтобы восторгаться ими, увлекаться, даже, может быть, терять из-за них голову… Но ни к одной из них он, разумеется, никогда не относился с уважением.

Его теоретические рассуждения выглядели замечательно, а на деле Рейберн прекрасно отдавал себе отчет в том, что очутился в весьма затруднительном положении.

Недаром говорится, что оскорбленная женщина становится настоящей фурией. Лайл понимал – если он не сделает Элоизе предложение, пусть даже пожениться из-за траура они смогут лишь через год, ее ярости не будет предела.

«Что же мне делать, черт побери? – спрашивал себя Рейберн. – Где найти выход из этой ситуации?»

Вот его автомобиль уже свернул на подъездную аллею перед загородным особняком графа Кроксдейла, а решение так и не было найдено.

Машина показала себя с лучшей стороны – таково было единодушное мнение шофера и камердинера Лайла.

– По-моему, мы побили все рекорды скорости, сэр! – торжествующе заметил шофер.

– Ровно два часа и пятьдесят пять минут, – подтвердил Рейберн, взглянув на свои часы. – Надо будет поинтересоваться у графа, какую скорость развивает его автомобиль. Кажется, у него «Испано-суиза».

– Вы позволите и мне взглянуть на нее, сэр? – с улыбкой попросил шофер.

Рейберн снял автомобильные очки и, положив их на сиденье, направился к дому графа Кроксдейла. В величественном мраморном холле его встретили два ливрейных лакея, которые помогли Лайлу снять легкий плащ и взяли у него твидовую фуражку.

Под плащом скрывался серый летний костюм, как нельзя лучше гармонировавший с цветом его глаз.

Словом, молодой человек выглядел очень элегантно, когда вошел в просторную гостиную, французские окна которой были открыты на балкон, и направился к гостям.

Они уже собрались вокруг чайного стола, за которым хозяйничала леди Эмили Далтрей, сестра графа Кроксдейла. Эта седовласая благообразная дама была старше брата, но, в отличие от остальных присутствовавших женщин, не пыталась скрыть свой возраст.

– Я счастлив видеть вас, Лайл! – сказал граф Кроксдейл, выходя с балкона навстречу гостю. – Как добрались?

– Превосходно! – отвечал Рейберн. – Путешествие заняло у меня всего лишь два часа и пятьдесят пять минут. Надеюсь, что мне удалось если не побить, то повторить ваш рекорд.

– В таком случае спешу вас уведомить, что сегодня утром я доехал сюда из Лондона всего за два часа и пятьдесят две минуты! – с торжеством возвестил граф. – Я просто не верю своему успеху – неужели мне удалось превзойти самого Счастливчика Лайла?

– Похоже, что да, – признался Рейберн.

– Когда-то это все-таки должно было случиться! – рассмеялся граф и добавил: – По-моему, вы здесь со всеми знакомы…

Рейберн поздоровался с несколькими гостями и тут с удивлением заметил… леди Брэндон, а рядом с ней – Виолу.

Он подошел к ним и тут же по взгляду девушки понял, что она снова попала в беду. Ошибиться было невозможно – слишком встревожены были ее глубокие темно-фиалковые глаза, занимавшие, казалось, половину лица, слишком холодны дрожащие тоненькие пальчики, которые она доверчиво вложила в его ладонь.

Рейберну показалось, что Виола взывает о помощи, и он, стараясь успокоить несчастную девушку, чуть дольше, чем положено, задержал ее руку в своей, а затем перешел к другим гостям.

– На этот раз у меня собралось весьма многочисленное общество, – с самодовольной улыбкой объявил граф. – А завтра гостей станет еще больше – ко мне приедет обедать сам король, а с ним – обворожительная Элис Кеппел!

– Его величество проводит уик-энд где-нибудь поблизости? – осведомился Рейберн не потому, что его это действительно интересовало, а потому, что понимал – граф ждет от него реакции на свои слова.

– Да, он находится в Бленхейме. И с ним, разумеется, герцог и герцогиня Мальборо.

– Я буду рад снова встретиться с ними, – заметил Рейберн.

– То же самое сказал герцог, когда я сообщил ему, что вы будете моим гостем, – откликнулся граф.

Поговорить с Виолой и узнать, что стряслось с нею на этот раз, Рейберну так и не удалось – вскоре дамы поднялись в свои комнаты, чтобы отдохнуть перед обедом.

Впрочем, молодого человека это не смутило – он справедливо полагал, что в доме, где гостит множество народу – а у графа собралось тридцать человек, – всегда найдется возможность уединиться и выяснить, наконец, что ее так тревожит.

Но он, конечно, не мог знать, что как только Виола очутилась у себя в спальне, она вознесла благодарственную молитву господу за то, что Рейберн каким-то чудом оказался здесь.

– Какое счастье! – как безумная, твердила она. – Если кто-то и может меня спасти, то только он!.. Больше мне не к кому обратиться за помощью…

Всю дорогу в Кроксдейл-Парк – а они с мачехой ехали туда в автомобиле, который любезно прислал за ними граф, – Виоле казалось, что она вот-вот сойдет с ума.

Дело в том, что перед самым отъездом леди Брэндон сообщила ей нечто такое, что потрясло девушку подобно взрыву бомбы. Впрочем, даже настоящая бомба, разорвись она сейчас у ее ног, не оказала бы на Виолу такого действия, как слова мачехи.

Девушка была в кабинете – выбирала, что бы взять с собой почитать, – как вдруг туда вошла леди Брэндон.

– Мне надо с тобой поговорить, Виола, – как всегда резко, объявила она.

– В чем дело, мадре? – предчувствуя недоброе, спросила девушка.

Она понимала, что вчера легко отделалась, и теперь боялась, что мачеха снова начнет ругать ее за то, что Виола так несвоевременно упала в обморок и находится благодаря этому на свободе, вместо того чтобы разделить в тюрьме участь остальных суфражисток, арестованных на Даунингстрит.

Леди Брэндон величественно прошествовала через всю комнату и села в кожаное кресло.

– Сядь, Виола, – приказала она. Девушка повиновалась и, сидя на краешке дивана, со страхом ждала, что последует дальше.

– Надеюсь, вчера вечером ты получила удовольствие от посещения театра, – неожиданно произнесла леди Брэндон. – Я заметила, как внимателен был к тебе граф во время ужина.

Самой Виоле это внимание показалось даже излишним – граф игнорировал остальных своих гостей и обращался исключительно к ней.

В его присутствии она, как всегда, чувствовала себя неловко. Ей казалось, что граф подавляет ее, и она инстинктивно старалась держаться от него подальше и в буквальном, и в переносном смысле.

– Ты явно очень нравишься ему, – продолжала леди Брэндон, – и я начинаю думать, Виола, что более удачной партии тебе не найти!

Боже мой! – невольно вырвалось у Виолы. – Не хотите же вы сказать, мадре, что я должна стать его женой? Он ведь слишком стар…

– Я полагаю, что он намерен сделать тебе предложение, – сказала леди Брэндон. – Граф явно выделяет тебя среди других женщин, а тот факт, что он пригласил нас в Кроксдейл-Парк, да еще обещал прислать машину, свидетельствует о многом!

– Я уверена, что вы ошибаетесь, мадре, – дрожащим голосом возразила Виола, которую мысль о предполагаемом браке с графом Кроксдейлом пугала не меньше, чем тюремное заключение. – Вряд ли у графа есть в отношении меня такие намерения…

– Впрочем, ему всегда нравились молодые женщины, – задумчиво произнесла леди Брэндон, не обратив никакого внимания на слова падчерицы. – Обе его жены были совсем юными, когда он на них женился…

– Обе?.. – воскликнула Виола, не веря своим ушам. – Так он уже дважды был женат?

– Его первая жена умерла при родах, и он был весьма огорчен этим обстоятельством, – продолжала леди Брэндон. – Она была на двенадцать лет моложе графа. Вторая его жена погибла от неосторожного выстрела на охоте. Ей было всего девятнадцать, и она не успела подарить ему наследника.

Помолчав, леди Брэндон сказала:

– А наследник ему очень нужен. Я уверена, что уже во время этого уик-энда граф сделает тебе предложение!

– Надеюсь, что нет! В любом случае, я… не смогу принять его предложение, – в отчаянии проговорила Виола.

Леди Брэндон сурово взглянула на падчерицу.

– Ты несовершеннолетняя, Виола, а я – твоя опекунша. Граф, вне всякого сомнения, обратится именно ко мне. Я несу за тебя ответственность и должна позаботиться о твоем будущем. Лучшего мужа ожидать нечего, так что от твоего имени с удовольствием приму его предложение.

– Но я не могу выйти замуж… за такого старика!.. – снова с отчаянием повторила Виола.

Она с первой минуты знакомства невзлюбила графа. Одно его присутствие заставляло бедную девушку содрогаться.

– Граф Кроксдейл – один из самых могущественных и влиятельных людей в Англии, – торжественно заявила леди Брэндон. – Он – близкий друг самого короля. У него лучшие в стране конюшни. Словом, это во всех отношениях весьма достойный человек, и ты должна радоваться тому, какое счастье тебе привалило! Хотя, видит бог, я не понимаю, зачем ему понадобилось брать в жены такую дурочку, как ты…

– Так, может быть, вы ему расскажете о моих многочисленных недостатках? – робко предложила Виола. – Тогда он наверняка потеряет ко мне всякий интерес…

– Не старайся казаться глупее, чем ты есть на самом деле! – резко бросила леди Брэндон. – Наоборот, я намерена до небес превозносить твои добродетели – впрочем, сомневаюсь, что они у тебя есть! Надеюсь, что граф не догадается, какова ты на самом деле, до тех пор пока не обвенчается с тобой!

– Но я не выйду за него замуж! Не выйду!.. – в отчаянии вскричала Виола.

– Если ты поступишь наперекор моим желаниям, то жестоко об этом пожалеешь, – с угрозой в голосе произнесла леди Брэндон. – Предупреждаю тебя, Виола, я своего добьюсь! Ты сделаешь блестящую партию, а я… У меня в этом деле есть своя выгода!

Виола недоуменно подняла глаза на мачеху.

– Разумеется, если не объяснить тебе все на пальцах, ты ничего не поймешь, – саркастически заметила леди Брэндон. – Ну, ничего не поделаешь – придется мне, видно, все разжевать и в рот тебе положить!.. Так слушай – до сих пор ты была сомнительным приобретением для нашего движения. Ты умудрилась не выполнить ни одного моего задания. Но, став графиней Кроксдейл, ты наверняка сможешь принести нам ощутимую пользу!

Виола начала догадываться, что скрывалось за желанием мачехи выдать ее замуж. Леди Брэндон не просто хотела избавиться от ненавистной падчерицы – она надеялась извлечь из этого замужества выгоду для себя, и в первую очередь для движения суфражисток.

– Во-первых, ты сможешь помогать нам материально, – продолжала развивать свою мысль леди Брэндон, – во-вторых, до сих пор в наших рядах не было столь титулованных особ. Одним словом, выйдя замуж за Кроксдейла, ты приобретешь влияние и вес в обществе!

– И все же это невозможно! – повторила Виола.

Голос девушки по-прежнему дрожал от волнения, но она твердо стояла на своем.

– Я не хочу… и не могу… стать женой лорда Кроксдейла!..

Глаза мачехи сверкнули от гнева.

– Посмотри-ка на меня, Виола! – приказала она. – Ты знаешь, что я с. тобой сделаю, если ты только посмеешь ослушаться!..

Леди Брэндон произнесла это медленно и раздельно, и у Виолы от страха сжалось сердце, хотя она и давала себе слово быть храброй.

Однажды, когда она пошла наперекор желаниям мачехи в каком-то совершенно пустяковом вопросе, леди Брэндон жестоко избила ее. Этого Виола никогда не забудет!

Она до сих пор помнила, какие рубцы на ее теле оставил тогда хлыст и как долго не заживали раны.

Должно быть, в глазах девушки отразился страх, от которого у нее пересохло в горле и чуть не остановилось сердце, ибо леди Брэндон с торжеством воскликнула:

– Ты примешь предложение графа! И я первая тебя поздравлю…

Итак, всю дорогу в имение графа Виола пребывала в состоянии паники. Она страшилась даже подумать о том, что ждет ее впереди.

Как жаль, что она не умерла тогда в доме Рейберна Лайла! Как жаль, что бомба не взорвалась…

Даже величественный вид Кроксдейл-Парка в лучах послеобеденного солнца не смягчил того ужаса, который испытывала несчастная девушка перед его владельцем. Правда, когда сам граф, улыбающийся и радушный, вышел поприветствовать ее и мачеху, Виола постаралась убедить себя в том, что он не такой уж старый и противный.

Однако стоило графу взять ее за руку, как былое отвращение вернулось к ней и даже усилилось.

– Я попросил вас приехать сегодня пораньше, – начал хозяин дома, – так как мне нужно поговорить с вами обеими об одном весьма важном предмете до того, как прибудут остальные гости.

– А в чем дело? – осведомилась леди Брэндон, хотя с трудом скрывала свое торжество, полагая, что знает, о чем именно пойдет речь.

Виола замерла.

Не собирается же граф делать ей предложение прямо здесь, на пороге! Неужели он даже не даст ей времени, чтобы обдумать свой ответ?..

– Я только что узнал, что его величество король завтра окажет мне честь, отобедав в моем доме, – продолжал граф. – Возможно, я проявляю излишнее беспокойство, леди Брэндон, но, надеюсь, вы меня поймете и простите… Дело заключается вот в чем – я настоятельно просил бы вас и Виолу не упоминать о суфражистском движении в присутствии его величества.

Помолчав минуту, граф добавил:

– Вы знаете его отношение к этому предмету. Мне бы не хотелось, чтобы кто-то из моих гостей поставил его величество в неудобное положение.

Леди Брэндон, опешив, промолчала, и у Виолы возникла отчаянная надежда, что ее мачеха оскорбится и они сейчас же покинут дом графа. Вряд ли мачеха потерпит, чтобы ей ставили такие условия!

Не дождавшись ответа, граф вкрадчиво произнес:

– Разумеется, ваша… сдержанность будет должным образом оценена мною, леди Брэндон.

Не приходилось сомневаться в скрытом смысле его слов. Леди Брэндон, встретившись с ним глазами, улыбнулась.

– А мы, со своей стороны, будем благодарны за вашу щедрость.

Было видно, что они прекрасно поняли друг друга. Затем граф обернулся к Виоле и уже собирался что-то сказать, как вдруг слуга объявил о прибытии следующего гостя. Это избавило ее – по крайней мере, на некоторое время – от необходимости выслушивать словоизлияния графа.

И вот теперь, сидя у себя в спальне и размышляя о приезде Рейберна Лайла, Виола чувствовала, что это тот спасательный круг, который поможет ей выбраться из поглотившей ее пучины.

– Он поможет мне! – твердила она. – Я уверена, что он найдет выход!.. Только он может придумать, как меня спасти…

В ее воспаленном воображении граф представал неким монстром, диким и ужасным. Виола так отчаянно его боялась, что порой ей казалось – она вот-вот сойдет с ума.

Причем было совершенно бесполезно пытаться убедить себя, что все это – плод ее богатой фантазии.

Виола была твердо убеждена, что на свете существуют люди абсолютно несовместимые. Возможно, эта взаимная антипатия уходит корнями в их предыдущую жизнь.

Они с отцом часто разговаривали на эту тему. Сэр Ричард однажды признался, что встречал в своей жизни людей, которые с первой минуты вызывали у него стойкую, хотя и абсолютно необъяснимую антипатию. Иногда ему приходилось общаться с ними по долгу службы, но этим контакты и ограничивались. Ничего общего с такими людьми у него не было и быть не могло.

«Папа наверняка бы меня понял, – с болью подумала Виола. – Если б он был жив, моя жизнь складывалась бы совсем иначе…»

Но отец уже давно умер, и теперь единственным человеком, к которому она могла обратиться в трудную минуту, был Рейберн Лайл…

Спустившись вместе с мачехой к обеду, Виола чувствовала – хотя это было весьма слабым утешением, – что в своем тюлевом платье на серебристом чехле она выглядит очень нарядно.

Пока Виола пересекала гостиную, Рейберн, внимательно наблюдавший за ней, сравнил девушку с некоей чудесной белой фиалкой, которая храбро распускает свои нежные цветки, невзирая на холод.

В глазах девушки читалось такое отчаяние, что у молодого человека возникло инстинктивное желание защитить ее, уберечь от всех неприятностей.

Такого чувства ему не доводилось испытывать еще ни к одной женщине. Да, по правде говоря, его прежние знакомые дамы вовсе и не нуждались в защите!

Им требовалось много других вещей, но что касается уверенности в себе, то эти светские львицы были преисполнены данным чувством сверх всякой меры и сверкали на общественном небосклоне подобно ярким кометам, сопровождаемым хвостом преданных поклонников.

Увидев Виолу, которая скромно стояла в сторонке и, в отличие от других дам, увешанных сверкающими драгоценностями, была одета очень неброско, Рейберн почувствовал внезапную потребность подойти узнать, что ее тревожит, и успокоить.

Впрочем, он тут же представил себе, какое выражение при этом появится на лицах всех присутствующих.

«Ну почему эта девушка, словно малое дитя, постоянно попадает в какие-то переделки? – неожиданно с досадой подумал Рейберн. – Пора бы ей повзрослеть!»

В то же время в глубине души он понимал, что как раз юность и трогательная беззащитность девушки очень привлекали его.

За обедом место Рейберна оказалось далеко от Виолы, на другом конце огромного стола, между двумя обворожительными замужними леди, которые тут же принялись напропалую кокетничать с ним.

Молодой человек был убежден, что они всеми силами стремятся завлечь его в свои сети, оттеснив Элоизу Давенпорт, а тот факт, что Рейберн приехал к графу без нее, позволял им надеяться на его будущую благосклонность.

Впрочем, это не мешало ему чрезвычайно ловко подыгрывать обеим дамам – в искусстве такого рода Рейберн был весьма искушен.

Но во время всего обеда его взгляд нет-нет да и падал на другой конец стола, где на фоне золотых канделябров и изысканных цветов в вазах из севрского фарфора виднелось милое личико Виолы.

Она вежливо и непринужденно разговаривала в течение вечера с обоими своими соседями.

Было совершенно очевидно, что они находят Виолу чрезвычайно милой, и не только глаза Рейберна Лайла были устремлены на нее.

Виола чувствовала, что сидящий напротив граф Кроксдейл не спускает с нее глаз – так же как в тот вечер, когда они были в театре.

Она старалась не смотреть на него, но этот взгляд словно притягивал. Казалось, что глаза графа проникают в самую глубину ее души, гипнотизируют помимо воли, и спрятаться от него нет никакой возможности.

Обед длился бесконечно, но вот наконец леди Эмили поднялась, давая понять, что дамам следует удалиться в соседнюю гостиную, чтобы оставить джентльменов за портвейном. Напоследок Виола бросила на Рейберна отчаянный взгляд – как самая младшая из присутствующих дам, она последней покидала обеденную залу.

В гостиной, куда перешли дамы, мгновенно началась обычная легкая, а порой и довольно язвительная болтовня, касающаяся в основном отсутствующих особ, в которой Виола не принимала никакого участия.

Но тут до ее слуха донеслись слова красивой леди, которая сказала, обращаясь к своей соседке:

– Я слышала, что вчера вечером наш хозяин был в театре с одной юной особой, к которой, как говорят, он питает весьма большой интерес. У Виолы перехватило дыхание.

– Интересно, кто бы это мог быть? – отозвалась вторая дама. – Впрочем, он всегда предпочитал молоденьких – что называется, прямо из колыбели!

Первая дама, язвительно рассмеявшись, добавила:

– Вы правы. Совершенно очевидно, что девиз графа в этих делах – «Чем девица моложе, тем легче ее одурачить».

– Да уж, только совсем юная особа способна не разобраться, что из себя представляет граф на самом деле!

И снова раздался язвительный, неприятный смех, который ранил даже сильнее, чем эти безжалостные слова. Спустя несколько минут к дамам присоединились джентльмены.

В углу гостиной слуги расставили карточные столы, и граф принялся рассаживать гостей вокруг них.

Рейберн, как бы невзначай приблизившись к Виоле, тихо спросил:

– Вы играете в пикет?

– Да, – ответила она.

– Тогда давайте сыграем.

И не успел хозяин дома сообразить, что происходит, как молодые люди уже сели за ближайший пустой стол.

Рейберн начал сдавать карты, когда к столу подошел граф Кроксдейл.

– Может быть, вы предпочитаете сыграть партию в бридж, Лайл? – довольно резко произнес он.

– Я с удовольствием это сделаю, но немного позже, – спокойно отозвался Рейберн. – А пока я должен выполнить обещание, данное мисс Брэндон. Она, говорят, большой специалист по пикету, и я торжественно поклялся ее обыграть!

– Я тоже с радостью сыграю с мисс Брэндон, – галантно произнес граф.

– Конечно! – пообещал Рейберн. – А пока вы могли бы вместо меня сыграть в бридж…

Было видно, что граф весьма недоволен тем, что ему приходится отказываться от своего плана, но поскольку Рейберн уже сдавал карты, ему ничего не оставалось делать, как присоединиться к другим гостям.

Держа в руке карты и делая вид, что внимательно изучает их, Рейберн тихо спросил:

– Что вас так расстроило?

– А как вы догадались? – шепотом поинтересовалась Виола.

– Начинаю распознавать симптомы, – ответил он.

Слова эти были произнесены с добродушной улыбкой. Услышав их, Виола мгновенно преобразилась – выражение отчаяния в ее глазах сменилось надеждой.

Никогда Рейберну не доводилось видеть женщину, глаза которой были бы столь выразительны.

Хотя он весьма скептически относился к утверждению некоторых романистов о том, что «глаза – это зеркало души», в отношении Виолы, пожалуй, оно было справедливым.

Но, к сожалению, выражение надежды было мимолетным, как рябь на воде в безветренный день. И вот уже она снова с отчаянием посмотрела на Рейберна и шепотом произнесла умоляюще:

– Прошу вас, помогите мне!.. Я не знаю, что мне делать! И сказать никому не могу…

– Так что же все-таки случилось? – спросил Рейберн. – Расскажите мне обо всем и не забудьте, пока говорите, взять карту – неважно какую, главное – сделать вид, что мы играем.

Она сделала, как он велел, и начала свой рассказ:

– Моя мачеха считает, что лорд Кроксдейл… намерен сделать мне предложение!..

С минуту Рейберн недоверчиво смотрел на Виолу, очевидно полагая, что она шутит, однако, немного подумав, понял, что, по всей вероятности, девушка не заблуждается насчет намерений графа.

Граф ни за что бы не пригласил к себе на уикэнд леди Брэндон и Виолу – собственно говоря, она была единственной молодой девушкой среди присутствующих, – если бы не имел на это каких-то серьезных причин.

Глядя на Виолу, Рейберн все более укреплялся в мысли, что именно такие юные невинные особы способны привлечь сластолюбивого графа.

Он вспомнил шутки по поводу пристрастий Кроксдейла, которые ему частенько доводилось слышать как у себя в клубе, так и в других местах.

Тогда молодой человек не обратил на них особого внимания – сплетни никогда его не интересовали. Но однажды он вместе со своим другом, который собирался вскоре вступить в брак и по этому поводу устраивал прощальную холостяцкую пирушку, оказался в одном из ночных заведений, пользовавшихся весьма дурной славой. Каково же было удивление Лайла, когда он увидел там… графа Кроксдейла, причем в сопровождении девицы столь юной, что она годилась ему в дочери! Друзья Рейберна не преминули тут же отпустить весьма нелестные замечания на этот счет.

Все это припомнилось ему сейчас, и, глядя на графа, человека явно немолодого и к тому же чрезвычайно потрепанного разгульной жизнью, Рейберн прекрасно понял чувства Виолы.

– Вы уверены? – спросил он, понимая, что она ждет его реакции.

Он еще ничего мне не говорил, – запинаясь, пролепетала девушка, – и я начинаю думать, что, может быть, мачеха все же ошиблась… Но он постоянно на меня смотрит! А когда вчера мы ужинали с ним после театра, он все время старался… коснуться моей руки…

Именно этого Рейберн и опасался. Сама мысль о том, что этот гнусный Кроксдейл посмеет посягнуть на столь эфемерное и милое создание, настоящий хрупкий цветок, заставила молодого человека содрогнуться.

– Помогите мне, прошу вас! – снова в отчаянии проговорила Виола. – Я так напугана… Впрочем, мне часто приходится вам в этом признаваться… И все же я от души надеюсь, что вы меня поймете!..

– Я понимаю, – серьезно и спокойно ответил Рейберн и тут же добавил: – Не отвлекайтесь от карт! Он смотрит на нас…

Виола послушно опустила глаза в карты, а через минуту, не глядя на нее, Рейберн сказал:

– Полагаю, мачеха не позволит вам отказать графу?

– Да она до смерти изобьет меня! – в испуге произнесла Виола. – А я этого не вынесу… Я ведь уже говорила вам, что очень боюсь боли…

Ее голос дрогнул, а в глазах появилось такое выражение отчаяния, что Рейберн непроизвольно сжал кулаки.

Он всей душой ненавидел жестокость, а сейчас прямо на его глазах подвергалось жестокому обращению слабое беззащитное существо, неспособное оградить себя от действий своего мучителя.

– Я, наверное, вам уже надоела со своими горестями, – тихо продолжала Виола. – И правда – ну зачем вам думать обо мне, когда у вас есть та милая леди! Она настоящая красавица, и вы, должно быть…

Ее голос прервался. Только тут до Рейберна дошло, что Виола говорит об Элоизе Давенпорт – той самой Элоизе, которая преследовала его так же неотступно, как граф – Виолу.

«А ведь мы в одной лодке, – неожиданно подумал он. – Мы оба оказались в затруднительной ситуации, выбраться из которой не так-то просто!..»

И вдруг решение пришло само собой, словно кто-то невидимый шепнул его Рейберну на ухо.

Лайл взглянул на Виолу, и по выражению его лица она поняла, что он что-то придумал.

– Я знаю, что нам надо сделать! – торжествующе произнес Рейберн. – Мы должны… объявить о своей помолвке!