"Госпожа страсти, или В аду развод не принят" - читать интересную книгу автора (Крамер Марина)

Часть I Страсти футбольные и иные

Вот и весна...

Пустая загородная трасса больше напоминает обмелевшую речушку – три дня шли непрерывные дожди, вода скапливалась в небольших выбоинах, на обочинах, не успевая высыхать или уходить под землю. По этим лужам, рассыпая вокруг брызги, летят два джипа. Скорость запредельная, и притаившиеся в придорожных кустах гаишники радостно расчехляют радар, в предвкушении потирая руки, но вдруг старший из них, полный, краснолицый лейтенант, узнает номер идущей впереди машины.

– Убирай радар, Витек! – он машет рукой, сплевывает и уходит назад, в припаркованную «патрульку».

– Ты чего, Дмитрич? – удивленно интересуется молодой, втискиваясь следом и недовольно глядя на напарника. – Там все сто шестьдесят было!

– Было, – согласно кивает лейтенант, доставая из кармана сигарету. – Но ты всегда на номерок внимательно смотри. И на марку машины, чтобы потом чего не вышло. А этот джип, что первым шел, вообще один такой на мно-о-го километров вокруг. Знаешь, кто это был?

– Нет, – моргает белесыми ресницами Витек. Он совсем недавно работает в ГИБДД, а потому многого не знает.

– А зря! – наставительно произносит краснолицый. – Потому что этот «Хаммер» надо узнавать за версту, если хочешь долго и счастливо жить. Это сама Наковальня поехала, слыхал про такую?

– А-а! – уважительно тянет молодой. – Тогда понятно...

...Оказывается, все проходит – и боль, и обида, и ощущение безысходности, особенно если некогда зацикливаться на своем горе, некогда копаться в себе и постоянно себя, любимую, жалеть. На Марину навалилась такая куча дел и проблем, что она и думать забыла о том, что муж решил расстаться с ней, что вот уже месяц, как он не звонит и не подает вообще никаких признаков жизни.

Первым звоночком стала повестка с приглашением явиться в прокуратуру к следователю. На беседу, так сказать. Хохол не разделял Марининого оптимизма по поводу этой встречи:

– Подставляешься опять. Сидела бы тихо, пока все не улеглось...

– Если я буду сидеть тихо, ничего не произойдет, понимаешь? Димка ясно сказал – нет моих показаний, значит, нет никакого дела. Вот и прикинь, что будет, когда Гордеенко и Климов выйдут из СИЗО. Тогда точно труба, такого они мне не простят ни за что. Так что выхода нет, Женя.

Хохол обнял ее сзади, прижался губами к затылку и часто задышал. Коваль развернулась к нему лицом и, закинув на шею руки, посмотрела в глаза:

– Ну, что ты? Еще ничего не произошло.

– Я думать не хочу про то, что может произойти, – пробормотал Хохол и крепко прижал ее к себе, стараясь не смотреть в лицо. – Я теперь понимаю, почему говорят, что нельзя связывать себе руки постоянной женщиной. Становишься слабым от ежеминутной боязни потерять.

– Глупости, Женька, никуда я не денусь, прекрати хоронить меня раньше времени.

Она погладила его по щеке, дотянулась до губ и поцеловала, и Хохол впился в нее, словно хотел этим удержать, заставить остаться дома, никуда не ехать.

– Идем ко мне, киска... – попросил он севшим от напряжения голосом. – Прошу тебя, пойдем...

Он по-прежнему отказывался ночевать в ее спальне, вообще предпочитал не заходить туда, если была такая возможность; ему проще было у себя, в маленькой комнате рядом с прихожей, именно туда он уводил, уносил или просто утаскивал Марину, там опрокидывал на узкую кровать. Она не сопротивлялась, ей и самой не очень нравилось его присутствие в постели, где раньше всегда был муж. Не то чтобы Марина очень страдала, нет, но спать предпочитала все равно одна, чтобы во сне, не дай бог, не назвать Хохла, например, Егором.

Муж снился ей первое время едва ли не каждую ночь, она просыпалась в слезах, потом весь день рычала на охрану, но с каждым днем боль становилась все менее сильной, притуплялась, отходила на второй план. Марине иногда начинало казаться, что и не было в ее жизни никакого Малыша, не было ничего, что связывало их.

Сколько раз Коваль заставляла себя не подходить к телефону и не пытаться набрать знакомый номер, особенно когда ей был нужен совет, сколько раз она уговаривала себя вообще больше о нем не думать... Но ведь все проходит...

Хохол замер, ожидая решения, а Коваль задумалась и не замечала этого. Она вообще часто стала впадать в такое странное оцепенение, могла просто молчать и смотреть на собеседника, при этом не видя его.

– А... нет, Женька, не сейчас, – помотав головой, Марина стряхнула с себя оторопь. – Мне уже пора ехать, иди, готовь машину.

Разочарованный Хохол вышел во двор, а Коваль поправила макияж и прическу, неторопливо оглядела себя в зеркале и улыбнулась отражению:

– Ну что, красотка, вперед, под танки?

Это было очень недалеко от истины – неизвестно еще, что за следователь занимается этим делом, как он отреагирует на Маринину персону, вернее, как его настроили местные стражи порядка.

Пока огромный черный «Хаммер» летел по мокрой майской дороге в город, Коваль курила и думала, о чем же пойдет сейчас речь, и вообще – не превратится ли она из потерпевшей в обвиняемую. А что, у них в городе чего хочешь можно ожидать. У здания городской прокуратуры уже ждал Петрович – адвокат Малыша, доставшийся Марине, так сказать, в наследство. Вальяжный седой мужчина прогуливался возле серебристой «БМВ», зажав под мышкой какую-то папку, и с первого взгляда на него становилось ясно, что этот адвокат получает гонорар не в государственной конторе.

– О, Марина, наконец-то! – помогая ей выйти из машины, проговорил Петрович. – Стою тут битый час, как первокурсник на свидании. Ведь велел тебе – не опаздывай!

– Петрович, ты за базаром-то следи, – мрачно посоветовал Хохол, закуривая сигарету. – Поди, не с уркой разговариваешь – «велел»!

– Расслабься, Хохол, – процедила Коваль сквозь зубы, оглядываясь по сторонам – не по себе ей было возле этого заведения. – Ты меня нервируешь. Что, Петрович, пойдем?

– Да, дорогая, пойдем – раньше сядешь... ну, сама знаешь, да?

– Не шути так больше! – предупредила Марина, разозлившись. – За что я тебе тогда деньги плачу?

– Ты все такая же конкретная дама, как и была, – галантно подставил ей локоть адвокат, чтобы Марина могла опереться на него, а не на трость, с которой опять не расставалась. – Как живется-то?

– Как видишь, Петрович, не пропала.

– Молодец, дорогая, всегда в форме, всегда по понятиям. Откуда ты понахваталась только всего этого? – Адвокат пропустил ее вперед, в узкую дверь прокуратуры, и повел дальше по коридору, к кабинету следователя.

Коваль не удостоила его ответом, меньше всего ей хотелось сейчас обсуждать причины, приведшие ее в этот мир, да и начало потряхивать от волнения.

Здание прокуратуры было старое, построенное еще в прошлом веке, и его темные, узкие коридорчики со множеством одинаковых дверей наводили на мысль о сходстве с лабиринтом или игрой в поиск сокровищ. В Маринином случае сокровищем можно было считать свободу и безопасность.

Кабинет следователя находился на третьем этаже особнячка, пришлось преодолеть несколько довольно крутых и расшатанных лестниц. Марина недовольно пробормотала:

– За те взятки, что здесь берутся, можно было уже приличный ремонт сделать. Или хотя бы лестницы поменять.

– Дорогая, рот открывай пореже, на вопросы отвечай кратко и по существу, лишнего не пори, – инструктировал ее между тем Петрович.

– Ты еще поучи меня, как разговаривать! – огрызнулась Коваль, берясь за ручку двери. – Смотри сам лишнего не наговори!

Войдя в кабинет, Марина едва не упала от неожиданности – за столом сидел тот самый следователь, который вел ее дело несколько лет назад, когда ее пытались обвинить в попытке покушения на Егора. Он практически не изменился, разве что на высоком лбу залегла морщина да складки в углах рта стали отчетливее. Коваль сохранила об этом человеке хорошие воспоминания – если бы не он и не его желание разобраться в происходящем, неизвестно, чем вообще закончилось бы то громкое дело.

«Как его звали, дай бог памяти? А, ну, точно – Михаил Андреевич!»

Весь стол был завален папками, какими-то бумагами, там же, в общей куче, стояли большая кружка и блюдце с бутербродом, которые следователь неловко попытался замаскировать от глаз вошедших. Он тоже узнал Марину – да и не очень-то она изменилась за это время.

– Здравствуйте, Марина Викторовна! Вот и снова встретились, жаль, правда, что при похожих обстоятельствах, – произнес он, вставая из-за стола и направляясь к Марине, но вдруг осекся и замер на месте, увидев трость. – Что с вами, Марина Викторовна?

– О, сущий пустяк, Михаил Андреевич! – очаровательно улыбнулась она, усаживаясь к столу. – Так, ерунда – пулевое ранение позвоночника, остаточная хромота.

Следователь с любопытством оглядел ее с ног до головы, отметив, что такой очевидный дефект внешности совершенно никак не отразился на поведении старой знакомой. Гражданка Коваль осталась абсолютно такой же – уверенной в себе, яркой и вызывающей. Вот она привычным жестом повесила трость на спинку стула, перебросила больную ногу на здоровую, отвела рукой упавшие на плечи длинные черные волосы, выложила на стол пачку сигарет и дорогую зажигалку. Михаил Андреевич словно устыдился своего не слишком свежего свитера и взлохмаченных волос, пригладил их руками и от этого почему-то рассердился. «Ну и что, что она женщина? – одернул он себя. – В этом кабинете не бывает деления на мужчин и женщин. Только на правых и виноватых. Тогда почему я не могу думать о том, что она может быть в чем-то виновата? Ведь я прекрасно знаю, кто она... Но дело, дело! Там такие свидетельские показания, что у меня нет никакого желания защищать честь мундира и выгораживать этих трех ублюдков в погонах. И дело даже не в том, что я прекрасно знал ее мужа, нет! Есть пределы, ниже которых опускаться нельзя». Следователь так и стоял у двери кабинета, рассматривая посетительницу и совершенно не обращая внимания на ее адвоката, нетерпеливо покашливавшего в углу.

– Вы по-прежнему занимаетесь тем же, Марина Викторовна?

– Что вы имеете в виду? Я занимаюсь игорно-ресторанным бизнесом, если вы об этом, – она вскинула на него синие глаза, и следователь чуть смешался.

– Ну, я так и понял, – сухо бросил он, возвращаясь к столу и открывая папку с бумагами. – Тогда формальности опустим и перейдем к сути?

Марине все стало понятно – наслушался мальчик Миша страшных историй про злую бабу Коваль, теперь не отмоешься. Словом, надеяться на понимание было глупо и бесполезно, и Марина отступила, замкнулась, решив только отвечать на задаваемые вопросы.

Завязался вялый диалог – кто, что, где, что говорили, что делали, кто первый ударил, куда, как... Изредка все это прерывалось репликами адвоката. Марину напрягали вопросы, отвечать на которые она была вынуждена в присутствии постороннего мужика, особенно та часть, когда начались подробности. Она непрерывно курила, высадив всю пачку, даже в горле запершило, адвокат недовольно морщился – в кабинете стало тяжело дышать. Следователь сосредоточенно писал, стараясь не упустить ни одной мелочи, Коваль начала злиться и нервничать, и он, поняв, что вот-вот она сорвется, успокоил:

– Еще пара вопросов, и отпущу, Марина Викторовна. Но должен предупредить, что предстоят еще очные ставки.

Вот это было вообще ни к чему – Марина представила, как польют ее грязью разжалованные менты... И видеть эти рожи снова тоже не хотелось. Но выхода не было.

...Когда кошмар закончился, она вылетела из здания прокуратуры, забыв даже хромать хоть для виду – так хотелось на воздух, домой, к Хохлу, куда угодно, лишь бы только подальше отсюда.

Женька курил у машин, мрачно глядя на входную дверь, за которой несколько часов назад скрылась Марина.

Он сделал шаг навстречу, но, оценив выражение ее лица, остановился, осознавая неуместность своего порыва.

– Как прошло?

– Поехали, по дороге расскажу, – захлопывая за собой дверцу «Хаммера», бросила Коваль.

Охрана попрыгала в тачки с завидным проворством – мало кому хотелось получить нагоняй от ставшей совершенно непредсказуемой хозяйки, и они поехали наконец-то, но по дороге Марина вдруг передумала и развернула машину, направившись в «Стеклянный шар».

Там ее не ждали, но очень быстро очистили татами-рум от засевших посетителей – общий зал Марина не любила, да и спокойнее было в маленьком уютном помещении. Она вошла туда вдвоем с Хохлом, остальные расположились в зале прямо у входа, сдвинув два стола и образовав живую стену.

– Сапоги сними с меня, – устало велела Коваль, и Хохол опустился на колени, стягивая узконосые замшевые сапоги.

– Нога болит?

– Нет, устала просто.

Он немного размял ей правую ногу, которая от напряжения чуть подрагивала в колене, Марина зажмурилась от прикосновения его пальцев и пробормотала:

– Еще немного, и ты меня уговоришь...

Хохол засмеялся и оставил ее ногу в покое:

– Потерпи до дома, ладно? Что есть будешь?

– Как обычно.

«Как обычно» – это порция роллов с семгой, гречишная соба и пара чашек саке. Хохол поморщился, недовольный тем, что Коваль опять начинает пить еще днем.

– Женя, расслабься, мне нужно стресс снять. Сделать это можно только двумя способами, и вот этот – сейчас самый доступный и безобидный. – Она откинулась на диванчике и посмотрела на Хохла, чуть прикусив губу. – Или ты предпочитаешь устроить здесь беспредел?

– Нет, киска, это мы с тобой дома устроим, – пообещал он, укладывая в пальцах хаси и принимаясь за свое любимое мясо. – У меня есть одна идея...

– Ты меня заинтриговал, – отправляя в рот ролл с семгой, протянула Марина, не сводя с Хохла пристального взгляда. – Интересно, что же это будет, дорогой?

– Там увидишь, киска, не порти мне удовольствие.

Коваль видела, что он влюбился, как пацан, но взаимностью ответить, к сожалению, не могла – все перегорело внутри с уходом Малыша. Хохол злился, но вида не подавал, зная, что стервозной и упрямой Коваль ничего не стоит подыскать ему замену, благо желающих всегда полно, только свистни – и очередь выстроится, как к Ильичу в Мавзолей.

– Марина Викторовна, можно к вам? – раздался из-за двери голос Данила.

– Заходи.

Охранник вошел с огромным букетом кроваво-красных роз, штук сорок, наверное, было в этом венике. Марина изумленно оглядела букет, перевела взгляд на Данила.

– Это вам какой-то делован передал, – пояснил тот.

– Дай сюда! – рявкнул Хохол, выхватывая у него из рук цветы и отходя к двери. – Ты не знаешь, что, прежде чем отдать ей что-то, ты должен все растрясти и просмотреть, нет ли там чего лишнего?

– Да я проверил, Жека, – там записка только.

– Хохол, прекрати маразм! – велела Марина. – Записку!

Он недовольно повиновался, и Коваль развернула небольшой листок из явно дорогого ежедневника – острым, мелким почерком на нем было написано:

«Красивая женщина – наказание для кошелька, но для глаз – радость. Надеюсь на продолжение знакомства». Подпись была совершенно незнакома, Марина повертела записку в руках и сморщилась:

– Фу, какая пошлость! Кто принес?

– Они в самом углу сидели, когда мы приехали – мужик в песочном костюме, с ним охрана, человек пять. Вы сюда вошли, а он сразу одного за цветами отрядил и перед уходом передал нам букет и записку, – отрапортовал Данила.

– Так, это понятно. Что за мужик – местный?

– Нет, я раньше не видел, иначе запомнил бы, очень уж лицо у него приметное – шрам над губой и на виске родинка, как пулевое отверстие.

– Интересно... а с чего ты взял, что он деловой?

– Уверенный очень, Марина Викторовна, по-хозяйски так держался. – Данька редко ошибался в такого рода вопросах, чутье его почти не подводило, так что верить было можно. Но описание, данное охранником, ни о чем Коваль не говорило.

– Понятно. Можешь идти, Данила. – И, когда он вышел из татами-рум, Марина обратилась к враждебно глядящему на дверь Хохлу: – Что ты думаешь?

– Что тут думать? Опять у кого-то свело кое-где, – скривился он. – Веник-то немалых денег стоит.

По лицу телохранителя пробежала тень, серые глаза прищурились, а губы сложились в нехорошую ухмылку.

– Ты ревнуешь, что ли? – поддела Коваль ехидно, и он оправдал ее надежды, вскочив с диванчика:

– Я?! Да ты о чем?!

– Ну, я так и подумала! – удовлетворенно сказала Марина, доставая из сумки зеркало и помаду. – Домой поехали, поздно уже.

Хохол натянул ей сапоги, помог подняться и стукнул в дверь, предупреждая охрану, что хозяйка выходит. Окруженная со всех сторон, Марина пошла к машине, не замечая взглядов, которыми ее провожали посетители ресторана, – кто смотрел восхищенно, кто с любопытством, а кто и с неприкрытой завистью и злобой, но Коваль всегда было наплевать на людское мнение.

Лицо Хохла было по-прежнему напряженным и озабоченным. Марине тоже передалось его состояние, она занервничала – ладно, если это просто какой-то пень решил свести с ней знакомство, а если нет? Что-то не нравилось ей в этой истории, а что – она не могла понять, но неприятное ощущение не оставляло.

В машине повисла напряженная тишина, даже водитель не решился включить магнитофон, хотя обычно делал это сразу. Но сегодня от хозяйки исходило раздражение, и Юрка не стал навлекать гнев на свою голову.

– Киска, не переживай, разберемся. – Хохол погладил ее руку, лежащую на колене, покрутил на пальце обручальное кольцо, которое Марина не снимала, хотя не могла толком объяснить, зачем продолжает носить его и делать себе больно. – Поцелуй меня, моя сладкая... – это он прошептал ей на ухо, слегка потянув зубами за серьгу с черным топазом – подарок отца.

– Подними перегородку, – велела Коваль, сама тоже не в силах больше сдерживать себя.

– Киска... – попросил вдруг Хохол, отрываясь от нее. – Не торопись, давай как люди...

– А мы с тобой как кто сейчас?

– Не хочу так...

– Ну, смотри, – прищурилась Коваль. – Жалеть не будешь потом?

– Буду. Но так тоже не хочу.

Марина отвернулась от него, понимая, почему вдруг так разозлилась – просто не привыкла она получать отказы от мужчин, всегда брала то, что хотела, сразу и там, где приспичило, а вот Хохол решил по-своему, и деваться некуда.

Во дворе коттеджа он молча вышел из джипа, открыл дверку, помог спуститься.

– Я свободен?

– Как хочешь. – Она едва не плакала от собственной глупости и упрямства, но показать, что не хочет, чтобы он шел к себе, тоже не могла, а как же – гордость и все такое!

Но Хохол, при всей своей ограниченности в каких-то других вопросах, дураком все же не был и Марину раскусил моментально, засмеялся и шепнул так, чтобы не слышали остальные охранники:

– Тогда через час в бассейн приходи.

Это было что-то новое в его репертуаре, прежде никогда он не звал ее в бассейн, не предлагал ничего такого. Интрига...

Ровно через час Коваль спустилась в бассейн и ахнула – там была включена подсветка и гейзер, верхний свет потушен, на воде покачивались желтые лепестки хризантем, а Хохол плавал по периметру.

– Имей в виду, завтра тебя Дашка грохнет, ведь ей придется все это убирать, – предупредила Марина, остановившись возле лесенки.

– Фигня, я ей помогу, – отмахнулся Женька, подплывая. – Не стой так, киска, иди ко мне.

Она сбросила халат, под которым ничего не было, потянулась всем телом и нырнула, взметнув вверх фонтан брызг. В воде всегда все проходило, и плохое настроение, и боли в ноге, поэтому Марина часто спускалась сюда, в подвал, и подолгу плавала, расслабляясь. Хохол догнал ее и поднял на руки, целуя.

– Погоди... – Он снова опустил Марину в воду и поплыл к бортику, на котором стояла бутылка шампанского. Взяв ее, вернулся, откупорил и поднял над Марининой головой так, что вся пена оказалась на черных волосах, а холодная жидкость потекла по лицу и груди.

Хохол поднес горлышко бутылки к губам, и Марина сделала пару глотков, хотя терпеть не могла шампанское, даже на Новый год не пила. Но ломать кайф Женьке не хотела, поэтому подчинялась его придурям молча. А он принялся облизывать ее, подняв и посадив себе на бедра, и Марине начало даже нравиться. Она откинула голову и закрыла глаза, чувствуя только его губы на своей груди.

– Киска моя, чего ты хочешь сейчас?

«Чтобы на твоем месте был Егор!» – едва не выпалила Коваль, вовремя прикусив свой длинный язык.

– Тебя... – именно этой фразы он ждал, всегда любил, когда Марина говорила ему это. – Тебя, дорогой... – и опустилась под воду, но Хохол быстренько вытащил ее и снова облил шампанским.

– Какая же ты обалденная, Коваль... ты стоила того, чтобы завалить за тебя кучу народу... – пробормотал он, не прекращая водить языком по шрамам на левой груди

– Женя, обними меня, пожалуйста, мне очень хочется, чтобы ты меня обнял.

– Я так люблю, ты и представить себе не можешь, – убирая с ее глаз упавшую мокрую челку, признался Хохол. – Я не знаю, что со мной будет, если вдруг я останусь без тебя.

– Куда собрался? – поинтересовалась Коваль, уже почти совсем успокоившись и овладев собой.

– Никуда. Просто подумал, что, если Малыш опять вернется, ты и думать забудешь обо мне, так всегда бывает – когда он рядом, тебе никто не нужен.

– Пойми простую вещь – на сей раз он вряд ли вернется, – обреченно призналась Коваль, зажмурив глаза, чтобы не заплакать. – Ты ведь ничего не знаешь о том, как мы расстались. А он сказал мне одну фразу, только одну, и мне не надо больше... Он сказал: давай расстанемся, детка. Он устал от меня, понимаешь? От моих проблем, от моих постоянных измен – вообще от всего, что со мной связано. Так что вряд ли он вернется...

– Да и хрен с ним, киска, – от такой, как ты, только дурак мог отказаться. – Хохол прижался губами к ее шее и замолчал.

Конечно, ему такой расклад был на руку – конкурент самоустранился без борьбы, так что Коваль теперь с ним, Хохлом, куда ж ей деваться! А она даже себе не хотела признаваться в том, что до сих пор надеется, что Егор вернется...

...Девятого мая начался футбольный сезон, Марина сидела в крытой ложе стадиона в окружении первых лиц города – никто из приглашенных не отказался прийти, а мэр даже преподнес букет цветов в честь праздника. Вся ложа снаружи была оцеплена Марининой охраной, даже телохранители мэра сидели в другом месте, и дело было вовсе не в том, что Коваль боялась кого-то, – просто нравились ей подобные вещи.

Игра оказалась захватывающей, мэр даже на месте подпрыгивал от возбуждения и захватившего его азарта:

– Ну, Марина Викторовна, вы молодец – команда очень приличная! Можете рассчитывать на мою поддержку, если что! – пообещал он в перерыве. – Давно пора было заняться развитием этого спорта в нашем городе, да все руки не доходили, а вы, смотрю, решились, хоть и женщина!

– Вы меня удивляете, Эдуард Николаевич, при чем здесь это? – Коваль закурила, закинув ногу на ногу, благо брюки позволяли немного расслабиться и не думать о том, как она выглядит в подобной позе. – Люди попросили помочь – я не отказала, что здесь необычного? А уж если и город подключится, то мы сможем замахнуться и на первую лигу.

– Ох, торопитесь, Марина Викторовна! Давайте сначала этот сезон проведем, а там определимся.

– Не вопрос, – согласилась она, и мэр вдруг поинтересовался:

– А как там ваши дела с прокуратурой? Скоро суд?

«Ага, быстрый ты какой! Суд! Еще неизвестно, как вообще все повернется, самой бы не сесть!»

– Пока не знаю.

– Не пойму – что же вы ко мне-то не обратились, ведь я бы мог помочь решить все без шума.

Ну, разумеется – только это его и интересует, как бы слишком много шума не случилось, да поздно уже, завертелось все. И не помог бы он ни за что, даже несмотря на то, что вся его охрана сплошь состоит из Марининых мальчиков. Это Марина знала твердо – во всем, что касалось ее, у мэра был двойной стандарт: если выгодно, он помогал, если же нет – делал вид, что ничего не знает.

– Так сложилось, что времени не было у меня к вам обращаться. – Коваль лениво оглядывала трибуны и вдруг заметила нечто, заставившее напрячься, – прямо напротив, лицом к ложе, стоял брюнет в песочного цвета костюме и темных очках, окруженный четырьмя здоровыми лбами типа Хохла. Поймав Маринин взгляд, он слегка улыбнулся, скорее даже оскалился, и чуть наклонил голову, приветствуя ее.

– Женя, – не отрывая взгляда от мужчины, негромко бросила Коваль, – ты это видишь?

Хохол вырос за спиной и положил руки ей на плечи, вглядываясь в лицо человека, продолжавшего смотреть на Марину.

– Маринка, мне это не нравится. Знаешь, кто это?

– Нет, откуда?

– Это Гриша Бес.

– Мне ни о чем это не говорит.

– Зря, кстати. Это вор в законе, очень влиятельный человек, и неспроста он сюда заявился, думаю, дело у него какое-то. – Хохол убрал руки и поправил пистолет под мышкой. – И тебе цветы он тоже не просто так подогнал – не начались бы проблемы у нас, киска моя! Может, к Бурому съездим, пока не поздно, а?

– И что я ему скажу? Что у тебя очко заиграло? – мрачно поинтересовалась Коваль, не обрадованная перспективой пообщаться с Бурым, имеющим на нее зуб за корпорацию Егора.

– Перестань, я ж не за себя, – обиделся Хохол. – Просто ты не понимаешь, видно, что последует за этим букетом, и отказать – значит лишиться головы, как пить дать! Киска, давай к Бурому съездим – вдруг он в теме, зачем Бес сюда явился?

– Успокойся, а? Еще ничего не произошло...

– А ты из тех, кто, даже лежа под мужиком, искренне верит в то, что ничего не произойдет, да? – зашипел Женька, хватая ее за плечи.

– Руки убери! – негромко приказала Коваль, и он опомнился, отойдя на шаг назад. – Ты не многовато себе позволяешь? Куда и к кому мне поехать, я решу сама, без твоей подсказки!

– Прости... – По его роже Марина видела, что он разозлился не на шутку, еле сдерживается, чтобы не заорать, но понимает, что нельзя, кругом люди.

В перерыве все городское начальство решило пообщаться в более раскрепощенной обстановке, а потому направилось в буфет. Марина осталась одна, закинула ноги на подоконник и потянулась, разминая спину и глядя вниз, на трибуны.

Тем временем Бес приветственно помахал рукой и жестом показал, что хотел бы войти в ложу. Проигнорировать его Коваль не могла при всем желании, поэтому велела Хохлу обыскать его незаметно и впустить, но одного, без охраны. Женька недовольно глянул, но подчинился, вышел из ложи и приблизился к Бесу и его быкам, что-то сказал, и по лицу вора пробежала тень недовольства. Он вальяжно вскинул руки, давая Хохлу возможность посмотреть, что у него под пиджаком, потом что-то бросил своим и вошел вслед за Женькой к Марине.

– Неприветливо гостей встречаете, дамочка! – начал он с порога. Марина уловила резкий запах туалетной воды, исходящий от гостя.

– Не припомню, чтобы мы были знакомы или чтобы я вас приглашала, – откликнулась она, внимательно глядя на стоящего перед ней человека.

– А сейчас и познакомимся, чего тянуть. Григорий Андреевич Орлов, – представился он, ногой пододвигая к себе кресло и усаживаясь.

– Просто как фаворит Екатерины Второй! – улыбнулась Коваль в ответ. – Не мешает по жизни такое сложное имя?

– Наоборот – помогает с женщинами общаться! Спасибо великому тезке, создал репутацию! – Он откинулся на спинку кресла и захохотал, демонстрируя желтоватые прокуренные зубы. – Вот вы о чем сейчас думаете? – неожиданно оборвав смех, спросил он, уставившись Марине в лицо.

– Разочарую – не о том, о чем бы вам, видимо, хотелось!

– А вы серьезная! – оценил Орлов. – Я закурю, можно?

– Курите.

Достав из кармана пачку «Мальборо», он закурил, глубоко затягиваясь и выпуская дым колечками. Коваль насмешливо смотрела на него и ждала, что же последует за этими дешевыми понтами. Орлов же оценивающе бродил по ней глазами, словно что-то прикидывая, потом ткнул сигарету в пепельницу, стоявшую на столике возле Марины, и продолжил:

– Думаю, Марина Викторовна, вас очень интересует вопрос: а что, собственно, нужно здесь этому залетному, ведь так?

– Меня больше интересует, откуда вы знаете мое имя.

– А у нас есть общий знакомый, некто Макар, припоминаете? Москва, ночной клуб, около двух месяцев назад.

Ну, тогда все ясно – значит, это с ним сутенер проворачивал в Москве какие-то дела и теперь притащил сюда, явно надеясь на то, что новый «деловой партнер» прижмет-таки зарвавшуюся, по его, Макара, мнению, Наковальню.

– Подобное знакомство не делает вам чести, Григорий Андреевич, – ядовито улыбнулась Марина, доставая из своей пачки сигарету. – Я бы особенно его не афишировала. Но вам виднее.

Он снова захохотал, потом подмигнул ей и сказал, понизив голос почти до шепота:

– Только между нами – я терпеть не могу сутенеров, пусть и бывших! С Макаром у меня только бизнес, больше ничего. И потом, ведь это именно он рассказал мне о том, что в его городе за одним столом с ворами сидит женщина, да не просто сидит – правая рука «смотрящего», молодая, красивая, умная. Меня любопытство замучило – никогда прежде не видел и не слышал такого. Пришлось напроситься в гости, и теперь вижу, что не зря, Макар ни слова не слажал, все так, как он и расписал.

– Это комплимент? – Коваль курила, прищурив глаза, и внимательно изучала лицо собеседника – карие глаза, шрам над верхней губой, чуть горбатый нос, черные, вразлет, густые брови, темные волосы с проседью.

– Уверен, что вы слышите в свой адрес еще более интересные вещи, Марина Викторовна. Поскольку, к сожалению, перерыв закончился, позвольте мне пригласить вас в ресторан? Мне очень понравилось у вас в «Стеклянном шаре», но я совершенно не разбираюсь в этой кухне, – вдруг пожаловался Орлов, вставая из кресла. – Был бы рад посидеть там с вами.

Что-то подсказало Марине, что она не может себе позволить отказаться, что-то в глазах его было такое... опасное, предостерегающее, что и натолкнуло ее на подобную мысль.

– Хорошо, но только мне нужно переодеться, я обычно не хожу в свой ресторан в кожаных брюках. Давайте встретимся там, скажем, часов в десять, я как раз успею съездить домой.

– Рад, что вас не пришлось уламывать и соблазнять, как других, – искренне признался он, и Коваль засмеялась:

– А в этой жизни уже давно нет ничего такого, чем меня можно было бы соблазнить!

– О, ну, вот об этом мы и поговорим за ужином, да?

И Орлов покинул ложу, кивнув своим быкам, мгновенно окружившим его с четырех сторон. Маринин же драгоценный телохранитель имел вид мрачный и недовольный, покусывал губы и то и дело посматривал в ту сторону, куда удалился со своими охранниками незваный гость, что говорило только об одном – Женька ревнует.

– Что такое, дорогой? – небрежно поинтересовалась она, беря его за руку.

– Он тебе стрелку забил?

– Я бы сказала несколько иначе – он пригласил меня на ужин.

– Разве это не одно и то же? – мрачно поинтересовался Женька, и Марина с улыбкой покачала головой:

– Нет.

– Я могу быть свободен?

– Ты опять?!

– Да я не про то, – поморщился Хохол. – Мне с тобой ехать или не надо?

– Сдурел?! Как я без тебя куда-то поеду? – возмутилась Марина, сплетая свои пальцы с его. Настроения ссориться и выяснять отношения у нее совершенно не было, а вот Хохол, по всей видимости, думал несколько иначе, и Марина решила пресечь все его возможные нападки сразу. – Ну, не сиди ты с такой мордой, а?

– Да тебя не просчитаешь в последнее время. В «Шар» поедешь?

– Да. Ты позвони Кирилычу, пусть подготовит татами-рум.

– Охрану всю возьмем?

– Конечно – мне только проблем и не хватает, мало ли что там может произойти.

Женька одобрительно кивнул. Все-таки крупицы здравого смысла иной раз мелькали в речи его такой непредсказуемой и бесшабашной любовницы, чью жизнь он должен был охранять. Но она так умела осложнить ему задачу, что Женьке приходилось постоянно быть начеку – мало того, что Марина регулярно подвергала себя риску, так еще и в ее женской верности Хохол очень сильно сомневался.

– Знаешь, чего я боюсь? – садясь рядом, спросил он, и Коваль тут же откликнулась:

– Знаю. Не переживай – ничего не будет, ночью я вся твоя.

Вместо слов и благодарностей он поцеловал ее руку. Марина твердо знала, что не разочарует его и сдержит свое слово: Бес был абсолютно не в ее вкусе, никогда ей не выпить столько, чтобы посмотреть в его сторону с интересом.

Матч закончился победой, Коваль пошла в раздевалку и там поздравила свою команду с удачным дебютом, пообещав премиальные всем особо отличившимся игрокам. Марадона недовольно поморщился, но Марина тихо сказала ему, чтобы не слышали футболисты:

– Нишкни, Вася! Я сказала – премиальные! – и он счел за благо закрыть рот.

Садясь в машину, Хохол велел водителю ехать как можно быстрее, чтобы Марина успела дома сменить брюки на платье и поправить прическу и макияж. Всю дорогу он напряженно о чем-то думал, много курил, раздражая Коваль сигаретным дымом.

– Прекрати!

– А? – встрепенулся он. – Что прекратить?

– Психовать и курить столько!

– Мне не нравится все это. Не зря он прикатил сюда из своей Москвы, уж поверь мне! Затевает, падла, что-то, вот век воли не видать! Будь осторожна, киска, я тебя прошу!

Можно подумать, он не знал, что в лексиконе Коваль нет такого слова! Если бы она всегда осторожничала, то с легкостью избежала бы многих неприятностей, случившихся с ней, но вот не удалось как-то.

Вечер состоялся – Бес оказался человеком интересным и, к Марининому глубочайшему удивлению, начитанным. Он так и сыпал афоризмами великих, цитировал классиков, а, главное, отлично разбирался в японском искусстве. Да и насчет кухни тоже преувеличил, прекрасно владел хаси и со знанием дела продиктовал официантке заказ.

– А вы обманщик! – подловила Коваль, и он рассмеялся:

– Хотел надавить на жалость!

– О, вот это дело гиблое – я такого слова не знаю, как и многих других, впрочем, тоже.

– Это я тоже слышал. И видел зубы Макара, – улыбаясь, ответил Бес. – Вы страшная женщина!

– Да бросьте! Я почти инвалид, какой тут страх!

– Хотел, кстати, спросить про знаменитую трость – что-то не заметил.

«Тварь болтливая, чертов Макар! Все выложил, вплоть до размера груди, видимо!»

– Почти не пользуюсь сейчас, подлечилась немного. Но – вот она, – Коваль протянула руку и сняла со спинки своего кресла трость.

Бес взял, покрутил, выкинул пику, потом убрал и, возвращая трость, сказал:

– Яша Кишман делал. Штучный товар, индивидуальный подход. Так?

– Понятия не имею, – пожала плечами Марина.

– А я точно это знаю. Яша Кишман – большой мастер, у него лучшие финки в стране. А живет он в вашем городе – после последней отсидки здесь обосновался, наладил промысел. И трость у него ваш охранник заказывал. Как и финки свои. А можно перейти на «ты»? – неожиданно спросил Бес, наклоняясь через стол. – Я устал строить из себя джентльмена.

– Не вопрос, – согласилась Марина. – Но предупреждаю – никаких вариантов.

– И в мыслях не было! – заверил он. – Просто ты такая молодая еще, что нет нужды старить тебя обращением по отчеству. Что, выпьем за это?

– Давай.

Он выпил саке, не отрывая взгляда от ее лица, Коваль тоже глаз не опустила, так и играли в гляделки, пока Бес первым не моргнул и не засмеялся:

– Ты как кобра – просто гипнотизируешь! Слушай, а что у тебя с ментами вышло? Макар толком не знал, а мне интересно.

– Тебе не кажется, что ты несколько торопишься узнать подробности моей жизни?

– А я так привык, всегда тороплю события, иначе их поторопит кто-то другой, и я останусь в пролете, а это мне совершенно не по нутру.

– Любишь во всем первенство? – усмехнулась Марина, осторожно подхватывая палочками кусочек сашими.

– А то! Надеюсь, ты не думаешь, что я простой коммерс?

– Уж конечно! Что я, первый день на свете живу или никогда с коммерсами дел не имела?

– Тогда ты знаешь, кто я. – Он взял ее за руку и пристально посмотрел в глаза, да что там – в глаза, прямо в душу он ей заглянул своими карими гляделками, Марина даже поежилась слегка от неприятного ощущения холодка, пробежавшего по спине. – Хочешь, я скажу тебе, зачем приехал?

«Ну, уж точно не поужинать со мной в ресторане!» – про себя отметила Коваль, но любопытство и любовь к немедленному удовлетворению оного победили, и она кивнула.

– Я стану «смотрящим» здесь. Так решили на последней сходке.

– А Бурый как же? – даже если она и удивилась, то хорошо держала себя в руках, спокойно задала вопрос, и в лице ничего не изменилось.

– А что – Бурый? – отпустив наконец ее руку, произнес Бес. – У него два выхода – лечь под меня или сдохнуть. Как у всех. Как, собственно, и у тебя, Наковальня.

– Мне все равно – я не при делах почти, ваши воровские законы меня мало волнуют.

– Да не говори ты ерунды! Перед тобой не лох недоделанный, если что, и я не люблю, когда меня таковым считают. Сроку тебе на обдумывание – неделя, потом встретимся, и я советую тебе очень сильно и крепко прикинуть свои шансы. Согласишься – не трону, откажешься – сдохнешь.

Бес выдал эту фразу тихим, ласковым голосом, словно говорил ей нежности, но от этого смысл его слов был еще ужаснее, Марина мгновенно оценила ситуацию и поняла, что как-то не хочется умирать в таком молодом возрасте...

– Ты испортил прекрасный вечер, – сказала она, стараясь не смотреть в глаза Беса, и вообще на него не смотреть.

Бес, по всей видимости, остался доволен произведенным эффектом, откинулся на спинку кресла и улыбнулся широкой улыбкой:

– Дорогая, если все пойдет так, как я задумал, таких вечеров у нас будет великое множество, и за этот ты меня простишь. – О, а вот это уж совсем лишнее – не собиралась она больше сталкиваться с ним в столь интимной обстановке!

– А ты в курсе, что я вдова? – держа в пальцах чашечку с зеленым чаем, поинтересовалась Марина.

– И что? – не смутился собеседник.

– Нет, так, к сведению.

– Знаю я все про твое вдовство и мужа твоего покойного неплохо знал – Малыш правильный был мужик, хоть и мажорный немного. – Это было неожиданно. Коваль, конечно, знала, что Егор знаком со многими авторитетами, но вот про этого он никогда не рассказывал. – Он странно погиб, тебе не показалось?

– Господи, и ты туда же? – вздохнула Марина, отставляя чашку и беря сигарету. – Меня только ленивый не обвинил в его гибели, а я его любила, между прочим, и смысла не было мне его убивать.

– А я не про то, – Бес поднес зажигалку. – Я это к тому, что он не мог ошибиться в выборе женщины для себя. И либо ты оказалась умнее его, либо... А странность в том, что он тебе все оставил буквально в тот день, когда погиб.

– Обалдеть! А про это кто тебе доложил? – не поверила она своим ушам.

– Ну, как ты сама-то думаешь? – оскалился Бес. – Ты ведь умная девочка, не зря ведь Малыш на тебе женился и берег пуще глаза!

«Что-то слишком часто ты упоминаешь, и очень мне это не нравится, я вообще терпеть не могу, когда копаются в моей личной жизни!»

Марина промолчала, не желая продолжать разговор, ставший тягостным и мучительным. Бес тоже понял, что заглянул туда, куда ему не следовало, и сменил тему:

– Так ты подумала о моем предложении?

– Ты меня удивляешь. Если вдруг читал, то должен помнить, что написано в «Хагакурэ» – пути самурая: «Они согласились слишком быстро. Я думаю, что они слишком слабы и ненадежны для того, чтобы быть советниками господина». – Она прищурилась и внимательно посмотрела в глаза Бесу.

Он потрясенно молчал несколько минут, ожидая чего угодно, только не цитаты из самурайского кодекса.

– Ты меня сейчас просто на лопатки положила, вот уж не думал, что женщина способна прочувствовать и понять кодекс бусидо! Я увлекся им на зоне, времени полно было, а со мной сидел парень, сдвинутый на этом. Молодой совсем был, пацан против меня, но знал что-то, чего не мог понять я, вот меня и задело – должен разобраться, должен понять. Приблизил его к себе, стал понемногу расспрашивать, потом втянулся. Парнишка толковый оказался, стал моим братом, едва не погиб за меня – организовал один деятель покушение, да Череп вычислил.

У Коваль перехватило дыхание при упоминании этого имени, она вцепилась пальцами в стол и срывающимся голосом спросила:

– Как... как его звали?

– Ты чего это? – удивился Бес, оглядывая ее. – Аж побледнела. Ну, Олег его звали, Олег Черепанов, а что?

– Олег... не может быть... так не бывает... – У нее закружилась голова, и внутри все похолодело. Ведь не бывает таких совпадений, просто не бывает, чтобы сошлось все – и имя, и кличка, и страсть к Японии... Это мог быть только ее Олег, ее Череп...

– Господи, да что с тобой?! – не на шутку испугался гость, вскакивая из-за стола и хватая Марину за плечи.

– Я... он не погиб за тебя, зато за меня – погиб... – еле выговорила она, пытаясь справиться со своими эмоциями.

– О чем ты, женщина?! – рявкнул Бес, встряхнув ее. – Как – погиб?!

– А ты не знал? Это произошло семь лет назад, когда я только начинала... Он был моим охранником, больше, чем охранником – он был моим любовником. И за это его убили.

– Расскажи, кто, – прохрипел Бес, сжав кулаки, но Коваль накрыла его руку своей.

Она долго смотрела в прищуренные карие глаза, и Бес понемногу стал отходить от шока, который вызвало у него известие. Марина видела, что сидящий перед ней человек не рисуется и не пытается «прогнать картину» – он в самом деле убит новостью. И судя по тому, что рассказывал об этом Грише Женька, первое, что пришло в его седеющую голову, было желание отомстить. К счастью, уже некому...

– Успокойся, Гриша. Тот, кто убил его, уже давно сам мертв. Не было для меня в тот момент человека дороже, чем Олег, я просто не могла не отомстить.

Бес обнял Марину за плечи, тяжело дыша и пытаясь справиться с собой, видимо, ему, как и ей, Череп был больше, чем другом.

– Прости меня, девочка, я ведь не знал... забудь все, что я сказал, – ради Олега забудь, я не причиню тебе зла, ты была с моим братом, ты теперь как сестра мне.

Несмотря на трагизм момента, про себя циничная Коваль успела отметить, что его-то лучше в самом деле иметь братом, чем врагом или, не дай бог, любовником, а теперь она в полном порядке в обоих смыслах.

– Спасибо тебе, – искренне сказала Марина, в душе возблагодарив покойного Черепа, пристрастившего ее к японской культуре и кухне, ведь именно цитата из «Хагакурэ» вывела их на этот разговор. Эта книга, оставшаяся после гибели Олега у Коваль, как и его немногочисленные любимые мелочи, была прочитана от корки до корки. Странное дело – в запутанных и сложных фразах самурайского кодекса Марина нашла много полезного для себя, много такого, чему следовала в жизни.

Словом, вечер удался, Бес пообещал не предъявлять Марине претензий и вообще не лезть на ее территорию, что Коваль вполне удовлетворяло. Они расстались как самые натуральные родственники, расцеловавшись возле машин на глазах изумленной охраны, и Марининой, и Бесовой.

– Уф! – выдохнула Коваль, захлопнув дверку «Хаммера» и вытягивая ноющие ноги. – Домой, мальчики, спать хочу – сил нет!

– Я не понял, это что сейчас было? – не смог удержаться от вопроса Хохол.

– А вот прикинь, что теперь у меня вообще проблем нет в этом городе!

– Ты пьяная, что ли?

– Я трезва, как никогда! Знаешь, зачем Бес сюда явился? Он Бурого убрать хочет, а всех наших под себя прогнуть. И вот я теперь вне разборок.

– Как это – ты вне разборок? Ты ж правая рука Бурого! – не понял Хохол, взирая на нее с изумлением.

– Объясняю. Вовремя сказанное слово способно сделать очень много, – Коваль закурила, внимательно разглядывая кончик сигареты. – Оказывается, Бес хорошо знал Черепа, был ему жизнью обязан. Улавливаешь?

– Ни фига себе расклад! Какая судьба странная, да, киска?

– Точно – переспишь с кем-нибудь, а потом это очень жизнь тебе облегчит! – вдруг зло бросила она. – Юрка, на кладбище!

– Марина Викторовна, ночь ведь уже, – взмолился водитель, продолжая ехать в сторону «Парадиза».

– Ты глухой?! Я сказала – на кладбище! – заорала Коваль, и Юрка резко развернул джип, возвращаясь на трассу и направляясь к городскому кладбищу.

Перепуганный Иваныч спросонья не понял, кто перед ним, и заголосил:

– Ктой-то по ночи тута рыскаеть? А вот ментов счас вызову...

– Рот закрой, слепошарый сыч! – рявкнул Хохол, хватая сторожа за ворот фуфайки и поднимая над землей. – Не видишь, кто?!

– Женечка, сынок, пусти, бес попутал! – забормотал старик, суча ногами, и Хохол выпустил воротник, возвращая Иваныча на прежнее место. – Почтение мое, Викторовна! Чего на ночь глядя-то? Или дня не хватает?

– Не твоего ума дело! – процедила Марина, направляясь мимо него к могиле Федора Волошина – она всегда приезжала именно сюда, потому что у Черепа могилы не было...

Поглаживая шершавую плиту памятника, она мысленно благодарила Олега за все, что он сделал для нее. Даже мертвый, он продолжал защищать и оберегать свою любимую.

Внезапно Марине захотелось подойти и к могиле, где, как считалось, покоился ее ныне здравствующий супруг. Непонятно, почему вдруг ее посетила такая идея, но Коваль направилась к черной плите, возвышавшейся над всеми остальными. Хохол недоуменно следовал за хозяйкой, тоже не вполне понимая причину столь странного поведения. Она постояла возле пустой могилы, грустно улыбаясь своим мыслям, улетевшим в далекую Англию, где спокойно спал сейчас в своей черной спальне Егор.

«Интересно, успел он найти замену или нет? Даже думать уже не больно, надо же! Оказывается, ко всему можно привыкнуть, в том числе и к мысли о том, что у мужа кто-то есть...»

– Поехали домой, Хохол, – вздохнула Коваль, плотнее закутываясь в наброшенную поверх вечернего платья шаль.

– Зачем ты пришла сюда? Ведь прекрасно знаешь, что здесь нет никого, – наклоняясь к уху, спросил он.

– Не знаю, Женька... просто... мне так паршиво сегодня...

– И ты решила сделать еще хуже?

– Наверное...

В машине Марина уснула, даже не слышала, как приехали домой, как Женька занес ее в спальню, как раздел и уложил в постель, как лег к ней, обнял... И только ночью, проснувшись, увидела, что лежит в постели не одна, что Хохол изменил себе и находится рядом. Марина поцеловала его, чувствуя, как он, сонный, отвечает, захватывая ее губы своими.

– Что с тобой, моя киска?

– Не знаю... прости, я разбудила тебя...

– Иди сюда, моя родная, ты перенервничала сегодня, переволновалась, давай я поглажу тебя, а ты расслабься пока и усни... – Его руки заскользили по телу, поглаживая. – Спи, моя киска, спи, родная...

Ей действительно стало спокойно и уютно, Женькины руки дарили такое приятное ощущение, что хотелось мурлыкать, как кошка.

– Что бы я делала без тебя, дорогой мой? – не открывая глаз, Марина перевернулась и подставила ему грудь, которую он немедленно принялся целовать и поглаживать.

– Жила бы со своим мажором, – отозвался он, спускаясь губами по животу и возвращаясь обратно к груди.

– Не надо об этом, ладно? – попросила она, извиваясь от его прикосновений.

– Да, родная, как скажешь, – пробормотал Хохол. – Я больше не скажу о нем ни слова...

«Ну еще бы – сейчас ты слишком занят, чтобы разговаривать о чем бы то ни было...»

А ей всю ночь не давала покоя засевшая в голове мысль о том, что Малыш может вот так, как она, спать с кем-то, ласкать какую-нибудь английскую крокодилицу совсем так, как Марину раньше, шептать ей, как Марине: «Да, детка, давай, вот так, моя девочка...»

«Господи, как же это невыносимо! Почему я не могу просто не думать об этом, взять и выкинуть его из головы? Разве сейчас мне плохо, разве с Хохлом у меня не все в порядке? Но нет – чертов Малыш не дает мне покоя, постоянно напоминая о своем существовании в самый ненужный момент. Неужели это не кончится никогда? – бормотала она, сев на кровати, закурила сигарету и уставилась на телефон, борясь с желанием позвонить и хотя бы голос услышать, просто „алло“, дыхание в трубку – хоть что-то. – Нет, не буду, я ведь сильная, я – Коваль, я не опущусь до подростковых приколов!» – уговаривала она себя.

Марина посмотрела на Хохла и почувствовала угрызения совести – опять он третий, опять переживает, понимая, что никогда не сможет стать для нее тем, чем был Егор.

– Прости меня, мой хороший, я не могу справиться с собой, это сильнее меня, – она покрывала поцелуями его лицо, чувствуя, как к горлу подступает ком. – Я ненавижу себя за это, но ничего не могу поделать... прости...

– Киска, я все понимаю, – оказывается, он не спал, просто лежал с закрытыми глазами. – Давай спать, уже почти утро, опять будешь от головной боли мучиться. Иди ко мне, моя девочка, я тебя обниму...

...Уснуть Марине так и не удалось...

– Киска, тебе хрен какой-то звонит, – Хохол заглянул в сауну, протягивая Марине трубку, и та неохотно взяла ее.

– Да, слушаю.

– Коваль, ты дома? – голос принадлежал Бурому, но был каким-то растерянным и глуховатым, немудрено, что Хохол его не узнал.

– Дома. Что ты хочешь?

– Я сейчас приеду, проблемы у меня.

Это было ново... С чего бы это Бурому понадобилась ее помощь? Или все так плохо, что пришлось шляпу снять и к Наковальне на поклон?

Странные дела творились нынче в городе – на прошлой неделе кто-то поджег сауну, где парились в это время приближенные Ворона, трое сгорели заживо, двоим удалось выбраться, но ожоги они получили не шуточные. Потом, буквально дня через три, Дракон, один из быков Бурого, на своем «крузаке» выехал на встречную полосу в самом центре города и лоб в лоб столкнулся с грузовиком. Разбился насмерть. И это было странно вдвойне, потому что он оказался в хлам пьяным, хотя в жизни ни капли в рот не брал, страдая тяжелым заболеванием печени. И вот сегодня этот непонятный звонок Бурого... Что-то подсказывало, что ко всем этим происшествиям имеет прямое и непосредственное отношение Гриша Бес, но, как говорится, не пойман – не вор. Со вздохом Марина выключила сауну и позвонила Розану, велев скоренько ехать к ней.

Пока заместитель и Бурый добирались до «Парадиза», Коваль успела немного взбодрить себя чашечкой кофе с коньяком и парой сигарет, переодеться в джинсы и водолазку и собрать волосы в два хвоста, на что Хохол фыркнул:

– Совсем как пацанка! Немудрено, что Бурый тебя всерьез не воспринимает.

– Женя, теперь воспримет – не зря ведь ко мне едет, что-то ему надо, раз через себя перешагнул.

– Ты думаешь, что это Бес замутил? – негромко спросил Хохол, глядя в окно.

– Я почти уверена в этом, но давай придержим свои догадки при себе пока, хорошо? Я не хочу, чтобы кто-то знал, что у меня с ним теперь особые отношения, – она выразительно посмотрела на телохранителя. – Ты понял?

– Понял, не переживай. Только... если потом выплывет, что ты все заранее знала и никому не сказала... киска, сожрут.

– Подавятся! – отрезала Марина. – Ты ведь понимаешь, что выбор невелик – либо все кивнут гривами и смирятся с тем, что Бес встанет над нами, либо он просто передавит нас поодиночке. Я лично хочу еще немного пожить, а как остальные – это уже их проблемы. В конце концов могу и отойти в сторону, если совсем припрет, не обломаюсь – денег хватит на три жизни, а власть эта и понты все – да гори они синим огнем! – Она налила еще кофе и снова закурила, и Хохол поморщился:

– Ты только что сигарету затушила!

– Не лечи – я нервничаю!

Он покачал головой и сунул пачку себе в карман, давая понять, что это была последняя сигарета на ближайшее время.

– Достал ты меня, если честно, – призналась Марина. – Что ж мне так с охраной не везет! Походят со мной немного и сразу начинают воспитывать: не пей, не кури, туда не ходи, сюда не лезь! Пионерский лагерь какой-то!

Хохол засмеялся и обнял ее.

Вошла Даша, ничуть не удивившись подобной сцене – для нее уже не были секретом эти отношения, да и сама Коваль не особо старалась скрыть их, понимая, что Малыш вряд ли вернется в ее дом.

– Марина Викторовна, там Сергей Тимофеевич приехал.

– Сейчас иду, спасибо, Даша. Ну что, дорогой, пойдем, поздороваемся с Розаном? – Марина привстала на цыпочки и поцеловала Хохла в губы. – Не хмурься, тебе не идет!

Он подхватил ее на руки и легко подбросил вверх:

– Киска моя, ты самая лучшая, ты это знаешь? Я люблю тебя.

Марина не знала, ждал ли он от нее таких же слов или нет, но, как всегда, промолчала, не желая обманывать ни его, ни себя – только одному человеку в этом мире она их говорила по сто раз на день, только к одному-единственному испытывала такие чувства...

Идиллию прервал Розан, поднявшийся в кабинет и с порога заблаживший:

– Нет, ну ты глянь! Я все дела бросил, гнал сюда, как идиот, а они за любовь разговаривают, голуби хреновы! Вам что, свидетели нужны?

– За базаром следи! – рыкнул Хохол, осторожно опуская Марину на пол. – С кем разговариваешь?

– Ой, зарамсил сразу! – ехидно улыбнулся Серега, но от греха отошел на безопасное расстояние. – Пошутить нельзя! Марина, чего звала-то?

– Сейчас Бурый приедет, не хочу один на один с ним общаться. – Коваль поправила волосы и пошла вниз, жестом велев всем присоединяться. – Там стряслось что-то у него.

– Да ты глянь, что в городе-то делается, я извелся весь, думаю, как бы с тобой-то чего не произошло. – Розан спускался вслед за ней.

Бурый задерживался, а может, нарочно тянул время, чтобы заставить понервничать Марину и ее окружение. Розан, чувствуя, что она вот-вот взорвется, принялся травить какие-то байки, но Коваль даже не слышала, что именно он говорит. Ее мучило другое... Если ее догадка насчет причины визита Бурого верна, то возникал следующий вопрос: а что же именно он потребует, о чем собирается разговаривать? Не попытается ли воспользоваться Мариной, чтобы разрулить ситуацию?

Хохол, покусывая ногти, наблюдал за ней из противоположного угла просторной гостиной. Маринина нервозность передалась и ему, но Женька старался удержаться и не подлить масла в огонь. Ему тоже было непонятно, чего именно может хотеть Бурый. Ведь, по большому счету, именно его людей прореживали сейчас, и надо бы ему сосредоточиться как раз на этой проблеме. И вообще – не проще ли собрать всех бригадиров и решить вопрос сообща? Строгач, покойник, поступил бы именно так...

Несколько раз неслышно входила Даша, меняла пепельницу и кофейные чашки, украдкой бросала взгляд на озабоченного Серегу и снова удалялась к себе в кухню.

Не меньше часа прошло в тягостном ожидании, когда наконец ввалился Бурый вместе со своим телохранителем Друяном. Парень замер у двери, а «смотрящий», покачиваясь, двинулся прямиком к столу.

– Здорово, честна компания! – Бурый плюхнулся в кресло, тяжело дыша. Выглядел он ужасно, такое чувство, что всю ночь пил. Собственно, запах перегара, вмиг заполнивший комнату, подтвердил Маринину догадку.

– Что случилось? – поинтересовалась Коваль, нетерпеливо махнув Друяну, чтобы сел и не отсвечивал.

– Влипли мы по-крупному, красючка моя дорогая! Слушай, водка есть у тебя? Душа горит! – признался Бурый, и Марина заметила, как трясутся его руки.

– Даша! – крикнула она. – Принеси нам выпить что-нибудь! Сейчас все будет, – пообещала Бурому, понимая, что у него дикое похмелье и выпить просто необходимо. – Так все-таки?

– Прикинь, какая тема... нас обложили по полной, а меня вообще убрать хотят. Слух прошел, что приехал Гриша Бес, метит, сучара, на мое место. Дракона как подставили, слыхала?

– Да. – Марина незаметно переглянулась с Розаном – тот покачал лысой головой, не понимая, к чему клонит «смотрящий».

Дашка принесла поднос с бутылками, какую-то закуску, и Бурый сразу выпил, еле удерживая в трясущейся руке налитый до краев стакан, а потом продолжил:

– У Гриши есть такой спец, что может любую смерть инсценировать, никто не докопается. Вот и Дракошку моего уработали – мол, напился – и за руль, а он ведь совершенно не пил, в рот не брал ни капли! – Бурый вцепился в волосы и застонал: – Что делать-то, а? Ведь ты следующая, если что, Наковальня? Не боишься?

Розан удивленно вскинул брови – можно подумать, что на руках у Бурого был точный список, когда и в каком порядке собирается прореживать местные бригады Гриша Бес! Марина тоже отметила это про себя.

– Я не держусь за власть, ты ведь знаешь – я и тебе легко уступила, и не хотела я рулить всем, мне своего достаточно. Если хочешь совет... – Она внимательно посмотрела на сидящего перед ней в полной растерянности Бурого, и тот кивнул. – Отступись, тогда выживешь.

– Спятила, телка?! – вскочил на ноги Бурый, и Хохол мгновенно оказался между ним и Мариной. – Пошел ты, псина! – взорвался «смотрящий». – Место собаки на цепи, а не в хозяйской спальне! – Бурый пьяно качнулся, и подскочивший Друян поддержал его, но тот вырвался. – Не тронь меня, паскуда! Учить она меня будет, соплячка беспонтовая! Я семь пасок отсидел, когда ты еще в пеленках лежала, сучка! Если бы не Мастиф, где бы ты была, лярва подзаборная?!

– Так, все! – отрезала Коваль, вставая. – Твой визит начал меня напрягать. Друян, увози своего хозяина.

– Я еще не все тебе сказал, шлюха! – вырывался из железных объятий Друяна Бурый, но рослый, совсем еще молодой парень держал крепко.

Ругательства Бурого были слышны до тех пор, пока Друян не затолкал его с помощью других охранников в «Мерседес». Марина наблюдала за этим из окна и думала о том, каким слабым становится любой человек перед лицом опасности. Даже такой, как Бурый, чье слово было законом для всех.

– Зря ты сейчас загрубила с Бурым, – мрачно изрек заместитель, подойдя сзади. – Он и так тебя не любит, а уж теперь-то, когда ты помочь отказалась...

– Заметь, он не просил помочь, – откликнулась Коваль, признавая, в принципе, что Серега во многом прав, особенно в том, что она далеко не любимица у «смотрящего». – Я не отказалась, я просто дала совет, которым он волен воспользоваться или нет, уж как захочет. А до его заморочек мне нет никакого дела, и к Бесу с этим лезть я тоже не хочу. Не секрет ведь, что мне он ничего предъявлять не станет, мы ж с ним теперь чуть-чуть родственники! – Марина криво усмехнулась, вытаскивая из розановской пачки сигарету.

– И это, кстати, очень хорошо, ведь так? – поднося зажигалку, заметил Серега.

– Да, хорошо, – она вздохнула и повертела сигарету перед глазами, разглядывая тлеющий кончик. – Только неизвестно, чего он потребует от меня взамен.

При этих словах напрягся Хохол, враждебно глянув на нее. Опять его спокойствию угрожал очередной желающий прибрать красавицу Коваль к рукам. Это превратилось в манию: в каждом мужчине, приблизившемся к Марине на короткое расстояние, он видел потенциального соперника, угрожающего его спокойствию. Он ревниво следил за тем, как Марина общается с представителями противоположного пола, как смотрит, что говорит и каким тоном. Коваль раздражала эта неуверенность любовника, его мрачный вид, его постоянное желание не отпускать ее от себя. Она злилась, потому что не собиралась заводить каких-то связей с кем бы то ни было – ее вполне устраивала собственная жизнь и отношения с Хохлом. Сейчас она только покачала головой, давая понять, что недовольна происходящим.

– С вами хорошо, – поднялся из кресла Розан. – А у меня дел полно, футболисты твои накладные на форму привезли, надо все просчитать с бухгалтером, а то не дай бог...

Он чмокнул Марину в щеку и поехал в офис, а Коваль с Хохлом остались одни. Он приблизился к ней, сел на подлокотник кресла и обнял за плечи:

– Ну что, опять встряла? Теперь Бурый тебя сгноит.

– Пусть рискнет, – совершенно спокойно отозвалась Коваль, проведя пальцем по Женькиному колену.

– А он рискнет, не сомневайся – ты ему давно поперек горла, так что...

– Давай не будем заранее пугаться, хорошо? – Марина прижалась щекой к его руке и закрыла глаза. Если честно, ей было не по себе – иметь Бурого врагом не великое счастье. Но и стелиться перед ним она тоже не собиралась. – Поехали в казино! – предложила вдруг Коваль обалдевшему от такого заявления Хохлу, вставая из кресла.

– Ты что придумала? Какое казино?

– Ну, в «Золотой орел», например.

– Что за придурь?

– Захотелось! – отрезала она, устав от допроса. – Ты со мной?

– Куда ж ты без меня-то? – вздохнул Хохол, направляясь к выходу. – Пойду пацанов предупрежу, чтобы собирались.

– Давай-давай.

Даже себе Марина вряд ли смогла бы в тот момент объяснить, чего ради ее вдруг потянуло в казино, она никогда прежде не увлекалась азартными играми, не играла даже в карты, только бильярд привлекал иногда, а тут...

Но они поехали в «Золотой орел», где несколько лет назад Коваль едва не погибла от взрыва установленной под одним из столов мины, и только умница Макс вовремя заметил ее и остановил хозяйку. С тех пор Марина не приезжала сюда, не желая напоминать себе о том случае.

Сегодня же управляющий встретил ее, как английскую королеву, провел к столу «рулетки», за которым было всего трое. Один из них – Гриша Бес, при виде Марины расплывшийся в улыбке и вставший:

– Здравствуй, дорогая! Не ожидал тебя здесь встретить.

– Сама не ожидала, – улыбнулась она, отвечая на его объятия. – А ты-то как у меня оказался?

– Что значит – у тебя?

– Это мое казино, не знал? – Марина села за стол и взяла протянутые ей из-за спины Хохлом фишки, незаметно оглядев зал и оценив оперативную и грамотную работу своей охраны, занявшей места по разным углам так, чтобы успеть перекрыть все ходы и выходы, если вдруг что-то произойдет.

– Опа! Ништяк местечко, – оценил Бес, тоже возвращаясь на место. – Что, испытаешь судьбу? – он кивнул в сторону «рулетки».

– Рискну.

Она поставила на черное, на семерку, и Бес укоризненно покачал головой, мол, совсем плохая ставка, но Коваль всегда твердо знала, что делает, и уж если рука потянулась, то так и будет. Закурив, Марина наблюдала за тем, как бешено крутится колесо «рулетки», и вдруг загадала: если выиграет сейчас, то Малыш вернется к ней, более того – она сама позвонит ему, наступив себе на горло. Колесо замедляло свой ход, сердце колотилось все быстрее и быстрее, Марина очень ясно представила, как и почему люди сходят с ума у игровых столов, не выдержав напряженного ожидания... Шарик упал туда, куда и должен был – семь, черное. Даже не сумма выигрыша возбудила ее в этот момент, хотя семь (опять!) тысяч гринов тоже не кот чихнул, а то, что должно произойти, если бог услышал ее. Хотя глупо, наверное, надеяться на помощь божью, делая ставки в сатанинском пристанище...

Хохол за ее спиной фыркнул и положил руку на открытое вырезом платья плечо:

– Еще?

– Нет, – решительно ответила Коваль, вставая из-за стола под неодобрительным взглядом Беса. – Поиграли – и хватит, самое главное – вовремя остановиться.

– Ты меня бросаешь? – недовольно спросил Бес. – Только приехала, рванула банк и убегаешь? Разве женщины так себя ведут?

– Я не женщина в том смысле, который ты вкладываешь, – усмехнулась она в ответ. – К сожалению, мне пора – уже довольно поздно, а живу я за городом. Прощай, Гриша, была рада тебя встретить.

Конечно, пришлось соблюсти законы гостеприимства и распорядиться поить его и всю его кодлу за счет казино, но что поделаешь...

Появление Беса именно в ее казино говорило только об одном – он доверял ей. В то, что Бес не знал, кому именно принадлежит заведение, Марина не поверила ни на секунду. Тот же Макар наверняка просветил своего компаньона и дал точный расклад, кто и чем владеет в этом городе. Так что все свои байки Гриша мог оставить при себе. Его умение прекрасно сыграть удивление Марине не понравилось, как не понравилось и то, что слишком уж часто они стали пересекаться.

...Утром, когда Марина нежилась в объятиях Хохла после плодотворно и с выдумкой проведенной ночи, раздался телефонный звонок. Недовольно выругавшись, она сняла трубку. То, что она услышала, привело ее в ужас и растерянность:

– Марина Викторовна, на офис «Империи» сегодня кто-то налетел, – чуть задыхаясь от волнения, пробасил Дрозд. – Розан тяжело ранен, сейчас в реанимации, а в конторе все разгромлено и сейфа с деньгами нет...

Первое, что пришло в голову, было, разумеется, организованное милицией «отмщение невинно пострадавших». Но проснувшийся Хохол сразу и категорично отмел эту версию:

– Фигня, киска, сейчас вообще не время им с тобой разбираться, суда не было еще, да и мало ли, что ты там опять выкинешь. Нет, это не шерстяные, зуб даю!

– Тогда – кто? – Коваль курила, вцепившись свободной рукой в волосы и пытаясь хоть как-то осмыслить произошедшее. – Женя, не бывает так – чтобы с утра такие новости, и концов не найти!

– Спокойно, разберемся! – Хохол встал с постели и начал одеваться.

– Ты куда? – удивилась она.

– Пойду проверю, как там охрана на воротах, а то, знаешь...

«Да-а, ситуация! И кто на сей раз решил попугать меня немного? Надо к Розану съездить, узнать, как и что, охрану приставить, докторам зарядить, чтобы по уму все... Блин...»

Выпив кофе, Марина велела Хохлу собираться в город, тот было уперся, мол, зачем, лучше переждать и не подставляться, но наткнулся на ее «фирменный» взгляд и замолчал, только вынул из кобуры «макаров» и проверил в нем патроны.

Марина в нетерпении постукивала по полу тростью – состояние Розана очень беспокоило ее. Человек, которому она абсолютно доверяла, который помог ей не раз и не два, на которого можно было положиться и не проверять, как он выполнит задание... Серега стал за много лет почти родным, многое знал о своей хозяйке, часто помогал выпутаться из различных неприятностей, будь то разборки, связанные с делами, или семейные ссоры с Малышом, а затем и с Хохлом. Терять такого человека Марина не собиралась...

Через час Коваль уже неслась по коридору больницы, распугивая персонал и больных своим видом. В ординаторской ее встретили как родную – заведующий вообще всегда хорошо к ней относился, а с тех пор, как она и ее окружение попали в разряд постоянных клиентов, он молиться на Марину был готов – денег та не жалела.

– Витя, не тяни, говори все – что с моим замом? – с порога спросила Коваль, плюхаясь в его кресло и вынимая пачку сигарет.

– Дело хреновое, – без предисловий и расшаркиваний ответил он, зная, что она не зарыдает и в обморок не грохнется, характер не тот. – До вечера вряд ли дотянет, там пуля возле сердца застряла, извлечь не смогли, началось кровотечение, кое-как остановили. Да и так крови много потерял, и группа редкая у него – четвертая, отрицательный резус, у нас в банке всего два пакета было.

– Доноров в резерве нет, что ли?

– Коваль, ты ж не первокурсница! Какие доноры нынче? – Витька тоже закурил и отвернулся к окну.

– Так... – протянула Марина, бросая в пепельницу сигарету и вынимая из кармана телефон. – Женя, собери пацанов, всех, у кого четвертая группа крови, пусть немедленно сюда едут, иначе Розана потеряем! Позвони Стасу, у него в агентстве есть карточки на всех охранников, там должны быть данные по группе, пусть тоже всех поднимет – и сюда! Женя, только быстро, я тебя очень прошу!

– Я понял, киска, сделаю. Данила под дверью, без него ни шагу, поняла?

– Да.

Она бросила телефон на стол и посмотрела на заведующего:

– Еще что-то надо?

– Коваль, я тебе удивляюсь – неужели за те пять лет, что ты тут не работаешь, ты успела забыть все на свете? Нельзя вытащить человека с того света никакими деньгами, даже твоими.

– Я сказала – НАДО, Витя! – тихо и зло бросила Марина, уставившись на него. – Понимаешь? Ты ведь не хочешь, чтобы я тут резню устроила? А я могу, ты ж меня знаешь! Подумай об этом.

– Я ведь не господь бог! Думаешь, стоит тебе захотеть, и все само собой устроится? И в палату я тебя не пущу – незачем! – огрызнулся Витька.

Марина долго и пристально всматривалась в лицо заведующего, в душе решая проблему морального свойства – стоит ли воздействовать силовыми методами или все-таки он прислушается к голосу разума. Витька раздраженно вертел в руках карандаш, и на его лице читалось только одно желание – чтобы незваная гостья как можно скорее убралась из кабинета. Деньги деньгами, но то, что за каждую копейку Марина спросит по полной программе, он знал прекрасно. И потом – дай ей волю, и она все отделение утыкает своими быками, как редиской, а кому охота разгуливать среди вооруженных отморозков?

– Я тебе все сказал, больше нечего добавить, – буркнул он с намеком – мол, пора и честь знать, дорогая.

И тогда Коваль, у которой было совершенно другое мнение на этот счет, выхватила из кармана «вальтер» и уперла его Витьке прямо в бок.

– Ведь я просила – не доводи до греха! – почти ласково высказалась она, беря его свободной рукой под локоть и выводя в коридор. – И не вздумай шум поднять – выстрелю, не сомневайся. Идем в палату, посмотрим, что там творится.

Данила стоял у дверей ординаторской как революционный матрос у кабинета Ленина, и глаза его выразили недоумение, когда он увидел хозяйку под ручку с заведующим, имеющим бледноватый вид. Заметив в ее руке пистолет, Данька тоже слегка изменился в лице, но молча последовал за ними и встал у двери палаты, где лежал Розан.

Серега был без сознания, на аппарате ИВЛ, лицо приобрело землистый оттенок, что и неудивительно при такой кровопотере. Марина подтолкнула заведующего к кровати, сама подошла следом, мельком глянув на мониторы.

– Ну, видишь теперь? – облизнув губы, спросил Витька. – Убери пушку, я ж спокойно себя веду, а то разговаривать трудновато.

– Извини, Витек.

Ствол она убрала, но Витька по-прежнему косился в ее сторону. Марина же смотрела на своего заместителя и понимала, что шансы выкарабкаться у него ничтожно малы, но она сделает все, что сможет, чтобы помочь ему. Они так и просидели в палате до самого приезда Хохла с тремя пацанами, у которых оказалась нужная группа крови. И это тоже было хорошим знаком – столько доноров найти с редкой группой... Витька повел их в отделение переливания, а Хохол силком выволок Марину из палаты и потащил вниз, к машине:

– Все, домой! От тебя тут толку нет, охрану оставили, Дашку пришлем, чтобы посидела, денег лепилам зарядили – хватит! Ты опять голодная весь день, на одном куреве, так и сама загремишь!

Он запихал ее в машину, и тут Данька что-то зашептал ему на ухо, после чего Хохол помрачнел и сощурил свои глазищи. Сев на первое сиденье, он повернулся и протянул руку между спинок кресел:

– Ствол сюда!

– Отвали! – огрызнулась Марина.

– Я кому сказал – ствол сюда! – повысил он голос, но Коваль, естественно, не подчинилась.

– Рамсы попутал? Не смей со мной так разговаривать!

– Я прошу тебя – отдай мне ствол, – упрямо твердил Хохол, но Марина опять велела отвалить и отвернулась в окно. Поняв бесполезность этого мероприятия, Женька со вздохом сказал Юрке: – В «Шар» гони, там хоть поесть ее заставлю.

Идея была богатая – есть хотелось, а домой – нет, поэтому Коваль промолчала, набросив на плечи свою куртку, валявшуюся на сиденье, и задремала немного.

Хохол сразу снял кожанку и набросил ей на ноги. Юрка, забывшись, начал насвистывать что-то и тут же получил по макушке – Женька кивнул на заднее сиденье, где, свернувшись, дремала Марина, и водитель виновато пожал плечами. Хохол поднял перегородку, чтобы никакие звуки не долетали до спящей, и задумался. Ему было жаль Розана, но еще сильнее беспокоило то, что в случае чего Коваль останется без поддержки. Как ни крути, Розан мужик, и его слово имело вес как среди братвы, так и среди авторитетов. И теперь неизвестно, как повернется – не начнут ли прижимать Марину тот же Макар, Ворон или сам Бурый? Ведь ни для кого не секрет, что все они страшно недовольны присутствием в своих рядах женщины – так не станет ли ранение Розана удобным поводом, чтобы изменить ситуацию? На своих ребят можно было рассчитывать – за столько лет они привыкли и не выражали недовольства, тем более что Коваль сумела внушить всем уважение и даже страх. Плюс ко всему она умела быть справедливой, не кидала своих на деньги, что тоже добавляло ей авторитета. И все же, все же... Хохла не покидало тревожное предчувствие. Никому нельзя верить, вообще никому – ни чужим, ни своим. Это трудно и тяжело, но выхода нет – чтобы выжить, надо подозревать всех.

Домой вернулись к вечеру, и Марина сразу пошла к себе – вдруг разболелась голова, да так, что хоть плачь. Она лежала на кровати с мокрым полотенцем на лбу и боялась даже шевельнуться. Кое-как уснула в непривычной и неудобной позе на спине, мучилась всю ночь от невозможности перевернуться, чтобы не потревожить утихшую наконец-то голову. Утром стало вроде полегче, и Коваль даже встала и поплелась в душ, включив воду похолоднее, чтобы совсем прийти в себя. Странно, но Хохол не зашел к ней пожелать доброго утра.

«Неужели спит еще? – В полотенце она спустилась вниз, постучала, но он не отозвался, и тогда Марина толкнула дверь и вошла, обнаружив, что комната пуста, а постель заправлена. – Бегает, значит, черт неугомонный». На улице лил такой дождина, что нормальному человеку и в голову не пришло бы нос высунуть из дома.

Марина переоделась в джинсы и футболку и села в каминной пить кофе, включив телевизор и бродя по каналам в поисках чего-нибудь не портящего аппетит с утра пораньше. На местном канале шли новости, и она оставила их, не прислушиваясь особо до тех пор, пока на экране вдруг не возникло здание городской больницы, оцепленное милицией.

– Сегодня около трех часов ночи в отделении реанимации городской больницы был застрелен один из известных авторитетов криминальной группировки Марины Коваль, Сергей Розанов по кличке Розан, – выдала миниатюрная блондинка в джинсовом костюмчике, стоящая под большим зонтом с микрофоном в руке. – Как нам стало известно, вчера утром Розанов был ранен при налете на офис «Империи удачи» и находился в тяжелом состоянии в отдельной палате реанимационного отделения под охраной. Около трех часов ночи в отделение проникли неизвестные люди в масках, заперли персонал в подсобном помещении и уничтожили всю оставленную у палаты охрану, а затем и самого Розанова. Погибли пять человек, принадлежавшие также к группировке Коваль. Никаких комментариев правоохранительные органы пока не дают, а узнать мнение госпожи Коваль по поводу этих двух инцидентов мы постараемся как можно скорее.

Марина выключила телевизор почти машинально, не в состоянии осмыслить полученную информацию и уложить ее в голове... Погиб Розан, погиб Дрозд, еще трое ее пацанов, прямо в больнице, где и без них полно охраны...

– Где, на хрен, Хохол, когда он мне нужен?! – Марина вскочила и заорала на весь дом: – Хохол!!! – Но ответа не последовало. – Чертов марафонец, я тебе покажу, когда вернешься!

И тут ее словно холодной водой окатили – а ведь она совсем одна в доме! Дашка в городе, Хохол бегает где-то, а Марина – одна, только на воротах охрана, Даньку и всех личных своих охранников она вчера имела глупость отпустить! Черт, а вот это уже неприятность...

С каждой минутой тревога росла, а Женька все не возвращался, это было уже странно и настораживающе – он не задерживался так долго никогда. На всякий случай Коваль сунула в карман спортивной кофты пистолет и, выйдя на крыльцо, крикнула засевшему в будке у ворот Коту:

– Костя, Хохол давно убежал?

– Да уже часа четыре мотыляется где-то, – откликнулся тот, высовываясь из двери.

– Костя, вызвони мне Даньку и Аскера, пусть сюда несутся, у нас проблемы – Розана добили и Дрозда, и всех пацанов, кто в больничке был!

– Ну, ни фига себе! – выскакивая из будки, заблажил Кот и под льющим непрерывно дождем понесся к Марине. – Идите в дом, Марина Викторовна! – Он почти силой затолкнул ее в прихожую, закрыл дверь и схватил телефонную трубку. – Сейчас я всех подниму и Стасу позвоню, пусть подъедет и пару парней прихватит, а то неизвестно еще, что с Хохлом стряслось, а вы одна...

Марина даже думать не хотела о том, что могло случиться с Женькой, она все еще надеялась, что он просто забегался или что-то в том же духе.

Но прошел час, его по-прежнему не было, уже приехал Стас с двумя огромными мужиками, при одном только взгляде на которых Коваль передернуло; уже вернулись из города Данька и Аскер, успевшие добраться до больницы и вытрясти незаметно из дежурившей ночью девчонки подробности ночного налета, а Хохла все не было...

– Говори! – велела Марина Даньке, усевшись в каминной с сигаретами.

Данила перемял плечами, настороженно глянул на Стаса, развалившегося в кресле, на замерших у дверей незнакомых мужиков в строгих черных костюмах. Марина нетерпеливо постукивала ногтями по подлокотнику, и Данила решился наконец:

– Да там непонятки, Марина Викторовна. Девка эта сказала, что ночью вломились, весь персонал сразу в процедурном кабинете закрыли, они только через дверь слышали, как там в коридоре возня шла, а потом все стихло. Сестры стали дверь ломать, выбрались, наши все с перерезанными глотками лежат, а у Сереги во лбу дыра. Почему только они не стреляли, наши-то? – изумленно спросил он. – Ведь все со стволами были...

– А Дашка где?

– Дашка в туалет уходила, он в самом конце коридора, повезло ей, а то тоже бы лежала сейчас...

Коваль сжала пальцами виски и зажмурилась, стараясь сосредоточиться и понять причину. Главное, кто мог провернуть такую операцию столь оперативно и почти бесследно? Сколько навалилось всего – через месяц суд, в конторе развал, ее людей кто-то прореживает, да еще так аккуратно и по самым вершкам!

– Стас, откуда охрана? – обратилась Марина к сидевшему напротив Логинову.

Будущие телохранители застыли в позе статуй у двери каминной – один рыжеволосый, широкоплечий, с простоватым лицом и открытым взглядом, другой – полная противоположность: высокий, поджарый, темноволосый, с орлиным профилем и жесткими карими глазами. «Доктор Джекилл и мистер Хайд», – подумала Марина про себя и перевела взгляд на Стаса.

– Сева – бывший «альфовец», по ранению комиссовали.

– Надеюсь, не в голову? – перебила она. – А то я сама такая, вдруг чего не поделим?

Стас хохотнул, оценив хозяйкину иронию:

– Нет, Марина Викторовна, в легкое и в живот, вполне адекватный, хорошо владеет огнестрельным и холодным оружием, знаком и с подрывными работами. А второй – Гена, спецназовец, толковый мужик, рукопашным боем владеет, черный пояс по дзюдо.

– Супер! Значит, так, парни, – обратилась Коваль к телохранителям. – Я баба с придурью, люблю неприятности и с успехом их себе организую, так что работы будет много, интересной, разнообразной и с риском для жизни, рекомендую настраиваться на худшее. Рядом со мной живут, как на передовой, – мало, но героически. Если кто-то не хочет или не может – я не в претензии, можете уйти сейчас, потом будет поздно.

Она прищурила глаза и смотрела на них изучающе, но мужики видали еще и не такое, оба только плечами пожали, а потом высокий, темноволосый Гена сказал:

– Это работа, ее не выбирают.

– Ага, есть такая профессия – Коваль охранять! А ты? – повернувшись к молчавшему рыжему Севе, поинтересовалась Марина, слегка усмехнувшись.

– А что я? – чуть наклонив голову, приятным баритоном отозвался он. – Женщину охранять не приходилось, но, думаю, это не очень сложно.

Тут закатился Стас, вытирая заслезившиеся от смеха глаза:

– Ой, Севка, Севка, не знаешь ты, куда попал и к кому! Да проще охранять три отряда зэков, чем одну вот эту женщину!

– Попробуем – где наша не пропадала! – улыбнулся он.

– Вот и прекрасно, – подытожила Коваль. – Один момент – семьи есть? Это не праздное любопытство, я не хочу в случае чего чувствовать бремя вины перед вашими женами и детьми.

– Нет, – в унисон ответили они, и ей полегчало – оба ей понравились, и Марина уже хотела, чтобы именно эти двое и охраняли ее.

– Замечательно. С жильем проблем не будет – моя охрана живет здесь, в вашем распоряжении коттедж в два этажа, Данила покажет комнаты. Выходные бывают, но гарантировать ничего не могу – мой образ жизни не подчиняется рабочему графику страны. В свои выходные можете делать все, что сами хотите и где хотите, но в то время, когда вы со мной, косяков быть не должно. Терпеть не могу рядом с собой пьяных или похмельных, хотя сама частенько бываю «в дрова». Я вам это рассказываю для того, чтобы вы четко представляли, насколько я не подарок, – пояснила Коваль обалдевшим от подобной откровенности охранникам. – Ну, остальное разберем в процессе жизни. Свободны. Данила, проводи.

Данька оторвался от стены и кивнул новым телохранителям, предлагая следовать за собой.

– Зашугали сразу, Марина Викторовна, – отметил Стас, когда все трое вышли.

– Пусть знают. Стас, что же делать, а? Кто мог Серегу и пацанов завалить, как думаешь?

Стас щелкнул зажигалкой, затянулся дымом и спросил:

– С кем конфликтуете в последнее время?

– С Бурым, – вздохнула Марина, понимая, что вот он, ответ на ее же собственный вопрос.

– Тогда о чем думать? – Стас пожал плечами и потянулся к бутылочке с минеральной водой, стоявшей прямо перед ним на столике. С бульканьем опустошив ее, он утер рот ладонью и осторожно посмотрел на задумавшуюся над чем-то хозяйку. – Или вы считаете иначе?

– От всей души надеюсь, что это не так, иначе придется завернуть Бурому салазки. Знаешь, за что он мог попереть на меня?

– Знаю, Розан говорил. За Гришу Беса, за то, что вы не захотели помочь Бурому его в город не пустить.

– Стас, не в моих желаниях дело, – поправила она. – Бурый обломался попросить о помощи, хотел, чтобы я сама предложила, а мне-то оно надо разве? Меня Бес не тронет, у нас уговор.

– Так, может, вам теперь Беса и подписать, чтобы вступился? – высказал Стас мысль, которая и Марину, признаться, посетила. – Забейте стрелку и там все как есть разложите. Так, мол, и так – перерезал моих бойцов, наказать бы надо.

– Не пойдет – наказать я могу и сама, да так, что мало не покажется. Но помощь бы пригодилась, конечно, – признала она. – Смотри – Дрозд погиб, кого я вместо него поставлю? А вместо Сереги? Это ж вообще вторая я был... Сука, найду, кто его, – за причиндалы вздерну и причин не спрошу!

Коваль вскочила из кресла и заходила по комнате кругами, чувствуя, как начинает болеть правая нога, всегда остро реагировавшая на перемену погоды и особенно на влажность. Теперь ее донимал только один вопрос, ответа на который Марина не знала: куда исчез Хохол?

Мучилась она до самого вечера, отрядив Стаса заниматься организацией похорон Розана и пацанов. Все худшие подозрения обрели подтверждение около одиннадцати часов, когда зазвонил телефон, и глуховатый голос Друяна произнес:

– Наковальня, Бурый просил передать, что твой кобель у нас, приезжай, если он тебе очень нужен.

– Что еще за финты, урод? – рявкнула Марина в трубку. – Я тебя похороню, Друян, так и знай!

– Да мне по хрену твои угрозы, дамочка! Я передал то, что мне было велено, а уж ты теперь сама думай, как быть. – И он бросил трубку, а Коваль завыла в голос от бессилия и злобы. Бурый поймал ее за чувствительное место, теперь будет давить до тех пор, пока она не согласится на его условия. И выбора нет – она не может бросить Хохла, слишком много он значит для нее, слишком многим она ему обязана. Марина решительно набрала номер сотового, принадлежавшего Бурому, и когда тот снял трубку, без предисловий спросила:

– Что ты хочешь?

– А что ты можешь? – пьяно отозвался он – видимо, продолжал заливать страх и горе.

– Я конкретно спросила – что ты от меня хочешь? – повторила Коваль, пытаясь удержать рвущиеся из нее далеко не лестные слова.

– Сделай так, чтобы мои проблемы стали и твоими тоже.

– Что ты имеешь в виду?

– Помоги мне разобраться с Бесом – и забирай своего кобеля.

– Интересно, как я должна это сделать, не подскажешь?

– Ты ж умная у нас, стольких обломала и обвела, как я могу тебя учить? – заржал Бурый. – Подумай сама, авось что-нибудь родится!

– Где гарантии, что ты свое слово сдержишь?

– Охренела, телка?!

– Сам ты охренел! Кто завалил моего Розана, не ты? – сорвалась все же Марина.

– И что? – ответ был в принципе ожидаем – Марина подозревала, что это именно Бурый решил наказать ее таким способом за неповиновение. Однако признание «смотрящего» все же больно отозвалось в сердце. Справившись с собой, Марина продолжила:

– Так, ну это отдельная тема, потом обсудим. Но если с Хохлом что-то произойдет – не обижайся! – И она бросила трубку на кровать, понимая, что пришло время воспользоваться новым знакомством.

Отыскать сотовый Беса оказалось делом непростым. Коваль подняла за ночь все свои связи, добыла-таки номер, позвонила сразу, даже не озаботившись взглянуть на часы. В половине пятого утра Бес был не особо рад ее слышать:

– Рехнулась?! Ночь на дворе!

– Гриша, прости, у меня мало времени, – начала она с места в карьер. – Бурый меня напряг, хочет, чтобы я с тобой разрулила по его поводу.

– Сука, бабу ввязал! – презрительно высказался окончательно проснувшийся Бес. – Лошара позорный...

– Оставь лирику, а? – попросила Марина. – Он прихватил моего телохранителя, и теперь требует взамен помощь.

– Это здорового бугая, что с тобой везде отсвечивает? А я, грешным делом, подумал, что это твой любовник, – Бес выразился, конечно, менее изящно, но смысл был этот.

– Ну, да, да! И поверь – потерять его я очень не хочу.

Бес замолчал, было слышно, как он закуривает. Марина нервно барабанила ногтями по столешнице. Наконец, после покашливания, Гришка снова заговорил:

– А от меня-то чего хочешь?

– Давай что-нибудь сделаем, чтобы и тебе, и мне хорошо было.

– Это как? – усмехнулся Бес, догадавшийся, что имеет в виду Коваль, и понявший, что выиграл, потому что припертая к стене красотка сейчас согласится если не на все его условия, то на большую их часть.

– Тебе ведь все еще хочется стать здесь «смотрящим», да? Я могу помочь – настрою Ворона против Бурого. Тогда нас уже трое, да плюс Макар, и мы его легко спихнем.

– А мне не спихнуть, мне его убрать надо, – спокойно отозвался Бес. – Он мне мешает.

«О, блин, час от часу не легче! Только этого не хватало!»

– Так я и думала, что ты меня обманешь. А еще братом назвался! – с горечью сказала Коваль, осознав, что попала в такие разборки, из которых может и не выбраться живой.

– При чем тут наши с тобой отношения? Ведь я обещал, что ты останешься в стороне, – отмел упреки Бес. – Ты просто помоги мне подобраться к нему поближе, и гуляй себе дальше со своим Хохлом.

– И как я должна это сделать? – Второй раз за сегодняшний бесконечный день она задавала этот вопрос.

– Ты же поедешь к нему, чтобы обсудить, как быть со мной, так? Вот мы вместо твоей охраны моих парней и загрузим.

– Не считай остальных дурнее себя, это очень опасно. Бурый знает мою охрану в лицо.

– Слушай, женщина, не испытывай мое терпение, – рыкнул вдруг Бес, и Коваль вздрогнула от неожиданности. – Сегодня ночью почти всю твою личную охрану перерезали в больнице, это и я знаю! Ты же не можешь одна тусить по городу, правда?

А ведь он прав – она не может, и нет ничего странного в том, что обзавелась новой охраной, которую Бурый может и не знать. Гениально...

– Договорились! – решительно сказала Марина. – Только одно условие – я возьму с собой двух своих настоящих охранников, потому что не желаю быть убитой, если вдруг что, твоими парнями.

Бес захохотал, довольный тем, что она согласилась на его предложение так быстро и почти без претензий. Кроме того, резон в ее словах был – Марина хотела предусмотреть все, да и кто на ее месте рискнул бы оказаться один на один с незнакомыми людьми, имеющими невесть какой приказ от хозяина? Кто мог поручиться, что он, Бес, не прикажет убрать попутно и ее? Так что осуждать ее было глупо.

– Молодец, девочка, соображаешь! Значит, договорились?

– Да. Созвонимся завтра, а то я с ног валюсь, спать хочу.

Сон сморил мгновенно, едва только она коснулась головой подушки, но выспаться как следует не удалось – преследовали кошмары. Коваль металась по постели, вся мокрая и в каком-то бреду, вскакивала несколько раз, очнувшись и понимая, что она дома, что ей ничего не угрожает.

Утром Марина кое-как разлепила глаза, заставила себя встать и принять душ. Из кухни доносился запах свежесваренного кофе, и она решила, что вернулась Даша, но это оказался новый телохранитель Сева, при ее появлении на кухне вытянувшийся в струнку.

– Доброе утро, Марина Викторовна! Кофе?

– Атас! – прокомментировала Коваль, усаживаясь на табуретку. – Исполнительный ты мужик, Сева! Сам додумался?

– Нет, парни подсказали, – улыбнулся он, наливая кофе в чашку и ставя на блюдце рядом с пепельницей.

– Люблю честных, – заметила Марина, отпивая глоток, и поразилась вкусу корицы в напитке. – Слушай, да ты пронырлив, даже про корицу узнал!

– Так надо ж привычки охраняемого знать! – подмигнул Сева, присаживаясь напротив. – Вы не думайте, что я выслужиться хочу, просто вы такая молодая, а жизнь такая жестокая, что хочется хоть немного ее облегчить. А как я могу это сделать? Разве что кофе любимый сварить!

– Спасибо, я ценю твою заботу. Слушай, а сколько тебе лет? – поинтересовалась она, закуривая.

– Тридцать пять.

– Прежние мои охранники были старше.

– Вас смущает мой возраст?

– Мне абсолютно все равно, меня интересует только один вопрос – могу ли я доверить тебе свою жизнь, а все остальное мелочи.

– За свою жизнь вы можете быть совершенно спокойны, – уверенно сказал Сева. – Пока мы с Генкой рядом, ничего не случится. Мы не первый год вместе работаем, в паре, у нас все отлажено и поделено, так что...

– А до меня кого охраняли?

– Банкира одного, Сазонова.

– Сазана? Знаю его. А потом что случилось?

– Он в Москву подался, там, говорит, другую охрану возьму.

– Обидно? – спросила Марина, внимательно глядя ему в глаза, и он их не отвел.

– Не обидно – противно. Точно мордой в дерьмо макнул – мол, здесь и вы хороши, а в столице покруче найду, вы рожей не вышли.

– Ну, со мной подобного не случится – я отсюда никуда, а охрана у меня только погибнуть может, а уйти – никогда, просто переходят на другую деятельность. И вообще, я всегда с телохранителями мирно живу, сильно стараюсь не доставать, разве что иногда напиваюсь очень сильно, просто до отключки. Да еще одна проблема – нога у меня хромая, иногда очень сильно болит, ходить не могу, приходится кому-то носить на руках, но весу во мне всего пятьдесят кило, так что жалоб не было.

Сева засмеялся и подлил еще кофе:

– Вы такая интересная, Марина Викторовна! Сразу все о себе выложили.

– А чтоб ты знал, с кем дело иметь придется. Изучай охраняемый объект! Так, на этом прекратим лирическую беседу. – Она решительно встала и заходила по кухне. – У меня сегодня очень напряженный день намечается, возможны, так сказать, эксцессы, будьте готовы.

– Куда-то собираетесь?

– Да, на стрелку. В подробности, извини, не посвящаю – ни к чему тебе это, прошу только быть предельно осторожными и внимательными и, что бы там не началось, не ввязываться, если нет прямой угрозы мне лично. – Марина пристально посмотрела в лицо Севы и еще раз спросила: – Это ясно?

– Конечно. Я не первый день бодигардом работаю, – улыбнулся Сева. – Вы не переживайте, мы с Генкой свое дело знаем отлично, это я не хвастаюсь, так и есть. И место свое мы тоже прекрасно знаем, в ваши дела не полезем.

– Тогда пока свободен. Спасибо за кофе.

Телохранитель вышел, хлопнула входная дверь. Коваль пошла в каминную и села перед телевизором, не включив его, долго пялила глаза в темный экран и думала. Через два дня похороны, сегодня она должна, обязана просто, вынуть Хохла у Бурого, иначе будет очень трудно, все остальные намного дальше от нее, только с Женькой можно быть откровенной до конца, только он может помочь и посоветовать. Зазвонивший телефон заставил встряхнуться, это опять был Друян:

– Здорово, Коваль! Подумала?

– Да. Условия? – коротко спросила она.

– Тогда ждем тебя сегодня к обеду, – заржал он. – Смотри, поторопись, а то бугай твой может околеть ненароком, в погребе ведь сидит, а там холодно и сыро. И гляди, чтоб без фокусов – башку свернем!

– Я приеду не одна, можешь так и передать своему шефу, – отрезала Марина. – Без охраны даже шагу не сделаю, хоть убейте! Я уже однажды прокатилась без охраны, потом долго отлеживалась, вся переломанная!

– Мы это просчитали, так что бери свою охрану, но не больше трех человек.

– Пятерых! – решительно и безапелляционно сказала она.

– Ладно, но только смотри! – предупредил Друян. – Сперва базар будет, потом своего Хохла получишь, по итогу, так сказать!

– Я вам, падлы, покажу итоги, аж подводить замучаетесь! – зло высказалась Марина, бросив трубку, но потом передумала и сразу же позвонила Бесу, рассказала о своем разговоре с Друяном.

– Продумали, сука! – протянул Бес, выслушав внимательно. – Сделаем так – охранников возьми двоих, а трех еще я подгоню. Да не бойся, не подставлю, – усмехнулся он, поняв, видимо, о чем она думает. – У меня классные исполнители, все сделают на раз, даже испугаться не успеешь.

– Ох, хорошо бы, кабы так, а то я пуганая – дальше некуда. Гриша, а если что-то не так пойдет?

– Падай на пол и лежи смирно, – с иронией сказал Бес. – Ты мне не доверяешь, что ли?

– Не особо, – честно и прямо ответила Марина, шаря рукой по столику в поисках сигарет. – Я знаю тебя всего ничего и поэтому на сто процентов доверять не могу, это не в моих правилах.

– Это верно. Но сейчас у тебя просто нет выбора, ведь так?

– В принципе, выбор есть всегда, но обстоятельства не позволяют мне долго раздумывать и искать выход, поэтому мы с тобой сейчас и разговариваем.

– Умная ты девка, правильно про тебя говорят – не ввяжется Наковальня в разборки, пока не просчитает все входы и выходы. Ты не переживай, мои люди сделают все, чтобы ты не пострадала, – заверил Бес, и она от всей души понадеялась, что так оно и будет.

Часов до двенадцати Марина прослонялась по дому, не зная, куда себя деть и чем занять руки и голову. Появившаяся наконец Даша сидела на кухне и, всхлипывая, рассказывала то, что сама видела в больнице в ту ночь, когда погибли Розан и пацаны. Ее глаза покраснели от слез, было видно, что добрая и влюбленная в Розана Даша плакала всю ночь и до самого момента встречи с хозяйкой.

– Ой, Марина Викторовна, если бы вы только видели, – шептала она, слизывая с губ слезы, – там, как на бойне... Кровь кругом, ребята вповалку в коридоре лежали, все стены, весь пол в кровавых потеках... И Сережка... я вошла, а он... как будто уснул, только дыра во лбу... – она опять навзрыд заплакала, закрыв лицо руками.

– Не плачь, Дашенька, им уже не поможешь.

Дашка поревела еще немного, а потом вдруг встрепенулась и спросила:

– А что-то Женьки не видно, в городе, что ли?

– Нет, Даша, нет его, – тяжело вздохнула Марина, пряча глаза, в которых сразу появились слезы. – Его похитили вчера утром, когда бегать ушел...

– Мамочка моя... – растерянно протянула Даша, прикрыв рукой рот и опускаясь на табуретку. – И что теперь, Марина Викторовна?

– Поеду вытаскивать.

– Господи, сами?

– А ты вместо меня хочешь? – невесело улыбнулась Коваль, глядя на ее растерянное лицо. – Я все сама делаю. Кстати, там у меня новые охранники, ты не удивляйся, если что – два мужика из агентства, Сева и Гена.

– Да, я потом познакомлюсь.

У Даши было одно очень ценное для домработницы качество – она всегда старалась угодить всем, живущим в доме, независимо от того, была ли это Марина или ее телохранители, водители и прочие, поэтому она привыкла при знакомстве с новыми людьми сразу выяснять предпочтения и вкусы. За это ее любили все пацаны, так как она ухитрялась не путать, кто что любит, и всегда кормила их вкусно.

Пора было собираться... Уже сидя в «Хаммере», Марина почувствовала легкое возбуждение – так всегда бывало перед особо важными встречами и делами, это был хороший знак. В центре подобрали бесовских исполнителей, они молча уселись во второй джип, идущий следом за Марининым. Какие-то странные – внешность никакая, даже не узнаешь потом при встрече, но, может, в этом есть смысл – никто примет не назовет, если что?

«Господи, какая ерунда в голову лезет, просто жуть...»

Надо бы сосредоточиться на предстоящем разговоре с Бурым, а она не могла, никак не получалось, о чем угодно думала, только не об этом...

– Дайте прикурить, – попросила Марина, обнаружив, что забыла дома зажигалку, и Гена с первого сиденья протянул дорогую позолоченную «Зиппо». – Не слабо! – заметила хозяйка, прикуривая.

– Подарок, – объяснил он. – Друг подарил после одного задания.

Марина смотрела вопросительно, ожидая продолжения, однако Гена молчал. Это понравилось Коваль – болтливые мало живут. В ее взгляде промелькнуло что-то похожее на уважение. Она перекинула ногу за ногу, чуть приоткрыла окно и выдохнула дым. Ветер засвистел в салоне, взметнув вверх Маринину челку, Коваль убрала ее совсем, прижав солнечными очками. Гена бросил взгляд в зеркало заднего вида и удивился тому, насколько другим стало лицо женщины – казалось бы, что особенного в убранных наверх волосах? Но это изменило и выражение глаз, и, кажется, даже мягко очерченные губы, подкрашенные красной помадой, не кривились больше в нервной ухмылке, а чуть улыбались. «Н-да, досталось нам счастье, – подумал телохранитель. – Первый раз такое чудо вижу...»

– Парни, я вас очень прошу: не делайте удивленных лиц, не зевайте по сторонам – там, куда мы едем, этого не любят. Попытайтесь отключиться и не слышать, не видеть ничего, что происходит, – попросила Коваль, сильнее открывая окно, и стряхнула пепел прямо на улицу. – Я говорю это для вашей безопасности, закон «меньше знаешь – дольше живешь» еще никто не отменил, особенно среди таких, как мы.

– Не волнуйтесь, Марина Викторовна, мы не вчера родились и не с сегодняшнего дня телохранителями работаем, – отозвался Гена.

– Отлично, это я уже слышала сегодня утром. Приехали, мальчики.

Джип остановился у ворот дома Бурого, и к нему медленно приближались охранники. Коваль не шевелилась, не делала попыток выйти – знала, что делать это без дополнительной просьбы не стоит, охрана может открыть стрельбу. Такое было однажды – буровские отморозки изрешетили «Мерседес» приехавшего к нему на разборки коммерсанта, едва только незадачливый мужик сделал попытку покинуть салон машины, не дожидаясь разрешения.

– Из машины выходите, Марина Викторовна, – приоткрыв дверку, попросил Валет, худощавый, горбатый мужик лет сорока, хорошо знавший Марину в лицо.

Она подчинилась, насмешливо наблюдая за действиями буровской охраны, тщательно обыскивающей машины. Усердные парни залезли всюду, от колес до багажника, прощупали чехлы сидений, даже оплетку руля.

– Ну, закончил? – нетерпеливо постукивая ногой по колесу, осведомилась Коваль у Валета.

– Да, закончил. Вам разрешили столько народу с собой брать? – он кивнул в сторону настоящих и мнимых охранников.

– А кто-то мог мне запретить? Ты не попутал ничего?

Валет смешался под ее взглядом и отступил назад:

– Проезжайте...

– Вот так бы и сразу! – похлопав его по щеке, бросила Коваль небрежно и села в машину. – Юрка, гони.

У самого крыльца стоял Друян, курил, часто сплевывая на дорожку, выложенную красно-желтым кирпичом. Марина шла прямо на него, не сводя взгляда с растерявшегося мужика, и тот, поежившись, спросил:

– Ты чего, Наковальня? Прямо как по минному полю прешь!

– Где Бурый? – проигнорировала вопрос Марина.

– Дома, тебя ждет.

– Веди!

– А это охрана твоя, что ли? – кивнул он на идущих за ней. – Что-то не знаю никого.

– А ты кто – господь бог, чтобы в лицо всю мою охрану знать? – У Марины руки чесались врезать ему по морде, она изо всех сил старалась удержаться от соблазна, поэтому вопросы, задаваемые Друяном, были совершенно некстати.

– Нет, это я так... Быстро ты своего орла заменила, вот я к чему. А он, наверное, и не подозревает.

– Так, все, пасть закрой – и вперед! – отрезала она, разозлившись при одном только упоминании о Хохле: все это время старалась отогнать от себя мысль о том, что с ним, чтобы не расстраиваться и не плакать.

Друян проводил их в дом, охрана разместилась по углам комнаты, и Марина отметила про себя, что Гришины люди и впрямь отличные спецы – никто и не заподозрил их в том, что они не совсем те, за кого себя выдают.

Вальяжный и на удивление трезвый Бурый спустился со второго этажа в обнимку с молоденькой, как сказал бы Хохол, «соской», годящейся ему даже не в дочки – во внучки. Худая, высокая девчонка с длинными волосами, выкрашенными в свекольный цвет, обнимала Бурого за талию, прижимаясь высокой грудью и глуповато хихикая. Эту малолетку Бурый подцепил в модельном агентстве, хотя логичнее было бы называть эту контору, принадлежащую Макару, борделем. Чем старше становился Бурый, тем моложе делались девицы, окружавшие его. Они надеялись на обеспеченную и безбедную жизнь, однако ни одной из них не удавалось задержаться рядом с вором дольше чем на месяц. Вот и эту раскрашенную куклу, скорее всего, ожидала та же участь.

Бурый со своей подружкой остановились на предпоследней ступеньке, и он с издевкой протянул, глядя на Марину сверху вниз:

– О, какие люди в моей хате! Сама Наковальня! И чем же это я тебе обязан, что ты так прогнулась и сама приехала?

– Цирк прекрати! Я по делу приехала, по твоему, кстати, так что давай разговаривать. – Марину взбесило его желание выставиться перед соплячкой. – Пусть твоя кукла погуляет пока, здесь не детсад.

Пахан не удостоил ответом, потянул девчонку за собой в гостиную. Марина пошла следом, еле сдерживаясь, чтобы не огреть «смотрящего» по затылку чем-нибудь тяжелым, благо что в гостиной этого добра хватало – целая коллекция бронзовых статуэток украшала «горку» и две низкие тумбы по бокам.

– Ты попутала совсем? – садясь в кресло и усаживая девчонку к себе на колени, поинтересовался Бурый, словно до него только что дошел смысл Марининых слов. – Это не я – это ты ко мне приехала, так что делать будешь то, что я тебе скажу.

– Я не собираюсь обсуждать серьезную проблему при посторонних! – отрезала Коваль.

– Ты не груби, я ведь и рассердиться могу, – предупредил он, поглаживая девку по колену. – Твой кобель, кстати, в подвале, там некомфортно, совсем не так, как в твоей постели, хоть о нем подумай, раз себя не жалко.

– Я последний раз спрашиваю – мы будем разговаривать или нет? – Она теряла терпение, понимая, что в любой момент сорвется и все испортит.

– Видишь, Лялечка, какие грубые бывают женщины? – с притворным вздохом обратился Бурый к своей соплячке. – Это неправильные женщины, детонька, таких мужчины не любят. Мы любим покладистых, мягких, покорных. А таких, как наша Наковальня, называют стервами, их частенько убивают, кстати.

Девчонка опять хихикнула и обняла Бурого за шею.

– Стерва – от слова «стервятник», – блеснула интеллектом малолетка, и Марина поморщилась от отвращения:

– А стервятники падаль уничтожают, если ты этого не знала. Поняла намек? – Переведя взгляд с растерянного лица малолетки, она посмотрела на ухмыляющегося пахана. – Я не узнаю тебя, Бурый, самому-то не противно?

– А бугая своего узнаешь? – фыркнул он, подзывая Друяна, и Коваль поняла, что в этом-то и заключался великий смысл приглашения – заставить непокорную Наковальню унизиться и просить его, Бурого, отпустить Женьку.

«Блин, одного не пойму – чего медлят хваленые бесовские парни? Собрался убить – сделай быстро, не раздумывая, так говорит кодекс самурая, так учил меня Череп, и только так я всегда и поступала, если приходилось. Уроды, еще немного – и момент упущен...» – стрельнув глазами в сторону спецов, подумала Марина.

Все это пронеслось в голове мгновенно, за сотую долю секунды, как вспышка. Бурый внимательно изучал Коваль, уставившись прямо в лицо, но и она не сводила с него глаз, если бы могла метать ими молнии – уже убила бы. Даже когда на пороге комнаты появился Хохол, сопровождаемый Друяном, Марина не повернула головы, просто почувствовала, что он здесь, а сама продолжала сверлить ненавистную рожу пахана взглядом, и тот не вынес:

– Ты на кого гляделки вывалила, лярва? Я тебе не твои щенки, на них зыркать будешь!

– Ответ, достойный уважаемого человека! – преспокойно прокомментировала она.

– Сука, ты мне ответишь! Что, будем договариваться или твой кобель сейчас сдохнет прямо тут? Я даже ковра не пожалею, залью кровью твоего фраера, – он кивнул в сторону Хохла, и Коваль тоже повернулась к Женьке.

Он стоял за ее спиной в одних спортивных брюках, видно, прямо во время пробежки его и умыкнули, на запястьях наручники, все лицо – один сплошной синяк, даже глаз не видно, да и левая рука в каком-то странном положении, такое впечатление, что она отдельно от туловища. Марина вздрогнула, но быстро взяла себя в руки:

– Да, Бурый, на такое только ты способен – шантажом заставлять кого-то что-то делать. Ведь мы могли с тобой все по-хорошему решить.

– Ты отказалась – по-хорошему! – отрезал Бурый, стряхивая с колен девчонку. – Так, все – Лялька, вон отсюда, и вы все – тоже! – рявкнул он на Маринину охрану и на Друяна в том числе. – Пошли вон, я сказал!

Да, момент был упущен, Коваль сразу поняла, что теперь все решать придется ей, потому что эти трое «спецов» со своей квалификацией годятся только кое-чем груши околачивать.

Они остались втроем, Бурый насмешливо смотрел на Марину, а потом выдал:

– Странный народ – бабы! Что, ты не нашла себе достойного человека после гибели Малыша? Под охранника завалилась?

– Заело, что не под тебя? – отпарировала она тут же. – Не кажется, что ты не в своем огороде роешься?

– Ох, какие мы страшные! Ты мне на хрен не нужна. А если захочу, сама попросишь.

– Не говори ерунды, это опасно! Вспомни, чем закончилось подобное мероприятие для Строгача! – выпалила Коваль и осеклась, поняв, что теперь выхода нет и придется валить Бурого по-любому, иначе ей крышка.

– Так все-таки это ты была, курва?! Ну, я ведь так и подозревал, и Печатник мне говорил! Это ты, лярва подзаборная, Серегу завалила вместе с Азаматом! – завопил пахан и, как Марина того не ожидала, подскочил и схватил за волосы. – Ты, курва, и твой отморозок! – Он ударил ногой в живот метнувшегося на помощь Марине Хохла, и тот, не устояв, свалился на пол.

Коваль взвизгнула и попыталась вырваться, и на звук ее голоса в комнату влетели Сева с Геной, а в коридоре послышалась возня и звуки ударов.

– Стоять, суки! – заорал Бурый, выхватывая из кармана халата пистолет и приставляя его к Марининому виску. – Стоять, иначе я ее грохну!

– Назад все! – рявкнул Хохол, стараясь встать, и в этот же момент Гена выстрелил точнехонько между глаз Бурого. Тот мешком рухнул на пол, увлекая за собой и Марину.

Его рука запуталась в ее волосах, Коваль никак не могла высвободить их, потом, разозлившись, рванула изо всех сил, и нарощенные пряди остались на скрюченных в предсмертной судороге пальцах Бурого. Во дворе слышались выстрелы, телохранители перекрыли вход в комнату и окно, предоставив бесовским пацанам самим решать свои проблемы, а Хохол опустился на колени около Коваль и разбитыми в кровь губами прошептал ей в ухо:

– Киска моя, как ты, родная?

Она кое-как поднялась и велела Севе:

– Иди обыщи труп Друяна в коридоре, такой блондин противный, еще нос у него набок, – пояснила телохранителю, не бывшему в курсе, кто есть кто в этом доме. – У него должен быть ключ от наручников. Гена, что там? – кивнула в сторону окна.

– Вроде все кончилось, – отозвался он. – Пойду проверю.

Сева принес ключ и отомкнул наручники, освобождая Женькины руки, Марина прощупала его плечо и сразу поняла, что левая ключица у телохранителя сломана, поэтому рука так и висит.

– Больно, Женя?

– Больно, киска. Но ты со мной – все остальное мелочи.

Вернувшийся Генка сообщил, что три невзрачных «спеца» перемочили всю буровскую охрану и теперь ждут Марину, чтобы ехать домой – миссия выполнена.

– Ты дойдешь до машины? – она обняла Хохла за талию, пролезла под правую руку, поддерживая.

– Не переживай, киска моя, я в порядке, ведь... – договорить он не успел – сухо щелкнул выстрел, Хохол стал заваливаться на нее, но Сева с Генкой подхватили.

И тут Коваль вывернулась из-под Женькиной руки, вырвала пистолет у обалдевшего Севы, бросилась в коридор, по которому убегал Валет, таща за собой мелко семенящую ногами Ляльку. Однако телохранитель мгновенно пришел в себя, в два прыжка догнал хозяйку и, выкрутив ей назад руку, отнял пистолет.

– Стой, сука! – заорала Марина, вырываясь из рук Севы, державших ее мертвой хваткой.

Однако Валет не остановился, а повернулся и выстрелил несколько раз в ответ – Сева едва успел затолкнуть Коваль в открытую дверь кабинета. Резко высунувшись из-за двери, выстрелил сам, попав девчонке в голову. Она упала, не успев даже понять, что произошло – пуля раздробила затылок. Вторым выстрелом Сева достал и Валета, чуть-чуть не успевшего повернуть за угол. Коваль опустилась на пол и заорала, молотя кулаками по пестрому паласу – нервы сдали, не выдержав напряжения. Сева, покачав головой, убрал пистолет в кобуру:

– Ну и прыть у вас, Марина Викторовна! Еле поймал!

– Что... что с Хохлом? – вытирая глаза, пробормотала она, и Сева успокоил, помогая подняться:

– Жив он, только надо скоренько в больницу, у него там, кажется, легкое пробито.

– Так какого хрена мы сидим?!

– Мы не сидим, я вас догонял, а Генка охранника вашего в машину потащил.

– Поехали отсюда! Нет, погоди... – Марина велела ему принести из джипа канистру бензина и разлить ее по коридору, понаблюдала за процессом, спокойно уже закурила, любуясь на тлеющий кончик сигареты, а потом бросила ее прямо в лужицу бензина на паркете. Заполыхало быстро, Коваль еще немного постояла, глядя на то, как пламя охватывает буровские хоромы, а потом пошла к выходу, кивнув Севе.

«Надо же – хладнокровная, как лягушка! – изумленно подумал телохранитель, следуя за хозяйкой. – Столько народу у нее на глазах замочили, а она с сигареткой постояла, дом запалила – и отваливает, как с надоевшего киносеанса! Вот тебе и баба!»

Женька лежал на заднем сиденье «Хаммера» бледный, почти без сознания, хрипло и трудно дышал, на губах появилась кровавая пена. Марина села рядом с ним, осторожно положила его голову себе на колени и приказала Юрке гнать что есть скорости. Всю дорогу гладила Женьку по бритой голове и шептала, чтобы только не дать ему потерять сознание:

– Женечка, родной мой, не оставляй меня, у меня больше никого нет... пожалей меня, пожалуйста, не бросай, не уходи...

– Киска... киска... не плачь... – с трудом выговорил он, закашлявшись, и она положила руку ему на грудь:

– Ш-ш-ш! Успокойся, родной, молчи... я с тобой, я никуда не уйду, в больничке с тобой останусь... Женечка, ты держись, пожалуйста...

Около самой больницы он впал в забытье, перестал даже двигать здоровой рукой и гладить Маринины пальцы.

Джипы, взвизгнув тормозами, замерли у крыльца приемного покоя, и Сева выпрыгнул, даже не дослушав данное хозяйкой распоряжение:

– Сева, бегом в приемное, бери каталку и санитаров!

Исполнительный телохранитель мигом организовал и то, и другое, Хохла осторожно переложили на каталку и повезли внутрь, Коваль пошла следом, но Гена перехватил ее:

– Марина Викторовна, у вас все брюки в крови...

– Не до того! – отмахнулась она, вырывая руку и почти бегом направляясь в приемное отделение, где около Женьки уже собрались хирурги, в том числе и ее бывший однокурсник Валерка Кулик. – Валера!

– О, Маринка! – обрадовался он. – Посиди тут, ладно? Сейчас с клиентом решим и пойдем ко мне в ординаторскую, кофейку попьем, за жизнь поговорим!

– Валера, ты не понял – я не в гости зашла, там мой телохранитель. Я прошу тебя – помоги мне, он должен выжить, я в долгу не останусь...

– Но кофе все равно попьем! – Валерка решительно пошел в пропускник, и оттуда Марина услышала его голос: – Работаем быстро и аккуратно, клиент очень важный, потерять права не имеем!

Коваль успокоилась немного, поняв, что Валерка все сделает так, как нужно, села на скамейку и прикрыла глаза. Рядом устроились охранники и Юрка, переживавший не меньше Марины – они с Хохлом успели привыкнуть друг к другу и даже подружиться.

– Сева, скажи Коту, пусть он бесовских отвезет туда, откуда забрал, – не открывая глаз, попросила Коваль, и он ушел.

Марина долго сидела в такой позе, даже вздремнуть успела, положив голову на широкое Генкино плечо. Открывая глаза, она сразу видела огромные белые часы с черными цифрами, укрепленные прямо над дверью оперблока. Время шло, а новостей не было, Коваль уже ненавидела это тикающее устройство и его бегущие по кругу стрелки. Ей начало казаться, что часы отсчитывают минуты и часы, отведенные Женьке, и от этого открытия она разозлилась еще сильнее. Наконец из операционной вышел Кулик, тронул за руку, и она встрепенулась:

– Что?

– Успокойся, все нормально. Жив твой охранник, в послеоперационную увезли. Ну, пойдем ко мне?

– Да, только сначала... можно мне к нему?

– Только пять минут, – предупредил Валерка.

В послеоперационной палате хирургии Женька лежал один, еще две койки пустовали. Лицо Хохла было по-прежнему бледным, глаза в густых ресницах плотно закрыты, губы сжаты. Марина села рядом с ним, взяла за правую руку, так как левая была загипсована и уложена в косынку, погладила прохладные пальцы.

– Женечка, все хорошо, все нормально, родной... я с тобой, я здесь...

– Так, дорогая, будешь реветь – больше не зайдешь! – Валерка поднял ее с постели и увлек за собой, но она вырвалась:

– Я посажу здесь охрану!

– Главный врач будет возражать...

– Да мне по фигу! Два дня назад здесь зарезали моих охранников и застрелили заместителя, и я повторения не допущу!

– Хорошо, хорошо, только не ори, истеричка! Сажай своих людей, и пойдем пить кофе, а то я уже с ног валюсь и курить хочу так, что уши пухнут, – отмахнулся Валерка, понимая, что бороться бесполезно.

Оставив у постели Хохла Севу, Коваль пошла в ординаторскую, разрешив Юрке ехать домой и предложив то же самое Гене, но тот отказался:

– Я должен быть с вами, ведь Севка в палате!

– Хорошо, только не отсвечивай, я устала...

Они с Валеркой уселись в ординаторской, он сварил крепкий кофе, подвинул пепельницу:

– Курить-то не бросила?

– Тут бросишь! – Марина вытащила свою пачку. – Как живешь-то?

– Какая жизнь на врачебную зарплату? У меня ведь двое детей, жена не работает, я дежурю по полутора суток три раза в неделю, – вздохнул Кулик, теребя в пальцах дешевую болгарскую сигарету.

Ничего нового он не сказал, Марина и сама прекрасно видела, что зарплата у него та еще, да и не изменилось ничего в системе здравоохранения с момента ее ухода. Как жили врачи, перебиваясь кое-как, так и продолжают, как горбатились в больничке, чтобы заработать лишнюю копейку, так все и идет. И Валерка не единственный. А ведь хирург способный, и отделением вон заведует, а материальной отдачи никакой.

– Так уходи, – пожала она плечами, отпивая кофе. – Что тебя здесь держит?

– И куда? Это ты вот молодчинка, сумела, а я не такой. А помнишь, как вы с Нисевичем на лекциях спали на последнем ряду? – вдруг вспомнил Валерка. – Ты тогда уже в больничке вкалывала, уставала, синяя вся ходила и спала на ходу, а он тебя оберегал, любил...

– И вспомни, что он потом со мной сделал, – посоветовала Марина. – Ведь ты меня лечил.

– Да... крыша поехала у него, что ли? Слушай, а ведь ты замужем была? Где муж-то?

– Погиб, – сказав это, Коваль удивилась своему спокойствию – так буднично ответила...

– Извини.

– Я привыкла уже, это не вчера произошло. Валера, ты помоги мне, ладно? Я сказала, что не останусь в долгу, и слово сдержу, заплачу, сколько скажешь, только все сделай, чтобы Женька мой выжил. – Она смотрела просительно, что было совершенно нехарактерно для той Марины, что Кулик знал еще с первого курса института.

– Ну, ты даешь, подруга! – покачал головой Валерка. – Как же тебе не стыдно?

– Что стыдного в том, что твоя работа будет нормально оплачена? Я привыкла так вести свои дела, уж извини за резкость.

Она ушла в палату к Хохлу и прилегла на кровать рядом с его койкой, сняла окровавленные джинсы и забралась под простыню. Сон не шел, Марина то и дело поднималась, чтобы проверить, как дышит Женька, поправляла одеяло, просто прикасалась к его щеке, чтобы он чувствовал, что она рядом с ним. У него поднялась температура, Хохол метался по кровати, рискуя свалиться, Марине огромных трудов стоило удержать его. Прибежавшая на вызов медсестра сделала два укола, принесла пузырь со льдом, и Коваль прикладывала его к пылающему лбу любовника до тех пор, пока температура не начала снижаться. Именно в эту ночь Марина поняла, что уже не сможет жить без Женьки, что сейчас у нее нет никого ближе и дороже.

К утру она все же свалилась, не выдержав нервного перенапряжения. Часов около десяти водитель Юра привез Дашу, а та, умница, прихватила Маринины вещи, понимая, что хозяйка останется в больнице до тех пор, пока не появится возможность забрать Женьку домой.

– Завтра похороны, – тихо произнесла она, помогая Марине переодеться.

– Да, я помню. Ты поедешь со мной?

– Если возьмете...

– Дурочка, он тебе не чужой был, я ведь знаю. – Коваль пошла к раковине, чтобы умыться, и тут в палату ворвалась Виола, вся в красном, бросилась к подруге:

– Господи, Маринка, с тобой все в порядке? Я чуть с ума не сошла...

– Что такое? Ты вообще откуда здесь? – поморщилась Коваль. – И не ори – Женька спит.

– Ой, мама! Что с ним? – Ветка развернулась в сторону кровати и уставилась на неподвижно лежащего Хохла.

– В него стреляли. Так что ты там бормотала?

– В «Новостях» передали, что сгорел дом Бурого, я позвонила тебе, охранник сказал, что ты к нему уехала, а теперь в больнице, – затараторила Ветка.

– И ты решила, что это я Бурого приговорила? – усмехнулась Коваль, вытирая полотенцем лицо.

– Дура! – обиделась Ветка. – Я перепугалась, что ты тоже там была!

– Ладно-ладно, не обижайся, моя девочка! Иди ко мне. – Марина раскинула руки, и Ветка обняла ее, поцеловала в шею. – Так, стоп! Не увлекайся, мы в больнице!

И тут с койки Хохла раздалось:

– Сука, руки убери...

Коваль вздрогнула от неожиданности и обернулась – на нее в упор смотрел очнувшийся Женька, и Марина кинулась к нему, падая перед кроватью на колени:

– Женечка, родной, ты как?

Здоровой рукой он растрепал ее волосы и хрипловатым от наркоза голосом попросил:

– Попить дай...

У нее голова пошла кругом от счастья – раз очнулся, заговорил, значит, все хорошо. Даша подала стакан с водой, и Марина стала поить Хохла с ложки, хотя руки тряслись и ложка то и дело стукалась о край стакана. Женька быстро устал, закрыл ввалившиеся глаза. Марина намочила полотенце, осторожно обтерла его разбитое лицо, грудь, где было возможно. В палате стало душновато, но открывать окно Коваль боялась – после операции любой сквозняк может привести к пневмонии. Хохол снова очнулся, протянул руку, коснулся Марининого колена:

– Езжай домой, киска... не сиди тут... мало ли что...

– Дурак! – рявкнула она. – Не сметь говорить мне такого! Я буду с тобой столько, сколько нужно, до тех пор, пока не поставлю тебя на ноги!

– Киска... не кричи на меня...

– Да, родной, не буду... – сразу опомнилась она, прижимая его руку к своей щеке. – Ты поспи, ладно? Я покурить схожу и вернусь. Даша, побудешь?

– Да, Марина Викторовна, вы идите. А может, с Виолой Викторовной до кафе доедете?

Даша заняла Маринино место возле кровати и привычным жестом подперла кулаком щеку, глядя на Хохла. Марина тоже смотрела на него и разрывалась между желанием выйти отсюда хоть на часок и боязнью оставить его.

– Конечно, Даша, о чем речь! – решительно сказала Ветка, беря подругу под руку. – Часа на два подменишь мать Терезу?

– Заткнись, дорогая! – процедила Марина, вернувшись к Хохлу и поцеловав его в губы. – Не скучай, ладно?

– Езжай, киска...

Позвав Севу, Коваль велела ему остаться возле Дашки и Хохла, а Генку взяла с собой, и на Веткиной «бэшке», сопровождаемые «Хаммером», они поехали в кафе неподалеку от больницы. Пока делали заказ, зазвонил Маринин телефон. К удивлению Марины, это оказался отец.

– Папа, ты как меня нашел?

– Дорогая, твой брат в милиции служит! Я даже не знал, что ты так часто телефонный номер меняешь, – рассмеялся он. – Как ты там, доченька?

– Хреново, пап, – призналась она, обрадованная возможностью пожаловаться близкому человеку. – Женьку ранили вчера, он в больнице, а позавчера убили моего заместителя и четверых охранников. Гора трупов, папа.

– Ты сама-то как?

– Да мне-то что? Я в порядке.

– Хочешь, я к тебе приеду? – предложил он, но Коваль отказалась:

– Не стоит, пап. Твой приезд только осложнит мне жизнь, если честно. Ты лучше просто звони мне, ладно?

– Береги себя, доченька, обещаешь?

– Обещаю.

Разговор расстроил – отец слишком плохо знал свою дочь, прося об осторожности, и то, что она пообещала, вовсе не означало, что так оно и будет.

– Чего напряглась? – поверх ее руки легла Веткина, поглаживая пальцы.

– Так...

– Может, ко мне поедем? – осторожно предложила подруга. – Душ примешь, то, се...

– Знаю я твое «то, се»! – засмеялась Марина.

– Ты плохо выглядишь, а у меня сможешь немного отдохнуть, я тебе чайку заварю с травками, поспишь нормально...

Генка проводил до квартиры, прошелся по всем комнатам, убедившись, что там никто не поджидает, и уехал наконец-то.

– Слушай, а он серьезный! – оценила Веточка, сбрасывая туфли и босиком направляясь в кухню. – Кофе будешь? У меня твой любимый «Айриш» есть!

– Вари, – согласилась Коваль, утопая в мягком зеленом кресле и вытягивая ноги.

Пока подруга суетилась на кухне, Марина позвонила Стасу и узнала все про завтрашние похороны, поблагодарила заодно за предоставленную охрану. А потом раздался и звонок от Беса:

– Привет, красотуля! Жива-здорова?

– Обалдеть! Ты бы еще через год позвонил!

– Что, успела все-таки испугаться? – полюбопытствовал Григорий.

– Твои лохи чуть не упустили свой шанс, еще немного – мне бы голову оторвали, а их бы просто грохнули! – возмутилась Коваль.

– Ну прости, дорогая! – засмеялся Бес. – Зато теперь все утряслось, каждый получил то, что хотел. Через неделю жду к себе в отель, будем общаться на тему дальнейшей жизни. Поняла, надеюсь?

Что тут непонятного – сходка, где новый пахан выдвинет свои условия.

Коваль решила, что согласится со всем, лишь бы ее не трогали, потому что уже устала делить территорию, устала отстаивать свои интересы. В душе она рассчитывала, что Бес слишком много не запросит, учитывая, что именно Марина помогла ему влезть на эту елку. Надеялась, что все останется так, как было.

– О чем задумалась? – раздался голос Ветки, вошедшей в гостиную с подносом, на котором стояла литровая бутыль «Санрайза», две чашки, медная джезва с дымящимся кофе и тарелка с лимоном.

– О жизни. А ты решила напоить меня с утра пораньше? Я уже давно это не практикую.

– Вспомним молодость! – подмигнула она, садясь в кресло напротив и наливая текилу в стаканы. – Давай за Женьку, чтобы скорее поправлялся.

С этим предложением трудно было не согласиться, они выпили, и Марина вспомнила подзабытое немного в последнее время ощущение от бегущей внутри обжигающей жидкости. Это оказалось очень приятно.

В больницу Марина вернулась только после обеда, Хохол не спал, полусидел в постели и смотрел на дверь. Коваль вошла, и его глаза засветились от счастья.

– Киска моя... ты приехала...

Говорить ему было трудно, дыхания не хватало, поэтому Марина покачала головой и попросила:

– Давай без текста, ладно? Даша, как тут дела? – Коваль повернулась в сторону сидящей на стуле у тумбочки домработницы.

– Да есть не хочет совсем, – пожаловалась та, и Хохол глянул на нее недобро. – Ты на меня, Женечка, не зыркай! Я ведь хочу, чтоб Марине Викторовне полегче было, она совсем одна, закрутилась уже, скоро упадет, а ты еще и капризничаешь, как ребенок!

– Все-все! – остановила Марина. – Ты можешь с Юркой домой ехать.

Даша ушла, Севу Коваль отпустила в кафе пообедать, осталась с Женькой вдвоем. Села к нему на постель, погладила по щеке:

– Тебе лучше?

– Мне лучше оттого, что ты со мной.

– Глупый, куда я денусь?

Он поймал ее руку здоровой рукой, поднес к губам и, помолчав, спросил:

– От тебя текилой пахнет... где была?

– У Ветки.

– Ложись ко мне... я так соскучился по тебе, моя киска... – Он накинул на Марину простыню и прижал к себе. Коваль почувствовала, как он весь напрягся, как его рука бродит по ее телу. – Киска... мне тяжело наклоняться... ляг повыше... – Марина приподнялась и осторожно просунула руку ему под шею, прижав к груди его голову. – Господи, родная моя... я с ума сойду...

Она сильнее прижалась к нему, закинув ногу на его бедро, и задремала.

Ближе к вечеру ее вдруг посетила шальная мысль – надоели нарощенные лохмы, захотелось стрижку. Не имея привычки откладывать что-либо, Коваль позвонила в салон и сказала, что приедет к закрытию. Удивленная Олеся, ее бессменная парикмахерша уже в течение нескольких лет, спросила:

– Что-то произошло, Марина Викторовна? Вы ж никогда стрижку не носили?

– А теперь вот хочу! Снимай эти веревки, надоели – жуть!

Олеся возилась с ее головой почти до ночи, снимала нарощенные пряди, потом втирала какие-то маски, составы и еще что-либо, потом красила и стригла, укладывала... Из «Бэлль» Коваль вышла только к одиннадцати часам, имея короткую «рваную» стрижку, сделавшую ее похожей на совсем молодую девчонку, особенно если в темноте и при макияже...

Хохол разорался, когда все это увидел:

– Зачем?! Тебе с длинными было лучше!

– Женя, волосы – не голова, отрастут или нарастим, – успокоила Марина. – Тебе не нравится?

– Нравится-нравится, – усмехнулся он. – Ты какая-то другая стала... и я тебя от этого еще сильнее хочу...

– Куда сильнее-то? – пошутила она, глазами показав на вставшее дыбом одеяло, и Хохол засмеялся, вмиг закашлявшись. – Жень, тебе плохо? – испугалась Марина, но он отрицательно покачал головой.

– Нет, киска, это просто от смеха... Ты домой ехала бы, я и один полежу.

– Ага, сейчас! Один он полежит! Даже не надейся – чтобы тебя тут чужие бабы руками лапали?! – Ну, положим, это она сказала просто для того, чтобы сделать ему приятное, но Женька купился:

– Киска, да кому я нужен? – Но Марина видела, что ему ее слова понравились. «Ей-богу, мужики как дети!»

– Мне ты нужен, понял, мне! И давай спи уже.

Коваль поцеловала его в губы, погладила бритую голову, задержав руку на щеке. Он закрыл глаза, принимая эту маленькую ласку с благодарностью. Хохол всегда говорил о том, что ему ничего не нужно – ни власти, ни денег, – только бы Марина была с ним. Чтобы она хотя бы притворилась, вид сделала, что именно он, Хохол, главный мужчина в ее жизни.

– Женька, а ведь я впервые поняла, что не могу без тебя, – вдруг призналась она совершенно искренне. – Представляешь, я даже думать не хочу об этом.

– Я никуда не собираюсь от тебя, моя родная, мне некуда. Ты ложись, отдохни – завтра у тебя тяжелый день... а меня рядом не будет... – И его бледное лицо осветилось какой-то виноватой улыбкой, словно в том, что Марине придется пройти через все тяготы завтрашнего дня одной, был его, Хохла, злой умысел.

– Перестань, я тебя прошу. Ты не волнуйся, видел же, каких мне Стас бугаев подогнал, – она поправила одеяло, опять погладила Женьку по щеке.

– И мне теперь места возле тебя нет, – закрыв глаза, пробормотал Хохол.

– Совсем больной? Несешь какую-то чушь! – возмутилась Марина, легонько щелкнув его по носу. – Места ему мало! Ты поправляйся, а там решим.

Похороны Розана, Дрозда и пацанов из охраны прошли без эксцессов, но Марина находилась в каком-то плотном тумане, все эти три дня ей просто некогда было осознать, что их нет больше и не будет уже никогда. И Розан больше никогда не приедет...

Коваль стояла над его могилой и не верила до конца в то, что через пару минут на месте вот этой зияющей дыры, в которую опустили гроб, появится земляной холм, и не будет больше Сереги Розанова... Слезы мешали, застилая глаза, рядом негромко плакала Ветка, вокруг стояли пацаны, окружив пять могил плотной стеной. Все молчали... да и что говорить – это была серьезная, ощутимая потеря для всех, не только для Коваль. К ней подошел Барон – Серегин приятель, с которым они вместе сидели, а теперь верный помощник во всех делах, касавшихся финансов. Он наклонил плешивую голову, утыканную пучками волос, словно клумба травяными кочками, и спросил:

– Вы слыхали про Бурого, Марина Викторовна?

– Слыхала.

– Говорят, его Бес завалил.

– Ну? – Коваль внимательно посмотрела в глаза Барона, чуть сдвинув свои черные очки

– Нет, я в том смысле, что нас бы не тряханул...

– Не переживай – нам ничего не грозит. Слушай, Барон, а слабо вместо Сереги? – Марина знала, что до отсидки был Барон крупным взяточником, занимая приличный пост в каком-то еще совдеповском учреждении, и денежки считал, как банкомат.

– Куда – в «Империю»? – удивился он.

– Да. Ты ведь все равно в теме, помогал Сереге, так почему самому не порулить? – Марина испытующе смотрела через темные стекла очков в покрасневшее лицо Барона. Он вытащил платок, вытер вспотевший лоб, снова сунул скомканный платок в карман:

– А потяну?

– А ты попробуй. Серега ведь тянул, хоть и без образования был. Я серьезно говорю – ты ж экономист, тебе не нужно будет долго вникать.

– Ну, если такой расклад...

– Все, добазарились! – Коваль любила подводить итоги сразу, не откладывая. – Давай через пару дней встретимся, обговорим предметно.

– Как Хохол там?

– Нормально, поправляется.

– Привет передавайте, – Барон отошел назад.

Коваль немного посидела на поминках в ресторане, а потом поехала в больницу к Хохлу, который ждал с нетерпением, устав от навязчивой заботы нанятой на это время медсестры. Но девочка отрабатывала двести баксов, которых никогда не видела раньше, так что...

– О, бля, думал – рехнусь! – проговорил Женька, когда медсестра скрылась за дверью. – Чума болотная, заколебала совсем!

– Бедный мой мальчик! – пожалела Марина, присаживаясь к нему. – Скучал?

– Конечно, скучал, я всегда по тебе скучаю. Киска, ты веришь мне?

– Я тебе жизнь доверила – что еще надо, чтобы доказать?

– Я клянусь, что никогда с тобой не случится ничего, пока я рядом с тобой, моя девочка...

И Марину уже не раздражало, что он называет ее словом, которое всегда раньше ассоциировалось только с Малышом.

Странно, она почти перестала вспоминать его, то ли некогда было, то ли действительно все проходит... И по ночам он больше не снился, не донимал кошмарами. «И эта любовь пройдет...» – так, кажется, в какой-то песне? Ну, вот и прошла она, даже следов почти не оставила, только кольцо на пальце, которое Коваль почему-то так и не могла снять.

Прошел месяц, и в конце июня Марина повезла Хохла на последний осмотр к Кулику. Она сразу после похорон Розана забрала Женьку из больницы домой, заплатив Валерке за то, что он приезжал раз-два в неделю и осматривал рану. На этом настояли Сева с Геной, прекрасно понимая, что хозяйка не оставит любовника одного, будет торчать в больнице, а обеспечить ей адекватную охрану там представлялось весьма сложным. Коваль подчинилась.

Она почти все время была дома с Женькой, отлучаясь только по совсем уж неотложным делам – пару раз к следователю в прокуратуру, на девять дней к Розану, потом в офис, чтобы там все разобрать с Бароном.

И еще – ей поступило очень заманчивое предложение, над которым Коваль теперь раздумывала. Один небедный господин из московских собрался выкупить контрольный пакет акций «МБК» и сумму назвал такую, что голова кругом пошла – на эти деньги Марина могла жить припеваючи всю оставшуюся жизнь и ни в чем себе вообще не отказывать. В конце концов дела в корпорации шли весьма средне, налоги сжирали почти всю прибыль, Коваль не разбиралась в этом бизнесе абсолютно и тащила эту ношу, как упрямый ослик, только потому, что это была компания Малыша. Но кто теперь ей был Малыш?

И Марина решила согласиться, о чем и сообщила Хохлу сегодня, уже сидя в машине:

– Жень, я «МБК» продаю.

– Кому? – Женька выглядел уставшим, что и немудрено – больше месяца без свежего воздуха, в душной комнате.

– Москвичу какому-то. Деньжищи огромные подниму! – Она сладко потянулась всем телом, и Хохол, чуть улыбнувшись, притянул ее к себе.

– Правду хочешь? Мне это не нравится.

– Это почему еще?

– А зачем тебе это надо? Ведь это не твоя корпорация, она Малышу принадлежит.

– Фигня это все, и ты сам прекрасно знаешь. Малыш отдал ее мне.

– Поступай как знаешь, но мне кажется, что здесь что-то не так, – упрямо сказал Хохол.

– Ой, не грузи ты меня! Продам – и гора с плеч, я устала уже перед всеми на брюхе ползать, чтобы заказы набирать! – отмахнулась Коваль, вытаскивая сигареты. – Эй, куда? Тебе теперь нельзя! – хлопнула она по руке Женьку, тоже собравшегося закурить.

Хохол недовольно сморщился – курить хотелось сильно, но и ругаться с Мариной с утра не стоило.

– Тем, кто много и долго курил, наоборот, советуют не бросать, – выручил его Сева, повернувшись с переднего сиденья.

– Самому-то не смешно? – осведомилась Марина, недовольно глядя на телохранителя. – Я все же врач по образованию.

– А мне военный хирург рассказывал, что нельзя бросать курить, если с легкими что-то, – не отступал Сева под одобрительный смех Хохла, и она сдалась:

– Да идите вы оба к черту! На, обкурись! – она бросила Женьке отобранную было пачку и отвернулась.

– Ладно, не сердись – я одну только, – примирительно попросил Хохол. – Ох, как на зоне, когда в БУРе сидишь, а тебе сигарету передадут! – с наслаждением затянувшись, проговорил он. – Киска, ну, ты чего, моя родная? Сердишься?

– Нет.

– А я вижу – сердишься. Не надо, киска.

– Да отвали ты! – Коваль вдруг разозлилась не на шутку, даже сама испугалась – на ровном вроде месте, ничего не произошло такого, а у нее внутри все ходуном ходило.

Дома она сразу ушла к себе и закрылась в кабинете, достала из бара бутылку текилы и напилась до полубессознательного состояния. Даже того, как добралась до постели, утром не помнила, держась за раскалывающуюся голову. Глянула на себя в зеркало – форменная шалава, такие у гостиниц болтаются. Кошмар! Охая и проклиная все на свете, Марина пошла в ванную, завалилась там в джакузи и долго лежала в пузырьках и пене, пытаясь прийти в норму. Разумеется, побыть в одиночестве не дали – Хохол пришел, сел на бортик и, поддерживая загипсованную руку, спросил:

– Ну, и кому что доказала вчера?

– Я ничего и не доказывала – просто напилась, и все, имею право.

– Имеешь, – согласно кивнул он. – И теперь кому хуже?

– Ой, отстань, мне и так невыносимо! – застонала она, опускаясь в воду с головой.

– Вылезай, хватит уже.

Правой рукой Женька подал полотенце, и Марина вылезла из воды, заворачиваясь в мягкую ткань.

– Погоди... – глаза у Женьки вспыхнули. – Дай я посмотрю на тебя – ведь давно не видел вот так, всю... – Он сбросил с нее полотенце и застонал: – Боже мой... идем ко мне...

– Обалдел? У меня похмелье! – возмутилась Коваль, дотягиваясь до махрового халата. И Хохлу осталось только облизнуться...

...Переговоры по продаже «МБК» состоялись через три дня после выписки Хохла, Марина оставила его дома, хотя он рвался с ней и был недоволен ее решением.

Сидя в конференц-зале корпорации и ожидая прибытия покупателя, Коваль вспомнила, как впервые попала сюда – на пресс-конференцию, устроенную Малышом перед тем, как отказаться от участия в выборах на пост мэра. И потом, когда пыталась уговорить его тогдашних компаньонов помочь вытащить его самого у похитителей. А совсем рядом с этим залом находился бывший кабинет Егора, тот самый кабинет...

Там все было так, как при нем, Марина ничего не поменяла, даже свои фотографии не убрала, хотя своим количеством они ее раздражали. На столе по-прежнему стоит его любимая чашка на квадратном блюдце с углублением для сигареты. Его пепельница в виде полуобнаженной женщины, лежащей на боку с поджатыми ногами. Его «Паркер» в футляре... И теперь все это перейдет в руки какого-то чужого человека, и он все здесь переделает по-своему... Да и черт с ним! Нельзя постоянно цепляться за воспоминания, нельзя жить в прошлом, как бы прекрасно оно ни было.

От этих размышлений ее и оторвал вошедший покупатель:

– Здравствуйте, Марина Викторовна!

– О, Иван Васильевич, проходите. Я немного задумалась, – встрепенулась Марина, вставая и протягивая руку блондину в строгом синем костюме.

– К сожалению, это наша последняя встреча с вами – все формальности соблюдены... – Он поцеловал протянутую руку, чуть задержавшись взглядом на тонком обручальном кольце.

Марине его сожаление по этому поводу было вообще непонятно, но спорить она не стала. Кроме того, ее раздражала манера москвича постоянно прикасаться пальцами к переносице, словно проверяя, не открылся ли там еще один глаз. Это выглядело неприятно и отвлекало от разговора.

– Что, последний автограф? – Коваль попыталась улыбнуться и взяла в руки папку с документами, на которых не было только ее подписи, и, чтобы не затягивать, быстро все подмахнула. – Вот и все, Иван Васильевич!

– Вы торопитесь куда-то, Марина Викторовна? – удивился он, наблюдая, как Марина встает из-за стола. – Я хотел пригласить вас на ужин с моим компаньоном и его невестой, если вы не против.

– Не против, – Коваль пожала плечами – ей было абсолютно все равно, вдруг навалилась такая пустота, словно только что похоронила кого-то близкого.

– Тогда в девять часов в «Самоваре».

– Вы меня извините, конечно, Иван Васильевич, но вы человек нездешний, потому не знаете, что я имею узкий круг заведений, в которых появляюсь, и «Самовар» в их число не входит.

Не могла же она сказать ему, что хозяин «Самовара» платит за «крышу» Ворону, и появление там Коваль вызовет переполох и ненужные проблемы!

– О!.. – растерялся покупатель, и Марина предложила:

– Давайте сделаем так – я приглашаю вас и вашего компаньона к себе, идет? В конце концов, это я в прибыли!

– Ну что ж...

– Предупреждаю – кухня японская.

– И прекрасно! – обрадовался он.

– Тогда в десять в «Стеклянном шаре».

Марина давно уже не ужинала с кем-то посторонним, если не считать Беса, периодически приглашавшего ее то туда, то сюда. Но это было совсем другое – Бес приказывал, и она ехала, а сегодня предстоял ужин с нормальными людьми (в кои-то веки!). Женька, сидящий на кровати, ревниво наблюдал, как Марина собирается, что надевает, как укладывает волосы, какие украшения надевает к черному шелковому платью с длинной прямой юбкой до щиколоток. Его взгляд и настроение не укрылись от Марины.

– Ну ты чего? – Она подошла и положила руки на Женькины плечи.

– Сама ведь знаешь, – угрюмо пробормотал он, уткнувшись лицом в ее живот. – Я не могу даже думать о том, что кто-то будет тебя касаться руками, смотреть на тебя...

– Это маразм, дорогой, – тогда просто закрой меня в комнате с решетками и привяжи к кровати, – спокойно посоветовала она, целуя его в макушку.

– Но ты отгрызешь руку и уйдешь, я это помню, – усмехнулся он грустно. – Ты будь осторожна, киска, ладно?

– Не волнуйся, я же не на войну – на ужин!

– Ага, там, где ты, обычно легко организовать военные действия!

– Не каркай, чудовище! – засмеялась Коваль, поворачиваясь на невысоких каблуках туфель и беря с зеркального столика флакон духов.

Женька проводил ее до «Хаммера», наказав охране быть все время начеку.

– Ты позвони мне, как приедешь в ресторан, ладно? – целуя ее руку, попросил он.

– Прекрати! Это уже вообще ни в какие ворота!

– Все, родная, не буду.

Было такое чувство, что он не хочет отпускать, боится, что тогда Коваль не вернется, сбежит, исчезнет...

Возле «Шара» было полно машин, но у Марининого джипа имелось свое место, на которое никто не покушался – могло плохо закончиться. В сопровождении охраны она вошла в ресторан, и Кирилыч, бросившись навстречу, сообщил, что гости уже в татами-рум.

«Елки, некрасиво – опоздала...»

В татами-рум сидели трое – Иван Васильевич, девушка лет двадцати пяти, блондинка с длинными волосами, небрежно скрученными в узел, чуть полноватая, но миловидная, и еще один мужчина, спиной к Марине. И когда он повернулся, земля из-под ног ушла – на нее смотрел Егор...

Первым желанием было развернуться и уйти, но потом Марина решила, что этим только покажет свою слабость.

«А уж это ни за что, дорогой Егор Сергеевич!»

Коваль моментально взяла себя в руки, очаровательно улыбнулась и бархатным голосом произнесла:

– Простите за опоздание, господа, – я живу за городом, немного не рассчитала... Познакомьте меня со своими друзьями, Иван Васильевич! – обратилась Марина к покупателю, и тот сразу предложил:

– А давайте на «ты» перейдем, можно?

«О, блин – не вопрос! Я с вами со всеми не только на „ты“ перейду, я вам такое устрою – ахнете! Мне не впервой, уж кто-кто, а Малыш-то должен бы и помнить об этом!»

– Разумеется! – не моргнув глазом, ответила она.

– Тогда знакомься, Марина, это Нателла, а это Юрий. – Вот тут Коваль чуть не подавилась: надо же – Юрий!

«А Грег куда девался? Помер, грибков откушав?»

Бегло глянув на повернувшуюся к ней девушку, Коваль онемела от ужаса – блондинка была беременна... Это поразило Марину в самое сердце, даже встреча с мужем не смогла настолько выбить ее из колеи, как вид этой женщины, ждущей ребенка. Но Коваль не была бы Коваль, если бы дала кому-то понять, как ей больно.

– Очень рада познакомиться с вами. – Марина овладела собой, села за стол, устроившись как раз напротив Егора и демонстрируя ему все свои прелести, на случай, если он их вдруг подзабыл.

Сработало – Малыш слегка покраснел, устремив взор в декольте платья, туда, где расположилась подвеска – черный бриллиант на платиновой цепочке, его подарок. Коваль насмешливо смотрела на мужа, наслаждаясь смущением и растерянностью, и старалась не замечать его дамочки, которая уже места себе не находила, а ведь Марина еще только размялась, это было самое начало спектакля.

– Иван, как тебе нравится здесь, у меня?

– Очень здорово, такого в Москве не встретишь, – отозвался он, с удовольствием поглощая суши.

– Да, это точно – я была в двух московских суши-ресторанах, там и близко ничего подобного нет, – удовлетворенно сказала Марина. – А вам, Юрий, нравится? – Она сознательно держала дистанцию, подчеркивая, что он чужой ей, а вот Иван уже нет, и Малыш, будучи человеком умным и проницательным, понял маневр.

– А может, и со мной на «ты»? – Он протянул ей чашку с саке.

– А есть необходимость? – высокомерно вздернула идеальные брови Коваль.

– Мне не хотелось бы общаться столь официально, – чуть коснувшись ее пальцев, когда она принимала чашку, настаивал Егор.

– Ну, как скажешь... – Коваль уставилась ему в глаза из-под своей рваной челки, и – о, ужас! – Малыш не вынес и отвел взгляд! «Ха-ха, вот это фокус...»

Было забавно наблюдать за тем, как отчаянно старается Малыш побороть свое слишком уж явное влечение к жене, как пытается сопротивляться и не может. Он сделался неловким, суетливым каким-то, чего раньше за ним не водилось, отвечал невпопад, не к месту вставлял фразы, то и дело тер пальцами переносицу, словно это могло помочь сконцентрироваться. Марина игнорировала его, делая вид, что увлечена Иваном, смеялась над его шутками, бросала интимные взгляды в сторону покупателя, чем еще сильнее злила Егора.

Нателла чувствовала себя не в своей тарелке, все поглядывала на Марину и на своего женишка, который просто пожирал яркую брюнетку глазами, слишком уж явно мечтая оказаться с ней наедине.

«Откуда взялась эта... ведьма? – возмущенно думала Нателла, вяло ковыряя палочками в чашке с каким-то диковинным салатом. – Зачем мы вообще сюда пришли? Все Ванька! Нам не было необходимости сидеть с ним и этой стервой, которая уже довела Юрку до ручки. Еще не хватало, чтобы она меня потеснила! Зря я, что ли, столько времени его окучиваю? Еще и беременность эта... – Девушка недовольно скосила глаза на свой живот. – Но без нее, к сожалению, мне вряд ли удалось бы удержать Юрку около себя...»

Нателла думала об этом постоянно. Ей было страшно потерять этого странного не то русского, не то англичанина – уж слишком большая сумма денег отчетливо маячила в перспективе. Оставался всего один шаг, маленький шажок – брак, и все. И тут вдруг – трах-бах, ресторан, Ванька и вот эта красотка с ледяным взглядом, которым она прошила Нателлу в самую первую минуту знакомства. Не могло это все быть простым совпадением, иначе – почему обычно спокойный и уравновешенный Юрий ведет себя как озабоченный подросток?

Коваль тоже видела состояние Егора, да что – видела! Чувствовала, как все существо мужа устремилось к ней, и сделать с этим Малыш ничего не может.

«Что же – сейчас организуем тебе возможность, дорогой ты мой!» Коваль незаметным жестом столкнула на пол хаси с подставки, и недобитый джентльмен наклонился под стол, где его уже ждал сюрприз – раздвинутые в приглашении ноги. Никогда не мог он устоять перед соблазном и сам прекрасно это знал, зачем тогда так упорно велся на ее штучки?

– Марина, а можно на пару слов? Там в зале довольно интересная гравюра. Я хотел бы поближе ее рассмотреть. Может, стоило бы купить подобную... И потом, у вас здесь очень много старинного японского оружия, хотелось бы посмотреть.

Марина про себя отметила прекрасную актерскую игру Малыша и ту легкость, с которой он врал сейчас, глядя ей в лицо. Коллекцию оружия они купили вместе, через полгода после открытия ресторана. Егор тогда увидел в газете объявление и решил сделать жене такой своеобразный подарок – почти десяток самурайских мечей. Они ездили куда-то в маленькую деревню, где проживал коллекционер, долго и придирчиво рассматривали старое оружие, Егор даже проверил остроту лезвий испытанным самурайским способом – бросив на них волос. И эта сегодняшняя просьба посмотреть мечи поближе, разумеется, была не чем иным, как предлогом вывести Коваль из татами-рум и остаться с ней наедине. Что ж, Марина и сама была не против, у нее нашлось бы, что сказать ему.

– О, конечно! Вы извините нас, мы на секунду, – попросила она Ивана и Нателлу, вставая из-за стола и направляясь к выходу из татами-рум, чтобы предупредить охрану и заставить их сидеть на месте.

Малыш шел следом, и Марина слышала, как тяжело он дышит, еле сдерживая себя, и в душе все переворачивалось от обиды на него и злости на себя – разыгрывает какую-то дешевую потаскушку, трюки картинные, жесты не ее, сама себе противна, и остановиться уже не может.

Выйдя в просторный, пустой холл, Коваль резко развернулась и отвесила Егору пощечину:

– Ну, здравствуй, мой дорогой Егорушка! Соскучился по своей девочке?

Он перехватил руку, занесенную для второго удара, завернул за спину и прижал Марину к себе, зашептав сзади в ухо:

– Лучше молчи сейчас! Говорить буду я, поняла? Да, я соскучился по тебе, да, я смотреть на тебя спокойно не могу, да, я безумно тебя хочу, это все правда. Как правда и то, что ты сейчас пойдешь со мной, да, Коваль?

Теряя остатки здравого смысла, она прошептала:

– Тебе нет нужды вести меня куда-то, все, что хочешь, ты можешь взять и здесь...

– Нет. Поехали отсюда!

Он вывел ее из ресторана, затолкнул в стоявший на парковке «Мерседес» и сам сел за руль, позвонив предварительно Ивану и сказав, что Марине стало плохо, и он отвезет ее домой.

– Дай мне телефон, я предупрежу охрану, – попросила Коваль, понимая, что Сева с Генкой поставят на уши весь город, если она не вернется в ресторан.

– А что случилось с твоим Хохлом?

– Он был ранен, рука до сих пор в гипсе.

– Прости...

Звонок охране был мерой вынужденной и направленной скорее на то, чтобы им было, чем оправдаться перед Хохлом, когда они вернутся домой одни, без Марины.

– Куда ты везешь меня? – спросила Коваль, бросив телефон на заднее сиденье.

– Увидишь.

И она увидела – он привез ее в «Рощу», в ее собственный коттедж, который теперь пустовал и не охранялся – нужды не было, в поселке как-то не принято было заглядывать в чужие дома. И Малыш тоже это знал – в бассейне была свежая вода, на постели в спальне – чистое шелковое белье, рядом на тумбочке стоял букет желтых хризантем... Даже дрова были в камине. Все, как в старое время, когда Марина жила в этом коттедже одна, когда Малыш приезжал к ней тайком от Мастифа, оставался ночевать, утомленный ее страстью...

– Смотрю, ты подготовился, – протянула Коваль, рассматривая свой дом, в котором не была почти год.

– Да, детка, я ведь уже почти месяц в городе живу, и это мне ты продала мою корпорацию, – отозвался он, зажигая огонь в камине.

– Зачем ты вернулся, Егор?

– Я хочу быть поближе к тебе, разве не понятно?

– Ты сам сказал – нам надо расстаться.

– Дурак был... – он отряхнул руки и подошел к ней, не решаясь обнять. – Детка... ты еще лучше стала, и прическа эта тебе идет... у тебя все в порядке, детка моя?

И вот тут терпение лопнуло, и Коваль зарыдала в голос, упав на колени перед диваном и закрыв руками лицо. Егор тоже опустился на пол и обнял жену за вздрагивающие плечи:

– Не плачь, моя девочка, не надо плакать...

– Малышев, зачем, скажи – зачем ты опять появился, именно сейчас, когда я уже почти успокоилась и все пережила? – подняв на него глаза, прорыдала Марина. – Когда все в моей жизни более или менее наладилось? Почему ты всегда возникаешь и портишь все?

– Потому что люблю тебя, – прошептал он, притянув ее к себе и прикасаясь к полным губам. Егор моментально вспомнил вкус этих губ, свои ощущения от их поцелуев, запах ее кожи, всегда будораживший его. Сердце начало биться чаще, а в душе что-то перевернулось...

– Избавь меня от своей любви, не люби меня – от этого одни проблемы! – простонала она, безвольно пряча лицо на его груди.

– Детка, детка, перестань – ведь ты так не думаешь, – попросил Егор, вытирая ей слезы.

– Я устала от тебя, понимаешь – я больше так не могу! Я не могу жить без тебя, но и простить тебе твои слова тоже не могу... и эта девка – кто она?

– Ты же слышала – невеста, – поглаживая ее по волосам, спокойно проговорил он, и Марина вырвалась из его рук.

– Ты сволочь! Она же беременна! – прошипела она, снова размахиваясь, чтобы дать пощечину, но он со смехом увернулся:

– А ты надеялась, что я завяжу на бантик? И заметь – я не бью тебя по лицу, хотя прекрасно знаю, что ты продолжаешь свой бурный роман с Хохлом!

– Оставь его в покое!

– Договорились – но и ты тоже не тронь Нателку.

– Да пошел ты к черту со своей телкой, Малыш!

– О, вот это именно то, чего я и ожидал! Иди-ка сюда! – Он подхватил ее на руки и понес наверх, в спальню. – Ну, сама разденешься или можно мне вспомнить?

– Сама! – Марина вырвалась и встала перед ним, вызывающе глядя в глаза. – Я все делаю сама!

– Это можно выбить золотыми буквами на воротах твоего дома, детка! Так сделай, что стоишь?

Она медленно выскользнула из платья, оставшись только в чулках на поясе, и стала так же медленно гладить себя его руками, прикрыв глаза. Она подчинялась его рукам, совершенно потеряв голову от страсти и любви, ей было мало... Они оказались в бассейне, и там долго-долго любили друг друга, не в силах оторваться хоть на секунду, выпустить из рук... Марина уже не соображала, что он творит с ней, что она – с ним... Оба просто обезумели от желания владеть друг другом до конца, до предела, целиком...

– Детка, это просто невообразимо... – Малыш едва дышал, тяжело вбирая воздух, а Коваль покачивалась на воде, раскинув руки и закрыв глаза. – Неужели даже к старости ты так и останешься безбашенной Коваль, готовой на все?

– Старость – штука пока от меня далекая, так что я не загадываю. Но, если сравнить с твоей невестой, то я уже, конечно, старушенция с клюкой, – не смогла она отказать себе в удовольствии поддеть Егора.

– Ну, ты даешь! Да любая молодая не угонится, сейчас вообще девки не те пошли, – отозвался он, подплывая к ней и подхватывая на руки. – Я готов продолжать... – прошептал он на ухо, слегка укусив за мочку. – В койку?

– Легко!

«Интересно, в соседнем коттедже было слышно, как я ору?..»

...Просыпаться утром и знать, что придется расстаться, было просто невыносимо, но и сделать с этим ничего они не могли – Марину ждал Хохол, Егора – его девица... Неужели все так и пойдет теперь, как в плохих мексиканских «мыльных операх», которые Коваль так ненавидела? Они словно обречены друг на друга, не могут вместе – но врозь тем более не могут...

Егор принес кофе, сел рядом и смотрел, как Марина пьет, замотавшись простыней по грудь.

– Детка, что мы наделали!

– Ты имеешь в виду, что обманул свою невесту?

– Да при чем тут это? – недовольно поморщился он. – Что мы наделали со своей жизнью? Как я могу жить и знать, что ты не со мной?

– А я с тобой, – спокойно сказала она, отставляя пустую чашку. – Я всегда с тобой, только позови. Проблема в другом – тебе это не нужно. У тебя, смотрю, все наладилось. И ты сам сказал, что устал от меня.

– Не начинай опять. Там слишком многое совпало, слишком тяжело стало тащить груз...

– И ты решил сбросить балласт в виде меня, да, Егор? И как, тебе стало легче?

– Мне стало еще хуже и тяжелее, потому что я предал единственного родного мне человека, не понял его и не захотел понять, поставив свой эгоизм выше твоих интересов, детка.

– Ты начал стареть, Егор, – прежде ты ни за что не признался бы в том, что тебе тяжело.

– Детка, люди взрослеют не по паспорту, а по мере накопления мудрости. Кто-то в двадцать мудр, а кто-то глуп и юн в семьдесят, – сказал Егор, прикасаясь пальцами к ее лицу. – Я люблю тебя, ты ведь знаешь, я всегда тебя любил, а ты только позволяла мне это делать...

– Неправда! – возмутилась Марина. – Я тоже тебя любила, независимо оттого, что ты при этом делал и как себя вел, ты вспомни! Я дышать не могла без тебя, мне было все равно, что меня окружает, кто, если вдруг тебя со мной не было. Как ты можешь мне говорить, что я лишь позволяла себя любить?!

– Ну, прости, я неудачно выразился, – он лег к ней, обняв обеими руками и словно стараясь не выпустить. Или сам боялся уйти?..

Так прошло около часа, они просто лежали и молчали, тишина звенела, заполнив комнату, только огромный шмель колотился в стекло, пытаясь найти выход. И Коваль, словно такой же шмель, лихорадочно пыталась найти возможность выпутаться из ситуации с наименьшими потерями, но в голову почему-то ничего не приходило, и от этого становилось еще хуже. Глупо было искать виноватых – их не было. Люди не могли вместе – и умирали врозь, и никто не хотел меняться, уступать. Коваль не умела этого, а Малыш просто устал. Всю их совместную жизнь он только и делал, что уступал, прощал, оправдывал.

Первые две недели, прожитые им без Марины в Англии, по возвращении из Москвы, он провел в каком-то опьянении, словно сбросив тяжелый груз. Но потом... Потом его душу заполнили одиночество и пустота. С ним рядом не было любимой женщины – взбалмошной, стервозной, капризной Марины, от которой постоянно жди подвоха. И от пустоты хотелось выть.

Часами Малыш простаивал у огромного постера в спальне, прижавшись к нему всем телом и вдыхая тонкий запах духов. Он поверг в шок Сару, когда заорал на нее в ответ на попытку вытереть пыль с фотографии – никто не смел касаться ЕГО Марины. Он не находил себе места в своем собственном доме, ему ничего не нужно было там – без Коваль. Да, уже давно в его жизни была Нателла, сгоряча он даже собрался жениться на ней и готовился к свадьбе, но образ Марины то и дело возникал перед глазами. Нателла в такие моменты настороженно наблюдала за ним, и от Егора не могло ускользнуть выражение ее лица... Он не обольщался на ее счет, прекрасно видел, зачем ей нужен. С первой встречи, с первой проведенной вместе ночи чувствовал, какой у девушки интерес. Она, разумеется, старалась не подать вида, но Малыш замечал, как она разглядывает его дом, его машины, как вроде ненавязчиво, исподволь, задает вопросы о финансовом состоянии его дел...

«Ничего, пройдет», – думал он, сцепив зубы, чтобы иной раз не сорваться и не отправить слишком любопытную Нателлу куда подальше. А сам все чаще и чаще видел во сне жену и мечтал о том времени, когда сможет поехать в Россию...

И вот – он здесь, и она с ним, лежит в его объятиях и напряженно думает о чем-то. Как бы Егор хотел знать, о чем именно...

Марина пошевелилась, провела рукой по его лицу:

– Егор... мне пора домой...

– Что, Хохол ревнив по-прежнему? – насмешливо спросил Малыш, не отпуская ее от себя.

– А чему ты удивляешься? Да, он по-прежнему ревнив и по-прежнему готов голову оторвать любому, кто не так на меня глянет. Знаешь, я тебе еще одну вещь скажу – я поняла, что неважно, любишь ли ты, главное, что тебя любят. Когда его похитили, а потом он лежал, раненный в легкое и со сломанной ключицей, я места себе не находила, все время возле него была, потому что испугалась – вдруг потеряю? – Марина протянула руку и взяла сигарету. – Представила, что останусь одна, что никто больше не посмотрит на меня с обожанием, никто не кинется выполнять каждый каприз, не закроет собой, если что... не потому, что должен так сделать, а потому, что любит и готов. Это эгоистично, я знаю, я и от тебя все время требовала самопожертвования... И ты пожертвовал – но оказалось, что не собой, а мной. Жизнь какая-то странная...

– Не плачь, моя родная, – Егор поцеловал ее в щеку, потом вдруг взял лицо в ладони и принялся целовать куда придется. – Девочка моя... Давай пошлем всех к черту, будем опять вместе, соглашайся, ведь мы пропадаем друг без друга, нельзя так жить... я прошу тебя, я сделаю все, что ты скажешь, проси все, что в голову взбредет!

– Ты не хуже меня знаешь, что так не будет... Давай прекратим мучить себя и окружающих, от нашей с тобой любви кругом одни проблемы, – вырвалась из его рук Марина.

– Не смей уходить вот так... Я прошу тебя, не отталкивай меня совсем, детка, – взмолился Егор, видя, как она встала и начала собираться. – Пусть все идет само по себе, и ты увидишь, что рано или поздно мы опять будем вместе.

– И что – мы станем встречаться тайком, как подростки? И будем на людях делать вид, что незнакомы? Потом ты меня на свадьбу пригласишь, да? – Коваль повернулась к нему, насмешливо взглянув в лицо, хотя смешно не было, скорее реветь хотелось.

– Да не будет уже никакой свадьбы, неужели я настолько скот, чтобы жениться на твоих глазах? – возмутился Малышев. – И Нателка тут вообще ни при чем – я ее сегодня же обратно в Англию отправлю, пусть живет себе спокойно...

– Ага, а она вот так взяла и согласилась! Ты ей в глаза хоть раз внимательно смотрел, психолог хренов? Или ты только мою психологию отлично знаешь? Она ведь не на твои распрекрасные глаза повелась, а на твои деньжищи. И не говори мне, что я придумываю, – я таких девок перевидала на своем веку толпы! – Высказав все, что накопилось в душе, Марина почувствовала себя значительно лучше, а Егор в очередной раз поразился ее проницательности. – И ребенка она ждет от тебя... Терпеть не могу, когда кто-то пытается въехать в рай на чужом горбу, никогда этого не понимала.

– Да не нужен мне никакой ребенок! – вспылил вдруг Малыш, и Марина удивленно уставилась на него:

– Спятил? Как это не нужен? Он уже есть, понимаешь? Есть – и ты его отец, ты должен...

– Да не должен я никому! Никому, кроме тебя, – потому что тебе я обязан тем, что до сих пор жив! – перебил Егор, обнимая ее и возвращая на кровать.

– Егор... то, что ты говоришь, неправильно.

– Да, родная, возможно. Но только тебе я могу признаться – мне просто страшно. Понимаешь – мне страшно, что появление ребенка изменит мою жизнь, оторвет меня от тебя. Я уже не уверен, что это была хорошая идея...

– Все, Егор, мне пора, – прервала его Марина, не в силах его слушать.

– Как ты поедешь, машины ведь нет? Посиди немного, я оденусь и тебя отвезу.

Выхода не было – звонить охране и вызывать их сюда Коваль не хотела, не желала, чтобы это место оказалось рассекреченным, да и Хохол запросто мог увязаться вслед за Севой, и тогда вообще сам черт ногу сломит – начнут рамсить, опять проблемы...

Домой ее повез Егор на своем «мерине».

– Слушай, а ведь ты не сказал, почему ты опять русский, – заметила она по дороге. – Англия заколебала?

– Нет. Просто я ведь сказал, что хотел к тебе поближе, ну, не с английским же паспортом сюда ехать! Купил документы через знакомого, так что теперь снова русский.

– А дамочкой в дороге обзавелся?

– Нет, дамочка, можно сказать, экспортная – я ее в Англии склеил. О, не смотри так! – предупредил Егор, видя, как жена закусила губу. – Это ничего для меня не значит. Я встречался с ней до того, как забрать тебя в Англию, потом решил расстаться, и мне удалось. А когда вышло то, что вышло, снова позвонил...

– И она намертво прилипла! – с сарказмом произнесла Марина, поправляя чулок. – Да еще так продуктивно.

– Детка, ты злая.

– Жизнь такая! А как ты втерся к этому Ивану за столь короткое время?

– Ну, ты меня удивляешь! Не знаешь, как делается? Нашел некрупную фирму и предложил ей стать крупной, вложив деньги, – усмехнулся Егор.

– А подвох в чем? – не поняла Коваль, никогда раньше не слышавшая о такой схеме.

– А нет подвоха – все честно. Я предложил Ивану купить крупную корпорацию за Уралом, мол, в Москве смысла нет бизнес делать, там все пироги уже порезаны, только крошки остались, а здесь – море перспектив. Я хотел, чтобы ты перестала тащить на себе то, что повисло бременем, и только чувство долга тебе не дает бросить. Вот так. Теперь Иван уедет, а я останусь, – Егор не отрывал взгляда от дороги, а Марина не могла заставить себя поднять глаза и посмотреть на него. Опять он пытался ей помочь, облегчить жизнь...

– Егор, я ее почти развалила, корпорацию твою... – со вздохом призналась Марина, глядя на дорогу.

– Детка, да гори она синим огнем, эта чертова корпорация! Мне не это важно. Я хочу, чтобы ты перестала чувствовать себя виноватой передо мной, чтобы жила спокойно, понимаешь? – Егор остановил машину и повернулся к жене. – Детка, нельзя навешивать на себя все и самой везти, ты надорвешься, понимаешь? У тебя и так здоровье не очень, и нервы совсем ни к черту, ты скоро сорвешься и в больницу угодишь, ну, пожалей ты меня или хоть Хохла своего, раз уж себя не хочешь!

– Егор, это напрасный разговор, ты ведь знаешь, – устало сказала она, уронив голову на скрещенные на бардачке руки.

– Знаю, – вздохнул он, обнимая ее и дыша в шею. – Девочка ты моя бедная, как же достается тебе в жизни...

– Не жалей меня, ладно? – Марина повернула к нему лицо и поцеловала в губы, обвивая его шею руками. – Я так тебя люблю, родной мой, если бы ты мог почувствовать... Я соглашусь на все, чего ты от меня потребуешь, лишь бы только быть с тобой хоть иногда...

– Не плачь, детка моя, не заставляй меня жалеть о моем приезде. Я и так ругаю себя за вчерашнее, за то, что не смог удержаться от соблазна и заставил тебя пойти на безумство... Родная моя, успокойся... – Поцелуи стали чаще и жарче, Коваль поняла, что сейчас произойдет, и была даже рада этому... и Егор не разочаровал, как всегда.

...Домой она попала только часа в четыре, там уже полным ходом развернулась паника, озверевший Хохол орал на телохранителей так, что даже Марине стало страшновато. Сева и Гена, опустив глаза, стояли посреди двора, а разъяренный Женька, поддерживая загипсованную руку, метался мимо них взад-вперед, изрыгая матерную брань. Судя по стоящим во дворе машинам, до крыш заляпанным грязью, охрана только что вернулась откуда-то. Не приходилось сомневаться, что взбешенный отсутствием Коваль Хохол всю ночь гонял проштрафившихся пацанов по городу, заставив обшарить все.

– Что за шум? – поинтересовалась Марина, привалившись боком к воротам, открытым настежь, и Хохол, резко обернувшись на голос, даже в лице изменился:

– Ты... где ты была всю ночь?!

– А тебе не все равно? – холодно спросила Коваль, отделившись кое-как от столба и направляясь в дом. Женька рванул следом, перехватив ее здоровой рукой уже в прихожей и прижимая к стене:

– Ты что?! Посмотри, на кого ты похожа!

– Забылся? Убери руки, иначе пожалеешь, – прошипела Коваль, понимая, что не может, просто не может сказать ему, с кем и где была всю ночь и полдня.

– Я чуть с ума не сошел, ну почему ты такая жестокая? Ведь позвонить могла, сказать, что не приедешь, я бы и молчал...

Ей стало стыдно за свое нежелание думать о ком-то, кроме себя.

– Жень, прости... я совсем забыла... – пробормотала она, раскаиваясь, и ткнулась лбом в грудь Женьке. – Не сердись на меня...

– Иди поспи, ведь еле шевелишься... нагулялась... – в голосе Хохла уже не было злобы, скорее обида.

Она с трудом приняла душ, смыв с себя запах Малыша, его прикосновения, его поцелуи. Завалившись на постель в чем мать родила, Коваль с наслаждением растянулась на прохладном шелковом покрывале и мечтательно уставилась в потолок. В такой позе ее и застал Хохол, замкнул дверь и начал раздеваться.

– Ты чего? – удивилась она, наблюдая за ним.

– А ничего, – процедил он. – Помоги мне, рука застряла.

Марина стянула с него майку и бросила на пол.

– И дальше что?

– Не знаешь?

– Ну почему, догадываюсь, конечно, просто как-то странно...

– Странно, говоришь? А валиться в койку с первым встречным не странно?

– Откуда такая информация? – спокойно поинтересовалась она, подвигаясь и давая ему возможность лечь рядом.

– Сорока принесла, – процедил он.

Марина легла на него сверху и заглянула в глаза:

– Ты злишься?

– Да! Я злюсь, я не просто злюсь – я убить тебя готов, сучка! Ты не понимаешь, да?!

– Жень, ты можешь делать со мной все что хочешь, если тебе от этого полегчает.

– Вот ты всегда так – хвостом повертишь где-то, а потом подставляешься, вину пытаешься загладить, – с досадой сказал Женька. – Ты хоть раз обо мне подумала? Думаешь, я не понимаю, что ты меня не любишь? Понимаю, не совсем ведь дурак, но не могу, пойми, не могу от тебя отказаться, нет у меня ничего в жизни, кроме этой любви...

– Женя, не надо... – Эта фраза всегда напоминала ей о другом человеке, давно исчезнувшем из ее жизни, но оставившем в ней глубокий след, как ожог. О Нисевиче.

– Что – не надо? Не надо было впускать тебя в свою жизнь тогда, в Египте! Не надо было вестись на твои... – Она закрыла ему рот поцелуем, чтобы прекратить этот разговор, который обязательно привел бы к ссоре.

– Но ведь ты повелся? Так будь последовательным... – прошептала Марина, спускаясь по его груди губами и лаская языком едва затянувшийся послеоперационный шрам. – Ну, что же ты тормозишь? Как ты хочешь меня? Скажи, я сделаю все, ты же знаешь...

Он вымещал свою злость на ней почти до вечера, пока она не взмолилась, прося прекратить:

– Женя, я уже вообще ничего не чувствую...

Это еще повезло, что на Хохла иногда нападала нежность, прорывалось что-то, похожее на жалость, иначе было бы очень неприятно... Вот и сейчас он по первому требованию выпустил Марину из рук, вернее – из одной только правой, и предложил:

– В сауну хочешь?

– Не помешает.

В сауне она провалялась около часа, расслабившись и вдоволь надышавшись египетским маслом, даже волосы им пахли, пропитались тягучим восточным ароматом, который сейчас как нельзя лучше подходил ей. Говорят, он возбуждает, но с Мариной всегда происходило обратное – она расслаблялась и впадала в нирвану, мечтая только об одном – чтобы не трогали, оставили в покое.

Хохол ждал в каминной, на столике стоял коричневый чайник с зеленым чаем, ее любимая чашка и пепельница.

– Отдохнула?

– О, я просто на небесах! – Коваль опустилась в кресло и налила чай. – Жень, ты не сердись на меня, знаешь ведь, что я никогда ни о ком не думаю, кроме себя, любимой, это ужасно, но сделать ничего уже невозможно – я всю жизнь именно так и поступала.

– Да понимаю я все, – отмахнулся он. – Просто испугался, что с тобой что-то случилось. Пацаны сказали, что ты их отослала, а сама осталась с какими-то мужиками и девицей.

– А ты, конечно, сразу определился, куда и зачем я отправлюсь дальше, – с иронией сказала Марина, отпивая горьковатую жидкость и морщась: – Женька, это ведь не чифир, а зеленый чай, к тому же безумно дорогой! Его же такой крепости не заваривают!

– Я задумался, наверное, вот лишнего и насыпал, – виновато ответил он. – Что, совсем невыносимо? Давай я новый заварю.

– Не надо, этот разбавлю. Слушай, мне все время не дает покоя мысль о том, что суд скоро. А вдруг их не посадят? Тогда мне точно придется отсюда валить.

– А следак что говорит?

– Ничего он не говорит, – вздохнула она. – Мне почему-то кажется, что он мне не верит, хотя мы с ним знакомы, и Егора он хорошо знал. Он смотрит на меня все время с подозрением, словно я стараюсь что-то скрыть или приукрасить. Я уже жалею, что согласилась тогда на эту авантюру, не надо было...

– Зато отец твой объявился, киска, разве это плохо? – Хохол закурил, откинувшись на спинку кресла. – Ты теперь не одна.

– А я и так не была одна – у меня есть ты.

У него было такое лицо, словно Марина назначила его президентом или, на худой конец, мэром. За эти слова он мог простить ей все, что угодно, ему только это и было важно – что он нужен, что она сама об этом сказала. Где-то Марина вычитала, что есть люди-кошки и люди-собаки, так вот Хохол – типичная «собака», готовый пожертвовать собой ради нее.

– Женька, я вот подумала – а если со мной что-то случится, ты куда пойдешь?

– За тобой, – не раздумывая, ответил он. – И прекрати эти идиотские разговоры, ничего с тобой не случится, я ведь рядом.

– Прости. Иногда вылезает стервозное нутро – так хочется почувствовать себя единственной и неповторимой! – рассмеялась Коваль, в душе не сомневавшаяся в его ответе.

– Ты и так единственная – куда дальше-то?

Вечер плавно приближался к закату, из окна каминной было хорошо видно, как садится солнце, проваливаясь в облака. Небо красное – ветер будет завтра, опять нога заноет... «Тьфу, как старая кошелка – там ноет, там колет, тут на погоду реагирует!»

– Завтра футбол, между прочим, – напомнил Хохол, потягиваясь. – Поедем?

– Конечно, – встрепенулась Марина. – И так столько игр пропустила со своими заморочками!

– Ага, вдруг Марадона без тебя Лигу чемпионов выиграл! – насмешливо отозвался Женька.

Марину всегда удивляла его неприязнь к главному тренеру «Строителя» Ваське Марандину. Вроде нигде они раньше не пересекались, во всяком случае, так утверждали они сами, никаких претензий друг к другу у них не было, но Хохол не упускал ни единой возможности подколоть и уязвить Марадону.

– Я не могу понять – за что ты его так не любишь? – Этот вопрос задавался неоднократно, и варианты ответов на него Коваль знала наизусть.

– За что мне его любить, он ведь не баба, – пожал плечами Женька. – Не люблю примазавшихся. Знаешь, везде такие есть, что по жизни, что на зоне, которые в любом месте пристроятся, местечко получше найдут. Даже если при этом нужно будет кого-то выпихнуть.

– Ну, положим, Васька никого не выпихнул – это была моя идея и Розана покойного.

– Да не грузись ты – что, за что, – отмахнулся он. – Не нравится – и не нравится, я ж его не трогаю, пусть спит спокойно.

– Ох, темнишь ты, дружочек мой! – Марина налила себе еще одну чашку чая и закурила. – Может, после футбола на водохранилище рванем? Жара такая, а я на пляже не была ни разу.

– Тебе все некогда. Может, тогда номер снимем в профилактории? Выходной на носу, можно пару дней на природе побыть, шашлыки там, и все такое...

«Господи, везет же с мужиками! Такие все из себя понимающие и всепрощающие!»

Но Марина всегда прекрасно знала, что, не будь она собой, не было бы этого всего, никогда и ни за какие плюшки не простили бы ей ни Хохол, ни Малыш ни одной оплошности, ни одного не вовремя или неосторожно сказанного слова. Просто они оба хотели держать ее при себе, боясь потерять или опасаясь того, что кто-то может заменить их. А как можно отдать свое? Да еще добытое в таких муках и приключениях? Не-е-ет! Все мужчины страшные собственники, пусть, мол, не шикарно, но мое, родненькое, никому не отдам!

– Ну, идем, киска? – Женька увлек Марину за собой в свою комнату, уложил на кровать. – Здесь спать будешь, а то не нравишься ты мне сегодня.

Она не особо возражала, зная, что рядом с ним уснет спокойно и даже без кошмаров, преследующих ее постоянно, не дающих нормально отдохнуть ночью и выматывающих нервы.

Даже сломанная ключица и гипс не заставили Хохла изменить своей привычке бегать по утрам, пусть пока не обычные десять километров, но все же. Он тихонько выбрался из постели, думая, что Марина спит, и на цыпочках вышел из комнаты. На лестнице зашуршала болонья ветровки, потом тихо щелкнул замок на входной двери. Коваль потянулась всем телом, разминая затекшие за ночь косточки, и замурлыкала совсем как кошка, забравшаяся на хозяйскую постель. Субботнее утро, прохладное пока, уже тихонько прокралось через плотную штору окна, рассыпав лучи солнца по темному паркету пола, по стенам, по постели, на которой лежала Марина. Захотелось вдруг встать, распахнуть окно и подставить себя всю этим лучам, ощущая их тепло на теле. Что она немедленно и сделала, зажмурившись от яркого света.

«Господи, как же хорошо-то...»

Что-то небывалое вселилось в нее – Марина умылась, наскоро причесалась и пошла на кухню, думая, чем бы таким удивить Женьку с утра пораньше. В отличие от нее, Хохол всегда с утра завтракал, пытаясь заставить и хозяйку, но бесполезно – ее организм в таких вещах не нуждался, зато вот без кофе просто не мог начать работу.

Оказывается, с детства ненавидя овсянку, Марина не разучилась ее варить – видимо, это как с велосипедом и коньками. Сколько же этой мерзкой каши сварила и съела она в своем фантастически счастливом детстве, даже представить страшно! Единственное, что всегда водилось в их доме, так это геркулес, где и когда мамаша успевала его брать – до сих пор для Марины оставалось загадкой, но именно он не давал ей сдохнуть с голоду. И теперь, глядя в кастрюлю, Коваль опять вспомнила свое прошлое, которое так старательно пыталась забыть все эти годы.

Вспомнила, как впервые пришла в школу – одна. Мать с раннего утра отмечала это знаменательное событие и не в состоянии была идти с дочерью. Все дети были с родителями, с бабушками и дедушками, и только Марина – одна. С большими бантами в толстых косичках, заплетенных соседкой, да и банты она же подарила, иначе девочка так и пошла бы с резинками от мамашиных бигуди. На нее косились все, и дети, и родители, и учителя, слишком уж непохожей на остальных она была, слишком недетское выражение лица было у нее в неполные восемь.

В классе сразу начались проблемы – никто не хотел садиться с ней за одну парту, никто не хотел вставать в пару, и так до седьмого класса, пока у мальчишек не открылись глаза. Да и у девчонок тоже – даже убогие тряпки, даже коричневое форменное платье не могли скрыть достоинств вдруг оформившейся фигуры, роскошных волос и синих глаз. Пацаны готовы были на любые жертвы, только чтобы Марина согласилась пойти на дискотеку или просто по улице пройтись, но она не замечала – некогда ей было заниматься глупостями, она работала, чтобы мать могла продолжать спиваться.

Когда появился Денис, Коваль сначала немного растерялась, приготовилась к тому, что и он начнет, как остальные, претендовать на нее, но он оказался умнее – растил «на потом», понимая, что, приручив, сможет в дальнейшем вить из нее веревки. И у него это почти получилось.

А тогда он все время был рядом, иногда помогал с уроками, приходил на работу, встречал и провожал – Марина поздно возвращалась, едва успевая вымыть все, что причиталось по «детской» ставке. Они гуляли с ним по улицам, мечтали об институте, он-то мог не сомневаться в своем поступлении после армии, а вот Марина даже со своей золотой медалью могла пролететь, не имея связей и блата.

– Шла бы в училище, – советовала соседка. – Ведь все равно не поступишь, только нервы потреплешь.

Но Коваль упрямо твердила свое – поступлю, мол, и все тут, вызывая у тети Наташи праведный гнев:

– Настырюга ты, Маринка, вот помяни потом мое слово – провалишься ты на экзаменах, и в училище поздно будет, так и останешься свои полы драить до бесконечности!

Но Марина не верила, ведь быть не могло такого, она была лучшей в своем классе, ее медаль была из чистого, «честного» золота. Никто не ходил за нее к директрисе, не просил помочь, не исправлял ошибок в ее сочинении, не проверял контрольную работу по алгебре, а уж про устные экзамены по биологии и химии вообще говорить нечего.

Так она думала по ночам, зубря наизусть учебник для поступающих. Иногда к ней присоединялся и Денис, но, кроме зубрежки и поцелуев, ничего себе не позволял, оставался ночевать и ни разу, просто ни разу даже намека не сделал на что-то большее.

И старания не прошли даром, да и заведующий тоже подсуетился и помог – Марина поступила.

В институте все пошло по той же колее – парни с ума сходили, девчонки ненавидели и старались не замечать, не пускать в свой круг. А ей это было и не нужно – ни сил, ни времени на общение совершенно не оставалось, Марина иногда спала прямо на заднем ряду лекционной аудитории, подложив под голову учебник, и Денис прикрывал ее от глаз лектора, давая возможность отдохнуть.

...Она так задумалась, что не услышала, как вернулся с пробежки Женька, вошел на кухню и замер в дверях, прислонившись спиной к косяку и наблюдая за ней.

– О боже мой! – вздрогнула Коваль, обернувшись. – Напугал, черт!

– Ты чего так рано встала? – улыбнулся он.

– Не спится. Иди, мойся, овсянка твоя остыла уже, наверное.

– Киска, ты что, сама мне кашу варила? – неподдельно изумился Хохол, заглядывая в кастрюлю.

– А ты думал, что я этого не умею? – усмехнулась она. – Или боишься, что отравлю? Вот Малыш всегда спрашивал, не задумалась ли я во время готовки и не положила ли чего лишнего в еду.

– А я вот не спрошу, мне из твоих рук все равно что есть – хоть сечку. – Он подошел к ней и поцеловал в щеку. – Спасибо, родная.

Марина чувствовала, как ему приятно то, что он увидел, что ее забота, пусть такая мелкая, бытовая, значит для него нечто большее, чем просто завтрак в субботу утром. А что еще она могла для него сделать?

После завтрака Коваль занялась бумагами по «Империи», пролежавшими в кабинете пять дней. А ведь Барон предупреждал, что дела срочные. Он, кстати, быстро вошел в курс дела, сказалось наличие экономического образования и солидный опыт работы в каких-то советских структурах, да и своя небольшая фирмочка была у него до ареста. Словом, Марина вытащила козырного туза.

Теперь, когда с рук свалилась «МБК», высасывавшая из нее сил и нервов больше, чем приносила прибыли, Коваль спокойно могла заняться тем, в чем разбиралась и что давало неплохой доход. Вот только как быть с деньгами, полученными от продажи, она так еще и не решила. В принципе, можно было спросить совета у мужа, благо что теперь за этим не нужно ехать в Англию. Но было одно маленькое «но» – в пылу бурных постельных восторгов Марина как-то забыла взять его номер телефона, поэтому придется ждать, когда он сам позвонит, соскучившись, а уж в том, что это непременно произойдет, она не сомневалась ни секунды, прекрасно зная своего драгоценного Егора.

– Ты не передумала на водохранилище ехать? – Хохол задал вопрос и сел в стоящее у открытой балконной двери кресло.

– А ты заказал?

– Конечно.

– Тогда чего спрашиваешь? – Она пошла к себе в гардеробную собирать вещи, хотя на две ночи и один день их не так уж много и надо.

Закинув сумку в «Хаммер», Хохол вызвал охранников и сообщил, что ехать придется на трех машинах вместо привычных двух, так как после игры они уезжают до понедельника, поэтому у всех выходные. Но Сева с Геной заартачились:

– Жека, так не делают. Ехать вдвоем вам нельзя, нужно еще кого-то брать, мало ли, что там может произойти! – Севины аргументы не убедили Хохла, зато разозлили его порядочно, он сузил глаза и смерил Севу взглядом:

– Да? И что, например?

– Ну...

– Так вот насчет «ну»... – зловещим шепотом произнес Женька, двумя пальцами незаметно вынимая из кармана джинсов тонкую, остро заточенную финку, – насчет «ну» запомни – пока я с ней рядом, не будет никаких «ну», «но» и «ага», ты понял, специалист? – Каким-то неуловимым движением, змеиным броском он вдруг обхватил Севу за горло и приставил лезвие, уперев кончик в сонную артерию. И все это одной рукой. – Не шевелись, порежу! – предупредил, заметив, как ошалевший от неожиданности Сева пытается ухватиться рукой за его руку. – И сейчас, если бы только ты был не ты, уже хрипел бы, сечешь? Я, может, ваших спецкурсов не кончал, но на зоне еще не такому учат.

– Рамсить закончили, ребятки? – поинтересовалась Коваль из машины. – Отпусти его, Хохол. Сева, если дают выходной, его надо использовать, потому что неизвестно, когда будет следующий. Поехали, а то начнут без нас! – это относилось уже к Юрке, который протирал стекло джипа. – И вообще – может, ты прекратишь возить тряпкой, когда я уже сижу в машине? Сколько раз тебе говорить?

– Извините, Марина Викторовна, – пробормотал Юрка, садясь за руль. – Больше не повторится.

– Сотый раз слышу!

Хохол и Сева разошлись в разные стороны, было видно, что «альфовец» не ожидал такой прыти от уголовника, да еще с рукой в гипсе, и сейчас ему было не по себе. Хохол же спокойно убрал финку в карман и сел в машину рядом с Коваль. Та покачала головой, но ничего не сказала.

Стараясь загладить свою вину, Юрка рванул с места так, что засвистело в ушах, но Марина любила скорость, так что даже бровью не повела, вынула сигарету и закурила.

К началу игры они чуть опоздали, но это было не страшно – через пустой холл можно было пройти в ложу, не привлекая к себе лишнего внимания. Игра уже шла, и Коваль что-то не показалось, что победа сегодня обеспечена, как-то вяло выглядели футболисты.

– Гена, в перерыве Марадону ко мне на два слова! – распорядилась она, краем глаза заметив, как ухмыльнулся Хохол.

К перерыву счет был уже ноль – три, Коваль выкурила почти половину пачки, в горле першило, Хохол тихонько ругался, даже Сева с Геной были раздосадованы незадавшейся игрой. Марина встала, чтобы немного размять затекшие ноги, и увидела сидящего внизу, под ложей, Егора с его девушкой. О, черт, только не это! Только не сейчас! Не хватало еще, чтобы Хохол прилюдно начал выяснять свои запутанные отношения с ее мужем, поломав всю его легенду. Зачем он пришел, зачем обостряет ситуацию, которая и так вот-вот выйдет из-под контроля, и тогда-то мало не покажется ни ему, ни Марине... Слава богу, в перерыве они встали и пошли вниз, видимо, за пивом – в руках у девчонки была пустая уже пивная бутылка. О, низко пал Егор Сергеевич – Коваль никогда не позволяла себе показаться на людях в таком виде – хлебать пиво из горла! И ведь терпит, погляди ж ты!

Вошедший в ложу Марадона недовольно бросил после приветствия:

– Ну, что у вас, Марина Викторовна? Меня игроки ждут!

– За базаром следи, баклан! – моментально завелся Хохол, взбешенный подобным выпадом тренера. – Ты с кем разговариваешь, урод?

– Тихо! – пресекла Коваль. – Что у меня, спрашиваешь? А у тебя-то что? – Под ее взглядом Марадона сник и опустил глаза. – Что происходит с командой? Это игра, по-твоему? Вот это на табло – это счет или телефон «Скорой помощи», который ты для памяти записал, чтобы сразу позвонить, как только понадобится?

За спиной фыркнул кто-то из охранников, не вынеся юмора хозяйки, но Марадоне было не до смеха – он весь покрылся испариной, лицо пошло красными пятнами:

– Марина Викторовна, там такое дело... приезжие начали воду мутить, мол, денег мало, а местным-то мы вообще подъемных не дали, голая зарплата и премиальные... Ну, началось там у них между собой...

– Я не поняла – какие подъемные местным, кто им что обещал? И потом – пусть поищут работу, за которую им будут полторы штуки грин в месяц отстегивать! – возмутилась она. – Козлы борзые! И что?

– Да что... Местные сказали, что пусть, кто подъем получил, тот и выкладывается на всю катушку, а им за зарплату и вполноги нормально...

– Вполноги, говоришь? – Коваль задумчиво смотрела на поле, где разминались запасные и второй вратарь. – Ну, это был их выбор. Комбара сюда.

Матвей Комбаров принял команду после гибели Дрозда, именно ему теперь вменялось в обязанности контролировать все, что происходило в «Строителе». Этот амбициозный парень изо всех сил старался обратить на себя внимание хозяйки, лелея тайную мечту оказаться хотя бы в рядах ее личной охраны. Долгое время ему не удавалось показаться «во всей красе», но после гибели Дрозда он получил шанс проявить себя. Внешне Матвей Комбаров ничем не отличался от любого молодого парня: короткая стрижка, стандартная одежда – короткая кожаная куртка, черные джинсы, – толстая золотая цепь на крепкой шее. Широкие плечи и внушительного вида мышцы свидетельствовали о том, что их обладатель много времени проводит в спортзале, общаясь с тренажерами на «ты». Прибежав из подтрибунного помещения за пять минут до начала второго тайма, он сел около Марины и осторожно спросил:

– Марина Викторовна, я что-то не так делаю?

– Комбар, дело не в том, что ты делаешь, а в том, чего НЕ делаешь. Почему ты сразу не приехал ко мне, когда в команде начался этот гнилой базар за деньги, а?

– Я думал, что сам урегулирую, – удрученно пробормотал Матвей.

– Так впредь не думай ничего без моего ведома, усек? – Коваль посмотрела на него, а потом продолжила: – После игры соберешь всех, кто громко разговаривал, и объяснишь, насколько они были не правы. Надеюсь, учить не надо?

– Превентивные меры?

– Нет, уже хирургические.

– Понял, – кивнул Комбар. – Могу идти?

– Можешь. Потом позвони мне на сотовый, я после игры уеду на пару дней. Смотри только, не переусердствуй, – предупредила она, набрасывая на плечи протянутую Хохлом ветровку – начало знобить от возбуждения.

– Не волнуйтесь, Марина Викторовна, все сделаю в лучшем виде.

– Только Вилли не бери с собой – футболисты с недержанием мочи совершенно неэффективны.

Хохол засмеялся при упоминании о головорезе Вилли, встреча с которым никому ничего хорошего не сулила. Сейчас, в период затишья в разборках, Вилли устроился санитаром в морг, чтобы, как он говорил, «не терять квалификацию». Словом, тот еще одуванчик...

Комбар ушел, а Марина посмотрела осторожно в сторону того места, где сидел Малыш, – он уже вернулся, но один, без девицы. У нее опять заныло сердце – видеть его и не иметь возможности прикоснуться, даже поговорить...

Но Коваль понимала, что стоит только поддаться слабости, как тут же Хохол выполнит то, что обещал, – постарается выяснить отношения и раз навсегда определить, кому же все-таки принадлежит Марина. Только резни ей не хватает... И еще было почему-то обидно, что Егор видит, как бездарно она вложила деньги: эти одиннадцать уродов ничего не могут сделать на чертовом зеленом газоне, смешивая с грязью не себя – Марину.

Игра так и закончилась со счетом ноль – три, еще хорошо, что больше не забили, и то только благодаря тому, что последний защитник и вратарь встали намертво, как герои-панфиловцы под Москвой.

– Черт... Поехали отсюда! – Коваль встала, и Хохол кивнул охранникам, чтобы выходили и освобождали дорогу.

Гена с Севой, как два ледокола, шли впереди, рассекая людской поток надвое и образуя коридор, по которому Марина, как в тумане, прошла мимо Малыша, отвернувшегося, чтобы не попасться на глаза Хохлу. У машины она почувствовала, как трясутся ноги, в голове шумит и плывет.

– Женя, мне плохо... – пробормотала Марина, и он подхватил ее здоровой рукой под мышки, чтобы не упала.

– Ты чего? Жарко, что ли?

– Не знаю... тошнит меня что-то... дай водички.

Хохол достал из сумки-холодильника в багажнике бутылку «Перье» и протянул ей, Марина судорожно глотнула, потом приложила запотевшую бутылку ко лбу.

– Что это со мной?

– Киска... а ты не?.. – Хохол понизил голос и посмотрел на нее вопросительно.

– Сдурел совсем?

– А что? В этом нет ничего удивительного, между прочим.

– Ага, только я первая буду, если вдруг после одной очень интересной операции окажусь в залете, – усмехнулась Коваль, заметив, что он почему-то расстроился. – Ты что, Женька?

– Ладно, все, поехали, – бросил он, садясь за руль.

– Может, я лучше поведу, ведь тебе неудобно? – предложила она, но Хохол отрезал:

– Я сам!

До самого водохранилища, до летних домиков профилактория, он молчал, сжимая руль одной рукой и глядя на дорогу. Марина тоже молчала, но совсем по другому поводу – ей было не по себе от воспоминаний о том, как Егор отвернулся от нее, даже не улыбнувшись, не показав хотя бы глазами, что рад видеть, что соскучился. Чертова жизнь...

– Приехали, – буркнул Женька, паркуя машину у двухэтажного деревянного домика, стоящего в отдалении от остальных. – Это у них «люкс» считается, почти пять звезд.

– Знаешь, мне как-то все равно, лишь бы никто не доставал, – отмахнулась Марина, вылезая из джипа.

– Проблема – там только одна спальня, но я могу на диване внизу.

– Ой, да что вы говорите, Евгений Петрович! – съехидничала она. – На диване? А что ж сразу не на коврике у двери-то? Или в машине, например? Можно подумать, ты никогда не спал со мной в одной постели, Женечка! Или боишься – приставать начну?

– Напугала! – фыркнул Хохол, устав наконец строить из себя великомученика. – Я, может, только на это и рассчитываю!

– Ну-ну, гляди только, не просчитайся, – протянула Марина, входя в домик, где оказалось прохладнее, чем на улице. – О, прекрасно, хоть задыхаться не придется. Сейчас переоденусь – и в воду, а то рехнусь.

Пока она плавала, пытаясь сбросить нервное напряжение, Женька сидел на берегу и исподтишка осматривался. На пляже было многолюдно, не они одни решили провести выходные на природе, кругом сидели компании, выпивали, закусывали, чьи-то дети строили прямо у воды огромную песочную крепость. Этих строителей было, наверное, человек десять, и шума от них исходило ровно столько, сколько от восточного базара. Марина покачивалась на воде, перевернувшись на спину и раскинув в стороны руки, и совершенно не обращала внимания на Женькины попытки заставить ее выйти. Наконец ей самой надоело, и она поплыла к берегу.

– Хорошо! – Коваль потянулась и взяла протянутое полотенце. – Теперь есть захотела – аж в глазах темно!

– Так пошли, здесь же полно кафешек всяких, забегаловок, – сказал Женька, бросая подбежавшему карапузу лет пяти большой полосатый мяч, отскочивший к лежаку. Мальчик подхватил мяч и улыбнулся, демонстрируя беленькие зубки, потом развернулся и побежал к своим приятелям, взметая ножками белесый песок.

Женька смотрел на убегающего ребенка с каким-то странным выражением, Марине даже показалось, что она заметила слезу в уголке глаза, но Хохол быстро опустил глаза, встал и подал ей руку:

– Идем, я тоже есть захотел.

Они до самой темноты просидели под зонтиком небольшого кафе, и Хохол вместо еды не сводил глаз с Марины, заставляя даже краснеть.

– Слушай, киска, а ты про что сказала в машине? Ну, про операцию, в смысле?

– Совсем обалдел! – констатировала Коваль со вздохом. – Женя, если ты о том, что могут быть дети, так не могут. Иначе уже были бы – от Малыша. Все, закроем эту тему раз и навсегда.

– А ведь ты была бы хорошей матерью, наверное...

Она чуть не треснула по швам от смеха – Хохол был первым и единственным, кто предположил наличие у нее материнского инстинкта, никому даже в голову не приходило, что Коваль могла бы стать матерью вообще, а уж хорошей... Да-а, вот это любовь!

– Женя, ты фантазер, ей-богу! – вытирая слезящиеся от смеха глаза, проговорила Марина.

– А что? Ведь ты просто не знаешь, что это такое. А прикинь, был бы у тебя ребенок... твой, родной, за которого убить можешь...

– Блин, достал ты! – рявкнула она, сама не понимая, почему вдруг так разозлилась. – Все, хватит!

Она вскочила, едва не опрокинув стол прямо на Хохла, и убежала в номер, замкнула дверь спальни и рухнула на постель. Было странно, что Женька завел разговор о детях, даже Егор всегда обходил эту тему, зная, как остро в последнее время Марина начала чувствовать какую-то вину за то, что нет их у нее, детей этих. Но у него, Егора, теперь все с этим в порядке...

Она встала, переоделась в спортивный костюм и кроссовки и вышла к Хохлу, сидевшему на веранде с банкой пива. Даже головы не повернул, гордый! Она села на подлокотник кресла и положила руку ему на плечо – реакции не последовало. Пересела на колени, лицом к нему, чуть расстегнула кофту – снова никак. Точно, обиделся...

– Жень... ну, Жень, не злись, а? – Марина прижалась к нему грудью и поцеловала в губы. – Женечка...

– Отстань от меня, Коваль. Я устал быть твоей игрушкой.

– Ну, так давай я стану твоей... – она снова склонилась к его губам. – Что ты сейчас хочешь, скажи?

– Не хочу ничего. И вообще тебя не хочу.

– О, вот тут ты врешь! – засмеялась Марина.

– Господи, да за что мне такое наказание?! – зарычал Хохол, вскакивая и забрасывая ее на плечо. – Я убью тебя сейчас, ты это понимаешь?!

– О, дорогой, это именно то, что нужно, – прошептала она, руками проводя по его спине вверх и вниз. – Давай...

Он принес ее в спальню и свалил на постель, как мешок просто, рявкнув при этом:

– Раздевайся!

...Это было лучше, чем просто хорошо... она не хотела, чтобы все прекращалось, тело стало невесомым и легким, а голова – совершенно пустой...

Женька вытянулся рядом на кровати, полежал, закрыв глаза, а потом вдруг продекламировал, ошеломив Марину:

Он сел и посмотрел на удивленное лицо Марины.

– Что это? – спросила она, когда немного отошла от шока. – Вернее – кто?

– Есть у меня приятель один... смотри, как странно – он тебя никогда не видел и не знал, однако же так все расписал точно, да? И про меня, и про тебя... Как будто в голову мне залез и все там прочитал, все, что я чувствую. Надо же, столько лет прошло, а я все еще Жоркины стихи помню. И он тогда уже знал, что я тебя встречу.

Марина тоже села, обняла его сзади, положила на плечо голову и замерла, стараясь не спугнуть возникшую вдруг между ними волну. Порой Хохол сражал ее своими познаниями и суждениями. С виду и не скажешь, что у него в голове вообще что-то есть, а в такие вот моменты из него рвались тщательно скрываемые ото всех эмоции. И то, что он, оказывается, мог вот так читать стихи, проникновенно и страстно, тоже было удивительным. Марина в принципе никогда не оценивала человека по его внешнему виду и спокойно относилась к тому, что ее нынешний любовник дважды судим и весь покрыт «синьками». Но то, что внутри Женька совершенно другой, ее безумно радовало и словно бы оправдывало его специфическую внешность.

– Все хорошо, киска, все отлично... ты невообразима, я тебя очень люблю, очень...

Завтра под глазами залягут синие тени, а грудь пару суток нельзя будет и пальцем тронуть. Но мешать ему Марина не хотела – ведь это было все, чего он хотел, все, чего просил в награду за свою преданность...

...«Солнце-то какое!» – подумала Марина, едва открыв глаза и бросив взгляд на окно, чуть приоткрытое и зашторенное. Хохла рядом не было – значит, уже убежал, марафонец. Вставать не хотелось, она свернулась калачиком и снова задремала, но вернувшийся Хохол заблажил на весь дом:

– С ума сошла! На дворе день, а она еще даже не вставала! А ну, быстренько с койки свинчивай!

– Женя... – заныла она, накрываясь с головой. – Ну, хоть здесь-то я могу поваляться?

– Нет!

Он решительно стянул с нее простыню и замер, разглядывая то, что под ней оказалось.

– Жалко, кофейку не попить... – пожаловалась Марина, садясь.

– Почему? – удивился Хохол, протягивая черный шелковый халатик. – Я с утра в ближайшую кафешку сходил, познакомился там с поварами, сварил тебе кофе твой.

– У-у, дорогой, да ты просто ангел! – Она мимоходом потрепала фыркнувшего «ангела» по щеке и пошла в так называемую ванную – комнатенку с низким поддоном и примитивным душем. Но в подобном месте и это была роскошь.

Водица оказалась бодрящей, Марина визжала и материлась, но мужественно выдержала всю процедуру до конца, выскочив из-под ледяных струй и врываясь в комнату, где Женька уже выставил на стол чашку с дымящимся ароматным кофе с корицей.

– Господи, это пытка какая-то! – пожаловалась она, обхватывая себя руками за плечи и подпрыгивая на одной ноге. – Не вода – лед сплошной! Погрей меня, пожалуйста...

Марина прижалась к голому по пояс телу Хохла, обняла его, обхватив руками мощный торс, и замерла, согреваясь. Он дышал ей в затылок и одной рукой гладил по спине, задирая и без того короткий халат.

– Хватит... – прошептала Коваль, и Хохол отпустил ее.

– Давай пей кофе, и идем на пляж.

Она плавала в зеленоватой воде, получая огромное удовольствие и расслабляясь, Женька сидел на деревянном лежаке у самой воды – гипс не позволял ему присоединиться, о чем он, кажется, очень жалел.

– Господи, как же хорошо! – выходя на берег и встряхивая мокрыми волосами, проговорила Коваль. – Какой ты молодец, что привез меня сюда!

– Отдыхай, пока есть возможность. – Он притянул ее к себе, накинув на плечи полотенце.

Они сидели на лежаке, обнявшись, Марина положила голову на его плечо, и такое спокойствие вдруг охватило ее, такое безразличие ко всему, что осталось там, в городе... И только трель мобильного возвестила о том, что дела и на отдыхе найдут способ о себе напомнить.

Звонил Комбар:

– Марина Викторовна, мы уладили почти со всеми, только трое упираются.

– Комбар, возьмешь Данилу, этих троих – и в подвал, в «Рощу», знаешь, где Розан жил?

– Знаю.

– Вот. Я вернусь в понедельник к обеду, сама буду разговаривать.

Хохол смотрел недовольно, явно не одобряя ее решения, но возражать не посмел, зная, что Марина непременно разозлится и наорет на него.

– Черт возьми, опять придется молодость вспомнить, – процедила она сквозь зубы, вытаскивая сигареты из кармана Женькиных шортов.

– Зачем тебе самой связываться? – все же рискнул Хохол и пожалел об этом, едва успев закончить фразу, – Коваль вскочила, выронив пачку, и заорала так, что на нее обернулось полпляжа:

– Ты-то куда лезешь с советами?! Я что, спросила, как мне быть? Нет? Тогда сиди и молчи!

Через секунду ей будет стыдно за свою выходку, и она сама прекрасно это знала, но сделать ничего не могла, привыкнув прислушиваться только к собственному мнению и плевать на чужое.

– Да, опять забыл, кто я, – усмехнулся он, скривившись. – Всего лишь удобное подручное средство для занятий сексом, и нечего рот разевать!

Ого! Марине кровь бросилась в лицо от этих его слов, стало так невыносимо стыдно за вспышку ярости и за то, что Женька считает себя тем, чем считает. И ведь только она в этом виновата...

– Прости меня, Женечка, – пробормотала Марина, опускаясь на лежак рядом с ним. – Я тебя опять обидела... Жень, я никогда не думала о тебе так, ты же знаешь, родной мой... Прости...

– Зачем извиняешься? Все верно – а кто я еще?

– Ты... ты мой мужчина, Женька.

– Да, конечно! Но стоит только появиться твоему НАСТОЯЩЕМУ мужчине, как все – мое место у параши! Не обманывай себя, киска, у тебя есть только один мужчина, и это – Малыш.

Коваль опустила глаза, уставившись на песок под ногами. Женька был совершенно прав, неоспоримо прав...

– И что же мне делать с этим, скажи?

– Знал бы – сам уже бы сделал, киска, только чтобы ты не страдала так, не рвалась между ним и мной. Я ведь все понимаю – ты любишь его, слишком многое вас связывает, слишком все запутано и сложно. Но ведь и я тебе не совсем посторонний, правда? – Он погладил ее по щеке, потрепал мокрые волосы, а потом поднялся и подал ей руку. – Идем отсюда, уже слишком жарко, сгоришь еще.

Остаток дня Коваль провела в постели, зашторив окна и накрывшись одеялом с головой, несмотря на страшную жару. Женька не беспокоил, понимая, что ей сейчас вообще ни до чего и никто не нужен. Почему все так странно устроено? Разве не пора бы уже угомониться и начать вести какой-то другой образ жизни, без этих вечных проблем и неприятностей, которые, по большей части, она же сама и организует? Ну, поедет она в понедельник в «Рощу», ну, поломают пацаны троих строптивых футболистов, дальше что? Ей полегчает? Команда сразу заиграет на качественно новом уровне? Вряд ли. Только угрызения совести будут мучить, и все. Тогда – зачем это? Она устала... Никогда не могла позволить себе нормального отдыха, даже на Кипр ездила по делам, даже здесь, на водохранилище, и то нашла проблемы. Бросить бы все к чертям и уехать куда-нибудь подальше, чтобы и не нашел никто...

Хохол обиделся всерьез, даже спать лег на самый край кровати, а ночью и вовсе ушел вниз, на диван в большой комнате.

В понедельник с утра они поехали домой, Марина сама села за руль, проигнорировав Женькины протесты. Почти у въезда в город она остановилась у небольшого придорожного кафе, чтобы немного размять занывшую с непривычки ногу и попить. Хохол двинул за ней под зонтик, они немного посидели, перекидываясь короткими фразами ни о чем, а когда подошли к «Хаммеру», оказалось, что он с трех сторон блокирован ярко-красными «крузаками».

– Это еще что за хрень? – рассвирепела Коваль, пнув один из джипов в колесо.

Заорала сигнализация, и из стоящей чуть в отдалении беседки выскочили трое здоровых лбов с явно уголовным прошлым:

– Ща ноги вырву, чтоб не запиналась! – заорал один из них, не просекая ситуацию и не понимая, с кем имеет дело.

– Убери свою тачку, я не могу выехать, – совершенно спокойно попросила Марина, незаметно взяв Хохла за руку, чтобы не дергался раньше времени.

– Не хрен было права покупать! – отпарировал хозяин джипа.

– Я попросила по-хорошему – отгони машину чуть в сторону, и на этом разъедемся, – она все еще пыталась не разозлиться и не отвернуть его пустую головенку, чтобы знал в другой раз, с кем и как разговаривать. Если они были местные, то просто не могли не знать, кому принадлежит черный «Хаммер» с номером К666МВ.

– Не, прикиньте, пацаны, как, в натуре, оборзели бабы! – обратился водитель к своим приятелям. – Фишку не секут! Ты на кого рот свой открываешь, мочалка?

– Стоять, – негромко велела Коваль рванувшемуся Хохлу. – Иди в машину. Ну?! – Женька подчинился, хотя зол был ужасно, но Марина не могла позволить ему ввязаться в разборки одному, со сломанной рукой, против этих троих, а уж сколько их еще сидит там, в беседке, – кто ж это знает!

Она надеялась, что сможет все-таки разрулить ситуацию без крови, только словами.

– О-па, ништяк, пацаны, кобель свалил! – прокомментировал ее решение неугомонный водитель. – Че, красючка, решила с нами остаться?

Это слово резануло слух так, что Коваль дернулась. Так звали ее Строгач и Бурый... Она повернулась и молча села за руль, заводя двигатель.

– Ты чего? – удивился Хохол, но Марина только головой помотала и выжала педаль газа в пол, налетая на стоящий впереди «крузер» так, что тот перевернулся на бок.

– Сдурела?! – заорал Хохол, пытаясь перехватить руль, но где там – Марина завелась уже не на шутку, бороздя перевернутым джипом асфальт. Из беседки повыскакивало еще человек десять, стояли как вкопанные и смотрели на то, как превращается в кучу металлолома некогда новый и пижонски красный «крузак». Коваль глянула в боковое стекло, и каково же было ее удивление, когда прямо перед собой она увидела смеющееся лицо Гриши Беса! Он скрестил над головой руки, показывая, что все, мол, хватит, поиграли. Марина заглушила мотор и вышла из машины, хотя ноги подгибались от напряжения, да и потрясывало ее немного.

– Моя ты красота! – раскинул навстречу руки Бес. – Вот это встреча!

– Твои уроды? – кивнула она в сторону ошалевших качков, до сих пор завороженно глядящих на то, что осталось от джипа.

– Мои, дорогая, мои! Ну, ты молоток, железная баба! Не побоялась разобраться, – с восторгом произнес Бес, обнимая Марину за плечи. – А я подумал, грешным делом, что твой Хохол просто всех перемочит.

– Не может он, у него до сих пор рука в гипсе. Так это ты подставу организовал? И на фига? – Она освободилась от его объятий и вытащила сигарету.

– Я, кто ж еще! Хотел посмотреть, что делать станешь, – радостно признался Гришка, глядя на нее.

– Ну, посмотрел? – враждебно откликнулась Коваль. – Понравилось?

– Впечатляет! А я с трассы твой «Хаммер» засек, ну, думаю, заскочу поздороваться, не виделись давно. А потом – дай-ка, думаю, разведу тебя немного.

– Не вышло.

– Не вышло! – со вздохом признал свой проигрыш Бес. – Идем к нам, посидим, помиримся.

– Мы не ссорились.

– Да ладно тебе, Наковальня, что ты вечно ломаешься? Я ж тебя не в койку зову, а за столом посидеть. – Возражать было бесполезно, Марина махнула Женьке, чтобы присоединялся, и пошла в беседку вслед за Бесом. Тот уже на пороге обернулся: – Эй, машину оттащите с трассы, а то менты доскребутся! – и его пацаны послушно стали прицеплять тросом останки джипа к другому, чтобы стянуть его в кусты. – Да, подарок пионерам от братвы! – усмехнулся Гришка, входя за Коваль в беседку и усаживаясь за стол.

Пить не хотелось совершенно, но и отказаться было тоже нельзя, пришлось употреблять коньяк, который она не пила уже давно. Хохол неодобрительно поглядывал в ее сторону, но молчал, понимая, что лезть с замечаниями полномочий не имеет – тут она уже не киска ему, тут она – Наковальня, трогать которую очень опасно для здоровья. Бес же пил так, словно это был последний день в его жизни, Марина даже не успевала увидеть, кто и когда наполняет его рюмку водкой. Кошмар...

– Алло, шеф, а ты не слишком увлекся? – поинтересовалась она, глядя на то, как он снова тянется к рюмке. – Так и упасть недолго.

– Не переживай, меня поднимут! – хмыкнул Бес, опрокидывая водку в рот. – Ты, смотрю, тоже молодец – не понтуешься, коньяк пьешь.

– Я вообще пью только текилу и коньяк, разве тебе еще не доложили? Ведь ты все про меня знаешь, да? Что люблю, что не люблю, с кем сплю, – Марина прищурилась и смотрела ему прямо в глаза, которые от переизбытка водки стали слегка мутноватыми.

– Не зуди меня, женщина, – предупредил он. – Могу разозлиться.

– И что тогда?

– Тогда тебе придется спать со мной, и больше ни с кем.

– Ой, да ладно! – скривилась Коваль. – Ты ведь умный мужик, Гриня, прекрасно понимаешь, что я не из тех, кого можно заставить что-то делать насильно. А тебе головняки нужны разве? Вот этот парень, – она кивнула в сторону сидящего за спиной Хохла, – будет сильно возражать...

– Да, рожа у него зверская, – согласился Бес, подливая в ее рюмку коньяк. – Но спорю на сто баксов, что он с одной рукой не уложит даже самого хилого моего парня.

Хохол поднялся, скидывая с плеч ветровку, бросил ее Марине и вышел в центр беседки:

– Ну? С кем?

Коваль вскочила и рявкнула:

– Прекрати, понял? Я запрещаю!

– Сядь, Наковальня! – приказал Бес, стукнув по столу кулаком. – Здесь я решаю!

– Гришка, ты пьян! Опомнись! Он в гипсе, это не по понятиям!

– Цыц! За понятия она заговорила! Я хозяин здесь, запомни, и только я буду решать, что по понятиям, а что нет! Пистон, ну-ка, сойдись с местным!

К Хохлу подошел невысокий коренастый парень, руки его были украшены наколотыми перстнями, какими-то цепями и змеями всех расцветок. Женька недобро усмехнулся и спросил:

– Сынок, твоя мама в курсе, с кем ты в песочницу ушел? В смысле, чтоб потом хоть знать, у кого спросить, где тебя закопали?

– Ты че, в натуре? За малолетку меня держишь, шакал позорный? – сплюнул себе под ноги пацан, и Хохол неожиданно ударил его кулаком сверху, прямо в темечко, как кувалдой, вырубив мгновенно.

– У накрытого стола на пол не плюют. Ну, кто еще порамсить захотел? – насмешливо спросил Хохол, небрежно пнув валяющегося на полу парня ногой.

Это было зря – у Беса глаза налились кровью, он вскочил на ноги и заорал:

– Тому, кто уложит этого козла, штука баксов! Ну, уроды, что встали?!

Марина нащупала в кармане «вальтер», который, как по наитию, сунула туда, выходя из машины, но вытащить не успела – Бес краем глаза наблюдал за ней и, едва рука скользнула в карман, тут же перехватил ее, выворачивая:

– Куда? Не лезь в мужские разборки, женщина!

– Пусти меня! Это не разборки, это беспредел под пьяную лавочку – такая кодла на одного поломанного! Козлы!

– Скажи спасибо, что за козлов по морде не получишь – я баб не бью! – Он толкнул ее на стул, с которого Марина едва не упала, а сам повторил, поскольку никто не двинулся с места: – Что, очко играет? Юбки наденьте, телки беспонтовые! Вон баба перед вами – не побоялась на меня руку поднять, а вы одного инвалида толпой поломать боитесь! Уроды позорные!

Но вид так и не пришедшего в себя парня заставил «бесовских» стоять на месте и не приближаться к Хохлу, сжавшему кулачище правой руки и окидывавшему всех жестким взглядом исподлобья.

– Гриша, я тебя прошу – прекрати цирк, – попросила Коваль, подойдя к пахану сзади и положив на плечо руку. – Зачем нам с тобой своих людей калечить? Что делим? Я ведь признаю тебя, не возражаю – зачем тебе так самоутверждаться? – И, странное дело, Бес как-то сник и сел за стол, махнув рукой своим, чтобы остыли и тоже сели.

– Тряпки! Ну, давай, Наковальня, накатим с тобой за то, что нечего тебе бояться, покуда у тебя такой бугай за спиной! Иди сюда, отморозок, – угробил парня мне и глазом не моргнул! – это относилось уже к Хохлу. – Выпей с нами.

– Я за рулем не пью – у меня в машине женщина, – буркнул Женька, отказываясь.

Он вообще редко пил при Марине, она видела его пьяным, может, один-два раза за все время, что он был с ней.

– О, похвально! Такую женщину беречь надо, тут ты прав!

Словом, удалось спустить все на тормозах и через час тихо уехать, оставив кодлу гулять дальше. В джипе Коваль дала волю эмоциям, разоравшись на ни в чем не повинного Хохла:

– Почему ты позволил развести себя?! А если бы они тебя всей толпой окучили, тогда что?

– Не окучили ведь! – пожал плечами Женька, не отрывая взгляда от дороги.

– Ты дурак! Ты вообще понимаешь, что чуть не произошло?

– Да не было бы ничего, – отмахнулся он. – Что такое пьянь? Так, семечки.

– Семечки?! – вспылила она. – Это по одному – семечки, а толпой?!

– Что ты завелась? Все нормально, едем домой...

– Ты обо мне подумал, когда понтовался там?

– А ты всегда обо мне думаешь? – отпарировал он, обгоняя еле плетущийся перед ними грузовик.

– Это другое!

– Нет, дорогая, то же самое.

Марина замолчала и отвернулась от него, закутавшись в куртку и закрыв глаза. В голове шумело от выпитого коньяка, состояние было не ахти, хотелось спать, и она задремала, проспав до самого дома. Молча выбравшись из машины, ушла к себе, закрыла дверь на ключ и упала на постель, даже не раздеваясь, в джинсах и майке. Все разговоры Марина отложила на утро, натянув на себя покрывало и засыпая.

Но с утра позвонил Комбар, доложил о проделанной работе, и то, что Коваль услышала, ее откровенно позабавило. Комбар и еще семеро его парней собрали особо ретивых и громкоголосых игроков и, вместо того чтобы валандаться с ними, катая в «Рощу», решили дело весьма просто, но эффективно. Вывезли их на берег реки и, загнав в воду по пояс, с берега швыряли в них камнями до тех пор, пока те не признали свою неправоту. Местная река отнюдь не предназначена для купания даже в летнее время, поэтому те сорок минут, что футболисты провели в воде, убедили их значительно лучше, чем все слова и угрозы.

Марина посмеялась, Комбар тоже хохотнул, а потом попросил подъехать в офис «Строителя», где, как он выразился, «что-то созревает непонятное». Ох, что-то подсказывало ей, что ничего хорошего эти уроды не замыслили и ехать придется. Коваль со вздохом встала с постели, ужаснувшись своему отражению в зеркале – вчера не только забыла раздеться, но и косметику смыть тоже не потрудилась.

Через час она спустилась на кухню, где уже вовсю орудовала Даша, готовившая завтрак охране.

– Доброе утро, Марина Викторовна, выспались? – приветливо улыбнулась она, оторвавшись на миг от сковороды, в которой что-то шкворчало и источало умопомрачительные запахи.

– Спасибо, Даша, выспалась. – Марина села за стол, налила кофе и вынула из пачки первую утреннюю сигарету. – Где моя няня, что-то даже не зашел?

– Как всегда – бегает, потом, сказал, в больницу ему надо, гипс снимать.

Точно, как Марина могла забыть!

«Ладно, сначала в больницу, потом в клуб».

Пока она пила кофе и покуривала, вытянув ноги на стоящий перед ней стул, вернулся Женька, сухо поздоровался и пошел в душ.

«Блин, опять начинается!» Коваль разозлилась. Ругаться с утра не входило в ее планы на сегодня, а Хохол сделал все, что от него зависело, чтобы подтолкнуть ее к скандалу. Когда он вернулся и сел за стол, Марина спросила, стараясь сдержать рвущиеся наружу нелестные слова:

– Что, утро добрым не бывает?

– Почему, бывает, – буркнул он, принимая из Дашиных рук тарелку.

– Тогда в чем проблема?

– В тебе.

– Отлично. Можешь сегодня отдыхать, я поеду без тебя! – Она встала, шарахнув здоровой ногой стул, стоявший рядом, и пошла к двери, но на пороге обернулась и сказала: – В больницу поедешь с Котом, я ему скажу.

– Не маленький. Не тратьте ваше драгоценное время на пса, Марина Викторовна, – нахамил Хохол, не глядя на нее. – К ветеринару и сам доберусь.

– Тогда удачи тебе, родной!

Она почти бегом, насколько позволяла разболевшаяся ночью нога, поднялась в гардеробную и стала собираться. Летом этот процесс очень напрягал – носить юбки, прихрамывая на одну ногу, Марина не могла, а в брюках было жарковато, погода просто кошмарная, с самого утра так жарило солнце, что дышать было нечем. Пришлось поискать что-то наименее плотное – это оказались черные шифоновые брюки, широкие и длинные, в них было совершенно не жарко. Добавив к ним маечку на бретельках, Коваль осталась собой вполне довольна. Позвонив в коттедж охраны, велела Юрке готовить машину, а Севе с Геной – собираться, и пошла вниз, прихватив сумочку и темные очки. Хохол, смотревший телевизор в гостиной, обернулся на звук шагов, и глаза его зло заблестели. Он терпеть не мог, когда Марина одевалась слишком уж вызывающе, но промолчал, только набычился еще сильнее. Коваль не хотела ссориться окончательно, а потому чмокнула рассерженного любовника в висок, и тот чуть улыбнулся, поняв, что прощен.

В офисе полным ходом шло заседание, и председательствовал не кто иной, как Иван Петрович Рассадний. Нашелся, курилка, сам в руки приплыл. Коваль остановилась за дверью, сделав знак телохранителям замереть и не мешать, и прислушалась.

– ...такое узнал, кошмар просто! – возбужденно говорил Рассадний. – Все, что о ней говорят, чистейшая правда, никакая она не бизнесвумен, бандитка она, разве вы еще не поняли? Иначе откуда такие деньги у молодой девки? И вот эти быки в кожаном – думаете, это охрана из агентства? Ага, хрен-то, это ее бригада, отморозки поганые, наверняка не одного и не двух положили в своей жизни! Мне проверенный человек еще когда шепнул – Наковальня это, а с ней шутить вредно, враз на тот свет пропишет! Я, дурак, не поверил тогда, а надо было. С бандитами, с криминалом не пошутишь, прижмут теперь нас, за все спросят. Надо ее срочно спихивать, иначе всем труба придет!

– А попробуй-ка! – Открыв дверь, Марина вошла в кабинет и села за стол, не обращая внимания на то, что оратор был почти парализован от ужаса, да и остальные выглядели не лучше. – Ну, что же ты замолчал? Давай, продолжай, мне тоже интересно, как дальше будем отношения строить.

Она вынула сигареты, закурила, изучающе глядя на обомлевшего Рассаднего. Он готов был выпрыгнуть в окно, только чтобы не находиться в одном помещении с ней, это отчетливо читалось на его морде, покрывшейся испариной и красными пятнами.

– Где Матвей? – спросила Марина у директора клуба, и Ежов поспешно доложил:

– Он вот-вот подъедет, звонил...

– А где главный тренер, что, не участвует в вашем засекреченном партсобрании?

– Он на базе, тренировка у них...

– Тогда почему второй тренер не на поле, а здесь? – Коваль резанула глазами Орехова, он дернулся и промычал что-то невнятное. – Так, все ясно. Значит, решили за мои же деньги меня же и развести? Вы до сих пор не поняли, с кем дело имеете? А вот игроки ваши умнее оказались – трое постояли по пояс в воде вместо мишеней для метания камней, теперь радостно и с удовольствием тренируются. Что, мне и вас всех в реку загнать? Только по вас не камнями – есть такая классная вещь, как резиновые пули, давно мечтала посмотреть, какие следы оставляют. Так что, проведем маленькие испытания? – Она окинула всех взглядом: – Ну, есть добровольцы? Нет? А что так? Или это совсем не то, что чесать за моей спиной, называя меня хромой сукой? Вы что, языки проглотили?

Первым очнулся пресс-атташе, видимо, считавший себя наименее виноватым и зависимым от президента:

– Марина Викторовна, я понимаю, вы привыкли вести свои дела именно таким образом, но ведь сейчас за такое можно и в суд угодить...

– Так, вот и доброволец! Ты кого в суд тянуть собрался, уж не меня ли? – поинтересовалась Марина совершенно спокойно, закурив новую сигарету. – Не слышу! – Она так стукнула кулаком по столу, что подпрыгнула тяжелая пепельница, стоявшая перед ней.

Повисла гробовая тишина, Речнев уже жалел, что так опрометчиво открыл рот, но слово, как известно, не воробей.

– Тяжелый случай, мужики, – за слова надо отвечать, и это не только в моем окружении так принято, это по жизни так. Сейчас у вас есть только один выход из создавшейся ситуации, причем он единственно верный и безопасный, – вы все тихо-мирно пишете заявления об уходе и валите отсюда так быстро, как только сможете, а я забываю обо всем, что тут случилось, и все довольны. Решаем быстро, думать некогда – мне еще ведь замену вам нужно искать.

– Но... – начал было Ежов, но Коваль заорала так, что он отшатнулся:

– Не надо «но»! Я сказала – некогда думать!

Словом, к моменту приезда Комбара Марина уже держала в руках пять заявлений об уходе, оставив клуб без директора, начальника команды, пресс-атташе, второго тренера и администратора. И ведь теперь надо кого-то сюда ставить...

– Комбар, Марадону сюда, чтобы через тридцать минут были оба!

Пока Матвей мотался на базу, Коваль успела позвонить в Москву племяннику, который был очень рад ее услышать.

– Колек, дело в следующем, – сразу начала она, не откладывая в долгий ящик. – У меня к тебе предложение – ты ведь юрист у нас, так?

– Ну, вроде бы.

– Вот. Следовательно, ты не только в строительном праве сечешь?

– Разумеется – образование-то фундаментальное, потом уж специализация. – Племянник враз стал серьезным и избавился от дурашливых ноток в голосе – их черта, фамильная!

– Отлично. Коля, я в заднице – только что разогнала все руководство футбольного клуба, в котором президентствую. Мне нужен свой человек, который не будет лезть в мой карман и сделает все, как положено. Как ты на это смотришь?

Николай помолчал немного, а потом осторожно переспросил:

– Ты меня хочешь взять, что ли?

– Я предлагаю попробовать, а там видно будет.

– Я не знаю... но можно, в принципе. А что надо делать?

– Коль, знала бы прикуп – не парилась бы, – вздохнула Марина. – Но тут ведь есть люди, которые знают, как это все работает, помогут...

– Ну, встречай меня завтра, – решительно сказал племянник, и Коваль даже растерялась:

– Как – завтра? А родители?

– Слушай, Марина Викторовна, мне ведь не пять лет – я взрослый мальчик, я даже с девочками уже сплю! – усмехнулся он.

– Поганец! – возмутилась она. – Ты как с теткой разговариваешь?

– Ой-ой! С теткой! Ладно, тетка, давай завтра все обсудим, и мое поведение в том числе.

Да, племянничек оказался весь в тетку – тоже не откладывал в долгий ящик. Марина положила трубку и сжала пальцами переносицу – голова вдруг заболела с дикой силой, даже мухи полетели перед глазами, такое бывало только раньше, когда после ранения в височной доле развилась гематома, и вот опять... Первым заметил побледневшее лицо хозяйки Сева:

– Марина Викторовна, вам плохо?

– Да, голова раскалывается, – пробормотала она, стараясь не делать лишних движений и не трясти головой. – Принеси мне пару таблеток из машины...

– Может, укол лучше?

– А сумеешь?

– Обижаете, Марина Викторовна, мы ж спецназовцы, нас этому учат! – отозвался Гена. – Я вот даже заинтубировать трахею могу подручными средствами!

– Это лишнее – я еще дышу. Так не стойте тогда, сделайте что-нибудь, – попросила Марина, не открывая глаз.

Укол Гена сделал молниеносно, Коваль даже не поняла, когда и как он успел, вроде только начал – и уже:

– Все, локоть согните, Марина Викторовна!

– Ты молодец, Гена, рука у тебя легкая!

Ей полегчало, но не настолько, чтобы прийти в нормальное состояние, и это пугало. Только разболеться сейчас и оставалось, самое время!

Телохранители оказались парнями с догадкой, Сева поднял хозяйку на руки и понес в машину, не слушая вялых возражений на тему необходимости встречи с Комбаром и Марадоной.

– Вам в больницу надо, насколько я в этом понимаю!

– Не сегодня. Поедем домой.

Как добрались до «Парадиза», Марина уже не помнила, задремав на заднем сиденье джипа и проснувшись только от прикосновения рук Хохла, пытавшегося вытащить ее из машины.

– Что, мы уже дома?

– Дома-дома, не разговаривай, я тебя сейчас унесу и уложу в постель, и до конца недели никуда ни шагу!

– Перестань, Женя, мне и так хреново. Завтра племянник мой прилетает, Колька, его надо встретить.

– Без проблем – встречу.

– Жень, я забыла совсем – как твоя ключица? Тебе ведь тяжелое нельзя поднимать, а ты меня на второй этаж пёр.

– Обалдеть! Тяжелое – это ты, что ли? – засмеялся Хохол, убирая с ее лица челку. – Твои пятьдесят кило я могу унести и одной рукой, не льсти себе! «Тяжелое»! Ладно, пойду я, отдохни немного, поспи. Что на ужин хочешь?

– Ничего не хочу, мне плохо, и тошнит все время. Включи кондиционер – жарко.

Воздух в комнате почти мгновенно стал прохладным и свежим, стало легче дышать, и даже головная боль немного уменьшилась, но в висках все равно стучало. Сколько прошло времени, Марина не знала, было ощущение, что всего несколько минут, но вошедший тихонько Женька был в тренировочных брюках и без майки, значит, бегал, значит, утро уже...

Она вдруг осознала, что почему-то не видит прикроватной тумбочки слева, только повернув голову, смогла взглянуть на часы, стоящие на ней. Это было странное ощущение – переведя взгляд на картину напротив кровати, Марина перестала видеть стоящего в дверях Хохла.

– Ну, ты даешь, дорогая! – заметив, что она не спит, произнес он, усаживаясь рядом на кровать и беря ее руку в свои. – Спишь и спишь, я уже волноваться начал – ты ж со вчерашнего обеда голодная и не встаешь ни в какую. Как твоя голова?

– Не знаю... вроде на месте, – с трудом ворочая языком, ответила Марина. – Только тошнит, и запах... чем тут так пахнет? Рыбой какой-то, что ли?

– Ничем, по-моему, тут не пахнет, – потянув носом воздух, ответил Хохол.

– Да как не пахнет, когда просто дышать нечем? – разозлилась Коваль и вдруг осеклась – навязчивый запах и тошнота, выпадение полей зрения – признаки гематомы или какого-то процесса в мозге... она все же нейрохирург, знания не выветриваются так быстро...

– Ты что, киска? – удивленно спросил Хохол, глядя на ее слезы.

– Женя... у меня в голове что-то...

– Дурь у тебя в твоей голове, вот что! – заорал он, догадавшись, что она имеет в виду. – Поехали в больницу!

– Нет.

– Ну, ты вообще! Надо проверить, а потом думать, что делать дальше.

– Я сказала – нет! Ты почему еще не в порту?

– Потому что там Сева с Юркой.

– Как они его узнают?

– Узнают – он вчера звонил, я ему сказал номер и марку машины, сам подойдет. Ты не беспокойся ни о чем, киска, лежи спокойно. Давай я тебе поесть принесу? Там Дарья какой-то бульон сделала. – Хохол погладил Марину по щеке и вопросительно взглянул в глаза. – Ну, пожалуйста, я тебя очень прошу...

– Ладно, неси, – сдалась она.

Но ничего хорошего не вышло из попытки съесть хоть ложку – ее вывернуло наизнанку, перед глазами все плыло и кружилось.

– ...твою мать, допрыгалась! – констатировал Женька, вглядываясь в позеленевшее лицо. – Короче, хватит тебя слушать – я пойду звонить твоему доктору, достала ты со своими придурями!

– Только попробуй!

– Попробую, не сомневайся! – отрезал он, выходя из комнаты и закрывая за собой дверь.

Через час приехал Алексей Иванович, тот самый доктор из нейрохирургии, который лечил Коваль после ранения в спину. Вынув из портфеля белый халат, он протер руки салфеткой и присел на край кровати, оглядывая беспокойную пациентку. Она молчала, только прикушенная нижняя губа ярко свидетельствовала о едва переносимой боли. Нейрохирург прохладными пальцами коснулся щеки, потом чуть надавил на глазные яблоки, и Марина тихо ойкнула – головная боль усилилась.

– О, Марина Викторовна, запустили вы себя! Что случилось?

– Да ничего особенного, наверное, зря только вас дернули...

– Нет, ну, до чего ж противная баба! – стоявший в дверях Хохол взревел так, что доктор поморщился. – Она спит почти сутки, головная боль дикая, и запахи ее какие-то все время мучают, и съесть она ничего не может, потому что тошнит ее.

– Ну, весь анамнез на лицо – нужна томография, – выслушав Хохлову тираду, произнес доктор. – Собирайтесь, Марина Викторовна, – едем к нам, томограф в кармане не привезешь.

– Ну, блин, Хохол, ты труп! – тихо пообещала Коваль, сузив глаза и вставая с постели.

– Ладно-ладно, я испугался и осознал, только собирайся быстрее!

Пока она шаталась по комнате, доктор наблюдал с интересом, потом что-то черкнул в блокноте и покачал головой.

– Что, доктор, прикидываете, в какую сторону я завалюсь? Могу сказать – влево, меня все время туда тянет, – натянуто пошутила Марина, пошатнувшись и хватаясь за подоспевшего Женьку.

– Вы, Марина Викторовна, такая веселая, – вздохнул Алексей Иванович. – На вашем месте я бы особо не шутил с головой-то, все же вещь нужная и даже иногда полезная.

– Ага, бывает и такое, – откликнулась Коваль уже из гардеробной.

– Киска, я тебя прошу – ну хоть чуть-чуть посерьезнее отнесись, а? – Хохол помог одеться и, пока были в гардеробной, ухитрился поцеловать. – Обещаешь?

– Что ты хочешь? Чтобы я сделала скорбную мину и сложила руки на груди? Женя, я вообще никуда не хочу ехать, только потому, что ты заставляешь, я сейчас стою одетая и куда-то собираюсь, а иначе...

– Ну, конечно! Иначе ты уже неслась бы в порт встречать племянника! Или с футболистами своими рамсила бы! Я тебя из больницы не выпущу, пока доктор не разрешит, уяснила?

– Уяснила, – со вздохом отозвалась Марина. – Жень, мне так страшно, если бы ты только знал...

Это было дико и странно – Коваль призналась в том, что боится чего-то. Хохол посмотрел на ее растерянное лицо, на руки, тискающие черную футболку, взятую с полки, и его сердце сжалось. Марина прежде никогда не была такой...

– Ну, чего ты? – Он ласково обнял ее и прижал к себе. – Я же с тобой, ты ничего не должна бояться, я с тобой, моя киска, я всегда с тобой.

Марина покидала необходимые вещи, телефон, косметичку в сумку и отдала ее Хохлу.

– Я готова, поехали.

По дороге доктор сделал пару звонков, из которых стало ясно, что Марина там надолго задержится – ей готовили «люксовую» палату в самом конце коридора, рядом с бывшим ее кабинетом и попутно кучу обследований прямо сразу в приемном покое. Веселое времечко предстоит, ничего не скажешь...

В палате было прохладно, Марина сразу замерзла и поежилась:

– Жень, дай кофту, меня морозит.

Хохол закутал ее в спортивную толстовку, сел рядом, обняв за плечи:

– Не переживай, все будет нормально, я знаю.

«Мне бы твою уверенность!» – подумала Коваль, прижимаясь к нему и чувствуя себя маленькой девочкой возле огромного, заботливого папочки. В этот момент она не думала ни о ком и ни о чем, кроме Хохла, кроме того, что вот опять он взял на себя заботу о ней, переживает, волнуется... А Егор и не знает, где она и что с ней, но, может, так оно и лучше даже – слишком уж часто он оказывался перед больничной койкой, на которой лежала жена в разной степени разобранности.

Пока они сидели, обнявшись, пришел доктор, переодетый в белый халат, и забрал Марину в рентгенотделение. Больше часа трое врачей крутили ее, разглядывая что-то на мониторе аппарата, сделали кучу снимков, долго спорили о чем-то, закрыв дверь, а Коваль лежала в капсуле томографа, совершенно безучастная к своей судьбе, и мучилась от разрывающей голову боли.

«Господи, хоть бы таблетку анальгина кто принес, я ведь так рехнусь...» Марина не заметила, как вцепилась зубами в губу, прикусив ее так, что потекла кровь. Вернувшийся к ней Алексей Иванович немедленно вызвал сестру, и та вкатила хорошую порцию обезболивающего и принесла салфетку, чтобы остановить кровь, капающую из разорванной губы на шею и черную майку.

– Ну, что же вы не сказали, что вам плохо, Марина Викторовна? – укоризненно сказал доктор, щупая лоб. – Такие боли терпеть нельзя, давайте договоримся сразу, что впредь вы не будете из себя героиню корчить, хорошо? Полегче стало?

– Да, немного. Спасибо вам...

– Пока не за что. Скажите, а ваш охранник здесь останется?

– Да.

– Это хорошо.

– Почему?

– Не буду юлить и обманывать вас, Марина Викторовна, предстоит операция, и довольно серьезная – в височной доле какое-то образование, нужно срочно убирать, ждать смысла не вижу, так что через пару-тройку дней...

Она отключилась, стараясь не слушать больше ничего, ничего не знать, потому что и так все было понятно – опухоль, и еще неизвестно какая. Марине тридцать с небольшим, вся жизнь впереди, но будущее какое-то незавидное – опять дыры в черепе, опять наркоз, а она и так ненормальная, потом-то что с ней будет?..

– Я знаю, что вы сильная, Марина Викторовна, – опять вплыл в ее сознание голос врача. – Я помню это еще с момента нашего знакомства, поэтому и решил сказать правду. Только одна просьба у меня – не убегайте, не отказывайтесь от операции, уверяю вас, что все будет хорошо.

– Я подумаю, – пробормотала она сквозь сжатые зубы.

– Вот и отлично. А сейчас в палату – и отдыхать, отдыхать, отдыхать. Никаких звонков, никаких посетителей, никаких волнений и стрессов – полный покой!

То же самое он повторил в палате и Хохлу, строго-настрого запретив пускать хоть кого-то.

– Иначе я и вас выставлю, – пообещал он напоследок, выходя в коридор.

Коваль легла в постель и отвернулась к стене, стараясь не плакать, Хохол в растерянности замер у окна, не зная, видимо, что говорить и что делать. Потом нерешительно приблизился и присел на край кровати:

– Киска...

– Не надо, Женя, – пробормотала Марина, – не говори ничего, мне паршиво.

– Давай я тебе переодеться помогу...

– Не хочу. Оставь меня в покое, ладно?

Он пересел в кресло возле окна и замолчал. Стало так тихо, что было слышно, как с улицы в стекло бьются комары, а под потолком потрескивает светильник. Тишина заполнила все пространство палаты, накрыв Марину с головой, как одеялом, придавив к постели. Все мысли исчезли, вытесненные только одной, стучащей в виски и не дающей покоя, – как жить дальше, что с ней будет? Марина думала об этом всю ночь, так и не сумев уснуть. Не спал и Женька, то и дело подходил, осторожно трогал лоб, накрывал простыней, и Коваль даже пожалела его – мается, бедный, волнуется...

– Ложись спать, – попросила она в очередной его подход к ней.

– Ты сама усни хоть ненадолго.

– Не могу.

– Болит? – едва коснувшись губами ее виска, спросил он.

– Болит, Женька... – и это была чистая правда.

Хохол молча встал и вышел в коридор, а через пять минут вернулся в сопровождении медсестры, которая сделала укол. Ну вот, опять вены все в «дорогах» будут, как тогда, шесть лет назад... Но головная боль прошла, и это примирило Марину с дефектами внешности, уже начавшими формироваться.

Весь следующий день ее мотали по разным врачам, сделали кучу анализов, совершенно замучили, и она ближе к вечеру уснула, не выдержав. Как держался Хохол, проведший все это время на ногах, было непонятно, но когда Коваль открыла глаза, он по-прежнему сидел около нее, неотрывно глядя на ее лицо.

– Ты чего? – хрипловатым со сна голосом спросила Марина, садясь в постели.

– Так... Тебе полегче хоть немного?

– Не знаю, не проснулась еще. Сколько времени?

– Восемь вечера. Может, поесть попробуешь?

Но Марина отрицательно покачала головой – ее снова тошнило, а голода она не чувствовала, потому что ей капали в вену глюкозу.

– Ты сам-то поел? – и по глазам поняла, что нет, боялся бросить ее. – Иди отсюда, ради бога, сходи в кафе, не сиди тут все время – я не могу этого видеть! Мне не станет хуже, пока тебя не будет, я тебе обещаю. Иди, не зли меня!

Хохол тяжело поднялся и пошел к двери, на пороге обернувшись:

– Я недолго.

– Да иди ты уже! – взмолилась Коваль, отворачиваясь к стене.

Он вернулся минут через тридцать, принес огромный букет хризантем, положил ей на руки.

– Спасибо, дорогой, – Марина поднесла цветы к лицу, стараясь поймать привычно исходящий от них запах семечек, но и они, к сожалению, тоже пахли рыбой... изо всех сил она пыталась не показать, что ей плохо, ведь он старался, это были ее любимые цветы... – Поставь в воду, завянут, жалко же...

На ночь Марине сделали укол снотворного, и она задремала, сквозь сон услышав, как Хохол, отойдя в самый угол, к двери, разговаривает с кем-то по телефону:

– ...Я не сделал бы этого при другом раскладе, и ты это знаешь, но сейчас... У меня нет права решать, а у тебя оно есть. Приезжай, пока ее не прооперировали, потом неизвестно, что будет, врачи темнят чего-то... Ей будет лучше, если ты приедешь, я знаю... Не волнуйся, ради нее я как-нибудь переживу... да... да, там Колька приехал, даже не встретились, а сюда никого не пускают, запретили... договорюсь, пройдешь. Все, бывай.

– Кому ты звонил? – чуть слышно спросила Коваль, когда он убрал трубку в карман.

– Ты не спишь?

– Я вопрос задала, кажется.

– По делу, – уклонился Хохол, поправляя ее волосы. – Спи.

Он прилег рядом, обнял и начал шептать на ухо какую-то ерунду, чуть ли не слонов считал до тех пор, пока Марина не уснула.

К утру ей вдруг стало хуже. Хохол поднял панику в отделении, а Марина вообще перестала соображать, что происходит. Не понимала, что с ней делают, не отреагировала ни на то, что ей наскоро побрили голову, ни на то, как Хохол сам уложил ее на каталку. Даже того, как бежал по коридору за везущими ее санитарами приехавший слишком поздно Егор, она тоже уже не видела.

...Марина приходила в себя почти четверо суток. Сначала – реанимация, потом – еще пара дней в отделении. Она никого не узнавала, не разговаривала. Сознание и рассудок понемногу возвращались, но с речью были проблемы, хотя внутри себя она произносила длиннющие монологи, смысла которых не понимала и сама. Только через две недели Коваль начала относительно нормально соображать, во всяком случае, Хохла узнала почти сразу, едва только он вошел в палату, вернувшись откуда-то. Радости его не было предела...

Он сидел рядом и, не стесняясь, плакал, держа Маринину руку в своей, а Коваль не могла ничего сказать ему, хотя очень хотела, и мыслей была полна голова.

– Киска моя маленькая, очнулась... ну, слава богу, теперь все наладится. Девочка моя, ты нас напугала всех, киска... а я знал, что ты все равно вернешься...

Он все говорил и говорил, ему неважно было ее ответное молчание, достаточно того, что она просто смотрит на него и хлопает глазами, как кукла. Марина подняла руку и коснулась головы – она была плотно обмотана повязкой, висела какая-то пластмассовая штука с гармошкой, и Женька испугался, осторожно отвел ее руку:

– Не надо, киска, не трогай, это завтра уберут, там все уже в порядке.

Он так и не отошел от нее больше ни на шаг, что-то рассказывал, держал за руки, то и дело поднося их к губам, и только когда пришли делать перевязку, не выдержал и попросил так, словно Марина по-прежнему была нормальной и адекватной:

– Киска, я выйду, можно? Не могу смотреть, как они тебя мучают, убил бы, на хрен!

– Да уж, дорогой товарищ, погуляйте пока, – отозвалась перевязочная сестра, ловко снимая повязку. – А то в прошлый раз чуть руку мне не сломал!

Хохол в своем репертуаре... Не смог вынести выражения ее лица и тех гримас, что она корчила во время перевязки, так как голос подать не могла, а боль была непереносимая.

После перевязки ей опять сделали укол, и Марина уснула, провалившись в наркотическое забытье, где ничто не доставало, не мучило, не причиняло неудобств.

Разбудил какой-то звук за дверью, что-то упало, резко звякнув, и Коваль проснулась, кое-как открыв тяжелые веки. В палате сидел Хохол, при первом же ее движении вскочивший:

– Что, киска? – но вспомнил, что ответить она не может пока. – Может, ты хочешь что-то? Я не могу догадаться, что тебе надо, а ты сказать не можешь... Во, давай я буду говорить, а ты глаза закрой, если угадаю, – предложил он, но она мотнула головой. – Не хочешь? Ладно, уже скоро Ветка приедет, разберетесь.

Он со вздохом опустился на краешек кровати, осторожно погладил по щеке, потом, наткнувшись на Маринин взгляд исподлобья, убрал руку. Чтобы разбавить хоть чем-то гнетущую тишину в палате, Женька стал рассказывать, что без нее все идет не хуже, что Колька живет у них, пребывая в легком потрясении от увиденного, все рвется к ней, но никого не пускают. Ну, пожалуй, кроме Ветки и Даши, которые по очереди подменяют Хохла ненадолго, а он вообще отсюда не отлучается, так и живет в палате почти три недели. Комбар и Марадона вроде бы нашли нужных людей, но пока взяли их на испытательный срок, ждут Марину, ее решения, а Колька там всем рулит.

Коваль отрешенно слушала, стараясь не принимать информацию близко к сердцу, чтобы не расстраиваться. Странное дело – она абсолютно нормально и критично соображала, но говорить почему-то не могла, хотя и не пыталась. Просто знала – не может.

Пока Коваль размышляла над этим, приехала Ветка в супероблегающих белых джинсах и короткой голубой маечке, волосы завиты спиральками – красоточка, как всегда.

– Моя девочка, привет, дорогая! – Бросив на пол пакет, она села к подруге и поцеловала. – Вот и умница, хорошо выглядишь! Сейчас я тебя в полный порядок приведу, и вообще будешь на двести процентов! Хохол, свободен пока! – небрежно сказала она, через плечо глянув в сторону телохранителя. – Можешь даже домой съездить, ведь хотел вчера.

Но что-то в настойчивости Веточки, в ее голосе насторожило Хохла, он подошел к ней и крепко взял за локоть, заставляя встать, и утащил к двери, а там громким шепотом поинтересовался:

– Ты что замутила, лярва? В честь чего это я должен отвалить, а?

– Пусти – больно, – попыталась вырваться Ветка, но Хохол держал крепко:

– Не дергайся, и больно не будет. Лучше сразу выкладывай – ему сказала, что сюда едешь? И попросила, чтобы тоже явился? Ну?! – Он встряхнул ее так, что чуть голова не отлетела, Ветка зашипела, как кошка, но сопротивляться побоялась, зная, что для Хохла не существует деления на мужчин и женщин, а есть только друзья и враги.

– Отпусти меня! Ты сам первый ему позвонил, он, в конце концов, ее муж, он имеет право знать все и видеть ее.

– Ее муж умер, а этот козел ей больше никто! – отрезал Женька, не выпуская Веткин локоть. – Запомни: увижу его здесь – грохну, и тебя вместе с ним!

– Да прекрати ты истерику, придурок! Все боишься, что Маринка выберет его, а не тебя? Оно так и будет, можешь мне поверить, я знаю ее лучше и дольше, чем ты! Нет человека, способного заменить ей Егора, и ты тоже не исключение!

– Не в том дело, я и без тебя это знаю. Он ее кинул, причем дважды! Такое не прощают, за это можно и на пику залететь! Смотри, я тебя предупредил – не доводи до греха!

Отшвырнув Ветку к стене, Женька вышел из палаты. Ветка потерла ушибленное о стену плечо и тихонько выматерилась в адрес Хохла:

– ...твою мать, урод беспонтовый! Отелло хренов! Все равно по-своему сделаю! – Она вынула из сумочки телефон и быстренько защелкала кнопками: – Алло, Юрий Григорьевич? Да, Малыш, это Виола. Да, я здесь, Хохол свалил вроде, но времени мало, так что давай скоренько, чтобы проблем не возникло, мне они тоже не нужны. Все, жду.

Марина молча смотрела на ведьму широко распахнутыми глазами и понимала, что та задумала. Сейчас сюда приедет Егор. И не дай бог в это время вернуться Хохлу, потому что страшно представить, что произойдет в результате этой встречи. Ветка же времени даром не теряла, умыла подругу, сменила ей рубашку на изумрудно-зеленую, затолкала черную в пакет, потом достала косметичку и вопросительно уставилась на Марину:

– Ну, попробуем? – Та отрицательно мотнула головой – зачем, все равно лучше не станет, может, только хуже... – Как хочешь. Но я бы на твоем месте немного подкрасилась, ты такая бледная... Слушай, а племянник у тебя такой интересный мальчик, просто прелесть! Я тут с ним пару раз кофе попила, он мне так понравился, жаль, что молодой. Но умный – жуть! Вот погоди, разрешат к тебе посетителей пускать, я его приведу, он все время беспокоится, как ты тут, что ты. Да и отец твой приехал вчера, но его тоже не пускают. А Малыш сам меня нашел, ты не думай, я ничего... Позвонил и попросил, чтобы помогла ему тебя увидеть. Твой зверь ведь запретил ему даже приближаться к больнице, всю охрану обеспечил его фотками...

Пока она болтала, Коваль все думала, как бы дать ей понять, чтобы зеркало поднесла, оно лежало на тумбочке, Марина его видела, но дотянуться не могла. Видимо, Ветка поняла, потому что взяла его и пристроила на уровне Марининых глаз:

– Посмотри, ты неплохо выглядишь, если учесть, что три недели назад у тебя в мозгах немного покопались. Не переживай, дорогая, все наладится, ведь не впервой! Помнишь, как после ранения лежала? Ведь целый месяц тогда ты в себя не приходила, врачи вообще говорили, что не выживешь. А здесь все проще, прооперировали хорошо, все в порядке. Полежишь немного, выпишут...

Марине, разумеется, ее оптимизм был чужд – она видела свое отражение и понимала, что далеко не все так радужно, как рисует это Веточка. Коваль сильно похудела, осунулась, глаза провалились, нос заострился, кожа стала серого оттенка... Красотуля, чего там скрывать!

– Все, я смотрю, ты расстроилась, – сказала Ветка, отбирая у нее зеркало. – Не стоит, дорогая, это пройдет, ты ведь знаешь. И с волосами тоже проблем не будет. А мужикам твоим вообще все равно, по-моему, как ты выглядишь, лишь бы была. Хохол сдурел совершенно, вообще не отходит, похудел килограммов на десять, вымотался, а домой не едет, боится тебя оставить. Я тут пять дней назад приезжаю, захожу, а он головой тебе в ноги уткнулся и плачет. Я обалдела, подхожу, мол, ты чего, Хохол, случилось что-то? А он – боюсь, говорит, что не будет она такой, как раньше была, а жить не сможет, не захочет висеть на моих руках, мол, в прошлый раз еще просила, чтобы помог... Влюбился, дурак, теперь мучается.

Марина была согласна с ней – если бы их с Хохлом отношения развивались в другой плоскости, ему было бы намного легче жить. Но он любил ее, боялся потерять и страдал от этого.

Пока они с Веткой общались в одностороннем порядке, дверь тихонько приоткрылась, и на пороге возник Егор в белой накидке на плечах:

– Можно?

– Да, Егор, заходи, – вскочила Веточка. – Хоть немного побудешь, пока Женька уехал. Имей в виду – она не разговаривает, только головой немного кивает да глазами может показать, если что-то надо. – Предупредив Егора, она встала: – Я вниз пойду, если что – позвоню, ты сразу уходи, а то он голову мне оторвет, маньяк.

Ветка испарилась, а Егор медленно подошел к жене, опустился на колени и поцеловал, осторожно взяв ее лицо в ладони:

– Детка моя, как ты? – Не дожидаясь ответа, он снова и снова целовал, стараясь не коснуться повязки, слегка пропитавшейся светлой жидкостью на левом виске. – Малышка моя, как я волновался... когда Хохол позвонил, я сразу рванул сюда, не успел буквально немного, тебя в операционную взяли. Счастье мое, посмотри на меня, – он бережно повернул ее голову и взглянул в глаза. – Родная моя, я так люблю тебя... Ты выйдешь отсюда, и мы уедем, как ты хотела, далеко и чтобы никто не нашел, да, детка?

Коваль по-прежнему молча смотрела на него распахнутыми глазами и старалась не заплакать, хотя слезы комком стояли в горле и скапливались в уголках глаз, стремясь выкатиться на щеки. Егор гладил ее лицо кончиками пальцев, едва касался губ, носа, а она все смотрела и смотрела на него, напряженно пытаясь вспомнить, каким было его лицо раньше, до того, как он сделал эту пластику. Карие линзы он убрал, и теперь глаза были его – синие, яркие, родные. Марина подняла руку и прикоснулась к его щеке, провела по волосам и устала от такой непосильной сейчас работы, уронила руку на одеяло и закрыла глаза.

– Устала, девочка моя? – ласково спросил Егор, поглаживая похудевшие пальцы с маникюром, который она успела сделать как раз перед тем, как попасть сюда, поэтому ногти были длинные, нарощенные, покрытые черным лаком, что, конечно, смотрелось странновато в белой больничной палате.

Обручальное кольцо снять никто не посмел – видимо, Женька не дал, зная, что Марина относится к нему как к талисману, и оно так и находилось на безымянном пальце правой руки, чему Егор несказанно удивился:

– Господи, я думал, ты его выбросила давно... Прости меня, малышка, я повторяю эту фразу постоянно, сам уже устал от нее... И ты всегда прощаешь меня, а я вот, урод, вечно становлюсь в позу... Как ты терпишь меня, моя родная? Но я тебе обещаю, что никогда больше тебя не обижу...

«Не говори слов, значения которых не понимаешь, – хотелось Марине ответить ему. – Потому что никогда ты не сможешь не обижать меня, и в этом только я сама виновата».

На поясе его джинсов запиликал мобильник, Егор взглянул на дисплей и не стал отвечать, но нахмурился. Коваль поняла, что это звонила вовсе не Ветка. Но ей было сейчас все равно, он ведь был с ней, больше ничего не имело значения.

Егор пробыл еще почти час, потом ему позвонила Ветка, и он, поцеловав Марину в губы, попрощался и пообещал, что приедет еще, как только выпадет случай. Ветка едва успела принять непринужденную позу возле подруги и сделать вид, что рассказывает что-то, когда в палату вошел Женька, успевший дома переодеться и прихватить с собой какие-то вещи. Швырнув в угол спортивную сумку, он кинулся к Марине так, словно не видел больше года:

– Киска моя, ну, как ты? Почему у нее глаза мокрые, она что, плакала? – грозно спросил он у Ветки, заметив слезы. – Я тебя спрашиваю – она плакала, что ли?

– Женя, не ори, никто не плакал, – отбояривалась Ветка, стараясь не смотреть ему в глаза. – Я кондиционер включала, от холодного воздуха всегда глаза слезятся. Ты дома был? Колька с Виктором Иванычем как? – быстренько перевела стрелки подруга, чтобы не дать Хохлу развить тему.

– Нормально. Отец сюда все рвется, но пока не надо ему, пусть она хоть немного в себя придет. Если хочешь, можешь ехать. – Он сбросил майку и снял кобуру с пистолетом. – Жарко, черт... Ну что, киска, поцелуешь меня? – Совершенно не обращая на Ветку никакого внимания, он наклонился к Марине, и та послушно приоткрыла губы для поцелуя. – Вот и молодец. А я тебе книжку привез, читать буду. – Он достал из сумки сборник японских пятистиший, которые Коваль частенько читала вслух на ночь.

– Ты разве буквы знаешь? – вздернула бровки Веточка, не удержавшись, чтобы не подколоть Хохла.

– Прикинь, я еще и расписываюсь не крестиком, – отпарировал он, и оба захохотали. Марина тоже улыбнулась, глядя на их довольные лица. – Все, Ветка, езжай домой, спасибо, что подменила меня.

– Жень, ну, какое спасибо, ты что? Это моя единственная подруга, как я могу не приезжать? – укоризненно сказала Ветка, собираясь уходить. – Я завтра приеду, если что-то нужно, позвони, хорошо?

– Да.

Она поцеловала Коваль, небрежно чмокнула в щеку Женьку и упорхнула. Марина снова закрыла глаза и задремала, устав от избытка эмоций. Хохол закрыл жалюзи на окне, чтобы яркий свет не мешал ей спать, а сам подвинул кресло поближе к кровати и опустился в него, вытянув ноги. Взял книжку, брошенную перед этим на тумбочку, и погрузился в чтение японских пятистиший. Коваль не спала, просто дремала, прикрыв глаза, и сквозь эту дрему слышала, как он бормочет себе под нос:

Сука, и повязка не драгоценная, а марлевая, и не любила она меня никогда, да и по хрену это, лишь бы поправилась. – Он перелистал несколько страниц и снова углубился в текст, а Марина не выдержала и фыркнула, возмущенная таким вольным общением с древнейшим искусством. – Ты чего, киска? Смешно? Ну, смейся, это хорошо. – Он погладил ее по руке, поправил одеяло, чуть сползшее с плеч. – Хочешь, я вслух почитаю?

Она кивнула, снова закрывая глаза, и Женька стал читать, запинаясь на трудно рифмуемых местах, и читал долго, почти до вечера, а Марина про себя повторяла многие танка, которые знала наизусть и часто декламировала Егору. Было что-то завораживающее в этих коротких стихах, что-то такое, отчего на душе становилось легко и спокойно. Очень часто Марина обращалась к этой книге, чтобы восстановить равновесие, успокоить себя, заговорить невысказанную боль. И это помогало.

– Может, поешь немного? – предложил Хохол, закрывая книжку. – Давай, киска, чуть-чуть совсем.

Пришлось подчиниться – Дашка, бедолага, готовила каждый день все свежее, привозила сама или отправляла с водителем, но почти все пропадало – есть Марина не могла и не хотела, и никакие уговоры и угрозы не помогали, и доктору пришлось назначить ей альбумин внутривенно. Сегодня ей удалось проглотить немного Дарьиного бульона, и Хохол остался доволен:

– Вот и молодец, моя золотая, так ведь намного лучше, чем в вену колоть. Хоть бы к концу лета тебя отсюда вытащить, чтоб до холодов.

Коваль была с ним совершенно солидарна в этом вопросе, ей самой хотелось скорее выбраться отсюда и оказаться дома, там, где отец, Колька... Но пока это было невозможно, к сожалению. И еще угнетало то, что Егор не может приехать открыто и свободно, Хохол на этот счет был абсолютно безжалостен и непреклонен, пользуясь тем, что Марина не в состоянии сейчас повлиять на его решение.

«Но ничего, вот заговорю – попрыгает он у меня, чертов собственник!»

Так прошла еще неделя, Коваль начала вставать и ходить по палате, но речь не возвращалась. И это ее злило ужасно – мычать было противно, а по-другому не выходило. Однажды днем Хохол, вернувшийся из города, вдруг сказал:

– Знаешь, а ведь вчера суд был...

Коваль резко села, напугав Женьку своей прытью, и вцепилась пальцами в его руку, лежащую на ее колене, накрытом одеялом.

– Да не переживай, все удачно, и без тебя обошлись – брат твой приезжал на три дня, собрал справки о том, что ты в больнице, после операции, что состояние тяжелое, надавил там на кого-то, и все – рассмотрели без тебя. Дали по шесть лет кентам твоим, а Сафонову, ну, из ППС который, семь. Так что – здравствуй, «красная» зона! – мечтательно протянул Женька, потянувшись. – Эх, надо маляву кинуть бывшему нашему участковому, парится он как раз в тех краях, а мне должен остался, так пусть отработает! И потом – есть ведь еще и этап.

Марина сжала его руку и покачала головой, запрещая даже думать об этом, потом потянула его к себе и, закинув на шею руки, поцеловала. Он тоже поцеловал ее, потом поднял на руки и носил по палате, как маленькую, шепча какую-то ерунду на ухо. Коваль пригрелась, прижавшись к его груди, потерлась носом о серую футболку и закрыла глаза.

«А может, и не надо больше никого? Никакого Малыша, явно околачивающегося сейчас со своей молоденькой беременной толстушкой. Он даже не попытался прийти сюда! Что это – нежелание устраивать разборки на моих глазах или просто нежелание что-то менять в своей спокойной и устроенной жизни?» – думала она, прислушиваясь к стуку Женькиного сердца.

Да и стоило ли забивать больную голову этими проблемами, когда вот рядом человек, готовый достать с неба луну, если вдруг она ей понадобится? Да, уголовник, ну и что? Зато точно не предаст и не подставит, уж в этом Марина не сомневалась ни секунды. Живет возле нее в больнице уже больше месяца, возится с ней, ухаживает, терпит истерики и капризы, и, разумеется, ему обидно и зло берет на то, что в конце, как всегда, возникнет Малыш на белом коне и заберет Марину, как свою собственность, и не зависящая ни от кого другого Коваль покорно пойдет с ним, потому что... А почему, правда? Она никогда не задумывалась над этим, просто знала всегда, что так должно быть. Но теперь ей вдруг пришло в голову, что ничем она не обязана Егору больше, его слова о любви – просто слова, не более. Хотел бы быть с ней, так и был бы, выяснив все с Хохлом раз и навсегда, но ведь он этого не сделал, значит, ему так удобнее. А Женька... Он просто был рядом в тот момент, когда был нужен, когда Марина пропала бы без него.

В эту ночь он впервые за все время спал с ней, потому что она не отпускала, вцепляясь в него всякий раз, когда он пытался встать и уйти на свою постель, и наконец он сдался, снял футболку и джинсы и улегся рядом, осторожно обнимая ее.

– Все, я с тобой, спи, киска.

Марину выписали в середине августа, день был мерзкий и дождливый, она ежилась на крыльце, пока недотепа-Юрка разворачивал «Хаммер» так, чтобы хозяйка могла сесть в него и не промокнуть насквозь, потому что взять зонт охранники не додумались, а Хохлу некогда было заморачиваться по этому поводу. Коваль начала немного разговаривать, но некоторые слова произносила с трудом, зато вот мат и ругательства вылетали на удивление четко и ясно, и сейчас, стоя на крыльце, Марина тренировалась в их произнесении. Хохол улыбался из-под своих усиков, слушая, как она в хвост и в гриву костерит и водителя, и охрану.

– Давай, киска, мочи лохов!

Пацаны не обижались, обрадованные ее выздоровлением и возвращением домой, просто вяло отговаривались, что, мол, с утра дождя не обещали, вот никто и не сообразил.

– Все, кончайте балаган, поехали, ей вредно столько на холоде стоять.

Повязку сняли, голова была ужасна, вся в рубцах, еще хорошо, что у Марины имелась неплохая коллекция париков, и сейчас на ней был один из них – черное французское каре с густой челкой по самые брови. Женька все равно заставил натянуть еще и капюшон спортивной кофты. Кожаные брюки, некогда туго обтягивавшие ее, сейчас были прихвачены широким ремнем, чтобы не соскользнули.

Коваль села в родной «Хаммер» и с наслаждением вытянула ноги:

– Соскучилась...

– С ветерком, Марина Викторовна? – повернулся с водительского места Юрка, и она согласилась:

– Не вопрос!

Но Хохол, садясь к ней, пресек попытку подразнить гаишников:

– Не больше ста! Иначе я за руль сяду!

– О, тогда точно пешком быстрее! – Вот уж что-что, а ехидство и злой язык никуда не делись и не отнялись даже под наркозом.

Хохол засмеялся и притянул ее к себе, целуя в нос:

– Умница моя! Люблю тебя...

Марина повернулась к нему и внимательно посмотрела в глаза, глядящие на нее нежно и ласково, а потом произнесла тихо:

– И я, Жень... – И его глаза расширились и вспыхнули от счастья и радости, он так давно ждал этих слов и, кажется, не надеялся когда-то услышать. – И я тоже...

Он уткнулся лицом куда-то ей в шею и пробормотал:

– Спасибо тебе, моя маленькая... моя девочка, любимая моя...

– Жень, не надо, я заплачу... – Марина гладила его бритую голову, терлась об нее щекой, получая удовольствие от колющегося ежика отрастающих волос. – Жень, ну, чего ты...

– Я этого три года ждал, и ты сказала.

– Жень...

– Молчи, киска, молчи, родная, ты все сказала мне, больше и не надо ничего. – Он закрыл ее рот своим, целуя и размазывая помаду по лицу.

Коваль отбивалась со смехом, но он продолжал свое занятие до тех пор, пока все ее лицо не оказалось измазано красной помадой, да и его морда тоже не стала того же оттенка. Взглянув на Марину, Женька фыркнул, полез в карман переднего сиденья за влажными салфетками и принялся вытирать помаду:

– Ну, не крутись, не оттирается ведь! Поганая помада какая-то...

– «Диор».

– Фигня, а бабки дурные!

Приведя себя в порядок, они снова обнялись, откинувшись на спинку сиденья, и замолчали оба. Неизвестно, как Женьке, а Марине было так хорошо и легко, словно она сбросила какой-то тяжелый груз, который тянул непонятно куда. И она прекрасно знала, как звали этот груз...

Ну, что ж, значит, так должно было случиться – он не приехал больше ни разу, даже не позвонил, хотя Марина просила Ветку, наступив себе при этом на горло. И незачем цепляться за прошлое, обдирая в кровь душу.

...Первая ночь дома... и ничего не происходит, потому что Коваль сдуру залезла в сауну, и ей там стало плоховато. Женька напугался, хотел вызвать врача, но она не позволила, сказав, что отлежится и так. И вот теперь он устроился возле нее, облизывается, но не трогает, боится сделать хуже, а она ругает себя последними словами, потому что нельзя быть такой дурой в ее годы.

– Жень, ты сердишься? – Марина виновато потерлась носом о его плечо и уперлась в грудь подбородком.

Он положил руку ей на затылок, едва обросший темно-русым ежиком, погладил:

– Глупышка ты – я что, только поэтому с тобой? Как я могу на тебя сердиться? Слушай, а давай, когда волосы отрастут, не будем их красить, а? Я ведь только несколько раз тебя видел такой, какая ты на самом деле, – все больше в черном.

– Посмотрим.

– Что смотреть? Ты можешь сделать так, как я прошу? Ведь ничего такого ужасного я не требую – только волосы не красить.

– Хорошо, родной, не буду. Я очень страшная сейчас, Жень? – вдруг спросила Коваль, вспомнив, что завтра футбол и надо бы на него попасть.

– Не понял...

– Ну, очень плохо выгляжу, на люди можно?

– На какие опять люди? Куда собралась? – повысил голос Хохол, приподнимаясь и нависая над ней.

– Не разговаривай со мной так, словно я дебильная малолетка! Да, мозги встряхнули мне, но я вполне сохранная, так что прекрати. Завтра футбол, я хочу поехать и посмотреть.

– Самое время! Только что из больницы... – начал было свою песню Хохол, но она остановила его:

– Женя, хватит! Я решила и поеду, ты ведь знаешь.

– Ты себя угробишь.

– Не бойся, на твой век хватит! – Марина провела языком по его губам и уловила вкус табака, вспомнив, что не курила долгое время, и ей вдруг так захотелось сигарету, что руки затряслись. – Жень, давай покурим, а? – жалобно попросила она, заглядывая ему в глаза. – Я так хочу покурить... пожалуйста!

– Веревки ты из меня вьешь, вот что, дорогая, – вздохнул он, поднимаясь с постели, и вышел на балкон. – Иди сюда, только оденься, прохладно.

Коваль послушно натянула халат и вышла к нему, устроилась на коленях. Хохол закурил и спросил:

– Сигарету дать или подышать, как ты любишь?

– Что за вопрос? Конечно, подышать... – она положила голову ему на плечо, прикрыла глаза и ждала, когда он, набрав дыма, прижмет свои губы к ее, выдыхая ей в рот. Ощущение всегда было потрясающее, Марина любила так иногда развлечься, а сегодня улетела сразу, прямо с первого вдоха, и Хохол проворчал:

– Ну, и не начинала бы, больше месяца не курила, зачем опять?

– Не ломай кайф...

– Кайфа тебе?

Коваль улыбнулась и поцеловала его, и он поднял ее, подхватив под коленки и снова начиная ласкать грудь, с которой соскользнула рубашка.

– Люблю тебя, киска моя... моя сладкая киска...

Спать он остался у нее – Марина настояла, сказав, что больше никогда уже Малыш не окажется в этой спальне, в этой постели, все, хватит бегать по углам.

– И только попробуй свалить отсюда! – промурлыкала она, устраиваясь рядом с Хохлом поудобнее. – Пожалеешь, что родился...

– Люблю, когда ты мне угрожаешь, киска, меня это заводит...

– Так не сдерживайся...

– Нет, дорогушка, я тебя раскусил! – засмеялся Женька, обнимая ее. – Спать давай, скоро утро, а мы еще и не ложились.

– Ты куда-то торопишься с утра? На завод устроился, смена в восемь? – удивилась Коваль, и он засмеялся:

– Нет, конечно, просто тебе нельзя так поздно ложиться. И вообще, – весело продолжил он, – с завтрашнего утра начинаешь со мной бегать.

– Ага, сейчас! – возмутилась Марина.

– Не сейчас – завтра! – Женька поцеловал ее в макушку и пожелал спокойной ночи.

Утром Коваль проснулась с ощущением счастья, захватившего ее полностью. Такое бывало раньше, когда она жила с Егором, и он будил ее в выходной день, сварив кофе и собственноручно принеся в спальню. Сегодняшнее утро отличалось лишь тем, что кофе принес Хохол, легонько поцеловав в нос и протягивая чашку:

– Проснулась, киска?

– Привет, – потягиваясь, ответила она. – Иди сюда.

– Нет, дорогая, не пойдет! – засмеялся он. – Знаю я твои штучки, стоит только зазеваться – и уже гасишься!

– Смотри – ты сам отказался!

Но Хохол остался непреклонен, пришлось смириться. Полдня Марина прослонялась по дому, не зная, чем заняться и путаясь под ногами у затеявшей генеральную уборку Даши.

– Вы отдохнули бы, Марина Викторовна, – осторожно предложила та.

– Мешаю?

– Нет, просто вид у вас больной совсем, нужно больше лежать.

– Ой, как же вы так все подобрались в моем доме, любители меня полечить? Хохол нудит, ты воспитываешь, даже новая охрана – и та вся сплошь из специалистов! Где мой отец, кстати?

– Виктор Иванович с Николаем Дмитриевичем уехал в клуб, статью какую-то пишет.

Понятно, отец в своем репертуаре – решил использовать свое журналистское образование на пользу дела! Она пошла в спальню и прилегла на кровать, чувствуя себя действительно неважно, но полежать почти не удалось – позвонил Колька:

– Мариш, привет! Как ты?

– Нормально. Что у тебя?

– Как ты догадалась, что я по делу? – изумился племянник, а Марина фыркнула:

– Сынок, про здоровье ты мог с утра узнать, если бы хотел, а раз звонишь, значит, что-то нужно.

– Ну, от тебя ничего не скроешь, точно пацаны говорят. Ты на игру приедешь?

– Да. И если что-то не так пойдет, посмотришь, как я выгляжу в гневе! – шутливо пригрозила тетка.

– Это я уже видел, в Москве, помнишь? Слушай, а я того кадра вчера в клубе одном видел.

– Какого кадра? В каком клубе?

– Ну, того, что в Москве к тебе с разговорами подходил, помнишь? В «Трех сотнях».

– А ты с кем там был? – напирала Марина, слегка удивленная прытью племянника, успевшего за такой короткий срок не только с футбольными делами разобраться, но и обзавестись какой-то компанией и разгуливать по ночным клубам.

– Что – допрос? – удивленно спросил Колька. – Я уже не мальчик, я директор клуба...

– Стоп, тормози! – перебила она. – Мы договаривались, что ты будешь прислушиваться к тому, что я говорю, так? Это не праздное любопытство, Коля, пойми, ты – Коваль, а эта фамилия в этом городе очень хорошо известна и мало популярна, поэтому ты не должен бывать в сомнительных компаниях и заведениях.

– Так ведь это твой клуб!

– Мой. Но с кем ты там был?

Пауза длилась почти вечность, а потом племянник огорошил Марину сообщением:

– С Виолой.

– С кем?!

– Ну, с подругой твоей...

– Ах ты, сучка! – взревела Коваль, бросая трубку и выскакивая из спальни на площадку лестницы: – Хохол!!!

– Не кричи, я слышу, – раздалось из кухни.

– Сюда иди!

Она вернулась в спальню и заметалась, прихрамывая, по белому мягкому ковру. В голове не укладывалось! Как посмела Виолка приблизиться к ее племяннику, как посмела появиться с ним на людях, зная, что Марине это не понравится?

– Ну? – поднимаясь по лестнице, спросил Женька. – Что случилось?

– Ты знал, что Ветка встречается с моим Колькой?

– Чего? – удивленно протянул он, глядя на нее с интересом.

– Того! Сейчас только по телефону с ним разговаривала, он мне и сказал, что вчера Веточку в «Трех сотнях» выгуливал! Сука, я ей ноги вырву, лярва...

– Прекрати! Он не мальчик...

– Так проблема в том, что она – давненько не девочка, да еще с приколом! – снова заорала Марина. – Она ж моя ровесница, ведьма чертова, нашла себе развлечение – пацана молодого!

– Я не понял – ты ревнуешь, что ли?

– Кого?!

– Ветку, – спокойно ответил он.

– Да пошел ты! Мне Димка голову оторвет, когда узнает, чем его сыночек ненаглядный занимается!

– Киска, еще раз объясняю – Колька не шкет сопливый, а серьезный, правильный парень, сам решит, с кем ему и как. И если хочешь знать, так Ветка пока – самый безопасный вариант, с ней без неожиданностей, она не залетит, жениться не заставит, денег не потребует – своих полно...

Марина резко остановилась прямо перед ним и уставилась в лицо:

– Ты что – дурак?! Уже одно то, что она спала и с тобой, и со мной, и еще сам знаешь с кем...

– Ну и что? Ты вон тоже с кем только не спала – и от этого не стала менее любимой и желанной. – Женька поднял ее на руки, преодолевая сопротивление. – И сейчас тоже подо мной окажешься... И прекрати гнобить Николая, пусть сам разбирается, не лезь!

Марина фыркала и кусалась, но сопротивление только раззадорило Хохла, и она оказалась-таки с ним в постели и забыла обо всем на свете, кроме того, что есть она и есть он, и вдвоем очень хорошо, просто отлично...

Коваль уснула, не имея сил даже дойти до душа. Так и спала почти до вечера, пока Женька не разбудил ее, вытащив из-под живота свою затекшую руку:

– Киска, просыпайся, любимая, пора ехать... вставай, родная, вставай...

Марина нехотя открыла глаза и еле разлепила распухшие от поцелуев губы:

– Господи... все болит...

– Сама виновата – не надо было брыкаться.

– Женя, эту фразу стоит наколоть тебе поперек лба, чтобы я ее сразу видела!

– Киска, на мне и так живого места нет от наколок, хоть морду не трогай! – засмеялся он, поймав ее руку и кусая кончики пальцев. – Киска, а может, ну его, футбол этот? Давай рванем куда-нибудь в кабак, посидим? Просто вдвоем побудем ...

– Нет, Жень, я обещала, что приеду, – вздохнула она, собираясь встать. – Может, после игры?

– Договорились. Но смотри – ты обещала!

– Значит, посидим.

Погода выдавала фокусы – вчера было сыро и холодно, зато сегодня пекло так, что плавился асфальт, и это в августе! Марина достала кружевной комбинезон на шелковой подложке, чтобы не очень просвечивал, и босоножки на невысокой шпильке и небольшой платформе, и Хохол рот разинул:

– Блин, где ты такую обувь берешь? Это в таких стриптиз танцуют?

– Нет, вот в таких, – она вытащила с полки пыльную коробку, в которой лежали босоножки на пятнадцатисантиметровой шпильке и прозрачной высокой платформе, которые теперь вряд ли когда-то сможет надеть.

– А я их помню, – взяв у нее из рук одну и повертев перед глазами, произнес Хохол. – Ты к Строгачу в них приезжала как-то, я еще удивился – как в таких машину можно вести?

– Зато в них ноги длиннее кажутся.

– Твои и так хороши, – безапелляционно заявил он, убирая коробку на место. – Собирайся, потом позовешь.

Теперь сборы в дорогу стали намного короче, так как прическу делать не приходилось, а парик надевать Марина не стала – жарко, поэтому просто замотала вокруг головы черный шифоновый шарф и сверху пристроила очки. Вид был вполне ее – вся в черном, ярко накрашенная, с зелеными линзами, тонкий комбинезон сидел отлично, а раньше не застегивался, кстати.

– Куртку возьми, – велел Хохол. – Спина голая до самой...

– Ну, договаривай, дорогой! – усмехнулась Коваль, сдвигая очки со лба на переносицу. – Не нравится?

– С ума сошла? Футбол испорчен безнадежно, и не только мне!

На стадионе был аншлаг... Субботний вечер, жара, плюс еще довольно неплохая игра команды – словом, зрителей хватало. Маринина охрана быстро расчистила проход к ложе, Коваль вошла туда и поморщилась – было душновато, но, оказывается, любимый племянник предусмотрел и это, поставив кондиционер, который за несколько минут исправил ситуацию.

– Я смотрю, Коленька для тетки любимой расстарался – минералочка, кондиционер, что там еще у нас?

– Кофе, дорогая, – засмеялся Хохол. – Если захочешь, будет и кофе, и текила.

– Да-а! Не промахнулась я с директором клуба, уважает президента, не то что прежний! Жень, ты мне сигарет купил? – Она села в кресло перед огромным, во всю стену, окном, закинула ногу на ногу.

– Купил. Но ты бы не курила, а?

– Что еще мне не делать, господин блюститель нравов? – прищурилась она, недовольно глядя на Женьку.

– Да держи ты свои сигареты, кури на здоровье! Ничего не понимаешь!

– Зажигалку! – потребовала Марина, беря сигарету.

Сева щелкнул зажигалкой, Коваль затянулась и поплыла, но быстро взяла себя в руки и сфокусировала взгляд на поле, где разминались запасные. Хохол сидел рядом, положив руку на спинку кресла – моя, мол, никому не подходить!

Команда и впрямь заиграла на другом уровне – видимо, слух о том, как Комбар может уговаривать, отбил у игроков охоту спорить и устраивать бунты на корабле, вызвал сильное желание, не знакомясь с Матвеем поближе, просто играть, как того требовал контракт. К перерыву счет был два – ноль, Марина воодушевилась и решила устроить игрокам выходной, распустив их с базы по домам.

Едва объявили перерыв, как дверь ложи задергалась, и Сева открыл, впуская посетителя, при виде которого у Коваль все внутри оборвалось. На пороге стоял Малыш.

– Марина, детка, как ты? – не обращая никакого внимания на охрану и на вскочившего на ноги Хохла, спросил он, направляясь к ней, но Сева с Геной не дали, преградив дорогу. – Отойдите! – в голосе Егора зазвучала угроза, но Маринины парни понятия не имели, кто перед ними, поэтому не двинулись с места, и Малыш разозлился: – Что за финты, Хохол?! – перевел он взгляд на основного телохранителя, понимая, что только его слово способно заставить двух незнакомых бугаев отступить назад.

– Заставь сам, – невозмутимо ответил тот, скрестив руки на груди и глядя на Егора исподлобья. – Ты ж крутой у нас, так сделай что-нибудь.

Это противостояние выглядело смешным и жутким одновременно. До Коваль вдруг дошло, что вот он, тот самый момент, который она так пыталась оттянуть. Момент, когда ей предстоит делать выбор. Момент, который снова разделит жизнь надвое, и одному из стоящих сейчас перед ней мужчин придется уйти.

– Прекратите, – попросила Марина. – Чего ты хочешь от меня на этот раз? – Она не знала даже, каким именем теперь его называть, как вообще вести себя в его присутствии.

– Что происходит? Я пришел узнать, как твое здоровье, это что, преступление? – переводя дыхание, спросил Егор.

– Ты мог прийти раньше, в больницу, например.

– Я был у тебя в больнице.

– Так, ну-ка, мальчики, вышли отсюда! – велела Марина. – Женя, ты тоже, – это относилось к даже не шевельнувшемуся Хохлу. Он неохотно поднялся из кресла и вышел вслед за охраной, метнув в Малыша злобный взгляд.

– Что, при охране рамсить неудобно? – ее же словами усмехнулся Малыш, поняв, что сейчас все решится: вся жизнь с этого момента пойдет в другом русле, и его, и Маринина. – Ты стала чужая какая-то, детка, я не узнаю тебя.

Марина посмотрела ему в лицо, помолчала секунду, поправила какую-то складочку на комбинезоне. Она тоже понимала, что со следующей секунды изменится все, со следующей ее фразы в жизни произойдет кардинальная перемена.

– Возможно, ты просто забыл, какая я на самом деле. Послушай, что я скажу тебе, Егор, и постарайся запомнить мои слова. Больше мы с тобой не муж и жена, все, хватит с меня! Ты все время обвинял меня в равнодушии, в изменах, а сам ведешь себя еще хуже. Мне важно было твое внимание, твое участие, но ты даже не удосужился просто позвонить и узнать, жива я или нет. – Коваль сама удивилась тому спокойствию, с которым говорила это, словно разговор не касался ее жизни, человека, которого она любила и считала своим мужем столько лет. – Знаешь, видимо, все действительно проходит, в том числе и любовь. Я не виню тебя ни в чем, ты вправе жить так, как ты хочешь, но меня не трогай больше. Все, Егор, нет меня, умерла, уехала – как захочешь.

– Нет, погоди, дорогая, что-то я не понял – к чему этот разговор? Ты решила так? А меня не забыла спросить? – Он сел в кресло, из которого перед этим встал Хохол, закинул ногу на ногу и посмотрел ей в глаза. – Детка, ты такая красивая...

– Только уже не твоя, Егор.

– Ну, понятно, – кивнул он. – Теперь у тебя Хохол – идеал мужчины, я так и понял по его разговорам и поведению еще там, в больнице. Зачем ты сделала это, детка?

– А ты? Зачем ты сделал то, что сделал? Девочку свою на трибуне оставил, поди? Не боишься, что уведут?

– Не боюсь. У меня тебя уводят, и это сейчас важнее. Не думал, что придется за жену с уголовником разбираться, с охранником.

– Егор, а ведь ты не прав, – покачала головой Марина. – Если бы ты хотел разобраться с ним, то давно сделал бы это. Но тебе не нужно, ты думал, что я и так всегда пойду за тобой, только пальцем помани. А я устала ждать тебя, устала бежать за тобой, понимаешь? Я хочу спокойно пожить, не думая о том, как ты и где ты. А Женька... он ничего от меня не требует, жертв никаких, обещаний, слов.

– Ну да! – усмехнулся Егор, доставая сигару. – Кроме одного – возможности спать с тобой, с тобой, с моей женой!

– Я уже давно не жена тебе, Егор. Уходи, ладно? – попросила Марина, закуривая и небрежно бросая на стол золотую зажигалку. Тяжелая вещица глухо ударилась о столешницу и прокатилась почти до противоположного края. Проводив ее рассеянным взглядом, Коваль попросила, взглянув на напряженно ждущего ее ответа Малыша: – Не доводи меня до греха, я очень тебя прошу, мне нельзя нервничать, я еще не совсем здорова, поэтому давай расстанемся тихо и без сцен.

– Я уйду, – бросил он, вставая из кресла. – Но ты запомни, что сама меня выгнала, я этого не хотел. Ты решила все за меня, ты всегда решаешь все за всех. Не удивляйся потом тому, что сделала сейчас. Поправляйся, детка! – И он вышел, шарахнув дверью по плечу стоявшего за ней Хохла и едва не сбив с ног Гену.

Женька влетел к Марине, развернул кресло так, чтобы видеть ее лицо, и отшатнулся – она смотрела на него совершенно сухими глазами и улыбалась.

– А чего ты ждал, родной? Истерики? Вен перерезанных? Я старовата для подобных штучек.

Хохол не верил своим глазам, потому что действительно ожидал чего угодно, только не этого ледяного спокойствия, граничащего с безумием. Зная, какие именно отношения связывали Коваль с Малышом, Женька был уверен, что даже если она решит расстаться с мужем, то за этим последует что-то невероятное, потому что это как кусок сердца оторвать. И вдруг – ни слезинки, ни намека на горе...

– Что ты сказала ему? – осторожно спросил он, поглаживая пальцами тонкое запястье лежащей на подлокотнике кресла руки.

– Чтобы катился от меня подальше.

– Думаешь, он так и сделает?

– Думаю, нет, но мне плевать. И хватит про это, я не желаю больше обсуждать мою бывшую семейную жизнь, – отрезала Коваль, отворачиваясь и давая понять, что разговор окончен.

Матч команда выиграла, Марина спустилась в раздевалку, чтобы поздравить игроков и тренера, объявила о выходном, пошепталась с Колькой, кое-как уговорив себя не полоскать ему мозги насчет Ветки, предупредила отца, бывшего здесь же, что приедет поздно, и они с Хохлом рванули в «Три сотни», где была летняя терраса и можно было посидеть на улице, а не жариться в помещении. Конечно, их уединение было весьма относительным – пятеро охранников все время следовали за ними, но Марина старалась не обращать внимания на их присутствие.

Но город слишком маленький и слишком тесный, и это лишний раз доказало появление в «Трех сотнях» Егора с его Нателлой. Вместо того чтобы развернуться и уехать, увидев на парковке «Хаммер», Малыш расположился за столиком напротив и принялся изо всех сил провоцировать жену на агрессивные действия, но она не обращала на него никакого внимания.

Они с Хохлом вообще никого не замечали, наклонившись друг к другу через стол и сплетя пальцы, смотрели в глаза и периодически целовались, что выводило из себя Егора, сидящего лицом к Марине. Она не делала этого специально, просто в этот вечер ей хотелось вести себя так, и Коваль не отказала себе в удовольствии.

– Киска, я люблю тебя, ты знаешь? – Хохол поднес к губам ее пальцы. – Я так тебя люблю, моя радость...

– Женька, тебе пятый десяток, а ты как пацан зеленый...

– Киска, мне по фигу, сколько мне. У меня есть ты. Пойдем потанцуем?

– Спятил? Я хромаю.

– Не дури, все у тебя в порядке.

Он поднялся и пошел к певцу, что-то прошептал ему и сунул в карман зеленую бумажку. Женька знал Маринины вкусы наизусть... На Егоре не было лица, когда он слушал заказанную Хохлом песню, спутница тормошила его, но он только кивал в ответ головой, а сам смотрел на Марину, не отрываясь. Хохол фыркнул:

– Киска, давай я его выкину отсюда.

– Не надо, Женя, пусть. Мне уже на самом деле все равно – здесь он или его нет. Все прошло.

Они просидели до самой ночи, и Марина не пила ничего, кроме сока, чему Женька был очень рад. Зато ее бывший с горя, видимо, обмолотил две бутылки водки, что придало ему желания все же подвести итоги. Он подошел к столику и, глядя Марине в вырез комбинезона, произнес:

– Что, Хохол, добился желаемого? Гасишь мою девочку?

– Не начинай, – предостерегла Коваль, но Малыша уже несло:

– Да? Ты так решила? А я вот не все еще сказал. Запомни, Хохол, это все мое, и в любой момент я получу это обратно, просто потому, что она не может без меня, и скольких бы баб ни имел я, и скольких мужиков – она, все равно мы простим это друг другу и забудем, едва только окажемся в постели. Так что не обольщайся!

Малыш насмешливо смотрел на них, ожидая, чем кончится его выступление, но Коваль вцепилась в Женькино колено и не давала ему встать. От Егора не укрылся этот жест жены:

– Да, не пускай его, Коваль, ведь, даже пьяный, я на раз поломаю его, и ты это знаешь.

Этого Хохол уже не вынес, вставая из-за стола и скидывая ветровку. Охранники рванули наперерез, но Коваль отрицательно покачала головой, и они отошли назад. Блондинка метнулась в сторону Малыша, однако Данила быстро шагнул в ее сторону и молча придержал рукой, усадив на место за столик.

– Ну, что же ты? Иди, выясним все раз и навсегда! – предложил Хохол, обнажив свои наколки. – Давай, ты же мужик, так перестань базарить, докажи делом!

И не успела Коваль даже рта раскрыть, как они уже сцепились, снося все вокруг. Это еще хорошо, что, кроме них, на террасе никого не было, иначе пострадавших было бы больше. Марина спокойно подозвала Севу, приложив палец к губам, вынула у него из кобуры пистолет, встала и приблизилась к Егору и Хохлу, вытягивая руку вперед:

– Если вы не прекратите, я выстрелю и грохну кого-то из вас, и мне даже неважно уже, кого именно, – негромко, но отчетливо произнесла она. – Ну?!

Егор остановился первым, прекрасно зная, что Коваль никогда не шутит такими вещами.

– Все, дорогая! Один – один, как в футболе! Убери ствол, детка, я тебя прошу.

У нее вдруг дико заболела голова, так сильно, что помутилось сознание и в глазах потемнело, рука с пистолетом задрожала, он выпал на пол террасы, и Марина завалилась туда же, отключившись. Хохол и Малыш, расхристанные после драки, как по команде кинулись к ней, но Женька успел раньше, а Егора скрутили подскочившие охранники. Он рвался из их рук, но два здоровых парня крепко держали его, пригнув к столу.

Хохол легонько хлопал Марину по щекам, пытаясь привести в чувство, ее голова безвольно моталась туда-сюда, а ресницы чуть подрагивали – сознание начало возвращаться.

– ...урод, твою мать, я тебя завалю, если с ней что-то случится! – сквозь пелену до нее доносился вопль разъяренного Женьки. – За каким хреном ты приехал сюда?! Чтобы не давать ей спокойно жить? Она больна, ей покой нужен, понимаешь? Мне таких трудов стоило поставить ее на ноги, а ты за секунду свел это все на нет, тварь! Забирай свою мочалку и вали отсюда, и впредь обходи заведения, принадлежащие Коваль, за километр, целее будешь!

Что сказал в ответ Егор, она не поняла или не услышала, но когда открыла глаза, ни его, ни его подруги уже не было, а Женька, прижимая к разбитой губе платок, орал на Севу:

– Совсем беспонтовый, да?! На хрен иди тогда, специалист! Как можно отдать пистолет в руки женщине, у которой в голове три дыры, а? А если бы она действительно шмальнула в кого-то?

– Да не смогла бы она...

– Она?! Она еще не такое может, уж мне поверь, баклан! Она с «калашом» на такое «ты» общается, что тебе и не снилось, это я тебе говорю! В другой раз что хочешь делай, хоть бей ее, но ствол в руки не давай, усек? Вот посидели мы с тобой, киска, – заметив, что Марина очнулась, совершенно другим тоном сказал Хохол, помогая ей встать на ноги. – Поедем домой, моя родная, поспишь, отдохнешь... – Он подхватил ее и понес к машине.

– Что у тебя с лицом? – Марина провела пальцем по разбитым губам, по правой скуле, наливавшейся синяком, по рассеченной брови. – Больно?

– Нет, киска, нормально. Но кувалда у Малыша – дай бог! – поморщился Хохол. – Думал – башку оторвет.

– Зачем ты связался с ним? Ведь не было нужды, он ушел бы и так.

– Да он ведь и хотел, чтобы ты увидела, как он мне навинтит, – возмутился Женька, прикладывая к кровоточащей брови платок.

– Зачем повелся, раз понял? Доказать хотел, что и сам можешь? – Она смотрела ему в глаза внимательно и серьезно. – Поверь, меня эти петушиные бои никогда ни в чем не убеждали, это глупо и противно. Я ведь все равно осталась с тобой, я так решила, и пусть он говорит и думает все, что хочет, – по-другому не будет.

Хохол помолчал, точно прикидывая что-то в уме, а потом вдруг выдал:

– Киска, дело не в том. Он задел меня за живое, я ведь и сам все время думаю о том, что в любой момент он вернется и заберет тебя. Скажи честно – тогда, после продажи «МБК», ведь ты с ним была?

– С ним, – не стала отпираться Марина, да и зачем – дело прошлое.

– А я понял. Только после него у тебя так светятся глаза, только после него ты спишь почти сутки, я давно заметил.

– Почему не сказал?

– Не хотел выглядеть ревнивым мужем, – криво усмехнулся Женька, трогая разбитую губу, из которой опять засочилась кровь. – Ждал, что сама расскажешь, а потом догадался, в чем дело.

– Жень, а ведь это ему я продала «МБК», ты понял? Он нашел фирму и предложил ей провести сделку, вложив в нее свои деньги. Я даже не знала. – Они сидели в машине, вернее, сидел Хохол, а Марина лежала у него на коленях, глядя в глаза снизу вверх. – Так что теперь он снова будет жить здесь.

– Только теперь я не подпущу его к тебе ни на шаг, хватит!

В Женькином голосе было столько решительности, что Марина не усомнилась в его словах. Жека Хохол всегда делал то, о чем говорил, а уж если речь заходила о чем-то, связанном с Коваль, вариантов не было.

– Он и сам больше не подойдет. Он, скорее всего, женится на этой девочке, дождется рождения ребенка и отстанет от меня со временем, на что я от всей души надеюсь.

– Киска, а давай с тобой тоже поженимся? – предложил Хохол, наклоняясь к ее лицу и касаясь губ.

– Нет, Женя, мы с тобой не поженимся. У меня был один муж, и это так и останется, не обижайся. Разве нам плохо так, как есть? – Марина подняла руку и погладила его по щеке. – Знаешь, я поняла, что тоже тебя люблю, пусть не так, как его, но ведь и невозможно одинаково, правда?

– Правда, киска... поцеловал бы тебя, да не могу – кровь идет...

– Хочешь, я поцелую тебя сама? Так, как только я могу, хочешь? – Но он отказался, не любил, что ее всегда искренне удивляло – ни один мужик не отказывался от подобного предложения.

Дома они сразу пошли в ванную, завалились в джакузи и провели в ней больше часа, лаская друг друга и расслабляясь в пузырящейся воде. Женька задумчиво гладил ее грудь, заставляя Марину вздрагивать и прижиматься к нему.

– Жень, перестань... ты меня разводишь, что ли?..

– Так вот он я, – шепнул он на ухо. – Возьми...

Идиллии помешала Ветка, о присутствии которой в доме ни Марина, ни Хохол даже не подозревали. Она ввалилась в спальню, даже не удосужившись постучать, и Женька заорал было, но Марина, заметив на хорошеньком Веткином личике слезы, велела ему замолчать.

– Покурю пойду, – буркнул раздосадованный Хохол, а Ветка присела на краешек кровати и закрыла руками лицо.

– Маринка, я влюбилась... – всхлипнула подруга, когда за Женькой закрылась балконная дверь.

– В Кольку, что ли? – удивилась Марина, но она покачала головой:

– Нет... в его отца... – и уткнулась ей в шею, зарыдав еще громче.

– В Димку?! Спятила, бестолочь? – зашипела Марина, хватая подругу за плечо и сильно встряхивая. – Он женат, Люську любит до одури! Выкинь из головы моего брата, поняла?

– Любит, говоришь? А спал со мной все три ночи, что здесь провел! – выдала Веточка, размазывая по лицу слезы, и Коваль обалдела от такого признания.

– Врешь, сучка!

– Сама у него спроси! Мне ни с кем так хорошо не было... он... он просто потрясающий мужик...

Коваль потрясла головой, отгоняя кошмар, но он не исчезал. Материальное воплощение его сидело сейчас перед ней, вытирая катящиеся из глаз слезы, всхлипывало и вздыхало. Ветка смотрела жалобно и ждала помощи, поддержки, но у Марины все внутри разрывалось. Будучи человеком, не особо утруждавшим себя морализаторством, она все же понимала, что сейчас имеет место некий беспредел, и в этом виновата исключительно ее подруга.

– Н-да... Ты пропустила хоть кого-нибудь в моем окружении, а? – изумилась Марина.

– Только отца... – захлопала глазами Веточка, и они зашлись таким смехом, что Женька выскочил с балкона и уставился на них:

– Вы чего, девки?

– Женя, эта сучка переспала со всей моей родней, включая тебя, меня саму и минуя только отца, но все впереди! – простонала Марина, валясь на постель. – Предлагаю это отметить! Неси что-нибудь выпить!

Хохол тоже захохотал, ложась рядом с ней и обнимая за талию.

– Жень, а чего у тебя все лицо разбито? – спросила Ветка.

– С Малышом итоги подвели.

– Да ты что?! И?

– Что – и? Сама видишь.

– Жень, принеси мне чайку, а? – попросила Коваль, чтобы сплавить его хоть ненадолго.

– Зеленого?

– Да, с розой, там еще оставался.

Чмокнув ее в макушку, Хохол пошел вниз заваривать чай, а Марина удовлетворила Веточкино любопытство, рассказав обо всем, что произошло сегодня.

– Кошмар... Как ты решилась-то, а?

– Ветуля, тут нечего было решать – он перегорел уже, ему ничего от меня больше не надо. У него ребенок будет, которого я никогда не смогу родить. И не хотел он за меня больше бороться, иначе давно бы все выяснил. – Коваль потянулась к тумбочке и взяла сигарету. – Понимаешь, кончилось все, нет смысла цепляться за прошлое, самое разумное в этой ситуации – отпустить друг друга.

– Жалеть ведь будешь...

– Наверное. Но недолго.

– Хохол счастлив? – Ветка взяла из пальцев подруги сигарету и, затянувшись, вернула ее Марине.

– А ты не видишь? Сожрать меня готов. – Марина выпустила в потолок облачко дыма, рассеянно уставилась на тлеющий кончик сигареты. – А вообще – шла бы ты спать, а то у меня от ваших проблем голова раскалывается.

Ветка обиженно поджала губы, но ушла. Вернувшийся с подносом Хохол удивленно вздернул брови, обнаружив Марину в одиночестве, однако промолчал и улегся, обняв ее сзади. Коваль провалилась в сон, убаюканная, и проспала так, в его объятиях, до самого обеда, не отпустив бедолагу даже на его обязательную пробежку:

– Не уходи... – пробормотала она, почувствовав, как он собирается встать, и Женька подчинился:

– Все. Я с тобой. Спи, моя киска, спи, я никуда не пойду, буду с тобой, моя родная, только с тобой.

Отец собрался улетать в Москву, поняв, что с Мариной все в порядке. Но перед отъездом он настоятельно попросил о возможности поговорить наедине, без лишних ушей и глаз, и дочь согласилась, повезла его в «Шар», куда без нее он так и не съездил. Оставив всю охрану в общем зале, они сидели в татами-рум, и отец восхищался интерьером:

– Мариша, ты такая умница, я так тобой горжусь.

– Ерунда, пап, у меня ведь повар – настоящий японец, это он помогал и консультировал. О чем ты хотел поговорить? – Она подхватила ролл с семгой и обмакнула его в соус.

Отец немного помолчал, выбирая слова, которыми начать разговор со своей очень уж непредсказуемой и вспыльчивой девочкой.

– Марина, ты взрослая, самостоятельная женщина, но послушай меня, пожалуйста. В твоей жизни происходит что-то такое, в чем ты пока не можешь разобраться. Я понял из обрывков ваших разговоров с Евгением, что ты окончательно рассталась с Егором?

Марина моментально ощетинилась, сузила глаза:

– Да. И что?

– Не забирайся в раковину, как улитка, я ведь просто спросил.

– Пап, прости меня... Просто... так навалилось все, так стало невыносимо и тяжело... – Марина опустила глаза и смотрела на тарелку с роллами. – Я запуталась, мне очень плохо... Папа, Егор... у него женщина, она беременна, он, наверное, женится на ней рано или поздно, потому что так должно произойти. Он слишком долго был несчастлив со мной, а ведь он очень хороший человек, очень... Мне так трудно сейчас... Да, я сама решила порвать с ним отношения, но от этого мне не легче, потому что... не знаю...

Марина уронила голову на руки и заплакала навзрыд. Отец не мешал, терпеливо пережидая истерику. Когда дочь немного успокоилась, он дотронулся до ее руки и спросил тихо:

– Мариша, а ты не ошиблась? Может, не стоило так резко, так бескомпромиссно?

– Не знаю... – вытирая глаза салфеткой, пробормотала Марина, недовольная тем, что снова не смогла сдержаться и расплакалась при отце.

– В любом случае, если вдруг он захочет вернуться, не отталкивай его, пожалей, он действительно тебя любит, дочка.

– Откуда ты это знаешь?

– Перед тем как приехать сюда, он заезжал ко мне в Москву, ночевал две ночи, и мы о многом с ним говорили. Он рассказал мне кое-какие подробности о вашей жизни, и я ужаснулся тому, что ты пережила, деточка моя... И Егор ни разу ни в чем тебя не обвинил, не сказал, что ты что-то сделала не так. Даже то, что происходит между тобой и Евгением, Егор постарался оправдать твоим одиночеством и растерянностью в тот момент, когда ему пришлось исчезнуть.

– Папа, это чушь собачья! – перебила Марина, закурив. – Я с Женькой начала мутить гораздо раньше, чем исчез Егор, это длится уже много лет, и нечего здесь в благородство играть! Ты думаешь, дорогой Егорушка мне не изменял никогда? Одна его московская лахудра чего стоила, которая чуть меня в тюрягу не засадила! А потом была еще малолеточка, я из-за нее чуть не погибла, у меня две дыры в башке, потому что я подставилась вместо нее! Так что вот тебе истинная причина его благородства – потому что сам тот еще гусь! – Она раздула ноздри, выпуская сигаретный дым, и посмотрела на отца. – Понимаешь, я никогда не ревновала его ни к одной бабе, просто потому, что не видела в них соперниц, а Егора это очень задевало, вот он и заводил интрижки мимоходом, чтобы вызвать у меня реакцию. А с Женькой все спонтанно вышло, я... Ну, это неважно и длинно, словом, мы в Египет с подругой рванули, Женька ее охранял... ну вот и... Папа, он ведь за меня хозяина своего убил, представляешь? А это по воровским законам – смерть, даже разбираться никто не станет... Я забрала его к себе, мой телохранитель погиб в тот день... С тех пор Женька со мной, и был со мной всегда, когда мне становилось тяжело и трудно, когда меня в спину ранили, на руках носил почти год, только чтобы мне в кресло инвалидное не садиться, представляешь? Никогда он не рассчитывал ни на что, не напоминал о том, что у нас было, я всегда сама его провоцировала, такая уж натура у меня, ты ведь и сам, наверное, это знаешь, иначе в кого я такая? – Марина закурила новую сигарету, потерла переносицу кончиками пальцев. – А Егор... он всегда делал вид, что ничего не происходит. А, может быть, надо было просто взять меня за шиворот, встряхнуть и сказать, мол, все, Коваль, хватит, я твой муж, мне это не нравится, прекрати, иначе получишь! Может, я этого только и ждала? Может, стоило только ему сделать такое раз, и все прекратилось бы... Но ему, наверное, было так удобно – я по жизни в чем-то виновата, оправдываюсь, а он – весь в белом, ангел-мученик! Святой Егор!

Она снова заплакала, впервые в жизни высказав кому-то все, что давно уже созрело в голове и не давало покоя, сверлило в мозгу и заставляло постоянно крутиться в кругу одних и тех же мыслей. От выплеснутой вслух боли стало легче, как будто слова могли избавить от страданий, от воспоминаний и снов, от постоянного напоминания о муже.

– Доченька, а ты не пробовала поговорить об этом с Егором? Ведь он умный человек, он бы понял и попытался тебе помочь...

– Поздно, папа, – выдохнула она, вытирая глаза. – Мы расстались так нехорошо, что и вспоминать не хочу – ты ведь видел Женькино лицо? Так это они с Егором отношения выясняли, у Егора тоже вид не лучше, наверное. Поздно...

– Не плачь, Мариша, я уверен, что все еще наладится, все будет хорошо.

– Поздно...

Глубокой ночью, лежа в постели, Хохол вдруг ни с того ни с сего продекламировал, поглаживая дремлющую Марину по затылку:

Ты понимаешь, что это значит, киска?

– Это не о нас, – отозвалась она. – Мы с тобой равны, никто не выше. Мне всегда было наплевать на эти предрассудки. Если уж я люблю человека, то не думаю о том, какое положение он занимает, сколько у него денег, кто он по жизни... Я не гнушалась спать со своими охранниками – с Черепом, с тобой вот, просто потому, что мне этого хотелось. Мне неважно, что обо мне говорят – я хочу тебя и поэтому с тобой... Не заморачивайся на эту тему, Женечка.

– Да я не про то. Меня гложет, что я сам ничего не могу тебе предложить – у тебя все есть, тебя ничем не удивишь. Я даже подарок тебе не могу купить такой, как хотел бы...

– Женя, я всегда была равнодушна ко всяким побрякушкам, вещам, подаркам... В детстве ничего не было, а потом появилось все сразу. Мне важно твое отношение ко мне, а не то, сколько денег ты на меня тратишь. Заметь – я ведь тоже не делаю тебе подарков, просто потому, что не умею. И еще – не хочу, чтобы наши отношения напоминали сделку, словно ты – альфонс, а я богатая избалованная сучка.

– Киска моя, ты все правильно поняла... Вот этого я всегда и боялся – что так будет. Но ты такая умная, девочка моя, что не дала мне повода почувствовать, что ты – моя хозяйка, а я – всего лишь пес, которого временно пустили в постель погреться. – Женька прижал ее к себе и поцеловал. – Я так люблю тебя...

Сотни мужиков на его месте вели бы себя совершенно по-другому, а Хохол боялся стать альфонсом в Марининых глазах... Вот и иллюстрация к вопросу об образовании – многие интеллектуалы стремятся найти себе такую женщину, как Коваль, и жить возле нее спокойно и обеспеченно, а Женька, окончивший школу в колонии, не желал быть бесплатным приложением к ее сумочке и паре перчаток. И он смог не стать им, а заставил Марину почувствовать свою нужность, необходимость. И Коваль доверяла ему полностью, ведь он не раз рисковал из-за нее жизнью.