"Аленький цветочек" - читать интересную книгу автора (Разумовский Феликс, Семенова Мария...)

«…And have a nice day!»

[20]

Когда электронные часы показали семнадцать двадцать пять, из-за расположенной под ними двери в коридор послышалось ожесточённое царапанье, а потом – истошное «Мяу!!!». Альберт повернул ручку, и в комнату лохматой шаровой молнией влетел кот – большой, полосатый, тёмно-рыжий по более светлому. На линолеуме ему было не разогнаться: когти проскальзывали, кота заносило на поворотах, однако, давно привыкший, он стремительно пересёк комнату и исчез под столом профессора Звягинцева. Не то чтобы начлаб подкармливал или баловал его больше других; скорее наоборот, и к тому же под столом витал собачий запах, принесённый на хозяйских ботинках. Просто там было самое надёжное, недосягаемое ни для каких гонителей убежище, и кот знал это прекрасно.

Он вообще отличался отнюдь не средним умом. Не зря же он был не просто так себе кот, не какой-нибудь Барсик-Мурзик и даже не Чубайсик, как принято сейчас называть рыжих, а Кот Дивуар. Что, как мы с вами понимаем, проливает новый свет на название одной славной африканской страны…

Причина его столь поспешного бегства выяснилась буквально через минуту. Раздалось вежливое «тук-тук», и на пороге возникли люди, которых почему-то принято ассоциировать с гулким сапожным топотом и лязгом оружия. Трое молодых людей в сером «городском» камуфляже были институтской охраной, ну а стерегли весьма режимное предприятие далеко не вохровцы с берданками. В приоткрытую дверь заглядывал самый натуральный спецназ.

Профессор Звягинцев оглянулся от окна:

– В чём дело? Не мешайте работать!

Охрану здесь весьма не любили, и охрана хорошо это знала.

– Лев Поликарпович, – виновато развёл руками рослый парень с капитанскими звёздами на плечах. – Пять тридцать почти. Приказ… праздничный… чтобы после пяти тридцати – нигде никого. И всё опечатать.

Откуда взялся подобный приказ, было известно и одним и другим. Преемственность тянулась ещё с тех времён, когда в научных институтах перед праздниками все пишущие машинки – или хоть каретки от них – обязательно складывались в надёжное помещение и там запирались. Ибо что скорее всего сотворит советский человек, осчастливленный трёхдневным досугом? Правильно. Помчится в родную контору, схватит раздолбанную «Ятрань» и все трое суток будет печатать нечто антисоветское. Нынешний заместитель директора по общим вопросам, писавший приказы по институту, был всем известным сторонником демократии и реформ. Однако в основе его творчества всякий раз лежал прошлогодний приказ. А потому… И вообще, после всем известных событий…

Кот Дивуар раздражённо зашипел из-под стола, выражая общие чувства.

Длинноволосый Веня Крайчик впился взглядом в экран, оттягивая неизбежное и изо всех сил гипнотизируя машину: ну выдай ещё хоть точечку! Ну выдай!.. Остальных перспектива провести три дня в мучительной неизвестности: так что там процесс – пошёл? не пошёл?.. – привела в состояние, близкое к буйному.

– Вам, может, ленту из принтера вытащить и отдать? – ядовито осведомился Альберт.

– Вы слова такие – «Нобелевская премия» – когда-нибудь слышали? – в тон ему поинтересовалась Виринея. И бросила в мусорник изжёванную сигарету: – А её примерно за то и дают, чем мы тут занимаемся. Ну, я понимаю, капитану Гринбергу простительно не знать, он считает, что компьютер – это такой большой электронный пасьянс… – С упомянутым капитаном у девушки были свои отношения и свои счёты. – …Но вы-то, Глеб Георгиевич, вы-то!

При этом умом она понимала – на самом деле охранники проявили очень большую воспитанность, зайдя лично предупредить. Могли бы просто перебросить в коридоре общий рубильник. Имели право. А что при этом тю-тю все результаты и выстраданная программа, которую на жёсткий диск, естественно, не «спасли», – не их проблема. О выключении ровно в пять тридцать все были предупреждены загодя.

– Почему же только пасьянс, – проворчал капитан Гринберг. Он был курчавый и черноволосый, с характерными чертами лица, у определённого круга людей вызывающими антисемитские настроения: этакое «горе в чекистской семье». – Ещё можно голых девок по Интернету смотреть…

Виринея вспыхнула и на секунду не нашлась, что ответить.

Глеб вздохнул и посмотрел на часы:

– Выключайте, пожалуйста, технику. Мы и так уже вас позже всех остальных…

– Эйнштейн от гестаповцев в Америку убежал, – заметил Альберт. – Тоже работать, наверное, не давали.

Спецназ на сравнение не отреагировал. Не такое выслушивали молча, с непринуждённой улыбкой. Хотя, конечно, со всеми этими гениями дело иметь – работка не для слабонервных.

– После праздника вернётесь, доделаете. На свежую голову.

– Праздничек!.. – вновь ринулась в бой Виринея. – Подумаешь, какой царь-батюшка на трон вступил! Чиновника в Кремль выбрали! Праздничек!..

Глеб пожал плечами:

– Мы приказы не пишем…

– И вообще, вы-то домой поедете, а наши ребята на вахте будут сидеть, охранять, – подал голос второй его подчинённый. – Имейте уважение.

Он носил боевое прозвище Монохорд. Когда спрашивали, что это такое, он гордо поправлял: «Не путать с „крипторхом“!» Переодеваясь в штатское, он с мальчишеской удалью цеплял на грудь большой жёлтый значок, гласивший: «Глупый пингвин робко прячет, хитрый – нагло достаёт…»

Веня решил любой ценой выиграть несколько драгоценных секунд.

– Господи помилуй, – сморщился он. – Да через нашу вахту слона можно вывести! Режим, режим… звон один. Даже датчики на металл…

Он хотел добавить «…жаба задушила приобрести», но не добавил, потому что в это время произошло сразу несколько событий.

На часах сравнялась половина шестого.

Глеб Буров нахмурился и посмотрел на комнатный шкаф с электрическими рубильниками.

Компьютер наконец-то выкатил долгожданную точку.

И в довершение всего дверь распахнулась шире, камуфляжные фигуры подались в стороны, и в лабораторию заглянул лично Чёрный Полковник.

На самом деле Иван Степанович Скудин по прозвищу Кудеяр, институтский замдиректора по режиму, ничего особо чёрного в своём облике не имел и вдобавок был по-прежнему подполковником. Кто ж ему даст лишнюю звезду после взрыва вверенного объекта? На том спасибо, что не разжаловали вообще. Хорошо знавшим Кудеяра было известно, как мало беспокоило его это обстоятельство. Он в тот день потерял нечто, не подлежавшее измерению ни в каких звёздах.

Его взгляд тут же скрестился со взглядом профессора, и на тонких планах бытия, без сомнения, прозвучал ледяной перезвон шпаг.

«Па-ску-дин!.. – внятно отчеканили глаза начальника лаборатории. – Мою девочку…»

Он знал, что накануне трагического дня у Марины случилась с мужем какая-то размолвка. Мало ли чего не бывает между супругами, но Лев Поликарпович до сих пор был убеждён – именно из-за этой размолвки Марина допустила во время эксперимента ошибку, за чем-то не уследила, и в результате…

«Хрен старый, – не менее внятно ответили глаза Кудеяра. – Мою девочку…»

Он придерживался консервативных взглядов на вещи. По его нерушимому мнению, где возникала хоть тень реальной опасности, там было не место для женщин. Особенно для беременных. Маша как раз накануне допустила его в свой большой женский секрет. И всерьёз разобиделась, когда он тут же принялся сдувать с неё пылинки, навсегда отобрал сигареты и вообще начал обращаться точно с ёлочной игрушкой. В частности, попытался настоять на немедленном уходе в длительный отпуск… Сам он жалел лишь о том, что не засадил её под домашний арест – и пускай бы сердилась на него сколько угодно. Милые бранятся – только тешатся. А вот то, что в критический момент Маша оказалась рядом со взорвавшейся камерой, а орава так называемых мужиков во главе с папенькой – на другом конце обширного зала, это… это…

То есть все полтора года с тех пор профессор и подполковник старательно избегали друг друга. Работая на одном предприятии, это устроить не очень легко, но им удавалось. Когда же они всё-таки сталкивались нос к носу, вот как теперь, – воздух между ними сразу начинал дрожать и потрескивать от взаимного напряжения.

С минуту в комнате держалась поистине гробовая тишина. Не подавал признаков жизни даже Кот Дивуар. Лишь компьютер продолжал тихонько шуршать: Веня Крайчик (благоразумие возобладало) остановил-таки процесс и теперь лихорадочно спасал данные и программу.

– Good bye and have a nice day! – женским голосом попрощался с присутствующими «Селерон».

– Пока-пока, – ответил Веня шёпотом. Обычно он произносил это громко и с выражением, но сегодня явно был не тот день. Компьютер пискнул последний раз, и на экране воцарилась первозданная чернота.

Лев Поликарпович Звягинцев сдвинулся с места – и медленно, тяжелее обычного опираясь на палку, прошествовал к шкафу. Так жертвы инквизиции восходили на костры из собственных книг. С таким лицом Галилей[21] мог бы произнести своё знаменитое «Вертится!». Дверца шкафа проскрипела на перекошенных петлях. Гулко клацнул рубильник…

Кудеяр коротко кивнул, и «гестаповцы» бесшумно растворились за дверью.


Минут через пятнадцать со стоянки отчалил профессорский сорок первый «москвич». На довольно грязном боку машины некий умник, почему-то уверенный, будто «танки не моют», начертал шаловливым пальчиком: «ВПЕРЁД, НА БЕРЛИН!». Автомобилю было лет пять, из них почти полтора он носил на стекле жёлтую инвалидскую нашлёпку. Льву Поликарповичу трость нужна была не для дешёвых эффектов. Во время взрыва ему на левую ногу грохнулся тяжёлый металлический стеллаж. Возраст есть возраст – сломанная ступня зажила, но подвижность утратила.

Общий интеллектуальный коэффициент пассажиров машины, по обыкновению, пребывал на недосягаемой высоте. И не подлежало никакому сомнению, что диспут на тему «прошло – не прошло» обещал занять все сорок километров до Питера. Хотя говорить вне института о служебных делах сотрудникам было, по понятным причинам, строжайше запрещено.

«Москвич» цвета арахис виртуозно вырулил за ворота. Личность проявляется во всём: поставив ручное управление, профессор освоил его так, что со стороны нельзя было догадаться. Проводив взглядом удаляющуюся серовато-бежевую корму, подполковник Скудин, уже переодевшийся в цивильное, отошёл от окна и, ещё немного помедлив, побрёл по лестнице вниз.

Лестница была сплошь заляпана белой краской. Там и сям на стенах и потолке виднелись следы старой проводки, выключателей и осветительных плафонов. Что годилось для, прямо скажем, далеко не пятизвёздочной советской гостиницы, совершенно не подходило научному институту. Ремонт успели полностью завершить только в административном строении. Лабораторные корпуса, как заведомо менее важные, приводились в порядок по мере финансовой возможности. Подполковник вспомнил старое здание на Бассейной и как по окончании рабочего дня он молодецким галопом (плевать на звёзды и должности!) слетал по этажам вниз – туда, где, ускользнув от родительских глаз, его дожидалась Марьяна…

Двух лет с тех пор не прошло, а ему казалось – все двадцать. Тогда он жил. Теперь – доживал. Иногда ему хотелось уморить начальство рапортами и прошибить лбом нужное количество дверей, но добиться, чтобы его перевели назад. В джунгли. Там тоже водились свои призраки, но с ними встретиться было бы легче. Так ему казалось. Быть может, он ошибался.

Тяжёлая дверь закрылась у него за спиной. Вокруг института стоял густой березняк, и на прозрачных голых деревьях видны были пустые птичьи гнёзда.