"Исследование о смертной казни" - читать интересную книгу автора (Кистяковский Александр Фёдорович)

Шестая глава

I. Появление сочинения Беккариа привыкли считать первым протестом против справедливости и необходимости смертной казни. Но при более внимательном исследовании истории уголовных законодательств открываются такие факты, которые доказывают, что убеждение в несправедливости и ненужности этого наказания обнаружилось в роде человеческом гораздо раньше этого события. Конечно, таким известиям, как известие об отмене смертной казни египетским царем Сабаконом, нельзя придавать ровно никакого значения, как по отрывочности этого явления, так и по недостатку исторического материала для критической оценки его. Эти известия равносильны исторической достоверности, как тот факт, что смертная казнь была отменена в Англии Альфредом Великим и Вильгельмом Завоевателем; или как известия о неприменении смертной казни Венцеславом, герцогом богемским, княжившим с 926 по 936 г.; или как сказание об отмене смертной казни в России сыновьями Ярослава. Ссылки на все эти факты, а равно любимый пример Рима, глубоко уважавшего достоинство человеческое, обличают полнейшее непонимание исторических событий и ту неразборчивость, с которою большинство хватается за всякий факт, наружностью похожий на искомый, лишь бы доказать любимое положение.

Первое важное событие, имеющее значение в истории смертной казни, есть появление христианства. Иисус Христос, правда, нигде не высказал общего взгляда на смертную казнь. Исследователь истории смертной казни может без ущерба для себя пройти молчанием тот бесконечный спор между богословами-моралистами, который они, на основании более или менее тонких, более или менее схоластических толкований разных мест Ветхого и Нового Завета, ведут о том, согласна ли смертная казнь с учением Христовым или не согласна, причем одни решают утвердительно, а другие — отрицательно. Для объективного исследования важно понять не букву, а дух учения Христа Спасителя, а равно и то, как относились первые христиане к самому совершению казней. Учение Иисуса Христа проникнуто духом любви и снисхождения к человеку; Бог христианский есть Бог любви и милости, желающий не мести и кары, а исправления падшего человека, в противоположность ветхозаветному Богу, который есть Бог гнева и мести. Христос — это учитель и защитник рабов и вообще бедного класса, который в его время во всем мире был главным поставщиком виселиц, креста и всевозможных казней. Как он смотрел на преступника и смертную казнь — видно из рассказа о жене в прелюбодеянии той. Когда книжники и фарисеи привели к нему эту женщину и спросили его: следует ли ее побить камнями, как велит закон Моисеев, он ответил: пусть бросит первый камень тот, кто чувствует себя безгрешным. Это сказание содержит прозрачное неодобрение тогдашней юстиции, так обильно и не зря расточавшей смертную казнь; из него видно также, что основатель религии смотрел на преступника как на существо, способное к исправлению и принятию в человеческое общество. Первые христиане в таком смысле и понимали учение своего наставника. Смертная казнь возбуждала в них ужас; они никогда не присутствовали при казнях преступников, потому что считали для себя осквернением смотреть на это зрелище. Те должности, которые связаны были с обязанностью судить преступников и произносить смертные приговоры, они считали не совместными с учением, которое они исповедывали. В последствие времени, когда христианство сделалось господствующею религиею Римской Империи, епископы обыкновенно ходатайствовали у императоров об освобождении преступников от смертной казни; подобное ходатайство перешло из добровольного в обязанность, которую Соборы возлагали на епископов. Некоторые из христиан первых веков простирали свое отвращение до того, что отнимали осужденных на смерть преступников из рук правосудия. Такое нарушение действующих законов вынудило Феодосия Великого издать закон против тех монахов, которые любовь к ближним простирают до такой степени, что отнимают преступников из рук правосудия, потому что они не хотят, чтобы кого-нибудь умерщвляли. Отцы церкви первых веков высказывались в своих сочинениях против смертной казни. Св. Августин в письме к проконсулу Агриппе настаивает на том, чтобы виновных не казнить смертью. В двух других письмах к трибуну Марцелину по поводу убийств католических священников, совершенных некоторыми сектаторами, он не требует, чтобы к последним применен был закон возмездия, который не утешает жертвы и унижает судью, но предлагает употребить тюрьму, чтобы привести виновных от преступной энергии к какому-нибудь полезному труду, от преступления — к тишине и раскаянию. Подобных убеждений был и Тертулиан. До какой степени убеждение первых христиан в несправедливости смертной казни было общее, доказательством этому служит церковно-уголовная практика времен позднейших: уже в то время, когда католическое духовенство сделало смертную казнь обыкновенным наказанием за преступления против религии и нравственности, оно не переставало все-таки твердить: «Церковь чуждается крови» (Ecclesia abhorret sanguinem). Чтобы придать хотя наружный вид тому, что оно остается верным этому преданию, церковные суды, во-первых, постановивши приговор о виновности, сами не приводили его в исполнение, а предоставляли это дело светской власти; во-вторых, к каждому приговору присоединяли ходатайство, имевшее теперь значение одной пустой формальности, о сохранении обвиняемому жизни и целости тела.

Хотя и позже христианская церковь способствовала в некоторой степени уменьшению казней, то доставляя убежище спасавшимся от убийства в виде мести, то ходатайствуя у светской власти о помиловании, но, вообще говоря, забыт был общий дух первых христиан. Таким образом, возникшая мысль о несправедливости смертной казни заглохла и не принесла прочных практических результатов. Она возникает опять вместе с стремлением на Западе восстановить первобытную чистоту учения Христа Спасителя. В XVI столетии религиозный мыслитель Социн, ссылаясь на разные выражения Иисуса Христа, доказывал в Швейцарии, Германии и Польше несправедливость смертной казни и несовместность ее с христианством. В Англии в XVII столетии явились также религиозные секты, которые отвергали смертную казнь. Один из известнейших английских квакеров XVII столетия, Вильям Пен, основатель штата Пенсильвания, в 1681 г. в изданных для основанной им колонии законах оставил смертную казнь только за предумышленное убийство. Само учение о неприкосновенности жизни человеческой, потому что она дар Божий, первоначально возникло в недрах английских и американских религиозных сект и в новейшее время, так сказать, только секуляризовано Ливингстоном и Люкасом, которые перенесли его в литературу вопроса о смертной казни. Что учение Социна рано приобрело много приверженцев, видно из того, что пользовавшийся в свое время большим авторитетом немецкий криминалист XVII столетия Карпцов почел необходимым в своей «Уголовной практике» защищать смертную казнь против учения анабаптистов и новых фотиниан.

II. Неизмеримо большую важность в истории смертной казни вообще и в частности в истории отрицания ее необходимости имеют те капитальные перемены, которые возникают, крепнут и проявляются в общественном, экономическом, религиозном и умственно-нравственном состоянии европейских народов. Зарождение этих перемен началось не только раньше Беккариа, но и раньше XVIII столетия; развитие их шло рука об руку с постепенным разложением феодального и теократического устройства обществ и возникновением нового миросозерцания и новых начал общественности.

Эти-то перемены имели самое решительное, хотя незримое, влияние на отрицание необходимости смертной казни и на постепенную ее отмену. Как задолго до капитальных реформ, произведенных в XVIII в. во всех отраслях общественной жизни, совершались частные фактические и законные перемены, так задолго до появления сочинения Беккариа началось настроение умов против смертной казни за известного рода преступления и фактическая ее отмена или, по крайней мере, уменьшение за некоторые преступления. Беккариа явился в значительной степени только выразителем и собирателем идей, возникших до него и занимавших его современников: его доводы против смертной казни есть по большей части только логическая аргументация против того учреждения, которое отживает свое время вместе с падением тех форм жизни и тех убеждений, которые породили его и делали его необходимым.

Материальные интересы всегда оказывали великое влияние на смягчение жестокости наказаний. Во времена господства родовой мести интерес удерживал мстящую руку от убийства в виде мести и заставлял брать от убийцы и обидчика выкуп. Интерес убедил потом не убивать, а превращать в рабов тех преступников, которые не в состоянии были уплатить выкуп. Наконец, в период государственных казней и преобладания смертной казни в частности, разнообразные экономические интересы влияли на уменьшение смертных казней. Когда экономическая жизнь ничтожна, когда у народов нет ни развитого земледелия, ни промышленности, ни торговли, ни мореплавания и колонии, — тогда человек, не имея нужды в труде, не находит лучшего средства обезопасить себя от преступника, как или сделав его неспособным к совершению новых преступлений посредством изувечения и отнятия членов, орудий преступления, или и вовсе его уничтожив отнятием у него жизни. Совершенно иначе поступает человек, с тех пор как экономия его упрочивается и он научается ценить труд, хотя и совершаемый чужими руками. Тогда-то народы приходят к тому убеждению, что, оставляя неприкосновенными тело и жизнь преступника, можно без вреда общественному и частному благосостоянию и безопасности даже извлечь из преступника выгоду. Не подлежит сомнению, что такие экономические соображения имели действие, уменьшающее у всех народов количество смертных казней. Они же в новое время двигали европейские народы на пути уничтожения смертной казни. Не входя в специальное исследование этого важного вопроса, я для доказательства высказанной мысли ограничусь некоторыми данными из истории уголовного права Англии, Франции и России.

Основание колоний заставляло англичан искать рабочих рук. Оттого они довольно рано стали перевозить в колонии для работ тех из своих преступников, которых до того они казнили смертию. Первые опыты перевозки преступников в колонии относятся к царствованию Елизаветы; одним из статутов этого царствования предписано было перевозить за море бродяг для целей колонизации; в другом месте было мною указано, что в Англии смертная казнь была обыкновенным наказанием для нищих и бродяг. При Якове I верховный судья Пойгам, вложивший свой капитал в основание колонии Виргиния, отстаивал колонизации посредством преступников, вопреки мнению известного Бэкона, и мнение первого имело решительный перевес. В последствие времени придворные, участвовавшие со своими капиталами в основании и развитии колонии, особенно старались об увеличении числа преступников, назначаемых для ссылки в колонии, и искали содействия судей, как, например, Джефрейза. Статутом Карла II судьи уполномочены были за некоторые преступления, которые до тех пор подлежали смертной казни, определять семилетнюю ссылку, если они найдут уместным. До сих пор, впрочем, замена смертной казни ссылкою не была точно определена и зависела от произвола судей. Решительный шаг к этой замене сделан был при Анне и Георге I. Известно, что в Англии некоторые классы издавна пользовались привилегиею изъятия от смертной казни; в царствование Анны (1702–1714) привилегиею этою дозволено было пользоваться всем без исключения за некоторые, впрочем, преступления, за которые до тех пор непривилегированные подлежали смертной казни, замененной с этих пор заключением в рабочий дом. Статутом, изданным в 1717 г. в царствование Георга I вскоре после этого нововведения, повелено было за эти преступления вместо клеймения и рабочего дома определять ссылку на семь лет в колонии. Кроме того, за смертные преступления, относительно которых привилегия духовенства не имела никакого применения, высший королевский суд мог именем короны и с выдачею грамоты за большою печатью дать преступнику помилование под условием ссылки в Америку на четырнадцать лет или на другой срок с тем, чтобы, по прошествии судьею определенного срока, само собою наступало полное помилование. Как основание замены смертной казни ссылкою и расширения сей последней приведена необходимость рабочих рук для колонии: во многих, говорится в Статуте, принадлежащих его величеству колониях и поселениях в Америке существует большой недостаток в работниках, которые бы могли своими работами и прилежанием доставить средство сделать сказанные колонии и поселения приносящими пользу нации. Таким образом, первые опыты отмены смертной казни в Англии были сделаны не из соображений человеколюбия, не из желания установить более соответствия между преступлениями и наказаниями, а чисто из расчетов экономических. Во Франции гребцы на галерных судах, из которых состоял флот, набирались из преступников. В интересе правительства было, чтобы суды как можно больше преступников приговаривали к этому наказанию. Кольбер, который особенно хлопотал об усилении французского флота, предлагал уголовным судам приговаривать по возможности преступников вместо смертной казни к ссылке на галеры. Президенты судов с особенным усердием старались исполнять это внушение. Нет сомнения, что завоевание Сибири, заведение флота и предприятие правительственных построек, как то: крепостей и т. п., способствовали уменьшению и почти полной отмене смертной казни в России. Указами 19 ноября 1703 г., 19 января 1704 г. и 5 февраля 1705 г. Петр I предписал: кроме убийц и мятежников, остальных преступников за смертные преступления не приговаривать к смертной казни, а наказавши кнутом и заклеймивши, ссылать в каторжную работу навсегда или на известное число лет. В 1714 г. эти законы были отменены; но спустя 30 лет исполнение смертных казней было приостановлено, и положительно можно сказать, что только приобретение и колонизация Сибири дали возможность превратить эту, по-видимому, временную меру в постоянный закон империи.

Еще в XVI и XVII столетиях возникает в европейском обществе убеждение, что преступления против религии по важности и существу не заслуживают такой жестокой кары, как смертная казнь. Те писатели-криминалисты XVIII столетия, которые явились выразителями общественных убеждений, посредством целой аргументации сообщили вышеупомянутому убеждению характер научной истины. Монтескье, писавший раньше Беккариа, причисляет к преступлениям против религии только те действия, которые содержат в себе прямое материальное нападение на отправление богослужения и которые вместе с тем нарушают спокойствие и безопасность граждан. Поэтому он, с одной стороны, исключает из ведомства человеческого правосудия все действия непубличные (actions cachеes), хотя бы они и оскорбляли божество, и не считает их преступлениями, потому что все здесь происходит между человеком и Богом, который знает меру и время своего мщения; с другой — известные действия, задевающие религиозные интересы, он считает потому наказуемыми, что они содержат вместе с тем в себе нарушение спокойствия и безопасности или граждан вообще, или известного класса граждан, или каждого в отдельности. За эти преступления он считает достаточными следующие наказания: лишение всех выгод, доставляемых религиею, изгнание из храмов, удаление из общества верующих на время или навсегда. Это очертание круга религиозных преступлений и определение той же наказуемости принято императрицею Екатериною II в ее Наказе, ст.74. Позднейшие криминалисты XVIII в., приняв учение Монтескье об этом предмете, специализировали его аргументацию. Гр. Соден в своем сочинении «Дух немецких уголовных законов» доказывает, что единственное основание для наказуемости богохульства есть тот вред, который происходит от него для общества; с этой точки зрения, оскорбление божества не есть земное преступление; оно подлежит только божественному суду; человек без оскорбления божества не может вмешиваться в его суд. Гражданским же преступлением оно является настолько, насколько оно нарушает покой государства; а с этой, единственно верной точки зрения, оно не является в том тяжком, ужасном виде, в котором изображают его нам законы. Вследствие таких соображений он считает крайне несправедливым всякое тяжкое наказание за это преступление, а тем более смертную казнь. Бриссо де Варвиль, другой криминалист XVIII в., выходя из того же общераспространенного в то время взгляда на религиозные преступления, следующим образом применяет его к преступлению, известному под именем ереси. Ересь, говорит он, не может быть социальным преступлением, ибо, в противном случае, все люди были бы один пред другим еретиками и подлежали бы наказанию: лютеранизм есть ересь в Риме, католическая вера является ересью в Лондоне. Известный Омар есть еретик для Испании, и Алий — для Константинополя. Нарушение общественного порядка — вот единственная мерка для определения наказаний. Но разве ересь или разномыслие производит какое-нибудь нарушение общественного порядка? Для монарха и государства главный интерес состоит в том, чтобы иметь верных граждан, храбрых солдат; но кто имеет мнения, отличные от мнений короля или нации, разве он поэтому обладает в меньшей степени этими качествами? Волшебство, говорит он далее, как преступление есть химера; тупоумны те, которые верят в него; преступники те, которые заставляют жечь ведьм. Затем, признавая наказуемыми как преступления против религии простой гражданский беспорядок, могущий произвести религиозный соблазн, публичное оскорбление каких бы то ни было верований граждан, нарушение богослужебных обрядов во время их совершения, он, однако ж, отвергает необходимость за эти действия тяжких наказаний и, в частности, смертной казни. Те же доводы приводили эти писатели и против употребления смертной казни и за другие виды преступлений религиозных. Таков был взгляд передовых специалистов XVIII в. на несправедливость и неуместность смертной казни за преступления против религии. И этот взгляд был не произведением идеологии, а порождением совершившегося факта. Филанджиери, писатель XVIII в., говорит, что кровавые законы против колдовства, изданные в века варварства и суеверия, не были в его время отменены ни в одном европейском кодексе, за исключением Англии; но они остаются почти в бездействии благодаря гуманности и умеренности судей. Уважение к общественному мнению парализирует закон в столицах и в больших городах; но в провинциях, в селах, в глуши деревень, в темных и пустынных убежищах сельского человека он бывает причиною ужасных беспорядков. В то же время, по уверению другого писателя XVIII в., Пасторе, законы против богохульства, оскорбления святыни, клятв, ересей, святотатства почти оставались без исполнения; судьи не осмеливались их применять во всей их полноте и строгости. Даже в Испании, классической стране сожжения еретиков и волшебников, со второй половины XVIII столетия мало-помалу угасают костры, и святая инквизиция ограничивается более мягкими наказаниями. Тогда как в конце ХV столетия в год сжигали по 2 тысячи еретиков, с 1746 по 1757 г. сожжено было только 10, с 1758 по 1774 г, только 2, с 1774 по 1783 г, — тоже 2; a с этого времени в Испании совершенно прекращаются смертные казни за религиозные преступления, хотя кровавые законы и святая инквизиция остаются до начала XIX столетия. Таким образом, не Монтескье, не Беккариа были виновниками прекращения или, лучше сказать, фактической отмены смертной казни за преступления против религии, а видоизменение религиозных верований, совершавшееся в европейских обществах; уже источник смертных казней за религию начал совсем иссякать, когда Монтескье и Беккариа, эти носители и тонкие толкователи идей своего времени, являются со своею аргументациею и наносят окончательный удар религиозному фанатизму.

Подобным же образом раньше появления решительного отрицания смертной казни вообще или, по крайней мере, помимо этого отрицания совершается мало-помалу фактическая отмена этого наказания за преступления против нравственности. И эта постепенная отмена также шла параллельно с видоизменением соответствующих общественных отношений и взглядов на них. Выразители общественного мнения, писатели-криминалисты до и после Беккариа, которые не восставали против смертной казни вообще, энергически протестовали против применения этого наказания за преступления против нравственности. Тот же Монтескье провозгласил, что наказания за преступления против нравственности, которые содержат в себе нарушения общественной безопасности, должны состоять, как того требует природа вещей, в следующем: в лишении выгод, которые общество соединяет с чистотою нравов, в штрафах, в стыде, в принуждении скрываться, в публичном бесславии, в изгнании из города и общества — словом, в наказаниях исправительных, которые достаточны для подавления бесчиния двух полов. Потому что эти преступления происходят не столько из злости, сколько из забвения и презрения к самому себе. Бриссо де Варвиль о прелюбодеянии так говорит: «Прелюбодеяние не есть естественное преступление; если оно и приносит вред обществу, то его трудно преследовать; есть государства, которые открыто его дозволяют, есть другие, которые его терпят, наконец, есть и такие, где, несмотря на казни, несмотря на двойную узду со стороны религии и государства, оно часто совершается. Это преступление есть только против нравов: если нравы чисты, прелюбодеяние наказывается бесчестием, которое за ним следует; если нравы развращены, преступление остается ненаказанным, наказание будет бесполезно». Ныне, говорит он далее, смягчившиеся нравы не карают уже с такою жестокостию, как прежде, этого преступления, которое трудно доказать, за которое нельзя принести жалобу в суд, не покрывши себя насмешками. Общество заключило тайный договор не преследовать преступления, над которым оно привыкло смеяться. Другой писатель XVIII в., гр. Соден, доказавший всю неуместность смертной казни за это преступление, говорит, что криминалисты чувствуют, до какой степени смертная казнь за это преступление противоречит всем чувствам и всем основным началам справедливости; но вместо того чтобы восстать против этого, вместо того чтобы открыть глаза законодателю, они только ограничиваются приисканием смягчающих обстоятельств. Таким образом, по свидетельству этих двух писателей, практика и теория XVIII в. вопреки законам старались, посредством приискания смягчающих обстоятельств, изъять прелюбодеяние из разряда смертных преступлений. Двоебрачие или многоженство, говорит Бриссо де Варвиль, являются попеременно то преступными, то добродетельными, смотря по свойству климата, правления и религии. Полигамия, одобряемая в Турции алкораном, у евреев законами Моисея, преследуется в странах, где введена христианская религия. Это преступление не есть преступление социальное. Признавая смертную казнь крайне несправедливым и несообразным наказанием за это преступление, Соден говорит: криминалисты стараются посредством приискания множества смягчающих обстоятельств обессилить несправедливую строгость этого наказания; если бы многие отдельные немецкие законодатели не уничтожили в новое время смертной казни за это преступление, то он бы краснел за свою нацию. Кровосмешение, по мнению того же писателя, не есть тяжкое преступление; если взвесить качество этого действия, легко убедиться, что оно не разрушает непосредственно благосостояния и безопасности обществ и само по себе не содержит никакого непосредственного оскорбления для него; смертная казнь за это преступление есть наказание, совершенно не соответствующее справедливости. Поэтому многие немецкие законодательства определительно или молчаливо уничтожили смертную казнь за кровосмешение. Что касается содомского греха и скотоложства, то и Соден, и Бриссо де Варвиль, причисляя их к самым гнусным порокам, признают, однако ж, смертную казнь в применении к ним наказанием крайне жестоким и несправедливым. Содомия, говорит Соден, до такой степени противоестественное преступление, что большей части людей оно неизвестно. Законодатель, наказывая это преступление и таким образом делая его общеизвестным, более причиняет, чем предупреждает вред. Лучше всего человека, который совершит содомию или унизится до скотоложства, удалить из общества, отдать в работу, чтобы тем удержать его от дальнейших преступлений и сделать невозможным распространение порока. Монтескье говорил, что преступление против природы в его время не наказывалось смертною казнью во Франции. Тюрьма, по его словам, была обыкновенным наказанием для тех, которые изобличены в этом преступлении, осуждаемом во всех странах религиею, моралью и политикою. Таким образом, еще закон грозил смертною казнью за преступления против нравственности, а практика давно уже не следовала закону.

Европейское общество XVIII столетия, признав смертную казнь неуместным и несправедливым наказанием также и за разные виды воровства, перестало применять ее на практике, хотя прежние законы не были отменены. Воровство всегда было самым частым преступлением и во всех европейских государствах в большинстве случаев каралось смертною казнью. «Наказание за воровство со взломом, — говорит Филанджиери, — есть смерть; наказание за воровство с оружием на большой дороге есть смерть; наказание за воровство-святотатство — тоже смерть; наказание за воровство, совершенное во время пожара или кораблекрушения, — тоже смерть; наказание за воровство простое, в третий раз совершенное, есть смерть; наказание за воровство скота — тоже смерть». В некоторых странах, где еще существуют законы об охоте, тот, кто убьет или украдет дикого зверя в лесу другого, осуждается на смерть. Смерть, смерть и всегда смерть! Такая строгость законов падала главным образом на бедные классы народа, из которых выходил самый больший процент воров.[52] Вследствие перемены взгляда на низшие классы писатели XVIII в. и восстали против смертной казни за воровство как наказания, падавшего на голову народа, в то время как другие виды преступлений против собственности, совершителями которых являлись преимущественно лица из высших классов, как, например, казнокрадство, взятки и всякое вымогательство со стороны чиновников, были обложены менее тяжкими наказаниями и очень слабо преследовались. Независимо от этих политических соображений писатели XVIII в. признавали смертную казнь несправедливым наказанием за воровство, из соображений относительной важности этого преступления. «Если смертная казнь есть самое тяжкое наказание, — говорит Соден, — то как можно определять его за воровство, когда так много других преступлений, которых нравственная количественность и качественность неизмеримо больше, которые для общества неизмеримо тяжелее и за которые, однако ж, законодатель не находит другого, высшего наказания, кроме смертной казни. Что станется со столь необходимою постепенностью наказаний, на которой покоится безопасность целого общества? Если я накажу вора так же, как убийцу, что может удержать его от того, чтобы не убить меня, когда это не повлечет для него другого, более тяжкого наказания, а напротив, еще доставит большие средства скрыться от преследования». И эти соображения, которые можно встретить у всех писателей-реформистов XVIII в., были только выражением общественного мнения. Филанджиери, перечисливши вышеприведенные виды воровства, которые карались смертною казнью, говорит: «Мягкое, но могущественное влияние просвещения и нравов не могло еще окончательно уничтожить эти постыдные остатки древнего варварства. Эти нравы и это просвещение заставляют только молчать эти законы, но они оставляют их существовать. Судья беспрестанно принужден противодействовать своим милосердием тираническому закону, который хочет им управлять. Приходится прятать истину, приходится вносить измену в приговоры, потому что законы нарушают справедливость. Часто ненаказанность есть единственный исход для судьи, потому что наказание жестоко».

Блакстон (1765 г.) в своих комментариях говорит, что английские присяжные при решении дел о воровстве в 40 шиллингов, за которое закон грозил смертною казнью, объявляли, что обвиняемый виновен в воровстве 39 шиллингов, чтобы таким образом избавить его от смертной казни. Вольтер (1777 г.) говорит: в Англии не отменен закон, который грозит смертью за воровство выше 12 су. Но этот закон не исполняется. Обыкновенно или стараются обойти его, или обращаются к королю с просьбою о замене наказания. В Пруссии Фридрих Великий 23 июля 1743 г. издал повеление, которым отменил до тех пор существовавшую в Пруссии смертную казнь за воровство, исключив при этом только воровство, соединенное с убийством. Относительно остальной Германии мы имеем свидетельство гр. Содена (1783 г.). Закон о наказании смертною казнью за значительное воровство, по его уверению, оставляется лучшею и большею частью судов Германии без исполнения, и под управлением мудрого и человеколюбивого государя не осмеливаются казнить человека за жалкие пять гульденов. Говоря о законе и обычае казнить за третье воровство, как бы оно ничтожно ни было, он утверждает, что этот закон как противный чувству справедливости стараются обойти посредством разных уклонений, толкований и изобретения смягчающих обстоятельств. Вольтер уверяет, что в его время ни один господин не решался обвинить слугу-вора единственно потому, что смертная казнь, по общему убеждению, не должна быть определяема за это преступление.

Столь же важное значение в истории отмены смертной казни, независимо от прямого отрицания этого наказания, имеют: общее смягчение нравов и распространение убеждений о равенстве всех людей. Восемнадцатый век есть век гуманной философии — и это название он заслужил не за гуманные фразы, а за то, что общество этого века заявило решительный протест против унаследованных от времен варварства жестоких и кровавых обычаев и законов и потом большую часть их отменило. Влияние этой перемены нравов обнаруживается во всех сферах жизни — и оно-то, хотя незримо, но в самом корне подкапывало почву, на которой держались виселицы и эшафоты. Взвесить осязательным образом всю работу этого влияния очень трудно, потому что она происходила во всех отраслях жизни, в свою очередь имевших влияние на смягчение наказаний. Еще прежде Беккариа, Монтескье, писатель, с глубоким уважением относившийся к основным элементам современной ему общественности, с поразительною ясностью доказал необходимость и важность умеренных наказаний для хорошо организованных обществ и опасность, ненужность и несправедливость жестоких и мучительных наказаний. Едва ли не он первый выяснил ту истину, что не жестокие казни, а устранение причин, способствующих совершению преступления, составляют гарантию личной и общественной безопасности и благосостояния. Его превосходные правила впоследствии повторила императрица Екатерина II в своем Наказе. Пятнадцатая глава Беккариа об умеренности наказаний не представляет ничего нового и есть, в сущности, повторение уже высказанного Монтескье. Итак, повторяю, общее смягчение нравов и его порождение — учение юристов о необходимости умеренных наказаний — имело громадное влияние на частную отмену смертной казни. Но помимо общего влияния этого учения можно указать его специальные результаты: в XVIII в. возникло и потом перешло в жизнь учение о гнусности и бесчеловечии мучительных смертных казней: четвертования, колесования, сожжения и т. п. Еще раньше отмены квалифицированной смертной казни она уже применялась только формально. Когда мучительные казни существовали, тогда, по крайней мере, хоть некоторое основание было для наказания мелкого вора виселицею, ввиду того, что убийцу колесовали. С отменою же этих казней эта постепенность наказуемости должна была исчезнуть, и общество, понизив наказание за убийство и другие тяжкие преступления установлением простой смертной казни, поставлено было в необходимость понизить его за другие, меньшей важности преступления отменою смертной казни. В IV главе я показал то могущественное влияние, какое сословные привилегии имели на удержание высокой цифры смертных казней. Общество XVIII в., ратуя вообще против экономического и общественного порабощения народа немногочисленным классом людей и против отживавших свой век исключительностей и привилегий в пользу немногих, обратило особенное внимание на то, что жестокие казни главным образом падают на голову народа, тогда как меньшинство во все прежние времена умело гарантировать себе ненаказанность или только избавление от смертной казни как более тяжкого наказания. Отсюда родилось учение о равенстве наказаний для лиц всех сословий; это приравнение было и для высших классов к низшим, но еще в большей степени низших к высшим, что, очевидно, должно было сопровождаться смягчением наказаний вообще и в частности отменою смертных казней. Вследствие перемены взглядов общества на относительную важность многих преступлений, как то: против религии, нравственности, против собственности, а равно вследствие решительного отрицания мучительных смертных казней и успеха идеи равенства пред законом, само собою явилось в XVIII в. учение о постепенной важности преступлений и необходимости соразмерения с нею тяжести наказаний. Писатели-реформисты: Монтескье, Беккариа, Филанджиери, Бриссо де Варвиль, Соден и многие другие с особенною энергиею ударяли на этот пункт, и им, и их веку принадлежит честь утверждения того положения, которое позднее перешло в жизнь, что если уже применять смертную казнь, то только за самые тяжкие преступления.

III. Вот то состояние европейского общества и его взглядов на смертную казнь, при котором Беккариа подал в своем сочинении о преступлениях и наказаниях решительный голос против этого наказания. Почва была подготовлена, материалы существовали, он только первый соединил в одно целое и аргументировал убеждения, бродившие в умах его современников. Доказывая несправедливость и ненужность смертной казни, Беккариа показал себя только последовательным логиком и более решительным и глубоким мыслителем, чем большинство его современников, которые отвергали необходимость этого наказания только за многие преступления. Но и в этом случае он в большей или меньшей степени был только истолкователем желаний и надежд европейских обществ, чему доказательством служат: редкое сочувствие, с каким принята была его книга; современные ему и последующие отмены смертной казни; наконец, серьезная, спокойная и неотступная решимость современных нам обществ вычеркнуть раньше или позже смертную казнь из списка наказаний. Поэтому когда люди, стоявшие за старые порядки, стали взводить на него нелепое обвинение в том, что он оспаривает у государей право наказывать смертью, он имел полное право сказать, что противники его не понимают ни потребностей времени, ни событий, вокруг них совершающихся. «Противник мой, — говорил он, — мало знаком с духом ныне царствующих государей. Пусть он узнает, как далеки они от того, чтобы дорожить пагубным правом лишать жизни человека, что нет ни одного из этих государей, который бы не смотрел на этот акт как на одну из самых великих неприятностей верховной власти. Пусть он узнает, что нынешние государи, будучи далеки от того, чтобы ревниво охранять право наказывать смертью, дали бы великую награду тому, кто открыл бы средство обезопасить общественное спокойствие, не убивая ни одного человека. Пусть узнает наконец, что все ныне царствующие государи ограничили, сократили и умерили употребление смертной казни; уголовные архивы всех наций Европы и свидетельство всякого, кто действительно жил, подтвердят эту истину». Таким образом, сам Беккариа засвидетельствовал, что его мысли о смертной казни не принадлежат ему одному, а служат выражением желаний современных ему законодателей. Уверение Беккариа совершенно согласно с теми фактами, которые Карминьяни сообщает относительно отмены смертной казни в Тоскане. «Некоторые без сомнения думают, — говорит он, — что книга Беккариа служила текстом для реформ уголовного права, которые великий герцог Петр Леопольд совершил в Тоскане. Если бы это было так, этот государь не ждал бы с 1765 по 1786 г., чтобы придать реформам силу закона. Законодательные перемены, которые в такой высокой степени приносят честь правительству великого герцога Петра Леопольда, имеют другое происхождение и другие побудительные причины. По счастливому стечению обстоятельств государственные люди и юристы Тосканы, независимо от основных начал Беккариа и притом задолго до появления его книги, сошлись в убеждении, что спокойствие государства зависит от достоинства его экономической системы и что малые наказания, если только они, благодаря хорошему судопроизводству, неизбежно следуют, доставляют достаточную защиту против немногих преступников, которых не может исправить хороший закон. Пагнини, Таванти, Нери, Джианни, Биффи Толомеи почти около времени вступления на престол великого герцога Леопольда зажгли в государственной науке яркий свет, из которого, как блестящий луч, истекло начало мягкости наказаний. Эти мужи, которым, благодаря уже расположенности графа Ришекура, главы регентства, были вверены общественные должности, умели сообщить уму благородного, человекорасположенного государя то направление, которое мало-помалу, путем опыта, привело его к убеждению в бесполезности кровавой системы наказаний, которую он нашел в Тоскане». С другой стороны, по словам автора, закон 1744 г. о доказательствах дал тосканским юристам основание для противодействия применению смертной казни.

Сама отмена смертной казни в некоторых государствах, хотя и недолго удержавшаяся, сделалась возможною только вследствие того, что общество было более или менее к тому подготовлено. Первая по времени общая отмена смертной казни сделана была в Тоскане великим герцогом Леопольдом. Государь этот приступил к этой решительной мере не вдруг, а только после долгого опыта. С 1765 г., т. е. с самого вступления на престол, он, не коснувшись самих законов, только приостановил исполнение смертных казней. Такой порядок продолжался до 1786 г. В течение этого времени опыт собственного его управления убедил его в двух великих истинах:

а) когда существуют причины и поводы к совершению преступлений, то страх наказаний, как бы жестоки они ни были, не достаточен для того, чтобы воспрепятствовать их совершению;

б) если страх наказания заменить неизбежностью его, то пожизненное заключение, хотя наказание очень мягкое сравнительно с смертною казнью, достаточно для того, чтобы воспрепятствовать совершению тяжкого преступления.

В 1786 г. он издал закон, которым совершенно отменена была смертная казнь. Обнародование закона 30 ноября 1786 г. не было, по словам Карминьяни, новостью ни для Тосканы, ни для целой остальной Европы. Этим тосканский законодатель ничего другого не сделал, как только то, что делают художники, когда они выставляют для публики свои произведения только после того, как предварительно долгою работою и при помощи всесторонней оценки обеспечат ей благоприятный прием. В Австрии еще Мария-Терезия 3 января 1776 г. поручила Верховному трибуналу исследовать, не следует ли постепенно уничтожить смертную казнь, по крайней мере, в большей части случаев, оставивши ее единственно только за преступления самые тяжкие. И действительно, при Марии-Терезии смертная казнь заменяема была пожизненным заключением в ямы (cabanons) крепости Шпильберга, что, впрочем, как оказалось впоследствии, в сущности был своего рода особый способ смертной казни, только более медленный: никто из заключенных в эти ямы не переживал долее нескольких месяцев. Иосиф II, тотчас по вступлении на престол, 9 марта 1781 г. издал тайное повеление всем судам, на основании которого смертные приговоры, постановленные на основании законов, по объявлении их преступникам, не были приводимы в исполнение, но были присылаемы вместе с актами в высшую судебную инстанцию, которая докладывала императору и ожидала дальнейшего решения. Новым постановлением 22 августа 1783 г. было предписано: смертных приговоров не объявлять, но по определении, на основании действующих законов, смертной казни, следственные акты отсылать в Верховный суд. Таким образом, с 1781 по 1788 г., хотя законом смертная казнь не была отменена, но на самом деле она не была совершаема, за исключением одного случая; путем помилования она была заменяема строгим заключением в тюрьму. С изданием в 1788 г. уголовного кодекса она была отменена и по закону. Таким образом, способ отмены смертной казни в Австрии тождествен с тем, которым она была отменена в Тоскане. Попытка отменить смертную казнь во Франции в конце XVIII столетия встретила гораздо больше препятствий и оказалась менее удачною, чем в двух упомянутых странах. Это произошло оттого, что в Тоскане и Австрии дело отмены было в руках монархов, руководимых мудрыми советниками, тогда как во Франции за это дело взялись представительные собрания, которые вообще гораздо медленнее и с большими трудностями, вследствие разделения на партии, совершают реформы. 21 января 1790 г. Учредительное собрание издало декрет, которым оно провозгласило равенство наказаний для всех граждан, без отношения к рангу и состоянию обвиняемого, и уничтожило варварский обычай, по которому виновность преступника падает пятном бесславия на невинную его семью. В следующем году депутат Лепелетье-Сен-Фаржо внес в Собрание, от имени комитета конституции и уголовного законодательства, длинный доклад о тех началах, которые должны быть приняты в основание реформы уголовного законодательства. Исправление преступника посредством наказания, отмена пожизненных наказаний и уничтожение смертной казни за все преступления, кроме политических, — вот главнейшие из этих начал. После долгих прений за и против отмены смертной казни, Собрание, однако ж, решилось удержать это наказание, но только в виде простого лишения жизни, без мучений: оставалось выбрать только способ исполнения казни. В начале 1792 г. была принята гильотина. В 1793 г. Кондорсе внес в Конвент новое предложение отменить смертную казнь за все преступления, исключая государственные; но это предложение имело ту же участь. Напротив, революционное правительство своими казнями даже напомнило самые мрачные времена средневекового деспотизма. Наконец, как будто утомившись от казней, в IV год Республики Конвент издал декрет, в котором сказано было, что «со дня объявления всеобщего мира смертная казнь будет отменена во всей Французской Республике». Но это предположение осталось без всяких последствий, а кровавая революционная юстиция дала повод и следующим правительствам удерживать смертную казнь за многие преступления.

IV. Ни одно великое открытие в области морали и ни одно усовершенствование в жизни человеческих обществ не совершалось вдруг и без борьбы: на осуществление их тратится всегда много времени и трудов; каждое усовершенствование сначала имеет за себя самое незначительное число людей избранных, и только после упорной борьбы со старым порядком оно принимается большинством и затем делается достоянием всех. Такова история отмены преследования ведьм и еретиков, такова судьба уничтожения пыток, изуродований, телесных наказаний и т. д. Та же история повторяется и с смертною казнью. Выше доказано было, что в европейском обществе XVIII в. образовалось общее, вполне сознательное убеждение в несправедливости смертной казни за многие преступления, даже возникло сомнение в состоятельности этого наказания вообще; таким расположением умов воспользовались, с одной стороны, смелые мыслители, чтобы доказать бесполезность и несправедливость этого наказания, с другой — более решительные реформаторы, чтобы на самом деле отменить его. Но ошибется тот, кто, анализируя историю отмены в XVIII в. смертной казни, оставит без внимания старый, еще могущественный тогда строй общества, его глубокие корни и его собственную философию. Когда явилась книга Беккариа, на него посыпались самые тяжкие обвинения: известный французский юрист Жусс в введении к «Трактату уголовного правосудия» (Traitе de justice criminelle), 1771 г., говорил, что книга Беккариа содержит в себе систему самых опасных новых идей, которые, будучи приняты, ни к чему иному не могут привести, кроме ниспровержения законов, усвоенных самыми цивилизованными нациями, и которые нанесут тяжкий удар религии, нравам и священным правилам управления. И конечно, Жусс, Фашинеи, Вуглан в своих нападках на Беккариа являются только представителями целой многочисленной партии людей, далеко не разделявших взглядов на смертную казнь миланского философа.

Сама отмена смертной казни в некоторых государствах совершилась благодаря абсолютизму, и затем достаточно было напора иных обстоятельств, чтобы сами реформаторы вроде Леопольда поспешили восстановить смертную казнь, или вроде Робеспьера, чтобы с таким усердием пользоваться тем самым орудием, которое они незадолго пред тем считали негодным. Словом, состояние общества XVIII в., хотя и породившего учение о бесполезности и несправедливости смертной казни, было, с другой стороны, таково, что реакция становилась неизбежною. Французская революция дала повод к этому повороту, результатом которого было издание новых уголовных кодексов, составленных отчасти в старом духе. Чтобы дать понятие об этом повороте в истории смертной казни, я изложу постановления относительно этого наказания некоторых кодексов.

В Пруссии после долгих законодательных работ, начавшихся еще при Фридрихе II, к началу 1791 года было совершенно приготовлено для обнародования Уложение о наказаниях, составленное в новом духе. Но Указом 1792 г. введение его было приостановлено на неопределенное время, а Указом 1793 г. предписано было переделать составленное Уложение вновь и при этом исключить все новые постановления, несогласные с прежними законами. Это переделанное Уложение обнародовано было в 1794 г. В нем караются смертною казнью следующие преступления:

1) государственная измена;

2) соучастники в этом преступлении и самые отдаленные помощники;

3) покушение на внешнюю безопасность государства, хотя бы оно открыто было до начала исполнения, сообщничество и пособие в этом преступлении;

4) содействие врагам в исполнении их планов;

5) поджог городов и магазинов;

6) шпионство;

7) выдача иностранной враждебной державе лица, находящегося под покровительством государства;

8) освобождение из тюрьмы государственного изменника;

9) убийство, совершенное во время бунта;

10) оскорбление величества, хотя бы оно не сопровождалось опасностью для жизни и свободы государя;

11) побег чиновника, захватившего всю или часть казенной суммы;

12) содействие в третий раз дезертирству;

13) дуэль, повлекшая смерть одной стороны;

14) истребление плода у женщины;

15) простое убийство;

16) некоторые случаи смерти, причиненной дурным обращением;

17) предумышленное убийство;

18) убийство, совершенное шайкою;

19) убийство в драке;

20) подстрекательство к убийству или к таким действиям, которые могут легко причинить смерть;

21) отравление, приготовление и доставление яду;

22) отнятие рассудка и причинение неизлечимой болезни посредством яда;

23) убийство простое и предумышленное родителей, детей, братьев, сестер и некоторых боковых родственников;

24) убийство новорожденного, а также оставление его без пищи или в пустом месте, если от этого произойдет смерть, и подстрекательство со стороны обольстителя, отца и матери;

25) лишение жизни изнасилованием;

26) похищение, причинившее смерть похищенной;

27) смерть от нанесенных ран при разбое;

28) нанесение смертельной раны при разбое, когда жизнь подвергшегося разбою была сохранена каким-нибудь особенным случаем;

29) убийство, совершенное разбойником не с намерением, а в минуту сопротивления и защиты;

30) разбой на большой дороге, сопровождавшийся ранами и повреждением здоровья;

31) содействие, хотя бы в качестве сторожевого, убийству, совершенному шайкою;

32) воровство с насилием, совершенное шайкою, причем казни подлежит один начальник шайки;

33) кто заведомо дозволит в своем доме совершить разбой или убийство, подлежащие смертной казни;

34) ложное свидетельство, подкрепленное клятвою, повлекшее за собою казнь невинного;

35) ложное обвинение, на основании которого был казнен невинный;

36) уничтожение съестных припасов, бывшее причиною чьей-либо смерти;

37) намеренный поджог, подвергший опасности жизнь одного человека или многих, или целые города, местечки и деревни;

38) поджог в жилом месте и в ночное время, во время которого люди потеряли жизнь или потерпели постоянное повреждение в здоровье, хотя бы поджигатель и не имел умысла на жизнь и здоровье;

39) повторение какого бы то ни было поджога;

40) повреждение водяного устройства, причинившее наводнение;

41) наводнение с целию лишить кого жизни.

В Австрии скоро после смерти Иосифа II, в 1794 г., два высших центральных учреждения: одно, управлявшее делами политическими, другое — юстициею, сами от себя, опираясь на политические события, сделали представление молодому императору Францу II о необходимости восстановить смертную казнь за государственную измену. Это представление было утверждено императорским Патентом 2 января 1795 г. В 1801 г. члены трех высших учреждений сделали новое представление о необходимости опять ввести смертную казнь за подделку монеты и банковых билетов. Но рассмотрение этого предложения, а равно вопроса о необходимости распространить смертную казнь и на другие преступления, именно: убийство и некоторые виды поджога, затянулось и затем было слито с рассуждениями об издании Общего уголовного кодекса. Изданный в 1803 г. кодекс этот угрожает смертью за следующие преступления:

1) покушение на личную безопасность главы государства;

2) действия с целию переменить государственную конституцию или произвести революцию;

3) навлечение на государство опасности извне и все действия, сюда относящиеся;

4) простое покушение на государственную измену, обнимающую вышеизложенные три вида преступлений, хотя бы оно осталось без последствий;

5) возмущение, когда для его подавления наряжается превотальный суд;

6) подделка кредитных билетов, имеющих цену монеты; смертная казнь определяется как главному виновнику, так и соучастникам;

7) заведомое распространение этих билетов;

8) намеренное убийство посредством отравления и других средств;

9) убийство по приказанию;

10) убийство с целию завладеть добром другого;

11) простое убийство;

12) убийство, произведенное при разбое;

13) поджог, сопровождавшийся смертью, когда поджигатель мог это предвидеть, если пожар последовал после того, как несколько раз был подкладываем огонь, или когда пожар произведен шайкою с целию опустошения.

По Французскому кодексу 1810 г. смертной казни подлежали следующие преступления:

1) поднятие оружия против отечества;

2) сношение с иностранною державою с целию возбудить ее к войне против отечества;

3) сношение с врагом с целию облегчить ему вступление на французскую территорию или сдать город, крепость и т. п., или оказать ему помощь людьми, деньгами и т. д.;

4) те же самые действия в отношении союзников Франции, действующих против общего врага;

5) выдача чиновником и всяким другим лицом агентам неприятеля или иностранной державы тайны переговоров, или экспедиции;

6) Выдача чиновником и всяким правительственным агентом планов крепости и т. п.;

7) взятие посредством подкупа, обмана или насилия этих планов всяким другим лицом и выдача их врагу;

8) скрытие заведомо шпионов;

9) посягательство или заговор на жизнь или лицо императора;

10) посягательство или заговор на жизнь или лицо членов императорской фамилии;

11) посягательство или заговор с целию ниспровергнуть правительство или переменить образ правления или порядок престолонаследия;

12) покушение на эти преступления, хотя бы и не было исполнения;

13) составление заговора, лишь бы только последовало между двумя или более лицами согласие на действие, хотя бы не было самого посягательства;

14) посягательство и заговор с целию возбудить междоусобную войну, опустошение, убийства, грабеж;

15) набор войска или снабжение его оружием без приказания и разрешения законной власти;

16) принятие, без права и законных поводов, командования армиею или частию ее, или флотом и т. п.;

17) противодействие набору войска лицом, имеющим власть, если это противодействие имело последствия;

18) поджог и разрушение посредством мин зданий и кораблей, принадлежащих государству;

19) составление, предводительствование вооруженною шайкою, а также участие и содействие таким шайкам, которые образовались с целию завладеть, грабить или разделить государственную и всех граждан собственность;

20) соучастие в преступлениях, исчисленных под N 9, 10, 11 и 14 без различия степеней участи;

21) коалиция чиновников или вообще лиц, имеющих власть, против внутренней безопасности государства;

22) подделка золотой или серебряной французской монеты, участие в выпуске или распространении или содействие ввозу;

23) подделка государственной печати или употребление ее, также бумаг государственного казначейства, штемпелей и банковых билетов;

24) насилие против чиновника во время исполнения или по случаю исполнения им своей обязанности, если от этого насилия последовала в течение 40 дней смерть;

25) раны, нанесенные чиновнику, если они принадлежат к числу тех, которые носят характер убийства;

26) отцеубийство;

27) предумышленное убийство (assasinat);

28) отравление;

29) простое убийство (meurtre), если ему предшествовало, его сопровождало и ему последовало другое какое-нибудь злодеяние или преступление;

30) детоубийство;

31) кастрация, от которой в течение 40 дней последовала смерть;

32) противозаконный арест без предписания власти в следующих трех случаях: а) если он исполнен был в фальшивых костюмах, под ложным именем и по ложному приказу; б) если арестованному угрожали смертью; в) если его подвергали телесным наказаниям;

33) ложное свидетельство, которое повлекло казнь невинного;

34) подкуп свидетелей, которых ложное свидетельство повлекло за собою или бессрочные каторжные работы, или смертную казнь;

35) воровство, если оно сопровождалось следующими пятью увеличивающими тяжесть преступления обстоятельствами: а) если оно учинено ночью; б) если оно учинено двумя или многими; в) если виновные или только один из них имел скрытое оружие; г) если оно учинено при помощи взлома, влезания, поддельных ключей в жилом доме или с принятием на себя звания чиновника и т. п.; д) если оно учинено с насилием или угрозою сделать употребление из оружия;

36) поджог домов, кораблей, магазинов, леса, посевов и т. д.

37) разрушение посредством мин зданий, кораблей или судов;

38) разрушение или ниспровержение каким бы то ни было образом всего или части здания, моста, плотины, принадлежащих другому, если от того последовала чья-либо смерть.

Изложенный перечень смертных преступлений по кодексам прусскому, австрийскому и французскому, как наиболее типическим, может дать понятие о взгляде европейского законодателя на смертную казнь в конце XVIII и начале XIX столетий. Этот перечень в одном убеждает, что, несмотря на господствовавшую в это время реакцию, смертная казнь навсегда была отменена за два обширные рода преступлений: против религии и против нравственности. Кроме того, почти все виды воровства были вычеркнуты из разряда смертных преступлений, исключение допущено только для самого тяжкого вида воровства, которое сопровождается насилием или убийством, или другими отягчающими обстоятельствами; но и это исключение встречено было полным неодобрением. В этих кодексах смертная казнь не назначается даже в некоторых случаях, касающихся государственных преступлений, в противоположность тому, что делалось до конца XVIII века; к этим случаям принадлежит: недонесение о государственном преступлении, которое до реформы во всех законодательствах наказывалось смертною казнью. А по Австрийскому кодексу смертною казнью не наказывается оскорбление величества в тесном смысле. В Прусском из числа смертных преступлений вычеркнута подделка монеты — преступление, которое в средние века считалось за lеse-majestе; в Австрийском только один вид этого преступления, подделка кредитных билетов, карается смертью.

V. Движение событий и умов против смертной казни, проявившееся с такою силою в половине прошедшего столетия, задержанное затем в конце его и в первое десятилетие нынешнего столетия, не замедлило снова обнаружиться уже в первую четверть нынешнего столетия, может быть, не с таким внешним увлечением, зато несомненно с большею упругостию и постоянством. Движение это идет непрерывно чрез весь XIX в. и продолжается ныне.

Там, где реформа не коснулась уголовного законодательства или где она и коснулась, но новые кодексы, как, например, в Пруссии и во Франции, составлены были под влиянием минуты, скоро повторилось замеченное нами выше явление XVIII века: практика при определении смертной казни была мягче закона, который часто остается без действия или действует в слабой степени. И пусть бы виновниками этого бездействия были присяжные, которых еще так недавно выставляли представителями каких-то опасных элементов. Напротив, неприменению смертной казни способствуют пострадавшие от преступления, свидетели, адвокаты, судьи, министерство, государи.

Нигде этот разлад между законом и жизнью не обнаружился в такой степени, нигде практика чаще и больше не отменяла законом определяемую смертную казнь, как в Англии, где уголовное законодательство, оставаясь без перемен до начала XIX столетия, заключало в себе более 200 смертных преступлений. Пострадавшие от преступления, свидетели, присяжные, судьи, король — все, по уверению в 1811 г. Ромильи, соединились в общем нежелании, разделяемом целою нациею, не допускать казней за воровство пяти шиллингов в лавке и сорока — в доме. В течение пяти лет (с 1806 по 1811 г.) из 595 виновных в преступлениях этого рода только 120 подверглось осуждению, 20 было приговорено к смертной казни, и только один казнен. Чтобы не допустить смертного приговора за эти виды воровства, присяжные, вопреки несомненной очевидности, признавали обвиняемых виновными в воровстве в 39 шиллингов, хотя бы на самом деле уворованная вещь стоила не только 40 шиллингов, но и несколько фунтов стерлингов. По уверению Филипса, позднейшего английского писателя о смертной казни, в течение первых 15 лет нынешнего столетия постановлено было присяжными 535 приговоров с подобным понижением цены уворованной вещи. В 1808 и в 1810 г. Самуил Ромильи, при внесении в парламент билля об уничтожении смертной казни за воровство льна на мануфактурах, объявил, что он делает это по настоятельной просьбе хозяев льняных мануфактур в Ирландии, которые не считают более в безопасности свою собственность, так как присяжные, не желая приговаривать к смертной казни за столь легкую вину, вовсе освобождают обвиняемых от наказания. Число освобождений от наказаний было так велико, что Вильбефорс имел основание сказать в 1812 г. в Палате депутатов, что преступники рассчитывают на эту ненаказанность. Как далеко закон во взгляде на эти преступления расходился с жизнью, можно видеть из следующих статистических данных: с 1802 по 1808 г. было арестовано за воровство сорока шиллингов в жилом доме и пяти шиллингов в лавке 1 тыс. 872 человека, из них казнен только один; с 1808 по 1816 г. предано суду за те же преступления 1 тыс. 228, приговорено к смерти 324 и казнен один. Закон, грозивший смертною казнью за подделку монеты, оставался также почти без применения. Разные способы были употребляемы для обойдения его. Иногда обвинитель и обвиняемый заключали сделку, по которой обвиняемый обязывался признать себя виновным во владении фальшивым документом, за что смертная казнь не определялась, а обвинитель обещал вместо того покинуть обвинение за подделку документа — действие, подлежавшее смертной казни.

Случалось, что невинный обвиняемый заключал подобную сделку из боязни быть запутанным и казненным в случае обвинения в более тяжком преступлении. Нередко потерпевшие от этого преступления, только бы не допустить смертной казни, вовсе не приносили обвинения, даже уничтожали фальшивые документы. Присяжные под влиянием того же отвращения чаще признавали виновных в этом преступлении невинными при существовании самых очевидных доказательств. Если же случалось, что произносим был смертный приговор, министерство решалось не допускать исполнения казней и обыкновенно давало помилование.[53] Известно, что смертная казнь за это преступление была отменена вследствие поданной в парламент петиции: тысяча подписавшихся банкиров и людей, занимающихся торговлею, мотивировали свою просьбу, между прочим, тем, что существование смертной казни за это преступление ведет к ненаказанности и угрожает опасностию самой собственности. При решении случаев детоубийства, насчет наказуемости которого закон расходился с общественною совестию, присяжные часто произносили вердикт о невинности, хотя они были убеждены в противном, только бы не допустить смертной казни. Когда же в 1851 г. при решении одного подобного случая присяжные, под влиянием исполненного страсти и пиэтизма объяснения судьи Плата, постановили приговор о виновности, и когда приговоренную не хотели избавить от смертной казни помилованием, то присяжные в поданной петиции о помиловании объявили, что они никогда бы не признали обвиняемую виновною, если бы им хотя на мгновение могла прийти мысль, что приговор будет исполнен. Приговоренная была помилована, и в следующем году присяжные, наученные опытом, при решении подобного же случая признали виновную невинною, несмотря на противоположные объяснения судьи. Нерасположение присяжных к смертной казни постоянно возрастало в Англии и по отношению к другим преступлениям. Таллак, секретарь английского Общества содействия уничтожению смертной казни, рассказывает следующий случай: в одном из недавних заседаний ассизов в Герфорте два человека были обвинены в двух преступлениях, почти одинаковых и равно очевидных, но разнившихся только наказуемостью, так как только одно из них подлежало смертной казни. Присяжные признали виновным того, которому грозила депортация, и освободили другого, который должен был идти на виселицу. На упрек в такой несправедливости и непоследовательности один из присяжных отвечал: «Довольствовались ли бы вы, для того чтобы повесить человека, теми доказательствами, каких достаточно для того, чтобы послать его в ссылку?» Другой присяжный, участвовавший в произнесении приговора, которым освобождены были от всякого наказания шесть обвиняемых в одном из тяжких преступлений при существовании самых очевидных улик, отвечал на упрек в несправедливости: «Он и его товарищи действительно признавали улики обвинения очень основательными; но, не находя совершенно полной очевидности, не решились послать на виселицу разом шесть человек».

Подобное же развитие убеждений против смертной казни замечается во Франции. Здесь приговоры о невинности при существовании очевидных доказательств были так часты по некоторым преступлениям, за которые положена была смертная казнь, вопреки общему убеждению, что для уменьшения безнаказанности признано было за лучшее издать в 1832 г. закон, по которому присяжным предоставлено право указывать на смягчающие обстоятельства и таким образом своим приговором признавать в данном случае смертную казнь неуместною, а преступление — подлежащим другому, меньшему наказанию. Закон этот вызвал порицание некоторых юристов (покойный Богородский вслед за некоторыми французскими юристами сильно нападал на этот закон), тем не менее он был совершенно необходим для того, чтобы привести в некоторое согласие действующие законы о смертной казни с общественным мнением и уменьшить число освобождений от всякого наказания при очевидной виновности освобождаемых. В 1825 и 1826 г. на 100 обвиняемых в поджоге, политических преступлениях и подделке монеты приходилось от 67 до 82 освобожденных без наказания. С 1833 по 1838 г. число приговоров с указанием смягчающих обстоятельств по преступлениям, за которые положена была смертная казнь, простиралось до 78, а по детоубийству — до 93. То же самое повторилось и в других государствах. Так, во многих штатах Северной Америки вследствие отвращения к смертной казни присяжные вовсе освобождали от наказания виновных в подделке фальшивой монеты. В Пруссии, где до 1848 г. не было присяжных, в течение 37 лет, с 1818 по 1854 г., из 124 приговоренных к смертной казни за детоубийство только двое были казнены. В Тоскане после восстановления смертной казни у народа навсегда осталось убеждение в ее несправедливости. Судьи отчасти разделяли нерасположение народа и старались смягчать законы. В 1830 г., когда после долгого отсутствия кровавой казни назначены были две смертные экзекуции, народ самым энергическим образом протестовал против них; во время казни во Флоренции лавки и магазины были закрыты, жители спешили в церковь молиться, оставив улицы почти пустыми, вокруг эшафота стояло очень немного зрителей. В других городах герцогства произведено было этими казнями такое же дурное впечатление. Событие это имело влияние на последующее законодательство и практику Тосканы. В пятидесятых годах тосканский народ своим протестом заставил правительство отменить исполнение смертной казни в одном случае.

Из сказанного очевидно: 1) действовавшие в первой половине нынешнего столетия в европейских государствах уголовные законы в деле определения смертных казней далеко не соответствовали потребностям действительной жизни; 2) жизнь, вопреки законам, ставила на своем; она не допускала смертных казней там, где она считала их излишними. Чтобы нагляднее доказать справедливость этих положений, я приведу статистические цифры из судебной практики важнейших государств: а) о числе обвиненных в смертных преступлениях; б) о числе приговоренных к смертной казни; в) о числе действительно казненных.

В Англии с 1805 по 1816 г. предано было суду за преступления, подлежавшие смертной казни, 70 тыс. 984 человека; из них только 5 тыс. 874 было приговорено к законом установленному наказанию и только 823 человека действительно казнено. С 1817 по 1825 г. предано было за те же преступления суду 121 тыс. 217 человек, из коих только 10 тыс. 326 были приговорены к смерти и только 791 человек казнен. Таким образом, в течение 21 года приходился на 12 преданных суду за преступления, подлежавшие смертной казни, один приговоренный к этой казни, и на 10 или даже 13 приговоренных — один действительно казненный. В частности, в 1813 г. было приговорено к смертной казни 713 человек, казнено 120; в 1817 г. приговорено 1 тыс. 302 человека, казнено 115; с этого года по 1823 г. количество смертных приговоров колеблется между этим числом и 968 человеками, а затем опять подымается и доходит в 1831 г. до 160; количество казненных ежегодно в этот период, т. е. с 1817 по 1831 г., колеблется между 115 (число казней 1817 г.) и 46 (число казней в 1830 г. при 1 тыс. 397 осужденных на смерть); в 1831 г., когда количество смертных приговоров достигло максимума, казнено 52 человека. С 1832 г., т. е. после отмены смертных казней за значительное число преступлений, по 1838 г. число смертных приговоров колеблется между 931 (в 1833 г.) и 438 (в 1837 г.), а число экзекуций в первый год было 33, а во второй — 34. В 1838 г. сделана была новая отмена смертных казней за многие преступления — и количество смертных приговоров вдруг понижается в этом году до 116, а в 1839 произнесено их только 54, из них приведено в исполнение в первый год 6 и во второй — 11. В 1859 г. постановлено смертных приговоров 52, в 1860 г, — 48, из них в первом году приведено в исполнение 9, а во втором — 12. С 1838 г., хотя смертные приговоры постановляются за разные преступления, но приводятся в исполнение только те, которые постановлены за умышленное и предумышленное убийства. И за это преступление, во-первых, не все обвиняемые были приговариваемы к смертной казни, во-вторых, не все приговоренные были казнимы. Так, число обвиненных в этом преступлении с этого по 1863 г. колеблется между 85 (1843 г.) и 46 человеками (1839 г.), число приговоренных к смертной казни — между 29 (в 1862 г.) и 11 (в 1850, 1854 и 1855 г.) и, наконец, число казненных — между 16 (в 1844 г.) и 5 (в 1838 и 1854 г.). Так шло постепенно в Англии уменьшение числа смертных приговоров и смертных казней. В десятилетний период от 1800 по 1810 г. было казнено 802 человека, с 1810 по 1820 г. казнено 897 человек, с 1831 по 1840 г. казнено 250, с 1841 по 1850 г. казнено 107, с 1850 по 1860 г, — 97. Следовательно, в первый и во второй период ежегодно казнили от 80 до 89 человек, в третий — средним числом по 25 человек, в четвертый — по 10, в пятый — менее 10 человек.

Во Франции в 1825 г. было обвинено в преступлениях, за которые положена смертная казнь, 980 человек, а в 1826 г.- 915 человек. Из них в первый год был освобожден 491 человек, а в следующем — 431, т. е. почти половина. Затем из остальных было приговорено к смертной казни в 1825 г. 132 человека, а в следующем — 150. Из них в первый год было казнено 111 человек, а во второй — 110 человек, остальные были помилованы, в первый год — 23 человека, во второй — 28. То есть приходилось средним числом в оба года на 8 обвиненных в преступлениях, влекущих смертную казнь, 1 действительно казненный. С 1832 г., когда издан был закон, коим предоставлено присяжным право понижать наказание признанием смягчающих обстоятельств, число приговоров с признанием этих обстоятельств по преступлениям, угрожаемым смертною казнью, с каждым годом возрастало: так, с 1833 по 1838 г. средним числом приходилось 78 таких приговоров на 100. Тогда как по преступлениям, подсудным судам исправительным, число их в этот период не было больше 15 на 100. Вследствие этого количество смертных приговоров с этого времени в значительной степени уменьшалось; так, в 1833 г. было постановлено 50, в 1835 г, — 54, в 1838 г, — 44; из них было действительно исполнено в порядке приведенных лет 34, 39, 34. В пятидесятых годах число смертных приговоров возросло: так, в 1854 г. постановлено 79, в 1857 г, — 58, затем опять понизилось и произнесено в 1858 г. при 196 обвинениях в предумышленном убийстве 38, а в 1859 г. при 186 обвинениях в том же преступлении — 36; действительно же казнено по порядку приведенных лет 34, 32, 23, 21. С 1826 по 1852 г. произнесено было 1 тыс. 668 смертных приговоров, из них 1 тыс. 65 казнено, т. е. на каждый год приходилось по 38 человек. С 1850 по 1860 г. из 543 осужденных было казнено 269, а 274 помиловано, т. е. на каждый год приходится по 27 казней.

В Бельгии относительно числа казней можно различать три периода: в первый, с 1796 по 1814 г., который обнимает и время французского господства, количество смертных приговоров и смертных казней было очень велико, именно: приговорено 784 человека, казнено 523; в одном 1801 г. было приговорено 90 и казнено 76, а в 1803 г. приговорено 86 человек, казнено 60 человек. Во второй период, когда Бельгия была под властью Голландии, с 1814 по 1829 г. из 150 приговоренных к смерти было казнено 47. Наконец, в третий период, когда Бельгия сделалась самостоятельною, с 1831 по 1860 г. было обвинено в смертных преступлениях 2 тыс. 970 человек, осуждено на смерть 721 человек и действительно казнено только 52 человека. В начале третьего периода, с 1830 по 1834 г., в Бельгии вовсе не было казней, ни один приговор не был исполнен. Казни были восстановлены под напором той партии, которая до сих пор отстаивает существование эшафота.

В Пруссии с 1826 по 1843 г. в рейнских провинциях из 189 приговоренных к смерти казнено было только 6, а в остальных провинциях из 237 приговоренных казнено было 94. По другому статистическому исчислению в период от 1818 по 1854 г. приговорено было к смертной казни 988 человек, из коих казнено было 286, остальные же помилованы. С 1818 по 1850 г. ежегодное число казней колебалось между 10 (в первые годы) и 5 (в остальные); причем в 1832, 1833, 1834 г. совершено было по 2 казни, в 1849 г, — 3 казни, а в 1848 г, — ни одной.

В Саксонии с 1815 по 1838 г. было приговорено к смертной казни 158 человек и действительно казнено только 30. В этот же период были многие годы, в которые не было ни одной казни, хотя смертные приговоры были постановляемы в достаточном числе; так, не было казней в 1833 г. при 7 приговоренных, в 1834 и в 1836 г, — при 5 приговоренных, в 1837 г, — при 10. В великом герцогстве Баденском были также годы, когда не было совершено смертных казней, хотя приговоры были постановляемы. Так, не было казней в 1830, 1831 и 1833 г., хотя в первый год было постановлено 8 смертных приговоров, а в остальные два — по 7. С 1844 по 1846 г. тоже не было казней; в 1857 и 1858 г. не было смертных приговоров, в 1859 г. было два смертных приговора, из коих ни один не был приведен в исполнение. В Баварии, в рейнской ее части, несколько лет сряду также не было казней; в Ольденбурге, до отмены, в течение двух царствований была совершена только одна казнь.

Приведенные цифры особенно резко выставляют на вид следующие факты: а) во всех европейских государствах разница между количеством обвинений в смертных преступлениях и количеством смертных приговоров чрезвычайно велика и поразительно отличается от той разницы, которая существует между количеством обвинений и приговоров по преступлениям несмертным и в особенности менее тяжким. Эта разница происходит оттого, что лица, участвующие в отправлении суда, по антипатии к смертной казни или вообще, или в данном случае, не применяют ее, когда закон повелевает применять; б) разница между количеством смертных приговоров и количеством действительных казней иногда громадна, вообще же очень значительна. Это происходит оттого, что власть, от которой зависит приведение смертных приговоров в исполнение, отменяет его посредством помилования вопреки судебному приговору. Оба эти явления прямо говорят за то постоянное стремление к уменьшению смертных казней, которое с такою неизменностию обнаруживает жизнь и за которым закон как бы не в состоянии угнаться. На весах объективного исследования вопроса о смертной казни эти два пути отмены имеют такое же важное значение, как и главный путь отмены посредством закона.

Совершенно в ином свете являются оба эти пути отмены с точки зрения современной юстиции: оба они неразлучны с большими недостатками и представляют в большей или меньшей степени аномалию. Выше было приведено достаточно данных, доказывающих, к чему ведет стремление людей, участвующих в отправлении уголовной юстиции, обойти закон, несогласный с требованиями данного времени, и как законодатель, хотя нехотя, должен был, из желания уничтожить отсюда происходящие беспорядки, отменить смертную казнь за многие преступления. Анализ отмены смертной казни посредством помилования вполне убеждает, что и этот путь отмены нарушает нормальный ход юстиции и отнимает у нее равномерность и непоколебимость.

Альфред Дюмонд, издавший в 1865 г. богатые материалы о вредном действии смертной казни, сообщил вместе с тем много сведений, доказывающих, насколько помилование лишено прочных правомерных оснований. Основания его переменяются с переменою лиц, дающих помилование. Пальмерстон в звании министра был расположен давать помилование, если только существовало какое-нибудь важное сомнение против смертного приговора, но он очень был строг, если преступление было совершено в пьяном виде. Он дал помилование приговоренному к смерти за тяжкий вид убийства, потому что осужденный был 83-летний старик. Между тем за несколько лет пред тем, в 1843 г., лорд Грагам не дал помилования 84-летнему старику. Лорд Грей (долго бывший министром внутренних дел, — в Англии помилование главным образом зависит от этого министра) при раздаче помилования позволял себе руководствоваться политическими отношениями и временным настроением и под влиянием того и другого или давал помилование, или отказывал в нем. Иногда в помиловании отказывали, когда существовало сильное сомнение в справедливости смертного приговора; в таком случае смертную казнь нес или невинный, или не подлежавший вменению. Так, в 1831 г. некто Эвен, приговоренный к смертной казни за поджог, несмотря на великое сомнение в его вине, не был помилован; спустя несколько лет один умирающий на смертном одре сознался, что поджог совершил он, а не казненный. Скоро после того был приговорен также за поджог 19-летний юноша, на основании обманчивых доказательств, и, несмотря на выраженное сомнение в его вине главою присяжных и на то, что все присяжные рекомендовали виновного как достойного помилования, он был казнен. Так, в 1856 г. лорд Грей отказал в помиловании Бюрнелли, сумасшествие которого не подлежало никакому сомнению, как доказывали то врачи, на мнение которых не обращено было внимания. Один преступник был казнен, потому что считали необходимым сохранить средину, так как два предыдущих были помилованы; таким образом, если бы один из предыдущих был казнен, то казненный был бы помилован. Это очевидно подрывает доверие к помилованию и самой юстиции: народ приходит к тому убеждению, что в казнях участвует произвол и что назначением казни хотят навести страх. Если же случается, что назначенная казнь совершенно противоречит народному убеждению, то рядом с нею данное помилование принимается народом за несправедливую поблажку. Года два-три назад был помилован Товлей, приговоренный к смертной казни за отравление невесты, и когда чрез несколько дней, несмотря на просьбу трехтысячного населения о помиловании, казнили Райта, убившего в ссоре и в полупьяном виде свою неверную любовницу, народ во время казни кричал: «Товлея! Товлея!», требуя новой жертвы во имя кровавой, но логически последовательной юстиции. Известно, что Райт был осужден на смерть без защитника и без участия присяжных: до сих пор в одной Англии закон не заботится о том, имеет ли обвиняемый в тяжком преступлении защитника или нет, и иногда оставляет его на произвол судьбы. Существует в этой стране и другой не менее достойный порицания обычай, считающий ненужным приговор присяжных, когда обвиняемый сознается в преступлении. Эти два закона имели решительное влияние на судьбу бедного работника Райта, не могшего по своей бедности иметь защитника и по своему простодушию не знавшего, как гибельно в Англии сознание, от которого в других случаях отклоняют сами судьи. Все эти обстоятельства дали не совсем неосновательный повод населению Ламбета (одной части Лондона) утверждать, что Райт казнен, а Товлей избежал казни единственно потому, что первый был бедный человек, а последний — состоятельный. Словом, эти два случая сделали глубокое впечатление на народ английский. Когда в Ноттингеме спустя некоторое время казнили одного человека за убийство своей матери, народ вторично требовал казни Товлея криками: «Товлея! Товлея!». Что и в других странах помилование не чуждо в большей или меньшей мере подобных неудобств и недостатков — это не подлежит сомнению; только в других странах, вследствие того, что вопрос о смертной казни разрабатывается более с теоретической стороны, не собрано подобных доказательных материалов. Но одна причина должна произвести и одинаковые следствия. Поэтому не без основания Миттермайер в 13 параграфе своего сочинения, обобщая неудобства помилования, указывает на следующие его недостатки:

а) Затруднительное положение государя при решении вопроса о помиловании вследствие того, что трудно выбрать из многих преступников более достойных помилования.

б) Влияние на дачу помилования или на отказ в нем окружающих государя лиц, которые в одном случае способствуют оказанию помилования, в другом — утверждению смертного приговора, указывая на вредное влияние снисхождения и на необходимость произвести казнью спасительный страх на прочих.

в) Ослабление уважения к правосудию, когда суд постановит смертный приговор, а государь, удостоверившись из посторонних источников, что осужденный невменяем, дает на этом основании помилование.

г) Разногласие между определением казни и дачею помилования и взглядом и убеждениями народа, который, сравнивая между собою близкие помилования и казни, основательно или неосновательно, начинает утверждать, что один был помилован потому, что взяли в уважение знатность или просьбы влиятельных лиц, другой же пошел на виселицу потому, что был беден и за него некому было замолвить слово пред министром и государем; а такое разногласие не может не подрывать веры в незыблемость правосудия.

д) Влияние на оказание или на отказ в помиловании случайных обстоятельств, как то: личности докладчика, уже оказанных прежде помилований или совершенных казней.

е) Наконец, влияние партий в таких странах, как Северная Америка, где губернатор, связанный с тою или с другою партиею, из угождения очень легко уступает настояниям партий.

Начиная с Монтескье и Беккариа, исследователи начал уголовного права указывали на несоответствие между количеством угроз смертною казнью в законе и числом действительно совершенных казней как на доказательство бессилия закона и несостоятельности тех наказаний, которыми чаще угрожают, чем приводят их в исполнение. Отмена смертной казни посредством помилования до сих пор удерживает систему наказаний в этом положении. Таким образом, вполне рациональное учение Монтескье и Беккариа, что не жестокое, а вполне неизбежное наказание имеет действительную силу, до сих пор остается теоретическою истиною. Поэтому противники смертной казни совершенно справедливо говорят: «Если смертная казнь необходима — применяйте ее, не делая произвольных и случайных отмен, подрывающих силу закона; если же она бесполезна — на что указывают помилования — вычеркните ее».

VI. Подобно тому как в XVIII в. общественное мнение, независимо от общего отрицания необходимости смертной казни, решительно восставало против применения ее за некоторые преступления, XIX столетие, вследствие дальнейшего развития общественной и умственной жизни, стало по совершенно специальным причинам находить это наказание неуместным за некоторые другие роды и виды преступлений.

Тогда как в XVIII в. самые смелые мыслители и самые решительные реформаторы, отвергавшие необходимость смертной казни за все общие преступления, все-таки считали ее необходимою за преступления политические, уже в первой четверти XIX в., после бурных политических событий и накануне их, возникает твердое убеждение в том, что если смертную казнь можно допускать за некоторые преступления, то, во всяком случае, не за политические. Гизо, один из консервативнейших и партионных деятелей нашего столетия, первый с особенною ясностию и доказательностию развил эту истину. С тех пор она была принята за общепризнанную и стала переходить путем закона в жизнь. Доказательства этой истины, по Гизо, состоят в следующем.

Было время, когда в борьбе партий между собою и с властью смертная казнь была самым обыкновенным оружием и даже необходимостью победителя: она глубоко коренилась в нравах и в общественном устройстве. В прежнее время смертная казнь, как кара за политические преступления, имела свое материальное действие. Политика находилась в руках немногочисленной аристократии, которая составляла заговоры; общественная сила была ничтожна, силы частные велики и в брожении; центральная власть без администрации, без полиции, даже лишенная первых прав верховной власти, состояла в личных средствах монарха. При таком положении общества назначение смертной казни состояло в том, чтобы дополнять недостаток средств власти; правительство, казнивши некоторых, действительно уничтожало опасную партию. Откуда происходила некогда опасность для монарха и даже министра? Она происходила от их соперников и их конкурентов. В Англии дом Йоркский оспаривает корону у дома Ланкастерского, и один из этих домов, достигнув желаемого истреблением другого, царствует в безопасности. Карл VII имел фаворита Giac'a; коннетабль Ричмонд похищает фаворита, заставляет судить его сокращенным порядком, казнит его и достигает при короле власти, которую он обеспечил за собою убийством. Кардинал Ришелье борется против опасностей подобного же рода и защищает себя аналогическими средствами. Вопросы политические имеют центр тяжести в личностях. В те времена жестокость законов, многочисленность казней нередко приписывались мудрости правительства, его желанию покровительствовать обществу.

Теперь дело другое. Могущество оставило личности и фамилии; оно удалилось от очагов, где оно обитало; оно разлилось по целому обществу; оно обращается быстро, едва заметно в каждом месте, но присуще всюду. Где ныне те враждебности, те личные честолюбия, которые бы оспаривали власть прежними способами? Не говоря уже о министрах, даже ни одна партия не может дойти до такого безумия, чтобы решиться доставить министерство своим предводителям посредством убийства предводителей противоположной партии. Революции в Испании, Португалии, Неаполе, Пьемонте были ли плодом какого-нибудь спора за престол, делом какого-нибудь одного честолюбца, который желал вступить на престол? Очевидно, нет. Политические опасности изменили свою природу. Нет более борьбы между людьми, она идет между правительственными системами. Участь министерств, даже самих династий, подчиняется не личной участи их противников, но участи той системы, которую они принимают. Некогда человеческие общества были владением, из-за которого шла борьба между владетелями; ныне они вышли из этого состояния, и только от них или от великих партий, на которые они разделяются, власть может почерпать если не свою силу, то, по крайней мере, свои претензии. Теперь дело идет не о том, кто управляет, а как управляют: личности суть не больше как орудия и толкователи общих интересов, которые ни в каком случае не будут чувствовать недостатка ни в толкователях, ни в орудиях. Не ясно ли, что смертная казнь и бессильна, и не нужна против таких опасностей и таких противников? Если она действует, то в другом духе. В то время как она не разрушает того, что власть хотела разрушить, она пугает то, чего последняя не хотела пугать. Она поражает несравненно слабее и вместе гораздо дальше, чем требуется. Человек, которого она поражает, сам по себе ничто; он страшен только по своим связям с известными интересами, с известными чувствами, в которых и заключается действительная опасность. Но, желая уничтожить эту опасность, поражают только человека, и притом так, что удар чувствуется во всей сфере интересов, которых он служил органом. Интересы не умирают с его смертью, даже чувствительно не ослабляются; но они принимают на свой счет намерение, которое убило их представителя; они говорят себе, что их бы также убили, если бы могли, и знают, что этого не могут сделать.

В прежнее время, в случае восстания народа, дело улаживали просто. Осуждали; казнили всех тех, которые возбуждали беспорядки или помогали им. Все дело ограничивалось тем, что изгоняли все население с его земли, сжигали двадцать деревень, устилали дороги трупами, повешенными на виселицах, или разорванными членами. Когда подымалась война, она превращалась в свирепую охоту, которая оканчивалась только с истреблением инсургентов. Если считали благоразумным вступать с восставшими в договоры, рассыпать обещания — обещания улетучивались с минованием опасности. Так, сам британский парламент упрашивает Ричарда II не обращать внимания на мнимые уступки, и вследствие этого король дает своим шерифам и своим судьям самую обширную власть, для того чтобы употреблять жестокости против возмутившихся при возвращении их в графства. И эти жестокости чинились не только во время господства феодального рабства, но и во времена вполне организованной верховной власти, при Генрихе VIII и Елизавете, с тем только различием, что казни совершались с большею правильностью. При Людовике XIV разом поднялись восстания в Бретани, в Лангедоке, в двадцати других местах: здесь из-за налога, там ради верований, в ином месте против эдикта. Посылали войска, умножали казни, изгоняли народонаселение. Но беспокойство не расстроило версальских праздников, испуга не заметно было в Париже; общество не замечало даже всей пролитой крови, король не знал всех экзекуций; государство не чувствовало себя компрометированным, власть — задетою. Причина этого заключалась в том, что между высшими классами и низшим народом не было никакой связи — и страдания, и казни последнего никого не задевали и не страшили.

В настоящее время какое правительство осмелится употребить против народа смертную казнь таким образом, чтобы сделать ее материально действительною; какие законы, какие министры предпишут, дозволят воздвигнуть виселицы вдоль дорог, расстреливать людей сотнями, обезземелить жителей целого кантона? До этого, конечно, не допустят мягкость наших нравов, человечность наших законов. Но есть другие, более солидные препятствия к этому: мягкость и гуманность, которые покровительствуют между нами жизнь, покровительствуются и поддерживаются в свою очередь более могущественными событиями, которые их породили. Жизнь человеческая потому более уважается, что она имеет более силы заставить себя уважать. И это оттого, что в обществе произошла глубокая, коренная перемена, состоящая в некоторой общности интересов. Когда люди были одичалы, немы и темны, можно было их уничтожать. Hыне мало великих господ, но зато много людей. Нет никого столь высоко стоящего, чтобы голос низшего не достигал его ушей; никто не силен настолько, чтобы опасности слабого не могли ему угрожать; никто настолько не безвестен, чтобы несчастие не могло сообщить некоторое значение его судьбе; никто настолько не изолирован, как своим величием, так и своею малостью, чтобы ничего не надеяться или ничего не бояться оттого, что происходит вокруг него. Великие различия ослабляются; общие идеи, чувства и интересы ширятся и взаимно себя укрепляют. Все стремится к тому, чтобы внушить гражданам, что они подвержены одним и тем же бедствиям, доступны одним и тем же опасностям, что они не могут оставаться индифферентны к своей взаимной участи; в то же время все им доставляет средства взаимного общения и поддержки. Таким образом, с одной стороны, гораздо больше отдельных лиц имеют значение и силу; с другой — все лица теснее связаны, отражаются одни в других, быстро сообщают друг другу о том, что их задевает и им грозит, и оказывают в нужде помощь. Ныне общественные беспорядки и восстания внушают гораздо больше беспокойства, потому что это уже не бунты народные, а движения общественные. Правительства при первой неудаче силы тотчас прибегают к обещаниям, уступкам, к перемене системы. Прежние правительства, не подвергаясь серьезному риску, могли противопоставлять бунтам войска и казни, быть несколько лет в войне с тою или другою частию страны. Ныне потрясенные правительства скорее думают о реформах, чем о наказании. Итак, материальное действие смертной казни в преступлениях политических ничтожно.

Если рассмотреть нравственное ее действие в этом деле, то оно оказывается также не менее ничтожным. Наказания производят более влияния по тому нравственному впечатлению, которое они возбуждают, чем по тому ужасу, который они вселяют. Законы почерпают силу более в совести людской, чем в людском страхе. Порицание и общественный стыд, неразлучные с некоторыми поступками, действуют гораздо могущественнее на предупреждение их, чем страх будущих наказаний. Относительно обыкновенных преступлений достоверны два факта: один — что действие, преступное по закону, действительно совершилось; другой — что оно действительно преступно; все согласны в этом; отвращение к этим преступлениям находится в сердцах всех. Оттого наказание за эти преступления сопровождаются нравственным действием. В преступлениях политических, напротив, два вышеприведенные факта или неизвестны, или сомнительны. Неизвестно или сомнительно, действительно ли поступок обвиняемого принадлежит к разряду тех действий, которые закон считает преступными; равным образом сомнительно и то, что действие, почитаемое законом за преступление, есть естественно и неизменно преступное. Первая неизвестность очевидна; всякий в настоящее время знает, что в преступлениях частных остается искать одного преступника, потому что преступление — дело дознанное; между тем как в преступлениях политических, как, например, в заговорах, в преступлениях против печати, нужно почти всегда отыскивать в одно время в ряду действий, более или менее имеющих значение, и преступление, и преступника. Что касается второй неизвестности, то она означает не то, чтобы можно общественный порядок оставить без защиты, а только то, что безнравственность политических преступлений не столь ясна, не столь неизменна, как безнравственность обыкновенных преступлений; она постоянно преобразуется или затемняется непостоянством дел человеческих; она изменяется, смотря по времени, событиям, правам и заслугам власти; она колеблется каждое мгновение под ударами силы, которая претендует формировать ее по своим капризам или по своим нуждам. Едва ли в сфере политики можно найти какое-нибудь невинное или заслуживающее уважения действие, которое бы в каком-нибудь уголке мира или времени не считалось по закону преступлением. В 1793 г. во Франции президент революционного трибунала Engrand d'Alleray допрашивал одного старика: «Разве вы не знаете закона, который запрещает посылать деньги эмигрантам?» — «Да, отвечал старик, но я знаю закон более старый, который повелевает мне поддерживать моих детей». Заключающаяся в этих словах истина всегда ею останется, вопреки всем кодексам. Преступники обыкновенные — убийцы, грабители — стоят в обществе особняком: они не имеют между честными людьми ни друзей, ни покровителей; они в войне с обществом. И когда постигает их наказание, это значит не одна власть, а и все общество против них вооружается. Совсем иначе поставлены противники правительства: они принадлежат обществу; они находят или надеются найти поддержку; они соединяются с тою или другою партиею, которой обещают помощь. Партия не хочет или не может того, во что они веруют. Нет нужды, они преувеличивают ее могущество, плохо знают ее намерения. В каждом прохожем, под каждою кровлею, где дымится труба, вор видит врага; политический деятель везде воображает союзников или, по крайней мере, обещает себе временное покровительство. Вследствие этого из всех средств, которыми власть располагает для достижения своих целей, менее действительна смертная казнь. Она раздражает противников, сообщает большую твердость их убеждениям, вместо того чтобы их изменять, разъединяет их с властью гораздо более, чем было до того. Если даже противники признают, что власть, определяя казни, действовала в своем праве, правительство теряет нравственное положение, потому что они считают себя стоящими в состоянии войны с нею.

Еще важнее развитие в XIX в. сомнений насчет справедливости и необходимости смертной казни за некоторые виды убийства и даже вообще за убийство. По наследству от времен господства мести законодательства государственного периода наказывали смертною казнью все виды убийства, за исключением только совершенно случайных. Так, в Западной Европе еще в XVIII и даже иногда в XIX в. казнили смертью за убийство, совершенное нечаянно, в драке, и это происходило главным образом оттого, что прежний человек сначала совсем не обращал внимания, а потом очень мало на происхождение преступлений: убийство, величайшее преступление само по себе, совершено — значит, совершитель его есть великий преступник, какие бы там ни были обстоятельства, при которых он совершил, в каком бы далеком отношении не находилась его воля к совершенному преступлению. На этом основании Французский кодекс 1810 г., допуская извинительные обстоятельства по отношению к убийству посторонних лиц, не признает их в применении к отцеубийству: в этом случае Французский кодекс применил к отцеубийству то правило, которого прежде держались вообще в отношении к убийству. Для мыслителя XIX столетии преступление вообще является уже не беспричинным злом, не делом одной личности преступника, а продуктом еще и других факторов, которые не зависят от воли преступника, как например: среды, в которой он возрос, стечения неблагоприятных обстоятельств и т. п. Отсюда-то берет свое начало учение о смягчающих вину обстоятельствах — не то прежнее учение, которое поименно исчисляло причины смягчения, а новое, не столь, правда, определительное, но тем не менее более соответствующее действительному разнообразию жизни. Этот общий взгляд на преступление и его вывод — учение о смягчающих обстоятельствах — по логике идей и событий, естественно, были применены и к убийству — преступлению, которое, по общему сознанию, превосходит своею тяжестью все другие. Влияние этого применения обнаружилось как в законодательстве, так в практике и науке.

В некоторых североамериканских уголовных кодексах издавна стали различать убийство предумышленное от простого, с назначением казни только за первое. Позже в Америке пошли далее: стали делить и предумышленные убийства на две степени, угрожая смертною казнью только за те, которые принадлежат к первой. В настоящее время это учение принято многими североамериканскими кодексами. В европейских уголовных кодексах это учение отразилось в меньшей степени, но, однако ж, влияния его нельзя не заметить. Так, по Закону французскому 1832 г. и по Проекту шемонтского кодекса 1856 г., предоставлено судьям и присяжным находить смягчающие обстоятельства во всех преступлениях и тем не допускать в данном случае смертной казни. В Брауншвсегском уложении есть специальная статья, дозволяющая судьям не определять смертной казни за предумышленное убийство при стечении многих смягчающих обстоятельств. То же самое правило принято в Тосканском кодексе 1853 г., во многих швейцарских, шведском, в проектах бременском 1861 г. и португальском. В практике упомянутый взгляд на преступление отразился, кажется, еще в большей степени в применении к убийству. Во Франции в 1833 г. из восьми преступников, признанных виновными в отцеубийстве, только один приговорен к законом установленному наказанию, смертной казни; в 1834 г. из 12 — тоже 1, в 1838 г. из 11 — 2; в 1858 г. отменена смертная казнь признанием смягчающих обстоятельств в 7 случаях, в 1859 г, — в 10 случаях. За отравление назначена смертная казнь: в 1833 г. только двум из 20; в 1834 г, — одному из 7; в 1838 г, — трем из 27; в 1858 г. она заменена в 30 случаях, в 1859 г, — в 17. За предумышленное убийство подвергнуто смертной казни: в 1833 г, — 37 из 137; в 1834 г, — 16 из 60; в 1832 г, — 27 из 110; в 1858 г. она отменена была в 91 случае. В Англии с 1840 г. смертная казнь в практике была определяема только за предумышленное убийство и, сверх того, не все смертные приговоры были приводимы в исполнение: так, в 1859 г. из 52 — 9; в 1860 г. из 48 только 12. То же самое и в германских государствах. В Австрии с 1829 по 1841 г. из 199 приговоренных к смертной казни за предумышленное убийство 161 человек получил помилование; из 78 осужденных за убийство супругов половина получила помилование; в 1856 г. из 59 обвиненных за предумышленное убийство 39 помиловано. В Пруссии с 1818 по 1854 г. из 534 человек, приговоренных к смертной казни за предумышленное убийство, казнено только 249. Таким образом, практика помимо закона являлась невольною выразительницею того умягченного взгляда на преступление вообще и убийство в частности, которое мало-помалу овладевает умом современного человека. В свою очередь наука не преминула обратить внимание на то обстоятельство, что как законодательство, так и практика, определяя за некоторые виды и некоторые случаи убийства вместо смертной казни другие, более мягкие наказания, не всегда поступают основательно и справедливо. Хотя, вообще говоря, есть более и менее тяжкие виды убийства, но провести между ними определенную демаркационную линию — дело невозможное, несмотря на все попытки. Вследствие этого происходит то, что хороший закон в идее не может быть применяем на практике согласно со строгою справедливостью; практика нередко причисляет к более тяжкому виду убийства и казнит смертью менее тяжкое, и наоборот. Применение помилования в этом случае еще дальше расходится со строгими правилами справедливости. Отсюда проистекают те беспрестанные упреки, которые раздаются в обществе относительно отдельных случаев смертной казни, когда бы ее, по общему убеждению, не следовало применять, и случаев помилования, где оно по сравнению было не уместно. Таким образом, уголовное правосудие в самом высшем своем проявлении представляется обществу не произведением строгих правил справедливости, а действием произвола. Так как возвратиться к прежним обычаям и стать наказывать смертною казнью все виды убийства совершенно невозможно, вследствие коренной перемены взглядов европейского общества; так как, с другой стороны, следуя нынешним более гуманным и по идее более справедливым правилам, на практике нельзя избежать произвола и относительной несправедливости, что подрывает веру в уголовную юстицию, то рождается вопрос: не следует ли, для избежания таких грубых недостатков современной практики, отменить смертную казнь за все виды убийства и таким образом восстановить на практике правомерное применение наказания?

VII. Мы видели, что и в XIX столетии жизнь в деле отмены смертной казни предупреждала законодателя. Еще по закону определялась смертная казнь за некоторые виды воровства, за подделку монеты и документов, за разнообразные виды поджога, за детоубийство, за более легкие виды убийства, а практика или совсем не карала их этим наказанием, или только в крайне редких случаях, даже иногда более из боязни и отвращения к смертной казни она предпочитала ей полную ненаказанность самого явного преступника. Таким образом, жизнь брала свое и готова была из отвращения к жестокости закона подорвать его силу, превратить его в мертвую букву, в то время как она во всех других случаях оказывала полнейшее уважение к нему. Не желая оставить юстицию на произвол текущих событий, а закон — лишенным силы и достоинства, европейский законодатель XIX столетия должен был, признав совершившийся факт, привести закон в согласие с жизнью и сделанную ею отмену смертной казни за некоторые виды преступления возвести в закон. Так он действительно и поступил.

Нигде закон, как выше было показано, до такой степени не расходился с жизнью, как в Англии. Поэтому ни один европейский законодатель XIX в. не поставлен был обстоятельствами в такую необходимость произвести столько отмен смертных казней, в какую поставлен был английский. Отмена смертной казни в Англии начинается с 1808 г. В этом году Самуил Ромильи, известнейший адвокат своего времени, внес в Палату депутатов билль об отмене смертной казни за воровство-мошенничество в 12 пенсов; Палата приняла билль. Ободренный этим успехом, Ромильи в 1810 г. внес в Палату три новых билля: об отмене смертной казни за воровство 5 шиллингов из лавки, 40 шиллингов из жилого дома, за воровство с судов и льна из фабрики. Но эти билли не прошли как в этом году, так в 1811, 1813 и 1816 г., каждый раз, когда он их вносил. С этих пор до 1830 г. отмена смертной казни была остановлена, за исключением закона 1820 г., которым король Георг IV за злостное банкротство назначил вместо смертной казни ссылку. С 1830 г., вследствие петиции, поданной в парламент за подписью 1 тыс. банкиров из разных городов, была отменена смертная казнь за подделку банковых билетов. Но настоящая эпоха отмены смертной казни в Англии начинается с того времени, когда было расширено представительство английского народа и в парламент были допущены в значительном количестве депутаты из среднего сословия, лучше понимающего потребности страны. В 1832 г. были изданы три очень важных закона: первым, 23 марта, отменена была смертная казнь за подделку монеты; вторым, 11 июля, — за воровство лошадей, скота, овец и за воровство в жилом доме; третьим, 16 августа, за многие подлоги. В 1833 г. смертная казнь была уничтожена за насильственное вторжение в дом, в 1834 г, — за возвращение из ссылки, в 1835 г, — за святотатство и кражу писем. Но как еще недостаточны были эти законы, видно из того, что, уничтожив смертную казнь за большую часть подлогов, они не отменили ее за составление духовного завещания и других подобных актов, за употребление этого акта со знанием, что он фальшивый, за подделку доверенности на получение капитала из публичного банка. Смертная казнь за эти преступления была уничтожена в 1837 г., вместе с уничтожением ее за многие другие преступления. 17 июля этого года было издано несколько законов, которыми уничтожена была смертная казнь за большую часть преступлений, подлежавших до тех пор этому наказанию. К числу этих законов принадлежат:

1) закон об отмене смертной казни: а) если бунтовщики по требованию правительства не разойдутся в течение часа; б) если кто освободит насилием обвиняемого в убийстве с предумышлением; в) кто будет склонять войска к измене; г) кто будет принуждать к присяге, с тем чтобы обязать к совершению убийства и других преступлений, влекущих за собою смертную казнь; д) за освобождение себя из тюрьмы; е) за ввоз запрещенных товаров с употреблением при том оружия; ж) за выстрел при известных обстоятельствах в корабль;

2) закон о преступлениях против личности;

3) закон о воровстве в жилом строении и вторжении в дом;

4) закон о разбое;

5) о морском грабеже;

6) о зажигательстве.

На основании этих последних пяти законов указанные преступления подлежали смертной казни только в особенно тяжких видах, именно:

1) По закону о преступлениях против личности смертною казнью наказывался тот, кто с намерением лишить жизни даст другому яд или заставит его принять яд, или нанесет другому раны, телесные повреждения, опасные для жизни.

2) По закону о воровстве и насильственном вторжении в дом тот подлежит этому наказанию, кто при совершении воровства ворвется в дом, нападет на кого-либо, выстрелит в него с намерением убить или же каким-нибудь другим образом нанесет ему рану.

3) По закону о разбое оставлена смертная казнь для того, кто при разборе после него пронзит ограбленного, выстрелит в него или нанесет ему рану.

4) По закону о морском грабеже она оставлена на тот случай, когда грабитель прежде, во время или после грабежа нападет на людей, находящихся на судне, ранит с тем, чтобы лишить жизни.

5) По закону о зажигательстве смертная казнь уставлена: а) за подложение под жилое строение огня в такое время, когда в нем находится какое-либо лицо; б) за поджог или разрушение каким-либо другим образом корабля с целью лишить кого-нибудь жизни или подвергнуть жизнь опасности; в) за подачу ложного сигнала или выставку маяка с целью подвергнуть опасности корабль или судно; г) употребление средств с целью разрушить или погубить корабль, которому угрожает крушение.

В 1840 г. в тот самый парламент, который тридцать лет тому назад не согласился отменить смертную казнь за ничтожное воровство, внесен был билль об отмене смертной казни за все вообще преступления. Билль этот внесен был депутатом Эвартом, который еще в 1832 г. начал с большим успехом добиваться отмены смертной казни за отдельные преступления и которого имя с тех пор неразрывно связано с историею отмены смертной казни в Англии. После продолжительных прений билль был отвергнут большинством — 160 голосов против 90. Тем не менее парламент нашел нужным еще сократить количество смертных преступлений. Смертная казнь была отменена законом 22 июня 1841 г. еще за следующие преступления:

1) за скрытие или утайку чиновниками английского банка и компаний состоящих в их руках счетов, доверенностей и других бумаг, также денег и других принадлежностей, за тайное приложение штемпелей и печатей, за употребление вместо золота и серебра других металлов;

2) за возвращение ссыльных из колоний;

3) за изнасилование во всех случаях;

4) за разрушение церквей и капищ;

5) за разрушение зданий, назначенных для торговли, а также какой-нибудь машины на мануфактурах или в рудниках.

После этой отмены смертная казнь в Англии оставлена за следующие преступления:

1) за государственную измену;

2) предумышленное убийство;

3) за телесные повреждения с намерением лишить жизни;

4) за покушение на жизнь другого при вторжении в дом;

5) за разбой, сопровождавшийся ранами;

6) за морской разбой с нанесением оружием ран;

7) за поджог жилого здания, в котором кто-нибудь находится;

8) за поджог корабля или магазина, принадлежащего кораблю;

9) за выставку маяков с намерением подвергнуть опасности корабль;

10) за поджог, крушение или разрушение корабля с намерением лишить кого-нибудь жизни;

11) за противоестественное плотское соединение.

Со времени внесения первого билля о совершенной отмене смертной казни Эварт не переставал действовать в парламенте в пользу этого дела. Самыми ревностными товарищами его в этом деле были Кобден и особенно Брайт. Так, Эварт возобновлял свое предложение: в 1847 г., когда вместе с тем он внес в парламент несколько прошений из всех частей государства о полной отмене смертной казни; это второе предложение его было отвергнуто большинством — 81 голос против 41, поданных за отмену; в 1848 г. по случаю происшедших отвратительных сцен во время и после совершения казней, предложение это было отвергнуто 122 голосами против 66; в 1849 г. и 1850 г. первое было отвергнуто большинством — 75 голосов против 51, второе — большинством — 46 против 40. В 1861 г. после ревизии уголовных статутов смертная казнь была оставлена только за государственную измену, предумышленное и умышленное убийство и покушение на оные. В 1864 г. Эварт, ободряемый высокопоставленными лицами, возобновил свое предложение в Палате об отмене смертной казни. Вследствие дебатов, вызванных этим предложением, Палата учредила комиссию, которой поручила исследовать «свойство и действие законов, определяющих смертную казнь, также способ ее применения и представить донесение по вопросу: не желательно ли изменить эти законы». В мае 1865 г. комиссия окончила свои занятия и готова была представить материалы; из 36 выслушанных ею лиц 16 дали мнение более или менее за отмену смертной казни, а 14 — за сохранение ее. Дальнейшая судьба трудов комиссии мне неизвестна.

Выше были приведены данные, доказывающие, как мало Французский кодекс 1810 г. по расточительности казней соответствовал настроению общества. Поэтому в 1832 г., едва только изменились обстоятельства, задерживавшие преобразования, поднялись голоса против смертной казни. Хотя предложение о полной отмене этого наказания было отвергнуто, но тем не менее издан был закон, которым отменена была смертная казнь за следующие виды преступлений:

1) заговор, не сопровождающийся насилием;

2) подделка и выпуск золотой и серебряной монеты;

3) подделка или употребление государственных печатей, серий государственного казначейства и банковых билетов;

4) многие случаи поджогов; смертная казнь оставлена только за поджог домов, судов и вообще зданий, в которых живут люди;

5) убийство, соединенное с другим преступлением, когда между делом и следствием нет связи;

6) воровство, сопровождающееся пятью увеличивающими вину обстоятельствами;

7) скрытие уворованных вещей, когда воровство наказывается смертию;

8) арестование, совершенное в фальшивом костюме, под фальшивым именем и по фальшивому приказу.

Кроме того, тогда же был издан закон о смягчающих обстоятельствах, предоставивший присяжным во всяком данном случае и за всякое преступление заменять смертную казнь другим наказанием. В 1848 г. был издан чрезвычайно важный закон об отмене смертной казни за преступления политические; этот закон обнимает обширный круг преступлений, исчисленных в настоящей главе выше, под рубриками 1-17. В 1853 г., правда, императорское правительство несколько изменило этот закон, восстановив смертную казнь за посягательство на жизнь императора или членов его фамилии, но сущность его все-таки осталась та же. В 1865 г., при обсуждении адреса в законодательном собрании, предложена была поправка об отмене смертной казни. После красноречивой защиты этой поправки Жюлем Фавром она, однако ж, отвергнута была 203 голосами против 26.

В Германии уголовное законодательство относительно этого предмета оставалось до 1848 г. в том положении, в каком мы видели его в начале нынешнего столетия. Уголовные кодексы, изданные в тридцатых годах, не составляют в этом отношении успеха. Важная, хотя недолговечная перемена вообще, но не оставшаяся без влияния, сделана была в 1848 г., в год политического переворота. Франкфуртское народное собрание приняло в число основных прав немецкого народа и отмену смертной казни, оставив ее только в кодексах военном и морском. Это постановление принято было всеми немецкими государствами, за исключением Пруссии, Австрии, Баварии и Ганновера, которые не признавали основных прав немецкого народа. Но и другие государства не долго удерживали у себя полную отмену этого наказания, которую они приняли скорее под напором увлечения и давлением внешних обстоятельств, чем по глубокому сознанию ее необходимости. В 1849 г. в Германии повторилось то же самое, что уже раз случилось в конце прошедшего столетия в Тоскане, Австрии, отчасти в Пруссии и Франции: реакция легко восстановила смертную казнь. Только некоторые государства, как то: Ольденбург, Бассау, Ангальт, герцогства Брауншвейгское и Кобургское удержали сделанную реформу. Должно, впрочем, сказать, что раз принятая отмена и для других немецких государств не могла пройти бесследно. Самое восстановление в некоторых государствах совершилось по незначительному большинству голосов: так, в Виртембергской второй палате подано за смертную казнь 47, против — 34; в Дармштадтской 23 — за, 21 — против; в Веймарской 16 — за, 14 — против. Далее: по прошествии первых порывов реакции некоторые законодательства опять возвратились к полной отмене; в 1862 г. она принята была в великом герцогстве Саксен-Веймарском, в том же году в герцогстве Саксен-Мейнингенском; в 1865 г. Виртембергская палата депутатов 56 голосами против 26 определила отменить смертную казнь, несмотря на то, что за сохранение ее стоял министр юстиции. Наконец, восстановляя смертную казнь вообще, германские законодательства отменили ее за некоторые преступления, за которые закон до 1848 г. угрожал смертною казнью. По Кодексу австрийскому 1852 г. отменена смертная казнь за подделку кредитных билетов, участие в подделке и распространение. По Кодексу прусскому 1851 г. число смертных преступлений сокращено в большом объеме сравнительно с прежде действовавшим кодексом. Так, смертная казнь отменена: за некоторые виды государственных преступлений; за дуэль; убийство в драке; за лишение жизни чрез дурное обращение; за детоубийство и истребление плода; причинение повреждения здоровью посредством яда; за убийство, совершенное без намерения при разборе и содействие ему; воровство, совершенное шайкою и с насилием; ложное свидетельство и обвинение, повлекшие за собою смерть невинного; за истребление припасов; за поджог и наводнение, если они не сопровождались смертью. Если свести к общему знаменателю преступления, угрожаемые смертью по новейшим кодексам австрийскому и прусскому, то открывается, что они только два рода преступлений карают смертною казнью: государственные и убийство; последнее не только тогда, когда оно совершено само по себе, но и тогда, когда оно совершено вместе с другими, менее тяжкими преступлениями, например: воровством, разбоем, поджогом, повреждением железных дорог. Того же самого принципа держится и новый Саксонский кодекс 1855 г.

В других странах замечается то же самое. Хотя в Тоскане смертная казнь восстановлена была Законом 30 июня 1790 г. за преступления против установленного правительства, а Законом 30 августа 1795 г, — за тяжкие виды убийства, в том числе и за детоубийство и изгнание плода, однако ж эти законы до 1808 г. оставались без применения. В этом году введены были французские законы и начала действовать гильотина; но едва только в 1814 г. французы оставили тосканскую территорию, как народ с яростию бросился на гильотину и палачей. Палачи едва ушли от народной ярости, а гильотина была разрушена и сожжена. В 1816 г. под влиянием реакции издан был закон о назначении смертной казни за воровство, совершенное с насилием на дороге; но и этот закон остался без применения. Долговременное или очень редкое применение смертной казни приучило тосканцев считать смертную казнь наказанием ненужным и несправедливым. Когда в 1830 г. правительство привело в исполнение два смертных приговора, народ своим энергическим протестом заявил свое решительное отвращение к смертной казни, вследствие чего правительство не совершило ни одной экзекуции до 1847 г. В этом году смертная казнь вторично была отменена в Тоскане. Восстановленная опять в 1852 г., она ни разу не была совершена в действительности, вследствие энергического протеста со стороны народа. Когда Тоскана вошла в состав итальянского королевства, законодатель, зная решительные убеждения тосканцев, должен был в 1859 г. вычеркнуть для них смертную казнь, оставив ее для всех прочих частей Италии. В Шемонте, который играл такую важную роль в истории Италии, уголовное законодательство в вопросе о смертной казни шло обыкновенным ходом. В 1839 г., когда еще господствовало общественное настроение, установившееся в конце прошедшего и начале нынешнего столетия, издан был кодекс, в котором смертная казнь определяется в 41 случае. После переворота 1848 г. издан был новый Кодекс в 1859 г., в котором смертная казнь определяется только в 13 случаях. В 1865 г., когда в итальянском парламенте рассматривался вопрос о необходимости объединения уголовного законодательства для всего королевства, внесен был проект отмены смертной казни в целой Италии на том основании, что она уже отменена в Тоскане и что благие результаты этой отмены не подлежат сомнению. Общество итальянское поддерживало это предложение с замечательным единодушием; кажется, не было ни одного города, где бы более или менее многочисленное собрание жителей не заявило своего мнения против смертной казни. После длинных прений Палата депутатов постановила большинством — 150 голосов против 91 — отменить это наказание, оставив его до времени за одно разбойничество. Сенат, однако ж, не пристал к этому постановлению, высказавшись за сохранение смертной казни 87 голосами против 16. Но окончательное решение вопроса о смертной казни вместе с вопросом о принятии нового кодекса не состоялось ни в ту, ни в другую сторону, и было отложено. В проекте нового итальянского кодекса, представленном прежним министром юстиции, определяется смертная казнь только в 9 случаях, которые можно подвести под 2 рода преступлений: политических и убийства. Во второй половине 1866 г. новый итальянский министр юстиции Боргати собирался представить парламенту новый проект уголовного кодекса, в котором смертная казнь вычеркнута из ряда наказаний. Теперь пишут, что юридическая комиссия, коей поручено пересмотреть новый кодекс, высказалась самым решительным образом за отмену смертной казни. Неизвестно пока, действительно ли на этот раз будет отменено в Италии это наказание, но достоверно то, что в начале нынешнего года королевским декретом смертная казнь отменена за чисто политические преступления. В крошечной республике Сан-Марино смертная казнь, по определению законодательного собрания 1848 г. и по Кодексу 1859 г., отменена.

В Швейцарии с 1848 г. смертная казнь не применяется за политические преступления. Совершенно отменена она в 1848 г. в Фрейбурге и позже в Невшателе. В 1866 г. в Цюрихе комиссия законодательного собрания, занимавшаяся составлением проекта нового уголовного кодекса, предложила девятью голосами против двух отменить смертную казнь.

В проекте Бельгийского уголовного кодекса 1861 г. смертная казнь определяется только в 8 случаях, именно: за насилие против короля; насилие против наследника престола; убийство родителей; отравление; за опасные виды грабежа; за убийство, совершенное для того, чтобы сделать воровство; за предумышленное убийство; за опасный вид поджога. За чисто политические преступления это наказание вовсе не допускается; кроме того, дозволено в случае признания смягчающих обстоятельств заменять его другим наказанием. В конце 1866 г. Палата депутатов при рассмотрении нового уголовного кодекса подвергла обсуждению и вопрос о полной отмене смертной казни. После обстоятельных прений 55 депутатов подали свой голос за смертную казнь, 43 — против.

В Голландии в 1865 г. прежний министр юстиции составил проект нового уголовного кодекса, в котором нет смертной казни.

В Америке гораздо раньше Европы стали применять смертную казнь только за предумышленное убийство. В Пенсильвании это было утверждено еще законом 1794 г. С тех пор в разное время эта мера была принята и во многих других штатах. Во многих же штатах этой республики по закону, каждого присяжного, призванного для рассмотрения уголовного случая, подлежащего смертной казни, спрашивают: признает ли он или отвергает это наказание, — и в последнем случае его устраняют от произнесения вердикта. Этот закон, очевидно, вынужден был обстоятельствами, вместе с тем он служит введением к полной отмене смертной казни. Можно думать, что законодатели прочих штатов будут поставлены в ту же необходимость, под влиянием которой отменена была смертная казнь в 1847 г. в Мичигане, в 1852 г, — в Род-Айленде, в 1854 г, — в Висконсине. В 1864 г. президенты первого и последнего штатов заявили, что смертная казнь в этих государствах была отменена, между прочим, вследствие того, что не было уже возможности составить суд присяжных.

Изложенные в этой главе факты дают мне право сделать следующие выводы:

1. Отмена смертной казни в европейских и американских государствах была не самостоятельным явлением, а результатом посторонних, стоящих вне области уголовного права причин и событий. Только коренное, вполне реальное изменение материального и умственно-нравственного строя обществ способствовало постепенной отмене смертной казни. Оттого, если отмена была плодом только прекрасных, теоретических соображений, она долго не держалась.

2. Научное опровержение справедливости и состоятельности смертной казни само было произведением фактического, хотя еще не закрепленного законом переворота, совершившегося внутри европейских обществ. Если оно шагнуло далее жизни, то потому, что мысль человеческая, получив точку опоры в каком-нибудь событии, всегда по законам логики проводит известное начало до возможных пределов и, воспользовавшись материалом, созданным жизнью, в свою очередь является творящею силою; во-вторых, в данном случае в применении к смертной казни мысль человеческая явилась, как и всегда является, более чуткою, более проницательною и отгадывающею ход будущих событий.

3. Ход отмены смертной казни совершался приливами и отливами. Увлеченное новым великим открытием возможности твердой юстиции без смертных казней, общественного благосостояния без жестокостей и мучений, европейское общество в известной своей части думало немедленно осуществить это благородное дело. Но прилив новых событий и напор иных деятелей уничтожили эти мечты, отбросив вопрос о смертной казни в противоположную сторону, и притом далее, чем требовала сущность дела. Подобное явление, обнаружившееся в XVIII в., повторилось в XIX столетии. Но и тогда, и теперь жизнь, как она есть, подчиняла оба течения своим неизменным законам, сдерживая слишком смелые порывы вперед и не позволяя возвращаться далеко назад, куда она сама не хотела и не могла возвратиться. Однако ж в конце концов она сама неизменно, хотя медленно и не торопясь, шла вперед и уже стремится достигнуть того крайнего пункта, от которого она не раз так безжалостно отбрасывала назад смелых предпринимателей.

4. Ход отмены смертной казни был следующий: в XVIII в. была она отменена почти вполне за преступления против религии, против нравственности и за большую часть видов преступлений против собственности, как частной, так и общественной. В течение XIX столетия она отменена была почти за все остальные виды преступлений против собственности и оставлена только за те виды, которые содержали в себе нарушение собственности вместе с посягательством на целость личности и общественную безопасность. Ныне она остается только за преступления государственные в тесном смысле и за преступления против жизни человека. Но и область этих преступлений с каждым годом более и более суживается для смертной казни.