"Охота за Красной Шапочкой" - читать интересную книгу автора (Роньшин Валерий)Глава II ПИСЬМО ИЗ ЛАГЕРЯИ вот наступило завтра. И все разъехались кто куда: Катька с Ликой в Гусь-Франковск; Димка с отцом в Сан-Франциско; Ромкины родители в Зеленогорск… Один Ромка никуда не поехал. Он сидел дома у окна и смотрел на улицу. Погода была великолепная. А настроение у Орешкина было отвратительное. «Да уж, — мрачно думал он, — замечательно начались летние каникулы, ничего не скажешь». Любимая девчонка его отшила. Лучший друг — продинамил. Все идет просто блестяще. Наконец Ромке надоело пялиться в окно, и он решил пойти на кухню. Перекусить. Дело в том, что Орешкин вспомнил совет своего приятеля Леши Толстикова по прозвищу Толстый. Тот всегда говорил: если у тебя фиговое настроение — надо как следует поесть. Придя на кухню, Ромка намазал на кусок булки кусок масла, сверху положил кусок копченой колбасы и все это без аппетита съел. Настроение не улучшилось. Орешкин повторил эксперимент. Настроение все равно оставалось паршивым. Он сделал третий бутерброд. Результат был прежний. Тут Ромку заело. Он начал делать себе бутерброды с сыром, с вареньем, с ветчиной и даже с горчицей… И вот когда Орешкин делал двенадцатый «бутер» (на сей раз с котлетой), позвонили в дверь. В принципе Ромка никого не ждал. А значит, это, скорее всего, какие-нибудь сумасшедшие тетки, которые постоянно ходят по квартирам и предлагают религиозные брошюрки. Или, хуже того, бандиты. Вон по телику все время талдычат: «Не открывайте двери незнакомым людям, не открывайте двери незнакомым людям…» А после этого обычно следуют леденящие душу кадры, показывающие тех простаков, что не послушались совета и открыли дверь… Впрочем, звонок был довольно робкий. Явно не бандитский. И Орешкин решил открыть. Предварительно, конечно, поглядев в дверной «глазок». У дверей, на лестничной площадке, стояла Антонина Карповна Дорожкина — старушка из соседней квартиры. Она была старше Ромки лет на двести, едва передвигала ноги и вечно теряла свои очки. Поэтому, когда ей приходили письма, она ковыляла к Орешкиным и просила почитать. Судя по всему, так было и на этот раз. Ромка открыл дверь. — Здравствуй, милок, — поздоровалась старушка. — Здрасте, Антонина Карповна. — А мама дома? — Нет. Она на дачу уехала. — Ах ты, господи, — запричитала Дорожкина, — жалко-то как… — А что вы хотели? — Да вот письмо от внучка получила. А очки куда-то задевались, будь они неладны. — Так давайте я почитаю. — Ой, почитай, милок, почитай… Они прошли в комнату. Антонина Карповна очень долго усаживалась в кресло, а когда уселась, вдруг вспомнила: — Батюшки, я же плиту не выключила. — Кряхтя и охая, бабка начала вставать. — Да я схожу, выключу, — предложил Ромка. — Нет, нет, милок. Я уж лучше сама… Кое-как поднявшись с кресла, Дорожкина потащилась к себе. А Орешкин принялся за письмо. Почерк у внука Антонины Карповны оставлял желать лучшего. Прошло минут десять, прежде чем Ромка разобрал первые несколько строк. В прихожей раздались шаркающие шаги. Старуха Дорожкина вошла в комнату и снова начала усаживаться в кресло. — Ну чего там мой внучек пишет? — усевшись, спросила она. Ромка откашлялся, не зная, что и сказать. — Почерк корявый, Антонина Карповна. Не разобрать. — Ох, и не говори. Корябает как курица лапой. — А ваш внук где живет? — осторожно поинтересовался Орешкин. — В Новгороде. Но сейчас он в лагере. Ромка понимающе кивнул: — Давно в лагере? — Да как лето пришло — так сразу в лагерь и поехал. — И сколько ему еще сидеть? — напрямик спросил Орешкин. — Чего, милок? — не расслышала старушка. — Я спрашиваю, сколько дали внуку-то? — повысил голос Ромка. — Без малого сорок годков, — со вздохом ответила Дорожкина. Орешкин присвистнул: — Я думал, столько уже не дают. — А ему и не дают, — заверила Антонина Карповна. — Он молодо выглядит. — Кто молодо выглядит? — не понял Ромка. — Да внучек мой. Игорек. Бабка явно что-то путала. Или Орешкин не врубался. На всякий случай он решил уточнить: — А ваш внук в каком лагере? Старушка наморщила и без того морщинистый лоб: — Ну в этом, как его… Госсподи, склероз… ну их раньше «пионерскими» называли… А теперь спортивно… спортивно… Ой, не вспомнить. — Спортивно-подростковые? — подсказал Ромка. — Да, да. Спортивно-подростковые. Он в школе учителем физкультуры работает. А на лето в лагерь уезжает, воспитателем. Лишние денежки никому не помеха, опять же питание бесплатное… Орешкин посмотрел на конверт и все понял. Письмо было адресовано в квартиру этажом выше. — Антонина Карповна, это не вам письмо, — сказал он. — Ась? — приставила Дорожкина ладонь к уху. — Я говорю: не вам письмо! — прокричал Ромка. Старушка растерянно заморгала: — Как не мне? А так. Видите, квартира двадцать три, — сунул он бабке конверт под нос, забыв, что та без очков не видит. — А у вас — девятнадцатая. — Ах-ах-ах, — заахала Дорожкина. — Дура я дура. Это ж надо так оплошать. У меня ящик почтовый в самом закутке находится. А там темно. Вот я все время соседский и отпираю, сослепу-то. У нас с ней ключи подходят. Орешкин понял, о ком идет речь. В квартире двадцать три жила девушка по имени Влада. Очень красивая. Когда Ромка первый раз столкнулся с ней на лестнице, у него даже холодок по спине пробежал. Таких красавиц Орешкин видел только в кино. С тех пор он сталкивался с ней еще два раза. И оба раза Владу сопровождал пожилой мужчина. Он привозил ее домой на иномарке. Впрочем, и у самой Влады была иномарка. «Мазда» красного цвета. — Я уж не впервой ее письма беру, — продолжала сокрушаться Дорожкина. — Прямо так неловко… Может, ты сходишь, отдашь письмо?.. Ромка с готовностью согласился. Ему было интересно посмотреть, как живет Влада. — И непременно извинись, — наставляла его бабка. — Скажи, мол, Антонина Карповна прощения просит, что конверт распечатала. — Скажу, — пообещал Орешкин. — Вот и молодец. А я тебе за это конфеток куплю. — Да не надо. — Нет, нет, куплю. Ты мальчик хороший, уважительный. А то ведь бывают такие ребята… — И старуха Дорожкина минут двадцать распространялась на тему, какие бывают ребята. Наконец она ушла. Ромка тут же схватил письмо и дочитал его до конца. Орешкин отложил письмо в сторону и задумался. Он, конечно, не был большим знатоком блатного жаргона, но одно понял совершенно ясно — Владе грозит смертельная опасность; слова: «…уркаган Ксива хочет тебя замочить…» — не оставляли в этом никаких сомнений. Интересно, кто такой «уркаган»?.. Эх, Димыча бы сюда. Он бы мигом во всем разобрался. А без Димки что Ромка один может? Да ничего. Только отдать письмо. «Надо это сделать прямо сейчас», — решил Орешкин. Он поднялся на шестой этаж и позвонил в двадцать третью квартиру. Ему никто не открыл. Ромка позвонил еще раз. Подождал. Видимо, никого нет дома. Он вернулся к себе и снова перечитал странное письмо. Ни фига не понятно. Ну вот, к примеру, что такое «бимбары»? И почему они «мокрые»?.. «Эх, Димыча бы сюда», — вновь подумал Орешкин. Раздался телефонный звонок. Ромка взял трубку. — Слушаю? — Здорово, приятель, — послышался зловещий голос. — Узнаешь? Орешкину стало не по себе. — Нет, не узнаю, — осторожно ответил он. — А вы кто? — Ха-ха-ха! — зазвучал в трубке хриплый смех. — Я Кровавый Джо!.. Тут Ромка все понял. — Димыч! — радостно закричал он. — Ты откуда звонишь? — Из «Боинга»! — кричал в ответ Молодцов уже своим обычным голосом. — Летим с папашей над Атлантическим океаном! Подлетаем к Сан-Франциско!.. — Класс! По сотовому, что ли, говоришь?! — Да я прикалываюсь, Орех! Я из дома звоню! — Из дома?! — обалдел Ромка. — Ну да! Мы с отцом никуда не полетели. — Почему? — Папаше поручили срочно расследовать одно дело. Сегодня на Бармалеевой банкира грохнули. — Как грохнули? — Из «А-Ка». — Из чего?.. — Из автомата Калашникова. Снайпер с крыши стрелял. Тремя одиночными… — Ни фига себе. — Сам начальник уголовного розыска просил отца заняться этим убийством. Папаша уже погнал на Бармалееву. Там сейчас полный отпад. Милиция всю улицу оцепила. Киллера ишут. Давай, Орех, и мы туда сгоняем. — Давай! — Тогда заскакивай ко мне. Мальчишки жили неподалеку друг от друга — Ромка в Басковом переулке, а Димка в Озерном. Орешкин уже хотел бросить трубку, но тут его взгляд упал на письмо. — Димыч! Димыч! — заорал он. — Чего? — Лучше ты ко мне заскочи. Я тебе письмо покажу. — Какое письмо? — Приходи, сам увидишь. — Ладно, сейчас приду. Пока. — Пока. |
||
|